Текст книги "Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)"

Автор книги: Леонид Словин

Соавторы: Зорик Шохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Павленко обрадовался: он боялся, что шеф встретит его руганью.

Больше Рындин не сказал ни слова.

Женщина-косметолог, закончив свой почти часовой труд, посоветовала:

– Вам сегодня надо хорошо отдохнуть...

– Не выйдет, – угрюмо хмыкнул Рындин. – Нам еще надо в 1 Градскую. Навестить одного бедолагу. А кроме того, у меня еще встреча тут, в парилке. Ты меня подождешь в трена жерном зале, Аркан...

К приезду его сиятельного друга из аппарата администрации президента Рындин был относительно в порядке.

Человек, которого он ждал, приехал быстро.

Молодой, как теперь это в моде, стройный, не успевший еще обрасти жиром и обрюзгнуть, он одинаково хорошо смотрелся и в жизни, и на телеэкране.

– Спасибо, Андрей... – Рындин попытался подняться. Острая боль пронзила насквозь. – О, блин...

– Что случилось?

Рындин изложил более или менее правдоподобную версию происшед шего. Тот слушал внимательно.

– У тебя есть какие-нибудь подозрения ?

– Как сказать...

Скажи он, что не догадывается, кто это сделал – и на их доверительных отношениях можно было поставить точку. Больше того: вместо друга и покровителя, Рындин тут же приобрел бы могущественного врага. Умолчание было бы расценено, как подлость, попытка использовать "в темную", подставить....

Рындин ответил осторожно:

– Кто-то убил китайского студента – медика, Ли. Через него транзитом в Европу шли трансплантанты...

Приятель сразу все понял. Подробности его не интерсовали: меньше знаешь, дольше живешь...

Он был из ментов. В девяносто первом, во время августовского путча вместе с приятелем ушел со службы к Белому Дому, прихватив с собой табельное оружие и рискнул – стал на защиту законного порядка.

Президентская власть висела на волоске. Верных, а главное вооруженных людей, готовых стоять насмерть, были единицы. И тех, кто переходил на ее сторону не просто с радостью принимали – всячески выказывали свою признательность и, конечно же, запоминали.

После трехдневного противостояния оба они вернулись к себе в отдел, чтобы сдать оружие и удостоверения. А через неделю уже приступили к новой работе. В верхнем эшелоне.

– Ты уверен?

– Не знаю. Кажется других причин нет.

Пришлось признаться, что пока еще никто, даже его компаньоны, не знали, что с Ли покончили по его прямому заказу. Погром в центре мог быть возмездием за ликвидацию китайца. Только вот, что настигнет оно его так скоро и кончится без пролития крови он не ждал. По-видимому это был только намек, а сам урок еще предстоял. Когда ? Где ? Как ? Этот туман страшил его больше всего. В конце – концов, и у него есть семья. Увезти жену и детей из Москвы за границу, пока все не прояснится?

– А не могли быть другие конкуренты, кто тоже работает вместе в этой отрасли ?

Рындин усмехнулся:

– Ну и словечко же ты употребил " отрасли"...

Собеседник ответил смешком:

– А что ? Не подходит ?...

Он помог Рынлину подняться и стать под холодный душ. Потом они сели к столу. Глотнули коньяка.Рындин почувствовал

себя свободнее, легче.

– Знаешь, – он заколебался, – а, может, ты и прав... Ты ведь мент, все – таки... Недавно я обедал с одним израильским профессором – урологом. Он в Эстонии проводит операции по пересадке орга нов где-то в частной клинике... А возле него увивался уж больно скользкий тип, откуда – то из Баку, тоже врач.

– Чего он тебе вспомнился ?

Рындин раздумывал:

– Инстинкт, – он угрюмо усмехнулся. – Доктор этот за несколько дней до этого прислал мне клиентов. Сестра и брат, наши, русские, и с ними еще израильтянин какой – то. Должен был внести деньги за девицу. Мне все это показалось подозрительным. Короче, – сразу не понравилось...

– Что до меня, – откликнулся собеседник, – я всегда придерживаюсь сталинского принципа: доверяй, но проверяй...

Они еще выпили.

– Андрей, – чтобы успокоить ноющую боль, Рындин слегка коснулся угла разбитой губы рукой, – у тебя среди ментов большие связи. По оперативным каналам наверняка проскочит информация. Кто из бандитов на меня наехал ? Чей заказ ? Я за ценой не постою. Тут явно крутые парни поработали...

Приятель по капле смаковал коньяк.

– Постараюсь... – Он был немногословен. Но на его слово можно было положиться.

– Ладно.

И стал собираться.

– Может, и ти менты, что на место явились – подполковник там был какой-то из МУРа и еще из нашего отделения что – то будут знать, – высказал предположение Рындин. – Мне они, вряд ли, скажут...

Приятель был уже одет. На улице его ждала машина.

– Поправляйся и ни о чем не думай. Я позвоню.

На его взгляд, говорить больше было не о чем. Все остальное Рындину предстояло решить самому.

Он протянул руку Рындину.

– А черт! – локоть отозвался болью.

– Держись, – потрепал его по плечу пориятель. – Я знаю, кому я поручу твое дело. Есть у меня один майор. Этот из под земли достанет, если ему запла тят...

– На этот счет пусть не сомневается.

Майор Ловягин позвонил в дверь. Прислушался.

– Ну ?! – раздалось за дверью. – что, чокнулся в такую рань ?

Это рань для нее – двенадцать дня...

Открыв дверь, девица в накинутом сверху на голое тело кумачовом халате обомлела.

На пороге стоял милицейский майор. Маленький, глаза стылые, водянистые, нижняя челюсть, как у обезьяны – выдвнута вперед, пятернями, какими он двери касался, можно было вручную локомотивы перегонять...

– Чего ? – спросила она довольно нагло, но в голосе ее он все равно уловил страх.

Страх животного перед охотником. Шлюхи – перед ментом.

Под его колючим взглядом она почувствовала себя не дорогой проституткой Марианной, а прежней Маринкой, начинавшей на шоссе с "дальнобойщиками" и которую один водитель передавал другому на перевалочных пунктах...

Оглядев ее снизу вверх, а потом сверху вниз, майор усмехнулся: на голову выше его, халат японский кумачовый с крупными черными цветами, ноги – босые, жевательная резинка во рту. Девица аж жевать ее перестала, когда его увидела...

Веснушчатое лицо ее с курносым носом от испуга просело, а здоровенный, как ящик от комода,рот выдавил от растерянности грязно молочного цвета пузырь, который тут же лопнул с мерз ким звуком.

– А ничего, – закрыл он уверенно за собой дверь.

Квартира была однокомнатная, маленькая, уютная, с поли рованным, должно быть, оставленным прежними хозяевами румын ским гарнитуром. На стене висели постеры: "Мадонна", " Квин", две увеличенные фотографии Маши Распутиной, а на огро мном, как баскетбольная площадка, ложе валялась нижняя одежда. Дверь шкафа была тоже настежь открыта. Перед самым приходом Ловягина девица уже собиралась вставать.

– Ну – ну ! – сказал он и двинулся в обход комнаты. Делал это медленно, обстоятельно, по – хозяйски, словно проводил обыск. Иногда задерживался на чем – то взглядом, ощупывал руками, цокал, переворачивал.

– Я ведь к тебе не просто так явился, – сказал он, улыбнувшись, и его тяжелая, как у боксера, нижняя челюсть прираскрыла крупные желтоватые зубы. – Помнишь, – к китайцу приходила ?

Он поддел сапогом легкие кружевные трусики на полу и точным ударом закинул их на кровать.

Она не произнесла ни слова, только втянула в себя воздух и тоскливо зыркнула по сторонам, словно бежать куда собиралась, да некуда было.

Майор остановился возле нее и с улыбкой ее рассматривал. Однако, обычно жесткий и гипнотизирующий взгляд его сейчас выражал что-то вроде своего рода сочувствия.

– Я ведь в осмотре места проишествия принимал участие. Ну, когда прихлопнули его, китайца твоего...

На секунду она словно остолбенела.

– С которым ты в тот день трахалась... Помнишь?

Девица изменилась в лице, рот у нее был раскрыт, глаза бегали по сторонам. Но майор словно бы и не замечал этого: его другое интересовало.

– Тут вот вопрос у меня один: ты ведь пистолет тогда взяла? Да?

– Да, – словно булыжник сглотнула она..

– Я так и понял тогда. И куда дела, а ?

– Да я...

– Я ж тебя не спрашиваю, что – ты ?... Я тебе другой вопрос задаю: где пистолет? Он мне нужен. Сейчас.

Она явно не знала, что сказать и как открутиться. О мог этого не видеть.

– Ну, слушай, – терпеливо, словно учитель, внушающий непонятливому ученику, продолжал он,– Мы тут двое. Без посто ронних, без шума... Если бы хотел что другое, я бы понятых при влок, всякое другое... Хочешь без неприятностей, – тащи его сюда.Давай по– хорошему...

Зевнув, он по-свойски слегка похлопал себя по незакрыто му рту:

– Давай, телись. Что поделаешь, дело житейское. Выпить у тебя чего-нибудь найдется?

– Вроде было...

Она все еще не могла решить, как быть. А он не только не помогал ей уселся посреди комнаты на стул, прямо на белье ее там раскиданное и улыбался, как сытый кот., В ответ она махнула рукой: семь бед – один ответ...

– Подвиньсь...

Далеко идти не пришлось. Она нагнулась, заглянула под кровать.

Полы кумачового японского халата с крупными черными цветами разошлись в разные стороны и показались литые и белые крестьянские ляжки...

Расспрямляясь, гыкнула:

В руках была картонная коробка из под импортной обуви. Она смахнула крышку.

Он! "Макаров..."

– Дай-ка тряпку какую-никакую...

Она подала полотенце. Ловягин начисто обтер пистолет, достал из кармана носовой платок, завернул в него его и сунул в припасен ный пакет.

– Вот так – то лучше... А то – опасно... Себе навредить можно... Как тебя звать-то?

– Маринка...

– Так вот, Марина..

Он почесал висок, подумал и ласково даже обяснил:

– Раз ты так, Марина, то и мы так ! Долг платежом красен ! Следствию помогла, и оно тебе поможет. И кто бы те бя не спросил: брала ли ты пистолет и отдавала ли кому– ни будь, смело говори – нет! В деле будет записано: " орудие убийства найдено под окнами в снегу при повторном обыске..."

Она снова приоткрыла проем между полами халата. Это уже был чисто профессинальный жест. Майор удовлетво– ренно вздернул брови: а ничего! Впечатляет!

Он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.

– Это ты правильно скумекала, подруга, – улыбался он добородушно, делу – время, потехе час...

Татьяна глубоко вздохнула и опустилась подле него на корточки.

– Котик – то голодный у тебя ? – снова гыкнула она.

Он сидел на стуле, а она, елозя по полу коленками, приближалась к нему. Глаза у нее были озорные – сейчас такое устроит !...

И устроила...

Руки ее расстегнули ему брюки, здоровенный – горшки туда ставить рот отверзся, и майор на стуле дернулся будто его кипятком обварили. Хрип как пар, валил из его челюстей. Его колотило, как напоровшегося на высоковольтную линию: туда – сюда, сюда – туда !

Что ж она делает, паскуда ?! И как...

Он стонет, глаза повытаращил...

Отппал, легкими работает, как паровая машина. Громоздкая, неповоротливая...

Потом приходит в себя.

– Успокоился ? – спршивает она, облизывая губы.

Он кивает и хлопает ее по выпроставшейся из халата груди. Ну и здоровые они у нее...

Он смотрит на нее: крупную, дебелую, всю налитую здоровьем. Деревенская девка ! Своя ! Как он сам ! Будь такое лет сто назад, он бы посватялся к ней. В хозяйство взял. На такой ведь пахать можно ! И ни тебе болезней, ни причитаний, ни капризов. Все свое – здоровое, крепкое. Настоящее...

Да и что если ему сорок пять ?! А она что, – тоже не маленькая. Лет двадцать шесть поди. Вся то разница – восемнадцать лет ? Тю... Его дед, прежде, чем выселили – и в шестьдесят такую вот взял: баба умерла. И еще детей двоих нажил.

– Давно в Москве ? – спрашивает он.

– Восемь лет, – громко шмыгает она носом и улыбается. – Рязанская я. В деревне жила, по лимиту сюда приехала.

– И я из деревни, – улыбается он, и уже не таким безобразным кажется и руки как – то помягчели. – Из Сызрани...

– А че в ментовку пошел?

– Че да че, – смеется он от души в ответ.– После дембеля ехал через Москву. Вербовщик на вокзале подошел. "Давай, парень. У нас зарплата, общага... Раз в год билет бесплатный в любую точку Союза...""

Так они сидят и беседуют. Простые люди куда быстрее общий язык находят. Без кривляний там интеллигентских, гримас кислых. И по той улыбке, какой она его, уже не боясь, одаряет, видно, что и он в ней чего – то там выскреб из души.

Его разморило:

– Ты, Марина, сбегала бы... – достает он бумажник. – Бутылолчку ""кристалла" там, или ""Привет"". Нарезки какие-ни будь с красной рыбкой, с ветчиной... Хлебца...

Спокойно ему здесь. Не то что дома. Последние годы жена как с цепи сорвалась. Ни в грош не ставит, на каждому шагу задеть да унизить старается. И дочь на свою сторону перетя нула...

Маринка эта мигом все схватывает: одной они выпечки, караваи, тех же дрожжей...

Пять минут, и стол накрыт. Бутылка водки на нем солнечны ми зайчиками пляшет. Вон оно – выглянуло, все же, несмотря на снегопад из окошечка. И огурчики свежие, помидоры, картошечка, хоть и холодная, – но в самый раз. Нарезки ветчины, балычка, хлеб горячий– из пекарни напротив – францу зский батон...

– Ты, Маринка, молодец, – говорит он. – Уважила... И я тебя уважу...

И он широким жестом, словно гармонист, приглашающий к танцу, положил на стол две зеленые бумажки по пятьдесять долларов.

– И ты, я гляжу, профура тот еще...– смеется она заливисто и пузырь из резинки жевательной выдувает.

– И я, – мелко – мелко подрагивая смешочками, отвечает он. – А что ? Фраеров, что ли, нашли ?

И хорошо им обоим, весело. Поднял он ей халат, шлепает по ляжкам белым, домашним, деревней отсвечивающим.

– Ну и Маринка, – доволен, – ну, девка! Образование -то хоть какое получила...

– А как же...

Оказывается, что и она малость подыгрывает ему:

– Кулинарный техникум...

Внезапно что-то цепкое, от чего не отмахнуться вдруг приходит на ум и он, чтобы скорее с этим покончить, спрашивает:

– Небось, друзья этого китайца тоже потом тебя спрашивали как и что...

Словно сбегу наталкнувшись на внезапное препятствие, она отвечет почти машинально:

– Один только. Чень...

– Спросил, кто тебя привез. А ты что ?

– А че мне? Сказала: ребята из охранного агентства. Из ""Саламандры"... Смена Александра Борисовича!...

Алекс снова вышел на станции метро "Академическая". Дорога ему была уже хорошо знакома. Ресторан с южноазиатской кухней кухней справа, слева универмаг...

Тот же дом с сеткой, машины с красными, дипломатическими номерами, дежурный секьюрити с борцовской шеей в пятнистой куртке.

А вот и шестой этаж, уже знакомая дверь.

На звонок дверь открыл генерал, улыбнулся и пропустил гостя вперед...

Алекс прошел в кабинет, бросил взгляд накнижные полки и все те же фотографии на стене, уселся в кресло и вздохнул.

Отчет о результатах командировки в Янги-Юль не занял у него много времени.

– Чень в Москве,. Не исключено, что Чернышев и Анастасия на него снова выйдут. Может, даже через медицинский центр.

Генерал, как и в первый раз, смотрел на Крончера и одно временно сквозь него. Теперь, когда Алекс знал, что один глаз у него – стеклянный, ему уже не хотелось оборачиваться и проверять: кто там, сзади ?

– Господин генерал, а что с профессором Бреннером ? Он еще здесь ?

Хозяин дома вздохнул. Потом поморщился и испытующе поглядел на Алекса:

– Не люблю таких птиц. Наверное потому, что для нас, полицейских, черное – это черное, а белое – это белое. Ну, а если у тебя на белом непонятные темные полосы ?..

– Его вызовут в полицию по возвращении ?

– Он уже там, Алекс. В Израиле... Допросят – то его допросят, но ни нам, ни ему это ничего не даст... Он ничего не знает. Точнее – не хотел ни знать, ни слышать...

Хозяин квартиры задумчиво раскачивался в кресле.

– Вначале я думал – его сооблазнили деньги. Теперь понимаю, что не они для него главное... Он, видишь ли, разрабатывал новую идею: изменял ход пересадки. Кажется, – не без успеха... Когда я загнал его в угол, заявил, что если бы не поиск, медицина и сегодня была бы на уровне

Парацельса...

Он следил за реакцией Алекса своим единственным глазом, который замечал все не хуже обоих. А может быть, даже лучше.

– Я заварю кофе...

Он вышел на кухню, и Алекс остался один. Посверкивая отражениями электрической лампы, лорнировали стекла полок с книгами. С журнального столика, как с темного зеркала, глядело его собственное изображение.

Вернулся генерал с туркой с дымящимся кофе, прошел к холодильнику и достал из фризера торт – мороженное. Резать его ножом было тяжело: тот скользил, отрезая слишком тонкие ломти.

– Он что, брал на работе отпуск ? – навел Алекс своего собеседника на нужный след.

– Да, для операций в Эстонии – брал... Впрочем, все врачи его ранга делают в таких случаях то же самое...

Это и надо было Крончеру. Алекс кивнул: он как бы дал знать, что понял и сразу осведомился:

– Как вы думаете, по выполнению задания... Если моя работа в Москве признана будет удовлетворительной...

Генерал смотрел на него удивленно.

– Я могу расчитывать на недельный отпуск, господин генерал ? Крончер бросил на него кроткий, спокойный взгляд и пошевелился в кресле.

– Полагаю, что да... Кстати, – спросил генерал, – если это не секрет: а где бы вы хотели провести свой отпуск ? Дома ? В Европе ?

– Нет, здесь...

– Вам так понравилось в Москве ?

– Я еще не был ни в одном музее...

– Ах да, – ни в одном музее ! – пробормотал про себя генерал. – Ну чтож, я договорюсь, чтобы вам предоставили музейную неделю, – добавил он.

С минуту молчали оба, а потом последовал вопрос, который несколько озадачил Алекса.

– Как у вас с Чернышевыми? Знакомство формальное? Или проклевывается что– то вроде личных отношений ?

Теперь, когда они трое – он, Чернышев и Анастасия – разузнали все друг о друге и, снюхавшись, втроем дурачат начальство, все для него упростилось.

Алекс и глазом не моргнул:

– Сегодня еще трудно что-то сказать...

– Не здесь ли живет лауреат литературных премий, поэт Анатолий Чернышев ? – спросил Виктор, когда за дверью раздал ся голос отца. – Ну тебя...! – послышалось в ответ. Дверь открылась,и маленький, с редким седым хохолком на голове пожилой мужчина энергично запечатлел на небритом лице сына отцовский поцелуй.

– Знакомьтесь, Алекс Крончер... – подтолкнул впереди себя коллегу из Израиля Виктор.

– Крончер ? – спросил, словно что – то припоминая, Чернышев– отец, отступая в прихожую. – Скажите, это не ваш род ственник – известный немецкий...

– Не его, папец! – перебил Виктор. – Его – родственники молятся у Стены Плача в Иерусалиме.

Отец несколько озадаченно посмотрел на сына, но что – то подсказало ему, что на этот раз его не разыгрывают.

Алекса провели в большую комнату, всю обставленную полками с книгами и обкленную фотографиями: Чернышев – старший со знаменитостями. С Гагариным. Ивом Монтаном. Евтушенко в голубой шубе. Со Славой Зайцевым. С Фиделем Кастро.

– Брежнева и Андропова мы убрали, – иронически кинул Алексу Виктор, не ко времени...

Отец не обижался. Встречаются же люди с таким характером...

В принципе, подумал Алекс, здоровый и необидный юмор – гарантия хороших взаимоотношений. Если люди относятся друг к другу слишком серьезно,любая соринка в глазу рано или поздно обязательно вырастает в бревно. А тогда ничего хорошего не жди.

– Давно ли вы знаете нашего Витеньку ? – подыгрывая сыновьему тону спросил отец. – Он у нас из -за повышенного романтизма стал завзятым циником.

– Я этого пока не заметил, – улыбаясь ответил Алекс.

– Тогда у вас все впереди. Если будете стоять на голове, как он, лучшего и более верного друга не найдете...

Чуть прикрытая насмешкой нежность – лучший рецепт для решения проблемы отцов и детей. Каждый видит в другом ребенка, которому надо обяза тельно прощать его шалости.

Минут через десять в квартиру зашла и всю ее заполнила своим телом и голосом крупная, шумно охающая и хлопотливая женщина: мать Виктора, как оказалось, – единственного инфанта в семье.

Каждый ее жест и шаг были заряжены непосредственностью и добротой. Теми, что даются Б-гом, как талант, при рождении.

Любое зло рядом с такими людьми тает, как ледяная сосулька в рукаве теплой шубы.

– Витек ! – запричитала она. – Как же ты не предупредил? ! Почему не сказал, что придешь с товарищем? Отец, собирайся в магазин...

– Оставь, мать, – Виктор загородил дорогу отцу. – и без того у вас холодильник – как елисеевский магазин. Тащи, что есть...

– Ну, как вы этим обойдетесь ?...

– А вот так, – подмигнул он Алексу.

Крончер не чувствовал той неловкости, какая обычно возникает в первый раз в чужом доме. Царившая здесь атмосфера была снисходительной и миролюбивой.

– Когда споры и конфликты отгорят, обиды ржавеют от времени, расхохотался, глядя на озадаченную физиономию гостя Виктор. – Это очень полезно для сохранения здоровой психики.

– Все зависит от возраста, – по-прежнему подыгрывая тону сына развел руками Чернышев-старший. – Амбиции разбивают об него, как об стенку, не только лоб, но и душу, и остаются только маленькие удовольствия: увидеть сыночка и внуков, чокнуться бокальчиками на днях рождений..

Вскоре их уже звали к столу.

Хозяйка накрыла его, как в дорогом и модном ресторане. Когда в доме появлялись гости, Чернышев-старший становился неумолим: из глубин буфета извлекались старомодные столовые приборы, на столе принимая парад рюмок и бокалов потел от усердия, хрустальный генерал – графин, а обилие блюд и закусок доказывало, что хотя придворная поэзия и обанкротилась, кое – что в ее сундуках все же еще осталось.

Крончера усадили по правую руку от хозяина, напротив увели ченных фотографий, на одной из которых молодой парень в форме десантника, удивительно похожий на Виктора, был снят рядом со знаменем части.

Чернышев – старший проследил за взглядом Крончера и напы жился от гордости, но сын тут же испортил ему праздник.

– Мой папа в детстве переживал, что не участвовал в боях против немцев: не пришлось по возрасту. Кстати, – если бы пришлось, он бы не относился к войне так романтично...

Но отец тут же взял реванш. Откуда-то сбоку, из секретера, появился альбом со стихами, которые писал Виктор в юности.

Алекс с удивлением узнал, что Виктор закончил английскую спецшколу и до седьмого класса еще играл на рояле. Что его любимыми писателями были американец – Хемингуэй и русский, о котором Алекс слышал впервые, -Андрей Платонов. К тому же, ока залось, что Виктор был дружен с теннисной ракеткой и даже участвовал в республиканских соревнованиях.

– Вообще, уверяю вас, Виктор наделен недюжиным литературным даром. И если бы не наша страсть делать все наоборот, мы бы давно прославили себя не как сыщик, а как писатель или поэт...

По всей видимости, хозяин дома перешел запретную линию, потому что его тут же постарался вернуть назад бдительный пограничный надзор:

– Папа у нас считает, что его профессия – самая-самая... – мать Виктора положила мягкую крупную руку мужу на ладонь.

Но сам Виктор воспринял родительскую эскападу более чем мирно и даже ухмыльнулся:

– Для одних, отец, литература – корова священная, а для других дойная. А я никогда не рвался быть дояром...

Сказано все это было с насмешливой ленцой, а главное – без нервозности и злости. Да и сам поэт-песенник воспринимал все более чем спокойно, даже доброжелательно.

– В папины времена, – зубоскалил Виктор, – ценилась, в основном, жирность продукции: чем больше пафоса и патетики, тем выше гонорары. Сейчас все изменилось, – в чести уже не жирность, а величина надоя...

– А у вас, в милиции, что – не так ? Мелких стервецов ловите, а крупные – банками заправляют ! Ведь какие времена пошли: есть деньги можешь купить хоть депутата, хоть прокурора...

Виктор добродушно хмыкнул:

– Видал, Алекс, на какие философские темы спорят в нашем семействе ?

– Ты почему детей не привел, Алку дома оставил? – свела мать разговор на куда более безобидную тему.

– А кто ваши родители? Они работают?

Чернышев-старший заботливо добавил Алексу в рюмку ледяной водки, на что гость, однако, реагировал без особого воодушев ления.

– Отцу осталось пять лет до шестидесяти пяти – он инженер. Мама учительница музыки. Она может и в семьдесят преподавать, дома, конечно.

– Ну хорошо, а вот по родине – не скучают ?

Ласковая и крупная ладонь хозяйки квартиры прикрыла сухонькую ручку не в меру любопытствующего мужа.

Алекс пожал плечами.

– Я ведь – израильтянин, – поразил он ответом хозяина, – и для меня что английский, что русский – языки иностранные. Один учил в школе, другой – отец вбивал дома. За что, сейчас понимаю, – большое спасибо ему ! Вот с Виктором познакомился, с вами разговариваю...

За столом наступила смущенная тишина. Чернышев – старший завозился в тарелке с салатом, его жена повернулась, чтобы что – то положить на стол, и только Виктор глухо хмыкнул: ему вся эта ситуация явно нравилась своей остротой.

– У них там, пап, в Израиле, нет времени ни на носталь гию, ни на охи да ахи. Места мало, а врагов много...

Он подмигнул Алексу и сделал ему знак поднять рюмку. Тост должен был смягчить неловкость за столом и проложить путь в новое и более надежное русло беседы.

– А похож Иерусалим на тот, что описал Михаил Булгаков в "Мастере и Маргарите" ? – спросил , неожиданно загораясь, Чернышев – старший ?

– Я читал на иврите, по-русски мне трудно, – ответил Алекс, думаю,что нет. Но это неважно: ведь глвное, – что так красочно описана Москва...

– Вы никогда не поймете этого... Для моего поколения Булгаков – это возвращение Христа в Россию...

– Мой папа, Алекс, – ухмыльнулся Виктор, – в свое время искренне верил в то, что ему вбивали в голову власти, а теперь не менее искренне убежден в том что никогда в это не верил...

"Господи! Кто это?!"...

Генка Кавторадзе невольно струсил, когда дежурный врач неожиданно зажег свет в палате и подвел к кровати двоих посетителей. Может ожидал увидеть совсем не тех?

– Вы? Слава Б-гу! Я думал, эти добивать идут...

Вслед за Рындиным шагал Аркан Павленко...

– Спасибо, коллега, – поблагодарил он дежурного врача.

Материальную часть благодарности он еще раньше

переправил в карман его халата.

– Выйти в ординаторскую сможешь? – спросил Олег.

– Постараюсь...

Разговор повели в пустой ординаторской.

Рындин глядел на виноватые лица компаньонов, и его заливал бурлящий вал бешенства. Весь этот день никого из них не было в медицинском центре.

– Ублюдки! – выдавил он.

Свой парень и шутник, Павленко виновато захлопотал вокруг Рындина.

– Ну чего ты кипятишься?! – его первым желанием всегда было все превращать в шутку. – Не ты ли послал меня улещивать этого мужика в Мин здраве? Да я пол дня в приемной кис! Потом крутился вокруг этой овцы , его секретаря...

Павленко, считавший себя правой рукой Рындина, оправдывался первым.

– И что же?! Ведь дали, все-таки, разрешение...

– Не вспомнить ни разу об оффисе? – колотило Рындина. – Не позвонить даже ?

Генка смотрел куда-то в сторону и нервно грыз ногти.

– А ты ?! – Рындина развернуло, как орудийную башню, в сторону красавца.

– Да ты сам вспомни, Олег ! Кто просил меня встретиться со специалистами по фармацевтике ?

Он обиженно шмыгал носом.

– И, между прочим, я после травмопункта уже с ребятами из Солнцева связался. Просил оказать содейсивие ...

Внезапно голос его стал тише.

– Если ты не прочь, Олег, я могу поговорить с кавказцами. Их здесь боятся не меньше, чем солнцевских бандитов. У меня в Тбилиси дружок есть: у него неплохие связи с полевыми командирами из Грозного... Но без тебя я ничего начинать не хотел. Может, у тебя свои соображения...

– Связывайся, – коротко бросил Рындин. – Я им больше верю. Они здесь чужие, и связи их с местной мафией куда слабее. Не так друг с другом пересекаются...

Генка в знак согласия прикрыл глаза писанного красавца.

– Продавать нас они, во всяком случае, не станут...

В ординаторскую заглянула дежурная сестра. Увидев незнакомых мужчин, удивилась, – кто такие, зачем ? – но, ничего не спросив, тут же исчезла. Голоса и ругань, какие она перед тем услышала за дверью ее напугали...

– Там у нас конфеты... – Рындин покосился в сторону Аркана. – Дашь этой... – Он кивнул на дверь. – Успокой девушку.

Павленко достал из кейса коробку шоколадных конфеты, положил на стол.

– За голову этого старшого, что там у нас командовал, – по лицу Рындина пробежала судорога, – я плачу отдельно. Это моя будет добыча...

– Что ты с ней делать будешь, Олег ? Высушишь, как индейцы в Южной Америке ? Чтоб стала маленькой, с апельсин, и повесишь ее над камином ?

– А что ? – сверкнул зловещий огонек в глазах Рындина. – Тоже мысль...

– Только контроль над собой не надо терять... – Генка приложил затылок к стене. У него болела голова.

– Слышал, что изрек наш кавказский философ ? – попытался шуткой вымести осколки вдребезги разбитого настрое ния верный рындинский компаньон.

Но ему это не очень удалось. Рындин был далеко: погружен в свои мысли.

Генка, решил он, из дела уйдет, и очень скоро. Вся бушевавшая в нем в течение этого злополучного вечера ярость, внезапно вытекла из него, как воздух из проткнутого воздушного шара. А еще раньше – Карина...

А еще он подумал, что если как и тогда, с Ли, он снова предпримет неожиданный, сбивающий с толку и решительный ход, он сорвет им все планы.

Ведь пока что его конкуренты пересадки прекратили...

Рындин весь ушел в ремонтные работы.

Вызванивал строителей, говорил с дизайнером, договорился с реставратором. Как он и предполагал, компаньоны после случившегося малость поостыли. Аркадий сидел дома. Генка выписался из больницы, уехал в деревню, не давал о себе знать.

О ночном разговоре с приятелем из президентской администрации в Оздоровительном комплексе на "Варшавке" Олег начисто забыл. И когда в его сотовом телефоне раздался неожиданный звонок, сначала даже не мог сообразить, кто звонит и о чем идет речь...

– Ну ? – грубовато осведомилась трубка.

– Что – ну ? – с досадой бросил Рындин. Такого рода фамильярность его выводила из себя.

– Когда встречаемся ? – голос был хриплый, хамский, прокуренный.

– Это с кем я должен встречаться ?– экранируя угрожающую холодность, бросил Рындин.

Голос в трубке злобно оборвал его:

– На Варшавке в Оздоровительном комплексе заказывал, а теперь и забыл ?!

Рындин проглотил слюну, как застрявший в горле ком. Таким тоном мог говорить только старый милицейский волк: грубый, наглый, жестокий, которому его приятель передал заказ...

– Ах это ты ?

Ему показалось, тот харкнул, и так, чтобы он, Рындин, слышал.

– У меня все готово: возникай !.

– Не сейчас. Я пока занят. В пять... – Рындин взглянул на часы.

– Ишь ты, – крутой какой... – с недобрым хохотом откликнулся неведомый собеседник.

– Где ? – коротко обрезал его Рындин.

Еще один харкающий звук в трубке и издевательский ответ:

– Да, хоть в зоопарке...

– Что ? – обалдело переспросил Рындин.

– В зоопарке, сказал! На Красной пресне! У хищников. Я в штатском, с газетой, с "МК", – и тут же дал отбой. Явно издевался...

Брезгливо протерев трубку платком, словно волчье дыхание передается по проводам, Рындин отодвинул аппарат.