Текст книги "Воля богов! (СИ)"

Автор книги: Леонид Свердлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

   "Ну, давай, рассказывай, что ты сделал с ребёнком, которого тебе восемнадцать лет назад отдали!" – сурово обратился к нему царь.

   И Агелай сбивчиво, постоянно причитая, ссылаясь на жену, детей, трудное детство, природную доброту и прежние заслуги, рассказал о том, что ровно восемнадцать лет назад ему было поручено убить новорожденного царского сына, он отнёс мальчика в лес и бросил его там на растерзание диким зверям, но когда через несколько дней он снова пришёл к тому месту, то обнаружил, что мальчик жив – его вскормила сердобольная медведица, тогда Агелай не выдержал, забрал мальчика к себе и вырастил Париса как собственного сына, никогда не говоря, кто его настоящие родители.

   "Вот ведь как, сынок, – сказал Приам, обращаясь к Парису, – когда ты родился, было нам с твоей матерью пророчество, что из-за тебя погибнет Троя. Некоторые, – тут он кивнул на Кассандру, – и сейчас так думают, только всё это глупые суеверия, как я теперь вижу: ты уж восемнадцать лет как жив, а Троя не погибла. И не погибнет никогда, если будут у неё такие защитники как ты. А тогда я пророчеству поверил. Есть у нашего брата царя такой обычай: если надо избавиться от нежелательного ребёнка, его отдают слугам и велят извести как-нибудь, а слуги всегда относят ребёнка в лес, где кто-нибудь: волчица, медведица или пастухи его находят, вскармливают, воспитывают и дают ему подобающее царскому сыну образование. Так что ещё ни одному царю избавиться от сына таким способом не удавалось. Но уж таков обычай. А мы, цари, вовсе не такие изверги, как некоторые думают, и вовсе не так уж и любим казнить всех подряд, и уж тем более убивать собственных детей. Просто положение обязывает. А ведь знаешь, сынок, мы же эти состязания в твою память проводили. В годовщину твоей смерти, как мы думали. И кто мог подумать, что ты сам на них и победишь! Ты счастливчик, Парис, ты из тех, кто гульнёт даже на собственных похоронах. Впрочем, какие теперь похороны! Обними свою семью. Давайте праздновать!"

   Он обнял и поцеловал Париса, со слезами его поцеловала царица Гекуба, брат Гектор обнял его с улыбкой на обезображенном лице – он уже совсем не сердился, Деифоб поприветствовал его без особой симпатии, но уже и без злобы. Только Кассандра долго не хотела к нему подходить и всё плакала.

   Вместо траурного пира во дворце устроили пир праздничный. На радостях прощённый со строгим предупреждением Агелай напился и весь вечер лез к Парису целоваться.

   Меньше всех веселился сам виновник торжества. Он понимал, что семья у него теперь появилась не случайно – она была нужна для страшной мести, которую готовили ему и его родным рассерженные богини, и этот день приблизил их месть. Но ведь всякий день приближает к смерти, а раз так, то лучше уж пусть к ней приближают такие дни как этот. Парис не строил иллюзий, лёгкая победа не отбила ему разум: никакой он не защитник Трои, и победил сегодня не он, а тот, кто управлял им во время боя – тот таинственный тренер. А он, Парис, Кассандра права, послан на погибель Трое. И ему стало жаль и добродушного царя Приама, и царицу Гекубу, и несчастную Кассандру, и мужественного Гектора, и даже вздорного Деифоба. Они все обречены, но сделать ничего нельзя: такое уж предопределение, такова воля богов, и изменить её не в силах ни он, ни Кассандра, ни, наверное, сами боги.

   Вечером Парис вышел из дворца в сад. Ему вдруг захотелось поиграть на свирели, но, ощупав все складки одежды, он понял, что потерял свирель в этой суете. "Наверное, так надо, – подумал он. – Ведь я уже больше не пастух". Он осмотрелся. Вокруг между деревьями в ярком свете луны стояли мраморные статуи, изображавшие богов. Среди этих статуй Парис вдруг увидел своего тренера. Он опирался на длинный лук и надменно глядел на своего ученика.

   – Значит, выходит теперь, что я что-то вроде принца, – сказал Парис, то ли обращаясь к тренеру, то ли к самому себе.

   – Отчего же вроде? – отозвался тренер. – Принц и есть.

   Парис вздрогнул от неожиданности. Конечно, он надеялся и очень хотел поговорить с таинственным незнакомцем, но думал, что тот не захочет с ним разговаривать, так высокомерно он смотрел.

   – А почему вы мне сегодня помогали? – быстро спросил он.

   – Одна знакомая богиня попросила.

   – А у меня тоже есть одна знакомая богиня, – решился похвастаться Парис, – даже три, то есть... А вы, наверное, сами бог?

   – Наверное бог, – едва заметно усмехнулся незнакомец.

   Парис немного подумал, от волнения покусывая губы, а потом вдруг ткнул себя пальцем в грудь и представился:

   – Парис, можно Александр.

   – Феб, можно Аполлон, – вновь усмехнувшись, передразнил его тренер.

   Парису стало стыдно, что он сам не узнал такого знаменитого бога. Это могло бы быть простительно пастушку, но непростительно для троянского царевича.

   – Насколько это вообще возможно между богом и простым смертным, – вдруг сказал Аполлон.

   Парис вздрогнул и недоумённо на него посмотрел.

   – Ты сейчас хотел предложить мне свою дружбу, но не знал, как это сказать, – пояснил бог.

   Парис оторопел.

   – Да, действительно. А как вы это узнали?

   Аполлон с досадой махнул рукой, вновь опёрся на лук и отвернулся.

Сизифов труд

   – Так значит, ты говоришь, показатели хорошие? – переспросил громовержец Зевс, скептически глядя на стоявшего перед ним Гермеса.

   – Отличные, Кроныч, просто замечательные показатели.

   – Ну да, ну да. Значит, урожайность, рождаемость, безработица... Это мы всё рассмотрели, а как у нас обстоят дела со смертностью? Ты об этом ещё не докладывал.

   – Со смертностью, – Гермес немного замялся, но тут же бодро ответил, – С ней тоже всё отлично. Низкая смертность, очень низкая.

   – И насколько низкая? – продолжал выпытывать Зевс. – Конкретно, сколько людей умерло за последний месяц?

   Гермес смущённо отвернулся.

   – Конкретных данных не поступило. Выходит, что последние месяцы как бы никто и не умирает вовсе.

   – И как это понимать? Смертные, которые не умирают, а только размножаются, это нормально разве? Ты понимаешь, к чему это ведёт?

   Гермес беспомощно развёл руками.

   – Я-то тут при чём? Я за смертность не отвечаю. Этим Аид занимается.

   – А он что говорит? Ты его спрашивал?

   – Я пытался с ним связаться и задать этот вопрос. Честно, пытался. Но только без толку – его нигде не найти.

   Зевс нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику трона.

   – Ну так найди. Я его, что ли, искать должен!

   Гермес поспешно откланялся и пустился на поиски властелина смерти.

   Спускаться в подземное царство без крайней нужды Гермес не захотел и решил для начала расспросить Персефону – жену Аида, которая в это время как раз гостила у своей матери богини плодородия Деметры.

   Каждое лето Персефона проводила у матери. Деметра очень любила свою дочь и так тосковала, когда Персефона была у мужа в царстве мёртвых, что совсем забрасывала все дела, и многие замечали, что зимой земля почти ничего не родит.

   Гермес застал богинь прогуливающимися в саду, бесцеремонно присоединился к их разговору и как бы невзначай спросил Персефону, как поживает её супруг.

   – Так я его уже несколько месяцев не видела, – ответила богиня. – Когда я собиралась, всё было в порядке. Он тогда тоже должен был отправляться на землю, к какому-то царю. Кажется, к коринфскому. Я ещё удивилась, что он лично идёт за каким-то смертным, обычно они сами к нам являются, им только присылают повестку.

   Гермес усмехнулся.

   – К коринфскому царю, значит? Это к Сизифу-то? Ну, для него можно сделать исключение. На него сам Зевс большой зуб имеет. Вы разве не слышали эту историю? Про неё зимой весь Олимп судачил. Впрочем, до царства мёртвых наши сплетни плохо доходят, а уважаемая Деметра зимой вообще ничем, насколько я знаю, не интересуется. У Кроныча тогда завязалась интрижка с одной нимфой. И вот когда они уж совсем было поладили, врывается её папаша – божок мелкий, но темпераментный, и отвешивает ему такого пинка по голому заду, что от вопля вся Эллада содрогнулась. Вышел у них тогда разговор очень серьёзный. Пока Кроныч добрался до перуна и успокоил папашу хорошей молнией, тот успел столько всего ему растолковать, что наш громовержец после этого несколько дней не являлся на собрания богов. Потом стали выяснять, кто рассказал папе о приключениях его доченьки, и выяснилось, что это был как раз коринфский царь Сизиф. Кроныч тогда сурово заметил, что смертным не стоит лишний раз влезать в дела богов, а ябедам и нарушителям мужской солидарности не место среди живых, и попросил Аида взять дело под личный контроль.

   Богини вежливо улыбнулись непристойной истории, но обсуждать её, по крайней мере в присутствии Гермеса, не стали.

   Выяснив то, что ему было нужно, Гермес отправился по найденному следу Аида в Коринф. Пролетая над царским дворцом, он увидел Сизифа, обедающего в кругу семьи, и заметил, что для покойника, которого Аид ещё несколько месяцев назад собирался препроводить в свои владения, царь смотрится подозрительно бодро.

   Вскоре по вызову Гермеса прибыл бог войны Арес и устроил во дворце основательный обыск. Заросшего, грязного и голодного Аида нашли в подвале. Как только его развязали, он, забыв об олимпийских приличиях и божественном хладнокровии, кинулся на грудь Ареса и разрыдался. Его пытались расспросить, но он только всхлипывал и причитал что-то невнятное. Такого страха и унижения брату Зевса ещё никогда не доводилось испытать. Его быстро доставили на Олимп, где местный врач Асклепий оказал ему первую помощь и сказал, что богу ничто не угрожает, но он пережил слишком большое потрясение, и теперь ему нужно пару месяцев отдохнуть и привести в порядок нервы.

   В этом году лето закончилось необычно рано. Персефоне пришлось срочно прервать каникулы и вернуться в царство мёртвых, чтобы замещать там заболевшего мужа. Опыта у неё не было, поскольку Аид всегда вёл дела сам, она только иногда наблюдала за этим, сидя рядом. Поэтому Персефона волновалась сверх меры, путалась и делала ошибки. А работа ей предстояла большая: сразу принять всех покойников за последние несколько месяцев. Сидя на мужнином троне, она тщательно напускала на себя суровость, от чего выглядела настолько комично, что даже покойники, которым было, казалось бы, совсем не до смеха, часто улыбались, приводя богиню в ещё большее смущение.

   Кроме прочего, ей пришлось заняться делом Сизифа, который и на том свете не давал богам покоя. Вызвав его, она старательно нахмурилась и, пряча глаза от его прямого и нагловатого взгляда, сказала:

   – Вы уже несколько месяцев как умерли, а похоронный обряд до сих пор не проведён и положенные жертвы богам не принесены. Это непорядок. Обычаи следует соблюдать, да и боги, не получая жертв, вас держать тут не могут.

   Сизиф взмахнул руками от возмущения.

   – Ох уж моя жена! Вот ведь стерва какая! Так-то, значит, она чтит мою память! Боги по ней, значит, задаром работать должны! Мужа родного она ни во что не ставит! Сами ведь знаете, что жёны вытворяют, только муж за порог!

   Персефона не знала, но, боясь показать некомпетентность, понимающе кивнула.

   – Ну, уж я с ней разберусь! – продолжал бушевать Сизиф. – Вернусь домой – такое ей задам!

   – Из царства мёртвых нет возврата, – смущённо заметила Персефона, повторяя с детства заученную фразу.

   – Как же нету? – с недоумением спросил Сизиф. – Вы ж сами каждый год отсюда к матушке своей, дай ей боги всяческого счастья, на побывку ездите.

   Персефона было открыла рот, чтобы что-то возразить, но никакое возражение ей в голову не пришло. Часто затверженные с детского сада истины на поверку оказываются полной ерундой. Может быть, необратимость смерти тоже один из таких случаев. Ведь, действительно, выходила же Персефона каждый год из царства мёртвых и возвращалась потом обратно. Да и Сизиф смотрел так уверенно, что ей просто ничего не оставалось, как только ответить:

   – Ну, только если совсем ненадолго. Вы там быстренько разберитесь и возвращайтесь поскорее, пока никто не заметил.

   – Да уж это понятное дело! – воскликнул Сизиф. – Никто ничего не заметит: одна нога здесь, а другая там.

   Последняя фраза, явственно напомнившая поговорку о человеке, стоящем одной ногой в могиле, окончательно убедила наивную богиню. Она отпустила Сизифа на землю, и он убежал действительно так быстро, что не оставил у Персефоны никаких сомнений в своей оперативности. Но возвращаться обратно он, естественно, не собирался. Эту аферу он с женой задумал заранее, и был рад, что в очередной раз так ловко надул богов.

   Зевс выключил ясновизор и сказал: "Дурак он всё-таки, этот Сизиф. Пустым, бесполезным делом занимается: богов гневит, от смерти бегает. Всё равно ведь последнее слово будет за богами – на что рассчитывает?"

   Аид же до боли стиснул кулаки и, брызгая слюной, прошипел: "Уж я позабочусь, чтоб ему на том свете сладко не было: такое наказание придумаю, что люди вечно будут помнить про сизифов труд!"

Собрание богов

   Под присмотром Асклепия Аид стал поправляться и через некоторое время сам занялся делами подземного царства. То, что он увидел, его совсем не обрадовало.

   На следующем собрании богов он взял слово и сказал такую пламенную речь, что многие присутствующие не смогли разобрать ни слова. Страдания в подвале Сизифа и последовавшая болезнь отбили у него олимпийское спокойствие и присущую богам надменную сдержанность. Он топал, размахивал руками, срывался с крика на визг, вводя коллег в смущение и недоумение.

   "Ну что ты, братец! – попытался успокоить его Зевс, когда Аид замолчал, то ли закончив, то ли собираясь с новыми силами. – Тебе тяжело пришлось, мы сочувствуем и всё понимаем. Скажи только, чем мы можем тебе помочь. Может тебе материалы какие-то прислать? Или, хочешь, мы у тебя в подземном царстве гастроли Орфея устроим?"

   Аид опять заорал что-то неразборчивое.

   – Спокойнее, брат! – дружелюбно сказал Зевс, дождавшись конца речи. Кажется, громовержец был единственным, кто разобрал какие-то слова разнервничавшегося бога. – Мы же решили эту проблему. Всё в порядке: люди теперь снова умирают. Умирают ведь, а, Гермес?

   – Как мухи мрут, Кроныч! – бодро отрапортовал посланник богов и с готовностью протянул свиток со списком недавно умерших.

   – Ну вот, – сказал Зевс, передавая его Аиду, – а ты беспокоишься. Вот они, покойники, разве мало?

   – И где они все?! – взвизгнул Аид.

   – Война нужна! – закричал Арес, вскакивая со своего места. – Будет война – будут и покойники!

   – А ну сядь! – рявкнул Зевс. – Когда я давал тебе слово? Гермес, объясни нам, куда деваются покойники, почему они не доходят до Аида.

   Гермес неохотно поднялся со своего места и проворчал:

   – А что сразу я? Что мне покойники? Рожаю я их что ли? Успехи медицины не по моей части.

   – При чём тут медицина? – отмахнулся Зевс. – Мёртвых воскрешать медицина ещё не научилась, это даже боги не всегда могут.

   Гермес замялся, посмотрел на Аполлона, но, не получив от него никакой поддержки, сказал, ковыряя пальцем стол:

   – Ну, вы же знаете Асклепия. Он парень умный, и дело своё знает и любит. Иногда только увлекается и теряет чувство меры. Кто ж его за это осудит?

   – То есть Асклепий воскрешает мёртвых? – резко спросил громовержец, ставя Гермеса в тупик таким прямым вопросом.

   Молчание Гермеса было достаточно красноречивым ответом. Зевс, нахмурившись, включил ясновизор и быстро просмотрел, чем занимался самый известный в Элладе врач Асклепий последнее время. Сомнений не было: доктор вопреки всем обычаям и предписаниям вмешивался в то, чем разрешается заниматься только богам: в вопросы жизни и смерти. Он воскрешал мёртвых, и те, кто уже был предназначен Аиду, с его помощью успешно уклонялись от последнего путешествия в подземное царство.

   – Ишь ты, Прометей выискался! – возмутился Зевс, расчехляя перун. – Гуманист проклятый!

   Аид вскочил и снова начал было возмущённо причитать, но раскат грома остановил его. Молния пронеслась от перуна Зевса вниз, на землю. Громовержец сверился с ясновизором и удовлетворённо вздохнул: "Ну вот и нет Асклепия!"

   Аид сел, но теперь вскочил Аполлон.

   – В чём дело? – строго спросил Зевс.

   – Асклепий мой сын!

   – Да что ты говоришь! – с издевательским притворством воскликнул громовержец. – Воспитывать детей надо! Объяснять, что можно, а что нельзя. А то ведь совсем распустились! Если люди умирать перестанут, то чем же они от богов будут отличаться? Всё, собрание закончено. Налей! – Зевс отвёл в сторону руку с пустым кубком. – Да не ты! – капризно крикнул он, отдёргивая кубок, когда его дочка Геба подошла к нему с кувшином нектара. – Пусть Ганимед нальёт!

   Мальчика Ганимеда Зевс недавно притащил из Трои на Олимп, обожествил, сделав его детство вечным, и всё никак не мог ему нарадоваться.

   Отхлебнув, громовержец встал и, опираясь на плечо Ганимеда, пошёл к себе во дворец. До слуха богов донеслись его слова: "Ганимед, а ты уже когда-нибудь видел голого мужчину?"

   Гера с ненавистью посмотрела им вслед.

   Собрание закончилось, и боги разошлись. Один лишь Аполлон остался на месте и тупо глядел перед собой.

   Удивительное дело: самый некрасивый из всех богов – Гефест, от которого даже родная мать отвернулась, был женат на красавице Афродите, а самый красивый бог – Аполлон не только не был женат, но и из всех богов, пожалуй, был самым неудачливым в любви. Отпугивало ли девушек его высокомерие, или каждая из них считала, что у Аполлона уж таких как она десятки, а у него в результате обычно никого и не было. Лишь изредка ему, казалось, улыбалось счастье, но оно было скоротечно как молния, лишь на одно мгновение освещающая черноту затянутого тучами ночного неба.

   Плодом такой скоротечной любви был Асклепий – единственное воспоминание о красавице Корониде. Она любила Аполлона совсем не долго. Даже по человеческим меркам не долго. И когда она его бросила, он её убил. А теперь не стало и Асклепия.

   На бессильно повисшую руку Аполлона легла мягкая женская ладонь. С трудом подняв глаза, он увидел стоящую перед ним Геру. Если бы не печальные мысли, полностью его занимавшие, он бы удивился: Гера неприязненно относилась к внебрачным детям Зевса, и обычно с Аполлоном не разговаривала, только очень сильные переживания могли бы её заставить преодолеть эту неприязнь.

   – Это ужасно, Аполлон, – сказала она. – Лишиться сына из-за каприза свихнувшегося извращенца, который ради смеха размахивает перуном направо и налево, будто это какая-то игрушка.

   – Я убью циклопов, которые сковали этот проклятый перун, – с трудом шевеля губами, произнёс Аполлон.

   Гера пожала плечами.

   – Я понимаю твой гнев, но разве циклопы виноваты? И перун не виноват, а виноват тот, кто им пользуется. Его и надо наказывать.

   Аполлон с недоумением посмотрел на Геру, а та, ответив многозначительным взглядом, продолжала:

   – Было время, когда он был великим богом. Время перемен, войн, катастроф, битв с титанами и гигантами. Но это великое время давно ушло. Бывший победитель заплыл жиром, обленился и выжил из ума. Он уже не хочет ни войн, ни перемен, он хочет только пьянствовать, издеваться над своими ближними и развратничать с кем попало. Богинь ему мало, смертных женщин тоже мало, он уже и скрываться перестал – прямо на священный Олимп притащил этого троянского мальчишку. Троянского! – при этом слове лицо Геры перекосилось от ярости, при нём ей сразу вспомнился оскорбивший её Парис. – Ненавижу троянцев! – вырвалось у неё.

   – И что? – с безразличным недоумением спросил Аполлон.

   – Что? Ты спрашиваешь, что? Ты, его лучший сын? Твой дед Кронос не спрашивал, что ему делать с его отцом Ураном, а Зевс не спрашивал, что ему делать с его отцом.

   – Серпом по яйцам и в Тартар, – всё таким же безразличным тоном ответил Аполлон. – Ты предлагаешь устроить заговор?

   – Заговор! – яростно прошипела Гера. – Свяжем, оскопим, отправим в Тартар. Ты займёшь его место. Никто не станет нам мешать! Его все ненавидят. Но слишком многих к заговору привлекать не будем. Хватит нас и Фетиды.

   – Фетида? Она-то при чём?

   – Она Зевса больше всех ненавидит. Когда она ему отказала, он насильно выдал её замуж за смертного. Теперь она только и думает, что о мести. Пусть отвлечёт его. Он-то о ней ничего не подозревает.

   – Откуда ты всё это знаешь?

   Гера мрачно усмехнулась.

   – Я многое знаю, Аполлон.

Женихи Елены

   Весть о совершеннолетии самой красивой девушки в мире разнеслась по Элладе. Все неженатые цари и царевичи отправились в Спарту к царю Тиндарею, чтобы попытать счастье в качестве жениха прекрасной Елены. Тиндарей принимал всех, день за днём не прекращался пир у него во дворце. Гостеприимство Тиндарея ни у кого не могло вызвать нареканий, но сам он был мрачен и неразговорчив. Он сидел за столом с женихами, вино и кушанья на столе не иссякали, но несчастное, извиняющееся выражение не сходило с лица хозяина, а среди гостей росло недовольство: за всё время сватовства никто из них ни разу не увидел красавицу Елену, а Тиндарей упорно не хотел говорить о её замужестве, никак не давал понять, кого он хочет видеть своим зятем. Еда и вино уже не лезли в рот женихам, и чем больше они нервничали, тем несчастнее становилось лицо Тиндарея. Когда гости спрашивали его о дочери, он отвечал уклончиво, но неизменно вежливо. Лишь раз сорвался: когда один из женихов, пытаясь польстить Елене и её отцу, стал перечислять ходившие по Элладе легенды о её красоте и среди прочего упомянул лебединую поступь, Тиндарей вдруг стукнул кулаком по столу, вскочил и закричал: "Неправда! В ней нет ничего лебединого!"

   – Но это же только поэтический образ, – растерянно возразил жених.

   Тиндарей густо покраснел, опустился на своё место и пробормотал извиняющимся голосом:

   – Конечно, я это понимаю. Поэтический образ. Просто я... не люблю лебедей.

   Короткое время все молчали, потом заговорили снова, но уже не так громко. Тосты и речи прекратились, все только мрачно ели, пили и тихонько между собой бранили хозяина.

   Одиссей – царевич с острова Итака сидел в стороне и думал о том, что не так уж ему нужна эта Елена, которую он ни разу не видел, что это общество ему уже настолько опротивело, что окажись он среди женихов ещё раз, то уж точно не сдержался бы: взял бы лук и перестрелял их всех, и что поведение Тиндарея странно и подозрительно, и надо бы узнать, в чём тут дело. Стоило ему это подумать, как Тиндарей вдруг сам пробежал мимо него и, странно подмигивая, шепнул не своим голосом: "Одиссей, зайди ко мне – надо поговорить". Сказав это, он поспешно смешался с толпой и пропал. Удивлённый царевич поднялся и пошёл к Тиндарею.

   Когда он вошёл к царю, тот посмотрел на него с таким удивлением и испугом, будто вовсе не ожидал его увидеть. Одиссей смущённо стоял в дверях и ждал, пока тот заговорит, но Тиндарей молчал, и Одиссею пришлось начать самому. В конце концов, он и так хотел поговорить со странным папашей.

   – Тиндарей, объясни наконец, почему ты прячешь от нас Елену. Если ты не хочешь выдавать её замуж – так и скажи, и мы разъедемся по домам. Не может же всё это вечно продолжаться. Если не знаешь, кого из нас выбрать – устрой испытание, как это всегда делается.

   Губы Тиндарея задрожали. Казалось, он готов был расплакаться.

   – Хорошо, что ты зашёл, Одиссей. Наверное, я должен кому-то всё рассказать, а ты мне кажешься единственным разумным человеком в этой банде. Конечно, я хочу, чтобы Елена вышла замуж, но страшные пророчества не дают мне покоя, и я не знаю, что мне теперь делать. Ещё когда она была девочкой, мне предсказали, что её похитят, и из-за этого случится великая война, долгая и кровопролитная.

   – Ну, это-то пустяки, – улыбнувшись, ответил Одиссей. – Все ведь знают, что её уже похищал Тезей, а её братья пошли на Тезея войной и освободили Елену. Вот тебе и похищение, и война. Так что старое пророчество, о котором ты говоришь, уже сбылось, и бояться больше нечего.

   – Это не то, – возразил Тиндарей. – Кастор и Полидевк действительно отправились тогда вслед за Тезеем, но дома его не застали, а воевать с ними никто не собирался, и Елену отдали без боя. Так что, как видишь, никакой войны тогда не было, тем более долгой и кровопролитной. Она нам только предстоит.

   – Ну, пророчества не всегда следует понимать буквально, – возразил было Одиссей, но Тиндарей только помотал головой, показывая, что он всё-таки понимает пророчество буквально, и продолжил:

   – А недавно, примерно за месяц до совершеннолетия Елены, мне явилась во сне Афродита и пригрозила страшными бедами, если я без её указания выдам Елену замуж. Но как именно она даст мне это указание, она не сказала. Я человек богобоязненный и никогда ничего против воли богов не делаю. Но как исполнить волю богов, если они ничего не объясняют?

   – Ну, тогда, давай, я объясню, – сказал Одиссей. – С твоим выбором женихи могут и не согласится, но если Елена сама выберет себе мужа, то против этого никто ничего сказать не посмеет. Про это и Афродита говорила, она же богиня любви: если Елена пойдёт замуж по любви, то это и будет знак Афродиты.

   Тиндарей подумал и возразил:

   – Даже если все согласятся, найдётся один, кто будет против. Он похитит Елену у мужа и начнётся война, в которой одни одного поддержат, а другие другого. Этого я и боюсь.

   – И на это можно найти меры, – сказал Одиссей, подумав немного. – Пусть женихи дадут клятву, что все вместе пойдут войной на всякого, кто воспротивится выбору Елены. Тут же царевичи со всей Эллады – никто не решится воевать против всей Эллады.

   Тиндарей задумался, ища возражения. Лицо его всё больше прояснялось. "А ведь верно!" – сказал он наконец. Он бросился к Одиссею, стал обнимать, жать руки, говорил, что считает его своим лучшим другом, что умнее его нет никого во всей Элладе, что завтра же он сделает всё как сказал Одиссей.

   Действительно, на следующий день Тиндарей принёс в жертву коня, и все женихи поклялись на этой жертве, что согласятся с выбором Елены, придут на помощь её мужу и будут воевать со всяким, кто воспротивится их семейному счастью.

   Сразу после этой торжественной клятвы Тиндарей объявил, что Елена прямо сейчас выйдет к женихам, и тому, кого она назовёт, он отдаст её в жёны.

   Женихи длинной шеренгой построились перед дворцом. Одиссей стоял где-то посередине и смотрел, как двери раскрылись, и на пороге появилась прекрасная Елена. Невольный вздох пронёсся по шеренге женихов. Красота царевны превзошла все их ожидания. Пожалуй, каждый из них действительно был готов прямо сейчас схватить её и увезти к себе, но по бокам Елены стояли её братья Кастор и Полидевк. Судя по тому, что у каждого на поясе висел меч, Тиндарей всё-таки не совсем доверял женихам. Елена рассеянно оглядела строй юношей. До Одиссея донеслись её тихие слова:

   – А что, похищать разве не будут?

   – Тебя уже похищали, дура! – сердито прошептал один из братьев – Кастор и Полидевк были так похожи друг на друга, что никто кроме них самих не смог бы точно определить, кто из них это сказал.

   – Сам ты дурак! – буркнула в ответ Елена и с мрачным видом спустилась к женихам.

   Она шла вдоль строя, останавливаясь перед каждым, и внимательно рассматривала. "Будто товар на рынке выбирает", – подумалось Одиссею.

   Наконец царевна остановилась перед ним. На мгновенье их взгляды встретились, и Одиссей вдруг почувствовал, что исчезает, тонет в этих зелёных, невероятных глазах. Он не видел, как один из братьев легонько ткнул Елену локтём в бок. Та резко обернулась, со злостью толкнула брата обеими руками и, полоснув по Одиссею злобным взглядом как острым мечом, ткнула пальцем в стоящего рядом царевича Менелая: "Вот этот!"

   Менелай пошатнулся и не упал только благодаря поддержавшему его Одиссею. Он завертелся то в одну, то в другую сторону, беззвучно шевеля губами и разводя руками как рыбак, показывающий, какую рыбу он поймал. Строй женихов распался, и вскоре счастливый победитель остался один. Все остальные, недовольно ворча, отправились восвояси.

   Одиссей с удивлением заметил, что не чувствует к Менелаю зависти. То, что он испытал от взгляда Елены, было невероятно, ни с чем не сравнимо, но он не хотел бы когда-нибудь испытать это ещё раз. Одиссей слишком гордился своим умом, которого чуть было не лишился, постояв один миг под взглядом этих умных зелёных глаз.

   Неожиданно его кто-то схватил за локоть. Обернувшись, он увидел перед собой Тиндарея. Одиссей привык уже за последнее время к его несчастному извиняющемуся взгляду, но сейчас Тиндарей превзошёл в этом сам себя.

   – Прости меня, Одиссей! – взмолился он.

   Одиссей спокойно пожал плечами.

   – За что простить?

   – Я говорил Елене, я говорил ей, чтобы она выбрала тебя, но у неё такой характер! Не сделает уже потому, что я об этом попросил. Вся в мать!

   Одиссей снова пожал плечами.

   – Это не важно.

   – Нет, важно! – упрямо настаивал Тиндарей. – Ты мне так помог, просто спас, лучшего зятя я и представить себе не мог, а теперь ты уйдёшь ни с чем. Я не допущу этого. Никто не назовёт меня неблагодарным.

   Одиссей хотел что-то возразить, но Тиндарей не дал ему ничего сказать.

   – Мой брат выдаёт сейчас замуж свою дочь. Я поговорю с ним, и ты вернёшься домой с молодой невестой. Пенелопа прекрасная девушка, ты не пожалеешь.

   – Хорошо, спасибо, – вежливо, но без энтузиазма ответил Одиссей. – Ладно, посмотрю, что это за Пенелопа.

   Гера и Афина сидели, прильнув к экрану ясновизора. "Что показывают?" – небрежным тоном спросила проходившая мимо Афродита.

   – Потрясающие новости! – воскликнула Афина. – Ты слышала, красавица: Тиндарей выдал замуж свою дочку.

   Афродита замерла.

   – Какую ещё дочку? – срывающимся голосом спросила она.

   – Как какую? Ты разве не знаешь? Елену Прекрасную – самую красивую девушку в мире. После тебя, конечно.

   Лицо Афродиты покраснело от гнева.

   – Как это выдал?! Кто ему позволил?! Что за своевольство такое?!

   Гера обернулась к ней с ироничной улыбкой.

   – Да ты заговариваешься, красавица! Разве выдать замуж собственную дочку – своевольство? С каких пор на это надо у кого-то спрашивать разрешение? Он, правда, сперва не хотел, но Одиссей его уговорил.

   – Какой ещё Одиссей?! – в бешенстве прокричала богиня любви. – Что он суётся не в своё дело?!

   Гера смотрела на неё с торжеством и наслаждением.

   – А ты разве не знала, красавица, что смертные обожают влезать не в своё дело? И что это ты так разволновалась, милая? Аж вся пятнами покрылась! Или у тебя были какие-то свои планы на Елену Прекрасную? Ну, тогда извини!