Текст книги "Замоскворечье"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

В истоке улицы строй низкорослых зданий в 1883 году разорвал "доходный дом" высотой в пять этажей. В нем все квартиры сдавались в наем ради извлечения дохода. Отсюда возникло название этого нового типа жилых построек, пришедших на смену усадьбам, купеческим домам с лавками, где наверху жил хозяин, а внизу шла торговля. Новый "многоэтажный дом" на Пятницкой, 8, построил Михаил Чичагов, прославившийся как строитель театров. За 3 месяца и 25 дней он возвел в Петровском переулке крупнейший в городе частный драматический театр Ф. Корша с залом на 800 мест. Его великолепную акустику ценили итальянские певцы, часто гастролировавшие в старой Москве. Родной брат Михаила – Дмитрий Чичагов проявил себя в архитектуре "русского стиля". В этом духе на Красной площади всем известен его шедевр – здание Московской городской думы. (Тут был музей Ленина.) Отец архитектора Николай Чичагов всю жизнь занимался Кремлем. Три его сына Дмитрий, Михаил, Константин и внук Алексей составили династию архитекторов Чичаговых. Она оборвалась на Алексее, успевшем до мировой войны и революции построить несколько доходных домов в центре.

До недавних дней доходные дома выводились за черту искусства. А между тем у каждого – свой яркий образ, созданный архитектором-художником. Ни один такой дом не похож на другой. И не вина архитектуры, что квартиры на одну семью при капитализме превратились в "коммуналки" при социализме.

(В такой коммуналке я познал Москву изнутри. Комната c высоким потолком площадью 14 кв. м. перешла мне с женой за "выездом" сослуживца, журналиста-пенсионера "Московской правды". С женой, дочерью и домработницей (спала на антресолях!) он ютился на этих метрах всю жизнь. Соседом моим стал артист Малого театра, чья фамилия в титрах кинофильма "Война и мир" мелькала последней. Часами он висел на телефоне и ворковал с дамами, приглашая в свою комнату старого холостяка. Напротив меня по коридору обитал артист театра Гоголя с сыном и женой, журналисткой "Литературной газеты". Кроме них жили в квартире: старая большевичка, любившая поговорить о революции, с дочерью-инженером и внуком-студентом МГУ; одинокая ткачиха на пенсии; молчаливая вдова покойного начальника, бывшая секретарша республиканского министра; администратор ателье ГУМа, она же сестра поэта Льва Ошанина; водитель c женой и дочерью; бухгалтер с женой-гинекологом, дочерью и зятем; служивший некогда в Иране вдовец с сыном-курьером, приводившим на ночь (на двоих с папашей) девушек с площади трех вокзалов. Жили дружно, без скандалов. По утрам в коридор с телефоном и одним туалетом выходило 20 жильцов, выживших с потерями после "большого террора" и войны. Все мы получили ордера в новые отдельные квартиры в 1967 году, спасибо Хрущеву!)

Дом на Пятницкой Чичагов декорировал лепниной, у каждого этажа свой орнамент, ни у кого не заимствованный. Самый высокий, в шесть этажей, "доходный дом" на Пятницкой, 20, сосуществует век рядом со старинным особняком в стиле ампир, украшающим улицу после пожара 1812 года.

Самые богатые жили не в доходных домах. Модные архитекторы строили им особняки, непохожие на те, в каких некогда царили вельможи екатерининских времен. На Пятницкой, 33, жена потомственного почетного гражданина О. П. Коробкова заказала самому популярному архитектору Льву Кекушеву особняк. Он создал его в стиле эклектики, нагрузив фасад украшениями, свойственными барокко и классицизму. Этот особняк входит в список шестидесяти зданий (среди которых ресторан "Прага"), построенных Кекушевым в Москве на рубеже ХIХ-ХХ веков. Другой архитектор, Сергей Шервуд, сын Владимира Шервуда, автора Исторического музея, построил особняк М. И. Рекк на Пятницкой, 64, в том же стиле. И здесь ионическая колоннада с портиком соседствует с ротондой в стиле барокко.

Как ни хороши шедевры, но образ Пятницкой создают постройки рядовые, одноэтажные и двухэтажные, которых здесь много, как и во всем Замоскворечье.

Сказочно разбогатев, получив образование у лучших профессоров Москвы и Европы, аборигены Замоскворечья покидали малую родину. Так поступили Рябушинские, так поступил Сергей Третьяков, брат основателя Третьяковской галереи. "Колумб Замоскворечья" жил в Яузской части, потом на Волхонке. Василий Кокорев выстроил особняк в Большом Трехсвятительском переулке. В отличие от них еще один купец-легенда предпочитал жить невдалеке от церкви Параскевы Пятницы, на украшение которой денег не жалел. Роскошный храм сломали большевики, обезглавив улицу, а особняк "самого богатого московского промышленника" сохранился в начале Климентовского переулка. Им владел поначалу генерал от инфантерии Н. Д. Дурново. А спустя полвека особняк перешел в руки действительного статского советника, сына крепостного, разбогатевшего на строительстве российских железных дорог.

Его имя знала вся Москва. Он основал Комиссариатское техническое училище, построил каменные сходы к Храму Христа Спасителя, проложил рельсы конно-железных дорог, по которым вскоре побежал, заменив лошадей, трамвай. В семидесятые годы ХIХ века в Москве говорили, что первопрестольная столица стоит на трех китах – генерал-губернаторе Владимире Долгоруком, директоре Московской консерватории, задававшем тон в культуре города, Николае Рубинштейне, и на Петре Губонине, двигавшем экономику Москвы и всей России. О каждом из них слагали легенды при жизни, все они давали тому основание. Услышав о пожаре дома, где остались без крова артисты Малого театра Михаил и Ольга Садовские, Губонин примчался на пепелище и увез их в свой дом вместе с семью детьми. Узнав о растрате десяти тысяч рублей приказчиком, Губонин велел его оставить в покое, сказав: "Когда я женился, он дал мне на свадьбу взаймы жилетку".

Звезду, дарованную императором, Губонин надевал на длиннополый сюртук. Он ходил в картузе и сапогах бутылками, по адресу которых иронизировал путеводитель "По Москве". Губонин умер в 1894 году, до революции, дыхание которой раньше многих ощутил его современник Василий Кокорев, скончавшийся в 1889 году. Ему принадлежат пророческие слова: "Государство дошло до той глубины бездны, где уже редеет дыхание, не освеженное чистым воздухом". Это он написал в книге "Экономические провалы". В ХIХ веке никто из власть имущих не знал, как от них избавиться. Нашлись другие знатоки, ставшие хозяевами в 1917 году.

ГАМЛЕТЫ И ДЕМОНЫ ЗАМОСКВОРЕЧЬЯ

Как выглядела в 1917 году Пятницкая, видишь на открытках-фотографиях, выходивших в старой Москве. Какой была улица изнутри, как жили, любили и страдали ее обитатели, повествуют "Три года" Чехова. Главный герой, "Гамлет Замоскворечья", родился и вырос на Пятницкой в доме отца, главы фирмы "Федор Лаптев и сыновья". Купец-миллионер занимал верх двухэтажного особняка, где располагалась зала, комнаты детей, спальня, кабинет, столовая, где еду подавала прислуга. А приказчики ютились внизу и во флигеле, по трое и четверо в одной комнате, ели из общей миски. Чехов понимал, такой жизни должен прийти конец.

– Москва – это город, которому придется еще много страдать, – сказал Чехов словами героя, убежденного, что Москва – замечательный город, а Россия замечательная страна.

Страдания принесли молодые люди с дипломами императорских университетов. Один из них, Владимир Ильич Ульянов, на Пятницкой побывал будучи присяжным поверенным. Его с радостью встречали в Большом Овчинниковском, 17/1. На доме с таким адресом белеет потемневшая от времени мемориальная доска. Посещение 23-летним волжанином квартиры в этом доме считалось историческим событием. Незадолго до визита будущего вождя два студента медицинского факультета Московского университета Александр Винокуров и Сергей Мицкевич сколотили из студентов группу единомышленников-марксистов. В советских энциклопедиях она почтительно именовалась – "Винокурова-Мицкевича кружок". Этот кружок превратился в "шестерку" из 6 активистов, организовавших "Рабочий союз". От этих говорливых образований началась история Московского комитета партии большевиков, попытавшегося первый раз взять власть в городе в 1905 году.

Пушки заговорили тогда в декабре. Они били прямой наводкой по стоявшей в конце улицы типографии Сытина. Ее машины печатали сочинения Льва Толстого, Чехова, Максима Горького. (Позднее служил здесь корректором Сергей Есенин, женившийся на Анне Изрядновой, корректоре типографии), Классики не раз приезжали сюда, где издавали их сочинения. "На днях я был у Сытина и знакомился с его делом, – писал Чехов. – Интересно в высшей степени. Это настоящее народное дело. Пожалуй, это единственная в России издательская фирма, где русским духом пахнет и мужика, покупателя не толкают в шею. Сытин умный человек и рассказывает интересно".

Крестьянский сын Иван Сытин, окончивший один класс сельской школы, реализовал заветную мечту Некрасова:

Эх-эх, придет ли времечко,

Когда (приди желанное!..)

Дадут понять крестьянину,

Что рознь портрет портретику,

Что книга книге рознь?

Когда мужик не Блюхера

И не милорда глупого

Белинского и Гоголя

С базара понесет?

Сытинская библиотека русских классиков из 100 книжек продавалась за три рубля, по три копейки за книжку. Проезд на конке стоил дороже. Книги выходили невиданными прежде тиражами, в сотни тысяч экземпляров. Сытин издавал четверть всех книг Российской империи, лучшую московскую газету "Русское слово", журналы, календари, конторские книги, тетради.

Пятиэтажные корпуса на Пятницкой издатель оснастил новейшими импортными печатными машинами, ротацией для цветной печати, оборудовал великолепный литографический цех. На четыре этажа поднялся склад бумаги. На три этажа – дом с квартирами служащих. Типография обзавелась не только конюшней, но и автомобильным гаражом, автономным электроснабжением. Проект этого комплекса выполнил архитектор Адольф Эрихсон, построивший в Москве десятки деловых центров, особняков, доходных домов. Сытин заказал ему же здание редакции газеты "Русское слово" на Тверской. Этот дом позднее захвачен был главными большевистскими газетами – "Правдой" и "Известиями".

"Умный человек" утратил управление своим делом, когда началась стрельба. Не спрашивая хозяина, печатники выпустили "Известия Московского Совета рабочих депутатов", призвавшие "объявить в Москве со среды 7 декабря с 12 часов дня всеобщую политическую стачку и стремиться перевести ее к вооруженному восстанию". Это стремление привело к тому, что Пятницкую перегородили баррикады, в здании типографии засели боевики, стрелявшие в солдат. В ответ войска ударили снарядами по стенам типографии.

...В том году проживал на Пятницкой, 12, на пятом этаже доходного дома литератор Максим Леонов, служивший кассиром Московской конторы акционерного общества Джемса Бека. Его пятилетнему сыну вечером 4 февраля 1905 года показалось, что в оконное стекло квартиры ударил ватный шар.

– В доме на Пятницкой мы жили, когда Иван Каляев бросил бомбу в великого князя Сергея. Окна нашего дома выходили на Кремль. Был синий зимний вечер. Там же застала меня весть о начале русско-японской войны, рассказал мне Леонид Максимович Леонов. Ему я сообщил, спустя восемьдесят лет после описываемых событий, что его дом в Замоскворечье уцелел. Картину Москвы, виденную из окна, писатель запомнил навсегда и описал в "Барсуках", романе, прославившем его в 25 лет.

"...Чуть не весь город лежал распростертый внизу, как покоренный у ног победителя. Огромной лиловой дугой, прошитой золотом, все влево и влево закруглялась река. Широкое и красное, как листок разбухшей герани, опускалось солнце за те темные кремлевские башни, пики и колокола..." Мало кто мог так хорошо писать в ХХ веке романы, как Леонид Леонов, которого в молодости признали классиком.

После первой революции Иван Сытин наладил дело, оно процветало даже в годы мировой войны. Издатель прикупил землю у Тверского бульвара, задумав построить там Полиграфический институт. А на Пятницкой намеревался, вложив миллионы, соорудить Дом книги – центр российского просвещения. Всем планам положил конец 1917 год. Большевики закрыли первым делом газету "Русское слово", все сытинские журналы, конфисковали и сожгли все календари на 1918 год, национализировали предприятие великого издателя, даровав ему жизнь советcкого служащего. Он умер своей смертью в Москве в 1934 году. Где и когда умер почитаемый издателем архитектор Эрихсон, Адольф Вильгельмович, неизвестно, очевидно, бежал от диктатуры пролетариата на историческую родину, бросив в Москве свои постройки.

Двухэтажный дом с мезонином на Пятницкой,46, считается "рядовой застройкой Замоскворечья первой трети ХIХ века". По этому адресу, согласно адресно-справочной книге "Вся Москва", значилась "Протозанова Фрида Вас., ж. п. п. гр.", то есть жена потомственного почетного гражданина. И здесь проживал некто "Як. Алдр. Протозанов". Без упоминания последнего не обходится ни одна энциклопедия, потому что жителем улицы до 1918 года был великий кинорежиссер Яков Александрович Протазанов. Он получил образование в Московском коммерческом училище. Но коммерции предпочел "великого немого" и успел снять до революции восемьдесят фильмов, экранизировав "Войну и мир", "Бесы", "Пиковую даму". В его картинах главные роли исполнял самый выдающийся русский киноактер того времени Иван Мозжухин . Оба эмигрировали. Мозжухин остался во Франции. Протазанов вернулся в Москву и создал такие шедевры немого кино, как "Закройщик из Торжка", "Праздник святого Йоргена". Он снимал фильмы с 1907 по 1943 год и за все это время не стал "советским" режиссером, не выполнял "социальных заказов". Его шедевры и сегодня можно смотреть с увлечением, без скидок на заблуждения эпохи. (Чего не скажу о созданном по заказу "правительственной комиссии" к 20-летию восстания матросов "Броненосце "Потемкин"": интересном гениальными эпизодами – знатокам кино и скучном – зрителям.)

Первый раз революция победила в феврале 1917. Узнав за обедом, что Николай II отрекся от престола, один из жильцов Пятницкой вышел из-за накрытого стола в соседнюю комнату и застрелился. Им был Сергей Васильевич Зубатов. Он входил в жизнь революционером, но повернул оружие против недавних товарищей, стал тайным агентом охранного отделения. В недрах охранки сделал головокружительную карьеру. В 25 лет – стал помощником (заместителем) начальника, в возрасте Христа – шефом московской охранки.

– Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг – и вы ее опозорите, – поучал Зубатов молодых офицеров.

– Для меня сношения с агентурой – самое радостное и милое воспоминание, – признавался полковник на покое. Его агенты входили в ряды всех революционных партий, были в их первых рядах. Время на воспоминания появилось у Зубатова после вынужденной отставки в 1910 году. Полковник вышел из кабинета министра МВД и так хлопнул дверью, что посыпались стекла в приемной. В историю он вошел гением провокации, творцом оппозиционных партий, управляемых госбезопасностью. До него никому это в голову не приходило. По примеру полковника генералы Лубянки и функционеры Старой площади сотворили в годы перестройки подобные структуры, история которых пока не написана. "Говорить об острой актуальности идейно-политического наследия Сергея Зубатова – значило бы попусту тратить время: она очевидна", – пишет один из современных аналитиков.

В адресной книге "Вся Москва" за 1917 года на Пятницкой, 49, значится: "Зубатов Серг. Вас." – без упоминания звания, должности и телефона. Это адрес нашего героя, занимавшего тогда квартиру доходного дома. Полковник-монархист мгновенно, как гроссмейстер, проанализировал ситуацию, возникшую в феврале 1917 года, на много ходов вперед. И точно просчитал, жить ему не дадут. Вынес приговор себе сам и сам привел его в исполнение.

Без опасения встретил большие перемены попечитель Третьяковской галереи Игорь Грабарь, живший на Пятницкой, 2, застроенной двухэтажными домами. В 1917 году он издал каталог реформированной им Третьяковской галереи. Вопреки завещанию основателя попечитель перевесил картины по хронологическому принципу, пополнял собрание, чего не желал Павел Третьяков. Грабарь начинал как пейзажист, русский импрессионист. Увлекся архитектурой классицизма, по его рисунку построено "Захарьино", санаторий под Москвой. Разосланные Грабарем по империи фотографы снимали картины в частных собраниях и музеях для издаваемой им капитальной "Истории русского искусства". Такие снимки с картин сделали во дворце князей Мещерских, где хранилась, как полагали владельцы, "Мадонна с младенцем" кисти Боттичелли. Все это известно.

Хочу представить Игоря Эммануиловича в ином свете, каким озарила его мне княгиня Екатерина Мещерская, встреченная двадцать лет назад. Она доживала в одиночестве свой долгий век в бывшей дворницкой дома графа Милорадовича на Поварской, 22. В том доме с матерью занимала до революции пятикомнатную квартиру. Оттуда Мещерских, мать и дочь, выселили, ограбили, вернув позднее рояль, как орудие труда. Княгиня-мать давала уроки пения. Не было в Москве человека, более ненавистного княгине Екатерине Мещерской, чем покойный академик Грабарь. Новая власть назначила его руководителем музейного отдела Наркомпроса. Тогда Грабарь вознамерился создать в советской столице грандиозный "Московский Эрмитаж". Каким образом? Из шедевров, конфискованных у "эксплуататоров". "Я не могу поверить, что ты принял активное участие в отобрании у княгини Мещерской ее Боттичелли. Или и тебя заразил общий психоз", – писал Грабарю художник Александр Бенуа, эмигрировавший из революционной России.

Да, заразил сильно. Доставленная на Лубянку мать княгини встретила в коридоре ЧК Грабаря. По его наводке ночью увезли на грузовике 16 картин из собрания Мещерских. Семнадцатая картина, самая ценная, затаилась, зашитая в штору. Дзержинский дал арестованной прочесть написанный им проект смертного приговора "гражданке Е. П. Мещерской" за спекуляцию. В ответ княгиня написала записку: "Китти, отдай Боттичелли". Что дочь исполнила, получив взамен мать. Ее заподозрили в намерении продать картину за границу, чего на самом деле у княгини и в мыслях не было. Но так навечно начертано Грабарем в постановлении правительства, подписанном Лениным. Грабарь считал, что "Мадонна с младенцем" создана не Боттичелли, а его учеником. Поэтому под картиной стоит с тех пор подпись "Школа Боттичелли". Ее каждый может увидеть в музее на Волхонке, куда привела меня Екатерина Мещерская, рассказав историю, печалившую ее до смерти.

Пятницкую – могли при советской власти переименовать в Ленинскую, веские основания для этого были. Ленин не только ездил по ней из Кремля в Горки и на завод Михельсона, где выступал на митингах. (После такого митинга 30 августа 1918 года в него стреляла Каплан.) "Роллс-Ройс" Ильича дважды тормозил перед бывшим особняком под номером 64, занятым Замоскворецким РК ВКП(б). Здесь он бывал на собраниях актива, где, по его словам, "давно так хорошо себя не чувствовал". В этом райкоме вождь состоял на партийном учете. Руководила райкомом партийная дама в пенсне Розалия Землячка, она же Самойлова, урожденная Залкинд, партийные псевдонимы Демон, Осипов. Мужские клички товарищи дали не случайно, характером женщина обладала "нордическим". Землячка по приказу Ленина без колебаний устроила кровавую баню в Крыму тысячам белых офицеров, попавших в плен красным. Из Крыма, наградив орденом Боевого Красного знамени, Демона перевели в Замоскворечье. Чистки и обмены партбилетов проходили тогда ежегодно, поэтому ежегодно в Кремлевском подрайкоме Замоскворецкого РК выписывали В. И. Ульянову (Ленину) новый партбилет. В 1920 году он был № 527. В 1921 году – № 224332/1977. Партбилет образца 1922 года имел № 114482. В этом райкоме в 1927 году "вечном живому" выписали партбилет № 1. Вот только партия не смогла остаться вечно живой и скоропостижно скончалась, потащив за собой в могилу сверхдержаву, расколовшуюся на пятнадцать осколков.

В пышный особняк на Пятницкой, 33, в 1935 году по принуждению правительства въехал с чадами и домочадцами 88-летний Александр Петрович Карпинский, первый избранный президент Академии наук. Волевым решением большевики переместили ее учреждения из Петербурга-Ленинграда в Москву и тем самым сняли с насиженных мест сотни российских ученых, коренных питерцев. Свыше года президент под разными предлогами не подчинялся решению Сталина и только в августе 1935 года перебрался в отведенную ему резиденцию. В Москве тогда осталось несколько человек, которым диктатура пролетариата оставила право обитать в отдельном доме. Прожил в этом особняке известный русский геолог недолго. После его смерти сюда въехал избранный президентом 77-летний ботаник Владимир Леонтьевич Комаров, проживший здесь десять лет.

...Советская власть построила на Пятницкой за все отведенные историей годы станцию метро "Новокузнецкая" и несколько больших домов, среди них кирпичную башню. На ее первом этаже помещалась пресловутая "Березка", где торговали на доллары, обмененные на чеки Внешторгбанка СССР. Этим правом обладали люди, годами работавшие за границей и получавшие там зарплату в валюте. Вернувшись на родину, они могли, наконец, отовариться. Каждый в "Березке" мог воочию убедиться в преимуществах "загнивающего капитализма" и неизбежном крахе "развитого социализма". Что и случилось десять лет тому назад.

НОВОКУЗНЕЦКАЯ

"ВЕРСАЛЬ НА ЗАЦЕПЕ"

Эта улица не попала в книги краеведов. О соседней Пятницкой – пишут. О Новокузнецкой – нет, хотя ни длиной, ни шириной она не обойдена в Замоскворечье. Памятников зодчества на ней достаточно: четырнадцать попало в архитектурный путеводитель "Москва". А пятнадцатый – удостоен внимания "Памятников архитектуры Москвы". С него начинается Новокузнецкая, начинается с каменных палат, утративших первоначальный облик. На вид это маленький покрашенный желтой краской одноэтажный домик, его старость выдают толщь каменной кладки, своды и утонувший в земле подклет-полуподвал, несший на себе жилой этаж. В нем обитали чиновники и купцы в долгое царствование Екатерины II.

Новокузнецкая – улица никакая не "новая", ее переименовали в 1922 году, когда с топонимики Москвы сдирали кожу. До того называлась Кузнецкой по Кузнецкой слободе, где с конца ХV века жили и работали кузнецы. Тогда появился деревянный храм, где ныне посреди улицы за оградой стоит церковь Николы Чудотворца в Кузнецах. В документах она впервые упоминается в 1625 году. Несколько раз храм менял облик, размеры и высоту. И все время украшался. До нашествия Наполеона "тщанием прихожан" появился тот, что сохранился до наших дней с 1805 года. Войдя в него, видишь, какая масса художественных ценностей сосредоточилась под сводами одного храма.

Неизвестно имя его архитектора, полагают, им мог быть ученик Матвея Казакова, работавший в "духе строгой классики". В стиле итальянского Ренессанса лепнина, в том же стиле резьба позолоченных иконостасов. Неизвестны имена иконописцев, скульпторов, резчиков, литейщиков, придавших трапезной и церкви образ музея. Две большие потемневшие за сотни лет картины написаны на сюжеты "Снятие с креста" и "Трубный глас". Никола в Кузнецах дает представление о том, какое богатство было в разграбленных церквах, ныне восстановленных, но утративших дух прошлого, обаяние минувшего, бесценное наследство предков.

Служба здесь не прекращалась, когда рядом рушились церкви. Оттуда верующим правдами и неправдами удавалось спасать особо чтимые иконы. Они попадали под своды Николы в Кузнецах стараниями настоятеля Александра Смирнова, служившего здесь тридцать три года. Ему удалось не только отстоять храм от сноса, но и пополнить образами, особо почитавшимися в Москве. Тогда родилась в головах верующих наивная легенда, что якобы настоятель в родстве с самим Лениным.

Сюда перенесли икону "Утоли моя печали" из разрушенного Николы в Пупышах на Комиссариатской набережной. Образ Богоматери доставили в Москву в 1640 году казаки. Позднее с чудотворной сделали список, точную копию. Икона установлена на самом видном месте. Рядом, у окна, крошечный лик Параскевы Пятницы в роскошном окладе: расшито жемчугом облачение, унизана драгоценными камнями позолоченная корона. Эта икона спасена из разрушенной Пятницкой церкви. Можно только воображать, какие сокровища погибли вместе с ней. Самый древний в этом сонме святых образ Николая Мирликийского, окруженного 18 клеймами его жития, маленькими картинками его жизни, созданными пятьсот лет тому назад.

Участь Параскевы Пятницы разделил Никита Мученик, стоявший на Новокузнецкой, 4, где теперь жилой дом. Эта церковь на месте древней строилась архитектором Михаилом Быковским в 1857 году, она напоминала своим пятиглавием храм Христа Спасителя. Этот известный архитектор много лет, не покладая рук, работал в Москве, строил церкви, колокольни, богадельни, биржу на Ильинке, первый российский пассаж на Петровке. Многие его здания переделаны или снесены, но многие сохранились: Ивановский монастырь на Солянке, Троица в Грязях на Покровке, усадьба Марфино, – все это его проекты.

Еще один храм – Живоначальной Троицы в Больших Лужниках, впервые помянут в 1625 году. Сломан в 1933. Он стоял на улице Бахрушина, 26, называвшейся Большие Лужники, Лужнецкой, Лужниковской, переименованной в советской Москве в честь одного ее замечательного жильца, о котором сейчас пойдет речь. На этом месте простирались луга, стоял колодец с вертящимся колесом, конюхи выгуливали коней. По этим ориентирам первоначально именовалась церковь – "Николая Чудотворца в Конюхах, на верченом". Другое название храма возникло по хранившейся в нем иконе – "Иоанна Предтечи в Лужниках". Церковь в ХVII веке переосвятили во имя Троицы. Все эти подробности в ХХ веке не имели никакого значения для власти, поставившей цель – дать людям живого бога – Сталина. При Ленине отсюда вывезли 10 пудов 25 фунтов 94 золотника золотых и серебряных изделий. При Сталине по просьбе трудящихся завода "Мосэлектрик" Троицу снесли. Что взять с одурманенных "трудящихся", от имени которых сочинял письма в Московский Совет партком? Но кто заставлял поэта-лирика Николая Асеева, бывшего студента Московского и Харьковского университетов писать в 1932 году такие стихи:

И лысого купола желтое пламя,

И мертвенный зов сорока-сороков

Ломаются, падая в прахе и хламе,

И окна просветов глядят широко.

И там, где тянулись зловещие тени

Скуфейных угодников сумрачный ряд,

Невиданной новостью насажденья

Зеленою молодостью кипят.

На улице осталось несколько особняков старой Москвы. На Новокузнецкой, 12, известный архитектор Иван Рерберг построил дом с мезонином. Классические колонны здесь утратили масштаб, стали игрушкой, декорацией. Этот прием возлюбили сталинские архитекторы, нагружавшие фасады многоэтажных зданий колоннами, взлетавшими под крыши. Военный инженер по образованию имел право строить дома и им воспользовался сполна. До революции он успел возвести доходные дома, гимназию, пассаж и всем известный Киевский вокзал. Революция не вышибла Рерберга из седла, по его проекту при советской власти построен Центральный телеграф. И он же в Кремле на месте сломанных Чудова и Вознесенского монастырей примкнул к Сенату казенные корпуса, служащие для нужд правительства и комендатуры.

Другой особняк на Новокузнецкой, 27, в конце ХIХ века архитектор Карл Гиппиус построил для купца Константина Петровича Бахрушина. Его сын Алексей был страстным коллекционером, собирал старинные книги, портреты, иконы, древнерусское шитье, медали, фарфор. Два зала его имени открылись в Историческом музее, которому он завещал свое сокровище. Бахрушинскую библиотеку, тридцать пять тысяч редких изданий, передали при советской власти Исторической библиотеке. Именные залы – закрыли.

Здесь мы встретились с еще одной московской купеческой фамилией, оставившей о себе память не столько своими делами в кожевенном производстве, сколько добрыми делами и вкладом в русскую культуру. Бахрушины перебрались из Зарайска в Москву на телеге, самого маленького сына везли в корзине. Трудами праведными разбогатели. На миллионы Бахрушиных на Софийской набережной вырос дом с зеленым куполом церкви Николая Чудотворца. В нем насчитывалось 456 однокомнатных "бесплатных квартир" имени Бахрушиных для бедных вдов с детьми и девушек-сирот. Под этой крышей бесплатно проживало две тысячи человек, помещалось два детских сада, училище и ремесленные мастерские. (После революции все здание заняли учреждения.) Вдоль Стромынки тянутся корпуса клинической больницы, построенной тремя братьями Петром, Алексеем и Владимиром Бахрушиными. Эта больница называлась их фамилией, мы ее знаем – Остроумовской. До революции братья успели построить дом для престарелых артистов, ремесленное училище, богадельню, приют и колонию для беспризорных...

Идеи семьи воплощал в камне один мастер – Карл Карлович Гиппиус, получивший звание художника-архитектора в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Для Бахрушиных он возвел на Тверской, 10, большой доходный дом, сохранившийся до наших дней. Революция поставила крест на его частной практике, строить государство ему не дало, точная дата смерти неизвестна.

Алексей Бахрушин, сын того купца, которого привезли в Москву в корзине, поручил Гиппиусу переделать на Лужнецкой, 31, особняк, ставший "Версалем на Зацепе", Театральным музеем. Сначала молодой коллекционер "переболел" японским, Наполеоном. Однажды поспорил со знакомым коллекционером, кто больше соберет за год театральной старины. Победил – и с того дня стал не только коллекционером, но и крупнейшим знатоком театра. Собранные Бахрушиным театральные афиши, программы спектаклей, костюмы, эскизы декораций – заполнили сначала полуподвальные комнаты, потом заняли жилой верх – детские комнаты, буфетную, коридор, позднее заполонили конюшню, каретный сарай. Так, особняк и усадьба стали первым в мире частным Литературно-театральным музеем. Юмористы всласть поиздевались над купеческой причудой, называя музей "чулочно-башмачно-табакерочным", предлагали Бахрушину купить "пуговицу от брюк Мочалова"...

Московская дума не приняла коллекцию в дар. Решил ее судьбу президент Российской академии наук великий князь Константин Романов, поэт и драматург. Он подписывал стихи инициалами – К. Р. Бахрушину дал аудиенцию Нико– лай II. Разговор с императором длился неожиданно для всех в приемной сорок пять минут и вылился в дискуссию о пьесе великого князя, которую царь хотел запретить. В 1913 году музей получил государственный статус и имя основателя, а купец Бахрушин – орден Святого Владимира, дававший права потомственного дворянина и чин штатского генерала. Спустя четыре года Бахрушины лишились миллионов. Великого князя, открывшего музей, живым сбросили в уральскую шахту. Бахрушин уцелел, служил директором музея. С окладом 43 рубля в месяц. После его смерти в 1929 городская власть раздала помещения усадьбы "нуждающимся организациям". Исчезла обстановка "Версаля на Зацепе", сломали чудные интерьеры комнат, где встречались великие русские актеры и писатели. В зловещем 1937 году чуть было не закрыли музей, задумав отправить его фонды в подвалы Политехнического музея.