Текст книги "Роман Арбитман: биография второго президента России"

Автор книги: Лев Гурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава IV
Танки в Грозном

Как известно, Советский Союз охватывал 1/6 часть суши. Россия занимала 4/5 Советского Союза. Площадь Чечни составляет менее 1/80 от площади России. Но этот небольшой участок территории с каждым годом доставлял России все больше и больше беспокойства.

Еще лукьяновский Верховный Совет СССР, пытаясь насолить Ельцину, пообещал автономным республикам в составе России почти такой же суверенитет внутри СССР, как и республикам союзным. Мина, коварно заложенная в январе 1991 года, бабахнула в августе. Кандидат в президенты Чечни, бывший генерал-лейтенант саперных войск Джохар Дудаев принял идею союзных депутатов близко к сердцу и в августе провозгласил независимость – сперва от союзного ГКЧП, а чуть позже и от российского руководства. С тем и победил на выборах.

Вернувшемуся из Фороса Горбачеву в ту горячую пору было уже не до Чечни, Ельцину – еще не до Чечни. Так что когда российская власть, приняв бразды от власти союзной, наконец спохватилась и опомнилась, город Грозный уже был столицей маленькой гордой республики Ичкерии, а Дудаев – законно избранным президентом этой самой республики. В 1992 году Верховный Совет России издал постановление, отказывающее в легитимности Дудаеву. Лично Руслан Хасбулатов раздраженно назвал его преступником, которого надо бы арестовать и судить. Из Грозного надменно ответили: вы, мол, сами такие – и пообещали, если что, взять Москву силами двух парашютно-десантных полков, набранных из горцев. Через год ВС России вместе с Хасбулатовым канули в политическое небытие, но посеянные ими драконьи зубы раздора остались и дали всходы.

Состояние «ни войны, ни мира» неизбежно подтачивало экономику. Суверенитет де-факто, не подкрепленный юридически, превращал Чечню-Ичкерию в некую аномальную зону, где не действовали законы Российской Федерации и даже иногда переставали работать отдельные законы физики – например, Ломоносова-Лавуазье о сохранении вещества: огромные деньги возникали из ничего и исчезали почти без следа, оставив после себя лишь бесплотные тени авизо. Были и другие феномены. Оружие, по бумагам не существующее вовсе, стреляло на поражение, как настоящее. Нефть, на зависть ученым, демонстрировала чудеса сверхтекучести, пропадая из наглухо закупоренных хранилищ. Прилично одетый человек выходил из своего дома в Краснодаре и вдруг оказывался в одних лохмотьях, и к тому же сидящим в яме в Урус-Мартане…

«Не прошло время ужасных чудес», – сокрушался знаменитый польский писатель-фантаст Станислав Лем, чей старенький «ровер», буквально испарившийся с автостоянки в Кракове, материализовался в Шатойском районе Чечни – перекрашенный, с другими номерными знаками и всего с десятком километров пробега на счетчике.

К концу 1994 года в Москве поняли: надо что-то делать. Дудаев хоть и не отказывался от переговоров с Кремлем, сам, похоже, не знал, как выпутаться из ситуации без ущерба для национальной гордости. В свою очередь, горячие головы вроде министра обороны России Павла Грачева нетерпеливо подталкивали Бориса Ельцина к силовым действиям, и немедленным. «15 ноября на заседании Совета безопасности в Кремле, – пишет Ельцин в своей мемуарной книге «Президентский марафон» (2000 год), – я изложил аргументы и сказал: какие будут мнения «за» и «против»? Что нас ждет? Что изменит ситуацию с Чечней? Арбитман, получивший слово одним из первых, ответил лаконично: «Танки». И подмигнул Грачеву…»

«Решение, которое предложил Роман Ильич на заседании Совбеза, было гениальным, – восторженно комментирует Р. Медведев. – Уступив в малом, мы смогли победить в главном, не уронив при этом собственного достоинства». По мнению А. Филиппова, «Арбитман доказал, что макиавеллизм в разумных дозах особенно эффективен на Кавказе, где форма важнее сути». У М. Такера читаем: «Роман Ильич хорошо все продумал и нашел у дудаевской команды уязвимое место. Если противостояние Москвы и Грозного нельзя было снять, его можно было перевести в иную плоскость».

Вновь процитируем «Президентский марафон» Б. Ельцина: «Услышав слово «танки», Грачев радостно потер руки: «Вот и я о том же! Правильно! Нечего с ними цацкаться. Час – и мы в Грозном. Возьмем в заложники Дудаева и Яндарбиева, попросим за них приличный выкуп, и из этих денег Минфин всем пенсии прибавит. Главное, мне на это дело и нужно-то всего два десятка Т-60 или дюжина Т-72…» Арбитман покачал головой: «Я не про ваши танки говорю, Павел Семенович!» – «А про какие же, про американские, что ли?» – поразился министр обороны. «Гораздо лучше – японские, – улыбнулся мой помощник и, обратившись ко мне, спросил: «Извините, вы стихи когда-нибудь писали?..»

Удивительно, но до Арбитмана никто из администрации Ельцина не задумался о том, что же именно так тесно связывает президента Чечни Джохара Дудаева с вице-президентом Зелимханом Яндарбиевым. Почему кадровый офицер вдруг приблизил и возвысил выпускника Литературного института и автора нескольких сборников поэзии?

«Роман Ильич провел долгое и обстоятельное расследование, собрал факты и на их основании установил…» – такой торжественный зачин использует в своей книге Р. Медведев. На самом деле Арбитману хватило трех часов в кремлевской библиотеке.

Первым делом он внимательно просмотрел подшивку многотиражной газеты Прибалтийского военного округа «За Родину!» за 80-е (до 1990 года будущий президент Чечни служил в Тарту). В четырех номерах нашлись статьи генерала Дудаева на тему воспитания советских воинов. Публикации эти оказались пронизаны не столько коммунистическим ригоризмом, сколько аскетическим духом самурайского служения. Каждая статья открывалась необычным для наших широт пятистрочным нерифмованным стихотворным эпиграфом.

Затем Арбитман отыскал книги Яндарбиева, без пользы перелистал «Сажайте, люди, деревца» (1981) и «Знаки Зодиака» (1983), дошел до сборника «Цветущие вишни» (1990) – и обо всем догадался.

Яндарбиев, вероятнее всего, увлекся искусством танка еще в Москве, во время учебы в Литинституте, когда посещал семинар известного япониста Николая Федоренко. Дудаев же впервые узнал о средневековой поэзии страны Восходящего Солнца от профессора Тартуского университета Юрия Лотмана, на лекцию к которому, переодевшись в цивильное, генерал однажды заглянул (больше из праздного любопытства, чем с конкретной познавательной целью).

Оба будущих лидера Чечни сразу полюбили 31-слого-вую пятистрочную японскую стихотворную форму – не только за лаконизм и отсутствие приземленных рифм, но и за тонкую, еле заметно вибрирующую ткань образа. «Делайте акцент на недосказанном. Главное то, что за словами», – читаем в статье Дудаева «Выше уровень армейского мастерства!»(1985). «Главное – не сказанное, а недосказанное, – как бы вторит ему Яндарбиев в предисловии к «Цветущим вишням». – Быстро исчезает красота; в душе остается только замирающий отзвук, нагори – воспоминание чувств».

Теперь-то мы знаем, что в начале 90-х годов в руководстве Чечни, – благодаря усилиям президента республики и его зама, – культ японской поэзии укоренился и дал побеги. Полевой командир, не способный отличить танки от хокку, считался неудачником.

Дело дошло до того, что неумение сочинить пятистишие могло стать реальным препятствием для кандидата на ответственный пост – к какому бы влиятельному тейпу ни принадлежал претендент. Даже заслуженный Шамиль Басаев, предпочитавший танкам Басё тексты группы «Любэ», не смог подняться в должности выше вице-премьера. И, напротив, Аслан Масхадов и Беслан Гантамиров, которые вслед за Дудаевым и Яндарбиевым вполне оценили танки и научились самостоятельно их слагать, сделали блестящую карьеру: первый стал при Дудаеве премьер-министром, второй – мэром Грозного…

На тонких душевных струнах вождей Чечни и решено было сыграть.

Вечером 15 ноября Совбез РФ под председательством Б. Ельцина одобрил распорядок действий, предложенных Арбитманом, а утром 17 ноября Роман Ильич уже вылетел в Грозный. У помощника президента России были все необходимые полномочия для ведения переговоров на самом высоком уровне. Сопровождал его всего один человек – скромный семидесятилетний Сайто Кобаяши, но для лидеров Ичкерии его присутствие было повнушительнее всех верительных грамот и надежней любой охраны: Кобаяши-сан, профессор филологии из Токийского университета, в мире считался самым авторитетным специалистом по средневековой японской поэзии. Ему и предстояло стать главным рефери будущего турнира в Грозном.

«Поэтическое состязание 24 ноября 1994 года оказалось достойной альтернативой боевым действиям, – пишет К. Исигура. – Два президента, Ельцин и Дудаев, на площади Минутка столицы Чечни при огромном стечении народа скрестили воображаемые мечи, чтобы высечь искру истины. Победитель определял условия договоренности сторон. Проигравший соглашался на компромисс». Как замечает А. Филиппов, «судейство было максимально честным и непредвзятым. И при этом Арбитман, похоже, заранее знал, кто именно победит…»

Ход исторического поединка двух президентов всем памятен, поэтому опустим подробности первых двух туров, во время которых участникам разрешалось принимать подсказки секундантов (у Ельцина ими стали его дочь Татьяна и Роман Ильич, у Дудаева – его племянник Слава и Аслан Масхадов). Поскольку фаворит не определился, третий тур – импровизация на заданную тему с ограничением времени – должен был стать решающим.

«Когда профессор Кобаяши, надорвав запечатанный конверт с темами, назвал два ключевых слова, – «ветер» и «листва», – Дудаев заметно напрягся, – вспоминает тогдашний пресс-секретарь Ельцина Вячеслав Костиков в книге «И я там был» (1999). – Слишком просто, нет ли подвоха? На несколько секунд генерал замешкался, потом решительно расправил плечи и объявил:

 
«Ветер коснулся
Дубовой листвы в Грозном —
Как священное
Омовение. Знаю,
Что лето скоро уйдет»
 

Горцы дружно зааплодировали. Ельцин усмехнулся и почти без паузы выдал пятистишие:

 
«С уральских вершин
Сильный ветер срывает
Красную листву,
Возводит плотину на
Бурной реке Енисей»
 

Теперь зааплодировали Павел Грачев и другие чиновники, приехавшие поболеть за президента России. «Енисей – это чтобы из ритма не выбиться, – громким шепотом уточнил глава МЧС Сергей Шойгу. – Потому что стихи. А вообще Енисей намного восточней Урала, мы туда на рыбалку летали». На Шойгу шикнул Коржаков, и министр стушевался. Дудаев пожал плечами и сказал:

 
«В горном потоке
Ветер плотину строит
Из веток, но лишь
Клена листва так слаба,
Чтобы удержать воду»
 

Горцы опять устроили овацию своему президенту. В воздух взлетели сотни папах. Борис Ельцин по-бычьи нагнул голову, потер лоб, вздохнул. Думал секунд десять и потом проговорил:

 
«Белые цветы
Снежинок кружит ветер.
А мне кажется,
Что это я вверх лечу,
Так бела моя старость»
 

«Ошибка! – воскликнул Яндарбиев и притопнул ногой. – Ошибка! Кобаяши-сан, вы слышали? ПрезидентРос-сии забыл про листву!» Вся площадь Минутка зашумела и загудела: забыл, забыл! «Это я случайно оговорился, – поспешно объявил Ельцин, – что, президенту России разок и оговориться нельзя? Я хотел сказать не «снежинок», а «листвы». Ну, теперь-то правильно?» Профессор Кобаяши развел руками, а Масхадов, с трудом скрывая радость, отчеканил: «В «снежинках» три слога, а в «листве» – два. В итоге получается не 31 слог, а всего 30. Это нарушение правил, господин президент. Наша победа!» Ельцин насупился, пожевал губами. «Ну ладно, Джохар Муслимович, – сказал он наконец. – Все по-честному, ваша взяла. Берите столько суверенитета, сколько сможете откусить. Быть вам русским Квебеком! Но только чур – всякие безобразия, пожалуйста, прекратите. Чтоб больше никаких, понимаешь, разных там авизо. И чтобы людей не похищали. Вы страна или где?» Дудаев согласно закивал: «Конечно-конечно, не вопрос. Нам и самим, если честно, до чертиков надоела эта фигня!» Генерал только что одержал чистую победу и был счастлив. А счастливые люди снисходительны…»

Шесть лет спустя, в ходе предвыборной президентской кампании 2000 года Геннадий Зюганов назвал своего соперника Арбитмана «прямым соучастником преступного сговора господина Ельцина с чеченскими сепаратистами». По правде говоря, и сам Борис Ельцин до самого начала поэтического турнира пребывал в раздумьях: не уронит ли он честь государства российского?

«Вечером 23 ноября я спросил у Романа Ильича напрямик: «Правильно ли будет, если я поддамся? Я ведь уже научился сочинять эти самые танки не слабее, чем Дудаев», – пишет Б. Ельцин в книге «Президентский марафон». – Арбитман ответил без колебаний: «Ошибка, которую планируешь, уже не ошибка, а военная хитрость. Кутузов сдал Москву, чтобы потом победить, а тут всего только стихи… Да пусть он считается лучшим поэтом, нам разве жалко?» Арбитмана неожиданно поддержал его вечный соперник Саша Коржаков. «Кавказская война – такая поганая вещь, – кивнул он. – Стоит начать, и потом всю жизнь с ними воевать будем. Они ведь как дети, независимость – как игрушка. Если не отбирать специально, они сами наиграются и все вернут обратно».

Забегая вперед, напомним, что так в итоге и получилось. «Расчет Арбитмана оправдался, – читаем в книге А. Филиппова. – Без единого выстрела маленькая Ичкерия получила столько полномочий, что не смогла с ними справиться, – и уже через год тихо и неформально (опять-таки без выстрелов) отдала часть своей обременительной свободы России, оставив себе позументы, фанфары, финансирование, членство в Госсовете и право самостоятельно выдвигать кандидатов на конкурс «Евровидение». Там в 1997 году группа «Борз» («Волк») из Грозного заняла, как известно, призовое место – с песней «В алом шелке, на белом коне», написанной и исполненной племянником Дудаева Славой. Солист эффектно вылез из дула огромного макета автомата Калашникова. Пресса много писала о «чеченском музыкальном прорыве», а Вячеслав Дудаев приобрел статус мегазвезды мирового масштаба…»

Вернемся, однако, в конец ноября 1994 года. Хотя главная комбинация Арбитмана и Ельцина благополучно осуществилась, не обошлось без накладок. В частности, не удалось нейтрализовать Шамиля Басаева, хотя для его умиротворения была специально завезена из Москвы его любимая группа «Любэ» с песней, посвященной ему персонально. Припев там был такой:

«Шамиль Басаев, Басаев Шамиль, Ты гордость не прячешь в дорожную пыль, Долой гимнастерку, тельняшка – твой стиль, Шамиль, ё, Шамиль, ё, Шами-и-и-иль!»

«Сначала песня Басаеву очень даже понравилась, – вспоминает Николай Расторгуев, лидер группы, в автобиографической книге «Атас длиною в 20 лет» (готовится к печати), – особенно про тельняшку. Он выдал каждому из наших по 500 баксов, но потом вдруг задумался и спросил: «А что значит это «ё» в последней строчке припева?» Возникла неловкая пауза. Мне трудно было бы объяснить полевому командиру, что ненормативная лексика – не ругань, а просто знак особой экспрессии текста. Наш ударник Алик Ерохин попытался выкрутиться. «Это сокращение, Шамиль Ахмадович, – сказал он, – он английского yes». Басаев вздохнул: «Только этого мне не хватало», – забрал у нас деньги обратно и, развернувшись, отошел. Больше мы его не видели. Правда, мы потом переделали песню в «Батяню-комбата» и в деньгах даже выиграли».

Той же ночью Басаев вместе с отрядом, без объяснения причин, ушел в горы. Три других заметных полевых командира – Салман Радуев, Доку Умаров и Мовсар Бараев – молчать не стали. Покинув Грозный сразу после турнира, они уже на другой день объявили, что выходят из подчинения президенту, который «из-за каких-то стишков» отказался воевать с «неверными русскими собаками».

Историк М. Такер, со ссылкой на свои источники в агентстве «Чечен-пресс», пишет о том, как болезненно Дудаев переживал предательство бывших соратников. «Ну ладно – Шамиль, – с обидой признавался он Роману Ильичу, – он в поэзии полный ноль, ему, кроме попсы, ничего не надо… Но чтобы Салманчик! У него все так здорово получалось, я его уже почти собрался сделать своим преемником!..» Для Арбитмана же, замечает М. Такер, «мятеж этот не стал большой неожиданностью. Чего-то подобного он ожидал и подготовился заранее. Первым делом он спросил у президента Чечни, остаются ли в силе результаты состязания?»

Роман Ильич намеренно сосредоточился на турнире, прекрасно понимая, что заслуженную победу Дудаев никому не отдаст. Так и вышло. Получив заверения, что все в силе, Роман Ильич пообещал разобраться с мятежниками. «Но федеральные войска не пересекут, надеюсь, священных границ Ичкерии?» – тотчас же насторожился генерал. «Ни ногой, – заверил Арбитман. – Предателей дела мира покарает с неба Аллах. Не в буквальном смысле, конечно…».

Дальнейшее вошло во все учебники новейшей истории – правда, только сам результат. Подробности до недавних пор оставались закрытыми для публики. Лишь теперь автор этих строк, опираясь на уже цитированную выше книгу мемуаров «О нас и о себе», может более-менее точно восстановить картину событий, происшедших 25 ноября 1994 года в трех районах Чеченской республики.

В 18 часов у полевых командиров Салмана Радуева, Доку Умарова и Мовсара Бараева, находившихся в это время в Аллерое, Зебир-Юрте и пригороде Гудермеса, одновременно зазвонили мобильные телефоны.

– С вами говорит капитан атомной подводной лодки К-141 «Курск» Александр Иванович Лебедь, – представился голос в трубке.

– Это кто у телефона? – не понял С. Радуев.

– Эй, какая еще лодка, дорогой? – хихикнул Д. Умаров. – У нас тут и океана-то никакого нет.

– Чего-чего? – переспросил М. Бараев (у него в те дни было воспаление среднего уха).

– Президент Российской Федерации Борис Ельцин и президент Чеченской республики Ичкерия Джохар Дудаев попросили меня помочь установить в Чечне мир… – невозмутимо продолжал голос.

– Ну и хули? – не понял С. Радуев.

– Ты на голову больной? – хихикнул Д. Умаров. – Прикинь: ну чем ты можешь мне помочь?

– Чего-чего? – переспросил М. Бараев. – Мужик, говори громче, у меня ухо болит, я ни хера не слышу.

Это были их последние слова. Три ракеты класса «Гранит» с неядерными боеголовками, запущенные с борта «Курска» и наведенные при помощи спутниковой системы GPS, пролетели, наконец, три с половиной тысячи километров от Баренцева моря до Кавказа, достигли целей и поразили то, что должны были поразить.

Как попали эти телефоны к Бараеву, Радуеву и Умарову и почему три опытных полевых командира не побоялись держать их у себя включенными, неизвестно. Даже у К. Иси-гуры нет на этот счет никакой, пусть даже ненаучно-фантастической версии. Будем считать, что Арбитмана – и не только его одного, разумеется, – в очередной раз выручила госпожа Фортуна. У «Договора о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской республикой Ичкерия» в Чечне не осталось влиятельных противников, кроме Шамиля Басаева. Басаев же, лишившись союзников, из вице-премьера и знаменитого полевого командира превратился в одинокого хищника – вроде медведя-шатуна, лишенного берлоги и обозленного на целый мир. Персонаж этот еще появится на страницах нашей книги, а пока забудем о нем.

По итогам блиц-операции в Чечне Роман Ильич получил орден «За заслуги перед Отечеством» III степени, Дудаев и Лебедь (Руцкой) – звездочки «Героя России», а министр обороны Грачев – только «мерседес», ранее принадлежавший Радуеву, и никаких иных правительственных наград. Обиженный такой несправедливостью, Павел Семенович слишком резко разогнал этот самый «мерседес» на Рублевском шоссе и не успел среагировать, когда другая иномарка (за рулем сидела юная дочь петербургского мэра Ксения) выехала на встречную полосу, и… Впрочем, этот многообещающий сюжет к биографии Арбитмана уже никакого отношения не имеет.

Глава V
Призрак коммунизма

Если человек злопамятен и талантлив одновременно, его личная вендетта может иметь сокрушительные последствия. Не только для объекта его мести, но даже для тех, кто случайно окажется поблизости. В 1996 году вся Россия замерла на перепутье у избирательных урн (идти дальше в капитализм? или, может, обратно в социализм?), и именно такой человек едва не подтолкнул целую страну назад. Надежные кремлевские политтехнологии дали сбой, административный ресурс не сработал. Мститель с моцартианской легкостью перемещался поверх барьеров. И лишь Роману Ильичу удалось остановить его у роковой черты…

О президентских выборах 1996 года сказано так много, что суть теряется в ворохе разнородных суждений. «Кто только ни пытался приписать себе заслугу переизбрания Ельцина в 1996 году! – пишет Р. Медведев. – И Коржаков, и Сосковец, и Березовский, и даже троица неадекватных американских пиарщиков (Джордж Гордон, Джо Шумэйт и Дик Дрезнер. – Л. Г.). Обывателю позволено было мусолить любую из версий, но уж политическая элита России отлично знала: именно появление Арбитмана в ельцинском предвыборном штабе придало всей кампании-96 новый импульс».

Еще за полгода до выборов президента это мероприятие из Кремля казалось рутинным. Среднестатистический избиратель должен был, по всем раскладам, обеспечить победу Ельцина в первом же туре. Обстановка в стране не предвещала проблем: на Кавказе был мир, цена на нефть росла, цена на водку снижалась, строительство дорог шло полным ходом, поголовье дураков во власти сокращалось.

Лидер коммунистов Геннадий Зюганов, главный соперник Бориса Ельцина, по всем опросам не набирал больше 18–20 процентов – даже если бы его красные агитаторы добросовестно обошли все дома в России, двор за двором и квартиру за квартирой. Явных трудностей с избранием Ельцина не предвиделось, так что Арбитман сначала даже не вошел в предвыборный штаб Ельцина, легкомысленно перепасовав эту синекуру приятелю А. Коржакова Олегу Сосковцу.

«Арбитман совершил просчет, когда на первом этапе позволил Коржакову и Сосковцу оттеснить себя от предвыборных дел, – укоризненно пишет М. Такер. – Если бы он взялся сразу, ему не пришлось бы потом исправлять чужие ошибки и проявлять чудеса ловкости, восстанавливая покачнувшийся status quo».

В оправдание Романа Ильича заметим лишь, что он нагружал себя сложными или трудоемкими заданиями – в то время как от команды Сосковца ни особой фантазии, ни большой активности вроде бы не требовалось; надо было лениво парировать нападки зюгановцев, и не более того. Коммунисты объявляли, будто президент стар и немощен – Ельцин перед телекамерами с улыбкой подтягивался на турнике и устраивал заплыв на Москве-реке. Коммунисты твердили, что президент вечно пьян и двух слов связать не может – Ельцин на встречах с избирателями легко расщелкивал заковыристые поговорки и навскидку выбивал в тире девять очков из десяти возможных. Коммунисты сообщали, что президент в упор ничего не смыслит в изящных искусствах – Ельцин, натасканный Ростроповичем, тут же вставал за дирижерский пульт и пусть несколько неуклюже, но без грубых ошибок управлялся с Московским симфоническим оркестром, исполнявшим зажигательный «Венгерский танец» Брамса…

И вдруг за две недели до выборов все самым неприятным образом переменилось. Сперва забили тревогу эксперты Rand Corporation и Gallup, чуть позже неприятные цифры возникли в опросах службы ВЦИОМ, и наконец, сигнал об опасности подал «РОМИР-мониторинг»: число граждан, заявляющих о поддержке КПРФ, стало неуклонно расти – чуть ли не по 15 % в неделю. С такими темпами к 16 июня – дню выборов – рейтинг Зюганова мог перевалить за 45 %. «При этом раскладе, – пишет А. Филиппов, – шансы Бориса Ельцина честно победить в первом же туре выглядели призрачными».

Ценой неимоверных финансовых и организационных усилий команда Сосковца сумела заполучить перебежчика из зюгановского штаба. Выяснилось невероятное: у коммунистов нет никакого «ноу-хау», они и сами в сильном недоумении от своих возросших успехов. Кто же враг? Где просчет? Промучившись над загадкой неделю (рейтинг Зюганова за это время достиг уже 37 % и темпов не снижал), Коржаков вынужден был позвонить Арбитману и, превозмогая себя, попросить о немедленной встрече за пределами Кремля.

«Я предложил ему увидеться в ресторане «Прага», в уютном зале на третьем этаже, где двумя годами раньше справляли свадьбу моей старшей дочери, – вспоминает А. Коржаков. – Арбитман «Прагу» отверг, сославшись на неинтересное меню, но согласился посидеть со мной в «Макдональдсе» на Тверской и съесть по бигмаку. Тут уж я отговорился желудочными коликами. В итоге мы с этим фокусником встретились, как два начинающих шпиона, в центре ГУМа у фонтана».

Вплоть до известной истории с коробкой из-под ксерокса (о ней речь еще впереди) неприязнь Коржакова к Арбитману не была достоянием широкой публики, но все ближайшие соратники первого президента России прекрасно знали об этих сложных отношениях.

«Руководитель президентской охраны мучительно ревновал Ельцина к Арбитману, – справедливо замечает А. Филиппов. – По сравнению с Арбитманом даже Чубайс казался ему не таким опасным противником. Мало того, что у Арбитмана был такой же, как и у начальника охраны, «доступ к телу» президента, – Роман Ильич имел авторитет у Ельцина, вполне сравнимый с коржаковским. Злило Александра Владимировича еще то, что он в сердцах называл фокусами, сглазом, гипнозом, а то и вовсе черной магией».

Нелюбовь двух соратников первого президента России была, надо признать, обоюдной. Но, в отличие от Коржакова, для которого (особенно после его отставки) Арбитман стал притчей во языцех, Роман Ильич старался не высказываться об оппоненте публично – и в бытность свою помощником Ельцина, и тем более после избрания главой государства. Хотя в интервью газете «Совершенно секретно» (2006) все-таки заметил мельком, что «как правило, старался не встречаться с Коржаковым иначе как по безотлагательной служебной надобности, а если все-таки встречаться, то при свидетелях. И говорить поменьше: любезнейший Александр Владимирович по старой чекистской привычке любит носить в кармане включенный диктофон».

Приведенная выше цитата объясняет немногословие Романа Ильича во время его свидания в ГУМе с начальником президентской охраны.

«Мрачно выслушав новости и молча проглядев печальные диаграммы ВЦИОМа, – пишет А. Коржаков, – Арбитман прошептал одну только фразу: «Враг не в зюгановском штабе, а в головах». Я вытаращился на него, не понимая этих туманных иносказаний. Тогда Арбитман отошел к газетному киоску, вернулся с телепрограммой, открыл на первой попавшейся странице и обвел шариковой ручкой полдюжины названий на разных каналах. «Вот где проблема», – сказал он».

Экземпляр той газеты не сохранился, но и теперь нетрудно понять, какие передачи отметил Роман Ильич и почему: «Старый телевизор», «Старый патефон», «Старые песни о главном», «В старых ритмах», «Старая квартира», «Незабытое старое», «В поисках утраченного», «Намедни: наша эра», «Ретромания», «Ретро-шлягер», «Вчера, позавчера» плюс еще дюжину похожих программ, которые с разной степенью интенсивности заливали глаза и уши телезрителей сладким ядом ностальгии по брежневским временам – райской эпохе, когда ни маньяки, ни богатеи, ни педерасты, ни террористы нормальному человеку как-то не бросались в глаза. Прибавьте к этому идущие по всем каналам художественные фильмы, снятые во времена, когда девушки были моложе, вино слаще, а уличные постовые добрее.

Программы эти и прежде были частыми гостями в эфире, но за несколько недель до выборов от них стало и вовсе не продохнуть.

Память тех, кто жил в 70-е годы, невольно отсекала дурное и оставляла только светлое. Воображение тех, кто по молодости этих времен не застал, выстраивало идиллию. Ни одна из ретро-программ не звала напрямую back in USSR, но все как бы подспудно намекали телезрителям, что былую гармонию можно попытаться вернуть…

«Просчитано было точно, – не без восхищения замечал позднее телекритик Владислав Орлов. – Ажиотаж саморазоблачений ушел в прошлое, в конечном итоге гражданам приятнее осознавать, что у них была История, которую можно даже назвать Эрой». По словам Марка Греся, эти передачи вызывали иллюзию встреч со старыми друзьями, и даже лучше: «Друзья повзрослели, постарели, мы и воспоминаниям предаемся уже современным языком. А современный язык не передает истинного духа детства, юности, молодости…»

Режиссером (или сценаристом, или креативщиком, или худруком, или хотя бы просто вдохновителем) больше половины из отмеченных программ оказался молодой, но уже знаменитый тележурналист, многократный лауреат премии «ТЭФИ». Звали его Леонид Парфенов.

Ни в особых симпатиях к левым, ни в контактах с командой Геннадия Зюганова Парфенов замечен не был. «Вовремя уловив тенденцию – ностальгию по ставшему светлым на фоне «чернухи» девяностых прошлому – он попадал в самую точку», – пишет в своем аналитическом обзоре Эмилия Белкина. Однако и чисто коммерческими его проекты назвать было нельзя: профессионалы без труда обнаруживали в них грамотный идеологический message. «Каждый раз Парфенов играл не за Зюганова, но против Ельцина, – замечает М. Такер. – Что, в принципе, было одно и то же».

За два дня до голосования, 14 июня 1996 года Ельцин провел у себя на даче в Барвихе нечто вроде расширенного заседания предвыборного штаба. Помимо начальника штаба и главы президентской охраны присутствовали также Арбитман, Чубайс, генпродюсер ОРТ Эрнст и дочь президента Татьяна. Встреча была закрытой, стенограмма не велась, не был приглашен даже недавно назначенный новый пресс-секретарь президента Сергей Медведев. Однако благодаря уже цитированным выше мемуарам А. Коржакова подробности встречи перестали быть секретом в 1997 году.

«СперваОлег(Сосковец.-./7.77)зачиталрезультатымони-торинга телепрограмм, который сделали по моей просьбе, – вспоминает А. Коржаков. – Потом он доложил о результатах соцопросов. Общая картина была столь удручающей, что я не выдержал и сорвался: «Ребята, я этого Парфенова просто придавлю, как крысу. Ясно, кто народу голову забивает! Нам в первом туре надо хоть ненамного перегнать Зюганова, а в промежутке между турами выкинем на хрен из эфира все эту ностальгическую чушь. Пусть вместо нее лучше с утра до ночи мультики крутят, «Ну, погоди!», например». Олег хмуро заметил, что «Ну, погоди!» – типа тоже ностальгия. «Тогда «Том и Джерри», – отмахнулся я, – неважно. Главное, чтобы не «Лебединое озеро»… Костя, а ты чего молчишь?» Костя (Эрнст. – Л. Г.), глядя в пол, забормотал, что, мол, вообще-то чисто формально все эти передачи не являются прозюгановской агитацией, к тому же они идут на многих каналах, а не только ОРТ, и глупо снимать с эфира то, что все равно пойдет у конкурентов и, кстати, приносит в казну неплохие бабки. «Константин, вы за кого, в конце концов, за папу или за коммунистов?» – не выдержала Татьяна. Тут Эрнст опомнился и промямлил, что он, само собой, не за коммунистов и сегодня же объяснит все Лене, который тоже, конечно, не за коммунистов, он же не псих, и он, конечно, на время уберет из эфирной сетки всех каналов те передачи, к которым он причастен. «Этого мало, – с придыханием, как отличник в школе, проговорил Чубайс. – Необходимо противоядие такой же силы. Нужен честный и талантливый, без слюней, документальный фильм об эпохе Брежнева, чтобы прокрутить его в прайм-тайм по всем метровым каналам. Вопрос в том, захочет ли Леонид Гаврилович Парфенов снять такое кино?» И тут вдруг подал голос Ельцин. «Гаврилович, вы сказали? – глухо переспросил он. – А он у нас родом случайно не из Свердловска? Отца его не Гавриилом Харитоновичем звали?..»