Текст книги "Улица младшего сына"

Автор книги: Лев Кассиль

Соавторы: Макс Поляновский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Его вывел из тяжелого оцепенения голос Зябрева: – Ну, за чем дело стало? Жученков, Манто! Отправляйте своих людей на участки для работы.

И люди стали расходиться молча, еще ниже пригибая голову, будто и своды подземных лагерей опустились, стали ниже под тяжестью чудовищного зла, глухо рычащего на их родной земле, там, наверху…

Глава VII Внизу и наверху

Половину следующего дня мальчики провели также в работе под началом дяди Яши. Кончили возиться с сухарями, пришлось перебирать сухие грибы, перетаскивать ящики с консервами на более удобное место.

Гул наверху все усиливался. Ребята пытались пробраться к одному укромному лазу, чтобы выглянуть наверх, но часовой в верхнем горизонте не пустил их, да еще пригрозил, что позвонит в штаб. Пришлось вернуться.

Когда шли обратно на нижний горизонт, из-за поворота одной галереи вдруг показался незнакомый человек. Мальчики мигом юркнули за угол бокового хода.

– Гэй, хлопчики! – донесся к ним голос из темноты. – А ну ходите до меня, а то я тут блукаю-блукаю, нияк не могу на волю выйти!

– Молчи! – прошептал Ваня, прикрывая ладонью свет фонаря.

– Надо нашим сказать сейчас же, – решил Володя.

И оба со всех ног кинулись обратно к часовому, который не пустил их на верхний горизонт. Часовой тотчас же позвонил в штаб. Оттуда пришли Иван Захарович Гриценко и Шульгин.

– Кто здесь ходит? – крикнул дядя Гриценко в темный коридор, где слышались шаги неизвестного.

– А с кем имею честь? – донеслось оттуда.

– А ну слушай! – рассердился Гриценко. – Я с тобой шутковать времени не имею! Выходи сюда, на свет, к фонарю. Тогда вот и будешь иметь честь.

Очевидно, хозяйский, спокойный тон дяди Гриценко подействовал на неизвестного, и через минуту в свете фонаря показался молодой остроглазый парень со знаками старшего сержанта в петличках, в плащ-палатке, наброшенной на плечи, и расстегнутой гимнастерке, под которой была видна тельняшка. В руке он держал автомат.

– Слухайте, деды, – примирительно сказал подошедший, – я сюда зашел, а обратно ходу не знаю. Я с нашими от немцев отбивался, а патроны у меня все… и гранату остатнюю кинул. Еле ушел. Загнали они меня сюда, к чертям в пекло.

– А ты насчет чертей полегче, а лучше доложи как полагается, кто такой! – строго приказал дядя Гриценко, медленно поднимая винтовку.

– Старший сержант роты морской пехоты Сосюра Степан… Прибыл без вашего приказания! – Он усмехнулся и покачал головой, поморщившись. – Ну некуда мне, деды, деваться, некуда! Может, вы мне дорожку скажете, как на волю выйти? Там же наши погибают…

– А ну идем с нами! – скомандовал дядя Гриценко и добавил слегка подобревшим голосом: – Выходит, вроде в нашем полку прибыло.

Так партизанский отряд пополнился еще одним человеком – комсомольцем Сосюрой.

Через полчаса в штаб привели еще одного заблудившегося под землей. Это был моряк, интендант Александр Бондаренко. Вместе с бригадой морской пехоты, действовавшей на поверхности и отбивавшейся от наседавших гитлеровцев, он держал оборону возле одного из входов в каменоломни. Во время боя у него отказал автомат. Бондаренко отстреливался из пистолета. Фашисты отрезали его от товарищей; они окружили одинокого, но продолжавшего отстреливаться офицера. Бондаренко увидел среди камней спасительный ход, скатился в него и оказался в каменоломнях. Здесь он сейчас же начал приводить в порядок свой автомат. Тут его и застали обходившие галереи партизаны. В штабе тщательно проверили документы Сосюры и Бондаренко и предложили обоим пока остаться в отряде. Они с полной готовностью согласились. Истомленные бессонными боевыми ночами, обросшие, тяжело дышащие, оба еще неуверенно осматривались в подземелье. Глубоко запавшие глаза их доверчиво и внимательно смотрели в лица собравшихся партизан.

– Словом, пополнение прибывает, – радушно заключил Зябрев.

После обеда Манто подкатил свой мотоцикл к штабу и пристроил его в одной из маленьких тупиковых галерей. Володя помог ему тянуть провод в штаб. Вскоре, два раза стрельнув выхлопом и этим едва не вызвав тревогу в каменоломнях, мотоцикл дяди Яши весело затрещал, и в штабе над столом зажглась яркая электрическая лампочка, ввернутая Володей в патрон, пристроенный на потолке. И командир Зябрев, и комиссар Котло, и начальник штаба Лазарев, и главный подрывник Жученков, находившиеся в тот момент здесь, в штабе, – все хвалили Манто и его молодого помощника.

– От имени командования выражаю благодарность, – сказал Зябрев. – Освещение – лучше не надо! Только давайте-ка его выключим сейчас, а то от твоей электростанции, Яков Маркович, звуку больше, чем свету. Очень уж тарахтит движок твой. Нам до поры до времени давать знать о себе врагу – дело излишнее.

Воспользовавшись хорошим настроением командира, Володя, собравшийся было уже уходить, вернулся к столу, за которым сидел Зябрев.

– Можно мне сказать вам, Александр Федорович? Мы вот все – и Ваня, и я, и еще Толя Ковалев, – все, кто уже пионеры, мы сегодня решили, что вы нас должны послать в разведку. Мы ведь тут знаем все ходы… Сегодня даже лазили… И нас наверху не заметят совсем… И мы решили…

– Это кто же так решил? – поинтересовался командир.

– Ну, мы все так решили…

– Ага, – серьезно протянул командир, – вы решили? Ну, тогда все. Зови сюда всех, кто решал.

Через минуту Володя привел в штаб Ваню Гриценко и Толю Ковалева.

– Так, – сказал командир, оглядывая всех троих мальчиков. – Вот Дубинин Володя сообщил мне, будто вы решили, что мы должны вас послать в разведку. Верно это?

– Верно, – в один голос подтвердили Ваня и Толя.

– Вы решили, а мы, значит, должны? Так? – переспросил командир. Он встал и обратился к комиссару: – Ну, Иван Захарович, слезай со своего места. И ты, товарищ Лазарев, вставай. Наше дело теперь очень упростилось. За нас все решают. Нечего нам с вами и головы ломать… Прошу вас, товарищи, – сказал командир, поворачиваясь к ребятам. – Это я вам говорю, Володя, Толя, Ваня. Вот садитесь сюда. Ну, что ж стоите? Садитесь сюда.

Командир поднялся, подошел к ребятам и стал их подталкивать к табуреткам, которые стояли возле стола. Ребята слегка упирались, но сильные руки командира сграбастали их всех троих и перенесли к тому месту, где только что сидели сам командир, комиссар и начальник штаба. Затем Зябрев, все так же сохраняя серьезное выражение на лице, усадил всех на табуреты. Котло, Лазарев и Жученков уселись в стороне на койках и с любопытством следили за действиями командира.

– Ну, Дубинин Володя, – сказал Зябрев, – раз вы уже все решили, так действуйте. Вот ты, Дубинин, теперь командир, и ты отвечаешь за каждого из нас, за каждую из пятидесяти живых душ. Что бы ни случилось в каменоломнях, за все ты в ответе с этой минуты. За каждого человека с тебя спрос будет. И ответ тебе придется держать не только перед собственной совестью, но и перед всем народом, перед партией. Понял? Принимай дела. Вот тут все записано. Раз вы все так просто сами решили, так вам, верно, это дело проще дается, чем нам вот с товарищем комиссаром и начальником штаба.

В штаб, приподняв плащ-палатку, – висевшую у входа, заглянул Важенин. Он увидел командиров, сидевших на койках, и трех мальчуганов, которые хотя и восседали за командирским столом, но сейчас совсем не походили на начальников и, видно, не знали, куда им деваться. Важенин стал осторожно пятиться, убирая голову из-под завесы, но командир уже заметил его:

– Давай, давай, Важенин, заходи!

– Товарищ командир, – сказал Важенин, входя, – там, на секторе «Киев», движение какое-то в верхней штольне. Надо бы держать усиленный пост да так дело организовать, чтобы им питание туда носили, прямо на место, чтобы никто не отлучался. А потом, хорошо бы нам оружейную мастерскую поставить. От сырости затворы заедает… Потом я еще хотел сказать, товарищ командир…

– Вот ты со всем этим к нашим пионерам обращайся, – отвечал командир, – они за нас все решать взялись…

Володя и два его приятеля сидели за столом потупив голову: уши у них горели от конфуза. Они уже не чаяли выбраться отсюда. Володя впервые наглядно представил себе, какое это трудное и непомерно тяжкое бремя – быть в ответе за стольких людей, руководить ими, решать самые большие дела и тотчас же совсем малые, знать, что на тебя надеются люди и доверяют тебе свою жизнь, свою судьбу, свое дело. На одну лишь минуту и, конечно, ради шутки и поучения посадил его командир на свое место, а место это уже жгло Володю. Каково же было вот этому высокому, красивому человеку с черными блестящими глазами, который ни на минуту не снимал с себя такого бремени!

А Важенин, ничего не понимая, переводил взгляд с ребят на командира и обратно.

– Что же ты человека держишь, ответа не даешь? – спросил командир.

Володя встал за столом, оправил рубашку:

– Александр Федорович… ну что вы над нами смеетесь? Мы же не командовать хотели, а в разведку только просились.

– Значит, установим первое: с командованием ты пока что не справляешься. Вот человек к тебе пришел с простым делом, а ты не можешь дать распоряжение, а решать брался.

– А откуда же я знаю, Александр Федорович, насчет того, что он спрашивает?

– Верно, и я полагаю, что тебе знать про это неоткуда. Но беда, друг мой, что и в разведке-то ты пока не очень силен, как я подозреваю. И вряд ли ты так уж все хорошо знаешь о положении на поверхности, чтобы за нас все самому решать.

– Так мы ведь только попросились.

– Позволь, позволь! Вот свидетели есть. Ты как сказал? «Мы решили, что вы должны»… Это значит – вы решили, а мы должны. Так, что ли? Нет, брат, не так! Решать командование будет. – Он шагнул к столу, протянул над ним руку и легонько ладонью смахнул Володю с его места. – А ну-ка, герои, с чужого коня среди грязи долой! Не справляетесь, вижу. Давайте уж мы сами как-нибудь будем без вас разбираться да решать.

Зябрев посмотрел в переконфуженные лица мальчиков и вдруг залился своим заразительно-раскатистым, звучным смехом. Захохотал гулко комиссар, негромко засмеялся Лазарев. И тут смех разобрал всех присутствующих. Уже начал хихикать Толя Ковалев, и неуверенно улыбнулся, а потом фыркнул Ваня Гриценко.

Но Володя вдруг оттолкнул его в сторону, резко провел подбородком по плечу, рванулся к выходу. Важенин, раскинув руки, хотел было перехватить его, но Володя мгновенно нагнулся и проскочил под локтем Важенина.

– Обиделся малый, – сказал Зябрев.

– Ничего, простит, – добавил комиссар.

– Можете идти, ребята, – обратился командир к оставшимся мальчикам. – Скажите вашему Дубинину, чтобы зря не расстраивался. Если нужда придет – и вас отправим в разведку. Только прямо скажу: это уж в самом крайнем случае. А сегодняшний разговор вы запомните. Может быть, вам теперь яснее будет, кто должен решать, а кто обязан выполнять.

Выбежав под добродушный смех командиров из штаба, Володя едва не сбил с ног часового, стоявшего у входа, и бросился по направлению к своему штреку. Ему хотелось убежать подальше, побыть одному, чтобы в темноте отошли горевшие щеки. Но за поворотом тоннеля он чуть было не столкнулся с шедшими навстречу людьми. Свет фонаря на мгновение ослепил его, он зажмурился, но тут же разглядел партизан Шустова, Колышкина и еще двух, уже знакомых. Пятый, светлоглазый, совсем молодой, с лейтенантскими кубиками защитного цвета на петличках, в шинели, вымазанной белым, был незнаком. Лицо у него обросло редкой щетиной, он шел, неуверенно ступая, втянув голову в плечи, сгибаясь больше, чем требовалось, – как ходят люди, впервые попавшие в шахты. Володя прижался к стене, пропуская идущих. По обрывкам фраз, которыми обменивались партизаны и незнакомец, Володя понял: случилось что-то очень важное; и он повернул обратно к штабу, куда, должно быть, партизаны вели незнакомого лейтенанта. Он слышал, как Шустов говорил впереди:

– Тут спуск маленько, не зашибитесь, товарищ лейтенант.

А тот усталым, осевшим голосом допытывался:

– А долго еще идти-то? С дороги не собьемся?

– Как можно сбиться, товарищ лейтенант, тут каждая пупырочка на камне нам знакомая. Недалече осталось.

Володя бесшумно шел позади, жадно прислушиваясь к доносившимся до него словам.

Он не знал о том, какая трагедия разыгралась только что над каменоломнями.

Вторую неделю отступала с боями рота морской пехоты под командой старшего лейтенанта Петропавловского. Командование поручило морским пехотинцам прикрывать отход советских войск из Камыш-Буруна. Враги теснили роту со всех сторон; она была отрезана от моря и рассечена на части. Но ночью все, кто уцелел, снова собрались вместе, решив держаться до последнего патрона и выполнить приказ хотя бы по славной морской поговорке: «Погибаем, но не сдаемся!»

Недалеко от поселка Старый Карантин немцы окружили оставшихся в живых морских пехотинцев – их было всего лишь сорок два человека. Местность тут была холмистая, изрытая какими-то ходами, зиявшая провалами; обороняться здесь было удобно. Но что могли поделать сорок два человека, измученные многодневными беспрерывными боями, отрезанные от своих, потерявшие надежду на спасение и теперь думавшие лишь о том, как бы с честью умереть и подороже отплатить врагу за свою гибель! Командир роты старший лейтенант Петропавловский и политрук Корнилов лежали на дне котлована, по краю которого бойцы держали круговую оборону. Возле них две женщины – военфельдшерицы Надя Юштина и Марина Савина – перевязывали одного из тяжелораненых. Немцы подползали со всех сторон. Уже совсем близко, всего в двадцати пяти метрах, не дальше, застрочил немецкий автомат. Кто-то из бойцов в сгущавшейся темноте швырнул на звук гранату. Раздался взрыв, пискнули в воздухе осколки. Автомат умолк, но тут же ударил другой, с противоположной стороны.

– Слушай, командир, – хрипло проговорил Корнилов. – Сергеев сообщает, что патроны на исходе. Связь с КП батальона вчера еще потеряна. Да, наверное, и батальона самого уже нет. Что думаешь делать?

– Мое мнение такое, Георгий Иванович, – негромко отозвался Петропавловский, – дело мы свое как будто на земле сделали…

– Ты что ж, на небо уже стал собираться?

– Зачем на небо? Есть еще третья возможность: не на земле, не на небе, а под землей. Помнишь, что нам в поселке Мариенталь сказали? Тут как раз где-то под нами каменоломни. В народе слух ходит, что там партизаны засели. Что бы нам туда, а, политрук?

И лейтенант Сергеев с двумя моряками был снаряжен в разведку. Петропавловский еще засветло приметил, что на одном из склонов котлована зияет какая-то черная дыра. Сергеев вместе с сопровождавшими его бойцами проник в нее и оказался в полуобвалившейся штольне. Решено было с наступлением полной темноты всему отряду укрыться в этой галерее и забаррикадировать вход в нее глыбами распиленного известняка, валявшимися у входа внутри штольни.

Немцы, как только стала спускаться ночь, начали освещать местность ракетами. Ракеты взвивались в черное небо и, хищно изогнувшись, заглядывали в котлован сверху. Мертвенный бенгальский свет их надолго заливал весь котлован, который при этом становился похожим на лунный кратер. Лица людей делались бледно-зелеными, словно ракеты обескровливали их. Моряки хоронились за камнями, припадали к земле и ползли к штольне. Вскоре весь отряд без потерь втянулся в отверстие подземного хода. Сейчас же принялись возводить стенку, оставив в ней бойницы для пулеметов и винтовок. Сергеев, собрав все спички, которые имелись у его товарищей, прихватив двух бойцов, пошел по наклонной галерее в подземелье. Оставшиеся с надеждой смотрели ему вслед. Сперва они видели еле заметные мутные вспышки: это Сергеев жег спички, освещая дорогу под землю. Потом пропали и эти отблески, затихли вдалеке шаги, но долго еще сидели люди, всматриваясь вниз и прислушиваясь к черной тишине, которая стояла в разверзавшемся перед ними подземном лабиринте…

Теперь слышно было только, как стонал раненый боец, от которого не отходили обе женщины, да иногда кто-то громко вздыхал или еле слышно бранился про себя. Загорелись огоньки цигарок. В их слабо раздувавшемся розоватом свете глаза с трудом различали бойцов, сидевших с пулеметом у амбразуры в стенке, сложенной из глыб ракушечника и закрывавшей теперь выход на поверхность. Один пулемет на всякий случай направили в глубь штольни: еще неизвестно, кто явится оттуда, из безмолвия и мрака подземелья.

Между тем Володя и его друзья так и вертелись возле штаба, снедаемые любопытством. Через завесу, отделявшую штабное помещение от штрека, до мальчиков доносились звучный голос командира, сдержанный бас комиссара, тихий, прерывающийся и хриплый голос незнакомца. Потом оттуда выбежал Шустов, исчез куда-то и вскоре вернулся с Манто, который нес, оставляя за собой аппетитный запах, дымящийся котелок с торчавшей из него ложкой. Мальчишки давно бы приникли к плащ-палатке ушами, которые чуть не шевелились от жгучего любопытства, по часовой сердито отгонял их, приговаривая:

– Ну, что уши наставили? Чего надо? Ходи мимо подалее, а то сейчас комиссару скажу.

Наконец завеса откинулась. Вышел командир отряда, за ним комиссар. У обоих были фонари в руках. Не взглянув даже на ребят, все пошли по галерее в сторону «Киева». Володя хотел было последовать за ушедшими, по из темноты раздался бас комиссара:

– Это кто там шлепает? А ну вернись сейчас же! Слышу ведь…

Прошло очень много времени. Наверное, целый час, а может быть, и два. Но вот мальчики услышали со стороны «Киева» катившийся по подземелью рокот, отзвуки множества голосов, звяканье металла. Ребята сперва даже перепугались и вскочили, когда из боковой галереи, примыкавшей к штреку, где они находились, вывалилась несметная, как показалось в темноте, толпа. Она заполнила весь штрек; трудно было разглядеть в полумраке и тесноте, кто тут свой, а кто пришедший. Володя заметил прежде всего смуглого командира с твердо размеченными и резкими чертами лица. Он был весь увешан оружием, под мышкой у него были две винтовки. На груди висел один автомат, другой он нес в свободной руке. Из-под бушлата, слегка оттопыривая его полу, торчала желтая деревянная кобура пистолета. На плечи командира была наброшена пятнистая плащ-палатка, разрисованная точно так, как рисуют местность в военных макетах. Володя сразу вспомнил военный кабинет Дома пионеров. Потом пришедшие расступились и пропустили вперед тех, кто нес носилки, на которых недвижно лежал человек, накрытый плащ-палаткой. Позади носилок шли две женщины с клеенчатыми сумками, и одна из них тихо сказала обладателю разнообразного оружия:

– Политрук, что мы тут делать будем? Пропадать здесь, что ли?

– Спокойно, Марина, спокойно, – тихо отвечал ей человек, увешанный оружием.

– Ох, политрук, жутко тут что-то! Верно, никогда уже отсюда не выйдем…

– Ну, тихо, Марина… Все будет хорошо – выйдем. Он еще что-то сказал, но все заглушил зычный голос Зябрева:

– Вот, товарищи, и прибыли. Пока вам больше идти некуда. Придется стать на якорь у нас. Раз такая судьба, будем воевать вместе. Товарища комроты и политрука прошу ко мне в штаб. Вызовите Манто. Лазарев, распорядись, чтобы людей накормили. Где Жученков? Пусть разместит их в четвертом и пятом отсеках, там у нас есть свободное помещение. Располагайтесь, товарищи. Как говорится, в нашем полку прибыло.

Пока в штабе шло совещание вместе с командирами вновь прибывшего неожиданного пополнения, мальчишки, во главе с Володей, носились по всем штрекам, сообщая о новости. Впрочем, она опередила их, что очень огорчило ребят, так как никого удивить не удалось. Все уже слышали о том, что население подземной крепости увеличилось на сорок два человека. Зато мальчики получили полное удовольствие, когда разводили вновь прибывших на отведенные для них места. Приятно было, размахивая фонарем, шагать по подземным галереям, подбадривать робко ступавших позади, спотыкавшихся с непривычки, еще не освоившихся с повой обстановкой бойцов.

– Вы идите смелее, дядя! Идите, тут прямо!.. А сейчас голову наклоните, а то зашибетесь. Вот тут у нас, между прочим, кладовая, а здесь семейный штрек, а тут вы будете. А как вещи сложите свои, так мы вас в камбуз поведем. У нас дядя Манто шеф-повар.

Шеф-повар с подоткнутым фартуком уже орудовал в своем камбузе; он нещадно стукался головой о потолок, уже не чувствуя боли, кричал на своих помощниц, производил вслух какие-то вычисления по части рациона и приваркам, причем твердил, что за все он, дядя Яша, должен отвечать своей головой, которая к тому же от этого проклятого потолка вся в шишках…

В «девичьей», как называли партизаны маленький каменный тупичок, где спали Надя Шульгина и Нина Ковалева, девушки гостеприимно устраивали прибывших женщин. Через несколько минут оттуда уже слышались смех, звонкие словечки Нади Шульгиной, взвизгивания смешливой Нины Ковалевой и такой шумный разговор, будто там было по крайней мере человек двадцать, давно уже хорошо знающих друг друга.

Усталые бойцы располагались на ночь, снимали оружие. Мальчики с уважением принимали в руки тяжелые и грозные принадлежности воинов, ощущая в руке вес, прочность, упоительный холодок этих желанных предметов боевого оснащения. Окончательно их покорил политрук, обладатель самого разнообразного оружия. Володя мигом подскочил к нему, как только он вышел из штаба:

– Ух, дядя, сколько у вас всего!

– А ты что тут делаешь? – спросил политрук Корнилов. – Тоже партизанишь?

– Эге… Дядя, а где вы его набрали столько? Я гляжу, тут и немецкие у вас есть. Вон тот автомат немецкий, я знаю. Системы «Шмайсер». Вот здорово!.. Гляди, Ваня, видишь?.. Дядя, откуда у вас?

– Это мне гансы на хранение сдали, – отшутился Корнилов.

– Какие гансы? – удивился Володя.

– Да те, которых я на тот свет спровадил.

– Вы сами?

– Частично сам, а кое-кого товарищи подсобили… Так кто же ты будешь? Тебя как звать?

– Вова… – Он досадливо поправился: – То есть Володя… Владимир. Фамилия – Дубинин.

– Ну добро, Вова, то есть Володя. Ты мне покажешь, где наши люди расположились? А то я в темноте у вас тут еще не разберусь.

– Это я сейчас. Идемте за мной. Я уж тут все знаю. Мы с ребятами в темноте привыкли. А вас как звать, дядя?

– Корнилов Георгий Иванович. Можно еще: дядя Гора, а можно и просто: товарищ политрук. Ну, пошли…

По дороге, ведя за собой Корнилова, Володя то и дело останавливался и, приподнимая фонарь, просительно заглядывал в лицо политруку:

– Дядя… товарищ политрук, у вас вон сколько оружия! Подарите мне один пистолетик.

– Нет, это так не годится, Вова. Оружие в боевой обстановке не раздаривают.

– Ну, тогда дайте я хоть понесу вам, а то ведь вам тяжело, наверное…

– Ничего, справлюсь. Вот завтра мы зарегистрируем все оружие, тогда уж будем распределять, что кому…

– А нам, ребятам, достанется?

– Если будешь хвататься за оружие, так достанется по первое число. Убери руки и запомни: с оружием не балуются и зря его не трогают. Стрелять-то ты умеешь?

– Умею, дядя! Я в тире стрелял, у нас в Доме пионеров. Пойдемте, я стрельну, а вы поглядите.

Володя схватил политрука за руку и собрался потащить его куда-то в поперечную галерею.

– Что ты, дружок, куда ж тут стрелять-то – тьма-тьмущая кругом. Эдак мы с тобой людей напугаем да и подстрелим еще кого-нибудь ненароком.

– А я вас к выходу поведу, дядя, я тут все ходы знаю. Мы подползем… с вами-то меня караул пропустит!.. Подползем, и я в фашистов выстрелю. Ну хоть разок, ладно?

– Чересчур ты, видно, прыткий. А ведь фашисты тоже стрелять умеют, – напомнил политрук. – А что, если промажешь?

– Раз промажу, другой раз попаду. Я поближе стрелять подлезу, и потом – раз, раз, раз, подряд! Уж один-то разок не промахнусь. А, товарищ политрук?

– Нет, брат, так стрельбе не обучаются. Вот погоди: если можно будет оборудовать здесь где-нибудь тир, сделаем мишени, тогда и подзаймемся с тобой. А до этого не советую тебе с оружием играть. Это плохая игрушка.

Враг, окруживший роту Петропавловского, загнав моряков в котлован, уверился в том, что деваться последним защитникам поселка уже некуда: западня прихлопнулась, из нее не вырваться. Оцепив ложбину, где попали в окружение советские моряки, гитлеровцы решили подождать до утра, чтобы с рассветом окончательно расправиться с остатками отряда. Они то и дело освещали ракетами котлован, прочесывали его очередями из автоматов и пулеметов. С вечера моряки перестали почему-то отвечать на огонь. Ночь прошла тихо, а утром обнаружилось, что отряд окруженных советских моряков исчез. Немцы были озадачены: куда мог деваться целый отряд, который они преследовали уже несколько дней? Как он мог пропасть вместе со своими ранеными, пулеметами? Не сквозь землю же провалился?

Но когда обследовали тщательно весь котлован, оказалось, что дело обстояло именно так: отряд ушел в землю.

Вскоре фашистам стало известно, что под их ногами, в каменоломнях, скрывается, по слухам, целая армия партизан. Говорили, что, выполняя приказ командования, часть советских войск, соединившись с партизанами, ушла под землю, чтобы оттуда наносить удары гитлеровской армии. Немцы попытались было войти в штольню, через которую ускользнул от них отряд морской пехоты. Однако едва они приблизились к стенке, сложенной из сероватых глыб известняка, чуть ли не из каждой дырки брызнуло огнем: застрочили пулеметы, ударили автоматы. Пришлось залечь, разрушить каменную баррикаду гранатами, затем подвести мины и взорвать стенку. Но метров через сто в глубине штольни путь преградила новая стена, из-за которой партизаны расстреливали каждого, кто приближался к ним в узком коридоре.

И немцы вскоре отказались от попыток проникнуть в глубь каменоломен через эту штольню, но поставили у входа часовых.

Весть о первой атаке, предпринятой немцами и отбитой партизанами, мгновенно распространилась среди обитателей подземной крепости. Люди в это утро давно уже настороженно прислушивались к далеким выстрелам, которые доносились со стороны «Киева», многократно повторяемые подземным эхом.

Недалеко от штаба на стене появился первый номер «Боевого листка». В нем коротко сообщалось, что попытка врага проникнуть в подземную крепость отбита, но всем следует быть начеку, так как противнику теперь известно, что под землей скрываются партизаны, и он постарается проникнуть в каменоломни. Под этим сообщением был помещен приказ командира о зачислении в отряд сорока двух человек из роты Петропавловского и об объявлении благодарности за образцовое проведение ряда хозяйственных работ Наде Шульгиной, Нине Ковалевой, Володе Дубинину, Толе Ковалеву и Ване Гриценко.

Мальчики ходили гордые и издали следили, какое впечатление производит приказ на партизан, читающих его.

К вечеру (время дня здесь, под землей, узнавали лишь по часам) часовые на верхнем горизонте позвонили в штаб и сообщили, что в одной из галерей, недалеко от выхода на поверхность, появился человек, который на чисто русском языке вызывает жителей подземелья наверх. Это было у входа широкой пологой штольни, которую шахтеры называли «уклонкой». Командир отряда Зябрев, комиссар Котло, Лазарев и Корнилов немедленно отправились туда. Они поднялись в полной тишине к «уклонке» и остановились внизу, прислушиваясь.

– Эй, граждане, – кричал кто-то сверху, – выходите сюда, наверх, ничего вам не будет! Ну что вы там хоронитесь? Господин комендант приказали всем из каменоломен наверх выходить! Им известно, кто вниз ушел. Господин комендант приказали выходить вам. От них ничего вам плохого не будет. Господин комендант вас и так всех наперечет знают. Можем, если желаете, по списочку… Гражданин Лазарев!.. Жученков!.. Зябрев!..

– Вот гадина, паразит!.. – прошептал Лазарев. – И голос какой-то знакомый… Слышал я его не раз… Кто же это нас продает?..

– Александр Федорович! – продолжал кричать неизвестный у входа в «уклонку». – Василий Андреевич! Семен Михайлович!..

Зябрев в полной темноте, спрятав фонарь за камни, повел Котло и Лазарева вверх по «уклонке». Все шли, стараясь двигаться совершенно бесшумно, прижимаясь к стенкам. Впереди сперва слабо, а потом все ярче забрезжил свет, и вскоре стало видно полукруглое отверстие выхода.

На фоне неба был резко обозначен силуэт человека, который, не унимаясь, продолжал выкрикивать имена партизан. За ним можно было рассмотреть несколько фигур с автоматами.

– Эх, удобно их всех на прицел взять! Одной очередью снять всех можно, – сказал на ухо Зябреву Корнилов.

Но командир, быстро вскинув руку, резко тряхнул его за плечо.

– Нельзя, никак нельзя! Там, в других ходах да в выемках, много жителей еще прячется. Они во время бомбежек и боев убежища там себе присмотрели. Если сейчас этих прохвостов прикончить, так столько бед мирному народу можно наделать… А так пускай себе выходят. Как ты считаешь, комиссар?

Котло утвердительно положил свою тяжелую ладонь на спину Зябреву.

– Но голосок этот мы запомним, – еле слышно пробормотал он.

– А вниз идти не решаются, – усмехнулся Зябрев. – Побаиваются все-таки. Это хорошо… Часовые пусть тут начеку будут. И караулы надо усилить. Слышишь, Семен Михайлович?

Они спустились в нижние галереи, но долго еще до них доносился надсадный, охрипший голос в «уклонке»:

– Эй, люди, граждане! Зря таитесь… Выходите, никто вас не тронет…

Поздно вечером в каменоломни вернулись разведчики Важенин и Шустов, выходившие на поверхность через одну из дальних штолен. Они прошли в штаб. Вскоре Зябрев вызвал туда всех командиров; когда все собрались, он сообщил:

– Положение на сегодня таково: гитлерье, видно, уже хорошо знает о нашем отряде. Вот разведчики наши сообщают, что всех, кто жил рядом с каменоломнями, выселяют. Район под наблюдением. Мужчин арестовывают всех без разбору.

– Да, еле выбрались, – подтвердил Важенин.

– А женщин немцы не арестовывают в этой местности? – спросил Зябрев.

– Нет, пока что ходят, – отвечал Важенин.

– Придется подумать, кого из наших женщин можно отрядить в разведку.

Через полчаса Надя Шульгина уже ходила по столовой и дразнила Важенина:

– Что, дядя Влас, кончилась твоя разведка? Полезай в нору, давай мне дорогу. Думаешь, только вы, мужчины, одни храбрые? А выходит, уже не годишься. Мой черед настал.

– Ладно ты! – отшучивался Важенин. – Язычок у тебя что твоя касса в магазине: тебе одно слово серебром, а ты сдачи десяток медью.

– Верно, дочка, – посоветовал Шульгин, – ты б свой язычок-то тут оставила, а то как бы его наверху прикусить не пришлось.

– А я наверху притворюсь, вроде будто глухонемая, – смеялась Надя.

Володя весь вечер ходил вокруг Нади Шульгиной, с завистью поглядывая на нее: вот повезло девушке – в разведку отправляется! Это действительно настоящее боевое задание. Это не сухарики перебирать.