Текст книги "Улица младшего сына"

Автор книги: Лев Кассиль

Соавторы: Макс Поляновский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

И даже соображениями о новой рекордной модели, которую достроил сейчас Володя, поделился он со Светланой. И вот на тебе!.. Подвела при всем честном пионерском народе. Хорошо еще, что рядом было открыто окно, а класс помещался на первом этаже… Дядя Ким, вернее всего, даже не понял, к чему был весь разговор…

Придя в «ЮАС» и просмотрев работы новичков, к которым он теперь был приставлен уже инструктором, кое-кого похвалив, кое-что исправив, сделав нужные замечания, Володя отправился к своему столу. Над ним парила подтянутая к потолку, уже совершенно готовая, великолепная модель, о которой он только вчера с таким увлечением рассказывал Светлане Смирновой. На фюзеляже изящной, крупной узкокрылой модели, представлявшей собою чудо «юасское», он еще вчера после прогулки со Светланой вывел красной лаковой краской: «С+С». И в журнале «ЮАС» было записано, что инструктор В. Дубинин закончил опытную модель индивидуального типа – «С+С». Это должно было означать: «Сверхскоростная». Так объяснил всем Володя. Что это обозначало на самом деле – мы сохраним в тайне.

В воскресенье на Митридате должны были состояться городские состязания авиамоделистов. Модель «С + С» и предназначалась для этих состязаний, на которых должна была присутствовать чуть ли не вся школа, все «юасы», пионеры других школ и учителя. Уже много дней мечтал об атом соревновании Володя. Он был уверен в своей новой модели. Несколько раз опробовал ее во дворе. Вместе с верным Женей Бычковым ходил пускать модель на склонах Митридата. Никогда еще не было у него такой удачной конструкции, и он представлял себе, как его самолетик пронесется над зрителями, собравшимися на склонах Митридата, и все увидят на его борту заветные буквы. Но только одна Светлана Смирнова, которой он еще вчера намекнул, как будет называться модель, поймет секрет обозначения.

Он вспомнил весь вчерашний разговор, когда он сказал: «Знаешь, как я назову модель?» А она спросила: «Как?» И он, идя по тротуару, как полагалось по их правилам, на расстоянии полутора метров от нее и глядя в другую сторону, сказал: «С+С».

«А что значит: „С+С“?» – спросила Светлана. И он ужасно обрадовался, заметив, что она краснеет. Он ответил: «Это значит: „Сверхскоростная“. – „А-а, вот что“, – протянула Светлана, и Володя с удовольствием отметил, что она разочарована. Тогда он поспешил добавить: „Ну, возможно, что это в еще кое-что значит. Только то уж мое дело“. – „Это что же, секрет?“ – с надеждой спросила она. И он ответил: „Да, это мой личный секрет“. А она как будто даже рассердилась: „Ну и пожалуйста, секретничай сам с собой!“

И так хорошо было вчера! Море стало уже по-летнему голубым. Приближалось Первое мая. И Светлана сама попросила Володю, чтобы он помог оформлять школьный спектакль.

Володя постоял минутку, разглядывая снизу парившую на тросике модель, потом снял ее, укрепил на столе. Он любовно и горестно осмотрел ее, провел пальцем по буквам, выведенным на борту фюзеляжа, задумался, потом вздохнул, решительно пододвинул к себе баночку с белой эмалевой краской и принялся тщательно замазывать заветную марку модели.

– Раз так – пусть будет называться «Черноморец»!

И он пошел за новой краской.

До воскресенья Володя не разговаривал со Светланой и избегал ее. А она, заметив это, при встрече задирала свой остренький подбородок и отворачивалась, приопустив ресницы.

На состязание все же она пришла. Правда, пришла она в сопровождении Славы Королькова, того самого семиклассника, на котором когда-то прокатился верхом Володя, заступившись за обиженного малыша.

Володя не хотел смотреть в ее сторону.

Он пришел на гору позже всех. Давно уже явились сюда «юасы», пришли ребята из школы № 2, где был хороший кружок авиамоделистов. Собралось много народу. Пахнущий морем ветер, ровный и теплый, шевелил большой голубой флаг с золотыми лучами, поднятый над вершиной горы. Под флагом выстраивались «юасы» с белокрылыми моделями в руках. Ярко горели на солнце пионерские галстуки. Расположившиеся неподалеку от часовни Стемпковского музыканты играли марш на горячих, согревшихся от солнца трубах. Пахло свежей весенней травой. Птицы носились над Митридатом, словно поддразнивая «юасов» и зовя их помериться силами в воздухе.

Володя не стал в строй авиамоделистов. Воспользовавшись правом старшего, уже бывалого конструктора, он пришел последним к месту старта, закрыв фюзеляж модели газетой. За столиком, на котором стоял рупор-мегафон, сидели Николай Семенович и главный судья состязаний из Городского комитета физкультуры.

– А-а, ну вот… и Дубинин явился, – приветствовал его Николай Семенович. – Собирается сегодня, товарищ Павшин, рекорд городской побить… Ну как, Дубинин, в порядке?

Товарищ Павшин, сдвинув козырек белой фуражки на глаза, чтобы заслонить их от солнца, посмотрел на Володю в стал искать его фамилию в журнале состязания.

– Дубинин?.. Ага… Дубинин Владимир. Модель «ЮАС» Дома пионеров. Тип фюзеляжный. Марка «С+С».

– Нет, нет! – заспешил Володя. – Я переменил!..

– Что переменил? – удивился Николай Семенович.

– Я название переменил, – тихо сказал Володя. – У меня теперь называется «Черноморец».

– Ну, «Черноморец» так «Черноморец», – согласился товарищ Павшин, вписывая в графу новое название модели. – Так и запишем. Так и объявлять?

– Да.

Сперва проводились полеты моделей, построенных новичками, которые сдавали нормы «юасов». Одна за другой взмывали в воздух легкие конструкции. Одни долетали до отмеченной на траве черты, другие опускались перед ней, третьи приземлялись далеко по ту сторону ее. Инструкторы отмеривали рулеткой расстояние, кричали цифры. Товарищ Павшин записывал в книжечку, а Николай Семенович заносил результат в журнал. Потом объявили, что начинаются состязания моделистов на дальность полета. Павшин вызвал на старт записавшихся. Первым вышел к черте старта высокий восьмиклассник из школы № 2, славившейся своими моделистами.

– Начинаем состязание на дальность полета опытных фюзеляжных моделей с резиновыми двигателями! – объявил судья Павшин. – На старте Николай Аржанец, авиакружок школы номер два. Модель собственной постройки, марка «Змей Горыныч».

Девочки из школы № 2 бурно зааплодировали. «Юасы» выжидательно молчали. Аржанец, плечистый стройный подросток, в полосатой футболке с белыми манжетами и воротничком и в черных матросских клешах, вышел на белую линию старта, держа перед собой обеими руками огромную модель с широкими крыльями и далеко вылезающим вперед центропланом. Крылья и фюзеляж были затейливо разрисованы: по борту тянулась зигзагообразная желто-зеленая полоса, вдоль крыльев шли красно-черные зубцы. Зеленый хвостовой киль, на котором были вычерчены такие же зубцы, походил на какой-то странный, вычурный драконий гребень.

– Ну и страховида! – зашептались «юасы».

– Прямо дракон какой-то… Жуть!

Аржанец закрутил резинку своего мотора и встал на черте, подняв над головой свою клювастую и словно хищную модель, скосив глаза к столу судьи и ожидая команды. Володя ревниво следил за каждым движением Аржанца. Он ясно услышал, как стоявший подле Светланы Смирновой Слава Корольков прищелкнул языком, показывая на модель Аржанца:

– Этот сейчас даст всем жизни! Настоящий Змей Горыныч. Всех заклюет!..

На что Светлана неожиданно ответила, пожав прямыми плечами:

– Посмотрим! На всякого Змея Горыныча есть свой Добрыня Никитич.

– Хо! Здорово! – восхитился Корольков. – Тогда уж надо, чтобы его послал Владимир Красное Солнышко.

– А может, и Владимир найдется, – многозначительно произнесла Светлана, как показалось Володе, нарочно громким голосом.

Володя с благодарностью посмотрел на нее. Он уже пожалел, что сгоряча замазал прежнее название. Ведь Светлана еще ничего не знала и, наверное, ждала сейчас минуты, когда в воздухе появится модель «С + С».

Но тут он услышал резко прозвучавшие слова команды и увидел, как Аржанец запустил свою модель. Она понеслась по прямой, качая широкими крыльями, потом стала забирать вверх. Гул пошел по толпе зрителей. Прикрыв ладонью, как козырьком, глаза, зрители любовались круто возносившейся моделью. Однако Володя опытным глазом подметил, что модель Аржанца слишком широка в крыльях – не по мощности мотора, – и от этого ветер качает ее в полете. Восхитивший же несведущих зрителей крутой уход модели в небо был только пустым эффектом, потому что сила мотора тратилась зря, впустую, он не мог далеко утянуть модель, и длина полета скрадывалась, теряясь на подъеме. Он видел, как модель Аржанца круто пошла вниз. Все вокруг зааплодировали. Володя из-за своего маленького роста не мог сначала рассмотреть за головами впереди стоявших, где приземлилась модель его конкурента. Потом он увидел, что помощники судьи бегут уже далеко за тем местом, где опускались модели новичков.

– Сто пятьдесят шесть метров! – объявил через рупор Павшин. – Николай Аржанец установил новый городской рекорд при первой же попытке…

И сейчас же Володя вдруг услышал, будто кто-то над самым ухом его гулко произнес:

– На старт вызывается Дубинин Владимир, клуб «ЮАС» Дома пионеров. Модель собственной конструкции скоростного типа. Марка…

Павшин, оторвавшись на мгновение от мегафона, наклонился над журналом, лежавшим на столе. Володя увидел, как порозовела от волнения Светлана. Эх, зачем он все это сделал?..

– Марка «Черноморец!» – прочел наконец Павшин. Володя боялся взглянуть в сторону Светланы, но чувствовал щекой, что она не сводит с него глаз. А «юасы» вокруг шептались:

– Какой «Черноморец»? Он же прежде «С+С» назывался?

Ребята из школы № 2 насмешливо крикнули сзади:

– Боялся, верно, что выйдет СОС! Спасите наши души!

– Или бы подумал кто, что это по-латыни написано: вышло бы «муха цеце»…

Володя плотно стал на стартовую черту. Правую руку с моделью он вскинул над головой, а пальцами левой руки плотно зажимал так и норовивший вырваться винт с круто поставленными, искусно выточенными, полированными лопастями. Тугая красная резина мотора была им закручена до отказа. Зрители с удивлением рассматривали не совсем обычного вида аппарат: длинный узкий фюзеляж, острые крылья, скошенные назад углом. Володя почувствовал сзади на плече легкое прикосновение. Он быстро оглянулся. За ним стоял Николай Семенович. Он заметно волновался.

– Стабилизатор проверь, – шепнул он Володе. – Не погнулся?

Павшин поднял мегафон ко рту, обратив его издали раструбом к Володе. И опять Володе показалось, что кто-то возле самого уха его гудящим басом изрек:

– Готово? Приготовился! Внимание! Старт!

Володя, стоявший до этого левым плечом вперед, круто развернулся, отбрасывая в сторону левую руку, и упругим толчком мгновенно вытянутой правой руки запустил модель в воздух.

Многим показалось, что маленький загорелый паренек с необыкновенно большими глазами, только что державший над головой красивую птицеобразную игрушку из тонких планок и бумаги, проделал на глазах у всех какой-то непонятный фокус: в первую секунду показалось, что модель вообще исчезла и Володя только сделал вид, что выпустил ее из рук. Но вот мальчишки закричали:

– Вон!.. Вон она летит! По-над склоном!.. Ух, чешет как!..

Тугая резина, раскручиваясь, вращала винт с огромной скоростью, и легкая узкокрылая модель летела с непостижимой быстротой – точно по прямой линии. Она летела близ земли, неслась, как стриж, и многие мальчишки опять не выдержали, опять помчались вслед за ней, чтобы видеть на месте, как она будет приземляться.

Володя стоял с бледным, сосредоточенным лицом, замерев в позе метателя – как пустил модель, так и остался стоять с вытянутой вперед правой рукой.

А искусно рассчитанная модель пронеслась давно уже над красным флажком, отмечавшим место приземления модели Аржанца, и все еще летела, будто уже касаясь земли, но на самом деле не задевая ее. Потом она легла грудью на траву, мягко заскользила по ней и, наконец, остановилась.

Все помчались туда, обгоняя друг друга, спеша узнать результат. Бежали помощники судьи, разматывая на ходу рулетку.

Володя ждал на линии старта. Он повернул голову вправо.

Светлана, приподнявшись на цыпочки, старалась рассмотреть, что происходит у того места, где опустилась модель. Она стояла одна. Слава Корольков убежал со всеми.

Но вот все, шумно переговариваясь, стали подниматься по склону. Впереди карабкался, обгоняя других, запыхавшийся Николай Семенович. Он бережно нес в обеих руках Володину модель и спешил к столу судьи. Прошла еще одна минута, и гулкий голос оглушил Володю:

– Модель Владимира Дубинина, клуб «ЮАС» Дома пионеров, «Черноморец» пролетела двести восемьдесят четыре метра. Таким образом, рекорд Николая Аржанца продержался только пять минут. Новый рекорд принадлежит Владимиру Дубинину и равен, повторяю, двумстам восьмидесяти четырем метрам.

Аржанец отказался повторить попытку, так как видел, что модель его уступает дубининской по дальности полета. Он подошел к Володе и великодушно потряс ему руку. Все кругом аплодировали. Володя прошел к столу, принял в свои руки модель, бережно осмотрел ее, поворачивая в разные стороны, и тут раздался противный, ехидный голос Славы Королькова:

– Эй ты, «Черномрец»!..

Сперва никто не понял. Многие обернулись к долговязому парню, на которого вдруг ни с того ни с сего напал смех.

– «Черномрец»!.. Ой, помру! Ой, лопну!.. – надрывался он.

– Ты что? Покушал чего-нибудь лишнего? – спросил кто-то. – Чего ты гогочешь?

Но длинный Славка, будучи уже не в силах говорить, только показывал пальцем на Володину модель.

Женя Бычков, с негодованием взиравший на корчившегося от смеха Королькова, посмотрел, на что он показывает, – и обмер. На левом борту рекордной модели Володи Дубинина было действительно рукой конструктора намалевано: «Черномрец».

Верно, от волнения и второпях Володя вчера ошибся…

Заметив, как изменилось лицо приятеля, Володя сам внимательно прочел надпись на борту модели и побагровел.

Никогда еще ни одна его грамматическая ошибка не обнаруживалась так не вовремя. Ни разу, ни в диктанте, ни в домашней работе, ни одна на свете буква так не подводила Володю…

А вокруг уже слышалось:

– Хо-хо!.. «Черномрец»!..

– «Черномрец»! И жнец, и швец, и в дуду игрец!.. Ловко!..

Глаза у Володи сверкнули такой решительной яростью, что самые насмешливые невольно отступили. Славка Корольков, хорошо помнивший характер Дубинина, быстро спрятался за чью-то спину. Володя, упрямо выпятив нижнюю губу, швырнул свою модель на землю, поднял ногу… Еще бы мгновение – и сверхскоростная, рекордная, только что снискавшая славу острокрылая модель была бы растоптана. Однако чьи-то сильные руки подхватили Володю сзади под мышки и оттащили в сторону. Это подоспел Николай Семенович.

– Брось ты, Володя, опомнись! Что ты?.. – успокаивал его инструктор, сам сейчас похожий на обиженного мальчика.

Но Володя рванулся у него из рук и опрометью побежал вниз но склону Митридата.

Женя Бычков осторожно поднял с земли модель, обдул ее, покачал головой, поправил изогнутый хвост и понес к судейскому столу.

Перепрыгивая через камни, скользя по осыпям, Володя бежал вниз. Он был уже внизу митридатской лестницы, когда услышал торопливо:

– Володя!..

Посмотрел – Светлана.

Первым движением его было убежать скорее прочь. Но это было бы уже откровенной трусостью. И он остановился, тяжело дыша, в упор глядя в лицо девочки широко раскрытыми глазами.

– Ну, чего тебе, Смирнова? Можешь смеяться сколько влезет… Пожалуйста. Жду от тебя!..

– Знаешь, Дубинин… – заговорила она, слегка запыхавшись, но начиная, видимо, уже давно заготовленную фразу. – Я тебе, Дубинин, хочу вот что сказать…

Она обрывала листья с веточки акации, которую теребила в руках.

– Ну, говори, про что хотела, – сказал Володя.

– Я хотела перед тобой извиниться, Дубинин, – сказала Светлана. – Я тогда на сборе это зря спросила. Вот… Я открыто в этом сознаюсь. Хватит с тебя?

– Эх, Смирнова, и характер же у тебя! Хуже, чем у твоей матери еще, честное слово! Она усмехнулась, подняв брови.

– А у тебя, думаешь, характер – мед?.. «Мы – Дубинины»! – передразнила она.

Володя невольно улыбнулся – так смешно она его подловила.

– Ладно. Давай уж мириться, – стараясь скрыть за снисходительностью смущение, предложила Светлана, Он протянул ей руку.

– Я отходчивый. Зла не помню, – проговорил он и рассмеялся.

– Отходчивый… – протянула она лукаво, – а название небось изменил… Вот сам себя и наказал! Эх ты, Черномрец!..

– Слушай, Смирнова, – грозно зашипел Володя, сжимая кулак, – я ведь не посмотрю, что ты председатель штаба, а так стукну…

– Ну на, стукни!.. – Она вызывающе подошла к нему, закинула голову. – На, стукни!..

– Ну, скажи еще только раз!

– Могу три раза: Черномрец! Черномрец! Черномрец!..

Володя в один миг взлетел вверх по лестнице, оказался на высоком боковом уступе, подошел к самому краю каменного отвеса и крикнул сверху:

– Проси прощения три раза, а то сейчас прыгну отсюда и разобьюсь!

– Да ты что, с ума сошел, Дубинин?! Слезь сейчас!..

– Проси прощения, а то прыгну. Знаешь мое слово? Ну! Считаю до трех!..

Светлана, помня многие другие происшествия, бывшие с Володей, почувствовала в его голосе такую сумасшедшую решимость, что поспешила сдаться:

– Ну хорошо, пожалуйста. Прости меня!…

– Еще два раза, – неумолимо потребовал Володя. – Ну! Считаю!..

– Прости меня! Прости меня!.. – послушно произнесла Светлана. – Ну и дрянь ты, Володька!

– А чтобы ты не думала, что я не спрыгнул бы, – добавил Володя, – так вот смотри теперь…

Он присел на корточки, схватился за край, повис, спустив ноги, и, оттолкнувшись руками, прыгнул вниз.

– Обманули деточку – не дали конфеточку! – поддразнил он. – Зря прощения просила: тут для меня и невысоко совсем.

Они спускались вниз, перепрыгивая через ступеньки. Горизонт вокруг суживался, дома уже начинали загораживать море.

Дышавшая весенним пахучим теплом земля радушно встречала их, вернувшихся с ветреных высот… Обоим было очень хорошо.

– Я тебя, между прочим, еще не поздравила, – сказала Светлана. – Ты же рекорд поставил.

– Да уж рекорд!.. Черномрец!

– Ну брось про это вспоминать, это пустяки. А все-таки молодец, что этого, из второй школы, перекрыл!

– Я хочу теперь еще новую построить, на продолжительность полета.

– Молодец ты все-таки, Дубинин! Наверное, когда вырастешь, будешь конструктором.

– А ты кем хочешь быть?..

– Еще сама не знаю… Да, забыла совсем. Раз уж мы помирились, так у меня просьба к тебе. У нас ведь, я тебе уже говорила, второго мая спектакль будет: «Аленький цветочек». Ты помоги нашим ребятам оформление сделать – ну, декорации там… И потом, еще нужно будет световые и шумовые эффекты.

– Ну что ж, это давай. Помнишь, как я вам вьюгу делал в «Снежной королеве»? Тетя Варя потом три дня пол отскрести не могла – все мой снег выметала. А ты участвуешь в спектакле?

– Участвую. Я играю ту самую купеческую дочку, которая во дворец Чудища Морского, Зверя Лесного попала.

– А кто Чудище играть станет?

– А Чудищем у нас Слава Корольков.

– Ну, это ему подходяще. Не стоит, правда, для него стараться, ну ладно, раз уж просят – сделаю вам…

Володя никогда не участвовал в школьных спектаклях. По его воззрениям, не совсем мальчишьим делом было обряжаться, представлять – вообще, как он выражался, разводить фасон перед публикой. Но он всегда охотно помогал по своей технической части: налаживал освещение, делал раздвижной занавес, развешивал декорации, изображал за сценой гром, бурю, сыпал снег – вообще ведал стихиями. На другой же день после разговоров со Светланой он взялся за дело.

Спектакль ставила сама Юлия Львовна. Она объяснила Володе, что от него требуется. Так как обходились очень простыми декорациями, то требовалось от Володи немногое: нужно было устроить за сценой гром и треск, когда появится Чудище Морское, и направить на него волшебным фонарем цветной луч – сперва зеленый, потом фиолетовый и багровый, вообще осветить как можно пострашнее… А когда страшилище безобразное, чудище мохнатое превращалось в прекрасного принца, надо было озарить его как можно ярче. Володя, признаться, немножко уж забыл содержание давно прочитанной им аксаковской сказки, и превращение Чудища в красавца его откровенно огорчило. Пока Славка Корольков ходил по сцене, волоча ноги, страшно искривив рот, горбясь, двигался раскорякой, хрипел и рычал – все вполне устраивало Володю; но когда Славка Корольков становился прекрасным королевичем и брал меньшую купеческую дочку, то есть Светлану, под руку и садился с ней рядом, – сказка решительно переставала нравиться Володе. В эту минуту ему самому хотелось сесть возле Светланы и сказать ей такое, чтобы она почувствовала, что и в невзрачном на вид человеке, который отставал от товарищей в росте, может быть высокая и прекрасная душа.

Когда на последней репетиции он засмотрелся на сцену и забыл сменить в нужный момент цветную бумагу в волшебном фонаре, Юлия Львовна рассердилась:

– Дубинин, Володя! Что ты зеваешь? Почему ты не переменил цвет? Ты нам все эффекты сбиваешь! Ты запомни, как только Светлана скажет: «Ты встань, пробудись, моя сердечный друг, я люблю тебя, как жениха желанного!» – ты сейчас же убирай прочь всю зелень, давай яркий свет, прямо на Славу… А ты, Слава, сбрасываешь шкуру Чудища и появляешься Королевичем прекрасным.

Вот тогда у Володи и возник коварный план. Он решил за все отомстить Славке. «Ладно, – соображал он, – я тебе сделаю эффект! Я из тебя сделаю Королевича прекрасного! Ты у меня сам будешь дядька Черномрец! Попомнишь, как смеяться!.. «

В этот день Валя, вернувшись с комсомольского собрания, застала Володю в постели. Он спая, уткнувшись щекой в подушку, что-то бормоча сквозь сон. Рядом с ним на стуле лежала взятая без спросу у сестры книга, которую Володя читал на ночь. Это был Тургенев – «Первая любовь».

Второго мая состоялся спектакль.

Володя с утра ушел в школу. Он носился с молотком в кармане, зажав в зубах гвозди, хотя Юлия Львовна уже два раза сделала ему замечание, что это негигиенично. Он таскал стремянку, вывинчивал и ввертывал на место лампочки, протягивал веревки, на которые должны были вешать декорации.

К вечеру гости заполнили большой школьный зал. Собрались ученики старших классов, пришли родители. Володя смотрел через дырочку занавеса в зал, который был сейчас уже отделен этой колеблющейся волшебной препоной. И весь мир теперь раскололся надвое: на то, что происходило по ту сторону пыльной материи, в гудящем зале, и на то, что, пока еще втихомолку, творилось здесь, по эту сторону занавеса, на дощатом настиле школьной сцены, а также рядом в одной из комнат, где перед зеркалом стояла в красивом платье, распустив золотые косы, Светлана, а вокруг нее суетилась утратившая свою обычную, слегка медлительную строгость Юлия Львовна.

– Дубинин, – услышал Володя, – давай третий звонок!

Так как в Володины обязанности входило и звонить, он громко затрезвонил в большой колокольчик, врученный ему тетей Варей. Потом он кинулся за боковую кулису, откуда можно было управлять занавесом и давать освещение на сцену.

В зале постепенно стихало. Юлия Львовна с книжкой в руке подошла к Володе, прислушалась и сказала:

– Открывай, Дубинин!

А сама стала за кулисой, готовая, если надо, подсказать текст роли исполнителям.

Володя быстро потянул вниз шнуры, занавес судорожно раздернулся, из зала пахнуло нагретой духотой, а на сцене толстый купец, оправив под рубахой затянутую поясом подушку и пошевелив мочальную бороду, сказал голосом Аркаши Кругликова:

– Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецким делам за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство…

Потом он стал спрашивать своих дочерей, каких гостинцев им привезти из заморских земель. Восьмиклассница Шура Филимонова, игравшая старшую дочь, попросила золотой венец с самоцветными камнями; Ася Цатурова, игравшая вторую, среднюю, дочку, выпросила себе туалет из восточного хрусталя… Пока они разговаривали с купцом, Володя глаз не спускал со стоявшей поодаль Светланы и все время направлял на нее свой волшебный фонарь. Юлия Львовна несколько раз брала его за руку и тянула в сторону, чтобы он освещал и других купеческих дочек. Володя в знак согласия кивал ей головой, но тут же тихонько возвращал луч к меньшей дочке. А когда Светлана, то есть меньшая дочь, попросила себе лишь аленький цветочек, краше которого нет на всем белом свете, он направил на нее луч через розовую прозрачную бумагу, оставшуюся от прошлогодней елки. И всем показалось, как был уверен Володя, что Светлана сама стала похожа на аленький цветочек.

Спектакль был очень хлопотливым для Володи. Ему пришлось греметь железным ведром, изображая гром, трясти над головой конторскими счетами, бить ногой в пустой ящик, сводить вместе концы электрических проводов, чтобы получалась вспышка, и в то же время делать это так, чтобы не перегорели пробки. Даже обидно было порой, что приходится так хлопотать ради этого Славки Королькова, который подавал свои реплики из-за сцены, припав толстыми губами к большому картонному рупору, потому что добрый, честный купец, попав во дворец Чудища Морского, Зверя Лесного, не должен был видеть хозяина, а мог только слышать ужасный голос его. Зато, когда в чертогах Зверя появилась меньшая дочь – смелая прекрасная девушка, пожертвовавшая собой ради спасения отца, Володя дал полный свет на сцену, заиграл волшебным фонарем, вставляя и вынимая цветные бумажки, и тут же свободной рукой стал пускать из-за кулис на сцену раскрашенных бумажных голубей, изображавших райских птиц. Юлия Львовна должна была опять вмешаться и внести справедливость в распределение света и тени на сцене.

Зал замер от ужаса, когда впервые вылез на сцену обливавшийся потом под вывернутой овчиной Слава Корольков. Он был поистине ужасен! Вместо глаз у него горели две лампочки от карманного фонаря (батарейка была спрятана под маской). Войлочный хвост и длинные когти из проволоки дополняли это безобразие. Володя не жалел зеленого, фиолетового, темно-синего целлофана, чтобы освещением своим придать Чудищу еще более отвратительный вид. Приближался центральный момент спектакля. Меньшая дочь стремилась вернуться во дворец великодушного Чудища, чтобы сдержать свое слово. А старшие сестры, как вы помните, обманули ее, перевели на час назад время, и она опоздала. Она вбежала на сцену тогда, когда, обхватив безобразными лапами аленький цветочек, там лежал уже бездыханный Зверь Лесной, Чудище Морское…

До чего же хороша была в этой сцене Светлана Смирнова! Она вбежала в приготовленный для нее Володей луч, такая легонькая вся, воздушная, словно сама возникла из света и роящихся в нем радужных пылинок. Она упала на колени, обняла тонкими руками безобразную голову Чудища, доброе сердце и славную душу которого успела полюбить, и звонким, как хрусталь, отозвавшимся во всех уголках зала голосом, от которого у Володи сразу запершило в горле, закричала:

– Ты встань, пробудись, мой сердечный друг! Я люблю тебя, как жениха желанного!..

И в эту минуту Володя вдруг почувствовал, что надо быть отъявленным негодяем, чтобы испортить такую сцену. Нельзя насмехаться над этими прекрасными словами, опоганить сказку глупой выходкой, осквернить то чудесное волнение, которое от слов меньшой купеческой дочери передалось и ему самому и всему залу, застывшему в мертвой тишине. Сказка победила всех, в Володя не мог с ней бороться… И как только Слава Корольков под торжественный гром Володиного ведра и победный стук его ящика вскочил на сцене, сдирая с себя душную овчину, в предстал перед всеми в образе красавца королевича, Володя, открыв все заслонки в фонаре, дал на него полный свей

А потом он без конца дергал то за один, то за другой шнурок занавеса, сдвигая и раздвигая его, потому что зрители без конца вызывали участников спектакля. Взявшись за руки, они выходили кланяться. И Володя, уже никому не завидуя, восторженно раздирал надвое занавеси и тут же хватал свой фонарь, чтобы осветить кланявшуюся в зал счастливую, румяную Светлану. А зал все хлопал и хлопал. Вывели за руки на сцену Юлию Львовну. Она поправляла белые волосы, моргала, когда Володя направлял на нее луч.

Из зала несли букеты. Была уже весна. Благоухали розы, сладостно пахла сирень. И все в этот вечер были счастливы.

Юлия Львовна, уставшая, но очень довольная, собрала Светланины вещи и уже выходила из школы, когда у подъезда в сумраке майского вечера к ней подошел кто-то с огромным букетом сирени. Юлия Львовна со свету не сразу разглядела лицо подошедшего.

– Это ты, Дубинин?

Володя неуклюже держал букет в опущенной руке, цветами вниз, как веник.

– Вот… – проговорил он, – это от меня – вам.

– Светлана! – крикнула в темноту Юлия Львовна. – Иди сюда, Володя нам букет преподносит!

– Это от меня вам, Юлия Львовна, – настойчиво повторил Володя.

Юлия Львовна взяла у него огромный букет и зарылась лицом в душистую, влажную сирень.

– Какие чудесные цветы, Дубинин!

– Бывают и лучше, – баском сказал Володя и, помолчав немного, добавил: – Это я потому, что у меня новость хорошая сегодня, прямо хоть «ура» кричи, Юлия Львовна! Тут была одна строгая такая из гороно: она сказала, что меня за работу с «юасами» и за новую модель в Артек посылают. Как учиться кончим, так и поеду. Спокойной ночи вам!..