Текст книги "Замоскворечье"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Снесенный полвека назад дом, где родился Николай, стоял на Большой Ордынке, 26. Там сейчас разросся за оградой сквер, напоминающий об исчезнувших здешних садах. "Бывали ли вы в Замоскворечье? – спрашивал читателей Аполлон Григорьев. – Его не раз изображали сатирически. Но до сих пор никто, даже Островский, не коснулся его поэтических сторон. А эти стороны есть, хоть на первый взгляд – внешние, наружные. Во-первых, уж то хорошо, что чем дальше вы идете вглубь, тем более Замоскворечье перед вами в зеленых садах; во-вторых, в нем улицы и переулки расходились так свободно, что явным образом они росли и делились..."

Были и внутренние, невидимые с улицы поэтические стороны жизни, незамеченные Островским. За стеной гостеприимного дома новоявленного московского купца часто звучала музыка. Играла на германском старинном "столообразном фортепиано" мать большого семейства. Играли с утра пораньше сыновья Антон и Николай. Старший – рано покинул родной дом. (Он прославился как пианист и композитор, основал в Санкт-Петербурге первую российскую консерваторию.) Младший – вырос в Замоскворечье и почти всю жизнь провел в родном городе. Однажды мать застала малыша за инструментом, когда он пытался воспроизвести клавишами бой часов Спасской башни. Звон курантов доносился до середины Большой Ордынки. Поднятого на рассвете ребенка усаживали за фортепиано. Златокудрого Николая показали Листу, гастролировавшему в Москве. Игра вундеркинда потрясла гениального артиста: он почти каждый день бывал в доме купца, чтобы полюбоваться чудом природы. Листу казалось, что в Николая Рубинштейна воплотился дух Вольфганга Амадея Моцарта. Восьмилетний пианист с триумфом дал первый концерт в Москве.

Николай Рубинштейн – еще одна великая фигура Замоскворечья. Не посещая гимназии, сдал выпускные экзамены и поступил на юридический факультет Московского университета. Начинал карьеру, когда музыкантами служили крепостные. Родителям невесты пришлось дать слово не выступать в публичных концертах, чтобы не позорить фамилию столбовых дворян Хрущевых! Порвав оковы семейной жизни, Николай покорил раз и навсегда своим исполнением Москву. И позднее – Париж. Французы наградили его орденом Почетного легиона.

Как пишут биографы, влюбчивый до чрезвычайности, он заводил романы с женщинами всех слоев общества, разного характера, начиная от страстных и глубоких натур до экзальтированных истеричек. "Много работаю, но не забываю также игру в карты, вино и женщин, – писал Николай матери, – ибо в противном случае был бы (по Лютеру) дураком". В любви везло, в карты проигрывал без печали. Был счастлив, окруженный учениками, друзьями и возлюбленными, превращая Москву в музыкальную столицу мира. В ней он царствовал двадцать лет, принимал с почетом королей музыки – Вагнера и Берлиоза. Рядом с Московским университетом открыла двери основанная им Московская консерватория.

Рубинштейн принял на службу никому неведомого Петра Чайковского, поселив неприкаянного музыканта у себя дома. Все поступки директора консерватории определялись одной целью: "возвысить значение русской музыки и русских артистов". Он исполнял первым все сочинения Чайковского. Музыка заполнила не только Колонный зал Благородного собрания, но и громадный Экзерциргауз, проще говоря, Манеж. Под его крышей тысячи москвичей слышали игру громадного оркестра и хора в 700 человек!

С детства Рубинштейн дружил с братьями Третьяковыми, бегал с ними купаться на Москву-реку. Его знала вся Москва. Извозчикам не нужно было называть адрес, чтобы доехать до квартиры директора консерватории. Заседания, концерты, обеды, вечера, приемы, игра в карты, свидания... Но чтобы ни случилось вечером и ночью, профессор утром никогда не опаздывал в класс. Николай Рубинштейн горел как свеча с двух сторон и умер в 45 лет. Его похоронили в Замоскворечье, в Даниловом монастыре.

Потрясенный смертью друга Чайковский написал трио "памяти великого художника". Были собраны большие деньги в фонд Рубинштейна на строительство нового здания с Большим и Малым залом. Над их сценами водрузили барельефы основателя этого храма музыки. Советская власть, воспылав в тридцатые годы любовью к русской классике, присвоила имя Чайковского одной из улиц Садового кольца и Московской консерватории. Она же водрузила ему памятник перед входом в Большой зал, где предполагали установить монумент основателю консерватории. Эта же власть музей Рубинштейна трансформировала в музей имени Глинки.

...Николай Рубинштейн с триумфом выступал в Париже в том самом году, когда Эдисон впервые продемонстрировал изобретенным им фонограф. Записать игру великого пианиста не успели. Сохранились воспоминания. "Как всякий человек, проникнутый неугомонным чувством своего призвания, он ничего не забывает, никогда не отдыхает и в самом себе видит только орудие своей мысли". Так высказался граф Владимир Соллогуб, автор "Тарантаса", повидавший на своем долгом веку много замечательных людей. Граф бывал в Замоскворечье у церкви Николы в Толмачах в известном нам "доме Демидовых" за чугунной решеткой. В нем жена брата, Мария Федоровна Соллогуб, держала светский салон, известный в Москве 60-х годов ХIХ века. В нем не только вкусно ели и сладко пили. В графском дворце публицисты и профессора обсуждали вечные русские вопросы: "Кто виноват?" и "Что делать? Этим они занимались в то самое время, когда студенты Московского университета в подвале трактира на Трубной площади решали судьбу царя-реформатора. Салон княгини Волконской на Тверской известен каждому школьнику. Салон графини Соллогуб в Толмачах забыт. Она не воспета поэтами, как "царица муз и красоты", уехавшая навсегда из Москвы в Рим. Там на площади, где шумит фонтан Треви, каждый может поклониться праху русской княгини в католическом храме.

Гостями Марии Соллогуб были Гоголь, Тургенев, западники и славянофилы. В ее салоне, как в Английском клубе, можно было говорить свободно о политике, не опасаясь тайной полиции. Графиня магнетизировала современников. "И ум, и сердце, и характер – все в ней было превосходно, утверждал Борис Чичерин, городской голова Москвы, отстраненный Александром III от выборной должности за либеральную речь на банкете по случаю неожиданной коронации, случившейся после убийства Александра II. "Там сам себя Чичерин поразил", – иронизировал по этому поводу Некрасов. Даже после гибели императора либерал Чичерин надеялся на конституционные реформы. (Племяник профессора-энциклопедиста, Николай Чичерин, отказался из идейных соображений от богатого наследства дяди и "пошел другим путем", став в правительстве Ленина наркомом по иностранным делам Чичериным.)

Еще одно славное забытое имя – Юрий Самарин, брат графини, историк и публицист. За инакомыслие попал в Петропавловскую крепость. В самиздате ходила по рукам его "Записка о крепостном состоянии и о переходе от него к гражданской свободе". Как ученый, слыл он знатоком истории крепостного права в Пруссии. Как практик, занимался отменой крепостного права в России.

В "барском оазисе среди купеческого Замоскворечья" бывало жил скитавшийся из принципа по усадьбам друзей Владимир Соловьев, сын великого историка Сергея Соловьева. Семьи у него не было, жизнь прошла в странствиях. Каждый был рад оказать гениальному философу и замечательному поэту гостеприимство. Письмо возлюбленной возбуждало, по его словам, в нем такую радость, что он "громко разговаривал с немецкими философами и греческими богословами", на их родном языке. Учение Соловьева о "всеединстве мира" и другие концептуальные идеи многие в первопрестольной не признавали. Это побудило его написать в адрес Москвы такие горькие слова:

Город глупый, город грязный,

Смесь Каткова и кутьи,

Царство сплетни неотвязной,

Скуки, сна, галиматьи.

Блок, Белый, Вячеслав Иванов считали Владимира Соловьева учителем. Сочинения, созданные им, вышли до революции в 10 томах. Философия, поэзия, личность этого мыслителя, преданного в СССР забвению, повлияла на символистов, поэтов Серебряного века, на племянника – поэта Сергея Соловьева. Он написал о Москве иные стихи:

Не замолкнут о тебе витии,

Лиры о тебе не замолчат,

Озлащенный солнцем Византии,

Третий Рим, обетованный град.

После "великих реформ" на Большой Ордынке возникли учреждения, какие здесь прежде не водились. В новом трехэтажном доме, (22), открылось епархиальное училище. На другой стороне улицы, (55), появилось Александро-Мариинское училище для "беднейших детей с бесплатными завтраками". История его такова. Император Александр II, будучи в Москве, посетил городского голову, коммерции советника, купца первой гильдии Королева. На радостях тот возвел за год до убийства императора двухэтажное здание с классами и Актовым залом.

В Замоскворечье потянулись люди, чтобы полюбоваться картинами. Специально для них Павел Третьяков построил новые залы вблизи своего дома в Толмачах, завещанного Москве.

Все известные барские усадьбы во второй половине ХIХ века поменяли владельцев. Дом-дворец Киреевских, (41), перешел в руки Морозовых, одной из ветвей могучей купеческой династии. Владение оформили на имя Марии Федоровны Морозовой, жены купца первой гильдии Тимофея Саввича Морозова, владельца "Товарищества Саввы Морозова и сына и Ко". Так, на всякий пожарный случай, поступали многие предприниматели, оформляя недвижимость на жен. В случае банкротства строения, записанные на супругу, не описывались. (При финансовом крахе Саввы Мамонтова его роскошный дом-музей на Садовой-Спасской с картинами, мебелью, книгами пошел с молотка за долги. А подмосковное имение Абрамцево, записанное на имя жены, осталось за обанкротившимся меценатом.)

"Дом Демидовых", он же – Соллогубов, как многие московские роскошные дворцы ХVIII века, перестал быть квартирой одной семьи. Его заняла Шестая мужская гимназия, закрытая в 1917 году большевиками. Она успела выпустить Ивана Шмелева, Станислава Шацкого, Николая Хмелева, Всеволода Пудовкина. Все они после гимназии поступили в Московский университет на разные факультеты. И все занялись не тем, чему их учили. Писатель Шмелев, педагог Шацкий, артист Хмелев и кинорежиссер Пудовкин вписали свои имена в историю ХХ века.

...За год до его начала, купеческую Большую Ордынку, как аристократическую Поварскую, обсадили молодыми голландскими липами... Что последовало дальше? Об этом в следующем очерке.

"ЛЕГЕНДАРНАЯ ОРДЫНКА"

...Огнями ХХ века засиял в конце Большой Ордынки "Кино-Палас", один из первых московских синематографов. Росли с разных сторон неудержимо доходные дома, нависая над особняками и садами Замоскворечья.

Слава прабабушек томных,

Домики старой Москвы,

Из переулочков скромных,

Все исчезаете вы...

Домики с знаком породы,

С видом ее сторожей,

Вас заменили уроды,

Грузные в шесть этажей.

Эта картина разворачивалась пред глазами Марины Цветаевой, жившей год в Замоскворечье между Ордынкой и Полянкой в 1-м Казачьем, 8. После раннего замужества она перебралась в собственный дом, купленный на завещанные бабушкой деньги. Дом этот ей активно не нравился. Но в нем она была счастлива: здесь родилась в 1912-м дочь Аля, Ариадна, здесь написаны стихи, вошедшие во второй прижизненный сборник "Волшебный фонарь". Тогда же вышло "Детство", написанное мужем, юным Сергеем Эфроном, "прекрасным внешне и внутренне", по словам Марины. (Этот красавец, белый офицер, в эмиграции густо покраснел и из литератора трансформировался в агента Лубянки. К нему вели следы кровавых преступлений, убийства русских генералов во Франции. Эфрон втянул в опасные игры дочь, погубив себя и семью. Анастасия Цветаева рассказывала мне, что Сергей и Ариадна скрыли от Марины арест сестры, зная о котором она ,возможно бы, не вернулась в Москву, где ее ждала казнь мужа, ссылка дочери и самоубийство).

В 1912 году Замоскворечье посетил Николай II. В его присутствии освятили храм Покрова Богородицы, построенный сестрой жены и вдовой дяди. Внучка английской королевы Виктории немецкая великая герцогиня Элла считалась самой красивой коронованной невестой Европы. Она отказала Вильгельму, будущему кайзеру Германии. Дав обет девственницы, вышла замуж за великого князя Сергея Александровича, не нуждавшегося в женской ласке. Приняла православие под именем Елизаветы Федоровны. После убийства мужа переехала из Кремля в Замоскворечье. Продала драгоценности, включая обручальное кольцо, купила на Большой Ордынке, 24, строения и большой дом в соседнем Старомонетном переулке, 33. Здесь основала Марфо-Мариинскую обитель сестер милосердия. И с необыкновенной энергией и размахом стала лечить неимущих, спасать детей, рожденных в притонах Хитровки. Она открыла первый приют для безнадежно-больных задолго до первого хосписа в Англии. Рядом с поликлиникой, больницей, аптекой, столовой, приютом возникло несколько церквей. Главный храм княгиня заказала Алексею Щусеву. Будущий автор Мавзолея и резиденции Лубянки начинал с церкви. В том стиле, в каком русские строили в Новгороде и Пскове, в райском саду обители вырос в Замоскворечье приземистый храм под массивным куполом и с вместительной трапезной. Стены и своды расписал Михаил Нестеров, создавший большую композицию – "Русь, идущую навстречу Христу", другие фрески.

Елизавета Федоровна жила рядом с палатой тяжело-больных и домовой церковью Марфы и Марии, сестер Лазаря. Как известно из Нового Завета, их дом любил посещать Христос. Свою обитель настоятельница представляла подобным домом для страждущих. Облицованный зеленой глазурованной плиткой фасад с тремя арочными окнами на Большой Ордынке, 34, и есть то место, откуда княгиню увезли латышские стрелки. Уехать в тяжкий год из России она не пожелала, как ни старались посланцы кайзера Вильгельма, не забывшего Эллу. Елизавету Федоровну и князей Романовых сбросили живыми в шахту, забросав братскую могилу гранатами. Две из них не взорвались, упав рядом с изувеченной княгиней на выступ шахты. Проезжавший мимо крестьянин слышал пение молитвы, доносившееся из бездны... Княгиня желала, чтобы ее похоронили в Иерусалиме. Там она и погребена в русском монастыре, причисленная к лику святых.

На Ордынке плакал в ночи, страдая от разлуки с любимой, герой рассказа Ивана Бунина "Чистый понедельник". Он вспоминал, как однажды они взяли извозчика и направились искать дом, где когда-то жил Грибоедов.

"И мы зачем-то поехали на Ордынку, долго ездили по каким-то переулкам в садах, были в Грибоедовском переулке, но кто же мог указать нам в каком доме жил Грибоедов – прохожих не было ни души..."

Жил там дядя автора "Горя от ума", владел усадьбой в Грибоедовском переулке, 3-5. Где этот переулок? От него не осталось ни названия, ни домов, ни садов. Грибоедовский – переименовали в Пыжевский и сокрушили почти все прежние строения. Несколько часов я ходил по местам, где когда-то колесили бунинские влюбленные, и записывал названия институтов. Все они занимаются геологией, рудными месторождениями, петрографией, минералогией и геохимией, минеральным сырьем... Нигде в Москве на столь малом пространстве нет такой концентрации научных сил. Чем объясняется привязанность горняков к тихому уголку?

Оказывается, на Большой Ордынке, 32, в своей усадьбе сын купца, потомственный почетный гражданин Владимир Аршинов заказал архитектору Федору Шехтелю проект особняка. Архитектор построил дом во дворе в стиле модерн. Окончив Московский университет, геолог Аршинов основал в этом доме с башней под куполом институт петрографии, изучения горных пород. Это случилось в 1910 году. Так частный дом стал магнитом, который с годами притянул к себе массу естествоиспытателей, да каких! (К ним мы приблизимся чуть ниже.)

...Летом 1917 года на Большой Ордынке, 55, в квартире дома Александро-Мариинского училища поселился 29-летний Николай Бухарин. Вскоре он станет самым молодым членом ленинского Политбюро, "любимцем партии". Коренной москвич, сын учителей, золотой медалист первой элитарной гимназии вернулся после Февральской революции из эмиграции в родной город, чтобы захватить власть. На двери его квартиры значилось: "Бухарин, большевик". То была подлинная фамилия, не псевдоним. Во всем остальном, что писал и говорил тогда в дни революции трибун большевизма, была тьма лжи:

"Неправда! Никаких конфискаций и реквизиций у мелкого люда не будет, обещал Бухарин "обывателям", лавочникам, ремесленникам, учителям, почтовым служащим. – Мелкие вкладчики будут вознаграждены. Мелкая собственность останется в полной неприкосновенности..." Сулил москвичам "порядок революции" и народный контроль...

Ему обыватели поверили и были жестоко наказаны. Все, как один, остались без вкладов, домов и квартир, столового серебра и фамильного золота. Что не разграбили патрули, сами отнесли на Зацепский рынок, чтобы не умереть с голоду. (Революция муниципализировала дом Марины Цветаевой, сломанный в недавние годы.) А сам автор пафосных статей в "Правде" и "Известиях" погиб под "пролетарской секирой", которой сам мысленно размахивал над чужими головами.

Большевики закрыли на Большой Ордынке епархиальное училище, третью женскую гимназию, приют, церкви, разогнали сестер Марфо-Мариинской обители. Из пятиэтажного дома Елизаветы Федоровны в Старомонетном переулке выселили монахинь и поселили рабфаковцев Горной академии. Аршиновский институт петрографии преобразовали в государственный институт минерального сырья. Рядом с домом Шехтеля один из трех братьев-архитекторов Весниных возвел новые большие корпуса. Так началась геологизация Замоскворечья...

"Кино-Палас", до революции перестроенный в театр на тысячу мест (ныне – филиал Малого театра), содержал в 20-е годы антрепренер Струйский. На сцене его театра выступал тогда мало кому известный артист. В Одессе звали его Ледей Вайсбейном. В Москве он исполнял с триумфом блатные песни, имитировал уличный одесский оркестр. Позднее у него появился свой большой джаз-оркестр, его все увидели и полюбили в "Веселых ребятах". Он раньше других снял изумительный клип "Пароход". Леонид Утесов первый, под аккомпанемент оркестра, не имея голоса, запел сердцем. И как! Этот безголосый веселый певец в довоенные годы стал таким же популярным, каким был до революции гениальный певец Федор Шаляпин.

Перед войной в Лаврушинском переулке единственный домовладелец-государство возвел громадный жилой дом. Одних писателей, таких как Борис Пильняк, Николай Клюев, Осип Мандельштам, партия убивала или представляла им плацкартные места на нарах. Другим – выдавала ордера в бесплатные многокомнатные квартиры. Михаил Булгаков не удостоился такой чести. Ему удалось лишь мысленно руками Маргариты учинить дебош в квартире дома "Драмлита"...

Дом высился как каланча.

В него по лестнице угольной

Несли рояль два силача,

Как колокол на колокольню.

Так писал Борис Пастернак, справивший новоселье в этом доме с другими классиками советской литературы – Пришвиным, Ильфом и Петровым, Паустовским, Катаевым... Когда на Москву налетали германские самолеты, поэт поднимался на крышу, чтобы тушить зажигалки, сыпавшиеся на Москву как град.

Из дома-каланчи выезжала на фронт с концертами Лидия Русланова, жившая в нем с мужем, генералом Крюковым. Отсюда ее и мужа увезли на Лубянку, далее везде. Как гениально пела эта высокая некрасивая женщина в каком-то цыганском наряде! "Что это за русская баба с таким необычайным голосом, спросил Шаляпин у Максима Горького. – Я ее слушал и плакал". Миллионы людей плакали и смеялись, когда она пела по радио. И я, мальчишка, заслушивался "Валенками", всеми ее дивными песнями, что доносились в дни войны до моего барака из соседнего магнитогорского парка.

"Всем домам – надо, не надо – стали надстраивать верхние этажи", досадовала Анна Ахматова, жившая в таком изуродованном доме на "Легендарной Ордынке", 17. Так назвал свои воспоминания протоиерей Михаил Ардов. Его сводный брат – не нуждающийся в представлении артист Алексей Баталов. Их детство прошло вблизи Ахматовой, подолгу гостившей в углу московской квартиры Ардовых. Отсюда она смотрела в сторону Кремля, где жил тиран, отнявший у нее сына и мужа.

"Стрелецкая луна. Замоскворечье. Ночь.

Как крестный ход идут часы Страстной недели.

Мне снится страшный сон. Неужто в самом деле

Никто, никто не сможет мне помочь?

Сюда приходила на встречу с Анной Ахматовой Марина Цветаева. В этой квартире мать встретилась с вышедшим на свободу сыном, Львом Гумилевым, который провел полжизни в неволе.

Здесь тайком Миша Ардов скопировал "Реквием". Дал доверительно прочесть профессору университета Западову... Вскоре гениальная поэма, за которую автор рисковал при Сталине головой, вышла в Мюнхене и других городах Европы, но не в советской Москве...

В разгар войны появился на Ордынке бородатый физик Игорь Курчатов. И по приказу Сталина под приглядом Берии занялся реализацией советского атомного проекта в пику американскому. Базой физиков-атомщиков стал институт в Пыжевском переулке. Отсюда конструкторы атомной и водородной бомб перебрались на окраину, облюбовав для реактора корпус недостроенной больницы в Покровском-Стрешневе.

С тех пор переулок и его дворы застраивался корпусами институтов напрямую или косвенно связанных с ядерной энергией. Если одна бомба упадет, не дай бог, в их гущу, то она подорвет атомную мощь державы. Потому что на Большой Ордынке, на месте особняка купца Лямина, где его дочь основала приют, выстроено самое громадное здание улицы и района. Высота 12 этажей. Стиль – сталинский ампир. В историю оно вошло как министерство среднего машиностроения СССР. Вывески у подъезда не полагалось, то был один из советских секретов Полишинеля. Сегодня у дверей дома читаю: "Министерство атомной энергии Российской Федерации".

Министром "среднемаша" до 88(!) лет служил Ефим Славский, человек легендарный, окутанный мраком секретности. Трижды получал в Кремле звезду Героя, дважды – золотую медаль с профилем Сталина, однажды – с профилем Ленина, поскольку по статусу больше не полагалось. В эти стены вызывались из засекреченных городов отцы водородной бомбы – трижды Герой Андрей Сахаров, трижды Герой Юлий Харитон. Его и Курчатова после первого в мире взрыва водородной бомбы поцеловал в лоб маршал Лаврентий Берия, отвечавший за ядерный проект. Ядерщики и ракетчики творили свои "изделия" под кураторством этого сталинского маршала, как танк сокрушавшего все преграды на пути к мировому господству. Оказавшись перед судом в бункере бомбоубежища, он кричал караульным: "Вы не знаете, кто я такой! Это я, я сделал ракеты!"... Комендант Стромынки обходил на моих глазах комнаты студенческого городка и выносил портреты лысого плотоядного мужчины в пенсне, Лаврентия Берии. С того дня начал рассеиваться мрак большевизма, густо окутавший Россию.

...Выйдя из Третьяковской галереи, в газетной витрине я случайно увидел "Московский комсомолец" с большой фотографией улыбавшихся комсомольцев. Днем они строили университет, вечером готовились стать его студентами. Этот случай решил мою судьбу. Через год я пришел в Лаврушинский как строитель МГУ, чтобы ответить на вопросы Николая Атарова, члена редакционной коллегии "Литературной газеты", соседа классиков советской литературы. Писатель задумал написать роман о стройке коммунизма на Ленинских горах и пригласил меня домой, чтобы поговорить по-душам.

– А вы знаете, Николай Сергеевич, – сказал я ему доверительно, – утром под конвоем к нам на стройку водят колонны заключенных? А тысячи расконвоированных заключенных живут в бараках...

Книгу о строителях Атаров не написал, сочинил повесть "Не хочу быть маленьким", подаренную мне с автографом. В ней использовал мою исповедь в образе некоего Чака, прочесть о котором я до сих пор не собрался...

...На дверях двухэтажного дома, принадлежавшего до революции некой Марии Петровне Петровой, на Большой Ордынке, 33, прочел я на медной пластинке:

Скульптор

Клыков Вячеслав Михайлович.

Его маршал Жуков восседает на арабском скакуне у Красной площади. Его Кирилл и Мефодий стоят у Старой площади. Напротив особняка во дворе храма Покрова застыла беломраморная Елизавета Федоровна. И это статуя Клыкова...

Обелиск из иерусалимского камня водружен на Большой Ордынке, 41, за оградой особняка "Киреевских-Морозовых", бывшего нарсуда, нынешнего офиса преуспевающей фирмы. Она воссоздала изуродованный и ограбленный дворец, вернула на прежнее место портрет Морозова, написанный Серовым. Эрнст Неизвестный по идее нового владельца особняка изваял обелиск "Возрождение". На его открытие сошлись три художника. Эрнст Неизвестный, прославившийся надгробием Хрущева. Зураб Церетели, пода– ривший ему этот заказ. И Илья Глазунов, которому друг Эрик в юности задавал мучивший его вопрос:

– Может ли еврей быть русским художником?!

Бывший лейтенант Эрнст Неизвестный принял православие, заполнил стены своего американского дома распятиями Христа и мечтает о "Древе жизни" в Москве.

Дом купцов Петуховых в Щетининском, 10, унаследовал Феликс Евгеньевич Вишневский, известный московским коллекционерам и московскому уголовному розыску под кличкой "Гундосый". Ему отец в 1918 году подарил портрет Василия Тропинина. Остальные 200 картин – он собрал сам, находил, менял, покупал, используя самые невероятные способы, волновавшие милицию. Одноэтажный особняк родителей после революции в виде исключения из правил остался в частной собственности профессора-экономиста Николая Григорьевича Петухова. Этот дом профессор завещал другу Феликсу. С невероятными трудностями, как рассказывал мне Вишневский, ему удалось подарить свое бесценное собрание родному государству вместе с особняком. Государство открыло в 1971 году в Замоскворечье музей Василия Тропинина и художников его времени. Так в ХХ веке советский служащий с зарплатой в сто рублей повторил подвиг Павла Третьякова, ворочавшего в ХIХ веке миллионами. Кому из них было тяжелее?

Еще одна метаморфоза случилась с усадьбой потомственной почетной гражданки Блохиной. Она стала воротами на святую землю миллиону соотечественников. Генерал-посол Израиля, его имя носила линия Бар-Лева, сказал мне на Большой Ордынке: "Россия осталась великой державой и после распада СССР". Я в этом, как другие, не сомневаюсь.

ПАПА РИМСКИЙ В ОРДЫНЦАХ

Не питавшие сантиментов к первопрестольной авторы профессорского путеводителя "По Москве" 1917 года назвали Пятницкую – "бойкой, шумной, несколько грязноватой торговой артерией Замоскворечья". Поныне она самая многолюдная и рыночная за рекой, где пролегала в древности дорога на Рязань.

У важной дороги возник Ивановский монастырь, где по давней традиции монахи молили Бога о благополучии при родах великих княгинь. Помянута обитель в летописи под 1415 годом, когда явился на свет наследник престола несчастный Василий II Темный. (Ему выкололи в схватке за власть глаза.) Тогда во дворец великий князь позвал всеми почитаемого старца, обитавшего в "монастыри святаго Иоанна Предтечи под бором за рекою Москвой". Не обошлось без жарких молитв монахов и при рождении долгожданного наследника Василия III, названного при крещении Иваном. Того самого, что в историю вошел Иваном Грозным. На радостях великий князь перенес монастырь из Замоскворечья поближе ко двору, на Ивановский холм, где он и пребывает поныне у Солянки.

Бор давным-давно вырубили, от монастыря осталась церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в Черниговском переулке. Зигзагообразный, длиной в 216 метров, "переулочек – переул", по насыщенности памятниками схож с уникальной Варваркой, где их больше, чем на любой другой московской улице.

Итальянский мастер Алевиз Новый, тот самый, что возвел в Кремле Архангельский собор, на месте деревянной церкви Ивановского монастыря построил каменную церковь. У ее стен народ с царем и митрополитом 14 января 1578 года торжественно встретил перенесенные из отбитого у поляков Чернигова святые мощи князя Михаила Черниговского и его ближнего боярина Федора. Их убили коварно в ставке Батыя в Золотой Орде. Церковь причислила убитых к лику святых. А в память о той давней встрече стоит с тех пор храм Черниговских чудотворцев. Поначалу, как водилось, он был деревянный. В конце ХVII века на деньги купчихи Матвеевой вместо него воздвигли каменный пятиглавый храм, сохранившийся до наших дней.

На углу Пятницкой спустя век поднялась колокольня Иоанна Предтечи. Вместе с трапезными, палатами, храмами, приделами Николы, Космы и Дамиана Черниговский переулок образует редкой красоты ансамбль, музей архитектуры под открытым небом.

Название улице дала церковь Параскевы Пятницы. Церковь свято чтит память родившейся в пятницу девушки-христианки Параскевы, жившей в Римской империи, в IV веке. В годы лютого гонения на христиан императора Диоклетиана ее судили за веру. Вершивший суд правитель готов был на Параскеве жениться, если бы она отреклась от Христа. Судимой христианке предоставили выбор: свадьба с язычником или казнь. Она пошла на плаху. Параскева считается покровительницей купцов. В старой Москве воздвигли в ее честь два храма. Один – в Охотном ряду, где торговали до переезда Ленина из Смольного в Кремль. Другая Параскева радовала Замоскворечье со времен Ивана Грозного. Ее не раз перестраивали, не жалея средств, делая все больше и выше. Трехярусная колокольня стояла у тротуара в отдалении от трапезной и церкви. Фотографии подтверждают сказанные о ней слова: "Архитектура храма величественна". Об интерьере остается судить по давним описаниям: "Внутри храм отличается своим благолепием, многие образа украшены богатыми ризами. Ризница и утварь храма очень хороши и богаты". Иконостас выполнили по рисунку князя Дмитрия Ухтомского, знаменитого архитектора времен Елизаветы Петровны. К имени церкви прибавлялось название – Проща, от слова, означавшего прощение грехов, исцеление. Такой чести удостоены были в Москве всего три московских храма с чудотворными иконами: Николы Явленного на Арбате, Николы или Похвалы Богородицы на Волхонке и Параскевы Пятницы за рекой. Все три Прощи разрушены воинствующими безбожниками при Сталине.

Раньше храма погиб настоятель Параскевы Пятницы протоиерей Александр Заозерский. Он пользовался большой популярностью у верующих. В зале Политехнического музея его публично судили весной 1922 года, когда по указанию Ленина ограбили все храмы России, вывезли из них золото, серебро и драгоценные камни. На скамье подсудимых оказались тогда известные священники и безвестные прихожане, обвинявшиеся "в сопротивлении изъятию церковных ценностей в гор. Москве". Настоятеля расстреляли, его имущество конфисковали. Храм и колокольню разрушили до основания в 1934 году. Резной иконостас перенесли в Смоленскую церковь Троице-Сергиевой лавры. На месте Прощи – наземный вестибюль "Новокузнецкой".