Текст книги "Воля богов! (СИ)"
Автор книги: Леонид Свердлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– О ужас! – воскликнул вместо ответа Гермес, подскочив как укушенный. – Моя рассеянность доведёт меня когда-нибудь до беды! Ведь через пять минут у меня назначена важнейшая встреча, а я совсем забыл об этом. Прости, Кроныч, извини, Кроновна, не могу с вами дольше беседовать. Бегу!
"Счастье – когда тебя понимают", – сказал древний философ. Ерунда! Счастье – когда с тобой соглашаются, а когда твою мысль понимают раньше, чем она успеет прийти тебе в голову, это худшее из несчастий. Впрочем, смертным это горе редко бывает доступно, ведь они почти никогда не понимают друг друга. Иное дело боги. Им с этим приходится жить постоянно, но и они не могут к этому привыкнуть.
Аполлон и Кассандра
Аполлон лежал на кушетке, лениво перебирая струны кифары, и рассеянно смотрел на Кассандру, дочь троянского царя Приама, которая стояла поодаль с закрытыми глазами. Бог солнца следил за чувствами, отражавшимися на лице девушки.
– Ну как, видишь что-нибудь? – спросил он наконец.
– Вижу, – взволнованно ответила Кассандра. – Вижу пылающую Трою, вижу кровь, текущую по улицам, вижу своего отца, лежащего мёртвым у алтаря, вижу убитых братьев, вижу себя в руках какого-то дикаря.
Аполлон на мгновение прикрыл глаза.
– Всё верно, – удовлетворённо сказал он. – Только почему же дикарь? Обычный грек, только очень взволнованный. Кстати, ты можешь разобрать рисунок у него на щите?
– Нет, – ответила Кассандра и зарыдала.
– Это не страшно, – успокоил её Аполлон, – для начала ты уже много рассмотрела. Я горжусь тобой: так быстро освоить ясновидение мало кому удаётся.
– Так это всё правда? – сквозь слёзы спросила Кассандра.
– Да, конечно. Я ж говорю: ты молодец.
– Это же ужасно!
– Что именно? А, ты про само видение! Ну да, впечатляюще. Ты что, расстроилась из-за этого? Не стоит: это же судьба, воля богов. Вы, смертные, так эмоционально на всё реагируете. Не стоит переживать из-за того, что невозможно изменить. Ты просто устала с непривычки. А я ведь предупреждал, что удовольствия от ясновидения не много. Есть вещи куда как более приятные. Расслабься, тебе надо отдохнуть.
Аполлон обнял Кассандру и повлёк на кушетку. Та вздрогнула, оторвала от себя его руки и поспешно отскочила. Слёзы на её лице мгновенно высохли.
– Ты что?! – испуганно спросила она.
– Ты что? – удивлённо спросил Аполлон.
Они с секунду помолчали, глядя друг на друга.
– Ты же сама сказала, что если я научу тебя ясновидению, ты дашь мне всё, что я захочу.
Гневливый румянец заиграл на щеках Кассандры.
– Я так сказала, но я не могла знать, что ты захочешь этого! Как ты мог такое обо мне подумать! Неужели ты считаешь меня...
Не договорив, она бросилась вон из храма.
Бог остался на месте. Он лежал на кушетке и думал, почему он, предвидя судьбы целых народов на века вперёд, не может предугадать, как поведёт себя через минуту одна девчонка. "Наверное, – думал он, – всё дело в количестве: ведь поведение стада легко предсказуемо, а как поведёт себя одна овца – не угадаешь".
Кассандра вбежала во дворец и бросилась к родителям. "Отец! – кричала она. – Троя в страшной опасности! Наш город захватят и сожгут враги, жителей убьют или угонят в рабство, мы все погибнем!"
Приам посмотрел на неё с удивлением и лаской.
– Доченька, что за глупости ты говоришь? Мы живём в мире со всеми соседями, на нас некому и незачем нападать, а мы никому не делаем зла. С чего ты взяла, что кто-то нас завоюет?
– Я только что сама видела горящую Трою.
Приам глубоко вздохнул.
– Ты видела страшный сон, доченька. Пойди и успокойся.
– Замуж ей надо, – сказал он своей жене Гекубе, когда Кассандра ушла. – Пусть приложит своё пылкое воображение к чему-нибудь дельному, а то ведь и с ума так сойдёт.
– Она слишком часто бывает в храме Аполлона, – добавила Гекуба. – Морочит он ей голову. Ему-то всё шутки, а девочка наивная – верит. А от всех этих пророчеств действительно недолго сойти с ума.
Гекуба помрачнела. Приам обнял её.
– Я понимаю, о чём ты, – сказал он.
Слова Кассандры о горящей Трое напомнили Гекубе её давний сон, о том, что она родит факел, от которого сгорит весь город. После этого она родила сына. Она и Приам тогда поверили предсказанию, и мальчика теперь уже не было в живых.
– Скоро годовщина того дня, – сказал Приам. – Устроим спортивные игры в память о нём. Спорт лучше всего отвлекает от разных дурных мыслей.
Кассандра выбежала в сад, налетев на своего старшего брата Гектора.
– Гектор! – закричала она. – Я видела горящую Трою, захваченную врагами!
Гектор обнял сестру и ласково ответил:
– Трою невозможно захватить, её стены построил сам Посейдон. Посмотрел бы я на тех, кто попытался бы нас победить. Такое разве только Гераклу было под силу, но это было давно – сейчас мы стали гораздо сильнее.
Кассандра вырвалась из его объятий и снова побежала в храм Аполлона.
Бог по-прежнему лежал на кушетке, перебирая струны кифары.
– Мне никто не верит! Я так несчастна! – плакала Кассандра.
– Ясновидение ещё никого не сделало счастливым, – сухо ответил Аполлон. – Я тебя об этом предупреждал. Поэтому боги и не учат людей ясновидению. Для тебя я сделал исключение и был, видимо, не прав. Впрочем, я никогда не обещал, что твоим пророчествам кто-то поверит. Я и не мог бы такого допустить, ведь я такой же порядочный бог как ты порядочная девушка.
Суд Париса
Роса заблестела под первыми лучами восходящего солнца, лёгкий шелест листвы, сливаясь со щебетом ранних пташек, создавал симфонию просыпающегося дня. Юный пастушок вывел на поляну своих овечек и присел на моховую кочку под деревом. Для полноты картины не хватало только, чтобы пастушок заиграл на свирели. Он достал из сумки свирель и уже приложил её к губам, как вдруг его челюсть отвисла, глаза округлились, а свирель выпала из рук.
Отовсюду вокруг полилась божественная музыка, из сгустившегося перед пастушком блестящего разноцветными блёстками и благоухающего ароматами всех времён года тумана появились три богини и начали, медленно танцуя, раздеваться. На плечо до смерти растерявшегося пастушка успокаивающе легла чья-то ладонь и чей-то красивый и уверенный голос сказал: "Спокойно, Шурик!"
Пастушок весь сжался, не в силах обернуться и посмотреть на того, кто это сказал, и не в силах оторвать взгляд от божественного зрелища, разворачивавшегося перед ним, а сказавший "Спокойно, Шурик!" присел рядом и несколько игривым тоном продолжил:
– Тебя ведь зовут Шуриком, не так ли?
– Парисом, – с трудом шевеля языком, ответил пастушок. – Александром тоже можно.
– Так, разговаривать ты, значит, ещё можешь – это хорошо. Так вот, Саша, не пугайся: это ещё не белая горячка, а финал первого олимпийского конкурса красоты. Богини, которых ты сейчас видишь, несколько лет готовились к этому событию и предстали перед твоим судом на вершине физической и божественной формы. Тебе доверена великая честь, которой, поверь опытному педагогу, позавидовал бы любой подросток твоего возраста. Ты должен выбрать из трёх предложенных кандидаток самую красивую богиню. Критерии остаются на твоё усмотрение. Трогать можно. Но предупреждаю, к выбору следует подойти крайне ответственно. Твоя избранница будет очень благодарна, и ты сможешь до конца своих дней рассчитывать на благосклонность одной из богинь. А благосклонность богини штука серьёзная. Так что смотри, не ошибись.
– А остальные две не обидятся?
– Ах, ну что ты!
Между тем богини, тела которых уже совсем ничего не прикрывало, дефилировали перед смущённым и растерянным судьёй. Гера, проходя мимо Париса, покровительственно погладила его по голове и как бы невзначай спросила: "Александр, ты хотел бы править всей Азией?"
"Собачья работа, – промелькнуло в голове у Париса. – Тут иной раз с двумя козлами не знаешь, как справиться".
Афина прошагала мимо него небрежной, но при этом напоминающей строевой шаг поступью и, по-товарищески хлопнув его по плечу, сказала: "Такому герою как ты не помешала бы удача в любых битвах, не правда ли?"
Добродушный Парис, представитель самой мирной в Элладе профессии, содрогнулся, представив себя на поле брани, с окровавленным мечом, стоящим над грудой убитых им врагов. Иной раз кажется удивительным, насколько всезнающие боги плохо себе представляют потребности простых смертных. Видимо, самих богов вводит в заблуждение их кажущееся сходство с людьми, и они судят о них по себе.
Легко как бабочка подпорхнула к Парису Афродита и, нежно проведя ладонью по его щеке, прошептала: "Познакомить тебя с самой красивой девушкой Эллады? Она полюбит тебя, я обещаю".
В руке у Париса оказалось отливающее золотом яблоко с ленточкой на черенке. "Это приз, – сказал всё тот же игривый голос за спиной. – Передаю на ответственное хранение. Судьба мира и твоя судьба в твоих руках. Отдай это яблоко своей избраннице".
Богини закончили танец и встали в ряд перед Парисом. Голос у него за спиной торжественно объявил: "Сейчас наш самый объективный и непредвзятый судья вручит заслуженный приз самой красивой богине!" Божественный оркестр заиграл туш.
Александр, неуверенным шагом медленно подошёл к конкурсанткам и протянул яблоко Афродите. Та запрыгала от радости, обняла Париса и, расцеловав его в обе щеки, шепнула: "Спасибо, красавчик! С меня причитается". Остальные две богини вяло похлопали. Гера неприветливо взглянула на пастушка и буркнула сквозь зубы: "Я тебя запомню, засранец!" Афина же, неестественно широко улыбнувшись, прошипела: "Сдохнешь как собака!"
Афродита, купаясь в лучах славы и в ненавидящих взглядах конкуренток, закрыла глаза и смачно, медленно, с громким хрустом надкусила яблоко. Лицо её перекосило: какая кислятина!
Под бравурную божественную музыку богини исчезли в сгустившемся сверкающем и благоухающем тумане.
Александр закрыл лицо руками и пригнулся.
"Что это с тобой, Саня?" – тот же голос, что во время конкурса давал советы, прозвучав гораздо будничнее без музыкального сопровождения, вывел Париса из оцепенения.
Он оторвал руки от лица и, наконец, решился посмотреть на собеседника. Тот ещё сидел под деревом, расправляя перья на своих крылатых сандалиях.
– Если ты ещё не понял, я Гермес, посланник богов, – представился он. – Так что это ты вдруг скукожился?
– Я... ничего, – промямлил Парис. – Эта брюнетка сейчас так посмотрела... Вы же обещали, что они не обидятся.
– Разве? Помнится, я дословно сказал: "Ах, ну что ты, ещё как обидятся!" Так ты поэтому сейчас в ладошки спрятался? Думал, Гера превратит тебя в паука, а Афина раздавит пяткой? Глупенький! Это ты детских сказок переслушался. Богиня, конечно, может превратить в паука в гневе или в припадке ярости, но сейчас-то это не ярость и не гнев, а лютая беспощадная ненависть. Они теперь не успокоятся, пока не уничтожат не только тебя, но и твою семью, всех твоих близких, родных, всё, что тебе свято и дорого. Это может занять довольно долгое время. Да ты не расстраивайся. Тебе-то смертному что терять? Ну, будет твоя жизнь на пару десятков лет короче, зато насколько интереснее! Про тебя, наверное, даже трагедию напишут... или комедию, – поспешно поправился Гермес, заметив испуг на лице Александра.
Парис попытался улыбнуться.
– Но ведь из этого ничего не выйдет, – сказал он. – Я бедный сирота, у меня нет ни родителей, ни близких, и ничего священного или дорогого я в жизни и в руках-то не держал.
– Ну, тогда тебе и подавно нечего терять. Только, поверь опытному антропологу, родители есть у каждого, и даже самым отъявленным негодяям что-нибудь да свято. Ты ещё слишком молод, чтобы знать, что у тебя есть, а чего нет. Вот когда всё это выяснится, тогда и придёт время жестокой мести. Кстати, извини моё любопытство, Сашок, а зачем тебе любовь ещё какой-то девушки? Не могу представить, что такой симпатичный юноша как ты страдает от недостатка женского внимания.
Александр смущённо опустил глаза и покраснел.
– Ну, я встречаюсь, конечно, с одной... Но там ничего серьёзного...
– Понятно, – с улыбкой сказал Гермес и взлетел.
Он начал было поворачивать в сторону Олимпа, но, поднявшись над деревьями, заметил идущую по лесу нимфу Энону и спустился, чтобы её поприветствовать.
– Привет, Гермес, – озабоченно ответила Энона. – Ты не видел Париса?
– А зачем тебе понадобился Парис? – игриво подмигнув, спросил посланник богов.
Энона посмотрела на него удивлённо и даже несколько обиженно.
– Как зачем? Он мой муж.
Гермес покачал головой и, подумав мгновение, серьёзно ответил: "Нет, Энона, твоего мужа я не видел". После этого он попрощался с нимфой и полетел к Олимпу.
Стрелы Эрота
Вечерело. Закатное солнце освещало Олимп розоватыми не жаркими лучами. Гера с Афиной сидели на ступенях дворца Зевса и грызли орехи. Вообще-то они никогда не были подругами, но в последнее время их часто видели вместе.
Боги уже расходились по дворцам, готовились к отдыху после дневных трудов. Где-то за углом нарушил вечернюю тишину звон доспехов бога войны Ареса, возвращавшегося с какой-то междоусобной стычки.
– А Гефест-то опять на всю ночь куда-то умчался, – довольно громко сказала Гера, как бы между прочим.
– Ах, как жаль его красавицу! – с притворным чувством воскликнула Афина.
После суда Париса они обе называли Афродиту не иначе как красавицей.
– Да, пропадают её прелести без мужской ласки, – согласилась Гера. – Уж как она страдает бедняжка, как изводится! Надо будет попенять моему сыну, чтобы он уделял ей больше внимания.
Звон доспехов на несколько секунд умолк, а потом послышался снова, но уже тише. Перед богинями появился Арес. Он, неуверенно ступая, подкрался к дворцу Гефеста, приоткрыл дверь и застенчиво сказал: "Я к кузнецу... Он мне меч должен сковать". Богини безразлично пожали плечами.
Арес боком просочился в полуоткрытую дверь и быстро пошёл в спальню Афродиты. Та полулежала на кровати, изящно отставив босую ножку.
– Я к Гефесту, – краснея, повторил Арес. – Он мне меч... А его нет.
– Нету его, – подтвердила Афродита, лениво растягивая слова.
Она склонила голову набок, кокетливо взглянула на неожиданного гостя хитрющими глазами и, накручивая локон на пальчик, спросила: "А что?"
Сразу после захода солнца уже засыпавший Олимп разбудил дикий визг, сливающийся с грязной руганью. Ошарашенные боги выбегали на улицу и тянулись ко дворцу Гефеста, откуда и доносились вопли. Дверь была раскрыта, у входа всех встречал хозяин дворца и с коварной улыбкой приглашал пройти в спальню Афродиты. Зрелище, которое там увидели боги, никого не оставило равнодушным: над кроватью висела сеть, свитая из тончайших, почти невидимых, но очень прочных металлических нитей, а в ней барахтались голые Афродита и Арес. Афродита в голос ревела, а Арес только вращал глазами и скрежетал зубами от бессильной злобы.
"Вы только посмотрите, боги добрые, что моя благоверная вытворяет, стоит мне из дома уйти!" – разглагольствовал Гефест.
"Мещанин! Ревнивая скотина! – сквозь слёзы выла Афродита. – Ничего не было! Мы только целовались!"
Но её слёзы ни у кого не вызвали жалости – только смех.
"Ты хоть успел чего-нибудь?" – давясь от хохота, спросил Ареса Гермес.
– Перестань! – одёрнул его Аполлон, сам, впрочем, не сдерживавший смех. – Что ты его изводишь? Ему и так плохо.
– Разве плохо? Я бы сейчас с удовольствием поменялся с ним местами.
– Ты что! Стыд-то какой!
– Не понимаю, чего тут стыдиться.
В дверях показалась Афина. Она была единственной богиней, решившейся посмотреть на непристойное зрелище. Любопытство и желание насладиться позором Афродиты пересилили общественные предрассудки. Впрочем, войдя, она тут же вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Завидуешь, стерва! – крикнула на неё Афродита.
– Чему тут завидовать? – ответила Афина.
Вечная ошибка, свойственная не только лишь богам: всякому хочется возбуждать в других зависть, но стать объектом чьей-то зависти вряд ли кому-то хочется. Афродита и сама понимала, что зависть других богинь ничего не принесёт кроме неприятностей, но и теперь бы не отказалась от кислого яблока, вручённого ей Парисом.
Свистнула тетива, и золотая стрела со звоном отскочила от доспехов Афины. Та рассерженно обернулась и, найдя взглядом спрятавшегося за спиной Аполлона Эрота, показала ему кулак.
В спальню вошёл Посейдон и возмущённо потряс трезубцем.
– Что же ты вытворяешь, пена ты морская! – заругался он на Афродиту. – Совсем срама не боишься!
– Это не я, – рыдала Афродита, – это всё Эрот, гадкий, пакостный мальчишка! Он меня подстрелил.
– Ладно, кончай уж это дело, – обратился к Гефесту Посейдон, – не позорься. Тут же дети, – Посейдон кивнул на Эрота, – а ты этакую порнографию распространяешь.
– А я, может, моральную компенсацию требую.
– Арес заплатит – отпусти его.
– А ну как не заплатит? Я его отпущу, и поминай как звали.
– В этом случае я за него заплачу. Я-то от тебя убегать не стану.
Гефест было задумался, но вдруг снова свистнула тетива. Гефест вздрогнул и с интересом посмотрел на Афину.
– А ведь знаешь что... – сказал он ей, неожиданно заулыбавшись.
– Не подходи! – пробормотала Афина, судорожно ища у себя на боку меч. – Стой, животное! Не приближайся!
Но шаги Гефеста становились всё быстрее. Афина заверещала и бросилась бежать. За ней опрометью кинулся Гефест. Им вслед смеялись все, даже Афродита, только у неё это был смех сквозь слёзы.
День рождения Париса
Вечером, вернувшись со стадом на скотный двор, Парис застал там своего хозяина Агелая, разговаривающего с царскими слугами.
– Царь забирает нашего лучшего быка, – сказал Парису Агелай.
– Завтра будут спортивные состязания в память об умершем царевиче, – пояснил один из слуг. – Главным призом будет этот бык. Кстати, вы все тоже приглашены.
– Жалко быка, – сказал Парис. – Но за приглашение спасибо. Это будет мне хороший подарок на день рождения. Я ещё никогда не был на спортивных состязаниях.
Как раз завтра Парису исполнялось восемнадцать лет.
Он сидел на траве на берегу ручья и играл на свирели. Когда он замолкал, было слышно тихое и монотонное журчание. Тусклый лунный свет освещал лицо Эноны, лежавшей рядом, положив ему голову на грудь.
– Не ходил бы ты завтра ни на какие состязания, – сказала Энона. – Мы и тут так славно отпраздновали бы.
– Тут? Как год назад? Всё время одно и то же?
– А какое тебе нужно разнообразие? – спросила Энона, обняв Париса. – Хочешь, я тебе ребёночка рожу?
– У тебя всё время одно на уме. А ведь кругом столько интересного! Мне завтра восемнадцать, а я ничего в мире не видел, кроме овец да коров, ничего не совершил. Не то что на стадионе – в городе ни разу не был. Неужели я всю жизнь так проживу? Неужели мне такое богами предписано?
– Нет, – грустно ответила Энона, – тебе предписано не это. Потому я и не хочу, чтобы ты завтра уходил. Это не просто интуиция, ты же знаешь: все боги хоть немного способны предвидеть будущее, могу это и я. И я предвижу, что если ты завтра уйдёшь, то уже никогда не вернёшься, я чувствую, что с этого начнётся большая беда, которая погубит и тебя, и меня.
Парис грустно усмехнулся.
– А хотя бы и так. Если уж боги так для меня определили, мне ли их поправлять? Пусть будет как они хотят.
Энона посмотрела на него пристальным, удивлённым и преданным взглядом.
– Так ведь и я тоже богиня! Сделай как я хочу.
Парис только улыбнулся этим её словам. Конечно, она богиня – маленькая сельская нимфа. Куда ей тягаться с тремя олимпийскими вседержительницами, воле которых с последнего времени был подчинён её парень. На что хватит её всемогущества? На пастушье счастье, долгую и однообразную жизнь среди овец и коров, на смерть в глубокой старости среди множества детей, внуков и правнуков. Вот предначертание от богини Эноны. Но Париса ждёт другое предопределение: любовь самой красивой в мире женщины, гибель всего святого и дорогого, короткая, но интересная жизнь и вечная слава. Вот олимпийское предначертание. И Энона хочет, чтобы Парис из трёх самых знаменитых богинь, выбрал четвёртую, безвестную?
И Парис не свернул с проложенного перед ним богами тракта и благочестиво пошёл по нему.
Среди толпы зрителей, тянувшихся к стадиону, подобно скале в бурном море стоял высокий и красивый мужчина с надменным, но одухотворённым лицом. Не замечая толкавших его людей, он смотрел поверх голов, что легко позволял его высокий рост, и выискивал взглядом кого-то.
Нечаянное течение вдруг подхватило Париса, оторвало от Агелая и его сыновей и, протащив в сторону, прибило прямо к мужчине-скале, который перестал осматривать толпу, скользнул взглядом по Парису, крепко взял его за плечо, вырвал из потока и спросил: "Ты пришёл за быком?"
Ошарашенный Парис пробормотал что-то невнятное, и высокий красавец, продолжая держать его за плечо, двинулся к стадиону, но не к главному входу, а поперёк движению толпы к какой-то боковой двери. Он шёл привычным неспешным, но широким шагом, не семенил как все вокруг, не толкался, не останавливался и не пропускал никого, он просто не замечал людей вокруг и шёл так, будто на площади перед стадионом были только он и Парис. А людские потоки огибали его как неодолимое препятствие. Никому и мысль не приходила оттеснить его, встать у него на пути или хоть как-то задержать его движение.
Парис не успел понять, как это получается, когда они оказались в тёмном и прохладном помещении под трибунами. Незнакомец осветил комнату, и стало видно, что она небольшая и совершенно пустая. Шум стадиона был здесь приглушён, но всё же хорошо слышен. Незнакомец теперь уже внимательно осмотрел Париса и спросил: "Драться умеешь?"
Если бы этот вопрос задал пастуху кто-то неизвестный в лесу или на поле, то надо было бы по обстоятельствам сразу бить в морду, или убегать, или отдать всё, что он потребует. Но сейчас в голосе спрашивающего Парис не услышал ни угрозы, ни издёвки, будто он спрашивал, как Париса зовут, или сколько ему лет. "Странные тут люди – городские", – подумал Парис и гордо ответил:
– Однажды на моё стадо напали разбойники, и я их всех победил.
– Вот как? – переспросил незнакомец без удивления, без недоверия, без зависти и даже без интереса. – И много их было?
– Двадцать, может пятьдесят. Я не считал, знаете ли.
– Знаю, – так же спокойно и без выражения ответил незнакомец. – И сколько их было, я знаю, просто хотел сверить наши наблюдения. Хорошо, что у тебя есть воображение. А теперь покажи, как ты дерёшься.
Парис, не понимая, чего от него хотят, раздвинул ноги и выставил перед собой кулаки.
– А вы кто? – решился наконец спросить он.
Незнакомец деловито осмотрел Париса, ногой подвинул его ступни, наклонившись, поправил положение коленей, за плечи повернул его корпус.
– Твой тренер, – буркнул он. – А теперь ударь меня.
Такой просьбы Парису ещё слышать не приходилось. Он плохо представлял себе, как можно ударить такого солидного и наверняка благородного господина, но и отказаться он не мог, и сперва не очень сильно стукнул тренера в плечо. Тренер не вздрогнул и, казалось, вообще не заметил, что его ударили. Тогда Парис, замахнувшись сильнее, ударил его в другое плечо, но тренер и на это никак не отреагировал, и тогда Парис решился ударить его в лицо, но кулак налетел на ладонь тренера, который подставил её так быстро, что Парис даже не понял, откуда она взялась.
– Не очень плохо, – сказал тренер, – но всё это надо делать гораздо резче, – тут он так дёрнул Париса за руку, показывая как резко надо бить, что чуть не оторвал её. – И запомни, как надо стоять – это самое главное, остальное само получится. Противников у тебя будет, правда, не пятьдесят и не двадцать, но это и не сельские разбойники, так что соберись как следует.
– Да вы что! – закричал Парис и бросился к выходу, но тренер, не сдвинувшись с места, поймал его и вернул обратно.
– Ты же пришёл за быком, – по-прежнему бесстрастно сказал он, наматывая на кулаки Париса кожаные ремни. – Ты думаешь, его отдадут тебе даром?
– Нет, вы не поняли, – забормотал Парис, – это недоразумение, я только посмотреть пришёл. Отпустите меня на трибуну.
Но было уже поздно: одна из стен комнаты вдруг раскрылась, и Парис увидел залитую солнечным светом арену стадиона. Какая-то сила толкнула его туда, и он, обгоняя собственные ноги, выбежал на середину арены. Над взревевшим стадионом раскатисто прозвучало его имя. Негаданно пастушок искупался в славе как щенок в холодной воде. Но не успел он этого осознать, как стадион взвыл ещё громче, и над ним прогремело другое имя: "Деифоб!"
Это был сын царя Приама, один из самых славных воинов Трои. "Всё!" – подумал Парис, пожалев о своём последнем дне рождения и о том, что не послушал вчера мудрую Энону.
Царевич подошёл к нему, презрительно осмотрел и насмешливо спросил: "Тебя сразу убить, или сперва помучить?" Парис ничего не ответил и только принял стойку, которой его только что учили.
Первый удар попал по локтю Париса, который тот неизвестно как успел подставить на пути кулака противника, от второго удара Парис отклонился так резко, будто его дёрнули за ухо. Время для него вдруг замедлилось, и то, что для зрителей продолжалось пару секунд, для него тянулась томительными минутами. Его кулак судорожно дёрнулся и налетел на щёку Деифоба. Удивление отразилось на лице богатыря. "Да ты ещё и дерёшься!" – вскричал он и тут же получил новый удар в челюсть. Удивление сменилось яростью, но после третьего удара лицо противника стало равнодушным и задумчивым, Деифоб потерял интерес к происходящему, он посмотрел сквозь Париса и повалился на спину. Стадион взвыл. Подбежавшие служители унесли Деифоба.
Не успела ещё отхлынуть волна славы, внезапно обдавшая безвестного пастушка, как над стадионом прогремело ещё более страшное имя: "Гектор!" При этом слове стадион заревел ещё громче, а Парис снова попрощался с жизнью. Гектор был старшим сыном царя Приама и самым могучим героем Трои, а, может быть, и всего мира. Победить его не удавалось ещё никому. Вот когда бы Парису пригодился подарок, который ему предлагала Афина. Но теперь на помощь Афины ему не приходилось рассчитывать. Он просто встал в преподанную ему стойку, закрыл голову локтями и зажмурился.
Из оцепенения его вывела резкая боль в кулаках. Открыв глаза, он увидел, как красивое и мужественное, будто высеченное из мрамора лицо Гектора теряет форму и превращается под ударами его кулаков в неэстетичное кровавое месиво. Но Гектор был настоящим богатырём: получив столько ударов, сколько хватило бы, чтоб убить пятерых, он не только не умер, но даже остался на ногах, правда, защищаться уже не мог. Увидев это, царь велел прекратить бой и поспешно подбежавшие работники подхватили и унесли со сцены главного героя, за несколько секунд превратившегося в реквизит.
Остальных героев Парис уже не боялся. Поняв, что в драке ему ничто больше не грозит, он уже не закрывал глаза, отважно встречал всех, кто выходил к нему на бой, и быстро укладывал их на арену, позволяя себе даже иногда покуражиться: попрыгать вокруг противника или исполнить какой-нибудь дурацкий танец, уворачиваясь от ударов.
Наконец, когда противников больше не осталось, он издал победный клич, потонувший в рёве зрителей, и заплясал посреди арены, размахивая кулаками над головой. Но радость его быстро была прервана. На арене вдруг снова появился пришедший в себя Деифоб, на этот раз в руке его был меч. "Я тебе покажу, скотина ты безродная, как царских детей бить!"
Без перерыва и без объявления началось соревнование по бегу. За мчавшимся по арене Парисом бежал Деифоб, к нему присоединились и другие избитые пастухом герои, желавшие отыграться за свой позор. Но превзойти в беге Париса, улепётывающего от толпы озверевших героев, никто в мире не смог бы. Им только и оставалось, что браниться, глотая пыль, поднятую его пятками. Парис так увлёкся, что даже не услышал, как царь Приам объявил конец гонки. Дисциплинированные герои тут же остановились, а Парис продолжал бежать, пока не закончил круг и в силу неумолимых законов геометрии не налетел на своих преследователей, и тут уж от неизбежной расправы его спас только царь, велевший героям отпустить его и на весь стадион провозгласивший: "Победил Парис!"
Шатаясь, пастух подошёл к царю и низко ему поклонился, а когда он поднял голову, на ней лежал венок победителя.
– Сколько тебе лет? – улыбаясь, спросил его царь Приам.
– Сегодня восемнадцать стукнуло, – ответил Парис, сделав ударение на слове "стукнуло".
– Восемнадцать, – повторил Приам уже более серьёзным тоном. – Так у тебя сегодня день рождения? А кто твои родители?
– Я подкидыш. Агелай мне вместо отца. Это он меня нашёл.
– Агелай? – теперь уже совсем серьёзно переспросил царь и вдруг, улыбнувшись, хлопнул Париса по плечу и сказал: "Иди со мной во дворец – отметим твою победу и день рождения, и Агелая позовём".
"Агелая ко мне!" – уже без улыбки велел он своим слугам.
Всю дорогу до дворца Деифоб шёл рядом с царским паланкином и гундел:
– Что же это, папа! Ты простого пастуха победителем объявил. Он детей царских бьёт, а ты его победителем. Это ж стыд какой!
– Конечно стыд, – спокойно отвечал Приам. – Царские дети позволяют себя бить какому-то пастуху.
– Я не позволю, – ворчал Деифоб. – Зарублю его за это. Можно, а?
– Зарубишь, сынок? Это на каком же основании?
– На том основании, что я царский сын, а он пастух.
– Ошибаешься. Это вчера он был пастух, а сегодня он победитель. Он сегодня от меня приз получил, а что ты от него сегодня получил – сам знаешь.
– Папа! Дай мне утешительный приз: позволь его зарубить, и я сразу утешусь.
Приам в ответ только рассмеялся, и в продолжение недолгого пути Деифоб к нему больше не приставал.
Во дворце Приам провёл Париса к своей жене и дочерям. Как только они вошли, Кассандра вскочила и закричала, показывая пальцем на пастуха:
– Убейте его!
Приам осуждающе посмотрел на Деифоба, с готовностью выхватившего меч, и строго сказал дочери:
– Ты бы хоть посторонних постеснялась!
– Но я же видела, – сквозь слёзы сказала Кассандра, – он принесёт нам несчастье, мы все погибнем из-за него.
– Ах, ну что ты! – воскликнул Парис, цитируя Гермеса.
Этот неприятный разговор был прерван появлением Агелая. Главный пастух, приведённый слугами, видимо уже понял, в чём дело, и сразу бухнулся в ноги Приаму, моля о пощаде.
