Текст книги "Из хроники кладбища «Шмерли»"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Леонид Словин
Из хроники кладбища «Шмерли»

* * *

Денисов нашел, наконец, что искал. Впереди начиналась окраинная часть еврейского кладбища. Могильники со значками, напоминавшими иероглифы, шестиконечные звезды.

– Рядом с воротами, десять-пятнадцать метров в сторону… – Администратор, к которому он обратился в самом начале, коснулся старшего опера настороженным, в то же время посторонним взглядом. – Сейчас идите прямо. Там увидите.

Он ни о чем не спросил. Сам факт, что Денисов обратился со своим вопросом в контору кладбища, представился по форме, в общем-то успокаивал: когда милиция что-то затевала, она предпочитала действовать всегда втайне.

Денисов повернул вдоль забора.

Одинаково тенистые аллеи расходились веером. Он двинулся по правой тропинке, последовав высокой мудрости древних, давших ориентир даже в таком, казалось бы, безнадежном, основанном на чистой интуиции действе, как выбор дорог:

«Если не знаешь, куда повернуть, – сворачивай всегда вправо…» Отсюда расхожее «пойти налево», – идти куда не следует.

Денисов прошел мимо молельни – маленького закрытого на замок домика с неуклюжим навесом, – свернул к могилам.

У молельни стояли люди. Двое мужчин – неопределенного возраста, бородатые, похожие друг на друга – в мятых костюмах и картузах, глянули из-под навеса в его сторону -добровольные, не на службе у общины, служители культа, оказывающие мелкие услуги верующим.

До Денисова долетело несколько слов на чужом языке.

Он прошел дальше. Евреи продолжали разговаривать. Может, слова их относились к этому лету – только начавшемуся, на редкость жаркому, с не прекращающейся даже к вечеру духотой. Денисов дошел до некрашеных ворот, о которых говорили в конторе. Они оказались раскрытыми. Дорогу за оградой ремонтировали. Над пустырем впереди виднелись черные геометрические треугольники опор высоковольтных линий.

По периметру забора тянулись рыжие высоченные ели. Земля тут была разворочена.

«Неухоженность мертвых, – подумал Денисов, – при неухоженной жизни живых…»

День полон был тяжелого предгрозового зноя, резкого запаха прелых трав. Самое пекло.

Присмотревшись, между деревьями можно было заметить людей. Мужчины сплошь щеголяли в головных уборах -беретах, вязаных шапочках; они что-то поправляли, красили, женщины подносили воду в пузатых целлофановых мешочках.

За гранитной пирамидой Денисов увидел номер участка. Женщина была похоронена где-то здесь. Денисов прошел в глубь ряда, внимательно присмотрелся к окрестным захоронениям.

«Вот она!»

На черной невысокой плите, соединенной с полуразвалившимся барьерчиком из керамзита, было выбито:

«СУСАННА МАРГУЛИС»

И даты.

В год смерти женщине исполнилось семьдесят восемь лет.

«Сейчас было бы уже восемьдесят три года…»

Денисов вытер платком лицо. Только что прошел короткий, едва смочивший траву горячий июньский дождик. Прохлады он не добавил. Крохотная тучка лишь на минуту, и то краем, прикрыла солнце.

Он внимательно оглядел могилу. Следов рук, заботившихся о цветнике, заметно не было. Сухая, не знавшая удобрения пыль.

«Приходил ли сюда вообще хоть один человек после ее похорон?»

Он рукой взрыхлил почву, пропустил между пальцами. Шедшая мимо семья – женщины в платках, мужчина в атласной шапочке – удивленно взглянули в его сторону.

На вид земля была такой, словно в ней никогда ничего не росло. Мелкие комочки стекли с ладони легкой струйкой. Денисов взял горсть с другого места, земля снова стекла с руки. Внезапно он почувствовал что-то плотное.

В ладони осталась круглая, непроросшая луковица тюльпана.

«Выходит, кто-то вспоминал! Сделал даже попытку украсить могилу…»

Из набежавшей тучки снова начался дождь – прозрачный, при свете солнца, поначалу показавшийся небольшим, однако сразу же яростно усилившийся.

Мгновенно наступили сумерки.

Денисов повернул к главной аллее. Бородатых, в фуражках, служителей культа у молельни уже не было, зато само помещение было открыто. Несколько человек из-под деревьев устремились внутрь, там готовились отпевать покойного. Денисов сунулся вместе со всеми, на него взглянули странно. Старик со слезящимся глазом, в черной атласной шапочке, спросил:

– Картуза нет на голову? Или фуражки? – Вокруг все были в головных уборах. – Можно накинуть хотя бы носовой платок… Такой порядок!

Денисов достал платок, покрыл голову.

Покойный, зашитый в белый саван, лежал на возвышении в середине молельни. Черноглазый с красными губами священнослужитель, ровесник Денисова, начал молиться над покойным, что-то сказал, обращаясь к присутствующим. Его не поняли.

Тот же – со слезящимся глазом – старик перевел.

– Делайте пожертвования. Сколько кто может.

Дождь уже хлестал вовсю, удары с неожиданной силой застучали по крыше.

Люди поглядывали на низкий потолок, доставали деньги. Денисов раскошелился наравне со всеми. Он обратил внимание: рядом с покойным никого не было.

«Были ли на отпевании у Сусанны Маргулис ее родственники? Или тоже только случайные люди, сбежавшие от дождя?»

Пожертвований набралось немного.

– Фамилия? Имя? – каждый жертвователь был занесен в список.

– О-о-о-о!… – Раввин начал молитву высоким оперным голосом. Даже не молитву – а скорбный, обращенный к Всевышнему Высокий Плач по Жизни.

На секунду Денисов вспомнил, как он хоронил на Булатниковском кладбище мать. Он сам выкопал ей могилу, вместе с другом – старшим оперуполномоченным с Курского – на веревке спустили легкий гроб в могилу.

– Де-ни-сов… – на скорбной ноте пропел вдруг священник.

От неожиданности Денисов вздрогнул. В чужой незнакомый обряд вкралась вдруг ошибка! Просили за живого!

– Браиловский… – пропел священник – Котляр, Хмельницкий. – Он обнародовал список жертвователей.

Денисов уже спокойно подумал о Маргулис.

«Ее, должно быть, хоронили в таком же саване. И это лучше. – Начиная расследование, он не мог не думать обо всем. – Голова трупа была страшно изуродована. Тоскливое дело – хоронить человека одинокого, вдобавок умершего не своей смертью…»

Отпевание было недолгим. Мертвое тело погрузили на повозку. Дождь кончился. Траурная процессия двинулась по главной аллее – всего несколько человек, остальные с ходу направились к автобусной остановке.

«Интересно, кто приходил на ее могилу? – подумал Денисов. Луковица тюльпана, которую он держал в руках, была высажена этой весной. Пролежав лето в земле, луковицы прорастают лишь на следующий год. Эта была непроросшей. – Ведь если меня информировали верно, пять лет на ее могиле никто не был!»

1

Дом был расположен на пригорке – невзрачный, рубленый, со множеством пристроенных впоследствии террасок, веранд и крытых шифером тамбуров. Вокруг не было ни одного деревца. Их просто не сажали, боясь повредить фундамент. Участочки под окнами выглядели крошечными – одна-две клумбы, несколько грядок. От дороги дом отделяло другое строение – такое же архитектурно несостоятельное.

Денисов свернул в проулок. Несмотря на жару, не все здешние обитатели предпочли укрыться внутри. Худой длиннорукий старик еврей, при галстуке, в выгоревшем пиджаке, в заправленных в сапоги вельветовых брюках, в тени сарая смолил крепкую, без фильтра, кубинскую сигарету.

Денисов подошел, поднес руку к верхнему карману сорочки, где лежало удостоверение.

– Из милиции… Здравствуйте. Это дом шесть?

Старик приоткрыл рот, выражение его лица в первый момент показалось Денисову глуповатым.

– У нас два дома под одним номером.

– Маргулис Сусанна ведь здесь жила…

– Вон что! – Лицо стало вновь осмысленным. – Это надо туда пройти… – он показал дальше в прогон. – Выходит, следствие не кончилось?

– Нет.

– Сколько следователей сменилось. Вы – восьмой или девятый…

– Я – розыскник.

– Все едино. – Старик пригладил острый короткий седой бобрик на голове. – Так ведь и не нашли, кто сделал. А они вроде действовали не так уж хитро. Вошли, дали старухе топором по голове. И – привет горячий!

– Там сейчас живут?

– А как же? Племянница или кто она. Десятая вода на киселе… – Старик не сделал попытки двинуться, чтобы показать Денисову апартаменты покойной. – Сусанне-то ее хоромы теперь все равно ни к чему…

– Давно здесь живете? – поинтересовался Денисов.

– Сколько этот дом стоит! С «до войны»… – Он поскреб прореженную сединой щетину на подбородке. – Тогда ничего тут не было. Поле, роща. Да пруд… Да этот дом! Знаете, как его называли?

Денисов поднял глаза.

– Штэтл – местечко… И ни магазинов вокруг, ничего… Не то что теперь! – Старик махнул рукой на кирпичные дома за сараем, ему не хотелось показываться на солнцепеке.

Вплотную к «частному сектору» там высились девятиэтажки. Первые этажи в них занимали предприятия соцкультбыта, магазины.

– Правда, в универсамах этих теперь хоть шаром покати…

– Вы на пенсии?

– Конечно… – Он крепко притушил окурок о забор, сунул в пачку. – Я кладовщиком работал. Хохлов меня лично знал. Бывало, заедет к шефу. Увидит – и сразу: «Так держать, Михаил Львович!» Складик, правда, у меня маленький был. Железки, винты-шпунты…

– А фамилия ваша?

– Нейбургер Михаил Львович. По паспорту Мойше-Герш Лейбович. Но для вас это трудней!

– Маргулис не ваша родственница?

– Сусанна? Нет.

– Она тоже въехала давно?

– До войны. С мужем. Муж – больной был человек… -Нейбургер достал платок, высморкался. Глаза его глядели по-стариковски белесо, пусто. – Умер уже десять лет назад… Хороший мужчина. Механик на кирпичном заводе.

– А она?

– Сусанна всю жизнь не работала нигде.

– Ничего не делала?

– Что значит не делала! – старик возмутился. Она же портниха! Сидела под замком и шила. Что вам надо – то и сошьет. Видите этот пиджак? И брюки, – старик провел руками вдоль бедер и таза. – Это она мне сшила. И, представьте, недорого.

– Вот как…

Интонация подсказывала: настоящее богатство ушло от этого поколения, втиснувшегося уже в зрелом возрасте в подмосковные рубленые домики и так до старости не сумевшего из них выбраться.

Старик помолчал.

В прогоне, на фоне дощатых сараев, показался рыжеватый, украшенный нестриженными патлами малыш с трехколесным велосипедом, который он безуспешно пытался оседлать.

Ребенок с велосипедом. Убитая пожилая женщина. Свидетель, которому за восемьдесят. Дело с самого начала располагалось по временной вертикали.

– Здесь все родственники, кроме меня с женой. Сусанна, две ее сестры, два брата. Один брат и одна сестра – не про нас сказано – умерли… Другие двое живут. Там – Лида-Зельда, а в той половине… – Нейбургер махнул рукой, Денисов понял, что он имеет в виду дальний угол по другую сторону дома, – Иосиф, Ёся, как мы называем… Генерал Вайнтрауб. Он, можно сказать, здесь и не бывает…

– И в самом деле генерал?

Старик носком сапога почесал щиколотку.

– Государственный советник юстиции. Был большим человеком, перед войной. Потом его взяли. А выпустили, извиняюсь, мешок поломанных костей. Я уже лет пять его не вижу – все по санаториям. Жена, правда, приезжает. Это вторая его жена. Первая умерла, пока он сидел.

Денисов спросил на всякий случай:

– Детей нет?

– Нет. Она много моложе его, но и ей уже к семидесяти… Тут у нее садик…

– А здесь? – Денисов показал на ближайшую – угловую часть дома.

– Это их покойного брата – Богораза. Крепко пил. Однажды лег и не встал. А через полгода жена – Ноэми – легла и не проснулась… Дети у них еще раньше умерли. Все пошло внукам…

– Они тоже здесь?

– Два брата. Оба женились на внучках их третьей сестры, что умерла. Но это уже после, как Сусанну убили.

В раскидистых ветвях генеалогического древа погибшей можно было легко запутаться.

– А кто сейчас живет в этой половине?

– Младший внук – Менлин. Его назвали в честь деда Мордехая… – Нейбургер понизил голос. – Чистый мобутовец… – Старик пояснил: – Бандит высшей марки! И среди евреев есть бандиты. Не беспокойтесь! Сколько он нервов перепортил! Одно слово: мобутовец!

«Какой же силы был пропагандистский удар, если и сегодня имя президента государства – члена ООН звучит как символ насилия и грабежа».

Нейбургер продолжал:

– …Той же Сусанне. Вон, кстати, ее сестра – Лида-Зельда… – Старик сразу сменил тон. – Легка на помине!

Грузная женщина в мятом шерстяном, несмотря на жару, платье, безбровая, с тучными бедрами и опухшими ногами, свернула в прогон.

– У них еще брат и сестра в Израиле. Тех я не считаю. Уехали до войны Судного дня… – Старик легко пользовался термином, принятым в другой стране. – Видите ту рыжую пацанку? – Нейбургер показал на патлатого сорванца, пытавшегося взгромоздиться на велосипед. – Это – дочь дем бандит Богораз! – Он перешел на идиш. – Вылитая копия ее прабабушки Ноэми…

Старик наблюдал жизнь как бы в виде огромного развесистого растения на обширном временном планшете, длиною чуть меньше столетия, со всеми ответвлениями, со следами засохших побегов, зарубками и прививками.

– Про эту пацанку я уже все знаю… – Родословные древа соседей и каждый росток на них были для него живы и реальны. – У нее будет привычка сидеть на стуле, поджимая ногу под себя. Как у ее прабабки. – Старик глянул в сторону терраски, где кто-то, видимо, жена его шинковала овощи. -Слушайте сюда! – Он снова показал на девчушку. – Вы увидите! Будет носить очки. Читать за едой. Запивать все холодной водой. Я знаю… – Он снова оглянулся на терраску, придвинулся, громко зашептал Денисову в ухо. – И будет слаба на передок. Это у них от ее прабабушки. От Ноэми…

Сестра убитой – Лида-Зельда медленно преодолела начало прогона, остановилась в нескольких шагах, чтобы отдышаться, и крикнула вдруг резким куриным голосом, будто спросила:

– Сметану привезли? Был творог? Одна фляга? – Словно не она, а старик возвращался из магазина и все знал.

Нейбургер пожал плечами:

– Кто же может стоять за творогом три часа на такой жаре?

– Разве я вам говорю, чтобы вы стояли?… – Зельда покосилась на Денисова. – У вас – слава Богу! – есть правнуки? Пусть они вам привезут!

Качаясь на толстых больных ногах, старуха прошла во двор, к сараям.

– Ее задевает, что у нас такие удачные внуки и правнуки, – заметил Нейбургер. – Один – доктор медицины. А его отец – авиаконструктор… Спрашивается: что же, мы должны доктора наук посылать в магазин за сметаной? Как-нибудь перебьемся…

Денисову пришлось остановить его:

– Как фамилия Лиды-Зельды?

– Вайнтрауб. Кыш!… – Сбоку, рядом с сараем, пристроилась кошка, хотела напиться из лужи. – Лида-Зельда была закройщица, у нее водились деньги. Только мужа настоящего никогда не было. Жила то с одним старичком, то с другим…

«Преступник, если он шел за деньгами, – подумал Денисов, – мог бы скорее обратить внимание на сестру убитой».

– …Когда начинали строить, хотели, чтоб вокруг были свои! Родные лица! А потом тридцать лет друг с другом не разговаривали! Даже видеть не хотели!…

– Моисей! – забарабанили в окно изнутри.

– Пора коринфар принимать… – важно сказал Нейбургер. В течение всего разговора он так и не двинулся с места. Видимо, опасался пропустить время приема лекарств. – Чтоб вы знали, Сусанны крыльцо – последнее с угла…

Угловая часть дома выходила окнами на дачный стандартный туалет – с покатой крышей под шифером, с узкими дверями. Когда Денисов проходил мимо, одна из них отворилась. Лида-Зельда сделала несколько шагов навстречу. В руке у нее был высокий пластмассовый кувшин.

– Вы не по поводу страховки? Нам так и не принесли за май…

– Нет, по другому делу, – Денисов кивнул на угловые окна.

– Насчет Сусанны? Ой! Мне уже плохо! – У нее был резкий куриный фальцет. – Что-то случилось? – Она остановилась, тяжело дыша.

«Что еще могло произойти с ее сестрой на пятый год после ее гибели?!» – подумал он.

– Я буду заниматься этим делом. Фамилия моя – Денисов…

Лида-Зельда махнула рукой.

– Я уже испугалась… Может, что-то с могилой…

– Вы давно были на кладбище?

– Я, извините, до уборной не знаю, как дойти…

– Кто ее хоронил?

– Как кто? Свои! Два внука Богораза, старшего брата… Дали телеграмму младшей сестре, она уже тоже умерла. Приехала со своими девочками. Ну, Влада, жена Еси… Прилетели родственники с Мариуполя. Пожилые люди, с маленькой пенсией, набожные…

– Они посещают ее могилу?

– Они приезжали только на похороны. Кое-что взять… -Лида-Зельда не предложила зайти, так и разговаривали -стоя. – После похорон сюда и не заехали. Заранее все убрали, запаковали. Отнесли на вокзал в камеру хранения. С кладбища сразу на вокзал… У нас нет обычая – когда горе, чтобы сесть за стол – есть, пить…

Денисов уточнил:

– У кого – «у нас»?

– У евреев, конечно. – Она договорила: – Все увезли. Хотя, что взять после старухи? Рухлядь.

– Вам что-нибудь осталось?

– А что оставлять? Дали по три банки варенья. Одну грушевого, по две черной смородины. От давления хорошо…

– Так что, на могилу они не приходят?

– Что вы! – Она сделала неожиданный вывод об источнике информации, которым Денисов воспользовался. – Вы его больше слушайте, Нейбургера! – Старуха замахала руками. – Он вам наговорит! Ничего уже не помнит!

– У вас случайно нет фотографии с похорон?

– Что вы!

– Может, у внуков Богораза?

Зельда передернула плечами:

– Вы меня удивляете! С какой стати?

– Вы сами были на похоронах?

– А как же! Я же сестра!

– А ваш брат – Вайнтрауб?

– Нет. Какая из него похоронная команда! Сам туда смотрит… Влада, его жена, была… – Она снова заговорила о Нейбургере. – Он ведь живет, будто войны еще не было или она закончилась вчера… Сейчас приедет председатель Центросоюза Хохлов и вручит ему ударника… А потом его сын поедет в Америку учиться делать самолеты… Когда это было? Где теперь этот председатель Хохлов? И где собственный его сын? Убит под Минском… Как Сусанну убили, и то -уже целых пять лет прошло!…

«Половина свидетелей по этому делу по ту сторону гроба, – подумал Денисов. – И другая на подходе».

– Там сейчас есть кто-нибудь? – Денисов показал на угловые окна, принадлежавшие погибшей.

– Кто вам нужен? Полина сейчас на работе.

– А ее муж, внук Богораза?

– Он служит. Его нет в Москве.

– А Менлин Богораз?

– Михаил? Он будет вечером.

– Вы можете мне сказать, кто первый обнаружил, что ваша сестра убита?

– Не знаете? Так я вам скажу. Утром к ней сосед пошел отнести трешку. Долг. Вдруг бежит ко мне – лица на нем нет! «Лида! Сусанна… Там…» И аж задыхается! Я говорю: «Что там? Что вы увидели? Черта? Дьявола? Так почему вы не дали ему по морде?» – Старуха подняла руку, поправила платок. Засученные рукава открыли крепкий, не по годам жесткий рычаг предплечья. – Знаете что… – Лида-Зельда подумала. – Полину вы можете увидеть, она скоро придет. И если Бог даст, жену Еси – Владу тоже, потому что такая жара, что она должна приехать полить цветы. А пока… – она огляделась, – вам можно поговорить с женой Менлина. С Шейной… Только она сейчас ушла на пруд. С дочкой. Это здесь рядом. – Зельда показала кувшином. -За домом.

– Девочка на велосипеде? – спросил Денисов. – Худенькая, рыжеватая.

– Да! Это она…

Пруд был сильно вытянутым, узким. Плотная, салатовой зелени ряска закрывала его полностью. Только с одной стороны, у берега, виднелось что-то вроде небольшой полыньи. Там плескались дети. Несколько женщин следили за купающимися.

– Павлик! Ты сказал, две минуты! А сколько прошло?

– Ма-а! Еще минутку!

– Таня, выходи! – Голос этот, четкий и исполненный решимости, звучал через равные промежутки, как метроном. – Таня, выходи!

Денисов сразу нашел в пруду рыженькую девочку – на нее показывал ему старик Нейбургер. Невидимая нить соединила девочку с уродливо располневшей молодой, красивой матерью в огромном открытом купальнике. Она стояла у воды.

– Извините, вы – Шейна?

– Ну да, – она покраснела, женщины на берегу на мгновение оторвали взгляды от детей.

– Я хотел переговорить с вами относительно вашей родственницы, Сусанны Маргулис.

Она кивнула, махнула рукой девочке. Та, не говоря ни слова, полезла из воды.

Денисов отошел.

Жара не спадала. В ближайшей к пруду девятиэтажке все окна были завешены, откуда-то с верхних этажей доносился включенный на всю мощь телевизор. «Президент Рейган и его супруга…» – Денисов различил торжественный голос диктора, но дальше не смог ничего понять. Речь шла о подробностях второго дня визита.

– Я готова, – широкий цветной сарафан чуточку скрадывал массивность юного, чудовищно располневшего тела, лицо снова показалось Денисову красивым, очень молодым. Так, вероятно, и было.

– Как мне к вам обращаться? Шейна?

Она засмеялась:

– Это только мои меня так зовут. Вообще-то по паспорту я Серафима. Можете называть меня Симой…

«Непонятно, – Денисов впервые с этим столкнулся. – Одни официально носят два имени, у других по нескольку созвучных…»

– Убитая приходится вам родственницей дважды… И по матери, и со стороны мужа. Вы троюродные брат и сестра… – Она молча кивнула. – Вас не было здесь во время ее гибели?

– Я училась в Белгороде. В восьмом классе.

– Сколько же вам лет? Извините!

– Двадцать. Пять лет прошло. Да, в восьмом классе. Лида-Зельда, сестра бабушки, дала нам телеграмму…

Они шли небольшой рощицей. Корни деревьев – перекрученные, напоминавшие воспаленные вены больного, пересекали тропу; девочка то и дело спотыкалась.

– То, что случилось с Маргулис, могло напугать на всю жизнь.

– Да нет… Возраст, легкомыслие… Смотри под ноги! -крикнула она девочке. – Как ты идешь!… А кроме того, я тогда познакомилась со своим будущим мужем. Почти ничего не осталось в памяти.

– До этого вы видели свою родственницу?

– Сусанну? Да. Все говорят, что я на нее похожа… -Шейна покраснела.

Денисов понял: ее беспокоит собственная, передающаяся из поколения в поколение тучность, а происшедшее с Маргулис давно забыто.

«Никому, кроме следователей и розыскников, в сущности, нет дела до убийства…»

– Честно говоря, все забыли о ней, – подтвердила она.

– Ваша сестра тогда тоже встретила своего суженого?

– Полина? Да, он старший брат моего мужа.

– Как скоро после гибели тетки вы переехали в Москву?

– Год квартира стояла, никто в ней не жил… Примерно года через полтора.

– Мама, – спросила девочка. – Что это значит – «суженого»? Мужа?

Все это время она шла молча, и Денисов думал, что ребенок не прислушивается.

– Не мешайся… – Женщина поправила бретельку. Лицо ее было разгорячено.

– Что-нибудь говорили, почему она погибла?

– Разное… Однажды я стояла в очереди в овощной, – она показала на девятиэтажку. – Говорили такое! Я даже не поняла, что речь о нас. «Хотели перетянуть родственников в Москву…» «Старуха отказывалась ехать в Израиль…»

– У убитой было приглашение?

– По-моему, да.

– Она оформляла документы на выезд?

– Не успела.

– Папа! – Девочка указала на дорогу.

Покачиваясь на грунтовом неровном покрытии, сбоку двигался «жигуль», водитель явно собирался перерезать им путь.

– Мой муж… – Женщина замахала рукой.

«Жигуль» остановился. Широкий в плечах высокий брюнет вышел из машины.

Несмотря на жару, на нем был серый костюм-тройка, галстук. Муж Шейны стоял, засунув руки в карманы, насмешливо смотрел на жену, которая приближалась к нему по дорожке вместе с Денисовым.

– Это работник милиции, – со значением сказала Шейна, когда они поравнялись. Все это время, под взглядом мужа, она не сказала Денисову ни слова. – Он интересуется Сусанной…

Богораз молча взглянул на Денисова.

Потом он открыл перед женой дверцу, обошел машину, сел за руль. Женщине было неловко перед Денисовым за его неприветливость:

– Может, доедете с нами? – спросила она. – Полина скоро придет.

Денисов отказался:

– Спасибо. Тут рядом.

Ее муж уже тронул машину. Его грубоватую настороженность нельзя было не заметить.

«История с убийством Маргулис скорее всего для них так же темна, как и для следствия…» – подумал Денисов. При расследовании, особенно если оно не удалось, наступал момент, когда казалось, что близкие убитого знают больше, чем говорят.

Было странным, конечно, что никто из родственников убитой, никто из тех, с кем он общался в течение этого длинного дня, не задал ему хотя бы один из вопросов, столь естественных и закономерных: «Почему вдруг снова занялись зверским убийством?», «Почему интерес этот проявился именно сейчас?», «Неужели милиции в этот первый летний по календарю день не хватает других забот – ну, хотя бы в связи с визитом в столицу президента Соединенных Штатов с супругой…» Денисов взглянул на дорогу – машина уже заворачивала к дому, куда через несколько минут должен был подойти и он сам. «Наконец, почему занимается этим делом Денисов, у которого черным по белому в удостоверении записано – старший уполномоченный уголовного розыска линейного отдела внутренних дел – то есть вокзальной милиции… С чего интересуется вдруг убийством, совершенным на территории – в Московской области – пять лет назад?»