Текст книги "Выстрелы над яром"

Автор книги: Леонид Прокша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Вся эта церемония, введенная еще дедом, должна была укреплять порядок в семье и авторитет ее главы.

Чтобы не встретиться с отцом в коридоре, Тамара обошла дом и вошла в свою комнату с черного хода.

– Мой быстрее руки, моя девочка, – озабоченно сказала Зинаида Антоновна, – стол уже накрыт.

Тамара положила на стол сумку, в которой лежал галстук, повесила пальто.

– Тамара, быстрее, – напомнила еще раз Зинаида Антоновна из кухни.

– Иду, – посмотрев на сумку, отозвалась Тамара. Возле умывальника она увидела в зеркале свое лицо.

– У… трусиха… – разозлилась сама на себя.

– Что ты? – спросила тетя Зина, недослышав.

– Я не люблю вот эту девчонку…

– Какую? – удивилась Зинаида Антоновна.

– Вот эту, – показала Тамара на себя в зеркале.

– За что же ты ее не любишь? – подойдя к племяннице, спросила тетя.

– Она – трусиха… И та милая женщина, которая стоит рядом, тоже.

– Почему?

– Она побоялась открыть добрым людям тайну кованых ящиков.

– Но они все же узнали.

– Благодаря пионерам.

– На них эта женщина и рассчитывала, – улыбнулась Зинаида Антоновна.

Тамара круто повернулась:

– А та женщина знала, что в нашем саду зарыты ящики?

– Узнала только в тот день, когда закапывали листья.

– И открыла тайну ящика обманщику. Зинаиду Антоновну передернуло – это был уже допрос и обвинение, – но она сдержала себя:

– Она не могла договориться с братом.

– А брат ее знал все?

– Знал, – Зинаида Антоновна почувствовала, что Тамаре нужно говорить только правду.

– И молчал столько лет?

– Он забыл о них.

– А когда ему припомнила однажды в саду эта женщина?

– Вспомнил.

– Чтобы снова забыть?

– Такой он…

– А я не хочу быть такой, не хочу! – Тамара бросила на руки тетке полотенце и выбежала из кухни.

Зинаида Антоновна сразу же все поняла. Тамара встретилась с Лешей и Юрой. Ребята ей все рассказали. Девочке стыдно за отца и тетку. И все же Зинаиде Антоновне понравился задиристый тон племянницы, бунт двенадцатилетней девочки против несправедливости. «Тамара взрослеет, выходит на свою дорогу», – с удовлетворением подумала она. Но когда открыла дверь в комнату племянницы и увидела ее в красном галстуке, встревожилась:

– Что это за спектакль? – Это еще только генеральная репетиция, – ответила Тамара и решительно направилась в столовую.

За столом уже сидели мать и отец. Они как будто не обратили внимания на появление дочери, но Тамара знала, как сердится сейчас отец: опоздание на обед было недопустимым нарушением порядка.

– Мне можно сесть за стол? – спросила тихим голосом, словно опасаясь испортить аппетит родителям.

Леопольд Антонович, склонившись над тарелкой, продолжал есть. Мать задвигалась на стуле.

– Сначала следует извиниться и попросить прощения, – сказала она и повернулась в сторону мужа, глазами спрашивая: «Не так ли, Леопольд?»

– Извините за опоздание… – виноватым голосом попросила Тамара.

Ей довелось постоять возле стула в ожидании разрешения сесть еще несколько томительных минут, пока отец наконец поднял голову, чтобы выразить свое недовольство поведением дочери, и – увидел на ней красный галстук. О, это было уже не только нарушением порядка, это была целая революция!

– Что это значит?! – блеснул стеклами очков Леопольд Антонович. В его голосе – вопрос и угроза.

Тамара вздрогнула и, заикаясь, начала объяснять:

– Ах, галстук… Это… у нас репетиция… я торопилась… забыла снять…

– Какая репетиция?

К счастью, она вспомнила в этот момент про спектакль, который собирались вместе с Лешей и Юрой поставить в «клубе», и, уже осмелев, начала импровизировать:

– Мы готовим постановку… спектакль… Мне в спектакле дали роль девочки… По пьесе она не пионерка, но очень хочет вступить в пионеры, а родители ей не разрешают… И тогда она попросила у одного мальчика галстук, примерила и немножко походила в нем… Это так по пьесе… На репетиции я надела галстук, а вернуть его мальчику… забыла…

– Ну, если это по пьесе в спектакле, тогда другое дело…

– Погоди, Аннушка, – наконец заговорил отец. – Театр – великое искусство, не шуточная игра. Нельзя сравнивать разные вещи… – И, повернувшись к дочери: – У тебя музыка, и терять время попусту – не разрешаю.

Снимая пальто, Лешка услышал голос матери, доносившийся из кухни:

– Нечем кормить, Менделька. Сено дорогое. Дочь приехала, надо справить ей обнову. Студентка же!

– Я вам, Антониха, продам Маргариту так, как никто не продаст. Уж в этом вы можете не сомневаться.

– И жалко мне ее. Кормила она нас в самые тяжелые годы. Это еще матери-покойницы корова. И дом ее. У нас не было ни кола, ни двора. Мать хотела, чтобы я вышла за богатого. И был такой жених. А я полюбила Антона и ушла к нему. Мать моя, женщина властная, сказала, чтоб ноги моей не было в ее доме. Все: и дом, и постройки, и огород отписала брату. А когда война началась, брата на войну взяли. Погиб, бедняга. Жена его с двумя детишками тоже не поладила со свекровью, уехала к своим в деревню. Там все же легче, чем в городе. И осталась мать одна. Стала просить-молить меня: вернись, дочка. Посоветовались мы с Антоном, хоть не люб он теще – вернулись…

– А муж ее, матери вашей?

– Бросил он ее. Еще девчонкой я была. Влюбился в Юстыну, тетку мою, сестру матери, все бросил и уехал с ней в Америку. Меня хотел забрать, а брата ей оставить. Пожалела я мать. Не поехала. Свой дом родной дороже. Но тоже потом ушла…

Лешка слушал, затаив дыхание. Так вот что происходило на этом дворе, по которому он бегает, не задумываясь: отсюда ушел на фронт его дядя Володя и погиб на войне. Отсюда уехал далеко в Америку, может быть, скитается в поисках работы… его дед.

– Да что это я, – вдруг спохватилась мать, – начала с коровы и во куда заехала. Да, коровка была хорошая. С телушки я ее растила… Состарилась уже. Антон давно говорил – пора ее продать. Да разве ж он сумеет!

– Не говори мне про Антона. Он токарь. А я меняю шило на мыло. Свое возьму, а чужого мне не надо.

– Так и я прошу, Менделька, помоги…

Лешке все стало ясно. Он вздохнул: жаль Маргариту. Вошел в комнату. Янка с открытой книгой в руке, глядя в потолок, учил стихотворение:

 
Не сядзiцца ў хаце
Хлопчыку малому,
Клiча яго рэчка,
Цягнуць caнкi з дому.
– Мамачка, галубка,—
Просiць ён так мiла…
 

– Не бубни, как пономарь, – прерывает его Янина. – Разве ты так просишь маму, когда хочешь погулять? Представь, что это не какой-то маленький мальчик, а ты.

– Я не маленький, – сердито отвечает Янка.

– Тогда вспомни, когда был маленьким.

– А я хочу быть большим.

– Вырастешь еще. Лешка подошел к ним:

– Маргариту решили продать?

– А зачем она нам! – одобрил решение матери Янка. – Летом можно будет побегать. А то ходи за ее хвостом…

 
Не сядзiцца ў хаце
Хлопчыку пабегаць…
 

– Где тата?

– Еще на работе. Мама волнуется. Никогда он так не опаздывал… – сказала, подняв голову от книжки, Янина.

 
– Мамачка, галубка,
Не сядзiцца ў хаце…—
 

зубрит Янка.

– А знаешь, Янина, завтра я иду на комсомольское собрание на завод! – похвалился Лешка.

– Ты же еще пионер.

– Приглашают…

Янка повторял стих уже совсем сердито:

 
Не сядзiцца ў мамкi
Хлопчыку малому,
Клiчуць яго санкi,
Цягне рэчку з дому…
 

– Да хватит вам, не мешайте! Запутался совсем. Завтра из-за вас учительница поставит двойку, тогда «мамачка, галубка» оттаскает за уши, а татка еще поддаст… А вот и он идет…

В сенях раздались шаги. Вошел отец.

– Ну, ребятки, сегодня у нас на заводе большое событие!

Из кухни прибежала мать, присмотрелась:

– Не выпил ли ты, батька?

– Новый цех пустили. Гудят станки. Многие рабочие завтра получат работу!

Отец сел на диван. Только теперь все заметили, как он устал.

– Иди умойся, Антось. Я тебе теплой воды налью в таз.

– Скажи ты мне, Антон, – спросил Мендель, – а что, эти станки раньше нельзя было пустить?

Глаза отца сверкнули гневом:

– Один гад, инженер, столько лет припрятывал в земле главные детали! Панский лизун, торгаш проклятый… не про тебя, Мендель, говорю.

– А что я, какой из меня торгаш! Дадут работу – брошу торговлю. Сколько я имею с того? Одни мозоли…

– А тот тысячи хотел хапнуть.

– Поймали его?

– Поймают еще.

– Ну, идите, Антось, Леша, есть, – позвала мать.

– Так я завтра приду, – сказал Мендель. – Все будет сделано. Не подведу. Будьте здоровы.

Отец тяжело поднялся с дивана, посмотрел на Лешку:

– Касьянов мне рассказал про тебя. Молодец, сынок, – притянул он к себе Лешку.

Рабочая куртка отца пахла металлической стружкой.

В субботу утром Заблоцкий с Жоркой возвращались из Москвы.

Заблоцкий полностью завершил алиби. У главного инженера, который оказался его однокашником, выпросил кое-какие части для станков. «А вдруг так случится – Братков позвонит на завод, поблагодарит за детали, а те глаза выпялят: за какие детали?» Заблоцкий знает, как иногда случается. И квитанции нужны. Правда, его однокашник махнул рукой: «Брось ты с оплатой! Выпишем пропуск на вынос – и все». Заблоцкий ни в какую: «Пусть по закону».

Потом Жорка забросил на плечи эти запасные части и сдал в багаж. Их можно было бы взять с собой в вагон, но Заблоцкому были нужны багажные квитанции. Теперь там, где стояла цифра 20 кг, можно будет поставить 2000, где 10 рублей – 1000.

Они вышли из вокзала. Ехать к Жорке было рановато. Следовало погодить денек-другой, пока «придет багаж». Под эту квитанцию доставить и запчасти из Жоркиного сарая.

– Извозчик! – крикнул Заблоцкий.

К заводу подкатили с шиком. Сразу же направились к директору.

– И ты со мной, – велел Заблоцкий, заметив, что Жорка намерен остаться в коридоре. – Вместе ездили, вместе и докладывать будем.

В приемной инженер хотел поцеловать жену, которая, как всегда, сидела за машинкой. Лидия Васильевна отмахнулась:

– После, Серж…

– Ты что, не рада моему приезду?

– Почему же. Очень хорошо, что приехал… Но здесь не место для семейных нежностей. Иди, тебя ждут…

В приемной были люди. Этим и объяснил Заблоцкий сдержанность жены при встрече. «Вот когда узнает, с каким багажом он вернулся, – на шею бросится…»

К директору Заблоцкий вошел с поднятой головой. В кабинете сидел какой-то худощавый незнакомый человек. Его проницательный взгляд несколько смутил Заблоцкого, но, чувствуя себя победителем, он бодро отрапортовал:

– Командировка, Иван Владимирович, закончилась успешно. Даже сам не ожидал таких результатов. Детали приобрели. Погрузили в багаж. Досталось бедному Жорке, – инженер кивнул в его сторону.

– Да, поработать довелось: немалый груз… – подтвердил Жорка, имея в виду ту ночь, когда они откопали ящики и перенесли детали в сарай. Директор понял намек Жорки и улыбнулся:

– Молодчина, Жора!

– Поистине, парень заслуживает всяческой похвалы, – присоединился к оценке директора инженер. – Не ошибся я в выборе, кого взять с собой в помощники.

– Так, говорите, детали отгрузили?

– Отгрузили, – подтвердил инженер, – хлопот было немало, но отгрузили. Через пару дней получим…

– Это хорошо… – внимательно присматриваясь к инженеру, как-то неопределенно сказал директор.

– Еще бы, – оживился инженер. – Давно бы следовало поехать. Станки бы не простаивали. Тут и я виноват малость: поздновато вспомнил, что у меня однокашник работает на металлургическом заводе в Москве главным инженером. Столько лет не виделись! Встреча была приятная и полезная.

– Так, говорите, через пару дней получим груз…

– Не более. Обещали. И я тут не поскупился: ничего не поделаешь – знаю, как нужны заводу детали… – заговорил инженер Заблоцкий, отводя в сторону глаза, не выдержав испытующий взгляд директора.

– Странно, – перебил его директор. – А мы уже получили ваш груз.

– Шутите, Иван Владимирович, – почувствовав какой-то подвох, пробормотал Заблоцкий. Он хорошо знал – директор не любит шутить.

– Да нет, Сергей Андреевич, не шучу. Получили. Вот товарищ Вишняков может подтвердить. Все три ящика, которые вы нам подготовили, мы забрали и перевезли на завод. Их было три ящика, товарищ Борковский?

– Три.

– Ну вот видите… А отчет по командировке в Москву у вас, инженер Заблоцкий, примет инспектор уголовного розыска товарищ Вишняков…

Комсомольское собрание проводили в цехе, который еще несколько дней назад называли «кладбищем станков». Теперь станки ожили. Сорок токарей получили работу.

Как раз закончилась первая смена. Во время пересменки и решили собрать комсомольское собрание. Его можно было провести и в другом месте, но сам директор завода Братков посоветовал:

– Жору Борковского принимать в комсомол надо в новом цехе. Пусть старые рабочие порадуются, какая смена растет.

Лешу и Юру на собрание привел Касьянов. На принесенных в цех скамейках разместились молодые рабочие. У станков стояли ветераны. Среди них и Лешкин отец. Смена его окончилась. Касьянов подвел пионеров к рабочим и сказал:

– Вот, товарищи, парнишки, благодаря которым ожил наш мертвый цех и многие из вас получили работу…

– Они? – удивился пожилой рабочий. – Говорили ведь, что Жорка выкопал из-под земли части от станков.

– Правильно, Жорка, – ответил Касьянов. – Но первым нашел ящики Леша – вот этот пионер.

Леша застеснялся и опустил голову, словно был в чем-то виноват.

– А мне ничего не сказал… – улыбнулся Антон Сенкевич.

– А почему тебе? – повернулся к нему один рабочий.

– Это же его сын, – сказал другой.

– Ну молодец, Антон! – хлопнул Сенкевича по плечу пожилой рабочий.

Пионервожатый пробежал взглядом по рядам, выбирая место для пионеров. Из-за стола президиума поднялся Братков и показал рукой на первый ряд, где уже сидел Жорка:

– Сюда их давай, наших юных героев…

Лешка шел словно не своими ногами и, если бы его не подталкивал слегка Касьянов, не смог бы сделать и шага. В голове шумело, и ему казалось, что он спит на сеновале в сарае и все это ему снится. Думал ли он, когда копал яму в саду Леванцевича вместе с Тамарой, что в ящике, который они откопали, хранятся вещи, так нужные заводу? Даже тогда, когда ночью вместе с Юркой выхватил несколько деталей из ящика и утром принес их Касьянову на завод, не представлял, что это станет важным событием в жизни завода «Металлист». Ему поначалу было просто интересно – что в ящике?

– Садись, Леша! – услышал он голос Касьянова. А председатель собрания объявил:

– Первый вопрос – прием в комсомол слесаря Жору Борковского…

Он рассказал про Жорку все, что знал и Лешка, только тот не сумел бы так складно изложить, хотя и жил с Борковским на одной улице.

Вдруг Лешка услышал свое имя и Юркино, и о том, что «мертвый» цех ожил благодаря обыкновенным паренькам.

«Это про нас», – подумал Лешка.

– Первой жнейке, которую выпустим на этих станках, дать имя «Пионер», – предложил кто-то из рядов.

– Погодите, сейчас обсуждается вопрос о приеме Борковского в комсомол. Жора, расскажи собранию свою биографию.

– Какая там биография! С пеленок помним. Отец его с нами работал. Человек он был что надо. Пусть лучше про Москву расскажет.

– Давай, Жора, про Москву! Жорка встрепенулся, вскочил:

– В Мавзолее был. Ленина видел. Волновался очень. К тому же тревожно было за детали, которые выкопал и оставил в сарае: а что, если наши рабочие не успеют их забрать? И так все в голове – и про Ленина, и про детали думаю… Подошла моя очередь в Мавзолей. Как увидел Ленина – сердце мое сжалось: пусть бы пожил еще… вместе с нами… Рассказал бы ему про все… – Жорка вздохнул. – Еще в музее был. Под стеклом видел кепку и пальто Ленина. Одна пуговица к пальто пришита белыми нитками и закрашена чернилами. Мне мать так же однажды пришила пуговицу белыми нитками, только я покрасил нитки не чернилами, а сажей, потому что чернил не было. Так я стоял и думал, что и Ленину трудно жилось, если не было черных ниток, чтобы пришить пуговицу… Поэтому прошу принять меня в комсомол, так как он Ленинский…

– Вопросы к Борковскому есть? – спросил председатель.

– Кто твой отец?

– Уже сказано, – зашумели в рядах: – погиб на фронте в гражданскую, защищая Советскую власть…

– Да, погиб… Только карточка его в красноармейской форме осталась…

– Родственники за границей есть? Жорка пожал плечами:

– Мамка про то не говорила. А сам я не знаю…

Лешке этот вопрос напомнил о его дедушке, которого он никогда не видел, даже на карточке. Бабушка его карточку порвала, когда он ее покинул.

– А что, это плохо или хорошо, когда есть родственники за границей? – спросил Лешка Касьянова.

– Смотря какие…

– Будут еще вопросы? – спросил председатель собрания.

– Все ясно. Ставь на голосование.

– Итак, голосуем. Кто за то, чтобы Жорку Борковского принять в комсомол – прошу поднять руки.

Лешка и Юрка подняли руки первыми: но услыхав: «голосуют только члены комсомола», поспешно опустили. Братков улыбнулся и что-то шепнул председателю.

Тот кивнул и сказал:

– Единогласно. А теперь проголосуем все, кто присутствует.

– И пионеры тоже, – сказал, глядя на Юрку и Лешку, Братков.

…Заводской гудок объявил о начале работы второй смены. Рабочие пошли к своим станкам. А для Юры и Леши этот гудок прозвучал как призыв к новым свершениям.