Текст книги "Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов)"

Автор книги: Лев Квин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Лишь один раз я заскочил на тротуар, когда навстречу попалась машина с сеном, занявшая весь неширокий проезд. Заскочил – и сразу услышал тихое: «Сыночек, а сыночек!» Маленькая, сухонькая старушка растерянно топталась у стены дома и просительно смотрела на меня сквозь очки с толстенными круглыми стеклами.

Я машинально сбросил скорость, чуть не споткнулся, подняв кедами ржавое облако пыли.

– Вы мне, бабушка?

– Где райсобес, сыночек? Райсобес где?

– Не знаю, бабушка!

Я опять включил наивысшую скорость и вышел на финишную прямую: милиция была отсюда через три дома.

– Райсобес, сыночек… – прошелестело мне вслед. – Райсобес очень мне надо.

Если бы она крикнула, я бы ни за что не остановился. Сделал бы вид, что не слышал, – и все. Но она не кричала… И у меня ноги уже не бежали дальше. Райсобес… Там пенсии, кажется, выдают.

Я вернулся к старушке.

– Пойдемте, бабушка, тут милиция рядам, там скажут.

– Райсобес, сыночек, райсобес мне.

Она еще и глухая!

Старушка едва волочила ноги. Я тащил ее за собой на буксире, Пятьдесят метров до милиции, казались мне бесконечными. Вот Миша доедает свои щи. Вот поднимает за край тарелку, собирает в ложку остатки… Все! С первым покончено!

Дежурный милиционер сидел в середине длинного коридора, возле зарешеченного окошка. Перед ним лежала бумага, он надорванно хрипел в телефонную трубку:

– Слушаешь? Слушаешь?.. Фамилия – Заболоцкий. Повторяю по буквам: Зина, Анна, Борис, Ольга, Леонид, Ольга… Це… Буква це, понимаешь? Фу ты, имя никак не подберу! – Он поднял глаза от бумаги, посмотрел на нас, прося о помощи.

– Райсобес, – сказала старушка, – мне в райсобес, милый.

– Цицерон, – сказал я.

– А? – не понял милиционер.

– Цицерон. Был такой известный лектор… Или Цезарь. Римский царь. Нет, император, – вспомнил я, – но это все равно.

– О! – сказал, милиционер, подняв палец. – Цезарь – годится. – И снова захрипел в телефон: – Слушаешь? Це… Как Цезарь. Константин, Иван, Иван краткий… За-бо-лоц-кий…

– Товарищ старшина, – подступил я к самому столу. – Там, на базаре…

Старушка не дала мне договорить:

– Райсобес где, милый?

– Следующий дом, – просипел милиционер. – Покажи ей, пацан. – И снова в трубку: – Слушаешь? Слушаешь? Даю дальше.

Я выкрикнул:

– Он уйдет!

Но милиционеру было не до меня. Он давал дальше – целые обоймы каких-то цифр.

– Пойдемте скорее!

Я ухватил старушку за рукав и поволок к выходу. Миша уже ест второе. Хорошо, если ему попалось жесткое мясо и его долго жевать. А если он взял котлету?

Дотащил старушку до крыльца, крикнул в самое ухо: «Вот ваш райсобес» и метнулся обратно в милицию.

Дежурный милиционер все еще разговаривал с трубкой. Но я уже знал, что делать. Прошмыгнул мимо него и ворвался в первую попавшуюся дверь.

Седой человек в обычном штатском костюме, совсем не похожий на милиционера, стоя у окна, брился электрической бритвой.

– На базаре вор! – выпалил я прямо от двери. – Он украл золото. Нужно арестовать!

Седой человек повернулся ко мне. Я думал, он сейчас бросит все и побежит за мной. Но он не очень удивился, даже не прекратил бриться.

– Где украл? – спросил он, оттягивая кожу у подбородка, чтобы было удобнее бриться.

– В нашем лагере. Скорее, он уйдет!

– В пионерском лагере золото? – только теперь седой человек выключил бритву. – Откуда у вас там золото, хотел бы я знать?

– Не в пионерском – археологическом. – Я, наконец, понял, что потеряю больше времени, если сразу же не объясню все. – У нас два дня назад украли золотую гривну. А вор сейчас на базаре, в столовой.

– Заболоцкий! – почему-то крикнул седой человек. – Заболоцкий!

– Может быть, – сказал я. – Не знаю, как его фамилия. А звать Мишей.

Открылась дверь в соседнюю комнату, и вошел уже знакомый мне лейтенант с фуражкой, сдвинутой на затылок. Он взглянул на меня, в глазах мелькнуло беспокойство:

– Слушаю, товарищ начальник.

– Золотая гривна объявилась.

Лейтенанту не пришлось долго рассказывать; он ведь все знал про кражу гривны и сразу понял. Спросил:

– Где он сейчас?

– В столовой. Обедает.

– Бегом за мной!

Он бежал, придерживая одной рукой фуражку, другой болтающийся планшет. Я старался держаться рядом, хотя очень трудно было не отстать – вон у него ноги какие длиннющие!

– Откуда узнал? – бросался он вопросами на бегу.

– Мы выследили.

– Кто – мы?

– Я и Сашка.

– Тот, беленький?.. Намудрили, наверное, что-нибудь с ним вдвоем.

– Вот увидите сами…

Сашка стоял все на том же месте, где я его оставил, в скверике, за кустами, напротив столовой. Значит, успели! Значит, Миша еще свое мясо грызет. Или расправляется с косточками из компота. Он очень любит косточки, собирает в кулак, а потом щелкает. Те, что не поддаются, раскалывает молотком.

Лейтенант перешел на шаг. Я опередил его, подлетел к Сашке.

– Не ушел?

– Еще только официантка заказ взяла.

У меня отлегло от сердца; губы сами расползлись в стороны. Молодцы официантки, что медленно работают, молодцы!

Лейтенант подоспел, зыркнул на Сашку хмуро:

– Где он?

– Вон, у окна, видите?

– Кудлатый? – Присмотрелся, лицо у него вытянулось. – Завхоз ваш? Он украл? – И смотрит на нас с таким сомнением. – Гривна у него где?

– В кармане, – сказали мы оба в один голос.

– В каком?

– В пиджаке. В левом, – сказал Сашка.

– В правом, – сказал я.

Лейтенант сдвинул фуражку еще дальше на макушку. Как она только у него не свалится?

– Ясно! В левом гривна. В правом тоже. Уже две гривны. Третьей нет?

Вот бестолковый!

– Да нет же, только одна, – терпеливо пояснил я. – В правом кармане. Сначала она лежала в левом. Потом он ею торговал, вытаскивал из кармана. А когда подошла тетка Анисья, он испугался и опустил в правый. Вот сюда, я сам видел.

– Ладно, проверим… Он вас не заметил?

– Нет, вроде.

– Вроде – как чучело в огороде: вроде человек, вроде нет… Давайте в отделение. Бегом! Оба! Садитесь в кабинете начальничка, откройте дверь в соседнюю комнату и слушайте в оба уха, как его допрашивать буду. И ни звука! Понадобитесь – кликну. Ну!

И зашагал через дорогу в столовую.

Мы не сразу ушли. Мы еще обождали немного, посмотрели, что будет. Лейтенант козырнул Мише, сказал что-то. Миша взглянул на него удивленно, полез в боковой карман – наверное, за паспортом. Но его не оказалось. Милиционер подозвал официантку…

Больше мы смотреть не стали и понеслись в милицию.

По длинному коридору мы протопали, как две молодые лошадки. Дежурный встал у нас на пути, разведя руки в стороны:

– Куда?

Услышав шум, вышел седоголовый начальник и велел нас пропустить к себе. Усадил в мягкие, кресла; мы совсем утонули в них.

– М-да! – Он сложил руки у подбородка, посмотрел на меня, потом на Сашку. ― Придется представлять к почетной грамоте. Или наградить ценным подарком. Как вы сами считаете?

– Нам все равно, – сказал я скромненько. И добавил: – Наверное, лучше медаль.

Я представил себе, как первого сентября войду в класс с медалью «За отвагу» на кармане вельветовой куртки. Все столпятся вокруг меня, будут разглядывать медаль, не отрывая глаз. Пусть смотрят сколько угодно! Я даже разрешу потрогать. Потом Птичка выкрикнет с завистью: «А я знаю! Она не твоя!» Я улыбнусь спокойно, вытащу из кармана наградную книжечку в красном переплете, как у папы, и скажу Птичке: «Читать умеешь? На, прочитай. Только вслух!» Что тут будет! Мы даже звонка не услышим. Зайдет Нина Николаевна, спросит удивленно: «Что случилось, ребята? Почему вы не на местах?» Узнает, скажет восхищенно: «Молодец, Толя! Вот бы никогда не подумала – ты вроде у нас в храбрецах особых не числился. С уроков физкультуры сбегал, помнишь, в прошлом году?» А я бы ответил с достоинством: «Героями не родятся, героями становятся».

Где-то я вычитал эту фразу, и она мне очень уж понравилась. Только до сих пор все не представлялось подходящего случая пустить ее в дело.

– М-да, – седой начальник милиции смотрел на меня весело. – Люблю таких скромных парней, без претензий. Другой на твоем месте взял бы да и потребовал золотую звездочку.

– Что вы! – заерзал я в кресле. – Разве за это Героя дадут? Он же не настоящий грабитель.

Сашка добавил:

– Даже без оружия.

– Откуда ты знаешь? – возразил я. – Может, есть оружие. Вот обыщут его, тогда будет ясно.

И посмотрел на начальника. Он все улыбался. Вероятно, от радости, что мы поймали вора, и процент раскрываемости преступлений в его районе увеличится.

В соседней комнате послышались шаги и громкие голоса. Привели! Наконец! Начальник широко распахнул дверь, сделал нам знак молчать и вышел.

Мы стали слушать. Сначала шла возня со стульями, все усаживались.

Потом раздался голос нашего знакомого лейтенанта:

– Значит, документов у вас нет?

– Я же сказал: не имею привычки носить с собой. – Миша говорил раздраженно. – И вообще, какое вы имеете право…

– Погодите о праве, – перебил лейтенант. – Вы из археологической экспедиции, так?

– О, уже установили? Вот это, я понимаю, оперативность!

– Советую вести себя скромнее.

– Отличный совет! Как-нибудь им воспользуюсь.

Мы с Сашей переглянулись. Миша не очень-то испугался. Но тут наш лейтенант ударил из тяжелого орудия:

– Кто украл золотую гривну?

Миша сказал:

– Я почем знаю? Вы милиция, вы и скажите.

– Хорошо. Прекрасно. – Лейтенант злился. – Я скажу. Есть основания подозревать вас.

– Вот так номер! – Мы услышали хохот, по-моему, очень неестественный.

– Значит, нет? Хорошо. Но тогда объясните, как гривна попала к вам в карман?

Стало тихо. Что ты теперь скажешь, Миша?.. Но он так ничего и не сказал. Попался, что говорить!

– А ну, все из карманов! – скомандовал лейтенант. – Так… Из пиджака тоже.

Что-то негромко звякнуло о стол. Гривна? Или пистолет? Вот было бы здорово, если пистолет!

– А это что, интересно? – раздался торжествующий голос лейтенанта. – Портсигар? Подкова? Или гривна?

– Но не та, которую вы ищете.

– Ах, другая! – съехидничал лейтенант. – Из соседней могилы.

Миша подтвердил:

– Представьте себе, совсем другая.

– Хорошо, допустим, – согласился лейтенант. – Остается только выяснить, как она к вам попала? Раз. И почем продавали на базаре? Два.

– Я не продавал! – Миша перешел на крик. – За кого вы меня принимаете! Вы еще ответите!

– Не продавал? – Лейтенант подошел к дверям нашей комнаты. – Свидетели, прошу!

Свидетели вошли гуськом. Сашка первый. Я за ним. И, сразу глаза на стол. Что там? Расческа, кошелек. Платок носовой. Золотая гривна… Нет, пистолета на столе нет. Жаль!

У Миши глаза округлились, когда он нас увидел, а щеки стали красными, словно их натерли наждачной бумагой. Вот уж не ждал!

– Рассказывайте, свидетели, что видели на базаре. Подробненько, не торопясь. Давай ты первый.

– Пусть сначала он, – застеснялся я.

И Сашка стал говорить. А потом, когда он кончил, я добавил, о чем он не знал: как Миша испугался тетки Анисьи.

– Ух, ты, малек! – Миша схватился за подлокотник кресла, на котором сидел. Я отшатнулся; показалось, он хочет кинуться на меня. – Все дело испортил!

– Значит, признаетесь? – лейтенант сел к столу и полез в свой планшет, наверное, за бумагой.

– В чем? – кричал Миша. – В чем? Что это не золотая гривна? Что она медная, медная? И что ни один черт ее не купит?

– Опять? – укоризненно покачал головой лейтенант. – Ведь все уже ясно, а он отпирается. Беда с этими начинающими!

– Погоди, товарищ Заболоцкий. – Начальник вышел из угла, где он все время молча стоял. – Пошли кого-нибудь в часовой магазин за ювелиром. Или лучше сам сбегай. И отправь заодно ребят домой на дежурной машине – они нам больше не нужны, а там их хватились, небось, будут искать повсюду.

– А я? – спросил Миша.

– Вас задержим до выяснения, молодой человек…

Лейтенант доехал до часового магазина вместе с нами. Соскочил с переднего сиденья, сказал шоферу:

– Добросишь их до Малых Катков и сейчас же обратно.

– Фамилии вы наши помните? – меня мучила тайная мысль.

Лейтенант не ответил, повернулся и пошел. Я оторопело уставился на фуражку – она просто чудом держалась на затылке.

– Зачем спрашивать? – упрекнул меня Сашка. – Зачем намекать? У него же все записано…

Уже было время обеда, и я попросил шофера, чтобы он подкатил к самому лагерю, – так хотелось показаться студентам в этой синей с красной полоской машине.

Но шофер сказал, что ему некогда, что надо спешить назад, и высадил нас у моста – отсюда еще сколько до лагеря топать!

Мы сняли кеды и пошли босиком берегом речки – вода приятно холодила разморенные ноги. Я говорил и говорил без умолку. Как здорово все получилось; жаль, что начальник просил нас никому в лагере не говорить о случившемся, даже дяде Володе; хорошо, успели бы к началу учебного года, вручить нам медали, а если не успеют, то мне придется одолжить у папы – у него как раз есть «За отвагу», а у милиции попросить бумажку с печатью, иначе мне в школе ни за что не поверят.

Сашка слушал и молчал. Даже, скорее всего, не слушал, а думал. Я знаю, о чем. О своем дяде.

В лагере ничего особенного не произошло. Без нас нашли еще три горшка. Реставратор пропорола себе ногу ржавым гвоздем и ходила, опираясь на палочку. Куда-то делся Бип: то ли мальчишки его сманили, то ли попал под машину на шоссе – он любил облаивать ревущие самосвалы.

Никто и не подозревал о настоящих, больших событиях нынешнего дня.

Я не удержался, намекнул дяде Володе мимоходом:

– Долго что-то Миши нет.

– Он только к вечеру вернется.

– Если вернется, – произнес я загадочно.

Дядя Володя насторожился, сдвинул брови:

– Ты что-нибудь знаешь?

– Нет, просто так…

И отошел поскорее. Потому что, если бы дядя Володя стал еще расспрашивать, я бы, возможно, не выдержал и проговорился.

Сашка остался у нас обедать. Это никого не удивило, его уже все считали своим. Но вид у него был очень грустный, и Вера заметила:

– Уж не заболел ли? – Она ведала походной аптечкой и прямо млела от счастья, когда удавалось обнаружить какой-нибудь завалящий насморк.

– Нет, – буркнул Сашка.

– Он у нас останется навсегда, – шепнул я ей. – Его дядю сегодня арестуют.

– Выдумывай больше! – не поверила Вера.

Мы возвращались с речки, когда я увидел милицейскую машину, подъезжавшую к лагерю. Увидел – и решил, что больше молчать нельзя.

– Мишу привезли! – заорал я. – Милиция Мишу привезла! Он вор! Он золотую гривну украл!

Все уставились на меня непонимающими глазами, словно я говорил не по-русски.

– Я его разоблачил! – орал я как ненормальный. – Я и Сашка! Я и Сашка! Мы выследили его!

Студенты, как по команде, перегоняя друг друга, устремились в лагерь.

Наш знакомый лейтенант вел себя очень неосторожно. Выпустил Мишу из машины и даже пистолет свой не вытащил из кобуры. А если бы преступник вздумал бежать?

Я похлопал ладонью по горячему, пыльному капоту машины, улыбнулся лейтенанту дружески:

– Признался?

Сашка тоже спросил:

– Он один воровал или еще кто?

Лейтенант пробормотал что-то сердитое и отвернулся. Мог бы и повежливее: ведь если бы не мы с Сашкой, никогда бы ему этого преступления не раскрыть.

Подошел запыхавшийся дядя Володя:

– Что случилось, товарищ лейтенант?

– Вот.

В руке лейтенанта блестела золотая гривна. Дядя Володя взял ее, бросил один только взгляд.

– Медная, – сказал он уверенно.

Лейтенант не удивился, спросил:

– Не ваша? Не та, что пропала?

– Нет. Та золотая.

– Может, ошиблись? Может, не золотая?

– Нет, не ошибся. Медь в земле окисляется, становится зеленой, а наша гривна блестела, как новенькая.

Дядя Володя снова осмотрел гривну, на этот раз очень тщательно.

– О! – воскликнул он. – Она же из нашего музея! Вот три зазубрины возле левого грифона, видите? Я их хорошо помню. Как она к вам попала?

– Пусть молодой человек расскажет. – Хмурый лейтенант головой показал на Мишу; тот стоял в стороне, глаза устремлены в степь, словно он и не слышит. – Как в таких условиях розыск проводить – не знаю! Работаю, ночи не сплю, а тут путаются под ногами, вспугивают преступников.

– Кто вспугивает? – спросил дядя Володя.

– Да весь ваш лагерь! И этот, – кивнул он на Мишу. – И этот комар тоже, – кивнул на меня.

А про Сашку он забыл? Сашка не вспугивает, да? Сашка ни в чем не виноват, да? Ведь если говорить по-справедливости, всю историю с Мишей затеял не я, а Сашка. Он прибежал ко мне сегодня утром…

Нет, пусть Сашка сам скажет!

Где он? Я осмотрелся. Сашки нигде не было. Сбежал! И когда он только успел?

Лейтенант сел в машину, захлопнул с треском дверь. Газик, сердито фыркнув и плюнув в меня клубом сизого дыма, покатил в сторону дороги.

Я исподлобья взглянул на дядю Володю. Сейчас начнется! Сейчас он мне даст!

Но дяде Володе было не до меня. Разозленный и негодующий, он наступал на Мишу:

– Как вы добыли гривну из музея?

– Послал маме письмо с Яскажуком, – Миша отвечал нехотя. – Он как раз уезжал в город, и я попросил привезти.

– В письме вы просили гривну для себя? – У дяди Володи губы сжаты, на скулах ходят желваки – я впервые видел его таким. – Для себя? Отвечайте!

– Н-не совсем, – выдавил Миша. – Владимир Антонович, ну что вы…

– Не виляйте! Говорите прямо!

– Ну, написал, что вы просите, что вам нужно сравнить гривны… Но я ведь только хотел…

– Я же вам запретил! Запретил категорически! Почему вы все-таки написали?

Миша молчал.

– Вытурить его в шею из лагеря, и дело с концом! – предложил кто-то из студентов.

– Сам не работает и нам мешает, – поддержали другие.

– Владимир Антонович, – заговорил Миша, – я сейчас вам все объясню.

– Хорошо, – сказал дядя Володя. – Хорошо, но только не мне одному – всем! Слава, соберите вече.

Вече – так назывались в лагере общие собрания, на которых решались все важные вопросы нашей жизни: на что расходовать общие деньги, изменить ли распорядок дня, ходить ли по вечерам в деревню на танцы.

Слава пять раз стукнул молотком по рельсу, подвешенному на дереве в центре лагеря.

Студенты уселись в круг. Я тоже пристроился, только сзади, с самого края, подальше от дяди Володи. Мой опыт подсказывал, что не следует сейчас попадаться ему на глаза.

Дядя Володя встал.

– Уважаемое вече! – сказал он. – После пропажи гривны Миша обращался ко мне, предлагал своими силами начать розыск вора. Я не согласился. Более того, я запретил. Не наше это дело. Мы археологи, а не работники следственных органов. А теперь он пусть сам расскажет, что было дальше.

Встал Миша.

– На середину! На середину выходи! – закричали студенты.

Миша вышел в круг и поклонился всем в пояс:

– Ой вы гой еси, добры молодцы…

– Не паясничай, а то накостыляем! – раздались крики.

– Тогда пусть сначала малец смоется отсюда. – Миша пальцем показал на меня. – Он во всем виноват, смотреть на него не могу.

Снова поднялся дядя Володя.

– Уважаемое вече, разрешите высказать мое мнение. Толя виноват во всем этом деле не больше, а гораздо меньше Миши. Я за то, чтобы оставить. Но решают пусть все.

Я трепеща ждал, что скажут студенты. И надо же! Первой слово попросила Козлик. Ну, все, думаю. Сейчас она начнет: «Было бы непедагогично…»

И она начала:

– Было бы непедагогично, с точки зрения воспитания Миши, удалять Толика. Что получается, товарищи? Получается, что Толика Миша стесняется. Толика стесняется, а нас нет?

Пошли смешки. Я воспрянул духом. И когда Слава, председатель вече, провел голосование, получилось, что почти все за меня.

Я сразу перебрался вперед и, назло Мише, уселся прямо перед его носом. Он пыхтел, грозно таращил глаза. Но очень я теперь его боялся!

– Рассказывай, Миша!

– Сначала один вопрос к вам, уважаемые товарищи вечисты… Или мне, как подсудимому, нужно называть вас граждане? Итак, граждане, кого вы подозреваете в краже золотой гривны? Отвечаю сам: судя по устной анкете, которую я провел, большинство считает причастным к краже бульдозериста… Фамилию не называю, здесь, среди нас, сидят могучие трепачи, – пустил Миша в меня отравленную стрелу. – Но… не пойман, не вор. Надо еще поймать. А кто поймает? Уж не тот ли пинкертон с фуражкой на макушке? И я предложил Владимиру Антоновичу свой план.

– Холмс контра Пинкертон, – пробасил Слава.

– Не мешай! – зашикали на него со всех сторон.

– Итак, мой план, – продолжал Миша. – Его основная идея: изобличение преступников руками самих преступников. Помните, в «Двенадцати стульях»: спасение утопающих есть дело рук самих утопающих. Золотую гривну воры, разумеется, дома не держат – где-нибудь в тайнике. Но если они увидят эту свою спрятанную-перепрятанную гривну в чужих руках? Не кинутся ли они к тайнику, проверять, на месте ли их сокровище?

– Ловко! – воскликнул кто-то.

– Вот! – Миша, ободренный поддержкой, гордо выпятил грудь. – Я раздобыл точно такую же гривну в музее. Признаюсь, вопреки воле Владимира Антоновича, за что приношу ему свои глубочайшие извинения; весь мой расчет был на победу, а победителей не судят… И вот я отправился на базар в Большие Катки торговать гривной перед глазами уважаемой супруги бульдозериста, которая, конечно же, не может не знать о тайных делах своего мужа. Прицел таков: она видит гривну, бросается к своему тайнику, где мы ее и настигаем… Но из-за вторжения чужеродных тел…

– Миша горестно развел руками, – вместо желаемого эффекта…

– Мишу тащат в милицию, – закончил за него Слава.

– Увы, это правда. И все из-за мальков, – Миша кинул на меня свирепый взгляд.

– Великий Шерлок Холмс попадает в сети, расставленные гением преступного мира доктором Мориэрти, – снова подал голос Слава. – Ирония судьбы!

– И все-таки мне непонятно, – сказала Вера.

Миша галантно улыбнулся:

– Это меня не удивляет.

– Перестань хамить… – отмахнулась от него Вера. – Предположим, жена бульдозериста действительно помчалась бы на машине в Малые Катки к своему тайнику. Как бы ты угнался за ней?

– Мне не надо было гнаться. У меня здесь был свой человек с четкой задачей.

– Верно! – подпрыгнул Слава. – У каждого Шерлока Холмса должен быть свой доктор Ватсон. – Где ты, доктор Ватсон, отзовись!

– Здесь я! – услышали мы писклявый голосок.

Встал маленький юркий студент. Гадалкин – так звали его в лагере, но это не фамилия, а прозвище. Он всегда ходил с колодой засаленных потрепанных карт и навязывался ко всем со своими предсказаниями прошлого, настоящего и будущего. Мне он тоже гадал, и я поразился, как он точно сказал все, про нашу семью, про мой класс и даже про мои схватки с Катькой. А потом я узнал, что он предварительно выспросил обо всем у дяди Володи. Так он делал и со студентками: выведает стороной всякие подробности их жизни, а потом гадает под восторженный визг и общее удивление.

– Я доктор Ватсон, – повторил Гадалкин.

– И ты узнал, где тайник?.. – спросила Вера.

Ну, скорей, скорей!.. Я ерзал на месте, с нетерпением ожидая ответа. Ведь тетка Анисья в самом деле уехала с базара в Малые Катки. Я сам видел, как она спешно собирала свой сладкий товар.

– На почте, – услышал я неожиданный ответ.

Даже Миша поразился:

– Как на почте? Откуда ты взял?

– А я стоял, как мы с тобой договорились, у шоссе, возле столовой. Смотрю, прикатила наша мадам на попутной машине. Слезла – и потопала на почту, со всеми своими ведрами.

– А оттуда? – спросил Миша.

– А оттуда – домой.

– Странно…

– Товарищи, я знаю! – заорал Слава. – Сенсация века! Тайник на почте! Золотая гривна спрятана в телефонной трубке!

– А мне не смешно, – сказал дядя Володя. – Мне очень грустно. И не потому, что Миша занялся этим нелепым экспериментом. И даже не потому, что он, вопреки моему запрещению и используя мое имя, раздобыл музейную гривну… Помните, Миша, вы сами просили меня назначить вас завхозом? У вас-де есть хозяйственная жилка, вы знаете эту работу, в турпоходах всегда были завхозом и всякое такое? Я назначил. Все ворчали, но я думал поначалу – не его вина. Человек неопытный, денег мало, из продуктов одна крупа да картошка. А теперь что? Деньги давно уже получены, а питание разве улучшилось? Нет, Миша, правильно вас критикуют ребята. Вам просто не хочется ничего делать. И завхозом-то вы стали только потому, чтобы меньше копать. Вам скучно, вам неинтересно, вы не хотите работать, как все. Вот и выдумываете себе всякие приключения. В этом первопричина. И я не имею больше права заставлять коллектив терпеть лишения. Я снимаю вас, Миша, с должности завхоза. Будете работать на раскопках вместе со всеми.

Я думал, теперь Миша совсем стушуется. Замолчит, голову повесит.

А Миша – нет. А Миша перешел в наступление.

– Ну и правильно! Ну и выдумываю! Ну и скучно! – замахал он руками. – А что у вас здесь хорошего? Я думал – археологи! А вы землекопы. Да, да, самые настоящие землекопы. Вот роетесь и роетесь, как кроты, дальше своего носа не видите. Найдете горшок – ах, ах, ах! Радость великая! И опять рыться. Землекопы – и все. Только получаете в два раза меньше.

Стало тихо-тихо. Дядя Володя заговорил негромко, вполголоса:

– Притча есть такая. Средневековая, но до сих пор своего смысла не утеряла. Даже наоборот… Строили в двенадцатом веке на севере Франции грандиозный собор – Шартрский Нотр-Дам. Рабочие копают землю под фундамент, отвозят ее на тачках, камни волокут на носилках. Спросил кто-то у трех строителей, что они делают. Первый говорит: «Да вот, тачку тяжеленную тащу, будь она трижды проклята!» Другой сказал: «Зарабатываю на хлеб себе, своим детям». А третий оперся на лопату, вытер пот с лица и ответил с гордостью: «Я строю Шартрский собор»…

И снова стало тихо. Только налетевший из степи драчливый ветер все задирался с тополями, и они возмущенно шумели листвой, вероятно, ругали его по-своему на все лады.

– Думаю, все понятно? – спросил, наконец, дядя Володя. – Думаю, пояснений не требуется?

– Если только ему, – Вера посмотрела на меня озабоченно.

И что она вечно обо мне беспокоится!

Я сказал сердито:

– Не знаю, как некоторым, а мне давно все ясно.

****

Я проснулся от резкого грохота. Над нашим лагерем проходила гроза. Дождь бил в крышу палатки, то ослабевая, то вновь усиливаясь. Яростные ломаные молнии, дрожа от злости, жалили степь, и все кругом освещалось зеленоватым светом. Громы рушились с неба, как тяжелые скалы.

– Дядя Володя! – позвал я в, испуге. И еще раз, громче: – Дядя Володя!

Его не было.

Молния впилась в землю неподалеку от нас. Я слышал, – как завизжали рядом в палатке студентки. И сразу же, заглушая визг, взорвался гром.

– Что, напугался? – Дядя Володя, скинув у входа блестящий непромокаемый плащ и резиновые сапоги, вполз в палатку. – Уже кончается. Тучи уходят в сторону.

– Куда вы ходили в такой дождь?

Он не ответил на мой вопрос:

– Только не прикасайся к стенкам и крыше – сразу потечет.

Гром сердито бухал уже где-то за деревней, вспышки молний тоже стали не такими яркими. Дождь перестал, только тяжелые капли, срываясь с тополей, били звучно, как в барабан, по туго натянутой палатке.

– Спи, – сказал дядя Володя. – Что не спишь?

– Сейчас.

Я открыл полог и, придерживаясь руками за пол, наполовину высунулся наружу. Было прохладно и сыро. Темное небо отблескивало в многочисленных лужах.

И вдруг я увидел человека. Тоже в прорезиненном плаще, как дядя Володя. В руке чемодан.

Так это же…

– Дядя Володя! – крикнул я. – Смотрите!

Он не отозвался. Спит!

– Дядя Володя! – я стал трясти его изо всех сил. – Миша! Миша!

– Не кричи, – он повернулся на спину, положил под голову руки. – Я знаю.

– Но он же уйдет!

– Пусть уходит. Так надо.

Я снова высунулся из палатки. Миша уже изрядно отдалился от лагеря. Горизонт на востоке посветлел, и на его фоне сгорбленная фигурка с чемоданом выглядела одиноко и жалко.