Текст книги "Воля богов! (СИ)"
Автор книги: Леонид Свердлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Погоди, мама, не до тебя сейчас, – сказал он Фетиде, которая, как обычно, в самый неподходящий момент появилась рядом с ним. – Сейчас война начнётся. Я должен быть первым.
– Не вздумай! – закричала на него Фетида. – Первый, кто ступит на троянскую землю, погибнет в первом же бою.
Она сказала это достаточно громко, чтобы её слова услышали все вокруг.
Пророчество, произнесённое богиней, быстро разнеслось по кораблям и самым негативным образом сказалось на боевом духе греков. Конечно, каждый из них понимал, что может погибнуть в этом бою, но каждый надеялся на лучшее, конечно, каждый хотел заслужить славу первого, кто ступил на троянскую землю, но сделать возможную смерть верной смертью ради этого сомнительного достижения никто не рвался. Всё равно ведь никто не разберёт, кто из тысяч бойцов, одновременно спрыгнувших на берег, коснётся его первым. Никто кроме смерти. А получить награду из её рук никто не жаждал.
Когда весть о словах Фетиды дошла до Агамемнона, он на своём корабле проводил совещание со штабом. Агамемнон стукнул кулаком по столу, нецензурно высказался об Ахилле и крайне богохульственно об его матери.
– Дура неугомонная! – добавил он. – Трепуха бессмертная! Во всё ей соваться надо. И где ж такое видано, чтобы мать воина в бой сопровождала! Вон, у Тлеполема Зевс громовержец дедушка. Ну, давайте, теперь он дедушку с собой притащит! Превратила армию в детский сад, и слова ей не скажешь – обернётся рыбой, и поминай как звали. А только отвернёшься – она снова тут как тут. Гадит за спиной, пораженческие настроения распускает, сынку своему на мозги капает. И уж непонятно, я тут командир или эта вертихвостка. Поймаю когда-нибудь – уху из неё сварю!
Послышался кашель. Это взял слово Нестор – царь Пилоса, старейший из всех греческих командиров. Ни один грек не знал, сколько ему лет – тому числу, какое он сам называл, никто не верил, а когда он родился никто не помнил. По его же словам, он всех нынешних царей в колыбели качал и даже помнил, как его собственный отец учился ходить. В бою от него вряд ли мог быть толк, но он утверждал, что не пропустил ни одной войны за всю историю Эллады, и вовсю храбрился, говоря, что старый конь борозды не испортит, а молодые нынче всё равно воевать как в старые времена не умеют, так что и он – в старину богатырь знатный – на что-нибудь ещё сгодится. Польза от него, впрочем, была: на любой случай у него была в запасе интересная история из жизни, рассказывать их он умел хорошо, и с ним было не скучно долгими походными вечерами.
– Ты, Агамемнон Атреевич, командир, конечно, выдающийся и в разных предметах толк знаешь, но в гневе иной раз забыться можешь и слова такие говоришь, какие знаменитому полководцу говорить не следует. Можно иной раз крепкое слово сказать о подчинённом, а то и о начальнике – я сам в своё время этим часто грешил. Был, например, случай, о котором я сейчас рассказывать не буду, поскольку время неподходящее и к пустой болтовне не располагающее. В такое время надо кратко свои мысли выражать, что я сейчас и сделаю. Так вот, негоже, Агамемнон Атреевич, о богах такие слова говорить, как если бы они нам, смертным, подобны были. Они, боги, не нам чета. Они нас во всех отношениях превосходят: они мир сотворили и всем в нём правят, от них всякий порядок на земле пошёл, а если какие их поступки нам не понятны, так это только по скудоумию нашему. Значит, нам это понимать и не положено. Вот, взять к примеру...
– Да что ты такое говоришь, Нестор Нелеевич! – перебил его Агамемнон. – Это Фетида-то мир сотворила? Не смеши меня – она и кашу варить не умеет! Какая она к аидовой матери богиня! Обычная нимфа, каких на любом болоте пара дюжин. А гонору и впрямь будто только что с Олимпа спустилась.
– Это ты, конечно, Агамемнон Атреевич, верно говоришь. Нимфа она – с этим не поспоришь, но нимфа необычная. На её свадьбе сам громовержец Зевс Кронович со всеми богами гулять изволили. И что за свадьба была, скажу я вам! Сейчас таких не то что на земле – на Олимпе не празднуют. Перемен блюд было десятка два – и что ни кушанье – язык проглотишь. Кто там только тосты не говорил! А подарки какие дарили! Те доспехи, что сынок фетидин Ахилл Пелеевич сейчас носит, батюшка его Пелей Эакович в подарок от богов на той свадьбе получил. Вот какая это была свадьба! А доспехи-то знатные. Такие сейчас нигде больше не найдёшь. Сам Гефест Зевсович, бог искуснейший, в своей кузне на Лемносе ковал. Вы видели, какая тонкая работа! Какой материал, какая чеканка! Разве людям по силам такие создать? Нет, на такое только бессмертные боги способны. А копьё его вы видели? А коней? Божественные кони, бессмертные. Только хозяина слушаются – любого другого на месте разорвут...
Одиссей решительно подхватил копьё и щит и бодрым шагом двинулся на нос корабля. "Ладно, – бросил он на ходу. – Пойду сам десантироваться, раз никто не хочет".
От неожиданности даже Нестор замолчал, прервавшись на полуслове.
"Я тебя никогда не забуду! – крикнул вслед Одиссею Агамемнон. – Жену, сына озолочу, как с войны вернусь!" – и, обращаясь к оставшимся, с восхищением сказал:
– Вот это я называю истинным героизмом! Жизни не пожалел, на верную гибель пошёл ради общего дела!
– На гибель пошёл? Как же! – скептически усмехнулся Паламед. – Или ты не знаешь Одиссея! Чтоб этот жизнью пожертвовал! Разве что чужой. Сейчас наверняка спихнёт кого-нибудь.
Между тем корабли подошли к самому берегу. Троянцы уже подготовились к высадке греков и ждали их во всеоружии. Тучи стрел и камней обрушились на бойцов, собравшихся на носах кораблей, но не решавшихся вступить в схватку с врагами. Подрывная деятельность Фетиды дала результаты: многие греки уже были ранены, были и такие, кто погиб, так и не ступив на троянский берег. Так что, как ни интересен был рассказ старика Нестора о свадьбе Фетиды, слушать его было некогда – надо было срочно принимать меры, чтобы первый день троянской войны не стал последним.
Одиссей протолкался на нос корабля, осмотрелся, лихо сбросил на берег свой щит, громко на весь флот закричал: "Эх, была – не была, двум смертям не бывать, а одной не миновать! За мной, ребята! Ура!" и соскочил с корабля.
"Ура!" – закричали греки и ринулись в бой.
Когда царь Филаки Иолай сразу после свадьбы ушёл на войну, его молодая жена Лаодамия вылепила из воска статую мужа и с тех пор каждый день молилась ей, поимённо обращаясь ко всем олимпийским богам с одной и той же просьбой: "Сделайте так, чтоб мой муж вернулся из Трои, сделайте так, чтобы я снова увидела его, хотя бы на час".
Её молитвы были услышаны, жертвы приняты, и как-то раз к Лаодамии заявился Гермес.
– А вот и мы! – сказал он. – Боги, как видишь, никогда не обойдут вниманием того, кто приносит им жертвы, а если богов о чём-то как следует попросить, то они это обязательно исполнят. Так что смотри, кого я к тебе привёл!
– Иолай! – воскликнула Лаодамия.
– А вот и нет! – подражая её интонации, ответил Гермес. – Это не просто Иолай, царь какой-нибудь там Филаки, это национальный герой всей Эллады Протесилай. Впрочем, он сам тебе сейчас обо всём расскажет.
Гермес изящным движением достал из-за пазухи песочные часы, поставил их на стол, присел в углу на чудесным образом появившееся там кресло и растворился в воздухе так, что его стало почти не видно. Лаодамия бросилась бы на шею долгожданному мужу, но её смущала едва различимая тень бестактного бога.
Некоторое время молодожёны молчали, смотрели друг на друга и не могли наглядеться, будто виделись в первый раз. Много времени прошло с тех пор, как Иолай покинул свою жену и родной город и уплыл в Авлиду, чтобы оттуда отправиться в далёкую Трою возвращать Менелаю сбежавшую непутёвую жену.
– Прости, что так долго, – начал наконец Протесилай. – Нас ветер задержал в Авлиде. Мы всё никак не могли отправиться.
– Где был тот ветер, когда ты уплывал в Авлиду? – грустно сказала Лаодамия. – Тогда он не задержал тебя ни на день. Я и сказать тебе на прощание ничего не успела. Я тогда так долго стояла на берегу – пока могла различить тебя, а потом пока могла различить парус твоего корабля.
– Я знаю, – ответил, смущённо опустив глаза, Протесилай.
– Зачем ты так спешил в эту Трою? Вас ведь не случай задержал, а воля богов. Разве Троя твоя родина, чтобы так рваться туда даже вопреки богам?
– Этого требовал мой долг, моя честь. Ты ведь и сама не захотела бы стать женой труса, чтобы обо мне говорили, что я испугался Гектора.
– С чего ты это взял? Я хотела бы, чтоб ты боялся Гектора, и чтоб каждый троянец казался тебе Гектором, чтобы ты пережил всех храбрецов, какие падут на этой безумной войне. К чему тебе она? Менелай пусть воюет – его дело жену возвращать, а твоё дело к жене вернуться невредимым и навечно посвятить доспехи Зевсу. Ты должен меня любить, пусть воюют другие.
– Ну вот, я вернулся и больше уже не уйду на войну, как ты и хотела.
Тут Лаодамия не удержалась и всё-таки бросилась на шею мужу. Она обнимала и целовала его, пока её не прервало покашливание из угла, где сидел Гермес. "Час прошёл", – сказал посланник богов, многозначительно кивая на песочные часы. Лаодамия поглядела на него с недоумением, а в глазах Протесилая было столько мольбы, что Гермес не выдержал, перевернул часы и снова растаял в воздухе.
Они стали рассказывать друг другу, что произошло, пока они не виделись. Лаодамия рассказала о долгой и тоскливой одинокой жизни в Филаке: как она завидовала троянкам, которые каждый день могут видеть своих мужей, как она обнимала восковую статую и разговаривала с ней, как было холодно по ночам. Протесилай говорил о скучной жизни в Авлиде, о пути в Трою, о предсказании Фетиды, что первый, кто ступит на троянскую землю, погибнет в первом же бою.
– Так ты бы и сходил последним! – воскликнула Лаодамия. – К чему твоя решительность? Лучше бы ты домой спешил, чем в бой.
– Ну, последним в бой идти как-то стыдно было бы, – смущённо возразил Протесилай. – Но я помнил, что ты просила беречь себя, и ждал, пока на берег ступит кто-то другой.
Из угла снова послышалось покашливание. Гермес показал на часы.
– Но я ведь ещё ничего не успел сказать! – взмолился Протесилай.
Гермес сделал грустное лицо.
– Что ж вы со мной делаете! – тяжело вздохнул он. – Чувствую, будут у меня сегодня неприятности, но не могу отказать. Никак.
Он вновь перевернул часы.
– Почему он тебя торопит? – спросила Лаодамия – Ты же сказал, что больше не уйдёшь на войну.
– На войну уже больше никогда не уйду, – подтвердил Протесилай.
Ужасная догадка осенила Лаодамию.
– Но ты же не пошёл в бой первым? – дрожащим голосом спросила она.
– Нет-нет! – поспешно ответил Протесилай. – Первым с корабля соскочил Одиссей. Но он ступил не на троянскую землю, а на свой щит. Никто тогда не обратил на это внимания. Все бросились вперёд, не я один. Но так уж получилось, что земли первым коснулся именно я. Ты б видела, как меня чествовали после боя! Называли великим героем, переименовали в Протесилая.
– Подтверждаю, – вмешался Гермес. – Твой муж, Лаодамия, всё изображает скромность и чего-то не договаривает, но я могу прямо сказать: он дрался как лев. Ты можешь им гордиться. Такого отважного героя я уже давно не видел. Сам Геракл постеснялся бы встать рядом с ним.
– Чего ты не договариваешь?! – закричала Лаодамия. – Предсказание не сбылось?!
– Что сказано богами всегда сбывается, – ответил Протесилай. – Я погиб в этом бою. Боги услышали твои молитвы и разрешили нам встретиться на час, прежде чем я уйду в царство мёртвых, а теперь мне пора.
– Ну вот мы и достигли ясности, – бодро сказал Гермес. – А то долгие проводы – лишние слёзы. На меня и так теперь Аид ругаться будет. Он и сам пунктуальный, и от других непунктуальности не терпит. Так что теперь быстренько прощайся с мужем и ступай получать заслуженные почести от благодарного народонаселения Филаки.
Лаодамия набросилась на Гермеса с кулаками.
– На кой мне твои почести! – кричала она. – Ты мне мужа живого верни!
– Да вы, смертные, совсем озверели! – взорвался Гермес. – Я тебе не бюро по возвращению живых мужей! И мужа твоего не я на войну посылал! Одна ты что ли сегодня вдовой стала? И никто богам истерики не закатывает. Бери пример со своего мужа: он человек военный, порядок понимает: сказано к Аиду, значит к Аиду. И так уже всё для вас делаешь. Идёшь вам навстречу, и только ругань в благодарность. Просила, чтоб муж из Трои вернулся – пожалуйста, просила на час его увидеть – уже третий час с ним разговариваешь. А что он при этом ещё и живой должен быть – ты разве об этом просила? Думаешь, у богов других дел нет, как только угадывать, кто что в своих молитвах имеет в виду?
– Действительно, Лаодамия, – согласился Протесилай, – не гневи бога. Прощай, береги себя.
– И это ты мне говоришь? Беречь себя? А ты сам себя сберёг? Я только об этом тебя и просила ради нашей любви, но ты даже этого не сделал! Пал как дурак в первом же бою! Ты обо мне тогда думал? Нет, ты о славе думал, о чести, о Менелае с его паскудной женой – чтоб ей с Парисом ни в чём согласия не было! А теперь ты вдруг обо мне вспомнил! Чтобы я себя берегла!
Гермесу надоело слушать эти капризы. Он подхватил Протесилая и помчался с ним в царство Аида.
А вслед за ними помчалась догонять душа Лаодамии: расставшись с мужем при жизни, она не захотела разлучиться с ним и в смерти.
Неуязвимые герои
Хоть и с трудом, и с потерями, но греки всё-таки высадились на троянскую землю. Враг отступил за крепостные стены, оставив берег, заваленный трупами.
Воины Агамемнона совершили торжественный молебен, принеся жертвы богам, почтили память погибших, на траурном митинге воздали отдельные почести Протесилаю. Трупы врагов продали родственникам довольно выгодно. Впрочем, тех, за кого много не давали, продавали задёшево – всё равно ведь их куда-то надо девать, мнение, что трупы врагов приятно пахнут, распускают те, кто никогда их не нюхал. Свои корабли греки вытащили на берег и стали рядом с ними обустраивать лагерь, готовясь к долгой осаде.
При первом же взгляде на городские стены стало ясно, что за восемь дней тут не управиться, и Калхант заявил, что не надо цепляться к словам: он-де говорил, что осада продлится восемь месяцев, а про восемь дней он оговорился.
За всеми этими трудами и заботами прошёл день. Ещё не остывшие от пыла битвы воины не шли спать, хотя все очень устали. Герои собрались в палатке Ахилла и коротали вечер за беседой. Множество вкусно приготовленного жертвенного мяса и привезённого из Эллады вина отлично способствовало приятному разговору. Говорили, конечно, о прошедшем сражении, в котором Ахилл особенно отличился.
"Поначалу, как сошли на берег, мне всё ерундовые враги попадались, – рассказывал он. – Махнул раз – одного нет, махнул два – другого нет. Скучно. Я всё ждал, когда нормальные враги начнутся. Особенно, конечно, хотелось Гектора встретить. Вот уж, думаю, его бы побарахтать. А то уж всю руку отмахал, а удовольствия никакого – жаль потраченного времени. И вдруг вижу: троянец – вокруг него уже куча трупов навалена, а он всё новых и новых валит. Наши уж подходить к нему боятся, а враги наглеют: тех, кто от него бежит, догоняют и добивают. Ну, тут я и понял, куда мне надо. Вот кому, думаю, честь надо оказать, а то обо всякую мелочь и копьё олимпийского производства пачкать жалко. Я свою колесницу прямо на него направил и с ходу в него копьё втыкаю. Хрен там! Не втыкается. Доспех с размаху пробил, а оно только что застряло. Он на меня посмотрел, засмеялся, копьё выдернул и обратно в меня им засандалил. Хорошо так вдарил, чувствительно. Дырку в нагруднике проломил чуть не насквозь. Другим копьём мои доспехи ни за что не пробить, но моим можно. Зря я этому хмырю его оставил – теперь будет дыра на самом видном месте. И это в первый же день. Я копьё перехватил и снова его ткнул. Результат – ноль. Опять замахиваюсь, а он ржёт мне в лицо и вообще нагрудник скидывает. Я ему прямо в грудь втыкаю, а копьё отскакивает. Даже царапины нет. Думаю, с копьём что-то не так. Смотрю – нет вроде всё на месте. Раз мой доспех пробило, значит оно в порядке. Неужели, думаю, меня так эти ушлёпки утомили, которых я перед этим мочил, что мне уж сил не хватает толком ударить! Как-то с Телефом же нормально получалось, а он всё-таки покрупнее этого жлоба был. Ну, я на всякий случай проткнул кого-то поблизости – нет вроде всё нормально получается: окочурился мгновенно, даже не пикнул. А в этого опять тычу, и без всякого эффекта. Вижу, кровь у него на груди – обрадовался было, но сразу понял – это с копья натекло. То есть, тычь его – не тычь, без толку. То-то его никто из наших победить не мог. Надо, думаю, сменить оружие. Соскакиваю с колесницы, выхватываю меч, рублю его, а он даже не заслоняется, не уворачивается – стоит, будто так и надо, и ржёт. Ну, меня совсем злость разобрала: ни копьё его не берёт, ни меч. Я уж на него с чем попало набросился. Начал щитом по голове дубасить. Тут уж и он растерялся – такого оборота не ждал, попятился, наступил на камень и повалился. Я ему тогда на грудь вскочил, щитом к земле прижал, а что дальше делать не знаю. Оружие ведь его не берёт, а до вечера я его держать не смогу. И враги сзади наседают – лупят по мне кто мечами, кто копьями, сосредоточиться не дают. Смотрю на него и вижу завязки на его шлеме. Я в них вцепился, стянул со всей дури и так и держал, пока он рыпаться не перестал. Я поднялся, обернулся на врагов, а они, как поняли, что им больше ничего не светит, так сразу во все стороны и ломанулись".
Герои одобрительно загомонили.
– Да, после этого враги и побежали, – подтвердил Аякс Теламонович – царевич с острова Саламин. – Опасный это был противник. Хорошо, что Ахилл нас в первый же день от него избавил, а то натерпелись бы мы от него бед.
– Вот именно, – согласился Ахилл. – Я только одного не понимаю: как обычный человек может быть таким неуязвимым. Я – другое дело. У меня мама богиня, а у Гектора-то родители просто царь с царицей.
Старый Нестор, прокашлявшись, взял слово.
– Ты, Ахилл Пелеевич, важную вещь из вида упускаешь. Матушка твоя, Фетида Нереевна, конечно, богиня известная и всеми уважаемая, но и ведь и выше неё боги бывают. Батюшка её, Нерей Понтович, старец морской, всеми на море и на суше почитаемый – он ведь над ней старший. Но и выше него боги есть: Посейдон Кронович, что над всеми морями властвует. Ему-то ничего не стоит человека неуязвимым сделать. Что ж удивляться, что он Кикна, сынка своего родного, неуязвимостью облагодетельствовал.
– Погоди, Нестор, – перебил его Ахилл, – так это не Гектор был?
– Нет, не Гектор. Это, Ахилл Пелеевич, был Кикн, великого бога Посейдона Кроновича, начальника над всеми морями и над твоей матушкой тоже, сын.
"Сын Посейдона", – задумчиво повторил Ахилл, с тоской представляя себе, какой разговор с матерью ему теперь предстоит.
– Вот он и сделал сынка неуязвимым, – продолжал между тем Нестор. – Ему ж не впервой. Он ведь в своё время уже Кенея так осчастливил.
– Какого ещё Кенея? – спросил Ахилл. Его удивило, что он, оказывается, не первый и вовсе не единственный неуязвимый герой в подлунном мире.
– Проходит время, – печально ответил Нестор. – Уходит безвозвратно. Нынешняя молодёжь уже тех героев не знает, а ведь когда-то гремели имена на всю Элладу. Я-то уже третью сотню лет на земле живу. Старый стал, многое из памяти ускользает, но Кенея никогда не забуду. Знатный был богатырь, не нам чета. Сейчас уж таких нет. И ведь что удивительно: не всегда богатырём был – родился-то он девушкой, это потом уж парнем стал, но зато каким парнем!
Нестор замолчал, глубоко задумавшись.
– Как же это? Расскажи! – взволнованно попросил Ахилл. Остальные герои поддержали его.
– В давние времена это случилось, – неторопливо заговорил Нестор. – Вас тогда никого ещё не было, да и я ещё молодой был. Жила в тех местах, откуда, собственно, и ты, Ахилл Пелеевич, родом, девушка, и звали её Кенидой. Красавица была, многие парни тогда по ней вздыхали, были и такие, кто сватался, но она ни за кого замуж не шла. Может, пошла бы за батюшку твоего, да он тогда уже на твоей матушке женат был.
"Ага! – подумал Паламед. – Раз родители Ахилла уже были женаты, значит прошло с тех пор не больше пары десятков лет. Если Нестору сейчас и впрямь за двести, то тогда он молодым быть уже никак не мог". Но вслух Паламед ничего не сказал, чтобы не портить рассказ.
"Гуляла Кенида однажды по берегу моря, – продолжал старик, – а в это время Посейдон Кронович как раз из гостей домой возвращался. Увидел он красавицу, страсть в нём разгорелась, а он, значит, не очень трезвый был, чувств не сдержал – набросился и прямо там, на берегу, над ней и надругался. А потом, как от горячих чувств оправился, стыдно ему сделалось, стал извиняться, просить, чтоб никуда не сообщала, и любое желание исполнить обещал. А она говорит: "Хочу, чтобы мне такого срама никогда больше не терпеть". И не успела это сказать, как превратилась в парня. Оно и правильно: как такой красавице обид мужских совсем избежать – разве что из дома вовсе не выходить. А тут сделалась таким богатырём, что сам кого хочешь обидит. И стали его называть Кенеем. А напоследок сделал бог так, что никакой меч, никакое копьё Кенея повредить не могли.
Кеней сразу мышцы качать начал, силы набираться, ходить стал по таким местам, куда в бытность девушкой и подойти не решился бы. Разные люди его сперва задирать пытались, дразнили, что он-де парень не настоящий, но как он пару таких шутников калеками на всю жизнь сделал, так сразу шутки закончились.
Стали тогда Кенея все уважать, звать везде. Как война какая или, скажем, за Золотым руном надо плыть, или на калидонского вепря охотиться – везде первым делом зовут Кенея. А он во всяком деле отличался.
Славную жизнь прожил. Жаль, что недолгую. Сгинул бедняга Кеней во цвете лет".
Нестор опять замолчал, погрузившись в глубокую печаль. Это был у него известный приём: замолчать на самом интересном месте и подождать, пока его станут уговаривать продолжить рассказ. А героям и действительно хотелось узнать продолжение, особенно Ахиллу. Спать он не хотел и думал, как бы оттянуть тот момент, когда все разойдутся, и к нему обязательно явится его красавица мама и станет выговаривать за очередного загубленного полубога. Да и хотелось побольше узнать о судьбе неуязвимых героев. Когда Ахилл шёл на войну, он думал, что ничем не рискует, и мысленно смеялся над страхами Фетиды. Но сегодня он собственными руками угробил такого же как он неуязвимого героя, а теперь оказывается, что и Кеней прожил недолгую жизнь. Что ж, выходит, неуязвимость не спасает от смерти. Конечно, Ахиллу хотелось узнать подробности, и он вместе со всеми стал просить Нестора рассказать дальше.
Старик некоторое время молчал, подбирая нужные слова, а потом медленно и печально заговорил: "Беда, она без приглашения является. Бывает, кажется, вот она, смерть неминучая, а потом оказывается, что зря боялся. А то, случается, и не ждёшь, а беда раз, и "вот она, я!"
Иной герой через все лиха невредимый пройдёт, а потом косточкой подавится, когда не ждал вовсе, и нет его – только вдова да сиротки плачут. Так вот и с Кенеем приключилось. Пришла беда когда не ждал.
Справлял, значит, Пирифой, царь лапифов, свадьбу..."
"Это какой Пирифой? – перебил Нестора Ахилл. – Который друг Тезея?"
"Тот самый. И Тезей Эгеевич там, на свадьбе, конечно, почётным гостем был. Всё тосты говорил за жениха с невестой.
Хорошая эта свадьба была, весёлая. Кушанья хорошие подавали, только закончились они быстро. А вина там много было. Оно всё никак не кончалось. День пьём, второй, третий, а виночерпии всё новые амфоры выносят.
Когда кентавры пришли, я не заметил. Сверху-то, до этого вот места, они люди как люди, а потом вдруг глядь, а у половины гостей по четыре ноги. Я-то сперва подумал, что их Пирифой пригласил, но он потом говорил, что не звал. Сами, то есть, пришли, без приглашения. Кентавры – они тихо являются, шума не производят, поскольку на колесницах не ездят: у каждого своя конная тяга имеется.
Нынче они, почитай, по всей Элладе перевелись. Разучилась молодёжь пить – кентавров и не стало. А в наше время их часто видеть доводилось. У них ведь, у кентавров, обычай такой: они выпивку издаля чуют, а до вина и халявы они ох как падки! Вот, значит, как прознают, что где пьют, так сразу туда и шасть. Наливай им, дескать. А пьют они как кони, быстро человеческий облик теряют – у них его и так не очень много, и начинают ржать, рожи строить, издеваться, буянить, дебоширить, драться с гостями, мебель ломать и нарушать порядок.
Сперва они вели себя прилично, а как напились, в их предводителе наглость проснулась, и стал он к невесте приставать. Пока он ей только подмигивал и комплименты всякие на ушко говорил, никто и не замечал, а невеста вида не показывала. Кто её знает, может она и сама ему какие поводы дала. С бабами это не поймёшь, а тут ещё и пьяные все были. Но уж как он ей за пазуху полез, тут первым Тезей не сдержался и вежливо так ему намекает: "Что ж ты, сучий потрох, вытворяешь! Или не знаешь, что Пирифой мой лучший друг, а кто на него хвост поднимет, тот со мной дело будет иметь! Кобылу у себя в конюшне лапай, а на наших девок слюни не пущай. Смотреть смотри, а руки свои волосатые при себе держи, пока я их тебе не открутил нахрен!"
А этот, наглый такой, и отвечает: "Ты, – говорит, – мне не указывай, я тебе не минотавр какой-нибудь, чтоб меня манерам учить. Мы, кентавры, народ свободный – кого хотим, того и лапаем, а руки мои не тебе нахрен откручивать, чай не ты мне их навесил". Сказал и со всего маху хрясь Тезею кулачищем в лицо.
Тезей такого не стерпел. Он ведь парень горячий был, не нам чета. Выговаривать кентавру не стал – просто схватил со стола кувшин, да так его по башке треснул, что мозги в желудок провалились. Тот даже взбрыкнуться не успел, хоть и пытался.
Что тут началось! Все повскакивали, кому что под руку попало похватали, "Измена!" – кричат, "Наших бьют!" И полетело вокруг всё, что летать могло: посуда, светильники, мебель, жертвенники, дрова пылающие. Сил-то у всех не то что сейчас, а дури ещё больше. И уж кто орёт, кто с кем сцепился, кто зубами плюётся. Уж никто и не разбирает, кого бьёт и за что. Которые пьяные лежали и начало всей драки пропустили, сами не поймут, за что их дубасят, а никто и не смотрит, кто раненный, кто пьяный, кто убитый лежит.
Кентавры своей лошадиной силой цельные деревья с корнем рвут и в наших мечут. Тут и Тезею путёвку на побережье Стикса чуть было не выписали, да Афина уберегла. Они ж, кентавры, как известно, подтираться не умеют – руки туда не достают, вот они и кладут из-под хвоста прямо где стоят. Тезей, значит, на такой куче и поскользнулся, а дубина мимо него пролетела и в Крантора попала, батюшки твоего, Ахилл, Пелея Эаковича оруженосца. Тут Крантор разом дух и испустил. А Пелей-то как сразу и осерчает! Схватил копьё и кентавру тому туловище к заду пригвоздил.
Пирифой в это время тоже кентавров одного за другим крушил. И я не отставать от него старался, но мне кентавры попадались хилые, невзрачные, а у Пирифоя все один к одному: у каждого косая сажень в плечах, и крупы такие, что хоть в плуг запрягай. Особенно мне один вороной запомнился, с белым хвостом. Красавец такой был, что хоть сейчас на скачки. Пижон: копыта начищены, цветочки в гриве. Это, видать, подружка его постаралась. Она там тоже была. Как увидела, что парень её Аиду душу отдал, так завыла, заплакала, совсем как человек, и сама себя смерти с горя придала. Такая вот, оказывается, у кентавров любовь бывает.
Славная была битва! Эх, меня бы тогдашнего сюда – вот уж Гектору не поздоровилось бы.
И тут вижу я Кенея. Он уж пятерых кентавров вокруг себя уложил – я точно сосчитал, а шестой в это время вокруг него галопом носится и орёт: "Что ж это делается, кентавры! Баба нас бьёт, трансвеститка, мужские признаки сексуальным трудом добывшая! Навалимся все разом – избавим мир от такого зла!" И уж со всех сторон кентавры к нему мчатся – кто с дубиной, кто с колом, кто с ножкой стола.
Я-то понимаю, что ничего они Кенею сделать не смогут, но всё равно обидно, когда полулошадь великого героя бесчестит. Я не стерпел и на этого крикуна сзади набросился. Это моя большая ошибка была. И вы на будущее запомните: никогда не нападайте на кентавра сзади. Вон, у меня до сих пор след остался, и скажу я вам: кого кентавр ни разу в жизни не брыкнул, тот, почитай, жизни не знает.
С этого места больше ничего не помню.
После, как в себя приходить стали, смотрим: нету больше кентавров, как и не приходили. Видать, они раньше очухались и ушли, и своих унесли. А наших много бездыханных лежит с тяжкими травмами.
Только вот Кенея нигде сыскать не можем – ни среди живых, ни среди мёртвых. Искали мы его, искали, аукали, соседей, родственников расспрашивали, не видал ли кто. Никто не видал.
И вдруг смотрим: леса, что вокруг рос, нету больше, а на том месте, где Кеней в последний раз стоял, деревья в груду сваленные лежат. Ну, тут-то мы всё и поняли, стали этот завал разгребать, Кенея искать. До вечера растаскивали".
Нестор нахмурился и замолчал. На глазах у него выступили слёзы.
"И как, нашли?" – взволнованно спросил Ахилл.
"Не нашли, – разом выдохнул Нестор. – Сгинул, значит, Кеней. Исчез безвозвратно. Кто говорит, что он, как кентавры его дубьём завалили, неведомой жёлтой птичкой обернулся. Ну, ему не привыкать: из бабы в мужика превратился, так что б ему и птичкой потом не стать. Но я в это не верю. Я так думаю, что вколотили его кентавры живьём сквозь землю – до самого преисподнего царства. Но что б там ни было, пропал Кеней, будто и не было его. Горе Элладе, и нам, героям, позор несмываемый: какого богатыря потеряли, не уберегли! Во цвете лет сгинул, а сколько ещё совершить бы мог!
Так что помните эту историю. А если когда-нибудь в разгаре веселья среди гостей вдруг увидите кентавров, то вы им ни за что не наливайте. И сами больше не пейте, чтоб их в искушение не вводить. Так и запомните: увидел кентавра – больше не пей!"
Нестор замолчал. Молчали и герои, задумавшись над этой грустной и поучительной историей.
