Текст книги "Из хроники кладбища «Шмерли»"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Как мне называть вас? – спросил Денисов. – Полина?

Идес?

– Как назовете… – Повторялась та же история с именами. – Тетка вообще меня зовет Лейбла. В честь деда…

Он не стал комментировать.

– Что-нибудь осталось тут от прежней владелицы?

Полина огляделась. Низкая широкая тахта, ковер, журнальный столик.

– Нет, пожалуй… – Она подошла ко второй комнате, там была детская.

– Тут тоже все наше. Кровать мы выбросили… – Полина отошла к двери. – Вообще навели порядок. Тут была одна рухлядь. Часть выбросили, часть сожгли. По-моему, ее ничего. Хотя…

Они вышли на террасу.

– Стол этот. Сто лет еще простоит.

– Крепкий…

Денисов не ошибся. Убитая и ее соседи, проживавшие в штэтле, не были людьми большого достатка. Совершая преступление, убийца не мог рассчитывать на то, что внезапно разбогатеет.

– Стол так и стоял здесь?

– Нет, – Полина вернулась в комнату. – Стол стоял против ее кровати, у окна. А сбоку был диван, черный, под кожу, с валиками и спинкой. Да… – Она вспомнила о чем-то. -Сейчас я вам принесу. – Откуда-то из террасы появилась недорогая стеклянная ваза, с четырехугольным раструбом. -Это возвышалось посреди стола. Тетка ставила в нее георгины…

Сбоку, за окном виднелась грядка с цветами.

– Я думал – тюльпаны… – Денисов не без умысла назвал сорт, луковицу которого он нашел в цветнике на могиле убитой. Полина никак не отреагировала. – Вы были у нее на кладбище?

– Мы приехали на другой день после похорон. Телеграмма запоздала.

– А потом?

– Нет, сначала все некогда было. Потом как-то забылось. -Полина поправила на шее под халатом купальник…

«Наверное, тоже собиралась на пруд», – подумал Денисов.

Заметив, что Денисов все еще смотрит на грядку, прилегающую к забору, она объяснила:

– Это Еси, ее брата…

У самой Полины под окнами не было ничего, кроме обильно разросшихся корней ревеня и нескольких кустов крыжовника.

– За садом Влада следит, его жена.

Они вышли на террасу.

– Дом этот записан на вас? На мужа?

– На меня, – она отчего-то покраснела. – Я вхожу в более близкий круг наследников как дочь сестры. Мой муж приходится ей внучатым племянником.

– Он не живет тут?

– Он служит, – она незаметно снова поправила купальник. – В Белоруссии. Скоро я с ребенком еду к нему в отпуск.

– У вас сын?

– Да, сейчас он на даче. С детсадом.

– Вам… здесь одной… – Денисов не сразу подыскал сло-| во. – Спокойно? После того, что произошло?

– Я ведь ничего этого не видела.

– Вы бывали тут при жизни погибшей?

– Два раза. Тетку я помню плохо… Чаю хотите? У меня жасминовый. Он уже заварен. – Полина прошлепала на кухню, крикнула оттуда: – Может, кофе?

– Лучше чай.

Она вернулась с заварным чайником; чашки, блюдца нашлись в стенном шкафчике. В нем же была и сахарница.

– Муж вашей сестры, Шейны, – спросил Денисов, – он заканчивал Институт народного хозяйства?

– Экономический… – Она разлила чай, принесла из кухни еще круглую хлебницу с печеньем.

– Он был дружен с покойной?

– Что вы! – Полина махнула обнаженной до белых полных подмышек рукой.

– Он бывает здесь?

– Сестра заходит часто.

– А Богораз?

– Теперь редко. Первое время, бывало, все говорил: «Лейбла, ищи Сусаннины деньги! Они где-нибудь в печке. Или в погребе… Давай переберем сруб…»

– Что, по-вашему, произошло тогда? – спросил Денисов. -И почему именно с ней?

Полина пожала плечами:

– Если даже вы не знаете…

Была ли и для нее дверь, которую он хотел вскрыть, так же заперта, как и для него, для уголовного розыска области, для Ваникевича, для всех других?

– Маргулис с кем-нибудь переписывалась? Письма приходили на ее имя?

– Были вначале… – Полина принялась быстро убирать со стола. – В основном открытки. К праздникам. Потом прекратились. Между прочим, этой зимой опять было одно письмо…

– Давно?

– Перед Новым годом. Но я его не видела, кто-то говорил.

– Не помните, кто?

– Нет.

– А куда его дели? Мы можем найти?

– Вряд ли, – она провела рукой по клеенке, – наверное, порвали.

– А от кого?

– Без понятия.

Появившаяся было зацепка тут же исчезла. Впрочем, существовала ли она? Письмо от человека, который в течение пяти лет со дня гибели Маргулис продолжал думать, что старуха еще жива!…

Денисов отодвинул край шторы – на дворе по-прежнему стояло слепящее солнце. Было самое пекло. Сбоку, за террасой, он внезапно увидел не особо чистый халат Лиды-Зельды, старуха стояла за углом, на негнущихся больных ногах, думая, что ее никто не видит.

За деревянной стеной, в глубине дома послышался звук часов, они сначала зашипели, затем стали бить. Тяжело, громко, отрешенно. Денисов прислушался: казалось, ударам не будет конца.

Откуда-то из глубины его памяти возник образ старых, в деревянном черном футляре часов с маятником, с римскими цифрами на циферблате. Неожиданная мысль пришла в голову:

«Убийство мог совершить такой же старый, немощный человек, как и сами потерпевшие…»

– Это у Зельды, – Полина взглянула на свои пластмассовые часики. – Через минуты четыре начнут бить часы у Нейбургера. Они у него позади. А если бы тетя Влада была здесь, она завела бы и свои… – Полина уже изнывала в облегавшем ее синтетическом купальном чулке.

– Можно? – Дверь террасы заскрипела, Лида-Зельда все же решилась войти. – Я не помешала? Сидите, как ангелочки…

Через дверь Лида-Зельда бросила быстрый взгляд на тахту.

– Входите, – сказала Полина.

– Влада сегодня не приедет, – объявила Лида-Зельда. -Оказывается, она за неделю предупредила; к ним сегодня приедут чинить холодильник. Я только сейчас вспомнила.

– А садик? – огорчилась Полина.

– Что я знаю?! Останется неполитым… – Лида-Зельда потрясла огромными кулачищами. – У меня нет на это сил!

– И у вас тоже цветник? – Денисов обернулся к Лиде-Зельде.

– А-а… «Нежность», душистый горошек…

– Тюльпаны?

– Немножко тюльпаны.

– Вы высаживали их у сестры на могиле?

– Боже упаси! Кто сажает тюльпаны на могилах? Сколько времени уже? – Толстая женщина все время спешила. – Ого! Ты знаешь, Лейбла? Уполномоченный показал Нейбургеру фотографии… Так, знаешь, что сказал тот старый прохвост? «Какие-то старухи!…» Я говорю: «Вы хотели, чтобы вам показали голых девочек!» – Лида-Зельда захихикала. – Нам вы тоже покажете?

Весь дом тут же узнавал обо всем по тончайшим капиллярам, которыми были соединены все комнаты, террасы и даже соседи, как сообщающиеся сосуды. Что перегонялось по ним?

Он достал фотографии, которые перед тем показывал Нейбургеру.

– Может, кто-то из этих женщин бывал в вашем доме или был знаком с Сусанной Маргулис… Снимки, правда, не очень качественные. Но, может, вы кого-то узнаете…

Обе женщины подошли ближе.

– Действительно, уже немолодые… – Лида-Зельда взяла фотографии, принялась быстро их перебирать, пока не дошла до снимка, на котором изображена была погибшая в вокзальной комнате матери и ребенка. Фотография убитой вызвала в ней безотчетную тревогу, Лида-Зельда долго смотрела на нее, потом подняла глаза на Денисова.

– Знаете, кто это? – прокричала она куриным своим голосом. – Не про нас с вами будет сказано! Это же вылитая Влада Вайнтрауб! Жена Ёси! Лопни мои глаза, если я вру!

4

Денисов взглянул на часы у туннеля: Ваникевич опаздывал.

Поезда метро шли с короткими интервалами, но через каждые полторы-две минуты станция была вновь наполнена людьми.

После разговора с Ваникевичем по телефону Денисов вернулся в изолятор (осмотр трупа еще продолжался), коротко доложил.

– Нераскрытое убийство пятилетней давности. Пожилая женщина. Множественные разрубы головы. Запертое помещение. Нападение во время сна…

Эксперт прекратил диктовать, Королевский задумался.

– Я встречаюсь с Ваникевичем в метро, там узнаю подробности.

– В огороде бузина, а в Киеве – дядька… – комментировал Вилов, Денисов был ему антипатичен, и он не пытался это скрыть.

Денисов не удостоил его взглядом.

– Я поехал. Ваникевич, наверное, уже в дороге.

Он еще на минуту задержался, спросил у эксперта:

– Если погибшая действительно приехала в Москву к медику-специалисту, то к какому? Можно предположить?

– Пока нет! – эксперт серьезно взглянул на Денисова. – В равной степени старчески изношен весь организм.

– Спасибо.

Он едва не сшиб лейтенанта, подслушивавшего под дверью.

Денисов прошел по платформе метро. Часть поездов шла с переполненными концевыми вагонами, в других больше людей было в средних. Поезда, видимо, формировались на разных станциях – часть уходила с той, где было два выхода – в конце и в начале платформы, другие – со станций, куда вход был в середине перрона.

Какой-то человек, по виду приезжий, заметил в пустоту.

– И что спешат? Что они выгадывают – что бегут!

Он не подозревал, что секунды, сэкономленные на эскалаторе, оборачиваются минутами, если человек успевает в отходящий поезд, а затем и часом, если спешишь в электричку, в автобус…

Никто, однако, не вступил с ним в диалог.

«Общее отчуждение: все вместе и каждый в отдельности…»

– Привет, Денис!

Ваникевич был не один. Приехавший вместе с ним -обросший ранним жирком, мордастый, медлительный с виду парень в «варенках», в тяжелых, на крепко сбитой подошве, ботинках, похож был на отставного спортсмена, занявшегося фарцой или рэкетом. Время от времени он незаметно оглядывался, словно постоянно проверял, кто у него за спиной.

– Знакомьтесь, – Ваникевич кивнул на мордастого. – Зам по оперработе… Город Видное.

– Валентин, – представился тот, одновременно разворачиваясь градусов на девяносто в сторону, чтобы увеличить обзор.

Они прошли к началу туннеля, где была скамья.

Ваникевич не стал тратить время на разговоры, приступил к делу.

Валентин, – предложил он коллеге, – рассказывай…

– Ну что? – Тот нашелся не сразу. Снова взглянул вдоль платформы. Ждал ли он кого-то или опасался нечаянной встречи? – Убита ночью. Несколькими ударами топора. Следов подобранного ключа или отмычки не обнаружено. Ходили слухи, что она получила вызов в Израиль. Могли быть ценности. Золотишко… – Он коротко изложил фабулу и первоначальные версии. – Безусловно, убийство совершил кто-то свой. Чужого Маргулис бы в дом не впустила. Близкий. Но свои-то все старые, немощные. И для чего им убивать? Какая от этого корысть? Наследство? Дом? Все обеспечены жилплощадью…

Из тоннеля тянуло сквозняком. Набитые людьми конечные вагоны одних составов сменялись другими, где главный наплыв приходился на середину.

– Глубокие разрубы?

– Головы? Да.

– Орудие убийства нашли?

– Топор лежал под столом, на кухне. – Зам по оперработе ненадолго отвлекся от наблюдений, которые он вел не прерываясь все время с тех пор, как оказался на платформе.

– В действительности у Маргулис было что взять?

– Неизвестно. Во всяком случае, никто не показал. Может, что-то хранилось в чулке… Вот у ее брата – Вайнтрауба, полная квартира добра…

– Там ночевал кто-нибудь в ту ночь?

– Сам Вайнтрауб находился в больнице для старых большевиков. Жена – дома, в Москве.

– По делу вообще не проходят золото, деньги?

– Нам не удалось найти. Может, вам, транспортникам, повезет!

– Дело большое?

– Два тома. Но существенного на десять страниц. Главное я сказал.

– Что-нибудь делается? Арест на корреспонденцию?

Мордастый кивнул.

– У меня все ее соседи и родственники под колпаком. Все глухо…

Пока они говорили, Ваникевич что-то тихонько насвистывал под нос.

– Преступление совершено вроде просто, но толково… – Зам по оперработе снова завозился на жесткой скамье.

Они поднялись, Ваникевич смотрел на Денисова сочувственно, его видновский коллега – скорее насмешливо.

– У вас это первый труп за год? – поинтересовался он. Убийства были для него лишь мерой трудовой занятости, напряжения в работе.

– Первый. Родственники, знакомые… Все установлены? -спросил Денисов.

– Все. Я проверял. Даже на кладбище был.

– Где она похоронена?

Розыскник назвал кладбище.

– Она же еврейка. Хоронили по обряду. По моим данным, могилу после этого никто ни разу не навестил. Ни цветка, ни горсти песку… Прощаясь, Денисов сообразил, что все время говорили о его, денисовских, делах и хоть бы словом обмолвились о проблемах областников. Спросил у Ваникевича:

– С визитом Рейгана работы много?

Ваникевич пожал плечами:

– Пока не особо. Вот Нэнси Рейган махнет на днях в Переделкино – тут уж наша епархия, Московская область. Порядок обеспечивает наш главк.

– А в Переделкино почему? – удивился Денисов.

– В гости. К Андрею Вознесенскому.

Денисов кивнул:

– Рано едет?

– Нэнси? Нет, конечно! – Ваникевич зевнул. – Но нас-то все равно соберут ни свет ни заря… Да ладно! Разбегаемся?

– Главк Московской области пять лет возится с этим убийством… – заметил Бахметьев по поводу дела Сусанны Маргулис. – Я бы не хотел, чтобы мы, бросив свое, занялись раскрытием убийства в Московской области.

– А если через Сусанну Маргулис мы выйдем на комнату матери и ребенка…

– Конечно… – положение начальника отдела обязывало его организовать проверку в равной степени всех версий. – Но заниматься этим ты будешь один. Я никого к тебе не подключу. И как только тебе покажется, что дело это не имеет к нам отношения, ты его тут же бросишь…

Денисов пожал плечами.

– Когда ты решил ехать туда? – Бахметьеву было спокойно, когда Денисов оставался на вокзале.

– Сначала войду в курс новостей…

У Бахметьева затрещал телефон, Денисов повернул к дверям.

– Правильно, – телефон все трещал. – Я скажу, чтобы Королевский показал тебе последние протоколы.

– Он здесь?

– Был у дежурного… – Он взял, наконец, трубку.

В дежурке спецгруппа Управления и приданные курсанты Высшей школы толпились у телевизора.

Визит президента Соединенных Штатов уже начинался. На экране огромный «Боинг» выруливал к зданию аэропорта. Надпись на красном полотнище гласила – «ДОБРО П О ЖАЛОВАТЬ, ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ».

– Королевского никто не видел? – спросил Денисов.

Ему не ответили.

Тяжелый «Боинг» президента наконец замер. Подали трап, и тогда Громыко и его грузная жена начали встречное размеренное движение в направлении лайнера.

Все было неожиданно и интересно.

Десять других телевизоров, передававших вокзальную хронику, были мгновенно забыты – там переливался на черно-белых экранах нескончаемый поток пассажиров.

– Денисов! – крикнули от двери. – В комнату матери и ребенка! К следователю…

Уходя, он увидел Громыко с супругой, выдвинувшихся на исходные рубежи, высокий трап и все еще закрытую дверь президентского самолета.

Похожая на мордовку дежурная медсестра Вера все еще продолжала плакать. Однако припухшие, приподнятые вверх, как у кошки, глаза выглядели лукаво, казалось, она вот-вот вытрет слезы, засмеется в лицо сидящему напротив Королевскому.

Рядом сидела и вторая дежурившая ночью сестра – Тамара, с правильными чертами лица, классной фигурой и вздорным характером – мучительное испытание молодых лимитчиков милицейской роты. Она числилась патронажной, за устройство на ночлег не отвечала. В ее обязанности входила помощь пассажирам с детьми – получение билетов, транспортировка, организация содействия…

Она подчеркнуто независимо кивнула Денисову.

– Бахметьев хотел, чтобы ты познакомился. – Королевский подвинул отпечатанные страницы. В отличие от других следователей, он печатал свои бумаги на портативной пишущей машинке. – Держи!

Денисов проглядел протокол. Патронажная сестра ничего не видела, ходила по вокзалу, приглашала матерей с детьми на ночлег. Утром ушла. До того, как обнаружили убийство. На допрос ее доставили уже из дома.

– Я могу идти? – Патронажная, не оборачиваясь, процокала каблуками к дверям.

– Бахметьев считает… – Королевский сунул протокол в кейс, перед тем как подойти к зеркалу, – что все-таки следует поинтересоваться тем преступлением…

– Сусанной Маргулис? – Это было следствие их только что состоявшегося разговора.

– Да. Мало ли как будет! Ну, я поехал.

Появился Антон.

– Дала я работы всем… – снова завела медсестра. Тем не менее она говорила уже спокойнее.

– Ты всех подвела… – Сабодаш достал «Беломор», подумал, сунул назад, в пачку. – Меня! Себя… Ты бы позвонила мне! В паспорт бы взглянула на худой конец!

– Кругом я виновата!

– Женщина эта была одна? – спросил Денисов.

– Одна. Так жалко ее стало…

Ей и самой тоже можно было посочувствовать. Работала давно, ее любили за легкий характер и невзыскательность, с которой она принимала вечную чехарду графика, неожиданные дежурства и постоянные подмены.

– Чистенькая такая старушка. В чулках… Одна нога забинтована, опухает. А может, тромб… «Девочка, говорит, нет сил сидеть на стуле!» А тут Тамарка! «Конечно, пусть отдохнет! Такими и мы будем…» А сама хоть бы зашла, посмотрела! Эх, думаю, где наша не пропадала…

Денисов не исключал в качестве мотива и корысть. Были данные: места, значившиеся по отчетам непроданными, в действительности некоторые дежурные сдавали, выручку прятали. Часть денег, возможно, шла наверх.

– Вас четверо было?

– Трое. Фактически двое. Одна – на четвертом этаже. Еще кассир в гардеробе.

– И уборщицы.

– Их не докличешься. Особенно, когда работы поменьше, а в сон клонит. С полтретьего до полчетвертого…

– Я об этой ночи.

– Эта – тихая. С субботы на воскресенье, с воскресенья на понедельник – вообще тишина. А тут еще Рейган прилетает. Милиции полно. – Она снова стала похожа на кошку, как их изображают на почтовых марках – лукавые, суженные кверху безвинные глаза.

– Долго старушка находилась в приемной? – спросил Антон.

– Две минуты. От силы три. Она устала, я буквально с ног валилась! Я ведь с ночи. Меня попросили остаться на вторую смену…

– С какой стороны она подошла?

– Не заметила… Из гардероба кассир отошла – «чай пить». Фактически вздремнуть… Я еще говорю: «Завтра заплатите…» Да, и такое чувство – будто старушка уже была у нас. В этом году…

Денисов внимательно слушал.

Антон продолжил:

– Потом?

– Повела в триста четырнадцатую. В изолятор. «Вот кровать, располагайтесь…»

– А почему в изолятор?

– Больная женщина, рядом дети. Изолятор – самое место.

Денисов слушал. Он лучше представлял все, когда вопросы задавал другой, а сам он был сосредоточен на ответах.

– Поспать пришлось? – спросил Антон.

– Спала… – Она не стала лгать. – Но что за сон? То и дело подходят. Отвечаешь, засыпаешь. Покемарила за столом…

– Долго?

– С час. Потом поезда стали прибывать. Детское питание. Тамарка уехала…

– А как обнаружила?

– В девятом часу. Работаю, забыла обо всем! И вдруг в голову: «У меня же человек в изоляторе! Не оформлен!»

– Дальше…

– Лечу по коридору… – Она расплакалась. – Вбегаю. На подушке кровь! Ноги так и подкосились… Вижу: защелка на двери отодвинута: спускайся по лестнице и на перрон… Свободный проход!

– Внутренним замком вы не пользуетесь?

Она покачала головой.

– Устали запирать! Замки – стандартные, у рабочих свои ключи…

– Но ведь реконструкция закончилась.

– Все время что-нибудь доделывают, подмазываю…

Денисов и Сабодаш хорошо это знали. В связи со стандартными наборами замков и ключей то и дело возникали конфликты и в других службах. Ключами от медкомнаты однажды открыли парикмахерскую.

Антон спросил, как и Денисов утром:

– Если дверь была закрыта изнутри на защелку, значит преступник зашел отсюда, из большого общего коридора…

– Ну, да. А потом отодвинул защелку изнутри и спустился по лестнице…

Их прервали: Денисов услышал по рации свой позывной.

– Двести первый! Как слышите… – Он узнал голос младшего инспектора Ниязова, ответил:

– Слышу вас хорошо.

– Я прошу подойти в центральный зал…

В рации послышались голоса, командир отделения предлагал кому-то:

– Иди на обед… Как понял?

– Понял… – отозвался постовой. – Буду у телевизора.

– Срочно… – снова пробился Ниязов. – Двести первый!

– Иду!

Еще издали в зале Денисов увидел серьезное, со сросшимися бровями, неулыбчивое лицо младшего инспектора. Ниязов уже ждал его – смотрел в сторону эскалатора. Все остальные – пассажиры – не сводили глаз с висевшего под потолком цветного телевизора: торжественный кортеж президента Соединенных Штатов Америки приближался к Кремлю.

– Одна женщина, – Ниязов заглянул в блокнот, – Струева Татьяна Ивановна, город Валуйки… Видела ночью мужчину…

– В комнате матери и ребенка?

– В коридоре. Она ночевала на третьем этаже.

– Почему мы не знаем?

– Она ездила с ребенком в Морозовскую больницу. Я ее перехватил… По-моему, ей не захотелось подниматься, когда увидела столько милиции там…

– «Торжественный момент! – раздалось по телеку. – Кортеж машин приближается к Боровицким воротам…»

– Вы идите наверх… – Ниязов уже несколько лет упорно продолжал «выкать», правда, только в отношении Денисова, которому явно подражал. – В двести шестую… Я скажу, чтобы она поднималась к себе. – Он так ни разу и не оглянулся на экран.

Струева оказалась крепко сбитой беленькой коротышкой в тренировочном костюме. Было ей хорошо за тридцать.

Она мельком взглянула на Денисова и Ниязова, продолжала разговаривать с малюткой, ложка за ложкой вливая в него кефир:

– Вот нам и расчудесно! Какие мы хорошенькие! – настроение у нее было не очень веселое, она не закрывала рта; обращалась к ребенку во множественном лице: – Ничего, что папочка нас оставил. Нам и с мамочкой прекрасно. Мамочка нас не бросит…

Закончив кормить, она ловко перепеленала малыша, пропела больше для Денисова и Ниязова:

– Милиция пришла за нами… Подписку опять нам дадут. Выезд из Москвы в семьдесят два часа… А не выедем – нас в спецприемник отправят. На Угрешскую… Правда?

– Никто вас не отправит… – Ниязов держался, как всегда, серьезно.

– Вы действительно видели ночью мужчину на этаже? -Денисов смотрел, как руки ее ловко собирают и заворачивают пеленки, ползунки, весь крохотный детский гардероб.

– Конечно, – она двигалась как заведенная.

Спальня была небольшая – на две взрослые и две детские кровати.

– Вы ночевали вдвоем – с ребенком?

– Да, те пустовали, – она показала на второй комплект мебели.

– Примерно во сколько часов вы его видели?

– В начале второго… Вышла в туалет покурить… – Струева бросила взгляд вокруг себя. Ребенок лежал тихо, все было убрано, кроме бутылочек с молоком. – Он промелькнул у двери, которая в зал, к детскому буфету…

– Уходил?

– Наоборот, входил.

– Дверь была открыта?

– Да.

Денисов переглянулся с младшим инспектором. Дверь со стороны зала с видеосалоном, с детским буфетом, игральными автоматами была постоянно заперта. Ключ от нее находился у дежурных.

– Может, кто-то ходил в буфет – не закрыл… – предположил Ниязов.

Денисов спросил:

– Какой он из себя?

– Лет шестидесяти. Пожилой, коренастый. Я мельком видела.

– Узнать сможете?

– Нет, он боком ко мне стоял.

– А в чем был одет?

– Что-то темное… Костюм?

– Кто-нибудь, кроме вас, был еще в коридоре?

– Не видела.

– А в гардеробной? – Из гардеробной коридор просматривался как на ладони.

– Гардероб был закрыт.

Младший инспектор воспользовался паузой:

– Долго будете в Москве?

– Не решила… Тут у вас денег не напасешься. Вообще-то мы хотели уехать завтра. – Она посмотрела на Денисова. Лицо у нее было землистого цвета, вытянутое, без щек.

– У вас ни прописки, ни адреса? – спросил он.

– Нет пока. Только освободились… – Она бросила взгляд на ребенка, он спал.

– А где будете жить?

– В Валуйках. Мать у меня там. И отчим. Обещали принять блудную дочь…

– Да-а…

«Ни в какие Валуйки Вилов ее не отпустит, – подумал Денисов. – Действительно закатает в приемник-распределитель на Угрешскую… Пока будут искать ночного этого посетителя, чтоб была под рукой… На всякий случай!»

– Выходит, у нас еще сутки? – спросил он.

– Чуть больше.

– Может, за это время прояснится.

– Едете издалека? – спросил Ниязов.

– Да нет…

– А какая статья?

– Бытовая, – она отвернулась, поправила что-то на столе. – В общежитии поссорились, подруга мне и устроила…

Денисов не поверил: была она из воровок.

«С ребенком только вот ловко очень управляется… Может, начинала в няньках?» – подумал он.

– Никуда не уходите пока… – Он поднялся. – Следователь прокуратуры вас допросит…

– Куда я теперь! – Ребенок всхлипнул во сне, женщина тревожно взглянула в его сторону.

Они быстро просмотрели книгу регистрации: из двухсот коек около половины было занято взрослыми, еще половину составляли дети. Было много молодых женщин. В основном ехали молодые. Всего набралось около сорока человек.

– Скорее всего этот мужчина приходил к кому-то из них… К кому-то из тех, кто занимал отдельную комнату.

Новая смена дежурных ничем не могла помочь. Вся надежда была на дежурившую ночью медсестру – начальство не спешило ее отпустить и в то же время не вызывало.

Ниязов предположил:

– Мужчина мог быть из тех, кто ночевал.

– Я проверил, – Денисов оторвался от списка. – На третьем не было ни одного. Только на четвертом.

– А если связано с мужским туалетом?

– На четвертом есть свой. Главное, почему он оказался у двери транзитного зала.

– А вы не допускаете, что он приходил воровать?

– Может, конечно. Но вряд ли… Вот самое простое объяснение… – Денисов показал на список. – К кому-то из этих женщин.

– Все опрошены…

– Не все! – Рядом с некоторыми фамилиями стояли крестики. – Эти уехали рано утром, до того, как обнаружили убийство.

Денисову пришла удачная мысль:

– Надо поговорить с их соседями…

Обе молодые матери напоминали солдат-новобранцев, халаты сидели на них торчком, привычная девичья выправка была утеряна. Женщины словно никак не могли еще привыкнуть к новому своему состоянию.

– Ваша соседка, которая уехала… – К ним подключился Антон.

Это была последняя пара.

– С ней кто-нибудь был? Вы разговаривали?

– Говорили немного… Нас ведь утром к ней подселили, – одна из матерей оказалась стриженой, чем еще больше походила на молодого солдата; безгубая, в веснушках. – Нина ее зовут. С ней мальчик, четыре годика… И муж…

– С мужем она, – подтвердил второй новобранец – при челке. – Муж два раза к ней приходил. Утром. В первый раз воды принес. В двух стаканах…

– «Тархун».

На Павелецком вокзале вместо газированной воды в автоматы был залит «тархун»; служащие и администрация видели в этом признак грядущих экономических преобразований, очередной взлет после открытия платных туалетов, душевых и видеозала.

– Какой он из себя? – спросил Антон.

– Старенький, но крепкий. Без шеи.

– А она? В чем одеты?

Денисов взял в руки книгу регистрации:

– Кочетура Нина Максимовна… – Далее следовал адрес: -Ворошиловград… Улица… Дом…

– А с ним разговаривали? Что можно сказать?

– Странный – все время спешил… – Женщины засмеялись.

– Она еще собиралась, а он уже вещи приволок. За водой сбегал… Суетился. Собирались ехать вечером, а он все перерешил… «Давай, давай!» – На безгубом лице свидетельницы блуждала стеснительная улыбка. – «Потом все объясню…»

Антон набросал словесные портреты членов семьи.

Женщины ушли, вернулась дежурная медсестра. Пока сотрудники расспрашивали матерей, она сидела с детьми.

Денисов нашел по телефону в дежурке своего дублера -оперуполномоченного Кравцова, набросал текст телеграммы:

– Подпиши у Бахметьева. Пусть срочно ориентируют узел, дорогу… Но первым делом Ворошиловград: с кем Кочетура может находиться в Москве, установочные данные, цель выезда…

– Я думаю, надо еще городские отделения, водную, воздушную милицию, МУР… – заметил Кравцов. Для Денисова это было само собой разумеющимся. – Московскую область…

– Обзвони, пожалуйста, старших оперов вокзальных групп… – В особо важных случаях всегда использовалось вокзальное братство розыскников-асов.

– Понял…

– Вера! Ты что копаешься…

На пороге появилась заведующая, за глаза ее называли «гренадером» – статная, с крепкой, как стиральная доска, спиной. Она была раздражена: ее тоже вызвали из дома. Увидев сотрудников милиции, она сбавила тон.

– Беда-то какая… – Про нее говорили, что в горячие деньки, когда пассажиры готовы платить любые деньги, чтобы уехать, она подрабатывала по-крупному, пропуская целые семьи через комнату матери и ребенка.

С нею уже разговаривали и Королевский, и Вилов; теперь ее и дежурную медсестру требовало к себе железнодорожно-медицинское начальство.

– Вера больше не нужна?

– Нет…

Когда шли по коридору, дежурная медсестра внезапно вспомнила:

– Чуть не забыла! «Р» она не выговаривала! Сказала: «Жара… У вас нет вентилятора!» А получилось: «Жа-га…» А «вентилятор» уж и совсем не разобрать… Как не русская!

Денисов приотстал. Ориентировку о розыске ворошилов-градской пары подадут и без него, ничего срочного нет.

«Сусанна Маргулис, скорее всего, тоже картавила…» -Денисов вспомнил зама по оперработе, приезжавшего вместе с Ваникевичем.

По рации уже передавали приметы мужчины, которого Струева видела ночью в коридоре.

«Обе женщины убиты одинаково… – подумал Денисов. – Обе во время сна, рубящими предметами… К тому же, оказывается, обе еврейки!»

Конец ориентировки о розыске был кем-то изменен, в денисовский текст было вписано:

«Примите тщательные меры предосторожности, соблюдения личной и общественной безопасности на случай оказания вооруженного сопротивления…»

Денисов дождался конца передачи, нашел по рации Сабо-даша:

– Я – двести первый. Подключаюсь к делу по Московской области. Бахметьев в курсе…