Текст книги "Маркус Вольф"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

– Есть намерение открыть центральную часть Берлинской стены, включая Бранденбургские ворота. Как вы к этому отнесетесь?

Кочемасов отправил шифровку в Москву. Возражений не последовало.

Девятого ноября в 18 часов 34 минуты член политбюро и первый секретарь столичного окружкома партии Гюнтер Шабовски выступал на пресс-конференции, которая транслировалась по телевидению в прямом эфире. Он спешил порадовать сограждан: правила выезда из страны и въезда в нее упрощены и граждане отныне смогут легко получать визы, чтобы посетить Западный Берлин и ФРГ.

Журналист из Италии попросил уточнить, когда вступает в силу закон о свободе передвижения. Гюнтер Шабовски гордо ответил, что закон уже вступил в действие. Он и предположить не мог, что его слова воспримут как руководство к действию!

Выслушав его, сотни тысяч восточных немцев сразу двинулись к контрольно-пропускным пунктам, разделявшим город. А пограничников никто не предупредил! И они не собирались никого выпускать. Противостояние продолжалось три часа. За это время на границе развернулись съемочные группы западных телекомпаний, и Берлин оказался в центре внимания всего мира. Тысячи людей стояли на границе.

Новым руководителям ГДР пришлось принять решение. Министр госбезопасности Эрих Мильке позвонил Кренцу и сказал, что ситуация становится взрывоопасной.

– Что ты предлагаешь? – спросил Кренц.

– Ты генеральный секретарь. Тебе и решать.

Эгон Кренц отдал приказ поднять шлагбаумы. В половине одиннадцатого вечера контрольно-пропускные пункты открылись. Ошеломленные пограничники смотрели на бесконечную толпу, хлынувшую на Запад. Берлин перестал быть разделенным. Это потрясло мир.

Советские дипломаты и разведчики в Берлине не оценили значения выступления Гюнтера Шабовски и пропустили начало революции. О том, что Берлинская стена рухнула, президенту Горбачеву доложили только утром следующего дня. Но в тот момент еще никто не понял, что ГДР скоро исчезнет с политической карты мира.

Не было такой сферы жизни ГДР, которая осталась бы вне внимания советской разведки. Десятилетиями разведывательный аппарат, действовавший в Восточной Германии, докладывал в Москву массу незначительной информации, подробности мелких интриг внутри политбюро ЦК СЕПГ. Например, то, что генеральному секретарю Эриху Хонеккеру во время операции дважды давали наркоз, что, по мнению специалистов, не могло остаться без последствий для его умственных способностей. Помимо представительства КГБ в Восточной Германии работала резидентура Главного разведывательного управления Генерального штаба, разведывательное управление штаба Группы войск в Германии, управление особых отделов группы войск. Но советская разведка, обладавшая в Восточной Германии всеми оперативными возможностями, не смогла предсказать скорый крах ГДР. В критический период, когда социалистическая Германия разрушалась на глазах, каждый день в шесть утра по аппарату ВЧ-связи берлинская резидентура докладывала в Москву ситуацию. Но попытки прогноза всякий раз оказывались безуспешными.

О том, что ближайшего союзника ждет неминуемая катастрофа, советская разведка своего президента не предупредила. Не потому, что хотела утаить, – просто это даже в голову никому не приходило.

Девятого ноября 1989 года стало днем, когда мир впервые в послевоенные времена испытал симпатию к немцам. А для большинства берлинцев это была бессонная ночь счастья. Никогда еще – ни до этого дня, ни после – восточные и западные берлинцы не были так рады друг другу! Эйфория – так можно было сказать об их настроениях.

Днем 10 ноября горожане собрались на площади перед сенатом Западного Берлина, где когда-то американский президент Джон Кеннеди произнес свою знаменитую речь. Теперь здесь выступали канцлер ФРГ Гельмут Коль, министр иностранных дел Ханс Дитрих Геншер, правящий бургомистр Западного Берлина Вальтер Момпер. Самым знаменитым оратором был Вилли Брандт:

– Ничто не останется таким, как было. Мы сможем сделать так, чтобы срослись части, составляющие одно целое. Как бы велика ни была вина страны, раздел не может быть вечным наказанием для нее.

Открыли мост Глинике, соединявший Западный Берлин и Потсдам, входивший в состав ГДР. (Там в 1962 году обменяли советского разведчика Рудольфа Абеля-Фишера на сбитого американского летчика Гэри Пауэрса.) В городе творилось нечто невообразимое. Никто не работал. Народ ликовал. Улицы были забиты машинами. Все ехали в сторону Западного Берлина. Восточным немцам хотелось увидеть другую жизнь.

«В Восточном Берлине было больше мяса и колбасы, чем в Советском Союзе, но меньше воздуха и цвета, – вспоминал один из советских журналистов. – Восточный Берлин был серый. Сыпалась серая штукатурка со старых домов, серым бетоном стояли социалистические спальные районы. И повсюду серые униформы, некоторые с грязно-зеленым отливом. Одни армейские, другие полицейские. Такого количества униформ на душу населения я нигде не встречал. Восточный Берлин был затхлый. Смрадный липкий дым от бурого угля опускался из труб, синие облака гари выбрасывали серые „трабанты“, пластмассовые автомобильчики».

Все граждане ГДР, прибывая в Западную Германию или Западный Берлин, автоматически получали по сто марок (тогда это было 55 долларов) – в подарок. Домой возвращались поздно вечером с подарками и грошовыми покупками. Дети с наслаждением уплетали бананы – символ западной роскошной жизни. Все урны были забиты банановой кожурой. Восточные немцы зачарованно разглядывали жизнь другого Берлина. Приникали к витринам, прикидывая, что купят в первую очередь, если у них появятся западные марки.

Западный Берлин был благодушен и спокоен. В кондитерских пожилые дамы пили кофе с пирожными. Служащие пограничной полиции у Бранденбургских ворот индифферентно наблюдали за полчищами туристов, которые фотографировались для семейных альбомов. Стену больше никто не охранял. Наблюдательные вышки опустели. Злобных служебных собак заперли в вольерах.

На службе у социалистического государства находилось около пяти тысяч собак. Когда произойдет объединение Германии, люди задумаются: что с ними делать? Западные немцы решат, что эти собаки опасны для человека, поскольку они воспитывались без социального контакта с человеком.

Одиннадцатого ноября канцлер ФРГ Гельмут Коль позвонил Горбачеву:

– Хотел бы подчеркнуть, что мы приветствуем начало реформ в ГДР. При этом хотим, чтобы они осуществлялись спокойно. Мы хотим, чтобы люди в ГДР оставались дома, и не стремимся к тому, чтобы все жители ГДР выехали в ФРГ. И отнюдь не потому, что, как некоторые утверждают, мы не могли бы решить возникающие в этом случае проблемы. В этом году в ФРГ из ГДР уже переселились 230 тысяч человек, и все они устроены. Однако массовое переселение в ФРГ было бы абсурдом. Мы хотим, чтобы немцы у себя дома строили свое будущее.

Революция произошла без единого выстрела и без единой жертвы. После падения Берлинской стены больше четырехсот тысяч восточных немцев перебрались на Запад. Это было настоящее бегство от социалистической системы.

Тринадцатого ноября Вольф наблюдал по телевизору выступление министра госбезопасности в Народной палате. Эрих Мильке осознал, что его время кончилось, наверное, только в тот момент, когда он в последний раз появился в Народной палате. Депутаты смотрели на министра с презрением или ненавистью. Когда Мильке произнес привычное: «Товарищи», депутаты огрызнулись: «Не надо к нам так обращаться». Страх исчез, и депутаты откровенно потешались над министром, который утратил свой апломб и растерянно мямлил с трибуны:

– Мы работали в тесном контакте с трудящимися… Мы не отрывались, да, не отрывались… – И, словно заклиная, повторял: – Я же всех люблю, всех людей… Да, люблю!..

«Он ведь был убежден, что любит людей, – заметил Вольф. – И его невыносимый эгоцентризм ослеплял его и при всей его недоверчивой хитрости заставлял действительно верить в то, что его все любят».

Депутаты подняли Эриха Мильке на смех. Страх перед чекистами исчез, это был самый верный признак крушения режима.

Пятнадцатого ноября Мильке позвонил Вольфу. Министр пытался объяснить, что с ним приключилось. «То, что он сказал, было просто смехотворно, – записал Вольф. – Перед началом заседания Народной палаты его уговорили принять таблетку, которая и послужила причиной его ошибки, когда он начал свое выступление перед депутатами Народной палаты словом „товарищи“».

Через месяц вместо лозунга «Мы – народ!» на улицах городов стал звучать иной: «Германия – единая Отчизна!» Это означало, что восточные немцы хотят объединения с западными. Маркус Вольф недоумевал: «Неужели всякая демократизация неизбежно ведет к дестабилизации социалистической государственной власти?»

Каждый день что-нибудь происходило. Хорошие новости перемежались с неприятными неожиданностями. Расформировали Первый танковый полк имени Фридриха Вольфа, куда Маркус и Конрад ездили на приведение к присяге новобранцев. Расформирование полка был символом разрядки и разоружения. Но Маркусу было очень обидно – исчезала память об отце. Это было лишь начало прощания с прошлым. Вскоре переименовали театр, носивший имя Фридриха Вольфа, сняли памятную доску, посвященную Конраду Вольфу.

Партийный хозяин столицы Гюнтер Шабовски уверял, что уход Маркуса Вольфа на пенсию не был случайностью. Это советский КГБ специально заранее вывел своего ставленника из аппарата! Зачем? Чтобы потом продвинуть на самый верх – в надежде, что он повторит опыт Юрия Андропова и станет генсеком. И председатель КГБ Крючков внушал Горбачеву: полагаться можно только на Маркуса Вольфа и Ханса Модрова…

Такого рода утверждения ни на чем не были основаны. Но в те недели и месяцы Маркус Вольф был очень активен. Его прочили на высшие посты. В партии еще состояли полтора миллиона человек. Казалось, ГДР может начать новую жизнь. Но главный редактор одного американского журнала удивленно спросил Вольфа:

– Социализм во всех социалистических странах не выдержал сравнения с капитализмом. Откуда у вас уверенность, что люди и впредь будут выбирать дорогу, сулящую им худшую жизнь?

Тринадцатого ноября председателем Совета министров утвердили Ханса Модрова. В его правительство вошли представители разных партий. Новый генеральный секретарь Эгон Кренц и новый глава правительства Ханс Модров обещали реформы в политике и экономике. Однако Кренц опирался на старые структуры и не мог расстаться с прежним образом мыслей. Пленум ЦК принял решение о созыве чрезвычайного съезда. Но историческое время, отведенное ГДР, истекало.

Начала приоткрываться завеса над главными и позорными тайнами ГДР, что немало способствовало ее крушению.

Тридцатого ноября 1989 года полковник госбезопасности Александр Шальк-Голодковски, занимавшийся тайными поставками оружия за границу и более чем сомнительными сделками, как ни в чем не бывало предложил свои услуги новой власти. Обратился к главе правительства Хансу Модрову с конфиденциальным письмом: «В настоящее время внешнеторговое предприятие „Инес“ ведет среди прочего переговоры об установлении кооперационных связей с компанией „Люфтганза“ и концерном „Мессершмитт-Бёльков-Блом“».

Западногерманская компания «Мессершмитт-Бёльков-Блом» занималась производством современного оружия. У восточногерманской разведки там был свой человек – Альфред Бар десять лет работал в отделе, занимавшемся разработкой искусственных спутников Земли.

В тот же день, 30 ноября, правительство ГДР обсуждало сообщение Шалька-Голодковски о переговорах с правительством ФРГ, и вечером он докладывал об этом членам политбюро.

«Шальк произвел на меня тогда впечатление абсолютно растерянного человека, – рассказывал Ханс Модров. – Человек, который всегда выглядел, как скала из самообладания и уверенности, дрожал и шатался. Он словно надломился. Он говорил, что ему грозит опасность. МГБ отвернулось от Шалька, и он смертельно испугался, почувствовал себя дичью для отстрела».

А утром 1 декабря Ханс Модров позвонил Маркусу Вольфу:

– Пропал Александр Шальк-Голодковски.

На следующий день правозащитники проникли на один из складов его фирмы в местечке Кафельсторф в Мекленбурге. Вместо обозначенных в бумагах «бытовых и потребительских товаров» на складе нашли 20 тысяч переделанных советских автоматов, которые Шальк не успел отправить покупателям…

Третьего декабря в здании ЦК обсуждался вопрос об отставке политбюро и созыве внеочередного съезда. Глава правительства Модров привел на это чрезвычайное совещание Маркуса Вольфа: «Мне хотелось иметь рядом человека из малопонятной для меня сферы безопасности, которому я лично доверял. Маркус Вольф казался мне нужным партнером – компетентным, свободным от разочарования, раздражения, цинизма и не потерявшим чувства реальности. От него я ожидал совета в трудной сфере госбезопасности, в опасных внутренних законах которой я плохо разбирался».

Партия разваливалась, СЕПГ впала в кому, политбюро ушло в отставку. Создали рабочий комитет по подготовке съезда, в который вошел Маркус Вольф.

Чрезвычайный съезд партии открылся 8 декабря в спортивном зале клуба «Динамо». Маркуса Вольфа тоже избрали делегатом. На сей раз обошлись без помпезных церемоний. В перерывах делегатов угощали сосисками и айнтопфом (густая мясная похлебка), лимонадом и кофе. Приехала советская делегация – член политбюро ЦК Александр Николаевич Яковлев, секретарь ЦК Фалин, Валентин Алексеевич Коптельцев, заведовавший сектором ГДР в международном отделе, Николай Сергеевич Португалов и посол Кочемасов.

Генсек Кренц был отвергнут делегатами, его политическая карьера завершилась в тот же день. СЕПГ переименовали в Партию демократического социализма. Ее неожиданно возглавил человек, никогда не работавший в аппарате, – Грегор Гизи, один из немногих оставшихся в Германии евреев. Грегор Гизи был адвокатом и защищал немногочисленных диссидентов. Невысокий, лысый, в очках, он был блистательным оратором. Выступал без бумажки, темпераментно, шутил. Расправляясь с оппонентами, не жалел сарказма. Делегаты съезда оценили его современный подход к политической борьбе.

– Христианство не погибло, хотя его именем вершилась инквизиция, – говорил Гизи. – Да, это правда, что именем социализма совершались преступления, но социалистическая идея слишком красива, чтобы погибнуть только из-за того, что ее извращали семьдесят лет.

Его отец Клаус был министром культуры ГДР, затем статс-секретарем по вопросам церкви, а перед уходом на пенсию руководил книжным издательством «Ауфбау». Клаус Гизи, как и его сын, не потерял веры в социалистические идеи:

– Конечно, мы не можем сказать, подобно Сталину, что всё, что служит делу социализма, нравственно. Но может быть, однажды будет сказано, что социализм ближе всего соответствует требованиям человеческой нравственности.

Воспринимал ли Гизи-старший провал социализма в ГДР как личное поражение?

– Нет, я так не думаю. Несмотря ни на что, моя жизнь имеет смысл. Этой веры я не позволю отнять у меня. От коммунистов в вере требуется значительно больше, чем от христиан. Ведь неверно было бы сказать, что в ГДР вообще ничего не создано. Немцы на востоке Германии не имеют ни малейшего сходства с теми проникнутыми фашистской идеологией людьми, которыми они в большинстве своем были в 1945 году.

Тридцатого декабря 1989 года Маркус Вольф доверил бумаге грустные размышления: «Неужели все усилия, предпринятые за последние полвека, были действительно напрасны? Почему ни в одной из наших стран не смогли утвердиться человеческие ценности свободы и справедливости, которые внутренне присущи социалистической идее, коммунизму?»

Ответ он уже, собственно, нашел: «Вся сталинистская система, ошибочно именуемая социализмом, оказалась нежизнеспособной и была отвергнута народами».

АРЕСТ. СУД. ТЮРЬМА

Доктора политических наук Гельмута Йозефа Михаэля Коля бундестаг избрал канцлером Федеративной Республики Германии 1 октября 1982 года. После того, как развалилась правившая коалиция социал-демократов и свободных демократов, и Гельмут Шмидт ушел в отставку.

Коль не принадлежал к числу тех, кому с юности пророчат великое будущее. Скорее его всю жизнь недооценивали. Многие политики были уверены, что Коль пришел к власти ненадолго. Они не сразу распознали упорство и характер Коля. Простоватые манеры канцлера, похожего на дубовый шкаф, обманчивы. Они мешали разглядеть стальную волю и умение выживать.

Гельмут Коль стал первым канцлером послевоенного поколения. В отличие от своих предшественников, он не служил в вермахте и не был в эмиграции, не голосовал за Гитлера и не выступал против нацизма. Ему было всего три года, когда Гитлер пришел к власти, и 15 лет, когда война закончилась. Колю принадлежат знаменитые слова – о «благе позднего рождения». Выступая в Иерусалиме, он сказал:

– Я не запятнал себя в период нацизма, ибо мне выпало благо позднего рождения.

Старший брат канцлера – Вильгельм Коль, служивший в десантных частях вермахта, погиб в 1944 году. А у Гельмута были трудное детство и юность. «Каждый из нас, – вспоминал позднее канцлер Коль, – должен был экономить буквально на всем, кое в чем себя ограничивать, а в чем-то себе и отказывать». Будущий глава правительства донашивал одежду за старшим братом, а его отец-чиновник ездил на службу на велосипеде и только в плохую погоду позволял себе потратиться на трамвай.

После войны Гельмут Коль работал на ферме – доил коров, кормил свиней, пахал. В то голодное время родители хотели, чтобы он стал крестьянином. Когда потом он учился в университете, подрабатывал каменотесом. Гельмут познакомился со своей будущей женой Ханнелоре сразу после войны, но поженились они только через 12 лет. Когда подруга спросила Ханнелоре, почему же она не выходит замуж за своего Гельмута, та откровенно ответила:

– Я выйду за него, как только он сможет купить мне стиральную машину.

В 16 лет Гельмут Коль уже занялся политикой, вступил в Христианско-демократический союз и быстро делал партийную и парламентскую карьеру. «Уже в 17 лет, – вспоминал он, – мне приходилось расклеивать предвыборные плакаты и вступать врукопашную с политическими противниками. Путь наверх я начал с самого низа. Даром мне ничего не давалось».

Коль был известен умением сколачивать крепкую команду, которая хранила верность своему лидеру. Он легко устанавливал дружеские, товарищеские отношения, но это не означало готовности потакать друзьям, делать им поблажки. Он всегда оставался в любой компании главным. И вел себя как хозяин, который вправе делать всё, что считает нужным. Когда Коль перебрался в Бонн, столицу ФРГ, чтобы возглавить блок оппозиционных партий, то оказался в трудном положении. Столичные жители с высокомерием приняли неотесанного, тщеславного и неуклюжего провинциала.

Он возглавил Христианско-демократический союз, когда партия не просто находилась в оппозиции, но и переживала худший период в своей истории. Колю пришлось пережить много унижений. Он сумел переломить настроения избирателей и принести своей партии победу на выборах.

Гельмуту Колю всегда помогали его физическая сила и внушительный рост. Его естественное преимущество заставляло партнеров и противников быть более сговорчивыми. Коль никого публично не ругал и не распекал. Если его что-то раздражало, лицо багровело, глаза становились злыми, он вставал, расправлял плечи, и это производило пугающее впечатление. Он вел себя уверенно и бескомпромиссно и не лез за словом в карман. Большинство политиков не спешат с ответом на сложные или неприятные вопросы, а Коль всегда отвечал стремительно. Это лишало его возможности подобрать благозвучную формулировку, что не раз ему вредило.

Коль не любил переписываться и предпочитал личные встречи, на худой конец телефонный разговор. Он знал, что способен убеждать своих собеседников и вообще производить на них благоприятное впечатление. Никто из немецких канцлеров не умел так быстро располагать к себе собеседника и устанавливать доверительные отношения, как это делал Гельмут Коль. И он расчетливо пользовался своим даром.

Первым из московских лидеров с ним познакомился генеральный секретарь Юрий Владимирович Андропов, к которому Коль приезжал в 1983 году. Он честно сказал Андропову, что выступает за единую Германию, поддерживает Соединенные Штаты и добьется размещения новых американских ракет в Западной Европе.

Андропову его речи не понравились, но Гельмут Коль произвел впечатление политика сильного и умного, с которым лучше ладить. Коль умудрился поначалу поссориться с Горбачевым, когда в марте 1985 года прилетел в Москву на похороны Константина Устиновича Черненко.

«Горбачев начал беседу с вопроса: „Куда дрейфует ФРГ?“ – вспоминал посол ФРГ в СССР Андреас Майер-Ландрут. – Он занял абсолютно негативную по отношению к нам позицию. Ни слова, ни намека о реформах, которые впоследствии изменили судьбу Восточной и Центральной Европы. Это впечатление и стало, наверное, решающим для интервью, которое Гельмут Коль дал американскому журналу „Ньюсуик“, где он иронизировал не только над женой Горбачева Раисой (по сообщениям прессы, она делала большие покупки в самых дорогих магазинах Лондона), но и над самим Горбачевым, причем так разошелся, что сравнил нового генсека с Геббельсом».

Гельмут Коль упрямо требовал объединения Германии в те времена, когда это казалось совершенно нереальным. В декабре 1988 года видный деятель социал-демократической партии Эгон Бар уверенно сказал:

– Попытка отрицать существование двух Германий ведет в никуда.

Западногерманские социал-демократы даже создали комиссию для выяснения общих идеологических основ социал-демократии и коммунизма. Об этом решении они вскоре очень пожалеют.

Объединение Германии возродило старые страхи, причиной которых были две мировые войны, начатые Германией в XX столетии. Немцам территория собственной страны казалась слишком маленькой. Соседям Германия неизменно представлялась слишком большой. И хотя западный мир неизменно поддерживал стремление немцев к единству, на самом деле некоторые соседние государства были довольны расколом Германии на две части – западную и восточную. Пока Германия была разделена, соседи чувствовали себя в большей безопасности.

Министр иностранных дел Геншер поинтересовался у президента Франции Франсуа Миттерана:

– Что думает Франция по поводу воссоединения?

– Это историческая необходимость, – ответил Миттеран, – и Франция на вашей стороне. Однако я спрошу вас, господин министр иностранных дел, намерены ли вы продолжать свой европейский курс?

Гельмут Коль сумел убедить в своей правоте мировых лидеров, и прежде всего советского президента Горбачева. И вошел в учебники истории как объединитель Германии. Это была, конечно же, историческая удача, невероятное везение, Божий промысел. Но надо сказать, что Коль не упустил своего шанса, поймал судьбу за хвост. Коль оставался главой правительства 16 лет, дольше любого другого канцлера. Европейский союз удостоил его звания почетного гражданина Европы – до него этой чести удостаивался только создатель Европейского союза Жан Моннэ…

Шестнадцатого августа 1990 года президент Горбачев и канцлер Коль вели переговоры в Железноводске. Советский Союз согласился на объединение Германии и обещал вывести войска, находившиеся там с 1945 года. Германия подтвердила, что признаёт послевоенные границы, и взяла на себя определенные финансовые обязательства в отношении СССР.

С 1 июля 1990 года действовал валютный союз – на территории ГДР вошла в обращение западногерманская марка.

– Валюта – это всегда больше, чем просто денежный знак или средство оплаты, – высокопарно сказал канцлер Гельмут Коль. – Она была и есть часть культурной идентичности и показатель политической и социальной стабильности.

Тридцать первого августа две Германии подписали договор «О строительстве германского единства». 12 сентября в Москве страны-победительницы подписали с представителями ФРГ и ГДР договор об окончательном урегулировании в отношении Германии. 3 октября восточные земли вошли в состав ФРГ. Германская Демократическая Республика прекратила существование. Прошло 323 дня после падения Берлинской стены. Это был настоящий праздник. У стен Рейхстага устроили невероятный фейерверк. Президент теперь уже единой Германии Рихард фон Вайцзеккер в своей речи в ту ночь обещал:

– Мы, немцы, сознаём свою ответственность и будем служить делу мира в объединенной Европе.

А Габриэле Гаст продолжала работать на восточногерманскую разведку. Ради Карличка. Ее любовь к нему стала более ровной, спокойной, но не менее сильной. Габриэле иногда думала о том, что невозможно совершенно освободиться от ревности, от страха потерять мужчину, остаться одной. Ей снилось, что ее бросают, оставляют, что Карличек уходит от нее к другой женщине. В глазах женщины мужчина даже в ревности свободнее. У мужчины всегда есть выбор. Всегда решает мужчина.

Но мысль о том, что у Карличка может быть другая женщина, казалась ей невероятной. Другое тяготило и мучило ее. На улице она невольно обращала внимание на супружеские пары, которые рука об руку шли домой. Этого обычного счастья она была лишена.

В конце 1989 года Габриэле впервые по-настоящему испугалась. Штаб-квартира западногерманской разведки была завалена материалами, из которых следовало, что Восточная Германия рушится. Объединение двух Германий становилось возможным и реальным. Габриэле надеялась на то, что они с Карличком наконец смогут соединиться. Но в то же время она боялась, что теперь всё может выйти наружу. Что же с ней будет, если в Бонне узнают, что она 20 лет работала на восточно-германскую разведку?

Ее коллеги только и обсуждали что события в ГДР. Габриэле не участвовала в оживленных дискуссиях. Для нее всё это было слишком серьезно. Сразу после конца рабочего дня она спешила домой, где ее ждал приемный сын. Ближе к ночи усаживалась на кухне и включала радиоприемник, настроенный на волну 90 метров.

Несколько месяцев после крушения Берлинской стены она тщетно ждала известий от Карличка. Радиостанция Главного разведывательного управления ГДР молчала. Наконец, в январе 1990 года она получила шифрованное приглашение наведаться в Австрию, в Инсбрук. Там ее ждал Карличек.

Встреча получилась грустной и безрадостной.

Она боялась разоблачения и просила уничтожить все документы, имеющие к ней отношение. Карличек еще верил, что брожение в ГДР можно обуздать: через какое-то время порядок восстановится и всё вернется на круги своя. Карличек проделал большой путь от автослесаря до офицера особого назначения и не хотел еще раз проделать этот путь в обратном направлении.

После штурма в Берлине здания Министерства государственной безопасности в январе 1990 года стало ясно, что это ведомство обречено. 23 февраля Рабочая группа по вопросам безопасности решила ликвидировать Главное управление разведки МГБ ГДР. 18 марта 1990 года на выборах в ГДР выиграли христианские демократы, сторонники объединения Германии.

Габриэле Гаст получила шифрованное послание: ее вновь приглашали присоединиться к своим друзьям в Австрии. На сей раз встречу назначили в Зальцбурге. В ресторане неподалеку от города она пообедала в обществе Карличка и его нового начальника – моложавого полковника. Это был прощальный обед. Между супом и десертом полковник официально поблагодарил Габриэле за многолетнюю самоотверженную работу на разведку ГДР. Понизив голос, он сказал, что ее труд никогда не будет забыт. Несмотря ни на что, ее деятельность не была напрасной: она работала на благо мира.

Служба Габриэле Гаст на восточногерманскую разведку закончилась.

Красивые слова не интересовали Габриэле. Она хотела услышать, что сделано ради ее безопасности. Полковник уверил ее, что беспокоиться не о чем.

– Все дела, где упоминалась полученная от вас информация, все доказательства сотрудничества – пленки, фотографии, короче, все материалы – уничтожены. Я в этом лично убедился, – твердо сказал он. – Вы можете спокойно служить в Пуллахе до самой пенсии, как будто бы ничего и не было. Обещаю вам, никто и никогда ничего не узнает. Все, что вы должны сделать, это прервать все контакты с сотрудниками МГБ ГДР.

Габриэле не собиралась это делать. Она считала, что в это смутное время они с Карличком больше чем когда бы то ни было нужны друг другу. После обеда полковник дал им возможность поговорить наедине. Прощаясь, Габриэле и Карличек решили, что встретятся в мае. Опять же в Инсбруке, чтобы окончательно решить, как им жить дальше.

В мае Карличек уже ни о чем не спрашивал Габриэле. Его больше не интересовали ни секретная информация, ни служебные документы западногерманской разведки. Он остался без работы. ГДР гибла, и 85 тысяч сотрудников Министерства государственной безопасности ощутили это первыми. Целыми днями Габриэле и Карличек гуляли по романтическому австрийскому городу среди цветущих деревьев, не подозревая о том, что в следующий раз они увидятся в тюрьме.

Многие сослуживцы Карличка уже пошли на поклон к своим недавним врагам в Западной Германии, наперебой предлагая свои услуги. В конце августа 1990 года в штаб-квартире западногерманской разведки появился бывший капитан госбезопасности Карл Кристоф Рейсснер. Он работал в информационно-аналитическом отделе Главного разведывательного управления МГБ и имел дело, в том числе, с информацией, поступавшей от агента Гизела.

Капитан Рейсснер был сыном секретаря окружкома партии из Лейпцига. После окончания разведывательной школы его определили в оперативный отдел. Ему предстояла работа в Лондоне под посольским прикрытием. Для начала его послали на стажировку в Англию, но кончилась она для него плохо. Он растратил деньги, которые получил в резидентуре для вербовки потенциального агента.

Резидент тут же вернул его в Берлин. В таких случаях генерал Вольф немедленно расставался с сотрудниками. Но в данном случае сработали отцовские партийные связи. Вольфу пришлось оставить Рейсснера в центральном аппарате. Из оперативного отдела его перевели в информационно-аналитический, где служили ветераны и провалившиеся агенты. Надежда поехать на работу за границу испарилась. Рейсснер пробыл в Англии всего два месяца, но вспоминал о ней годами. Теперь ему представилась возможность отомстить Вольфу.

В отличие от других перебежчиков, набивавших себе цену, капитан действительно располагал информацией, которая произвела впечатление на западных немцев. Он рассказал о таинственном любимом агенте Вольфа – женщине, которая многие годы поставляла самую важную информацию из Федеральной разведывательной службы. Назвал ее псевдоним – Гизела. Настоящее имя он не знал, но дал достаточно точное описание: ей около сорока лет, она не замужем, защитила диссертацию и усыновила ребенка-инвалида.