Текст книги "Чья-то любимая"
Автор книги: Лэрри Джефф Макмуртри (Макмертри)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
ГЛАВА 8
Разумеется, Бо очень хотелось бы присутствовать на моем просмотре. Студия принадлежала ему, и, естественно, ему хотелось быть наготове в любой ситуации, связанной с Шерри Соляре. Шерри однажды вдруг взяла и отказалась сниматься в каком-то фильме, который ставил Бо. Тогда он немедленно подал на нее в суд и получил три миллиона долларов за понесенный ущерб. Это решение суда до сих пор где-то бродит с апелляционным протестом ответчицы, но очень похоже, что оно останется в силе. Естественно, Бо и Шерри друг друга открыто ненавидели. Когда я сказал Бо, что на просмотр придет Шерри, в его маленьких глазках загорелся злой огонек.
– Классная потаскуха, – сказал Бо. – Я стал пользоваться этим выражением, которое, насколько я знаю, изобрели вы. Конечно, я обязательно приду. Мне совсем не хочется нарушать протокол там, где замешана эта классная потаскуха.
Наши изъятые при монтаже кадры на деле оказались раза в три лучше, чем я думал вначале, когда мы только что вернулись из Рима. Джимми Бойд справился со своей работой просто блестяще. Получился очень забавный фильм о том, как делается кино. Да и вообще вся ситуация выглядела очень забавной. Я занимался фильмом, который может понравиться даже кинокритикам, а Джилл помогала завершению картины, явно обреченной на полный провал. И все только потому, что она изо всех сил старалась следовать своим собственным представлениям о старине Тони.
Я пришел в просмотровый зал на двадцать минут раньше, чтобы все было готово вовремя. Первыми в зале показались Лулу и Дигби Баттонз. Фактически, я видел Дигби в первый раз, если не считать тех его фотографий, которые висели в спальне Лулу, но они, без сомнения, были сделаны гораздо раньше, в куда более счастливые для него времена. Дигби был почти таким же высоким, как и Лулу; весил он, по-видимому, килограммов пятьдесят. Дигби трясло, и потому он кутался в поношенное старенькое пальто. У него все время был открыт рот. Просто нельзя было поверить, что когда-то этот человек был кумиром миллионов зрителей. При Лулу и Дигби находился телохранитель-китаец. Я подумал, что этого китайца держат на тот случай, если Дигби вдруг свалится, пуская слюни прямо в проходе между рядами, и надо будет его поднимать. – Приветик, Оуэн, – сказал Дигби и сел. Он вытащил из кармана наушники и стал слушать музыку, и при этом как-то странно подергиваться на месте. Лулу села с ним рядом, словно она – его маленькая женушка. Меня просто поражает, как женщины могут любить таких мужчин!
Когда Шерри вошла в зал, у нее на глазах были такие огромные и такие темные очки, что казалось, их вырезали из крышки гроба. Она ни на минуту их не сняла. Да и узнал-то я ее только потому, что волосы у нее, как всегда, напоминали гнездо крысы.
Бо должен был приехать уже давно, но его не было. Поэтому собравшимся я представился сам. Свен на меня даже не взглянул.
– Это тот самый, у кого каждый месяц новая баба, – сказал он Шерри.
Потом он взглянул на меня.
– При первой же вашей глупости мы уходим, – сказал он. – Я заберу этот долбаный проектор и заверну его в экран.
Я его стукнул так, что он упал – прямо по морде. Он рухнул прямо на пол. Как раз в этот самый момент вошел Бо Бриммер и один из его исполнительных директоров. От этого совпадения все получилось великолепно. Мне было просто необходимо стукнуть Свена, чтобы подавить охватившую меня нервозность. Именно так со мной бывало и в футболе – если мне удавалось кого-нибудь свалить в момент введения мяча в игру, то потом я себя отлично чувствовал до самого конца матча.
Конечно, Свен никак не ожидал, что его ударят, а я треснул его очень сильно – просто оглушил. Он валялся в проходе между рядами; губа у него была рассечена, и он никак не мог закрыть рот, кровь текла ему на бороду.
Шерри Соляре от удивления раскрыла рот. Сказать, что выражали ее глаза, я не мог – за этими похожими на крышку гроба темными очками глаз Шерри видно не было. Вполне возможно, ей даже было приятно, что ее дружку кто-то наподдал.
Но исполнительному директору, который вошел вместе с Бо, это зрелище, по всей видимости, крайне не понравилось. Он в ужасе ринулся к Свену и опустился перед ним на колени.
– Боже мой, что вы наделали! – закричал исполнительный директор, и в глазах его я явственно увидел страх перед судебным разбирательством. Свен фактически занимался только тем, что подавал заявления в суд, обычно от имени Шерри.
– Кеннет, ты и впрямь теряешь способность видеть самые очевидные вещи, – сказал Бо, подходя к Шерри и качая головой. Шерри тоже покачала головой.
– Здорово! – заметила Шерри и медленно подошла к тому месту, где лежал Свен.
На секунду черные солнечные очки качнулись в мою сторону, а затем вернулись в прежнее положение. На Шерри было шерстяное пальто, которое, вполне возможно, было сделано из шерсти той же самой овчарки, что и пальто Лулу. Честно говоря, я не знаю, почему в таком месте, как Голливуд, где никогда не бывает холодно, вам на каждом шагу попадается такое количество шерстяных пальто. Может, эти пальто – просто неотъемлемая часть шерстяных женщин?
Шерри посмотрела вниз, на лежащего на полу поверженного воина.
– Теперь вы знаете, как это больно, – сказала она. – Не очень-то сексуально, да?
Глаза Свена видели еще недостаточно четко, а борода была залита кровью. Шерри слегка дотронулась ступней до плеча Свена.
– Вы что, вздремнули, или как? – спросила она. – Мне даже думать противно, что я трахалась с таким ничтожеством, который не может встать и побороться за себя.
Посреди ряда стояла Лулу, наблюдая всю сцену с высоты своего роста.
Шерри снова тронула Свена ступней.
– Давай, давай! – сказала она. – Из всех просмотров, увиденных мною, – это первый, на котором подрались.
Свен несколько раз потряс головой, и глаза у него прояснились. Он с яростью взглянул на Шерри. Потом, с трудом поднявшись на ноги, Свен направился прямо ко мне. Но в этот момент исполнительный директор, все еще обеспокоенный юридическими последствиями случившегося, крепко сжал Свена в своих объятиях и попробовал его обуздать. Но Свен нисколько не успокоился, а, напротив, стукнул исполнительного директора изо всех сил, что вызвало у Шерри слабую улыбку.
– Нет, Свен! – сказала она. – Ты ударил не того, кого надо. Стукни того, кто посильнее.
В этот момент по проходу засеменил Бо, на ходу поправляя свой галстук-бабочку.
– У нас в Арканзасе дерутся на больших открытых площадках, – сказал он. – Мы не деремся в помещении, чтобы не поломать мебель или не напугать киномехаников. У киномехаников и без того забот хватает.
– Дерьмо! – орал Свен, изо всех сил отталкивая несчастного исполнительного директора, все еще пытавшегося его обуздать. – Ты вонючий козел! – вопил Свен, указывая пальцем на меня. – Я с тобой еще расквитаюсь!
Но бить он меня не стал. Вместо этого он повернулся, протопал к передним рядам зала и рухнул в кресло. Потом вытер кровь с бороды рукавом своего вельветового пальто.
– Кен, не могли бы вы поискать для него салфетку «клинекс» или какое-нибудь бумажное полотенце? – спросил Бо. – Из него кровь хлещет как из пронзенного ястреба. Нам совсем не хочется, чтобы он залил кровью наш кинозал.
Исполнительный директор очень обрадовался, что может заняться каким-то конкретным делом. И поспешил удалиться. Бо, Шерри и я по-прежнему стояли близко друг от друга. Я не очень-то представлял себе, что будет дальше, но снова почувствовал большое облегчение. Несмотря на всем известную историю их отношений, Бо и Шерри держались друг с другом абсолютно непринужденно.
– Можно я сяду между вами? – спросила Шерри. – Ведь он – очень мстительный мелкий мерзавец. Ему может взбрести в голову обвинить во всем меня, и как только у него перестанет течь кровь, он может попытаться меня задушить. Мне будет куда легче наслаждаться вашим фильмом, если я буду чувствовать себя в безопасности.
– Душенька моя, да мы его сразу же засадим в тюрьму, по первому же вашему слову, – сказал Бо. – Мы этого ублюдка закуем в кандалы.
– Не называйте меня душенькой, ничтожество вы этакое! – вдруг разозлилась Шерри. Она не стала ждать нас, а плюхнулась возле Лулу. Дигби Баттонз все никак не мог распрямиться, и так, ссутулившись, сидел под своими наушниками.
– Посмотрите-ка на него, – сказал Бо. – Лично я скорее окунулся бы в говно, прямо с головой, нежели лег бы с ним в постель. Что же такое эти бабы, если они могут сожительствовать с подобными тварями?
Тут погасили свет, и начался показ фильма. В первом кадре мы увидели Тони Маури. Он стоял на самом верхнем ряду Коллизея. Рядом с Тони находился какой-то человек-«шестерка», на голове которого красовалась лохматая австралийская шляпа. Это, вне сомнения, был художник фильма. Фильм был небольшой, кадры сменялись очень быстро. Я не мог уловить, что думали о нем сидевшие в зале. Один раз я четко услышал, как Шерри сказала:
– Глядите-ка, это Харви.
И все, – пока фильм не кончился.
Обычно после окончания первого показа в зале наступает неловкое молчание. Зрители пытаются придумать какие-нибудь приятные для авторов фильма слова. На сей раз подобных проблем не было. В ту самую минуту, как зажегся свет, со своего места вскочил Свен. Он направился прямо к проходу возле моего кресла и обратился к Шерри.
– Отвратительно! Пошли отсюда! – заявил он. На глазах Шерри снова были черные очки.
– Идем, Папочка, – сказала она и встала.
Я шагнул в проход между рядами, пропуская ее.
– Кто это разрешил вам бить его? – зло произнесла Шерри, проходя мимо меня.
Вот и все! Никаких «Спасибо за приглашение», никаких замечаний о фильме, ровным счетом ничего.
– До встречи, – обратилась Шерри к Бо и вышла из зала.
Лулу очень сосредоточенно старалась помочь Дигби снять с головы наушники. Исполнительный директор изрек:
– Отличный фильм, просто отличный фильм, – и бросился к выходу; у него было какое-то обиженное выражение лица.
Вероятно, он спешил успокоить Свена Бантинга. Бо пока еще оставался на своем кресле, покусывая ластик на карандаше. Мне показалось, он о чем-то задумался.
– Давайте посмотрим фильм еще раз, – сказал он, давая знак киномеханику.
В это время Лулу и китаец пытались поставить Дигби на ноги, но потом снова сели. Мы просмотрели фильм еще раз.
– Черт побери! Теперь у меня полное представление, – сказал Бо, когда снова включили свет. – Я думаю, надо добавить побольше надписей и, может быть, кое-что подмонтировать. А еще мы могли бы взять нашу программу «R»[5]5
«R» – restricted – ограниченный (категория фильмов, на которые дети моложе шестнадцати лет допускаются только в сопровождении взрослых).
[Закрыть] и показать этот фильм в колледжах.
В этот момент по проходу продвигалась Лулу и ее свита.
– Было занятно, – сказала она. – Дигби часть фильма проспал, особенно второй показ. Наверное, нам лучше отправиться домой. Дигби совсем вымотался.
Уход Лулу, совершенно очевидно, никакого значения для Бо не имел. Он помахал ей карандашом с обгрызенным ластиком и продолжил наш разговор. Его монолог длился довольно долго. Бо вслух размышлял о возможностях, открывающихся перед этим фильмом после соответствующей рекламы. Но я его не очень-то слушал. Мне подумалось, что лучше бы вместо приятеля Шерри Соляре я стукнул бы ее самое. Меня здорово разозлило, что Шерри даже и не подумала сказать мне «спасибо». Единственное, чего мне тогда хотелось, – это просто взглянуть на нее, но она оказалась гораздо находчивее, чем я. Она увидела меня, а я – ее солнечные очки. Думаю, она поставила меня на место или, точнее, показала, где, по ее мнению, это место расположено.
– Как вам понравилась мисс Шерри? – спросил Бо, когда, наконец, кончил излагать свои мысли.
– Она была дьявольски груба, – сказал я. – Она что, никогда не произносит слова «спасибо»?
– Все определяет власть, – сказал Бо. – Чем больше у вас власти, тем меньше вам нужно хороших манер. А когда вы наверху, то один из способов проявить власть как раз и состоит в том, чтобы иметь плохие манеры. Такой классной потаскухе, как Шерри, никогда не приходится говорить «пожалуйста» или «спасибо».
– И как же низко нужно ей упасть, чтобы снова стать вежливой?
Бо взглянул на меня как на последнего идиота.
– Я бы не стал ждать от Шерри никаких «спасибо» или «пожалуйста», – сказал он. – Она пребывает на самом верху уже так давно, что напрочь позабыла о всяких манерах, если они вообще у нее были. Шерри – женщина отчаянная.
– Отчаянная? Мне она такой не показалась.
– Вы с нею вместе не работали, – сказал Бо. – Вам не довелось наблюдать, как отчаянно она сражается, чтобы настоять на своем в каждой мелочи, изо дня в день, в течение целых трех или четырех месяцев. Дерьмо собачье! Я помню, как один раз, когда мы делали небольшой мюзикл, мне пришлось перевешивать дверь на ее автофургоне. Дверь эта открывалась слева направо, как и многие другие двери. Но Шерри решила, что ей будет удобнее, если у нее дверь будет открываться справа налево. И мы, ядрена мать, эту дверь перевесили.
– Зачем же вы это сделали?
– Затем, что вложили в этот фильм шесть миллионов, – сказал Бо. – А перевесить дверь у фургона никак шести миллионов не стоит.
– Шерри куда большая наркоманка, чем эта трясущаяся оглобля, с которой возится Лулу, – добавил он. – Только для нее наркотик – это власть. И я эту ситуацию называю отчаянной, потому как Шерри уже стареет. Просто не ждите от нее хороших манер, даже когда она больше не будет наверху. Вы увидите горечь, увидите ядовитый сарказм; увидите, как повсюду, без исключения, людей поливают кипятком и заживо сжигают.
– Я думал, вы хотите снимать ее в своей картине, – сказал я.
– Ох, да, хочу, – сказал он. – И прямо сейчас, пока она еще на высоте. И если я не начну на следующей же неделе, боюсь, потом может быть слишком поздно.
– Но по ее виду не скажешь, что ее дела так уж плохи, – сказал я. – Возможно, ей просто одиноко. Возможно, ей просто нужно, чтобы ее любили.
Бо быстро взглянул на меня.
– Любить – это термин с двойным смыслом, – сказал он. – Мисс Джилл ваш фильм уже видела?
– Нет, – резко ответил я. – У нее завтра день рождения. Я хотел, чтобы это было для нее подарком ко дню рождения.
– Рад узнать про ее день рождения, – сказал Бо. – За все, что она сделала для фильма Тони, мы должны ей минимум миллион роз. Мы очень высокого мнения о мисс Джилл.
Меня же волновало только одно – фильм мой ему понравился. У меня появилось какое-то ощущение удачи. Судя по тому, как Бо на меня смотрел, он хотел бы посоветовать мне держаться подальше от Шерри, Или порекомендовать быть ласковым с Джилл. Возможно, он намеревался дать мне еще какой-нибудь блестящий совет. Однако Бо ничего не сказал, хотя это тоже ничего не значило. Наверное, я мог бы стукнуть и его. Фильму моему это вряд ли пошло бы на пользу, но уж очень стали меня утомлять его проницательные крохотные глазки.
ГЛАВА 9
Алчным женщинам я доверяю: это такие личности, которые жаждут облизать каждый дюйм твоей кожи и всунуть свой нос во все дырки. Это прекрасно. Это абсолютно естественно. Женщины с таким характером не ждут от тебя слишком многого. Джилл же ожидала слишком многого и слишком многое уважала. Она уважала то, чего вовсе не существовало в действительности. Похоже, ее вообще мало интересовало мое прошлое, столь важное для большинства женщин. Им вечно хочется взять твое прошлое под контроль. На мой взгляд, это достаточно разумно.
Но Джилл подходила ко всему совсем не так, как другие. Она жила слишком приватно, была слишком осмотрительной, и раз в десять более вежливой, чем надо. Джилл всегда ждала, когда ее о чем-нибудь попросят, а таким путем вряд ли можно многого добиться.
Мы оделись для вечернего выхода еще перед просмотром, потому что после него собирались сразу пойти ужинать. Пока шел фильм, Джилл все время крутила в руках золотую цепь, которую я подарил ей на день рождения, то накручивая ее на пальцы, то снова раскручивая. Несколько раз я заметил на ее лице улыбку, но вслух она не засмеялась. Я стал нервничать. Если бы Джилл громко захохотала, я бы почувствовал себя гораздо лучше, но никаких смешков слышно не было. А когда фильм кончился, наступила та самая неловкая пауза, которая обычно бывает по окончании подобных просмотров.
Пауза длилась секунд пять. Для меня этого было вполне достаточно, чтобы пожалеть, что Джилл вообще оказалась на моем жизненном пути. Джилл не будет мне лгать. Она считала, что фильм у меня поганый и собиралась мне прямо так и сказать. Я это знал. Я наблюдал за лицом Джилл. Не знаю, но, наверное, я бы тут же в нее влюбился, если бы только она мне на этот раз соврала. Тогда мне стало бы так же хорошо, как если бы Джилл вдруг проявила алчность. Человек, не способный на ложь во имя возлюбленного, не вполне нормален, это точно. Я сам удивился, насколько важным оказывается было для меня ее мнение. После этого мы бы могли пойти на ужин, а потом – домой потрахаться. Может быть, я бы на ней даже женился. Кто знает? Жить с Джилл вместе было очень приятно – пусть даже она несколько зациклилась на здоровой пище, все равно приятно. Но если она не станет говорить то, что мне так необходимо услышать, тогда пусть все летит к такой-то матери. Это для меня слишком важно.
– Ну ладно, – сказал я. – Тебе фильм не понравился. Хрен с тобой. Хочешь пойти поесть?
– Хочу-у, – сказала Джилл и дотронулась до моей руки.
Я выдернул руку, встал и вышел из зала. Джилл догнала меня у машины.
– Оуэн, не надо так, – сказала она. – Я не умею быстро реагировать на фильмы. Ты ведь это знаешь.
– О, отцепись от меня, – сказал я. – Мне твои объяснения не нужны. В любом случае просто не понимаю, как это я имею дело с женщиной твоих лет. В Калифорнию приезжают за молодостью, а не за морщинами.
Не произнося ни слова, Джилл села в машину. Я заткнулся. Джилл способна пропускать мимо ушей любые оскорбления в течение минимум двадцати минут. Значит, я буду только зря растрачивать свое дыхание.
– Меня удивило, что монтаж делал Джимми Бойд, – сказала Джилл. – Джимми Бойд вырос вместе с Джонни. Я его знаю с тех пор, когда ему было пять лет.
Джонни был сыном Джилл. У нее было связано с ним столько моральных проблем, в основном из-за испытываемого ею чувства вины, что я старался никогда о нем не упоминать и избегать любых разговоров на эту тему. Джонни был почти взрослым; он жил самостоятельно, в какой-то коммуне в Нью-Мексико. По-видимому, у матери с сыном произошел разрыв, но меня это нисколько не трогало. Не хватало мне еще подростка, который бы ненавидел меня за то, что я трахаю его мать!
– Я хочу сказать, что Джимми работает хорошо, – произнесла Джилл. – Монтаж получился вполне удачным. Я знаю, что ты не стал его делать сам, потому что у тебя просто не хватает терпения. Это сделал паренек, для которого я когда-то готовила поп-корн. И от этого у меня какое-то странное ощущение, только и всего.
– Зря ты оправдываешься, – сказал я. – Все равно я бы не смог сделать такой фильм, который бы тебе понравился. И ты сама это знаешь.
Я так разозлился на Джилл, что чуть было не наскочил на парня, парковавшего машины у ресторана.
– Ты совсем не умеешь говорить то, что нужно, и тогда, когда нужно, – сказал я, усевшись. – Я знаю, ты считаешь, что не можешь так поступать из-за этой твоей долбаной честности, а на самом-то деле это – чистый эгоизм. Ты предпочитаешь быть справедливой, пусть даже от этого другим будет плохо.
Джилл вертела в руках салфетку. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.
– Пока что ты мне так и не сказала, что ты о моем фильме думаешь. Я лишь узнал, что ты жарила попкорн для этого режиссера монтажа.
– Боюсь, все дело в том, что я не очень-то люблю сатиру, – сказала Джилл. – Она, на мой взгляд, показывает все односторонне и упрощенно. И в самом деле, ведь совсем не трудно изобразить и Эльмо, и Винфильда, и всех нас как полных тупиц. Если бы я умела по-настоящему обращаться с камерой, я бы могла, например, представить тебя как самого беспардонного человека во всем Голливуде.
– Но это так и есть, – сказал я. – Я действительно – самый беспардонный, и все они – полные тупицы. И если ты так сильно печешься о правде, почему же ты никак не хочешь с этим согласиться?
Джилл покачала головой.
– Ну должно же быть хоть какое-то сочувствие, – сказала она. – Когда сатиры немного, в этом ничего плохого нет – мы все ее заслуживаем. Но ведь ты мог показать нас хоть с какой-то долей симпатии. Над этим фильмом так долго трудилось множество людей! И все мы совсем не такие уж смешные, какими ты нас показал.
– Вот почему я всегда уважала Тони, – продолжала она. – Он, по крайней мере, относился к людям с уважением и симпатией.
– Ну, знаешь! Я никогда не смел даже надеяться, что сравняюсь с такими великими мира сего, как Тони Маури, – сказал я. – Я думаю, я – не тот человек, который тебе нужен. Стоит мне только повернуться, как я тут же натыкаюсь на какой-нибудь пьедестал.
Вечер получился отнюдь не праздничный. Я впал в депрессию. Джилл попыталась как-то смягчить обстановку и поднять мне настроение. Она даже сказала какие-то лживые приятные слова о моем фильме, но было слишком поздно. Она выбрала для этого самое неподходящее время. Чтобы она сейчас ни говорила, все звучало фальшиво. А любая фальшь, исходившая от Джилл, была куда хуже, чем вранье настоящего лжеца.
Как только мы вернулись домой, я сразу же напился. Джилл тоже выпила порядком, может быть, стараясь составить мне компанию. Это ничему не помогло, потому что выпивка для Джилл – тоже притворство. А когда все кончилось, стало ясно, что теперь часов десять ее будет тошнить. Я чувствовал дикое отвращение к Джилл, а еще больше – к себе самому, за то, что вообще с ней связался. Трудно в это поверить, что при всем моем опыте, я мог вот так оказаться на крючке у женщины, мнение которой для меня драгоценно. В мире существуют миллионы женщин, которые никогда бы не отличили документальный фильм от кучи дерьма, а я связался с такой, которая действительно кое-что в этом смыслила. А самая большая глупость в том, что для устройства моих дел она мне вовсе не была нужна. А найти бабу для постели я мог где угодно, буквально на любой улице, тем более, на улицах такого города, как Лос-Анджелес.
Ничего мне не помогло – я чувствовал, что меня загнали в угол. От такой женщины, как Джилл, не так-то легко отступиться. Можно сказать:
– Тпру! Мэм, я ошибся! – и прямиком назад в открытую дверь.
А женщина, подобная Джилл, уничтожает все ваши самые простые инстинкты. Я все еще мог потрахаться где-нибудь на стороне, но беспокойство меня не покидало. Мне казалось, что все вот так и тянулось то вверх, то вниз, уже много месяцев подряд, словно я несся на каком-то бешеном аттракционе.
Единственное, что мне оставалось – попытаться отсюда убраться насовсем. Возможно, на это уйдут месяцы, но я уже был к этому готов. Позже, уже ночью, когда Джилл взобралась на меня, собираясь заняться сексом, я просто столкнул ее с постели. Уперся ступней прямо ей в живот и с силой отшвырнул. Джилл упала возле стула, пролетев через всю комнату. Было видно, что она в полном недоумении.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– У меня ведь нет никакого сочувствия, – сказал я. – Я просто бесшабашный нахал из Западного Техаса. И гроша не дам ни за какое сочувствие, а от тебя меня просто тошнит.
Джилл решила, что заставит меня передумать. Она снова легла в постель. Я схватил ее, перекатил через себя и швырнул на пол с другой стороны кровати. На сей раз она ударилась о книжный шкаф, из которого вывалилось штук десять маленьких глиняных уточек. Увернуться от уточек она не успела.
– Ты пьян, – сказала Джилл.
– И ты тоже!
– Счастливого тебе дня рожденья! – сказал я. – Это у меня получается лучше, чем у тебя, как почти и все остальное. Я даже не знаю, что ты вообще умеешь, разве что сочувствовать.
Джилл собралась с силами, встала на ноги, взяла свою одежду и ушла. Я не придал этому никакого значения. Джилл не произнесла ни единого слова. Похоже, она спешила выйти из квартиры до того, как ее начнет тошнить. Мне было на все наплевать. Я понимал, что начиналось нечто такое, на что уйдет уйма времени. Я уже так поступал, и не один раз, а дважды. Может быть, Джилл вернется утром, или же через пару дней, но она непременно вернется. А до тех пор она будет болтать по душам со своими многочисленными престарелыми друзьями. И все они в один голос станут ее заверять, что я – сплошное дерьмо. Они все будут ей доказывать, что я всегда был к ней несправедлив, что она проявляла чистый мазохизм и только губила себя, встречаясь со мной, что у наших с ней отношений не может быть никакого будущего, что я только порчу ее репутацию, и еще кучу подобных истин, которые, скорее всего, были наполовину справедливыми. А может, они были справедливыми целиком. Для меня это было совершенно не важно. Эти старые развалины могли поздравить себя с тем, что подали Джилл такие хорошие советы. А потом высказать ей сострадание по случаю ее трудного положения и прийти к общему мнению о том, какой я мерзавец. Меня же абсолютно ничего не задевало. Джилл обязательно ко мне вернется. Она была совсем не такой организованной, как Лулу. Это Лулу умела просто все включать и выключать, будто жизнь – водопроводный кран. Джилл так поступать не могла.
Главная же шутка состояла в том, что я сам был далеко не организованным человеком. И именно этим я их всех и одурачивал. Я всегда искал счастливых возможностей, но никогда не умел ими пользоваться. Если б я это умел, то остался бы с Лулу. Со временем я бы сумел ее уговорить, и она бы упрятала старину Дигби в наркологическую колонию для хроников. И я бы все это провернул. Но Лулу мне была не совсем по вкусу, честно говоря. И потому я предпочел, чтобы у меня с ней все закончилось так, как мне подсказывали мои импульсы. Так, как это делает Джилл. Я ненавидел стиль жизни Джилл, но она все равно была мне очень близка. Уже после того, как я решил, что мне вообще наплевать, станем ли мы с Джилл снова трахаться или нет, оказалось, она меня по-прежнему к себе притягивала. И так оно и тянулось, даже после того, как мы оба твердо решили, что пришла пора всему положить конец.
Думаю, и Джилл и мне очень помогло то обстоятельство, что в действительности Голливуд совсем не так уж безнадежно деловит, как обычно думают сами голливудцы. Есть здесь и такие сверхгуманные личности, как, например, Бо. Однако, по большей части, население Голливуда составляют ленивые типы вроде меня. Одеваются они как интеллигенты свободных профессий, а на самом деле обыкновенные бабники. Естественно, многие из них трахают не тех, кого им надо; и фильмы они делают абсолютно не те, какие надо. Пожалуй, Джилл была даже в чем-то права, что не отделяла себя от съемочных групп – съемочные группы вынуждены быть профессиональными, а иначе их просто уволят или даже вообще не пригласят на работу.
Джилл не появлялась три дня. Я ей не звонил, не звонила и она. Я занялся покером и начисто проиграл Карли Хезелтайн, секретарше Бо. Проигрыш меня не удивил – я знал, что эта дама привыкла быть во всем первой. Просто я хотел испытать свою судьбу.
Джилл вошла в комнату как раз в тот момент, когда я подумывал, не поехать ли мне в Вегас или еще куда-нибудь. Лос-Анджелес стал действовать мне на нервы. На Джилл было красивое платье, а в руке – сценарий. Это наверняка означало, что происходят какие-то важные события.
– Ты все еще злишься? – в некоей нерешительности спросила Джилл.
– Могла бы позвонить и спросить, один я или нет, а уж потом приходить, – сказал я. – Ты ведь здесь не живешь, знаешь ли.
– Знаю, – сказала Джилл.
– А потому звони, как все нормальные люди. Это не общественное место, а частное.
– Оуэн! Мне кажется, ты переигрываешь с этим твоим хамством, – сказала Джилл. – Мне очень жаль, что все так получилось. Я не очень-то хорошо отозвалась о твоем фильме, и понимаю, что это могло тебя обидеть. Давай все забудем? У меня есть новости.
– На кой черт мне нужны твои новости? Джилл мои слова проигнорировала.
– Я сегодня обедала с Бо, – сказала она. – Ему твой фильм по-настоящему нравится. Похоже, он собирается потратить на него немало денег.
– Так пускай он скажет об этом мне, если уж ему и впрямь мой фильм нравится, – сказал я. – Ты ведь мне не жена, знаешь ли.
Конечно, Бо, наверняка, пытался сам мне позвонить. Я поручил телефонистке отвечать на все звонки, а сам даже не потрудился узнать, кто мне звонил. Разумеется, такое поведение не слишком хорошо характеризовало мой профессионализм, но в эти дни мне все было безразлично.
Джилл пожала плечами.
– Ты не очень-то понимаешь язык движений, как я вижу, – сказал я. – Что еще мне надо сделать, если недостаточно было пинка в живот? Большинство нормальных людей сразу бы поняли, что это означает только одно – их общество нежелательно.
– Я это поняла, как признак того, что ты обоссался, – сказала Джилл. – Не говоря уже, что ты был пьян. Я не восприняла это как твое последнее слово.
– Почему бы тебе не вернуться домой и притвориться, будто бы у нас с тобой был великий роман, – сказал я. – А иначе я вполне могу рассказать тебе о некоторых дамах, которых я трахал в последние дни.
Мои слова на минуту лишили Джилл дара слова. Она их обдумывала.
– Боюсь, я не могла бы притвориться даже для себя и сказать, что наш с тобой роман был великим, – сказала Джилл. – Мне, скорее, приятно считать, что наши отношения – особые.
– Так бы оно и было, если бы ты не помешалась на своей работе, – сказал я. – Знаешь ли, когда ты выматываешься из последних сил, меня это не очень-то воодушевляет.
Лицо Джилл стало несколько напряженным.
– Назови своих дам, – сказала она.
– Как насчет Лулу?
Джилл подняла брови, ожидая продолжение.
– Только она одна? – спросила она. – Других имен не назовешь?
– Остальных ты не знаешь, – сказал я. – Это, как бы ты сказала, – случайный секс. Одна тут, другая там.
– Ясно, – сказала Джилл. – Пожалуй, теперь мне понятно, почему иногда ты сам выглядел так, будто переработал. Правда, я всегда знала, что это никак не связано с работой в монтажной. Знаешь, ведь и от тебя отнюдь не всегда дух захватывает.
Джилл попыталась выразить мою суть, но выбрала для этого не те слова. Есть люди, которые просто не умеют оскорблять других. Если речь идет о подлости, то Джилл на это была абсолютно не способна. Но сердиться она умела. Сейчас челюсть у нее дрожала; она нервно ходила взад-вперед по комнате и искала, что бы ей поломать. Если бы у меня в комнате можно было найти какой-нибудь хрупкий предмет, она бы непременно его разбила. Но у меня никаких ценных вещей просто не имеется. И потому единственное, что могла сделать Джилл, чтобы разрядить вспышку гнева, это швырнуть мне в лицо тот самый сценарий, который она принесла. Правда, сценарий – это не то, что больше всего подходит в данном случае. Лицо Джилл пылало от ярости.