Текст книги "Страсть и власть"
Автор книги: Летиция Болдридж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
* * *
Марийка несколько недель остро переживала происшествие с Ребеккой Шер. Каждый день она мысленно возвращалась к разговору с матерью Джонатона, заново проигрывала ситуацию, представляя, как бы все могло пойти иначе. Ей бы побольше выдержки и шарма, возможно, разрыв не был бы таким жестким, но она не могла простить Ребекке указания на ее возраст и неспособность больше рожать детей. И все же она пообещала себе, если снова встретится с Ребеккой, восстановить с ней отношения.
Она должна это сделать. Их отношения с Джонатоном не должны зависеть от стычки с его матерью. Они, как и всякая пара влюбленных, нуждались в поддержке обеих семей. Если бы Чарльз Рассел был жив, он наверняка помог бы ей разрешить подобную проблему.
Сидя в своем кабинете и делая упражнения, стараясь унять боль в голове, она решила, что ей необходимо поговорить с кем-то о своих проблемах, но только не с Джонатоном. Марийка набрала номер тетушки Виктории.
– Тетя, ужасно соскучилась по вас, уже несколько месяцев от вас не было вестей.
– Я тоже скучала по тебе, моя дорогая, но что, кроме этого, заставило тебя позвонить? У тебя все в порядке или возникли проблемы?
Марийка представила тетку в постели, обложенную шелковыми подушками. Ей пришлось отставить поднос с кофе, чтобы взять телефонную трубку. Виктории было уже восемьдесят девять лет, но она не потеряла ясности ума и аристократических манер и привычек.
– Разве я не могла позвонить просто так, без особой причины, чтобы узнать, как вы там поживаете?
– Ты прекрасно знаешь, что я в полном порядке, вот только мой ревматизм дает о себе знать. Мне снова провели курс лечения, но ничего не изменилось. Врачи говорят одно, я делаю противоположное. Может, поэтому я еще жива, в отличие от большинства моих сверстников.
– Могу я приехать к вам сегодня днем?
– Конечно, – обрадовалась тетка, – но я уже неделю не выхожу. Давай встретимся не в этом старом замшелом доме, а где-нибудь в кафе, желательно на улице.
– Отлично. Где и когда мы встретимся?
– Не надо за мной заезжать. Встретимся в Стенхоупе в четыре часа. Элеонор меня проводит туда, прогулка будет полезна для меня, тем более это недалеко от моего дома.
– Тетя Виктория, если вы так говорите о своем доме, почему вы не позволяете мне сделать у вас ремонт, заново покрасить стены, сменить обои и обивку мебели?
– Ты хочешь выбросить деньги, чтобы новый жилец чувствовал себя комфортно, когда я умру? Я снова говорю – нет. Возможно, ты самая удачливая в бизнесе в нашей семье, то ты не умеешь разумно тратить деньги, ты всегда была безалаберной в этом вопросе.
Престарелая тетя считала, что возраст и положение дают ей право поучать всех. Виктория, последняя в клане Стьювейсантов, "стоила" несколько миллионов долларов, хотя никто давно уже не подсчитывал ее активы. Ее когда-то роскошная квартира на пятой улице, из которой открывался вид на музей "Метрополитэн" и Центральный парк, уже лет тридцать не ремонтировалась. Прислуга все вычищала, отполировывала и доводила до блеска, но следы времени невозможно было стереть. Все рано или поздно приходит в ветхое состояние.
Протерлись бесценные восточные ковры в пятнадцати комнатах, выцвели портьеры, рассохлась готическая дубовая мебель, окислились бронзовые скульптуры животных, расставленные по всей квартире, потрескался любимый тетушкин китайский фарфор, из которого гости пили ароматный цветочный чай.
Виктория вышла замуж в девятнадцать лет за Стьювейсанта и почти на полвека воцарилась в бостонском элитном обществе, а после смерти мужа переехала в Нью-Йорк и больше не возвращалась в Бостон, сделав исключение только в дни похорон отца Марийки. Все еще статная и высокая дама, она каждое утро делала себе прическу, приглашая парикмахера. Марийка была ее любимым "детенышем", Виктория говорила: "Наконец-то в нашей семье есть женщина, которая умеет следить за собой независимо от того, как ведут себя мужчины в доме".
Когда Марийка вышла замуж за Дейвида, тетя Виктория оплатила им трехмесячный тур вокруг света. Каждое Рождество она дарила Марийке по одному драгоценному камню, приговаривая: "Храни их до тех пор, пока не наберется достаточно, чтобы сделать великолепное украшение". Из камней Виктории Марийка и заказала у Шламбергера чудесную рыбку, украшенную аметистами, крупным бриллиантом и перидотом.
В три пятьдесят пять Марийка подъехала на такси к Стенхоупу, она не могла себе позволить опоздать на свидание с тетей.
Марийка увидела ее издалека, идущую пешком, несмотря на застарелый артрит, под руку с преданной Элеонор. Марийка пошла им навстречу.
Виктория отпустила Элеонор закупить продукты на Мэдисон-авеню, а сама в сопровождении Марийки прошла в зал кафе.
Как только они уселись, Виктория сказала:
– Я думаю, что ты хочешь обсудить со мной ситуацию с Джонатоном Шером. Закажи мне черный смородиновый чай, два не сильно поджаренных сандвича, пирожное с девонширским кремом и клубничное варенье.
– А для меня чашку китайского жасминового чая и один сандвич, – добавила Марийка официантке.
– Почему ты решила, что я хочу говорить о Джонатоне, тетя? – спросила Марийка, когда им принесли заказ.
– Потому что после похорон твоего отца, как только высохли твои слезы, ты повсюду искала глазами этого незнакомца. Я пыталась выяснить, кто он, но никто его не знал. Я спрашивала себя, почему он здесь, и не нашла ответа. Теперь, возможно, эта тайна будет раскрыта. – Виктория пристально смотрела на Марийку, ожидая ответа.
– Я не думала, что присутствие Джонатона вызовет такой интерес.
– Возможно, я слишком впечатлительна, но мне показалось странным, что в день похорон там был кто-то – среди членов твоей семьи и близких друзей, – с кем твой отец даже ни разу не встречался.
– Я люблю его.
– Это ясно.
– Он еврей.
– Я знаю. Когда мы беседовали с ним на Бикон-стрит, он рассказал, что у него консервативная еврейская семья, у нас завязался интересный разговор о различных традициях похоронного ритуала…
– Никто в его семье не вступал в брак с людьми иной веры и национальности, – прервала ее Марийка.
– Ты готова нарушить их законы и подвергнуться дискриминации?
– В Нью-Йорке ее нет.
– Какая же ты наивная! А разве нет дискриминации при приеме в частные клубы? Если кто-то в твоем присутствии заговорит о преимуществе богоизбранного еврейского народа, ты подставишь для удара другую щеку? Или кто-то позволит себе антисемитские замечания?
– Я считаю такие выступления идиотскими и просто игнорирую их. И если какой-то частный клуб не хочет видеть меня своим членом, я никогда в него не вступлю. Это не будет для меня потерей.
– Не волнуйся, я просто так спросила. А что думают его родители о вашем возможном браке? Как они относятся к тебе?
– Его отец умер, а мать… она…
– Она не приветствует ваши отношения? – помогла ей тетя Виктория.
– Да, она против.
– Что обвиняю ее.
– Совсем не такой реакции я от тебя ожидала…
– С ее точки зрения, ты ему совершенно не подходишь, моя дорогая Марийка, а с твоей, – каждый был бы рад на тебе жениться.
– Тетя, почему ты так говоришь?
– Я хочу, чтобы ты поняла, как воспринимает традиционалистски настроенная мамаша, которая овдовела и не имеет больше детей, брак своего обожаемого сына с женщиной иной веры и национальности. Ты ждала, что она встретит тебя с распростертыми объятиями?!
– Ты же не присутствовала на моей встрече с матерью Джонатона и не знаешь, что там произошло.
– Не была, но могу точно все описать. Я прошу тебя разумно посмотреть на семью, с которой ты хочешь породниться. Тебе придется принимать своего мужа таким, как он есть, и не обвинять его за это, даже за самые незначительные поступки, дискриминирующие тебя. Пойми, для твоей будущей свекрови ты отнюдь не подарок от Бога. И тебе придется очень постараться, чтобы завоевать ее расположение.
– О какой дискриминации ты говоришь? Слава Богу, мы живем в цивилизованной стране, в двадцатом веке…
– Где между тем есть скрытые формы дискриминации. И расовая, и религиозная дискриминация. Это оскорбительно, но она существует. Ты достаточно разумна, чтобы не придавать ей значение. Но настолько ли сильна твоя любовь, чтобы закрывать глаза, когда тебя подвергнут дискриминации?
– Тетя Виктория! – слишком громко воскликнула Марийка и тут же понизила голос, иначе все посетители кафе были бы в курсе ее проблем. – Я люблю Джонатона настолько, что никакие происшествия не смогут разрушить наших отношений и заставить меня расстаться с ним. Я буду очень стараться, чтобы он не сожалел о содеянном, и все, что нужно, сделаю для него. Между нами не будет проблем.
– Мне нравится, как ты говоришь. Но только время покажет, Марийка, так ли ты его любишь. Тебя всю жизнь оберегали от неприятностей. У тебя была приличная семья, ты ходила в привилегированную школу, тебя были рады принять в любом доме. Все у тебя, как говорится, было на месте. Теперь же ты собираешься замуж за человека с иным положением и уверяешь себя, что твоя любовь сможет преодолеть все преграды, если они возникнут.
– Я действительно очень люблю его и хотела бы, тетя, чтобы ты признала его.
– Ты же знаешь, что он мне сразу понравился, когда я увидела его на похоронах. И тебе пора кончать с твоей одинокой жизнью. Я приветствую твое желание вступить в брак. Я радуюсь, что в твоей жизни появился мужчина. Теперь, пока Элеонор не пришла за мной, ты можешь рассказать мне обо всех его достоинствах. Согласна? Расскажи мне все о нем.
Марийка минут двадцать взахлеб рассказывала о Джонатоне, тетя ее внимательно слушала, не перебивая.
– Ты знаешь, – сказала Виктория, когда Марийка кончила говорить, – я уже не могу далеко путешествовать, тем более в Швейцарию. У меня там есть дом, который поддерживают в чистоте и порядке, в холодильнике всегда есть свежий лед, а в баре – что выпить. Когда ты будешь в Цюрихе по делам или окажется Джонатон там, милости прошу воспользоваться этим домом. Вы можете там пожить после свадьбы.
Через полчаса они тепло распрощались, и Марийка долго стояла, глядя в след уходящей тете Виктории. Она ее благословила, а это так много значило для Марийки.
– Больше не могу так – видеть тебя изредка, мельком, в перерывах между поездками. – Джонатон нежно гладил Марийку по волосам.
Она, свернувшись калачиком, лежала на черном кожаном диване, положив голову ему на колени.
– Да, я понимаю…
– Каждый раз нам не хватает времени. Я пересаживаюсь с самолета на самолет, ты – тоже. Мы не можем даже толком поговорить. Я разозлился, когда ты вчера сказала, что мы не сможем увидеться в этот уик-энд, – не было сомнений, он был серьезно расстроен.
– Джонатон, мы ничего не можем изменить. Тебе нужно примириться с тем, что у каждого из нас есть еще и своя жизнь, работа.
– Почему я должен с этим мириться, черт побери?
– Расслабься, пожалуйста. Сейчас мы вместе, и нет ничего важнее. Зачем же портить себе настроение? Весь уик-энд мы будем вдвоем. – Она старалась говорить спокойным счастливым тоном. – Я ценю каждую минуту, проведенную с тобой. Скоро мы сможем побыть вместе подольше, поедем вместе отдыхать этим летом.
– Значит, тебя устраивает все как есть?
– Джонатон, ты рычишь, как лев в клетке. В чем дело?
– Похоже, мы никуда не поедем. Я не могу без тебя, а ты воспринимаешь нашу разлуку как нечто само собой разумеющееся.
– Меня это тоже расстраивает, поверь. Я думаю о тебе и днем и ночью, – Марийка протянула руку и погладила его по щеке. – Я ненавижу те минуты, когда ты выходишь за дверь моей квартиры. Ненавижу расставания в аэропорту, когда ты в очередной раз улетаешь куда-нибудь, но ты должен понять, у меня есть дочь, которой я еще нужна, есть моя работа, и я ответственней, чем ты.
– Если ты таким образом хотела меня успокоить, у тебя это плохо получилось.
– Попробую по-другому. – Она обхватила его голову, склонила к себе и жадно стала целовать в губы.
– Послушай. – Он оторвался от нее. – Я много раз говорил, что люблю тебя и хочу на тебе жениться. Я хочу, чтобы ты стала моей женой и ездила бы со мной в мои нескончаемые командировки.
– Я не могу так сразу все бросить и изменить свою жизнь. – Она снова попыталась притянуть к себе его голову. – Я боюсь оставлять Лайзу без присмотра. У меня есть свои обязательства перед тридцатью шестью сотрудниками, которых я наняла на работу. Джонатон, дай мне время.
– Лайза уже взрослая девушка. Она проводит больше времени с Серджио, чем бывает дома. Большинство студентов колледжей живут в общежитиях вдали от дома, вспомни себя.
– Повторяю, мне нужно время, чтобы все организовать.
– Но ты пока еще ничего для этого не сделала. Тебя, видимо, устраивает такой роман – на расстоянии. А меня, черт побери, нет!
– Я понимаю твое нетерпение, Джонатон. Помоги мне, подскажи, что мне делать с моим агентством. Я запуталась в сомнениях. Дела держат меня в Нью-Йорке.
– Для тебя, очевидно, твоя компания важнее меня.
– Уймись! – не выдержала Марийка. – Ты во всем винишь одну меня. Ты уже забыл о своей матери? Тебя не волнует ее ко мне отношение?
– Марийка, Бога ради, какое отношение имеет моя мать к нашим планам?! Оставь в покое мою мать. Она не станет преградой, разделяющей нас! – Джонатон в гневе вскочил с дивана и стал нервно ходить по комнате.
Марийка поняла, что зря вспомнила его мать, это был плохой аргумент, но она не могла простить Ребекке тот единственный с ней разговор.
– Джонатон, успокойся и сядь рядом, – сказала Марийка примирительным тоном. – Я переживаю, когда ты так расстроен.
– Знаю, я нетерпимый человек. – Джонатон остановился посредине комнаты, но к Марийке не подошел и не сел. – Я всегда был человеком действия и не могу топтаться на месте. Я знаю, чего хочу, ты нужна мне. Если я тебе безразличен, то лучше услышать это сейчас, и не будем тогда терять времени. Мне одиноко без тебя, Марийка. Мне осточертело общаться с тобой по телефону, представляя, как ты выглядишь, твой аромат… – Он кинулся к ней, обнял и стал целовать.
Она оттолкнула Джонатона.
– Ты сделал мне больно!
– Извини, извини меня, Марийка.
– Эх, Джонатон, Джонатон… – Она снова прижалась к нему. – Мы должны еще немного потерпеть. Все будет, как ты хочешь, но подожди еще, дай мне закончить свои дела. Мне нужно время, чтобы принять решение, не торопи меня. Я так не могу. Постарайся меня понять, я не могу сейчас бросить агентство в таком положении.
Это была правда. Грега она выгнала, Стефен Лэмптон тяжело и безнадежно болен. Марийка не могла вот так просто выбросить "Стьювейсант коммьюникейшнз" из своей жизни, но внутренний голос предупреждал ее: "Не отталкивай его, Марийка, ты будешь потом глубоко об этом жалеть!" Но она не прислушалась к нему. Неужели Джонатон не может ее понять?
– Милый, ты обещал мне прогуляться по Чикаго. Мы сейчас слишком перевозбуждены, расстроены, обидчивы. Давай закончим этот разговор, слова нам сейчас не помогут. Оденемся потеплее и махнем на улицу? Нам нужно продышаться. Ты обещал показать мне свои любимые места.
– Так не убежишь от проблем, Марийка. Ты не хочешь ничего решать, даже не пытаешься. Все остается статус-кво, не так ли?
Сейчас они ничего не могли решить, Марийка это понимала. Нужно было как-то отвлечь Джонатона. Они вернутся к этому разговору, когда будут не так раздражены – серьезные решения не принимаются в спешке и сейчас для них не время.
Самое лучшее – это прошвырнуться по городу, а Джонатон – отличный гид и хорошо знает город, его архитектуру. Он обещал свозить ее в Чикагский университет, в маленькую синагогу в Хайленд-парк… Им нужно отвлечься от проблем.
Марийка почти силой вытолкала Джонатона из квартиры. Вечером, после сладостного возбуждения в кровати, она попытается ему все объяснить, уговорить его не спешить, не требовать от нее сейчас бросить и переехать к нему в Чикаго. Он подскажет ей, как лучше завершить дела в компании…
Джонатон был менее оптимистически настроен, он был зол и раздражен.
"Впервые за время нашего близкого общения, – думала Марийка в самолете, взявшем курс на Нью-Йорк, – что-то разладилось у нас в постели, возникло легкое отчуждение".
Он был нежен и страстен, как всегда. После чудесного ужина с шампанским и прогулки по ночному городу она в радостном возбуждении кинулась в его объятия. Они с энтузиазмом занимались любовью, но что-то в их отношениях было утеряно – чего-то недоставало.
12
Марийка поджидала Джонатона в дипломатической приемной Белого дома. Он только что снова вернулся из долгого турне на Дальний Восток и прилетел в Вашингтон, чтобы увидеться с ней.
Через десять минут должны были появиться из жилой части президентской резиденции Уотсоны. Вертолет был уже готов к вылету, как всегда в пятницу, когда президент с женой отправлялись на уик-энд в Кэмп-Дэвид.
Марийка вспомнила разговор с Эви, предшествовавший приглашению отдохнуть с президентской четой. Они, как обычно, болтали об общих знакомых, когда Эви сказала: "Марийка, мне это не нравится". – "Что именно?" – "Я чувствую, что-то у вас не ладится с Джонатоном. Не знаю, что происходит, но ты расстроена". – "Нет, ничего страшного не произошло, правда. Вполне нормальные стычки двух любящих людей, отстаивающих свою независимость, вот и все". – "Послушай, – Эви искренне переживала за подругу, – как ты отнесешься к моему предложению, чтобы вы оба поехали с нами на ближайшей неделе в Кэмп-Дэвид? Когда Джонатон должен вернуться из поездки? Мы никогда не ездили туда с друзьями, но Мак обещал ограничить работу со своими помощниками несколькими часами в воскресенье. Все остальное время он будет свободен, и мы чудесно проведем уик-энд вместе. Мы будем очень рады, если вы приедете". – "Замечательное предложение! – с энтузиазмом воскликнула Марийка. – Уверена, что Джонатон тоже скажет: "Да". Спасибо за приглашение!" – "Тогда жди нас в четыре в Белом доме. Возьмите с собой теплые вещи, больше ничего не потребуется, ни фраков, ни галстуков, никаких формальностей в горах Мэриленда!"…
Отворилась дверь приемной, и появился Джонатон в сопровождении двух служащих, несущих ее багаж и Джонатона. Агент секретной службы сообщил им, что сейчас в лифте спустятся Уотсоны. Джонатон лишь успел впопыхах чмокнуть Марийку в щеку, не обращая внимания на присутствие посторонних людей.
Мак и Эви обнимали Марийку, тепло поздоровались с Джонатоном, и вместе пошли к поджидавшему их вертолету. Президентская чета по традиции попрощалась с персоналом, который выстроился у взлетной площадки. Им пожелали удачного уик-энда.
Усевшись в вертолет, Уотсоны отвлеклись разговором друг с другом, а Джонатон и Марийка любовались видом на Вашингтон с высоты птичьего полета. Внизу, на дорогах, было полно автомобилей, возникали пробки, обычные в конце недели, когда жители американской столицы торопились выбраться из города.
Они пролетали над окрестностями Мэриленда, достигли Кэтоктинских гор. Весна вступила в свои права, горы покрывались яркой зеленью. Воздух был все еще холодным, но солнце начинало припекать, придавая горному ландшафту новую окраску.
Когда президент с первой леди и их гости вышли из вертолета, их приветствовал морской офицер, комендант резиденции. Джонатона и Марийку проводили в отдельный коттедж, окрашенный в теплые яркие тона. В уже разожженном камине весело потрескивали дрова, распространяя приятный запах еловой смолы.
Марийка и Джонатон наконец смогли кинуться в объятия друг к другу.
– У нас есть с тобой полтора часа до ужина, – сообщила ему Марийка.
– Тогда давай устроимся у камина и поболтаем, – предложил Джонатон, подводя Марийку к уютному дивану, покрытому шерстяным пледом.
– Отличная идея!
– Я так давно тебя не видел. У нас все время не хватает времени на серьезный разговор.
– Милый, злой гном пробежал между нами, – прижалась к нему Марийка.
Джонатон взял ее голову обеими руками и внимательно посмотрел в глаза.
– Я так переживал из-за размолвки с тобой. Мы никогда не будем ссориться, когда поженимся. Я уже видел многих твоих друзей, а ты не встретилась ни с одним из моих друзей. Мы должны исправить эту ошибку.
– Уверена, мне понравятся твои друзья.
– Ты ни разу не была в Чикаго так долго, чтобы я смог тебя с ними познакомить. Почему ты так уверена, что они тебе придутся по вкусу?
– Если ты им симпатичен, как я могу сомневаться, что мы с ними найдем общий язык?
– Но они совсем другие… я хочу сказать, отличаются, ну, скажем, от Джорджанны и Чонси, например, от Стьюарта Уэлтона, даже от Эви и Мака.
Если припомнить, как ты вел себя на приеме у Джорджанны, я в этом не сомневаюсь.
– Я редко бываю на таких дурацких приемах, мне это просто не нравится.
– Ты предпочитаешь быть бесцеремонным?
– Не надо передергивать, ты меня не так поняла.
– Возможно, ты совсем не такой, каким я тебя представляю.
– Мне тоже так кажется. Одно дело быть главой большой компании, общаться с моей матерью, с тобой, совсем другое дело – выполнять некую социальную роль в сферах, которые мне абсолютно чужды, как это было на приеме у Вилкинсов. Для тебя такие встречи естественны, ты чувствуешь себя с подобными людьми как рыба в воде, а меня они раздражают, мне хочется над ними поиздеваться.
– А почему ты не устроил для меня вечеринку в Чикаго, где я смогла бы увидеть твоих друзей?
– На вечеринках не становятся друзьями. Нужно время, чтобы узнать людей, сблизиться с ними.
– У меня его действительно не было.
– К сожалению, у тебя вообще нет времени для меня.
– Перестань, Джонатон, не усложняй ситуацию снова.
– Но ты же никак не ответишь мне, когда наконец мы поженимся. Долго так будет продолжаться?
Марийка притянула Джонатона на диван.
– Очень скоро! Наша свадьба будет великолепной, я тебе обещаю. Не терзай себя и меня. Давай сейчас забудем обо всем, что нас разделяет… у нас мало времени, – и принялась раздевать Джонатона. – Через час мы должны быть готовы к ужину.
Он не сопротивлялся, их тела жаждали друг друга, но у Марийки осталось ощущение, что он слишком торопился.
На следующее утро Мак пригласил Джонатона сыграть партию в гольф, а Марийка с Эви остались в гостиной, уютно устроившись на диване с чашечками кофе.
– Ты себе не представляешь, Эви, насколько приятно для меня и Джонатона было получить ваше приглашение. Вы двое, самые занятые супруги в мире, вспомнили о двух старых друзьях, измотанных работой, постоянными перелетами, переговорами. Нам так редко в последнее время удается вместе отдохнуть, расслабиться.
– Мы тоже страшно обрадованы вашим визитом. Но вот что я хочу сказать тебе, подруга. Для двух сумасшедших влюбленных вы выглядите не слишком-то счастливыми.
– Просто мы оба устали, – возразила Марийка. – Слишком много у обоих проблем, у каждого своя жизнь, мы редко видимся, – все это на нас давит.
– Работа не мешает тебе следить за собой. – Эви одобрительно оглядела наряд Марийки. – Но твое внутреннее состояние устраивает меня меньше, чем твой внешний вид.
– Не беспокойся о нас! – рассмеялась Марийка. – Все будет отлично.
Она поставила пустую чашку на поднос и задумчиво засмотрелась на вид, открывающийся с веранды.
– Вчера вечером за ужином ты, мне показалось, была раздражена на него за что-то.
– Почему ты так решила? – насторожилась Марийка.
– Ты подсмеивалась над ним. Мне кажется, ты даже не осознавала этого, но твои замечания были слишком язвительны. В конце концов, не такая уж это ошибка с его стороны – есть аспарагус с помощью ножа и вилки, когда мы ели руками. Мак даже сказал мне потом, что если бы ему в такой форме сделали замечание, он бы впервые позволил, себе ударить женщину.
– Неужели я показалась тебе столь категоричной? Это ужасно неприятно.
– К сожалению, это так. Потом ты три раза делала выпады по поводу отношения его матери к тебе. Тот пасхальный обед был уже так давно, а ты все не можешь ему простить неприятной сцены. Вовсе необязательно было ему об этом напоминать. Извини старую подругу, что говорю все это, но тебе стоит забыть стычку с его матерью. На следующий год отпусти его одного к своим родственникам. Извини еще раз, я не обидела тебя?
– Наверное, ты права. – Марийка налила себе еще кофе, стараясь собраться с мыслями, – но мне кажется, ты чего-то недоговариваешь. Почему ты вдруг решила, что у нас с Джонатоном не все в порядке. Ты уже не первый раз говоришь мне об этом. Почему?
– Джонатон звонил мне с Дальнего Востока. Вот я и решила пригласить вас вдвоем в Кэмп-Дэвид. Он очень переживает, Марийка.
– Я даже не знала, что вы с ним говорили. Он мне ничего не сказал. Даже когда я передала ему твое приглашение, он не упомянул о вашем разговоре.
– Мы говорили немного, но мне показалось важным, чтобы вы оба отдохнули у нас в этот уикэнд. Он сказал, что не может выдержать и двух суток, чтобы не поговорить с тобой, а ты все время куда-то уезжаешь, встречаешься с десятками других людей, а для него у тебя нет времени.
– Похоже, Джонатон меня ревнует, – мрачно заметила Марийка, – ей совсем не нравился этот разговор.
– Он очень переживает разлуку с тобой, – возразила Эви. – Мне кажется, ты должна быть добрее к нему. Не подогревай ваши разногласия хотя бы здесь, не отталкивай его. Послушай, – тон Эви изменился, – я пригласила тебя не для того, чтобы читать тебе нотации и портить настроение. Мы с Маком хотим, чтобы у вас было чудесное романтическое свидание, и давай закончим этот неприятный для нас обеих разговор.
Эванжелин поделилась с Маком своими сомнениями, когда они вернулись вечером в воскресенье в Белый дом и долго беседовали перед сном. Она очень переживала за Джонатона и Марийку. Мак был иного мнения.
– Не усложняй, Эви, они любят друг друга, их притягивает взаимная близость. Они воркуют, как два голубка. Я никогда не видел, чтобы люди в их возрасте так себя вели. – Эви положила ему голову на плечо. – Они все преодолеют, оба уже не дети. Они по-настоящему любят, это очевидно. Ты обвиняешь Марийку в том, что она поддевает Джонатона, но это ее стиль. Она всегда старалась выдерживать во всем дистанцию вытянутой руки. Джонатон понимает ее. Нет сомнений, он ее обожает и боготворит, пожирает ее глазами и все такое.
– О, как бы я хотела с тобой согласиться. Мне кажется, они соревнуются в борьбе за собственную независимость. Что ж, подождем – увидим. Боюсь, они все больше отдаляются друг от друга. Они напоминают мне парочку Хампи-Дампи, сидящую на стене, слишком эгоистичны оба, чтобы прийти к согласию.
– Почему, скажи мне, пожалуйста, ты сомневаешься, что они поженятся? Они оба ведут себя, как умеют. Впоследствии личное вероисповедание и взгляды на карьеру перестанут быть для них чем-то существенным. Что тебя так тревожит?
– Потому что она уже не сможет полюбить кого-то другого.
– О, не преувеличивай! Тысяча других мужчин будут счастливы слазить ей под трусики и тысяча влюбленных женщин готовы стянуть с Джонатона брюки.
– Не будь таким циничным, – рассмеялась Эви. – Я говорю о том, что Марийка ни за кого другого замуж не пойдет. Я говорю серьезно. После смерти Дейвида Марийка не встретила ни одного мужчины, за которого она бы вышла замуж, ни одного. Не так много вокруг подходящих кандидатур. Куча разных мужиков со своими недостатками, и ни одного годного для брака, – Эви приподняла голову и чмокнула Мака в нос, – такого же серьезного и очаровательного, как ты, например, – таких просто больше не существует.
Мак собрал с постели пачку документов, которые собирался прочесть перед сном и бросил их на пол.
– Если кто-нибудь спросит меня, почему я женился па тебе, – сказал Мак, выключая лампу у кровати, – я отвечу – из-за твоих кулинарных способностей.
Ради Джонатона Марийка принарядилась в яркое красное шифоновое платье, но он даже не обратил внимания на ее старания.
Дистанция между ними все увеличивалась, и они молча наблюдали за этим, не предпринимая попыток исправить положение, а может, были бессильны что-то изменить.
Сидя с ним рядом на приеме, она чувствовала исходящие от Джонатона волны отчуждения, а не притяжения. Она вспомнила предсказание Сары, высказанное на прошлой неделе:
– Следите за собой, Марийка, не расслабляйтесь. Меркурий входит в силу. Невидимые нити соединяют его со звездой Сириус, которая была покровительницей сокровенного знания, полученного человечеством. Меркурий – арбитр между Солнцем и Луной, он определяет в человеке качество проводника, посредника. В дни воздействия Меркурия ничего нельзя решать конфликтом, а только умом, можно – посредством сделок.
Марийка ничего не понимала в астрологии, но вокруг нее все разваливалось. Уход Грега из агентства сильно сказывался на состоянии дел. Здоровье Стефена с каждым днем ухудшалось. Все эти факторы, хотя и значили что-то сами по себе, не могли сравниться с возможной потерей Джонатона. Они все больше отдалялись друг от друга. Та великая энергия, которая рождалась их любовью, получила отрицательный заряд.
Нервы у Марийки были на пределе, она срывалась по пустякам и ужасно устала. Казалось бы, нескончаемое продвижение вверх к успеху, любви и обожанию вдруг сделало резкий поворот в сторону. Впервые в жизни она почувствовала себя неудачницей, и это ей совсем не нравилось. Появление этого сильного мужчины в ее жизни, доброго советчика, защитника, страстного любовника, отодвинуло все на второй план. И вот теперь этот новый мир чувств рушился, сметая все на своем пути.
Марийка была не в настроении идти на этот прием в гостинице "Вальдорфс", ей было просто не до того. Ее раздражали сейчас все эти люди, которые подходили к ним, представляясь, делали ей комплименты, она натянуто им улыбалась. Кто-то подсчитывал суммы благотворительных сборов, организаторы вечера объявляли в микрофон имена наиболее крупных вкладчиков и размеры пожертвований.
– Я надеюсь, что если ты решишь выложить солидную сумму на благотворительные цели, то не станешь так фиглярничать перед всеми, хвастаясь перед всем миром, сколько ты выложил из своего кармана. А, Джонатон? – слишком резко сказала Марийка.
– А почему бы и нет? – запальчиво возразил Джонатон.
– Потому…
– Что "потому"?
– Потому что благотворительность должна быть анонимной. Если хочешь сделать доброе дело, сделай его тихо и незаметно, а не кричи об этом на каждом перекрестке. Все эти мистеры Денежные Мешки раздражают меня сегодня, мне здесь неуютно.
– Это у тебя такая вежливая форма пожелания, чтобы я отказался от объявления публично суммы моего взноса?
– Ты меня правильно понял.
– Значит, в твоих глазах это вульгарное поведение, то есть, ты хочешь сказать, что еврейское великодушие, демонстрируемое публично, вульгарно? Могу ли я тебе напомнить об университетах, больницах, библиотеках, музеях по всей стране, которые носят имена Рокфеллера, Карнеги, Эстора или Форда? Разве их имена позорят филантропию?
