Текст книги "Улица младшего сына"

Автор книги: Лев Кассиль

Соавторы: Макс Поляновский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

– А что, если бы мы клад нашли? – сказал Жора.

– Какой такой клад? – спросил Володя. – У нас это называется раскопки. Нам учитель Ефим Леонтьевич по истории объяснял, и мы в музей с ним ходили, в лапидарий… Ну, если б нашли такой клад, тоже бы отдали в музей.

– Ясно, отдали бы, – подтвердил Ваня Гриценко. – Что ж, себе бы забрали, что ли?

– А себе ничего совсем не оставили бы? – поинтересовался Жора Емелин. Володя строго пояснил:

– Сперва бы все отдали, а потом бы уж за это нам благодарность объявили или школу нам восстановили.

– А денег бы совсем не дали за это? – спросил Жора.

– Ну, наверное, премировали бы – не в том счастье, – решил Володя. – Меня вон премировали за авиамодели, и я в Артек ездил. Так не за то ж работал!

Жора заявил:

– Я бы только фотоаппарат себе выпросил.

– А я бы еще попросил, чтобы мороженого дали целый ящик! – размечтался Вова Лазарев.

– А то ты мороженого никогда в жизни не ел! – упрекнул его Толя Ковалев. – Живот бы от жадности лопнул.

– А я б сразу все не ел. Я бы порций десять съел сразу, а остальное на погреб бы снес.

Стали думать, на что бы мог еще пригодиться клад. Устроить для всех пионеров праздник? Все равно лучше, чем Первое мая, не выйдет. Ходить каждый день в кино по три раза? А когда же уроки учить? Жить, ничего не делая? Ну что делать тогда? Купить в магазине на Кировской выставленный в окне корабль? Так почти такие Володя без всякого клада сам умел строить.

– Нам и без клада до войны хорошо было, – сказал Жора. – Жили себе – лучше не надо! Мне уж папа фотоаппарат обещал…

– Конечно, – сказал Вова Лазарев, – это у них за границей, в Америке, нужны всякие эти сокровицы.

– Как, как ты сказал?

– Ну, сокровицы…

– Не сокровицы, а сокровища, – поправил его Ваня Гриценко. – Нет, я считаю, сам этот Том Сойер – парень, в общем-то, был хороший, смелый. Только целоваться любил чуть что… А так он потом этот клад со своим товарищем честно пополам разделил в конце книги. А тот был совсем бедный, почти беспризорник. Ему и учиться было не на что. Ведь у них там, за границей, без денег и учиться нельзя.

– Ясно. У них же капиталисты, – солидно заметил Толя Ковалев. – У них там как? – продолжал он убежденно. – У них там – я читал в одной книжке, название только забыл – каждый хочет для себя побольше набрать и друг у дружки отнимают. А у нас же самое главное – это все общее.

– Потому что у нас скоро будет уже совсем коммунизм.

Это сказал Володя, и все повернулись к нему. А Вова Лазарев сперва повторил тихонько про себя: «Коммунизм», – а потом решился спросить:

– А вот как это, Володя, будет, что – коммунизм? Володя, подумав, твердо ответил:

– Коммунизм когда станет, так все у всех будет. «Все у всех!» – повторили про себя младшие пионеры.

– Да, – продолжал Володя, – это значит: каждый будет работать как может, на что он способный, а ему всего дадут, сколько ему нужно. Отказа ни в чем не будет. Всего будет достаточно, потому что техника везде пойдет! И люди станут все развиваться, сделаются могучими и всю природу покорят! Только тут еще дела хватит, папа говорит. Так сразу, легко, конечно, не выйдет. Тут надо еще всем будет потрудиться. И следить, чтоб не разорял никто!.. Я про это книжку читал…

– Володя, а скоро будет коммунизм?

– Да он бы уж, наверное, у нас совсем скоро стал, только война вот… фашисты против. Неохота им, чтоб у нас коммунизм был.

– Я тогда знаю, на что бы клад отдал! – воскликнул вдруг Толя. – В фонд обороны СССР! Чтобы на тот клад танк сделали и назвали от нашего имени «Юный партизан».

И все замолчали, задумавшись. Где-то далеко, должно быть в крайней штольне верхнего горизонта, заглушенно зарокотал обвал.

– Это в секторе «Киев», – прислушавшись, уверенно пояснил Володя и почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо.

Он поднял голову – к нему склонился Корнилов. Политрук уже давно стоял тут, неслышно подойдя по мягкой пыли ракушечника, никем не замеченный в тени. Он слышал конец разговора, но не хотел вмешиваться. Глаза у него странно блестели, и, посмотрев на политрука, Володя понял, он все слышал.

– Ничего, пионеры, – сказал Корнилов, – все будет хорошо. Самый дорогой на свете клад, самое драгоценное сокровище мы еще вместе с самим товарищем Лениным Владимиром Ильичом в 1917 году отвоевали. Это наша свобода, та жизнь, к которой мы с вами уже привыкли. Мы этот клад сейчас с собой под землю укрыли, чтоб фашисту не отдать, и этот клад в верных руках: его с нами по ленинскому завету партия бережет. – А потом Корнилов негромко сказал: – Володя Дубинин, Ваня Гриценко, пройдите в штаб. Вас командир вызывает.

Уже два дня командование отряда изыскивало всякие способы, чтобы установить связь с поверхностью. В поселке Старый Карантин жил один человек, который должен был сообщать подземным партизанам о действиях вражеских войск, о продвижении их к Керчи и о мерах, которые принимаются фашистами против партизан. То был Михаил Евграфович Ланкин, болезненный, тихий человек, работавший прежде комендантом каменоломен. По заданию командования партизан и крымского подпольного партийного центра он остался в поселке. «Куда уж мне, со здоровьишком моим, с места на место мыкаться», – объяснял он удивлявшимся соседям. И при этом покашливал и сам себя стукал сзади кулаком по сутулой, почти горбатой спине.

В Крым он перебрался из амурского города Благовещенска еще совсем молодым – доктора посоветовали. Несколько лет он был смотрителем Павловского маяка – того, что высится между керченской крепостью и Старым Карантином. Здесь он долго жил бобылем, лишь в редких случаях появляясь в городе, и, может быть, привычка к одиночеству сделала его малоразговорчивым, нелюдимым. Когда Ланкин стал комендантом, он перебрался в крохотный домишко на поверхности каменоломен, в поселок, который носил со времен гражданской войны название «Краснопартизанский». Домик Ланкина приютился в выемке горы, откуда вырезали с поверхности камень-ракушечник.

Жученков и Лазарев давно знали Ланкина как человека щепетильно честного, исполнительного, верного своему слову и преданного делу. Еще задолго до ухода партизан под землю они доверили Ланкину тайну отряда. Комендант каменоломен помогал отряду готовиться к подземной жизни. Вместе с Жученковым он подвозил и укрывал в каменоломнях подрывные материалы. Целые дни и ночи он вместе с рабочими механического цеха заряжал гранаты или приспосабливал подземные пещеры для жилья. Покойный Зябрев, который до войны был секретарем партийной организации Камыш-Бурунской электростанции и хорошо разбирался в людях, тоже знал Ланкина. Он полагал, что немногословному коменданту можно довериться во всем. Ланкин был беспартийным и, значит, оставаясь на поверхности после ухода отряда, вызывал бы меньше подозрений со стороны фашистов. Зябрев согласовал вопрос о Ланкине там, где полагается. И вот этот тихий, незаметный, согбенный человек с готовностью принял на себя смертельно опасное задание Зябрева: он остался на поверхности связным между подземными партизанами и подпольным большевистским центром.

Незадолго до войны Ланкин женился. Как только началась организация отряда Зябрева, комендант отослал жену к своей сестре в Старый Карантин, а сам остался в своем домишке, врезанном в гору над каменоломнями. Никто не знал, что в маленьком погребке под домиком коменданта спрятан телефон, провод которого уходил под землю, где на далеком его конце находился другой походный аппарат, – тот, что стоял на командирском столе в штабе партизанской крепости. И ни один человек, который вошел бы в домик Ланкина, даже при тщательном осмотре не смог бы догадаться, что одна из массивных каменных стен, если умело, особым способом, нажать на секретный выдвижной камень, без особых усилий сдвинется с места, открывая ход в погреб, откуда шел узкий подземный лаз в самые каменоломни.

В первые дни после прихода гитлеровцев в Старый Карантин Ланкин несколько раз спускался в верхний горизонт каменоломен и оставлял в условленных местах записки, в которых и сообщал командованию партизан очень важные сведения с поверхности. По ночам он вызывал штаб по телефону. Но затем связь внезапно оборвалась.

Макаров и Важенин, ходившие в разведку наверх, пока это было возможно, узнали, что гитлеровское командование выселило всех жителей из домов, находившихся над каменоломнями или вблизи от них. И, должно быть, Ланкин, как это было предусмотрено на такой случай, переехал к сестре в Старый Карантин. Потом разведчики партизан, попытавшиеся было выйти на поверхность через подполье комендантского домика, убедились, что фашисты взорвали его. Подземный ход оказался заваленным.

Связь с Ланкиным была окончательно потеряна.

Необходимо было связаться с ним, но все попытки взрослых разведчиков выйти на поверхность ни к чему не привели. Фашисты сторожили выходы из каменоломен, патрули шныряли по всей округе.

Скрепя сердце Лазарев и Котло решили опять послать наверх пионеров.

На этот раз в разведку были назначены Володя Дубинин и Ваня Гриценко. Комиссар с расстроенным и, как всегда в таких случаях, немножко виноватым видом долго втолковывал мальчикам задание. Их опять хорошо покормили на камбузе и одели в теплые стеганые куртки. Корнилов, усадив маленьких разведчиков, еще раз проверил, хорошо ли они усвоили задание, и через час Влас Важенин, опытный, юркий, коренастый разведчик, повел их в одну из крайних штолен, которая выходила на поверхность далеко от поселка. Там вчера партизаны незаметно расчистили старый завал и убедились, что немцы не заметили этого. К тому же на противоположном конце каменоломен Лазарев приказал подвести пулемет к одному из лазов и открыть огонь. Это должно было отвлечь внимание немцев, и разведчики могли незаметно выйти на поверхность.

Шедший впереди мальчиков Важенин, оставив в штольне пригашенный фонарь, подполз к выходу и, внимательно осмотревшись, скомандовал:

– Выходите, дружочки, в добрый час!

Отверстие, из которого перед рассветом выбрались на поверхность мальчики, было почти невозможно заметить снаружи. Сама природа искусно замаскировала его. Здесь в одной из глубоких выемок у основания отвесной каменной стены находилось углубление. Если смотреть сверху, оно походило на небольшую яму, но на дне этой ямы было отверстие, открывавшее ход под каменной стеной.

Взрослый человек вряд ли бы смог пролезть через эту узкую дыру, но гибкие мальчишки легко выбрались наверх. Важенин остался сторожить изнутри; к шести часам вечера пионеры должны были вернуться через этот лаз обратно.

Мальчики проползли метров двести по ложбинке, засыпанной рано выпавшим снегом, и, оказавшись за пределами района каменоломен, поднялись, отряхнулись и зашагали к поселку. Оба держали себя так, как учили их командиры. Вид у них был беззаботный – они гоняли ногами круглые камешки, перебегали с места на место. Вскоре ребята оказались на шоссе, которое вело в Старый Карантин. Здесь, если бы кто-нибудь из фашистов и заметил их, это уже не было опасно.

Двигаться мальчикам было не так-то легко: с восходом солнца у них нестерпимо разболелись глаза, отвыкшие от дневного света. Ребята старались щурить их, прикрывали ладонями. И все же белизна снега слепила, вызывала болезненную резь и непрерывное слезотечение.

Володя вспомнил первую разведку:

– Вот еще незадача, Ваня… В тот раз реветь надо было, чтобы немцы думали, будто я это из-за Лыски, – так хоть плачь, а слез не было. А сейчас, когда не нужно, сами текут.

Пришлось посидеть на дне попавшегося по дороге овражка и подождать, пока глаза немного освоятся с дневным светом. Потом мальчики встали и двинулись в путь. Им хотелось узнать, что делается в Керчи. Они забрались на холм, откуда открывался далекий вид на море и город. И вот в дымке ноябрьского дня, в черном дыхании пожаров завиделся вдали Митридат. Керчь горела. Даже сейчас, днем, дымное небо над ней было багровым. Справа, полузакрытый туманом, тянулся пролив. Все было там мертво, ни одно суденышко не показывалось на море. Куда девались все пароходы, катера, танкеры, шаланды, которые обычно бороздили здесь поверхность пролива, оглашая простор гудками, сиренами, черпая ветер широкими белыми ковшами парусов…

Сейчас только тяжелое бухание немецких пушек, от которого словно передергивало всю округу, доносилось оттуда.

Но там, в тумане, по ту сторону пролива, прорисовывались контуры Таманского берега. Там были свои. Там была Красная Армия.

Шоссе казалось пустынным. Изредка в сторону Керчи по укатанному снегу проносилась одинокая немецкая машина – низкая, неуклюжая, запятнанная маскировочной окраской.

Мальчики свернули с шоссе на тропинку, чтобы быстрее пройти в Старый Карантин. В это время со стороны Керчи послышался нарастающий гул моторов. Гул постепенно заполнял все небо. Пионеры увидели, как внезапно, завизжав тормозами, остановилась на шоссе мчавшаяся грузовая машина. С обоих бортов ее из-под тента посыпались немецкие солдаты. Они бежали в разные стороны от шоссе, бросались ничком в ложбинки, плюхались в ямы. А из-за холмов, оглушая всю округу ревом разъяренных моторов, пронеслись штурмовые самолеты. Они оставляли внизу, позади себя, дым, пламя, ад кромешный, меча короткие частые молнии из-под крыльев, на которых мальчики с восторгом разглядели красные пятиконечные звезды. С грохотом, покрывшим все звуки на свете, пронеслись и исчезли в небе краснозвездные машины.

На шоссе догорали обломки взорванного грузовика.

В той стороне, куда унеслись штурмовики, высоко к небу поднялись лохматые черные исполины – головой под облака. Они встали, зашатались, исторгая грохочущий стон, и, разметав огненные лохмотья и космы дыма, медленно рухнули, совсем как вставшие из гроба мертвецы в «Страшной мести» у Гоголя.

– Вот дают им наши! – приговаривал Володя, стоя во весь рост на холме, забыв совсем о том, как должен вести себя разведчик. – Ох дают!

В эту минуту Володе казалось, что сам он неуязвим, самолеты с красными звездами прикрывают его путь сверху, он даже и не думал о том, что любой случайный осколок близко упавшей бомбы мог бы смести его с лица земли.

Вскоре мальчики вышли к восточной окраине поселка. По дороге они успели заметить, что примерно в четверти километра от поселка, недалеко от шоссе, в одной из глубоких выемок немцы устроили походную ремонтную мастерскую. Там, скрытые тенью выемки, незаметные для авиации, притаились машины с зенитными установками. Возле них копошились ремонтники в комбинезонах, перебирали моторы. Слышался лязг металла.

– Эге, – шепнул Ваня, – примечай!

– Ты головой не верти в ту сторону. Иди себе прямо. Я давно приметил.

– Володя, – заговорил вдруг опять Ваня, – ты глянь глазком одним: там, в соседней выемке, дом взорванный видишь?

– Вижу, а что?

– Так имей в виду: там бомбоубежище было, оттуда есть лазок в штольню, к нам ход.

– Ну? – оживился Володя. – Это надо нашим сказать. Они отсюда свободно могут всю ихнюю мастерскую расчесать.

– Вот про то и разговор.

Мальчики уже отошли довольно далеко от ремонтной мастерской, когда их остановил окрик сзади. Они обернулись. Солдат в пилотке и сером стеганом замасленном комбинезоне, с засученными по локоть рукавами, подзывал мальчиков жестами и кричал:

– Эй, рус! Ком! Ком!

– Чего ему еще? – насторожился Ваня. – Заметил, что ли? Может, убежим?

– Идем, раз зовет. Ты давай посмелее. Помни, что комиссар говорил. Держись вольно.

Мальчики подошли к немцу. Солдат сунул в руки Володе ведро, показал на него пальцем:

– Бринг маль эйн эймер вассер. Гешвинд!

– Воды, что ль, принести велит? – Володя вопросительно посмотрел на Ваню.

Солдат показал на ведро, погрозил пальцем, потом согнул его так, словно нажимал гашетку, кивнул на ведро и сделал вид, будто прицеливается воображаемым пистолетом в мальчиков.

– Пук-пук! – сказал он и строго подмигнул: дескать, не вздумайте удрать с ведром – застрелю.

– Принесем? – спросил Ваня.

– А что ж… Приходится, – сказал Володя. И, когда они отошли, шепнул Ване: – Ничего. Зато поглядим поближе, как они там мастерскую устроили. Скажем тогда нашим, как подобраться сюда лучше.

В колонке, которая была недалеко от шоссе, воды не оказалось, пришлось пройти к колодцу на окраине поселка. Увидев двух женщин, бравших воду, Ваня немного поотстал: он боялся, как бы кто-нибудь не узнал его. Володя пошел один. Он надел ведро на крючок, спустил его в колодец, придерживая лоснящийся, наполированный сотнями рук деревянный вал, с которого сматывалась вниз веревка, а потом, с размаху нажимая обеими руками на толстую железную ручку, вытащил полное ведро наверх. Колодезный ворот визжал, как поросенок, но Володя все же расслышал, о чем говорили удалявшиеся с ведрами женщины.

– Одни уходят, других ставят, – жаловалась пожилая женщина. – Чего те не захватили, так эти тащат. До чего жадные, это ужас!

– И ведь никуда от них не денешься, чуть не в каждый дом поставили. Все хапают, а чуть слово скажешь, так сразу начинают орать: «Партизан, партизан!» И на землю – пальцем! Во все колодцы пуляют, все погреба засыпать велели.

Женщины ушли. Володя снял с края колодца полное ведро и подошел с ним к Ване. Они вдвоем понесли ведро к немецкой мастерской. Солдат, пославший их, беседовал с двумя другими немцами, стоявшими возле грузовика с открытым капотом мотора. Мальчики молча поставили перед ним ведро.

– Корош! – сказал немец, подмигнул своим собеседникам, и все трое громко захохотали, глядя на мальчиков.

У Володи стало вздергиваться плечо. Ваня осторожно подтолкнул его сзади. Плечо у Володи опустилось на место. Немец, решив показать, что он благодарен за услугу, протянул мальчикам две сигареты, зажатые между грязными, замасленными пальцами.

Оба разведчика решительно замотали головами. Солдат побагровел, надул щеки и внезапно с размаху ткнул сигаретой в нос Володе. Тот невольно оттолкнул ее рукой. Тогда немец вдруг затопал обеими ногами в толстых ботинках и замахал над головой сжатыми кулаками, делая вид, что сейчас набросится на ребят. Те, мельком переглянувшись, бросились наутек. Они бежали, тяжело дыша от обиды, а сзади доносился громкий хохот трех солдат. Мальчики уже далеко отошли от мастерской, а трое немцев все еще хохотали им вслед.

– Разобрало как, – пробормотал Ваня. – Это они над нами.

– Ничего, поглядим еще, кто потом смеяться будет. Ты видал, сколько в выемках перьев нащипано? Это они кур у людей поотнимали. Значит, они и живут там, возле мастерской, в заваленной штольне. Понятно это тебе?

Не укрылось от внимания разведчиков и то, что происходило вдали, у разрушенного входа в главный шурф каменоломен. Там враги устроили что-то вроде колодезного журавля, при помощи которого они сбрасывали вниз, в подземную крепость, мины. Кое-где на поверхности каменоломен стояли высокие треноги, очевидно для бурения. К юго-западу от каменоломен, на шоссе, которое вело в Феодосию, скопилось много машин; сюда же подвозили орудия. Очевидно, в Старый Карантин прибывали войска. Немцы что-то затевали. Может быть, Ланкин уже знал, к чему готовятся гитлеровцы. Надо было во что бы то ни стало разыскать его.

Мальчики и прежде знали дом сестры Ланкина, в котором теперь жил бывший комендант каменоломен. Они были у него в этом доме накануне ухода отряда под землю, когда Зябрев посылал их оповестить об этом партизан, живших в поселке. Из осторожности они сначала прошли мимо домика Ланкина, заглянули как бы невзначай во двор, но не заметили там ничего подозрительного. Только после этого они вернулись обратно и постучались в дверь.

За дверью раздались шаги, загремел железный шкворень.

– Ну, теперь ты молчи, я буду говорить, как комиссар велел, – успел сказать Володя Ване, и в это мгновение дверь приоткрылась.

Из нее высунулась женщина, простоволосая, в накинутом на плечи платке. Она вопросительно взглянула на мальчиков:

– Вам, хлопчики, чего?

Володя быстро проговорил, как требовалось:

– Мы к вам, тетя, насчет овса. У нас коней кормить нечем, а у вас, говорят…

Женщина быстро оглядела двор, втянула обоих мальчиков за собой в сенцы, захлопнула дверь, заложила ее шкворнем и исчезла в горнице, оставив разведчиков одних.

В сенцах было темно почти так же, как в каменоломнях. Но сейчас же открылась дверь из комнаты, показался невысокий, чуть горбатый человек, в котором ребята сразу узнали Ланкина.

– Заходите, заходите, дружочки. Ну вот, хорошо! А то уж я тревожился. Столько дней никого…

– Мы к вам пришли узнать насчет овса, – многозначительно сказал Володя.

– Да ладно уж тебе, – Ланкин махнул на него рукой, – вы садитесь лучше… Люба, дай оттуда табуреточку… Что ты мне темнишь, не знаю я вас обоих, что ли?

– У нас, дядя, кони не кормлены, а у вас, говорят… – не сдавался Володя.

– Брось ты это, – добродушно сказал Ланкин, – я к тебе, видишь, и так с полным доверием. Я ж тебя там видел. Да и заходили ко мне, когда вас командир посылал. Тебя вроде Вовой кличут. Верно?.. Ну, а уж тебя, Ваня, говорить нечего, еще таким вот помню. Ну, давай быстро, выкладывай все. Как у вас там? Наделали вы немцам дел. Тут такой был переполох, целая ярмарка! Начальство их приезжало. Войска нагнали! Всех, кто от каменоломен близко жил, выселили. И меня с ними. А домишко мой подорвали. Уж я бился, бился, как опять с вами связаться… Ну, а что теперь Александр Федорович затевает?

Мальчики переглянулись. Ваня вздохнул тяжело, а Володя, опустив глаза, перебирал шапку в руке.

– Дядю Сашу похоронили, – проговорил он еле слышно.

– Это как же!.. – Ланкин подался весь вперед, голова его совсем ушла в плечи. Он схватился за нее руками. – Это как же, детки, беда такая случилась? Как же вы там Александра Федоровича-то не уберегли? Ведь человек-то уж очень прекрасный…

Он сразу стал маленьким, сгорбился пуще прежнего.

– Слышала, Люба? – крикнул он в соседнюю комнату. – Ах ты, горе-то какое! Кто бы думал… Ах, беда!.. Кто ж теперь вместо него?

Мальчики передали все, что наказывал Лазарев, рассказали о положении в каменоломнях. Ланкин выслушал это и посоветовал скорей возвращаться в подземную крепость. Он сообщил, что Керчь занята немцами.

Шестнадцатого ноября, когда фашисты были уже на Митридате, рассказывал Ланкин, из города вырвалась последняя грузовая машина. На ней покинули город секретарь горкома партии, командующий военными силами и председатель горсовета.

Немцы обстреляли машину трассирующими пулями. Теперь гитлеровцы везде ищут партизан. Расклеены приказы, в которых всем велят заделать каменными стенами все подземные ходы, катакомбы, даже подвалы и погреба. За неисполнение – расстрел. Опасаются каждой дырки в земле: вдруг оттуда партизаны полезут…

Ланкин сказал также, что гитлеровцы, по его наблюдениям, готовятся к штурму каменоломен. Они тщательно обследуют все лазы. Кто-то из местных оказался, видно, предателем, показал ходы. Немцы подтаскивают артиллерию, ночью освещают ракетами и прожекторами весь район над каменоломнями. Среди фашистов ходит слух, что под землей скрывается целая партизанская армия. Со вчерашнего дня к району каменоломен беспрерывно подвозят орудия, боеприпасы. Над главным шурфом даже звукоуловители поставлены. Весь район по ту сторону шоссе, примыкающий к каменоломням, объявлен запретной зоной. Вокруг расставлены часовые. Сегодня туда привезли бетономешалки – должно быть, хотят наглухо замуровать все выходы, чтобы партизаны оказались в ловушке.

Ланкин повел пионеров на чердак. Здесь у него оказался припасенный, сверху прикрытый соломой, сильный артиллерийский бинокль. Ланкин дал мальчикам по очереди посмотреть в него. Через слуховое окно можно было разглядеть часть района над каменоломнями.

– Вон, видишь? Справа, – пояснил он, – у вас там как раз под тем местом приходится сектор «Волга». Вот они, видно, через ту штольню к вам зайти хотят. Сектор «Киев» отсюда плохо видать, но я вечером выходил, заметил и там скопление. Так что скажи Лазареву: они вас штурмовать будут с обоих секторов. Да и с центрального, видно, собираются нажать на вас. Пусть ваши подготовятся. И вы давайте скорей, а то могут и сегодня… Кто знает…

– А больше насчет овса ничего не надо передать? – спросил Володя, считавший, что разговор звучит уж слишком просто.

Ланкин даже огорчился:

– Опять ты мне насчет овса! Я ему уже полчаса все разъясняю, а он заладил про овес. Ты вот лучше погляди… Как там, с того краю, где вы вылезли, ничего не замечаете? А то как бы вас на обратном пути…

Володя навел бинокль на дальний край возвышенности, где находились каменоломни. В большом светлом круге, в центре которого маячил черный крестик, а рядом стояли нанесенные на стекле палочки делений и цифры, он увидел казавшееся совсем близким шоссе, знакомую местность и… Бинокль качнулся в его руках. Володя не сразу опять смог найти нужную точку. Он ясно увидел, что в том самом месте, где они утром вылезали из-под земли, движутся темно-зеленые фигуры гитлеровских солдат.

Обратный путь был отрезан.