Текст книги "Человек за спиной Гитлера"
Автор книги: Лев Безыменский
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
В горячке предательства, которой окружен фюрер в эти критические дни войны, должны найтись хотя бы немногие, которые безусловно и до самой смерти останутся с ним, если это даже противоречит формально объективно обоснованному приказу, который он дает в своем политическом завещании.
Я считаю, что сослужу этим для будущего немецкого народа наилучшую службу, ибо для грядущих тяжелых годин примеры важнее, чем люди. Всегда найдутся люди, которые покажут нации путь к свободе, но воссоздание нашей расово-национальной жизни будет невозможным, если она не будет развиваться на основе ясных и каждому понятных примеров. По этой причине я со своей женой и от имени своих детей, которые слишком малы, чтобы выразить свое мнение, но которые, если бы они были старше, безусловно, присоединились бы к этому решению, выражаю свое непоколебимое решение не покидать столицу, даже если она падет, и лучше покончить вместе с фюрером жизнь, которая для меня лично не имеет больше ценности, если я не могу воспользоваться ею служить фюреру и быть рядом с ним.
Составлено в Берлине
29 апреля 1945 г. в 5.30.
Доктор ГЕББЕЛЬС».
Итак, что же мог узнать И.В. Сталин и его ближайшие сотрудники, прочитавшие 8 января 1946 года изъявление последней воли немецкого диктатора? Как видно, не так уж много. В первой части политического завещания Гитлер пространно оправдывался в том, что вовсе не он начал мировую войну. «Неправда, что я или кто-нибудь иной в Германии хотели войны в 1939 году», – писал Гитлер, утверждая, что не хотел «второй войны против Англии или даже против Америки», а его «мирные предложения» были отклонены, потому что руководящие круги английской политики хотели войны. Для Сталина это утверждение не было новостью. Более того: он сам на страницах «Правды» 30 ноября 1939 года объявил, что «не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию». Не думаю, что вождю советских народов было очень приятно вспомнить о том периоде, когда ему казалось, что он перехитрил Гитлера и стал его союзником. Но с 22 июня 1941 года с этой иллюзией пришлось расстаться. Советскому же народу пришлось за нее заплатить страшную цену.
Но вернемся к Гитлеру. Было бы наивным полагать, что в тесном бункере к Гитлеру пришел «час истины». Как видим, он и в эти дни не хотел признавать поражения. Мастер социальной и политической демагогии оставался верным себе, под диктовку Бормана призывая к «сияющему возрождению национал-социалистического движения, а тем самым к осуществлению истинного единства германского народа».
В чем же военный преступник номер один видел секрет этого «сияющего возрождения»? В первую очередь в том, что его последователи должны продолжать борьбу против главного врага – «еврейства», которое, оказывается, и развязало Вторую мировую войну. Нет, не Германия, не нацистская партия и сам Гитлер, а… евреи виновны в гибели «миллионов детей европейцев арийской расы». Поэтому, изъявляя свою последнюю волю, фюрер обязывал «руководство нации и общества строжайшим образом соблюдать расовые законы и оказывать безжалостное сопротивление всемирному отравителю всех народов – интернациональному еврейству».
Что же считал Гитлер главным в деяниях своей диктатуры? Ведь он не завещает сохранить партийные организации НСДАП. Да и воссоздание национал-со-циалистического государства он оставляет «грядущим поколениям». Он не вспоминает о «жизненном пространстве» (скажем, о немецких колониях в Африке), не завещает борьбу с коммунизмом и покорение Востока Европы до Урала. Но вот о чем заботится в первую очередь: о своей расовой доктрине и антисемитизме как ее главной составной части.
Не забудем, что ставка на расовую ненависть и на разжигание ненависти к еврейскому населению всегда – с самого момента создания национал-социали-стического движения в 20-х годах! – была самым действенным оружием в руках лидеров этого движения. На него в Германии и Европе сначала не обращали внимания и даже терпели. Нацизм вполне логично искал «образ врага», против которого смог бы мобилизовать внутренний потенциал нации. И нашел! Этим «внешним» врагом стала версальская политическая система, в которой Германии отводилась роль европейской парии. «Внутренним» же врагом были избраны евреи. Причем в умелой комбинации: к антисемитизму бытовому (особенно сильному в Австрии, где имелась большая компактная масса еврейского населения в Галиции) был добавлен антисемитизм социальный, объявлявший главной причиной народной бедности «господство» еврейских универсальных магазинов. Эта чудовищная взрывчатая смесь возымела свое действие – Гитлеру не пришлось захватывать власть, ее добровольно передали ему немецкие избиратели.
И после прихода к власти Гитлер не забыл о своем мощном расистском оружии. Началось физическое преследование еврейства, причем не только в Германии. Истребление 11 миллионов евреев в Европе (мы знаем «план Ваннзее») стало одной из главных целей нацизма, причем к ее достижению привлекали и не только немцев – привлекали и французских националистов, и украинских полицаев, и прибалтийских националистов-эсэсовцев.
Остается лишь удивляться: почему российские историки и политологи, которым в 1995 году поручили разработать научно-юридическое определение фашизма, позволяющее его пресечение в зачатке, – почему они позабыли об антисемитизме как неотъемлемом его характерном свойстве? Разве завещание Адольфа Гитлера не подсказало ученым мужам, что надо обратить внимание на ту роль, которую придавал Гитлер этому конкретному виду расизма и политического экстремизма? Не дали себе труда или не захотели сознательно?
Печально наблюдать, как посеянные Гитлером зловещие всходы распространяются по Европе и по России; печально наблюдать, как оправдываются надежды, которые Гитлер и перед смертью возлагал на антисемитские лозунги. Но если уж в 1945 году мир ценой миллионных жертв нашел в себе силы преодолеть гитлеровский расистский кошмар, то полвека спустя мировое сообщество может и должно повторить этот подвиг.-
ОДИН ДЕНЬ– 30 апреля
30 апреля
– вписано рукой Бормана, без указания дня недели (это был вторник) Адольф Гитлер – А Ева Г. – А (рунические знаки, обозначающие смерть)
Очерк четырнадцатый:
Смерть пополудни
Продолжим рассказ Отто Гюнше: «Позже нам стало известно, что фюрер в ночь с 28 на 29.4.1945 г. женился на Еве БРАУН, которую он знал уже с давнего времени. 29.4.45 г. в бетонированном убежище фюрера вообще было спокойно. После прорыва русских моторизованных частей в районе Ангальтвокзала и Кенигплаца фюрер стал беспокоиться о том, чтобы не упустить момента покончить жизнь самоубийством. Я лично был того мнения, что фюрер в этот день принял решение лишить себя жизни, ибо остались считанные часы до момента внезапного появления русских танков перед бетонированным убежищем фюрера. Вечером в убежище прибыл боевой комендант Берлина генерал артиллерии ВЕЙДЛИНГ и сообщил фюреру о безнадежной обстановке в Берлине. Главным образом в отчаянном состоянии было гражданское население. Он предложил фюреру прорваться вместе с ним и оставшимися войсками гарнизона. Это предложение фюрер отклонил в исключительно категорической форме. Вечером 29.4.45 г. фюрер приказал отравить свою собаку; по моему мнению, он это сделал с целью проверить действие яда – цианистого калия. Отравление собаки осуществил обслуживающий собаку фюрера фельдфебель Торнов. По его заявлению, смерть собаки наступила моментально. Утром в 3.00 30.4.1945 г. я отправился в свое бетонированное убежище, расположенное под имперской канцелярией, и лег спать. Я приказал разбудить меня в 10.00 30.4.45 г. Проснувшись, я отправился на завтрак в помещение офицерского клуба бетонированного убежища фюрера, расположенного рядом с передней жилой комнаты фюрера. Там я встретил рейхслейтера БОРМАНА, генерала артиллерии КРЕБСА и генерала от инфантерии БУРГДОРФА. Они обсуждали обстановку в Берлине; некоторое время я пробыл вместе с ними, затем ушел из этого помещения. Когда я снова вошел в это помещение примерно в 12.30–13.00, то вышеназванные лица все еще находились вместе, были в очень возбужденном состоянии, и из их разговора я узнал, что фюрер попрощался с ними. Затем они оставили помещение, и я остался один в этой комнате. Через некоторое время в комнату вошли начальник имперской службы безопасности группенфюрер и генерал-лейтенант полиции РАТТЕНХУБЕР и пилот фюрера группенфюрер и генерал-лейтенант полиции БАУР. Немного погодя в это помещение вошел фюрер и сказал: «После моей смерти мой труп должен быть сожжен, ибо я не желаю, чтобы позже мой труп был выставлен напоказ, на выставку». После этого он пристально посмотрел на нас и вернулся в свою комнату. Я отправился к генерал-майору МОНКЕ и поделился с ним о том, что фюрер теперь имеет намерение лишить себя жизни.
В 14.30 я снова вошел в переднюю, затем прошел в комнату для совещаний и встретил там рейхслейтера БОРМАНА, доктора ГЕББЕЛЬСА, генерала КРЕБСА, генерала БУРГДОРФА и рейхсюгендфюрера АКСМАНА, который во время моего отсутствия прибыл также в бетонированное убежище фюрера. Они вели разговор по поводу прощания фюрера и были в очень возбужденном состоянии.
В 15.15 я ушел из этого помещения и встретил в другой комнате начальника эсэсовской команды сопровождения фюрера штурмбаннфюрера ШЕДЛЕ и шофера оберштурмбаннфюрера КЕМПКА. Я сообщил им о том, что сказано было фюрером мне, Раттенхуберу и Бауру. После этого некоторое время мы простояли на одном месте. Внезапно дверь передней была приоткрыта и я услышал голос главного слуги фюрера штурмбаннфюрера ЛИНГЕ, который сказал: «Фюрер умер». Хотя я и не слыхал выстрела, я сейчас же отправился через переднюю в комнату совещаний и сообщил находящимся там руководителям буквально: «Фюрер умер». Они поднялись, вышли со мной в переднюю, и тут мы увидели, как выносили два человеческих трупа, один из них был завернут в одеяло, другой был также завернут в одеяло, но не полностью. Трупы несли штурмбаннфюрер ЛИНГЕ, хауптшарфюрер КНОГЕ, оберштурмфюрер ЛИНДЛОФ и еще один эсэсовец, которого я не узнал. Затем стали помогать нести трупы оберштурмбаннфюрер КЕМПКА и штурмбаннфюрер ШЕДЛЕ. Из одного одеяла торчали ноги фюрера, их я узнал по башмакам и носкам, которые он всегда носил, из другого одеяла торчали ноги и видна была голова жены фюрера. Оба трупа были вынесены через запасной выход бетонированного убежища фюрера в парк. Там они были облиты заготовленным рейхслейтером БОРМАНОМ бензином и зажжены. Это все произошло в 16.00. Оба трупа сопровождались рейхслейтером БОРМАНОМ, генералом БУРГДОРФОМ, генералом КРЕБСОМ, рейхсюгендфюрером АКСМАНОМОМ, доктором ГЕББЕЛЬСОМ и мною. Затем я помог оттащить труп жены фюрера от двери бетонированного убежища. Я не могу утверждать, были ли РАТТЕНХУБЕР, БАУР при этом, но вполне возможно, что они были там, потому что на лестнице было очень тесно и сравнительно темно.
После того, как трупы, облитые бензином, были зажжены, дверь убежища тотчас же была закрыта из-за сильного огня и дыма».
Как же эти останки были найдены? Это – длинная, настоящая детективная история, достойная самостоятельного рассказа.
Поиск состоял из четырех этапов. Первый – обнаружение отрядом советских контрразведчиков останков главарей третьего рейха в саду имперской канцелярии. Второй – судебно-медицинское расследование, начавшееся сразу после обнаружения останков. Третий – идентификация находки, сделанной в саду. Наконец, четвертый – реконструкция обстоятельств событий, разыгравшихся днем 30 апреля 1945 года в бункере имперской канцелярии.
Итак, первый этап. Его главные действующие лица – офицеры и солдаты отдела «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии – армии, части которой взяли 30 апреля 1945 года рейхстаг. Но для подполковника Ивана Исаевича Клименко – начальника отдела – работа только начиналарь. Опросив 1 мая пленных, взятых в рейхстаге и сообщивших, что Гитлер и другие главари рейха находились до последнего времени в бункере имперской канцелярии, Клименко отправился туда со своим отрядом во второй половине дня 2 мая.
Здание было сильно повреждено, поэтому разведчики сразу направились в сад, куда из бункера шел специальный ход. И сразу находка – трупы Геббельса и его жены, которые сразу же были вывезены в штаб корпуса, находившийся тогда в тюрьме Плётцензее. В тот же день в самом бункере были найдены трупы шести детей Геббельса, умерщвленных их матерью. Главным опознавателем был вице-адмирал Фосс – представитель гросс-адмирала Деница при ставке Гитлера.
Но Гитлер, где он? Клименко, взяв с собой Фосса, снова отправился в сад имперской канцелярии. Фосс уже показал на допросе, что фюрер покончил жизнь самоубийством и труп находится где-то в саду имперской канцелярии. Но день 3 мая не дал результатов.
Следующий день начался так же безрезультатно. Возникли трудности – здание имперской канцелярии уже находилось в полосе другой, 5-й ударной армии, и Клименко сначала даже не пустили в него. Когда же он попал в один из залов, то увидел, что здесь лежит труп, похожий на Гитлера. Ждали опознания. Тем временем разочарованного Клименко один солдат его группы попросил:
– Покажите, где вы нашли Геббельса!
Клименко и другие вышли в сад. В этот момент он услышал голос солдата Ивана Чуракова, который случайно залез в воронку неподалеку от выхода из бункера. Чуракову воронка показалась подозрительной. И действительно, раскопав ее, солдаты обнаружили два сильно обожженных трупа – мужской и женский. Тогда Клименко не проявил большого интереса к находке – ведь только что он видел в здании имперской канцелярии «настоящий труп». Поэтому он приказал закопать оба трупа.
Так бы загадка и осталась неразгаданной, если бы Клименко и его офицеры не решили узнать – что же дало опознание внутри здания? Результат, оказывается, был отрицательным. Поэтому Клименко на следующий день снова вернулся к воронке, найденной Чураковым. Был составлен протокол, а трупы вывезены (по секрету от контрразведчиков 5-й армии) в штаб 3-й ударной армии, находившейся в берлинском пригороде Бух.
Тогда и начался второй этап – судебно-медицин-ский. 5 мая 1945 года трупы мужчины и женщины были предъявлены судебно-медицинской комиссии, которую возглавил судебно-медицинский эксперт 1-го Белорусского фронта подполковник медслужбы Ф.И. Шкаравский. Ему помогали патологоанатомы А.Я. Маранц, Ю.И. Богуславский, Ю.В. Гулькевич и находившийся тогда в Берлине главный патологоанатом Красной Армии H.A. Краевский. Комиссии были также предъявлены найденные близ бункера трупы, принадлежность которых не вызывала сомнения, – это были Геббельс со своей семьей и бывший начальник генштаба генерал Кребс. Что же касается двух «спорных» трупов, на основании исследований врачи могли сказать: в этих двух случаях смерть «наступила в результате отравления цианистыми соединениями». Вывод, как мы убедимся, – очень важный.
Начался третий этап опознания. Его провели заместитель начальника отдела «СМЕРШ» 3-й ударной армии Василий Иванович Горбушин, его помощник майор Быстров и переводчица Елена Ржевская. Им предстояло заняться сложнейшей проблемой идентификации. Группа тогда обладала одним важным ориентиром – она знала, что Гитлера пользовал отоларинголог фон Эйкен. Для того чтобы дать представление о работе группы, приведу рассказ самой Е. Ржевской:
«…Наконец мы въехали на территорию клиники «Шарите». Сейчас здесь был госпиталь, в основном гражданский. Он размещался в подземелье, где под сводчатыми низкими потолками слабо мерцали лампочки. Медицинские сестры в серых платьях, с истомленными лицами, сурово, безмолвно несли свои обязанности. Находившиеся в этом мрачном, тесном подземелье раненые были людьми невоенными, и поэтому жестокость окончившейся вчера войны ощущалась здесь особенно остро.
Здесь же находился профессор фон Эйкен, высокий, старый, худой. Работая в ужасных условиях, он в опасные дни не покидал свой пост, не бежал из Берлина, как ни склоняли его к этому. По его примеру весь персонал оставался на местах. Профессор провел нас в пустовавшее здание клиники, расписанное причудливыми цветными полосами для маскировки. Здесь, в его кабинете, у нас состоялся разговор.
Да, его действительно приглашали к Гитлеру по поводу болезни горла. Но это было давно, еще до прихода фюрера к власти. Эйкен назвал врачей, находившихся до последних дней при Гитлере, в том числе профессора Блашке, его личного зубного врача. Эйкен распорядился, чтобы пригласили студента-практиканта, учившегося у Блашке.
Студент, в черном демисезонном пальто, без шляпы, с волнистыми темными волосами над круглым лицом, был приветлив и общителен. Он сел с нами в машину и указывал дорогу. Оказывается, он болгарин, учился в Берлине, здесь его застала война, и его не пустили на родину.
По расчищенным кое-как центральным улицам шли советские автомашины, украшенные красными флажками в честь Победы – ведь это было 9 мая! Мы въехали на Курфюрстендамм – одну из фешенебельных берлинских улиц. Остановились возле уцелевшего дома. У подъезда столкнулись с человеком небольшого роста. Он был без пальто, в петлицу его темного пиджака была вдета красная ленточка. Это было непривычно – в те дни в Берлине господствовал белый цвет капитуляции.
Человек представился: доктор Брук. Узнав, что мы ищем профессора Блашке, он сказал, что Блашке нет – улетел из Берлина в Берхтесгаден вместе с адъютантом Гитлера.
Доктор Брук повел нас в многооконный, просторный зубоврачебный кабинет и усадил в мягкие кресла. Мы спросили Брука: не знает ли он кого-либо из сотрудников Блашке?
– Еще бы! – вскричал доктор Брук. – Вы имеете в виду Кетхен Хойзерман? Она у себя на квартире, в двух шагах отсюда…
Студент вызвался сходить за ней.
Вскоре вошла рослая, стройная женщина в синем пальто.
– Кетхен, – сказал ей Брук, – вот русские…
Мы спросили: имеется ли здесь в кабинете история болезни Гитлера?
– Конечно! И рентгеновские снимки зубов тоже!
Она достала ящик с карточками и принялась быстро перебирать их. Мы с волнением следили за ее пальцами. Здесь были карточки Геббельса, его жены и всех детей. Наконец отыскалась карточка Гитлера, но рентгеновских снимков не было.
Хойзерман задумалась. Она сказала, что, возможно, они находятся в кабинете профессора Блашке в имперской канцелярии. Мы простились с болгарским студентом и с доктором Бруком и помчались вместе с Кете Хойзерман – снова в имперскую канцелярию. Мы прошли через вестибюль и спустились вниз. В радиостудии, откуда вещал Геббельс, спал красноармеец в надвинутой на глаза каске.
Кете Хойзерман привела нас в маленький закуток, где недавно помещался ее шеф профессор Блашке, пока он не улетел вместе с адъютантом Гитлера из Берлина. Карманный фонарик неярко выхватывал из темноты зубоврачебное кресло, софу с откидывающимся у изголовья валиком, крошечный столик. На полу валялась фотография: овчарка фюрера на прогулке с его адъютантом. Было сыро, пахло плесенью. С помощью Хойзерман мы нашли рентгеновские снимки зубов Гитлера и золотые коронки, которые ему не успели надеть.
…Зубного техника Фрица Эхтмана, выполнявшего все протезные работы для Гитлера, мы застали дома. Это был небольшого роста человек лет тридцати.
Как и Хойзерман, он сначала представил описание зубов Гитлера по памяти, а затем осмотрел зубы и опознал их. Потрясен он не был. Находясь с женой и дочерью безвыездно в Берлине, он столько пережил в последнее время, что был глух к каким бы то ни было впечатлениям. Фюрер, тем более мертвый, больше его не интересовал.
Но, взглянув на зубы Евы Браун, он неожиданно пришел в возбуждение. Коронки, которые он сделал ей, сгорели, зато был цел боковой мостик:
«Это моя последняя, самая совершенная конструкция – мое достижение!»
Насколько точны были воспоминания Елены Ржевской, я мог установить необычным образом. Летом 1983 года мне позвонил незнакомый человек. Он представился по-английски: турист, зубной врач из штата Нью-Йорк, д-р Антонио Ревес-Гуэрра. Хочет поговорить по поводу моих публикаций о конце войны. На следующий день мы встретились, и гость рассказал:
– Несколько лет назад у меня произошло странное знакомство. Ко мне по случаю сложного перелома челюсти пришел один пациент. Мы разговорились. Он оказался коллегой, зубным врачом, приехавшим в США после войны из Берлина. Имя его – д-р Брук. Он рассказал мне, что ему пришлось быть свидетелем того, как в кабинет профессора Блашке прибыли советские офицеры. Брук попал сам туда случайно, по просьбе своей знакомой Кете Хойзерман. Брук от Хойзерман слышал о всех подробностях тогдашних розысков, которые привели к бесспорной идентификации останков Гитлера и Евы Браун. На память он взял себе из кабинета Блашке несколько выписок из врачебного журнала…
Ревес-Гуэрра прислал мне эти выписки. Действительно, в них числились и Гитлер, и Браун, и Гиммлер. Брук сохранил у себя и фотографии зубных протезов, которые изготовлял Блашке (в частности, одна из них полностью подтвердила идентификацию Е. Браун).
Итак, вывод был однозначен: Гитлер и Ева Браун.
В послевоенные годы не было недостатка в попытках оспорить факт находки останков Гитлера – особенно со стороны немецких исследователей. Тем важнее оказались работы «стороннего» наблюдателя. Им стал американский ученый Рейдар Ф. Согннаес. Он хорошо известен в американском медицинском (и судебно-медицинском) мире как крупный специалист. Выходец из Норвегии, давно натурализовавшийся в США, он был долгие годы президентом Бостонского биологического общества и президентом Общества стоматологов.
Согннаес никогда не занимался судьбой Гитлера. Его интересы, однако, касались некоторых уникальных стоматологических случаев, например, истории искусственной челюсти президента Джорджа Вашингтона. Лишь только поэтому он заинтересовался полемикой вокруг протеза Гитлера, послужившего для советских следователей основой идентификации.
Согннаес решил заняться этим вопросом с педантизмом исследователя-специалиста. С этой целью он провел изыскания в архивах США, где обнаружил: описание зубов и протезов Гитлера, сделанное в американском плену дантистом Гитлера профессором Блашке; описание того же, сделанное в американском плену д-ром Гизингом; пять рентгеновских снимков черепа и челюстей Гитлера, сделанных в 1944 году.
Собрав все эти данные, Согннаес решил действовать не в одиночку. Дабы не допустить ошибок, он «скооперировался» с известным норвежским судебно-медицинским стоматологом профессором Стрёмом. Результаты работ были представлены на обсуждение 6-й международной встречи судебных медиков в Эдинбурге в сентябре 1972 года. Я был приглашен туда и стал свидетелем того, с каким интересом (и одобрением) был встречен доклад Согннаеса – Стрёма. В нем около 30 страниц текста и не меньшее количество приложений.
Согннаес и Стрём пришли к такому выводу:
«В течение 1971–1972 годов два автора, будучи разделенными дистанцией 5000 миль и не имея возможности постоянно поддерживать контакт, исследовали сравнительные данные одонтологической и иной идентификации трупа Гитлера. В результате коллективной работы сейчас можно дать сравнительное заключение, основанное на следующих документах:
Полные допросы, снятые американской разведкой в 1945 году.
Приложенные к ним рентгеновские снимки, снятые по двум различным поводам и содержащие весьма характерные стоматологические особенности, а именно: а) верхний левый центральный резец с металлической наплавкой, характерной для т. н. «оконной коронки», б) специальный мостик справа, в) ряд специфических следов лечения, г) следы ряда заболеваний.
Интерпретация вышеуказанных данных и их сравнение с русским актом, опубликованным в 1968 году, и другими данными.
Авторы пришли к выводу, что находящиеся в их распоряжении данные представляют окончательное стоматологическое подтверждение того, что Гитлер действительно погиб во время краха нацистской диктатуры в 1945 году и что русские произвели судебно-медицинское исследование подлинного трупа Гитлера».
Теперь о четвертом этапе. Этот этап расследования, как выяснилось впоследствии, был весьма важен, так как он касался обстоятельств, при которых Гитлер осуществил свой последний замысел. Как писал известный германский публицист Эрих Куби, «люди из окружения фюрера были заинтересованы в том, чтобы божество третьего рейха покинуло жизнь мужественно, выстрелив в себя из пистолета». И вот вам медицинское заключение: «отравление цианистыми соединениями»! Советские следователи опрашивали многих свидетелей событий 30 апреля в бункере. Их было немало: тот же Фосс, Линге, Гюнше, Баур, начальник охраны генерал Раттенхубер и многие другие. Их даже привозили в Берлин для реконструкции событий 30 апреля 1945 года. Однако следователям не могла не броситься в глаза одна особенность: хотя все свидетели хором утверждали, что Гитлер застрелился, никто из них не слышал самого выстрела в тот момент, когда его ожидали. Уже позднее стал известен ряд косвенных, но важных свидетельств, согласно которым Гитлер, собираясь отравиться, сам требовал затем пристрелить его. В книге американского автора Нерина Гана о Еве Браун (она написана на основании рассказов близких родственников Евы Браун, а также секретарш Гитлера) можно обнаружить весьма интересные данные. В частности, Ган приводит следующее высказывание Гитлера, сделанное после того, как зашла речь о возможности сопротивления русским с «оружием в руках».
«Я не могу держать в руках ружье. В первые же часы я свалюсь, и кто же меня тогда сможет пристрелить?»
29 апреля Кребс и Гитлер обсуждали тему самоубийства. Кребс сказал:
«Лучше всего пустить себе пулю в рот!»
На это Гитлер возразил:
«Разумеется, это так. Но кто же пристрелит меня, если выстрел не окажется смертельным?»
Особое внимание советских следователей привлекли показания бригадефюрера СС Монке. Он показал на допросе в плену, что уже 30 апреля узнал о самоотравлении Гитлера. В числе лиц, которые знали об этом, он назвал Геббельса, Бормана, Бургдорфа, Кребса и начальника охраны генерала Раттенхубера. Трое из них были мертвы, один исчез. А Раттенхубер? Раттенхубер попал в плен. Находясь в Москве, он собственноручно описал последние дни имперской канцелярии. Запись, рассказывающая о дне 30 апреля, гласит:
«Около часу дня я проснулся, проверил посты и около 4 часов спустился в фюрербункер. Линге сообщил мне, что фюрер покончил жизнь самоубийством и после этого ему, Линге, пришлось выполнить «самый тяжелый приказ фюрера».
Я знал от д-ра Штумпфеггера, что тот должен был снабдить фюрера и его жену цианистым калием. Я был потрясен сообщением Линге, несмотря на то, что присутствовал накануне при прощании Гитлера. Я опустился на стул. Линге сказал мне, что трупы, завернутые в одеяло, сожжены у запасного входа в сад. Далее он сообщил, что на ковре осталось кровавое пятно; когда я удивленно посмотрел на него, так как знал, что Гитлер имел цианистый калий, Линге сказал, что Гитлер приказал ему выйти из комнаты и по истечении 10 минут, если в комнате ничего не будет слышно, войти и выполнить его приказ. И когда Линге положил на стол пистолет Гитлера, я понял, что это был за «самый тяжелый приказ Гитлера».
Насколько можно было верить Раттенхуберу? Лубянским следователям это очень хотелось, и, признаться, я тоже хотел это сделать. Однако сейчас я пришел к иным выводам.
Сначала о том, какова была судьба докладов контрразведчиков из Берлина о поисках, которые они вели 2—11 мая.
По телефону докладывали Сталину, хотя он сразу проявил к докладам недоверие, считая Гитлера (и Бормана) способным на дезинформацию. Тем не менее берлинские контрразведчики – Управление «СМЕРШ» генерал-лейтенанта Александра Вадиса – представили формальный отчет. 17 мая он был доложен Сталину. Вот его текст:
«5 мая 1945 года на основании показаний задержанного полицейского охранной полиции имперской канцелярии обершарфюрера – МЕНИСХАУЗЕНА[23]23
Правильно – Менгерсхаузена.
[Закрыть] в гор. Берлине, в районе расположения имперской канцелярии, у запасного выхода из бункера Гитлера были обнаружены и изъяты два сожженных трупа мужчины и женщины. Трупы находились в воронке и были засыпаны слоем земли, сильно обгорели, и без каких-либо дополнительных данных опознать их не представлялось возможным.
МЕНИСХАУЗЕН заявил, что в трупах мужчины и женщины он опознает рейхсканцлера Германии Гитлера и его жену Браун Еву. При этом показал, что он лично видел, когда трупы Гитлера и его жены Браун были сожжены 30 апреля при следующих обстоятельствах: 30 апреля МЕНИСХАУЗЕН с 10 часов утра нес охрану имперской канцелярии, патрулируя по коридору, где расположены кухня и столовая имперской канцелярии. Он одновременно вел наблюдение за садом, т. к. на расстоянии 80 метров от здания находилось бомбоубежище Гитлера.
Во время патрулирования он встретил ординарца Гитлера – БАУЕРА, который ему сообщил о самоубийстве Гитлера и его жены Браун.
Через час после встречи с БАУЕРОМ, при выходе на террасу, которая располагалась в 60 метрах от бомбоубежища Гитлера, МЕНИСХАУЗЕН видел, как из запасного выхода бомбоубежища личный адъютант штурмбаннфюрер ГЮНШЕ и слуга Гитлера штурмбаннфюрер ЛИНГЕ на руках вынесли труп Гитлера и положили его в полутора метрах от выхода, а затем снова вернулись и через несколько минут вынесли труп его жены Браун Евы и положили ее рядом с трупом Гитлера. В стороне от трупов стояли две банки с бензином, из которых ГЮНШЕ и ЛИНГЕ стали обливать трупы бензином и зажгли последние.
Когда трупы обуглились, к ним из убежища подошли два человека из личной охраны Гитлера (фамилий их не знает), взяли обгоревшие трупы, положили в воронку и засыпали слоем земли.
Будучи допрошенным по вопросу, как он опознал вынесенные из убежища трупы Гитлера и его жены Браун, задержанный МЕНИСХАУЗЕН показал: «Гитлера я узнал по лицу, росту и форме одежды. Он был одет в брюки черного цвета на выпуск и во френч серозеленого цвета. Под френчем была видна белая манишка и галстук. Такой формы никто из лидеров фашистской партии не носил, в этой форме я его видел несколько раз, и она мне исключительно запечатлелась. Кроме того, я хорошо видел профиль его лица – нос, волосы и усы. А поэтому я утверждаю, что это был именно Гитлер.
Жена Гитлера – Браун, когда ее вынесли из бомбоубежища, была одета в черное платье, на груди несколько розовых цветов. В этом платье я ее видел несколько раз. Кроме того, я видел ее в лицо. Лицо ее было овальное, худощавое, нос прямой и тонкий, волосы светлые. Таким образом, ранее хорошо зная Браун, я утверждаю, что из бомбоубежища был вынесен именно ее труп».