Текст книги "Воля богов! (СИ)"

Автор книги: Леонид Свердлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

   – Идите вы все! Ничего я не разволновалась! – рявкнула в ответ Афродита и, сердито шмыгнув носом, под смех богинь побежала к себе во дворец.

   – Она-то, дурочка, приберегала Елену для своего любимчика Париса! А невеста-то уже замужем! Вот незадача!

   – Это я надоумила Одиссея поговорить с Тиндареем, – похвасталась Афина.

   – Да я уже поняла. Здорово ты замаскировалась: Одиссей наверняка не догадался, что его позвал не Тиндарей.

   – Одиссей мне нравится, – сказала Афина. – Очень умный. Для смертного, конечно – я гораздо умнее.

Филемон и Бавкида

   Между серым, затянутым тучами небом и вершиной Олимпа висела привязанная золотой цепью богиня Гера. Её муж громовержец Зевс мрачно смотрел на неё, сидя на троне. У ног Зевса, облокотившись на его колено, примостилась красавица Фетида.

   Это необычное зрелище могло бы привести в недоумение всякого. Где-то в глубине своей божественной души Гермес, возможно, отметил, что что-то тут не так, но виду не подал и поздоровался как ни в чём не бывало, вежливо кивая каждому, к кому обращался: "Привет, Кроныч! Здравствуй, Кроновна! И ты, Нереевна тоже здравствуй! Хорошего дня! Как поживаете?"

   Зевс повернул к нему тяжёлый усталый взгляд и, не отвечая на приветствие, буркнул: "С ним ещё поздороваться не забудь" и показал пальцем себе за спину.

   Только сейчас Гермес обратил внимание на тень, возвышавшуюся за спиной Зевса. Стоявший там был так огромен, что казался просто тёмным фоном, сливающимся с таким же тёмным небом, потому Гермес его и не заметил, когда вошёл, теперь же он медленно поднял глаза, потом запрокинул голову, чтобы разглядеть нового собеседника, и всё таким же спокойным, но немного дрожащим голосом сказал: "Здравствуйте, чудовищный сторукий пятидесятиголовый великан гекатонхейр!"

   Зевс поводил исподлобья сердитым взглядом, рассматривая продолжавшего казаться невозмутимым Гермеса, и вопросил, кивнув на Геру:

   – Ну и что ты об этом думаешь?

   – Дела семейные, – легкомысленно ответил Гермес. – Мне, холостому, эти радости не доступны.

   – Заговор они против меня затеяли, – пояснил громовержец. – Эта, и с ней ещё пижон Феб. Связали, хотели кастрировать. Придурки! Хорошо, что Фетида предупредила...

   "Предательница! Уж и доберусь я до тебя!" – отчаянно завопила с небес Гера.

   – А ну, заткнись! – рявкнул на неё Зевс, потрясая округу раскатом грома. – Не перебивай, когда я говорю, старая перечница! Фетида, в общем, помогла: привела гекатонхейра. Он-то этим путчистам мозги и вправил. Что озираешься?

   – Ищу Феба нашего, Аполлона Зевсыча. Ты его, надо полагать, тоже где-то рядом подвесил.

   – Нет, его не подвесил – он мне не жена пока ещё. Дружка твоего Аполлона я продал в рабство. Что-то не так?

   Гермес с удивлением развёл руками: "Скажешь тоже, Кроныч! Что же тут может быть не так!", и Зевс мрачным голосом уточнил вопрос:

   – Может, ты тоже хочешь устроить заговор?

   – Конечно хочу! Ведь ты продашь меня какому-нибудь доброму человеку, который будет со мной хорошо обращаться и не станет нещадно эксплуатировать как ты.

   – Паяц! – буркнул Зевс, отворачиваясь. Лучик солнца прорвал облака. – Эй, Ганимед! Налей! И этому клоуну тоже – он поднимает мне настроение.

   Выпив залпом кубок нектара, громовержец подпёр голову ладонью и задумчиво сказал:

   – Это ведь я ещё по-доброму с ними. Мог бы и в Тартар или приковать как Прометея. Только ведь то Прометей был. Титан. При всех недостатках уважения достоин, а эти... – громовержец сплюнул. – Вдвоём на одного смелые, а как увидели гекатонхейра, так сразу обделались. С ними и бороться стыдно. Ещё подумают, что я их боюсь! Кого боюсь? Аполлона?!

   Говоря это, он почему-то посмотрел на Фетиду, и та улыбнулась ему в ответ.

   "Нет, – подумала она, – не Аполлона тебе следует бояться. Бойся моего сына!"

   "Ну, это мы ещё посмотрим", – подумал Зевс.

   "Какая же ты дура, Фетида!" – не сдержавшись, подумал Гермес.

   "Да нет, не дура. Просто наивная и в наших олимпийских делах несведущая", – снисходительно подумал Зевс.

   Фетида не поняла случившегося обмена мыслями, но почувствовала смутное беспокойство от переглядок между богами и, взволнованно погладив бороду Зевса, попросила:

   – Зевс Кронович, за всё, что я сделала для вас, обещайте позаботиться о моём сыне и защитить его в случае опасности.

   – Конечно, Фетида, – рассеянно ответил Зевс. – Всё, что от меня зависит. Водами Стикса клянусь.

   Он расправился с очередным кубком нектара и продолжил свои рассуждения.

   – Аполлон мне не враг. Я его быстро перевоспитаю. Если я кого и боюсь, то не богов.

   – А смертных? – спросил Гермес.

   Зевс подозрительно на него посмотрел.

   – Чего?

   – Ну, если ты боишься не богов, то, значит, боишься смертных.

   – Я этого не говорил.

   – Ты это подумал.

   На горизонте сверкнула молния. Зевс строго погрозил Гермесу пальцем.

   – Ты это брось!

   – Виноват, Кроныч. Не повторится.

   Зевс велел налить ещё, слез с трона, нетвёрдой походкой подошёл к Гермесу и, чокнувшись с ним, сказал: "Ладно, хватит об этом".

   Вскоре они лежали на вершине Олимпа и, свесившись, плевали вниз, метясь в лысину какого-то философа. Оба никак не могли попасть, и Зевс в раздражении уже потянулся к перуну со словами "Уж сейчас не промахнусь", но Гермес перехватил его руку и заплетающимся языком сказал: "Не надо привлекать к себе внимание".

   Зевс перевернулся на спину, положил ногу на ногу и, глядя на покачивающуюся сандалию, вдруг снова вернулся к старой теме:

   – Богов запугать не сложно. Я им на целую вечность такое могу устроить, что они света невзвидят. А смертным? Ну, разражу его молнией. А ему этого и надо. Они ж все только и мечтают, что о быстрой смерти.

   – Ну, не только, – лениво возразил Гермес.

   – О быстрой смерти и славе. А тут ему сразу и слава: "Смотрите, его сам Зевс разразил! Небось, великий человек был". И давай ему памятники ставить, поклоняться как богу. Цветы станут в жертву приносить. Не мне жертву, а ему. И кто кого в результате победил?

   – Зато боги всё могут.

   – Могут! – запальчиво ответил Зевс. – Только не делают. Богам торопиться некуда. И получается, что иной человек за свою короткую жизнь больше всего натворит, чем иной бог за целую вечность, – Зевс немного помолчал. – Странные они. Вроде как мы, а не такие. Зря я, наверное, доверил их создание Прометею. Надо было самому. Может, тогда бы лучше в них разобрался. Истребить их всех разом можно, но кто нам тогда жертвы приносить будет? Жертвы, правда – отбросы. Лучшее-то сами съедают, а нам дрянь всякую в жертву приносят. Но ведь, не будет людей – и таких жертв не будет. А бабы у них хорошие. С нашими не сравнить. В наших свежести нет. Афродита, например, старше меня, а всё девочку из себя строит. И мозгов как у курицы. Богини зато выносливее. Смертная чуть что, так сразу помрёт, вот и приходится образы всяких зверушек принимать, чтоб их не повредить.

   – Жертвы приносят, бабы хорошие, – подытожил поток сознания своего шефа Гермес. – Что ж тебе в них не нравится?

   – Всё не нравится. Не понимаю я их.

   – Так ты с ними не общаешься. Как же их понимать, если ты их и не видишь вблизи?

   Зевс сел, осенённый неожиданной идеей.

   – А что, Гермес, пошли к людям! Прямо сейчас.

   Ещё относительно трезвый Гермес скептически глянул на громовержца.

   – К людям в таком виде?

   – Нет, конечно. Я образ приму. Жука-носорога. Нет, лучше просто носорога. В таком образе я ещё никому не являлся.

   Гермес нахмурился.

   – Какого носорога, Кроныч? Ты что, по бабам собрался? Хочешь, чтоб на нас пальцами показывали? Прими нормальный человеческий облик, оденься по-современному и не светись всей своей славой как лампада, а то смертных кондрашка хватит.

   – Верно! – согласился Зевс и поспешно скрылся во дворце.

   Через несколько минут он снова выбежал в новом виде. Гермес только всплеснул руками.

   – Что это?

   – А чего? Люди сейчас так одеваются. Ты на Ганимеда посмотри.

   – Ганимед ребёнок. Так только дети одеваются. В подростка превратись что ли.

   – Ну вот ещё! Может мне вообще в женщину превратиться?

   – Только этого не хватало! Меня же с тобой все за сутенёра принимать станут.

   Гермес притащил ясновизор и стал показывать Зевсу, как одеваются люди. После некоторых препирательств костюм человека удалось согласовать. Зевс всё-таки внёс кое-какие довольно спорные дизайнерские новшества, но в целом он теперь мог сойти за нормального пожилого грека.

   Вскоре перед небольшой компанией, пившей вино у храма Зевса, появились двое прохожих: молодой с крылышками на сандалиях и такими же крылышками на шляпе и пожилой – довольно странно одетый и явно уже не совсем трезвый.

   – Ух ты! Люди! – удивился старик.

   "А ты кого ожидал тут увидеть?" – ехидно подумал молодой.

   – А сами вы что, не люди? – спросил юноша, разливавший вино.

   – Мы вроде как бродячие философы, – ответил молодой прохожий с крылышками. – Ходим по миру, мудрость собираем. Есть у вас тут мудрость?

   – Конечно есть. Полная амфора. Пить будете?

   – А то ж! – радостно воскликнул пожилой прохожий.

   "Не стоило б тебе мешать нектар с вином", – подумал было Гермес, но Зевс только мысленно отмахнулся: "Пустое!". "Разбавь водой!" – только и успел подумать Гермес, но Зевс выпил поданную кружку залпом, не обратив на его мысли никакого внимания.

   – Ух ты! – с уважением сказали греки. – Силён. Как скиф пьёт – не разбавляет.

   – У него двоюродная бабушка была из скифов, – соврал Гермес. – Ему всё нипочём.

   В доказательство этих слов Зевс заковыристо и многоэтажно выругался по-скифски, чем ещё добавил к себе уважения у собутыльников.

   – А он по-гречески понимает?

   – А то ж! – гордо ответил Зевс, набирая воздуху.

   "Только не цитируй Гомера, – подумал Гермес, – он ещё не родился".

   "Гомер не родился, но его стихи вечны", – мысленно ответил громовержец, но ничего не сказал. Земля вдруг содрогнулась. Люди вскочили. Зевс растерянно посмотрел на Гермеса. Всё вокруг опять мелко подскочило. "Задержи дыхание", – мысленно посоветовал Гермес. Зевс надул щёки, и толчки прекратились, но, когда он выдохнул, снова возобновились. Гермес с силой хлопнул его по спине.

   "Садитесь, – сказал он людям. – Землетрясения не будет. Поверьте опытному философу".

   Люди сели, и Зевс опять протянул свою кружку. Гермес попытался отстранить наклонившуюся к ней амфору, но Зевс оттолкнул его руку. "Давай, лей! – сказал он. – Полную лей, ты что, краёв не видишь?!"

   Он опять выпил залпом, и через несколько секунд никто уже не видел ни краёв, ни даже собственного носа, такой густой туман окутал город. Испуганный Гермес нащупал тело рухнувшего громовержца и, взвалив его на плечи, поспешно попрощался с людьми. Пройдя пару кварталов, он понял, что далеко так не уйдёт.

   – Кроныч, а ведь я не дотащу тебя до Олимпа, – сказал он. – Хорошо ещё, что ты не обернулся носорогом – в тебе и так весу как в боевом слоне с десятком наездников. Сколько ж мрамора на тебя ушло, мать моя богиня!

   Туман между тем стал потихоньку развеиваться.

   – Ничего, мои люди гостеприимны. Переночуем у кого-нибудь, – пробурчал громовержец. Его божественное сознание оставалось ясным – только человеческое тело подвело.

   – Ну, ты не очень-то обольщайся, – проворчал Гермес и постучался в ближайшую дверь.

   "А ну, валите отсюда, алкаши!" – послышалось из-за закрытой двери.

   – Спутали с кем-то, – пояснил Гермес.

   "К жене своей иди – тут тебе не вытрезвитель!" – ответили из-за другой двери.

   – Жлобы! – проворчал Зевс. – Затоплю весь ваш город нахрен!

   – Тебя что, тошнит? – озабоченно спросил Гермес.

   – Нет, завтра с утра затоплю.

   – Завтра с утра тебе будет не до этого, – со знанием дела предсказал Гермес. – Ничего, сейчас получится. Бог троицу любит.

   – За что?

   – Да так, просто. Число хорошее, на три делится.

   – И какой бог его любит?

   – Не важно. Я, например.

   Но и в третьем доме загулявшие боги не встретили понимания. Только уже у самых городских ворот им открыла дверь какая-то пожилая женщина.

   – О, боже! – воскликнула она, взглянув на Зевса!

   – Я вас слушаю, – пробурчал тот, не поднимая глаз.

   – Что с ним?

   – Дедушка мой, – жалобным голосом ответил Гермес, стараясь дышать в сторону, – совсем с дороги устал, идти не может. Пустите переночевать.

   Старушка пропустила их в дом, гости упали на солому у входа и тут же заснули.

   Когда Гермес проснулся, Зевс уже сидел рядом с ним и, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, бормотал:

   – Вино – отрава. Запретить людям пить навечно. Всё зло от вина.

   – Просто некоторые пить не умеют, – заметил Гермес.

   – Нечего тут уметь. Алкоголь – яд, как его не пей.

   – Дионис с тобой не согласится.

   – В Тартар Диониса чтоб людей не спаивал.

   – Проснулись уже? – послышался голос хозяйки. – Сейчас я вам завтрак приготовлю.

   Хозяйка вышла во двор, и перед богами появился хозяин – благообразный старичок.

   – Доброе утро, гости дорогие, – сказал он. – Я Филемон, это жена моя Бавкида, а вас как звать?

   Знакомство прервал истошный птичий крик во дворе. В дом ворвался перепуганный гусь. За ним вбежала Бавкида, пытаясь поймать вырвавшеюся птицу, но возраст не позволял ей проявить необходимую ловкость. Бешено гогоча, гусь бросился к Зевсу. Тот слабым голосом что-то прогоготал в ответ.

   – Он говорит по-гусиному? – удивился Филемон.

   – С акцентом, – ответил Гермес. – Вообще-то он лебединый изучал.

   – Оставьте вы этого гуся. Что в нём мяса! – устало сказал громовержец, и стол сам собой покрылся множеством изысканных яств, некоторые блюда даже не помещались и падали на пол. – От нашего столика вашему, – сказал Зевс. – Спасибо за ночлег.

   Хозяева со страхом и недоумением смотрели на гостей и на накрытый стол.

   "Сказать?" – подумал Гермес. "Да что уж там!" – подумал Зевс.

   – Это Зевс. Я Гермес.

   Хозяева хотели опуститься на колени, но Гермес знаком показал, что этого делать не надо, и пригласил их за стол.

   Гости с аппетитом приступили к завтраку – их человеческие тела устали после вчерашнего и сильно проголодались. Хозяева не решались притронуться к кушаньям, какие они до этого даже никогда и не видели.

   Когда-то некий царь Салмоней выдавал себя за Зевса и был за это поражён молнией. С тех пор никто не решался на такое самозванство. Да и доказательства, предъявленные гостем, говорившим по-гусиному с лебединым акцентом и запросто достававшего еду, качеством и количеством не доступную простому смертному, были так убедительны, что старики не могли не поверить, что перед ними действительно повелитель богов Зевс.

   Некоторое время завтрак проходил в полном молчании.

   "Ты хотел пообщаться с людьми", – мысленно напомнил Гермес.

   – А что Филемон, – сказал громовержец, – как мне тебя отблагодарить за гостеприимство?

   – Никак, – ответил старик. – Мы вас просто так пустили. Как водится.

   "Так водится?" – мысленно усомнился Зевс, вспоминая вчерашние мытарства. Гермес мысленно пожал плечами.

   – Бескорыстие нынче дорогого стоит, – милостиво улыбаясь, сказал Зевс. – Но уж царём-то я тебя сделаю.

   – Не надо. Я не умею.

   – Чего ж тут уметь? Сиди на троне и правь.

   – Я гончар, господи, всю жизнь был гончаром как мой отец – он меня этому и научил. Тоже дело не сложное – сиди и лепи. А только кто не умеет с этим не справится. Из царя гончар не получится, а из гончара не получится царь.

   – Случаи были. Разные люди становились царями.

   – От того и беды, что царями кто попало становился. Был хороший гончар – и не стало, а стал вместо него плохой царь. И кувшинов не делает, и правит плохо. Если плохой гончар царём станет – не так худо, но от плохого царя всё-таки вреда людям больше, чем от плохого гончара.

   – Ну ладно, не хочешь царём – давай, я тебя богачом сделаю.

   – Не надо. Ночлег на соломе того не стоит, а мне лишнего не надо. Никогда никому не был должен, и на старости лет не собираюсь.

   "Он что, не верит в моё бескорыстие?" – подумал Зевс.

   "Не верит", – подумал Гермес.

   "А что, смертные все такие недоверчивые?"

   "Не все. Только самые старые и опытные. Они знают, чего ждать от богов".

   "Надо бы сократить продолжительность жизни. Старики слишком много знают".

   – Ну ладно, – сказал Зевс, – власть тебе не нравится, богатство ты не любишь, а что ты любишь?

   – Жену люблю.

   Зевс недоверчиво посмотрел на старушку Бавкиду. Что тут любить? Может, когда-то она и была красавицей, но так давно, что теперь уж никто не вспомнит.

   Громовержец подмигнул Филемону и сказал:

   – А хочешь, я её снова семнадцатилетней сделаю.

   – Не надо! – испугался Филемон. – Что же я с ней семнадцатилетней делать стану – я сам-то уже давно не мальчик. Над нами же люди смеяться будут. Я её такую люблю как сейчас.

   – Не делай меня молодой! – взмолилась Бавкида. – Умрёт Филемон – как же я жить без него буду?!

   – Верно, – сказал Филемон. – Нам друг без друга не жить. Так что, если хотите сделать нам хорошо – сделайте так, чтобы мы и в царство мёртвых отправились вместе, как жили, чтоб никто никого не ждал.

   – Хорошо, – несколько разочарованно ответил Зевс. – Если вы ничего другого не хотите, то, клянусь водами Стикса, вы будете жить долго и счастливо, и умрёте в один день.

   "Пошленькая формулировочка", – подумал он.

   "Да уж", – подумал Гермес.

   Возвращаясь на Олимп, Зевс был хмур и задумчив.

   "Всё-таки не понять мне этих смертных, – рассуждал он. – Царём он быть не хочет, богачом не хочет, жену ему подавай, причём ту же, что и всегда. Будь я смертный – помер бы от тоски. Может, они специально себе жизнь обедняют, чтобы умирать было не жалко? С другой стороны, сколько он прожил со своей Бавкидой? Несколько десятков лет. А попробовал бы он несколько тысячелетий с ней прожить. Тоже ведь, небось, надоела бы. Или не надоела?"

   Зевсу вспомнилась Гера, какой она была когда он только ухаживал за ней. Она с тех пор совсем не переменилась, но он видел её другой, когда, обернувшись кукушкой, грелся у неё на груди.

   "Наверное, я мог бы прожить без неё, – подумал он. – Любви уже нет, конечно, но без неё было бы, пожалуй, скучно".

   На Олимпе Зевс отвязал золотую цепь и опустил Геру на землю.

   "Слезай уж. Амнистия", – сказал он.

Часть вторая. Похищение Елены

Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах. Ясно ведь, что женщин не похитили бы, если бы те сами того не хотели.

Геродот. «История»

Корабль Энея

   Семейный завтрак царя Приама начался в тишине. Троянский царь был задумчив и сосредоточен. Его томила какая-то забота, которой он не хотел делиться со своими близкими.

   Тишину прервал его старший сын Гектор:

   – Я видел какой-то незнакомый корабль, – сказал он больше чтоб нарушить молчание, чем ради самой новости – незнакомые иноземные корабли не были редкостью в Трое.

   – Что за корабль? – рассеянно спросил Приам.

   – Не знаю. Для торгового слишком мал, но и на военный не похож. И очень красивый. Я таких красивых ещё не видел. Мастерская работа. Не иначе как какой-нибудь царь решил нас навестить. Кто бы это мог быть?

   – Этот корабль принесёт нам горе, – всхлипнула Кассандра.

   Приам недовольно поморщился.

   – Не говори с набитым ртом, – сказал он и ответил Гектору: Если царь, то скоро узнаем.

   Вскоре действительно вошёл слуга, чтобы доложить о прибытии гостя, но не успел он заговорить, как двери распахнулись, и в зал ворвался удивительно красивый юноша. Его сияющее радостью лицо показалось Парису знакомым, хотя он точно никогда раньше не видел этого молодого человека.

   – Здравствуйте, дядя Приам! – закричал юноша, размахивая руками и даже подпрыгивая от восторга. – Вы меня не узнаёте? Я Эней!

   Троянский царь в первый раз за всё утро улыбнулся.

   – Неужели Эней? Как же ты вырос! Тебя и не узнать. Садись, позавтракай с нами.

   Эней тут же бросился к столу и с аппетитом принялся за еду. Он так торопился увидеть родню, что не поел на корабле. Но говорить он при этом не переставал:

   – Мама сказала, у вас в семье радость – сын нашёлся.

   – Это несчастье! – сказала Кассандра – тихо, даже и не рассчитывая, что её услышат. Её и не услышали.

   А Эней быстро оглядел всех присутствующих и указал на Париса.

   – Это ты! – сказал он. – Я тебя сразу узнал. Мама тебя так и описывала. Она тебе привет передаёт, говорит, что помнит. Дружить с тобой и помогать тебе велела.

   – Я знаю твою маму? – удивился Парис.

   Эней на секунду перестал жевать и недоумённо уставился на Париса. Он считал, что его маму не знать невозможно.

   – Конечно знаешь. Её все знают. Моя мама – богиня Афродита.

   Теперь Парис понял, где он видел это лицо. Эней был похож на Афродиту насколько вообще мужчина может быть похож на женщину. Парису стало стыдно, что он это сразу не понял, но Эней уже забыл об его оплошности и продолжал болтать:

   – Она сразу велела строить корабль. Это лучший в мире корабль, самый красивый – его сам Ферекл строил, а проект мама нарисовала. Она велела плыть нам на этом корабле в Спарту, к царю Менелаю. Дядя Приам! Ты же отпустишь Париса в Спарту?

   – Конечно отпущу. Это ведь воля богов. К тому же я уже слышал, что Тиндарей недавно выдал дочку за царевича Менелая. Пусть Парис передаст ему мои поздравления. Моему сыну надо учится дипломатии.

   Эней вскочил из-за стола.

   – Здорово! Парис! Побежали на корабль! Там уже всё готово.

   – Не надо! – пискнула Кассандра, но Приам строго на неё посмотрел, и она опустила полные слёз глаза.

   Парис тоже вскочил и вместе со своим новым другом побежал к кораблю. Афродита помнила о нём и о своём обещании! Там, на корабле Энея и в далёкой Спарте, его ждала судьба, полная трагических и комических приключений, диктуемая благодарностью одной богини и местью двух других.

   Корабль, задуманный богиней и построенный мастером, действительно был очень красив. На носу его стояла сама Афродита. Искусно вырезанная из дерева, она казалась живой. Парис помахал ей рукой, а она улыбнулась и подмигнула ему в ответ.

   На палубе путешественников встретил голый мальчик с колчаном и луком за спиной.

   – Это Эрот, мой старший братик по матери, – представил его Эней.

   – Младший? – переспросил Парис.

   Эней улыбнулся.

   – Нет, старший, – ответил он. – Он всегда таким был. Не взрослеет почему-то. А так он меня намного старше. Зачем-то увязался с нами. Ну, ничего – с ним веселее.

   У Энея была странная семья.

   – А твой папа царь? – спросил его Парис.

   – Нет, – ответил Эней, – он пастух, хоть и из царского рода.

   – Понимаю. У меня такая же история вышла.

   – Нет, у тебя другое дело. Папа, конечно, мог бы стать царём, если бы скрыл, что у него было с мамой. А он не скрыл, вот Зевс его и наказал. Ну, это ничего. Мне больше нравится быть сыном Афродиты, чем сыном царя.

   Пока они это говорили, корабль отчалил, гребцы налегли на вёсла, и герои помчались в Спарту, навстречу своей судьбе.

   Между тем царь Приам закончил завтрак. Лицо его снова омрачилось. Он встал и неохотно направился в тронный зал.

   – Агелая привели? – спросил он у слуги.

   – Уже ждёт.

   – А этот?

   – Уже там.

   Приам тяжело вздохнул.

   – Это хорошо, что там.

   Усевшись на троне, он велел позвать своего главного пастуха Агелая.

   Войдя, тот поклонился царю и стоявшему возле трона богу Аполлону. Царь ответил лёгким движением век, а бог, постояв секунду неподвижно, вдруг сам поклонился с такой издевательской учтивостью, что пастуху стало не по себе. Он вопросительно посмотрел на царя, не понимая, что это Аполлону вздумалось над ним смеяться, но Приам только ещё больше помрачнел.

   – Значит, Агелай, Парис у тебя стада пас? – произнёс он. – А теперь, значит, не пасёт. А вместо него у тебя, значит, никого, нет. Людей, то есть, тебе не хватает.

   – Не хватает, – подтвердил Агелай. – Время сейчас мирное, в плен никого не берут, потому хороших рабов не достать, а плохим царское стадо не доверишь. Преступникам каким-нибудь осуждённым.

   – Зря ты так об осуждённых, – неожиданно возразил Приам. – Ты же их всех не знаешь. Может быть, им надо честным трудом искупить свою вину перед обществом, чтобы вернуться на свободу незапятнанным, с чистой совестью.

   Агелай удивлённо посмотрел на царя, а тот отвёл взгляд, будто сам устыдился своих высокопарных слов. Приам собрался с мыслями и сказал:

   – Есть у меня, Агелай, для тебя работник. Хороший, умелый. Оступился. С каждым бывает. Но это не нашего ума дело. Наше дело вернуть его обществу таким же непорочным, каким мы его всегда знали. Дать ему, то есть, возможность добросовестным трудом восстановить своё честное имя.

   Агелай посмотрел на него вопросительно. Приам кивнул на Аполлона, Агелай тоже перевёл взгляд на бога. Аполлон же продолжал стоять неподвижно, лицо его ничего не выражало кроме неизменной гордости и божественного достоинства.

   – Вот, – сказал Приам, помолчав. – Фебом зовут. Раб наш.

   От богохульственных слов царя у Агелая всё внутри сжалось. Не дождавшись божественного гнева, он подумал было, что это шутка, и попытался засмеяться, но царь и бог смотрели на него совершенно серьёзно.

   – Как же это? – пробормотал он, озираясь, глядя то на одного, то на другого. – Вы что, стада у меня пасти будете?

   – Как прикажешь, хозяин, – ответил Аполлон с таким высокомерием в голосе, что не только пастуха, но и царя передёрнуло.

   – Хорошо, – сказал Приам. – Прошу проследовать к месту работы.

   Аполлон низко поклонился и вышел, гордо подняв голову, а Приам знаком приказал Агелаю остаться, подозвал его поближе и тихо сказал:

   – Есть указание, – царь взглядом указал наверх, – содержать его в таких же условиях, что и всех остальных. Жертв не приносить. И обращаться как с рабом. Как с обычным рабом, то есть. Очень строгое указание. Понимаешь?

   – Понимаю, – пролепетал Агелай. – Это я ко всем рабам на вы обращаюсь. У нас в семье обычай такой.

   – Ну, как знаешь, – сказал Приам. – Я тебя предупредил.

Кифара и свирель

   "Царь не может простить мне истории с Парисом", – каждый раз думал главный пастух Агелай, отправляя на пастбище своего нового раба – бога Аполлона. И действительно, как командовать тем, кого обижать смертельно опасно? А будешь с ним слишком ласков – прогневаешь того, кто его наказал. Хорошо ещё, что Аполлон, хоть и был надменен как десять богов, вёл себя тихо, указаниям не противился и поручения выполнял. Работа давалась ему легко: животные слушались его беспрекословно, коровы рожали двойни, волки боялись его больше смерти, а трава на пастбище росла быстрее, чем её съедали. Божественному пастуху ничего не приходилось делать. Он весь день сидел под тем самым деревом, где когда-то его предшественник Парис отдал Афродите призовое яблоко, и лениво перебирал струны кифары.

   Иногда его навещали музы и танцевали на поляне, а однажды, открыв глаза после особенно удачного музыкального пассажа, он увидел Афину, которая, сложив ладони перед собой, умиленно его слушала. "Я случайно проходила мимо и услышала, как ты играешь. Это так божественно!"

   Аполлон слегка наклонил голову в знак благодарности. Афина смущённо помолчала, но, увидев, что дальше говорить снова придётся ей же, продолжила: "Смотри, что я сейчас нашла тут, за деревом".

   Она достала из-за пазухи свирель, и, приложив её к губам, издала несколько совсем не божественных звуков. Аполлон усмехнулся, а она, не понимая, что насмешило Аполлона, попыталась было снова что-то сыграть, но тут взгляд её упал на гладкую поверхность протекавшего рядом ручейка, и она увидела отражение своего и так не очень красивого лица с раздутыми щеками и выпученными глазами. Мысль о том, что она сейчас предстала перед Аполлоном с такой смешной физиономией, причём именно когда завела с ним серьёзный разговор об искусстве, привела Афину в такой ужас, что она поспешно отдёрнула свирель от губ и сказала: "Отвратительный инструмент!"

   Из ближайших кустов раздался нахальный, грубый смех. Кусты затрещали и из них, пошатываясь, вылезло мерзкое пьяное существо. Это был сатир Марсий. Был он точно таким, каким положено быть сатиру: козлоногий, рогатый, пьяный, бескультурный, наглый, грубый, вонючий. Воспитание у него отсутствовало совсем, ему было всё равно, разговаривал ли он со смертными или с богами – в обоих случаях он был одинаково бестактен.

   "Запомни, барышня, не бывает отвратительных инструментов! – гнусным козлиным голосом заблеял он. – Отвратительные музыканты – они, да, бывают".

   Афина и Аполлон посмотрели на Марсия так, что даже камень понял бы, что он здесь не уместен, и убрался бы скоро и тихо. Но на сатиров такие взгляды не действуют.

   – Вы бы слышали, как играл на этой свирели Парис! – продолжал козлоногий хам. – Вот это виртуоз!

   – На этом играл Парис?! Это свирель Париса?! – закричала Афина.

   – Да, это его свирель. Обронил, видимо.

   – Какая гадость!

   Афина с ненавистью отбросила свирель и принялась мыть губы водой из ручья.

   – Гадость это когда музыкальными инструментами так вот швыряются, – заметил Марсий, аккуратно поднимая свирель с земли. – А Парис играл прекрасно, когда был пастухом. Свирель и флейта – вот музыка природы. Пастух с кифарой это как осёл, запряжённый в боевую колесницу. Вы бы ещё арфу сюда притащили! Кифара – концертный инструмент, его место на сцене. Она на природе и не звучит вовсе.

   – Кифара звучит везде! – категорично заявил Аполлон, в первый раз нарушая молчание. – Это лучший из всех инструментов, и сравнивать её со свирелью может только дурак, ничего не понимающий в музыке.

   – Ай, какой горячий! – ухмыльнулся Марсий. – Готов спорить на что угодно, что я здесь сыграю на свирели лучше, чем ты на кифаре.

   – Ну, попытайся! – угрюмо ответил Аполлон. – Но учти, если проиграешь, я с тебя шкуру спущу.

   Сатир заржал в ответ.

   – Не бойся, не проиграю. Вот, пусть барышня нас рассудит.

   Он с нежностью поднёс свирель к губам и заиграл. Играл он виртуозно. Музыка это, пожалуй, единственный достойный предмет, в котором сатиры знают толк. Во всём остальном это грубые, наглые, вонючие козлы, но мало кто из людей разбирается в музыке лучше новорожденного сатира.

   Афина заслушалась бы этими чудными звуками, если бы не презрение, которое она сейчас испытывала к исполнителю, и не ненависть к Парису и ко всему, что с ним связано. Сейчас этот Марсий и эта свирель только ранили её нежную и чувствительную душу.

   То, что у Афины нежная и чувствительная душа, никто не смог бы заподозрить. У неё издревле была репутация суровой, не сентиментальной и практичной девушки. У неё не было матери – её родил Зевс. У неё не было детства – она родилась сразу взрослой. Отец взглянул на её лицо, скользнул взглядом по фигуре и, тяжело вздохнув, сказал: "Ну, ничего. Зато она, наверное, очень умная. Пусть будет богиней мудрости".