Текст книги "Роман Арбитман: биография второго президента России"

Автор книги: Лев Гурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

А теперь возвратимся обратно в 70-е – во времена учебы героя нашей книги. Каким же был юный Рома в школе? Оппоненты Романа Ильича часто и с удовольствием цитируют главу «Ромочка – молодой негодяй» из мемуаров писателя-эмигранта Эдуарда Тополя, закончившего ту же саратовскую школу № 37. Бойкое перо Тополя очерчивает на редкость отталкивающий образ маленького зазнайки, зубрилы и отличника, которого-де соученики частенько поколачивали за вредность, а он, в свою очередь, беспрестанно жаловался на одноклассников завучу; при этом сам же втихую не стеснялся обижать всех тех, кто младше него, и, кроме того, мучил кошек, гонял собак, дергал за косички девочек и швырялся камнями в голубей. Поскольку перед нами – хитроумная смесь воспоминаний с беллетристикой, а будущий президент носит тут прозрачную фамилию Панцерман, автора невозможно обвинить в клевете. Досадно, однако, что некоторые биографы Арбитмана, в том числе А. Филиппов, предпочли довериться сочинителю, хотя простейшее сопоставление дат (Тополь перешел из бакинской школы в саратовскую только в сентябре 1979 года, когда Арбитман уже два месяца как сдал выпускные экзамены) лишает автора права называться очевидцем и переводит его в разряд мистификаторов.

Значительно большего доверия заслуживают воспоминания подлинных одноклассников будущего российского лидера (часть этих текстов вошли в двухтомный сборник «Годы учения Романа Арбитмана», а некоторые хранятся в школьном архиве). Среди тех, кто проучился бок о бок с Романом Ильичом от первого до десятого класса, есть немало уважаемых людей, известных далеко за пределами Саратова: популярный адвокат Леонид Гейзин, ветеран афганской кампании генерал-лейтенант Сергей Волков, член-корреспондент РАН Марина Мореханова, вице-президент Российской торгово-промышленной палаты Сергей Степаненко, книгоиздатель Вадим Назаров, лауреат Пушкинской премии, ныне живущий в Киеве детский поэт Евген Клюев, известный тренер-тяжелоатлет Борис Шахмурадов и еще многие другие – врачи, учителя, бизнесмены, менеджеры и пр.

Все одноклассники, не сговариваясь, по-доброму рассказывают о бывшем соученике. Конечно, здесь тоже не обходится без легких гипербол – уже со знаком «плюс». Скажем, рассказ С. Степаненко о том, как шестиклассник Рома сумел «отменить» трудную контрольную работу по математике, больше похож на анекдот (якобы Арбитман перед началом урока «завел математичку мудреным вопросом о какой-то заковыристой формуле и проговорил с ней без малого сорок минут, так что на контрольную не хватило времени». Что интересно, сам Арбитман будто бы потом признавался, что «формула ему приснилась и смысла ее он не знал, а математичке просто поддакивал, делая умное лицо…»).

Еще одна история в изложении Л. Гейзина и вовсе напоминает сказку: «В воскресенье мы собрались всем классом ехать в лес, но когда пришли на трамвайную остановку, началась гроза, и казалось, конца ей не будет. Мы уже хотели возвращаться по домам, но тут Арбитман вдруг сказал, что через семь минут дождь пройдет, – и угадал, минута в минуту…»). Этот же рассказ, кстати, можно найти и в других воспоминаниях одноклассников; остальные, правда, пишут не о чудо-прозорливости, а о том, что Рома был единственным, кто перед поездкой, вероятно, додумался прослушать прогноз погоды…

Нравится кому-то или нет, но главный герой мемуарной книги «Годы учения Романа Арбитмана» не соответствует избитому стереотипу отличника-зубрилы. Он участвует в футбольных матчах, не манкирует коллективными драками, прогуливает физкультуру, дает списать домашние задания, готовит приятелям шпаргалки по гуманитарным дисциплинам, проверяет диктанты у соседей по парте, а в случае острого цейтнота сам может написать за одноклассников сочинения на свободные темы. Две из таких работ – «Как я провел лето» (4 класс) и «Мое любимое комнатное растение» (6 класс) – хранятся сегодня в домашних архивах Е. Клюева и В. Назарова.

Среди тех, кому наш герой помогал с особенной охотой все десять лет учебы, была Лидочка Виноградова – первая и единственная любовь Романа Ильича. Меньше чем через год после выпуска они расписались в Октябрьском отделении ЗАГС города Саратова.

Глава V
Личная жизнь: быль и небылицы

В этой главе нам придется, нарушив хронологию, забежать вперед, чтобы заранее расставить акценты и больше не отвлекаться на столь деликатную тему. Всякая публичная фигура, как водится, напоминает новогоднюю елку: чем выше рейтинг и внушительней масштабы, тем больше у окружающих возможностей понавесить всюду блестящих стеклышек, приляпать анилиновых липучек, мигающих гирлянд, пустышек в ярких обертках, мишуры и прочего мусора.

Отрясти с себя этот пестрый хлам бывает непросто. В особенности если учесть, что нынешние бульварные СМИ обладают богатыми техсредствами не только для выслеживания, высматривания и вынюхивания, но и для фабрикации компромата разной степени достоверности (хотя профессиональная экспертиза, безусловно, отделит факт от артефакта). Своими мишенями желтая пресса выбирает известных личностей, и наш герой – не исключение.

Пока Роман Ильич учился в университете, работал в школе и в редакции провинциальной газеты, он, естественно, не попадал под прицел жадных до «клубнички» таблоидов. Даже когда он стал министром в ельцинском правительстве, пресса не слишком любопытствовала насчет его privacy. Все кардинально поменялось в 2000 году. СМИ дружно накинулись на частную жизнь кандидата в президенты страны и, не обнаружив ничего интересного, запустили сразу несколько заводиков по производству слухов и сплетен.

Увы, нам придется так или иначе упоминать эти «версии». Но прежде напомним общеизвестное и неоспоримое: восемнадцатилетний Роман Ильич вступил в законный брак 26 апреля 1980 года. 1 января 1981 года у его супруги Лидии Алексеевны родился сын Родион, 2 мая 1982 года – второй сын, названный Марком, 10 июня 1985 года на свет появилась дочь Валерия, и, наконец, 25 октября 1987 года – младший сын Денис. Не существует юридически доказанных сведений о каких-либо гражданских браках второго президента России или его побочных детях, которые могли бы подтвердить свое родство с Арбитманом результатами анализа ДНК.

Роман Ильич не принадлежал к числу лидеров, чьи имена то и дело мелькали на страницах мировой бульварной прессы в рубрике «Скандалы»: поводов не находилось. В отличие от экс-президента Израиля Моше Кацава наш герой никогда официально не обвинялся в sexual harassment. В отличие от Джона и Роберта Кеннеди, Роман Ильич не поддерживал никаких внеслужебных отношений с киноактрисами. Громкого развода и поспешного брака а-ля Николя Саркози в его биографии тоже не было.

За все восемь лет президентства, пока Арбитман находился в зоне особо пристального внимания прессы, не зафиксировано ни одной публичной ссоры супругов, ни одного мало-мальски серьезного проступка, инкриминируемого их детям (максимум – окно в школе, разбитое тринадцатилетним Денисом во время игры в баскетбол в июне 2001 года; отец мальчика немедленно принес извинения и оплатил работу стекольщика). В природе нет – и быть не может! – подлинных документов, уличающих Арбитмана в супружеской неверности, склонности к разнообразным перверсиям и прочих грехах, обожаемых нынешними глянцевыми изданиями.

Но если западная желтая пресса, привыкшая строить разоблачения хоть на какой-нибудь доказательной базе, в итоге отступилась от privacy Романа Ильича, то отсутствие скандальных фактов в жизни второго президента России ничуть не остановило отечественных «акул пера», а лишь подстегнуло их фантазию. Авторы, присвоившие право писать, не утруждая себя доказательствами, стали высасывать из пальца дутые «сенсации» или заниматься произвольным – и двусмысленным – толкованием вполне безобидных поступков Романа Ильича. Приведем несколько ярких примеров.

Август 2000 года. Едва только глава нашего государства во время посещения Голливуда дружелюбно потрепал по щеке юного актера Джоэла Хейли Осмента, как газета «Жизнь» тотчас же намекнула на склонность Романа Ильича к латентной педофилии. (Что характерно, ни сам мальчик Осмент, ни его родители, ни присутствовавший на встрече режиссер Стивен Спилберг не увидели в жесте гостя из России ничего предосудительного; зато журналист Дмитрий Ольшанский легко обнаружил криминал, глядя через океан!)

Декабрь 2002 года. Участие главы государства в ежегодном кремлевском благотворительном бале-маскараде (все сборы шли в Фонд борьбы с лейкемией) немедленно аукнулось обвинениями Романа Ильича в потворстве трансвеститам и гомосексуалистам. Газета «Советская Россия» опубликовала статью Бориса Глубокого «Шабаш иудопедерастов в Кремле», автор которой без затей писал: «У транснациональной «голубой мафии», проникшей во все уголки нашего страдающего Отечества, есть высокий покровитель, и вы его все прекрасно знаете!»

Июль 2003 года. Штатный фотограф развлекательного еженедельника «Если» Евгений Е. Харитонов, пробравшись в охраняемую зону в районе официальной летней резиденции «Осинушки» на Валдае, тайком запечатлел отпускника Арбитмана во время рыбалки с обнаженным торсом – после чего сам же на страницах своего журнала обвинил Романа Ильича в эксгибиционизме, а заодно уж и в плохой спортивной форме, неумении выбирать спиннинги, сачки и поплавки, неспособности правильно поймать хотя бы одну рыбу и жестоком обращении с животными. То есть все с той же рыбой.

Январь 2007 года. Стоило Арбитману, вручая награды российским ученым, символически обнять восьмидесятилетнюю создательницу проекта нейтринного ракетного двигателя Инну Троепольскую, – и «Экспресс-газета» в лице штатного обозревателя Льва Пирогова тотчас же пригвоздила Арбитмана как заядлого геронтофила…

Счет подобным публикациям шел на десятки, на сотни. Все восемь лет своего президентского срока Арбитман старался, как мог, оградить жизнь близких от внимания таблоидов, и за это авторы таблоидов платили ему печатными небылицами, богато аранжируя собственные комплексы и выдавая желаемое за действительное. На фоне ухищрений российской желтой прессы, чуть ли не ежемесячно изобретавшей для Романа Ильича новых сексуальных партнеров из числа отечественных VIP-персон или международных ньюсмейкеров, даже скандальный «Роман без вранья» журналистки Елены Трегубовой выглядит прямо-таки образчиком сдержанности и политкорректности.

Немного статистики. Мониторинг бульварных публикаций об Арбитмане в 2000–2008 годы дает впечатляющие цифры. О тайных амурах российского президента с Кондолизой Райс газеты писали 56 раз, о романтических встречах с Аллой Пугачевой и Кристиной Орбакайте – в общей сложности 52 раза, о секретных свиданиях с Мадонной, Анджелиной Джоли и Сергеем Пенкиным – по 48 раз.

Ровно 40 раз таблоиды инкриминировали Роману Ильичу связь с Хиллари Клинтон. Кроме того, Арбитмана периодически – всплески приходились на весну и осень! – уличали в романах то с актрисой Еленой Воробей (22 раза), то с певицами Глюко2ой (18 раз) и 2емфирой (16 раз), то с укротительницей Каролиной Запашной (13 раз), то с писательницей Джоан Ролинг (7 раз – видимо, по числу томов «Гарри Пот-тера»), и еще с правнучкой Сталина и племянницей Кагановича (по 3 раза).

Что же касается «разовых» обвинений, им и вовсе нет числа. А в списке «увлечений молодости» российского президента можно найти Винни Мандела, Людмилу Гурченко и Галину Брежневу. Удивительно, что в этом ряду не нашлось места Жаклин Онассис и Валентине Терешковой. Впрочем, наиболее экзотическим следует признать слух, запущенный газетой «Московский корреспондент»: о том, что в августе 2003 года Роман Ильич летал в Бутан не по причине подписания договора о поставках одноименного газа, а с целью совращения местной принцессы, тринадцатилетней Су-Джок…

Зарубежные биографы Арбитмана, включая и М. Такера, к сожалению, нередко попадались на удочку бессовестных манипуляторов. В своей книге «Кто вы, мистер Арбитман?» М. Такер, отбрасывая большинство сплетен как явно вздорные, все-таки не удерживается от сентенции, что нет дыма без огня. Иначе, мол, отчего Роман Ильич ни разу не подал в суд на разрезвившиеся СМИ?

Даже неловко напоминать уважаемому американскому историку, что судебные тяжбы «о защите чести и достоинства» не отвечают российской ментальности. Усердно доказывая, что он не верблюд, истец невольно популяризировал бы точку зрения ответчика – а тому-то скандальная слава была важнее любых судебных издержек. Кроме того, Арбитман, как и его предшественник Ельцин, здраво отдавал себе отчет в том, что любой публичный конфликт главы государства со СМИ будет тотчас же воспринят на местах как руководящее указание, и в итоге достанется не столько таблоидам, сколько качественной журналистике. Сам бывший репортер, второй президент России всегда стремился сделать свои отношения с прессой наименее травматичными для нее: пусть уж лучше уйдет от ответственности виновный, чем пострадает непричастный.

Впрочем, наиболее оголтелые «слухмейкеры» все же не оставались безнаказанными: многие из тех, кто особо рьяно изощрялся на тему личной жизни Арбитмана, внезапно попадали в полосу хронического невезения и сами становились героями рубрик «Происшествия» – словно бы Фортуна по доброте душевной вступалась за честь главы государства. Вот лишь несколько примечательных историй.

«Уже через день после съемок на Валдае я лишился фотокамеры!» – драматически восклицал Евгений Е. Харитонов. Если не знать обстоятельств дела, можно вообразить, будто камеру у папарацци силой отняли охранники президента Арбитмана или даже Роман Ильич собственноручно. В действительности же серебристый «никон» незадачливого фотографа на глазах у десятков свидетелей цапнула на лету ворона. Позже аппарат извлекли из ее гнезда, но объектив уже был разбит клювом. «Российские орнитологи, – писал Василий Песков в «Комсомолке», – впервые столкнулись со случаем, когда мелкая ворона посягнула на вещицу, сопоставимую с ней по весу».

Обозревателю «Экспресс-газеты» Льву Пирогову пришлось похуже, чем Харитонову. Сразу после публикации упомянутого репортажа о вручении государственных премий писака был вынужден целую неделю отлеживаться со сломанной челюстью. А все потому, что во время хоккейного матча он, сидевший в третьем ряду, пострадал от неловкого броска чешского хоккеиста, отбив прилетевшую с поля шайбу собственным лицом. (Кстати, чтобы попасть в эту часть сектора, шайба должна была лететь по очень сложной траектории; случаем уже заинтересовались специалисты из Института аэродинамики РАН, а также эксперты «Книги рекордов Гиннесса».)

Не повезло и репортеру Дмитрию Ольшанскому: отправившись вскоре на отдых в Турцию, он – единственный из всей туристической группы – был садистски укушен муреной за левую ягодицу; остаток отпуска бедолаге пришлось провести в местной клинике. Турецкие журналисты описали этот случай, поскольку обычно мурены не заплывают на пляжи и тем более первыми не нападают на человека.

Автор еще одной статьи, о которой у нас тоже шла речь, «Шабаш иудопедерастов в Кремле», стал жертвой редчайшего в наших краях природного феномена – мини-торнадо. Смерч подхватил журналиста Б. Глубокого у входа в пивной бар «Землячок» на улице Тимура Фрунзе, перенес по воздуху метров на пятнадцать, пару раз перевернул в воздухе, а затем мягко опустил в открытый мусорный контейнер. Свидетелями происшествия стали восемь человек – причем не только выходивших из бара, но и направлявшихся туда. Так что предположение о массовой алкогольной галлюцинации следует сбросить со счетов.

Мы сочли нужным так подробно остановиться на этих курьезных историях из жизни горе-журналистов, чтобы опровергнуть наветы о якобы применении Романом Ильичем «административного ресурса» для борьбы с оппонентами. Еще раз подчеркнем: против авторов даже самых безобразных и глупых небылиц о частной жизни президента России и его близких не было возбуждено ни одного дела – ни гражданского, ни тем паче уголовного. Никто из клеветников не пострадал в результате злой человеческой воли. Ни один из перечисленных казусов не спишешь на «административный ресурс» – если, конечно, не предположить, что торнадо, мурена, ворона и чешский хоккеист Вацлав Ворличек состояли на службе у Кремля…

Уделив чересчур много внимания «акулам пера» и их прихотливым фантазиям, автор этих строк должен был бы теперь, по законам жизнеописательного жанра, поведать о реальных взаимоотношениях в семье второго президента России и подробно изложить все самое интересное о его домочадцах. Но счастливые семьи – крайне невыигрышный объект для биографа: раз конфликтов почти нет, то и рассказывать, собственно, не о чем. Факты же общеизвестны.

Закончив физфак Саратовского университета, Лидия Арбитман защитила кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию по физике элементарных частиц, она стала автором двух монографий и десятков статей, опубликованных в авторитетных российских, европейских и японских научных журналах. Занятия наукой она умело совмещала с воспитанием четверых детей. Те, впрочем, довольно рано стали проявлять самостоятельность и в выборе профессии не пошли по родительскому пути: ни филологов, ни физиков, ни тем более политиков среди них нет. Валерия закончила Московскую консерваторию по классу вокала, Родион и Денис – Плехановский институт, а Марк посвятил себя монументальной скульптуре, и его проект – памятник Лавуазье для Сорбонны – занял одно из призовых мест на конкурсе, уступив более опытному мэтру Антуану Роше только на финальной стадии.

Администрация Института физических проблем им. Петра Капицы не раз обращалась к Лидии Арбитман с просьбой занять пост директора – и всякий раз получала вежливый отказ: Лидия Алексеевна полагала, что руководить большим коллективом – не ее призвание и что она принесет больше пользы науке, оставаясь заведующей своей лабораторией. В августе 2008 года жена Романа Ильича, как все мы знаем, поддержала его выбор и разделила его судьбу…

Однако мы опять забежали далеко вперед. Назад, дорогой читатель! Пора нам вернуться в 1979 год: Арбитман с отличием закончил школу, получил золотую медаль, и лучшие московские вузы готовы принять провинциала. Но Роман Ильич не торопится в столицу.

Глава VI
Филфак и вокруг

Саратовский Ордена Трудового Красного Знамени государственный университет им. Н. Г. Чернышевского по праву считается старейшим в России – одним из пяти, начавших свое существование еще до октября 1917 года. Основанный в 1909 году специальным рескриптом императора Николая II, университет состоял поначалу лишь из одинокого медицинского факультета; семьдесят лет спустя из этих стен уже выходили дипломированные математики и физики, химики и биологи, геологи и географы, историки и филологи. Абитуриентов со всех концов страны ожидали здесь девять учебных корпусов, три тысячи аудиторий и классов, девять кинозалов, восемь учебных библиотек и одна фундаментальная, три общежития, баскетбольная площадка, дендрарий, терренкур, велотрек, плавательный бассейн, радиоузел, кафе «Студенченс-кое» на 120 посадочных мест…

Впрочем, почти все из перечисленного выше не играло роли, когда выпускник Роман Арбитман выбрал место будущей учебы. С таким же успехом Alma mater второго президента России могла бы располагаться в единственном корпусе и не иметь никаких бонусов.

Напомним, что филологию Роман Ильич облюбовал еще в 9 классе, а конкретный вуз – за полгода до вступительных экзаменов. Для нашего героя принципиально важны были не легендарные стены, не славные традиции и даже не превосходный плавательный бассейн – гордость кафедры физкультуры, – но преподаватели. Точнее, один из них: завкафедрой русской литературы (а с 1981 года декан филфака) Вячеслав Викторович Прозоров. ВэВэПэ, как его называли.

Позволим себе небольшое отступление. Сегодня, тридцать лет спустя, имя этого замечательного ученого и человека, к сожалению, слегка подзабылось, а тогда оно гремело далеко за пределами СГУ. Университетская легенда Светлана Александровна Гайдн, тридцать лет возглавлявшая филологический факультет, в 1981 году согласилась покинуть свой пост, если на ее место будет назначен Вячеслав Прозоров. Только он и никто иной. «В противном случае, – письменно извещала она ректорат, – я со всей ответственностью не могу гарантировать того, что наш факультет не снизит все свои учебные и научные показатели».

Ветераны СГУ утверждают, что, помимо официального письма, была еще и неофициальная, но бурная встреча С. Гайдн с тогдашним ректором А. Богомоловым, и Светлана Александровна в ходе разговора на повышенных тонах использовала более сильные аргументы. Будто бы она поставила условие: если ректорат и партком СГУ не поддержат ее преемника, то она забирает обратно заявление об уходе. «И лучше соглашайтесь сейчас, пока я в здравом уме и твердой памяти, – якобы говорила Гайдн. – Если я через месяц или два впаду в маразм, как наш главный всесоюзный бровеносец, то я уже вообще никому факультет не уступлю, и меня из кабинета можно будет вынести только ногами вперед. Это будет позор для вуза, города и всей области! Вы хотите этого? Да?»

Шантаж удался: Прозоров был утвержден в должности декана. С точки зрения буквы регламента кандидатура его не имела никаких противопоказаний (доктор филологических наук, автор двух монографий и трех десятков печатных трудов, член-корреспондент Королевской Академии наук Дании, почетный профессор Софийского университета им. Климента Охридского и т. д.). И все же секретарь парткома СГУ и начальник Первого отдела завизировали назначение Прозорова со скрежетом зубовным.

Дело было не только в том, что новый назначенец был беспартийным и никуда вступать не собирался, но и в вольнолюбивой натуре декана, во многом обусловленной его биографией. Вячеслав Викторович был сыном Виктора Юлиановича Прозорова, ученого с мировым именем, основателя ленинградской школы структурной компаративистики, ныне чрезвычайно популярной на Западе. Но в 30-е годы прошлого века неортодоксальность в науке была опасна. В ноябре 1936 года В. Ю. Прозоров был обвинен в «преступном саботировании будущего юбилея гибели Пушкина» и отправлен в Севвостлаг на Колыму. Два года спустя его выпустили из лагеря без права селиться в Москве и Ленинграде (тогда-то он и переехал в Саратов, где женился), а в 1947 году он, как тысячи других «повторников» по всей стране, был вновь арестован и этапирован в ссылку – на этот раз уже с женой и семилетним Вячей. Школу юноша закончил в Магадане и сумел вернуться в Саратов только после ХХ съезда и посмертной реабилитации Прозорова-старшего.

Понятно, что все эти суровые жизненные обстоятельства едва ли способствовали большой любви ВэВэПэ к советской власти. Именно «несоветскость» декана острее всего бесила партийных чиновников, но классовое чутье невозможно было отлить в словесные формулы бюрократического канцелярита, а бывший колымчанин всегда ухитрялся пройти по краю, не отступаясь от своих принципов и в то же время не оступаясь в наказуемое диссидентство.

Выбирая себе преемника, Гайдн не ошиблась в главном: при Прозорове филологический стал сильнейшим факультетом во всем университете. Конкурс вырос до 10 человек на место (выше был только в мединституте), а число соискателей, готовых защищать свои кандидатские именно на филфаке в Саратове, увеличилось в разы. Лекции Прозорова по отечественной литературе собирали, помимо студентов, еще десятки вольнослушателей; всех привлекали не только сам виртуозный разбор творчества Блока, Маяковского или Есенина, но и полет мысли лектора, раскованность обобщений, богатство ассоциаций, парадоксальность выводов.

«Прозоров сам умел не бояться и учил смелости своих студентов», – вспоминает один из выпускников филфака СГУ, гендиректор холдинга «Останкино-медиа» Олег Шеллер. Об отваге саратовского декана было наслышано филологическое сообщество от Калининграда до Владивостока. Нетривиальные научные монографии, категорически «зарубленные» консервативными учеными советами МГУ и ЛГУ, могли выйти в свет под грифом скромного саратовского филфака. Когда студент из Тарту Пеэтер Опыги – в будущем крупный специалист по наследию Петра Чаадаева, а в ту пору студент, – был отчислен с первого курса истфака СГУ (якобы за несданный экзамен по истории КПСС, на деле за дерзкий нрав), Прозоров не без скандала сумел перевести его к себе на факультет и стал куратором его курсовой. Когда доктор искусствоведения Владимир Пугаев вынужден был – из-за письма в защиту скульптора Эрнста Неизвестного – покинуть Саратовский Радищевский музей, Вячеслав Викторович выбил для него ставку преподавателя на филфаке, хотя для этого декан был вынужден пожертвовать частью собственного курса культурологии.

Разумеется, даже Прозорову удавались не все его начинания. Сегодня филологи, профессионально занимающиеся 20-ми годами ХХ столетия, считают своей настольной книгой опубликованную в издательстве СГУ (1993) всеобъемлющую «Историю советской фантастики» Р. С. Каца – доктора филологии, профессора СГУ и, кстати, отца знаменитого ныне беллетриста Р. Р. Каца. И мало кто знает, что первое издание книги могло увидеть свет еще десятью годами раньше. Прозоров заручился похвальными рецензиями академика Дмитрия Лихачева и влиятельной Ирины Коваленко, доктора философии из ИМЛ. Но в те годы даже эта защита не спасла книгу от расправы. Уж слишком заметен был скепсис автора по отношению к фигуре Ленина: никакими фигурами речи это авторское чувство не удавалось замаскировать. В итоге весь десятитысячный тираж монографии пошел под нож (лишь благодаря гранкам, укрытым В. Прозоровым в своем кабинетном сейфе, книга в конечном итоге все же дошла до читателя, пусть и десятилетие спустя).

История с «Историей советской фантастики» могла дорого обойтись Вячеславу Викторовичу. По свидетельству Олега Меркулова – в 1983 году референта первого секретаря Саратовского обкома КПСС Алексея Шибаева, – его шеф топал ногами на декана филфака и орал: «Вылетишь из партии!» – на что Прозоров с вежливой улыбкой отвечал: «Это навряд ли, Алексей Игоревич. Прежде, чем вылететь из вашей партии, я должен как минимум туда влететь. Пока же я, извините, не член этой уважаемой организации…»

После этого разговора возникла реальная опасность изгнания Вячеслава Викторовича с филфака; будто бы на сей счет уже имелось некое закрытое указание обкома. Но грозу пронесло стороной: напротив, самого А. Шибаева по его собственному – и внезапному – желанию вскоре освободили от занимаемой должности, переведя из Саратова в Москву, в структуру ВЦСПС. Где он продержался недолго и примерно через год вышел на пенсию.

Историки Саратова до сих пор спорят о мотивах, подвиг – ших Алексея Игоревича добровольно оставить кресло первого секретаря обкома. В родном городе никто из чиновников всерьез не интриговал против шефа, влиятельных врагов в Москве у него тоже не было. Сам А. Шибаев в мемуарной книге «Огней так много золотых» пишет о своем решении трижды, но крайне невнятно и все три раза по-разному. В прологе автор рассуждает о том, что «засиделся на партийной работе» и «нужно было уступать дорогу молодым кадрам». В заключительной главе со значением цитирует стихотворные строки Ахматовой «Мне голос был. Он звал утешно», а в эпилоге упоминает вдруг о видении ему «скорбного отрока Варфоломея».

Это самые загадочные строки во всех мемуарах. Что за персонаж? Чего он хотел от Шибаева? Было ли это связано с проблемой алкогольной интоксикации организма или перед нами действительно случай религиозного визионерства? Этого мы не узнаем. Вероятнее всего, в сознании Алексея Игоревича причудливо преломился знакомый всем по картине Михаила Нестерова сюжет видения отроку Варфоломею (мирское имя Сергия Радонежского) святого старца – правда, нестеровский отрок был значительно моложе того, кто, в свою очередь, привиделся первому секретарю саратовского обкома.

Хотелось бы попутно развеять невероятный слух (его, в частности, муссируют А. Филиппов и К. Исигура) – о том, что якобы накануне внезапной отставки Алексея Игоревича к нему на прием сумела пробиться группа четверокурсников филфака СГУ во главе с Романом Арбитманом – с петицией в защиту В. Прозорова. Документы этого не подтверждают: в областном партархиве следов ходатайства не обнаружено, а в книге учета посетителей саратовского обкома фамилии Романа Ильича или его однокурсников отсутствуют. Да и странно было бы предполагать, что всесильный хозяин Саратовщины, к которому без предварительной записи за месяц не мог попасть сам ректор университета, стал бы вот так запросто встречаться с рядовыми студентами вуза. Никаких демократических вольностей в этих казенных стенах не водилось с момента их возведения…

Если приведенный выше слух о чем и свидетельствует, то лишь о том фантастическом авторитете, каким пользовался декан филфака у студентов – в том числе и у главного героя нашей книги.

Чисто формально Арбитмана нельзя назвать учеником В. Прозорова: будущий президент России писал свою дипломную работу у другого преподавателя (ВэВэПэ профессионально занимался первой четвертью ХХ века, а литературные предпочтения студента Арбитмана были отданы прозаикам предшествующего столетия – прежде всего, Осипу Сенковс-кому и Николаю Гоголю). Тем не менее Роман Ильич многим обязан В. Прозорову – пожалуй, не меньше, чем С. Бруку.

«Я бесконечно благодарен филфаку, – впоследствии формулировал глава государства в интервью «Коммерсанту». – В дряхлой советской империи, отравленной миазмами собственного распада, таких оазисов было немного, но они, как видите, были. Нам не только давали знания – нас обучали здесь еще и сомнению как единственно возможному методу постижения мира. Ничто не было догмой, все подлежало анализу. Унылые пропагандистские клише не оспаривались специально: они сами рассыпались под напором логики и здравого смысла. Поступившие на филфак выбирали себе профессию лишь во-вторых, а во-первых – примат личной свободы…»

Да, Вячеслав Викторович не мог быть совершенно свободным от окружающего его общества, и выстроить Телемское аббатство в рамках одного отдельно взятого факультета ему бы и не удалось. Но он безусловно сумел культивировать атмосферу раскованности, взрастить пресловутый «филфаковский дух», столь ценимый всеми выпускниками 80-х и начала 90-х годов прошлого столетия. Научный интерес тут был бескорыстен. Никто не гнался за степенями в ущерб качеству знания. Студентов оценивали по их реальным заслугам, а не по рангу их родителей. Не было и тени стукачества – всякие попытки Первого отдела внедрить к Прозорову «засланных казачков» и наушников либо склонить к сотрудничеству кого-то из ближайшего окружения декана оказывались безрезультатными.