Текст книги "Маркус Вольф"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Генеральный секретарь ЦК СЕПГ не стал развивать эту тему:

– Будем считать, что этого разговора не было.

Немецкие чекисты следили и за советским послом. Вячеслав Иванович Кочемасов рассказывал мне:

– Я знал, когда меня Мильке записывал, а когда перестал это делать. Вначале он следил за каждым моим шагом. Он в каждый конкретный момент знал, где я нахожусь. Еду в Вюнсдорф, в ставку нашей группы войск, – он точно знал, куда и к кому я еду, сколько там пробыл, когда вернулся в Берлин. Один раз он даже похвалился тем, что он всё знает обо мне. Поэтому я был с ним очень осторожен… У него были свои методы наружного наблюдения. Это сложнейшая система! Надо было поискать такую разведку и контрразведку, как в ГДР.

Летом 1988 года в Западном Берлине должны были состояться концерты кумиров тех лет – Майкла Джексона, ансамбля «Пинк флойд» и Брюса Спрингстина. МГБ ГДР озаботилось «тлетворным влиянием» западной музыки на неустойчивые элементы из числа восточногерманской молодежи. Восточный Берлин направил Западному Берлину жалобу: рядом с местом концерта находится больница, шум и вибрация могут привести к смерти тяжелобольных пациентов.

В ЦК СЕПГ даже обсуждался вопрос об организации альтернативного концерта, который отвлек бы восточных немцев от шоу Майкла Джексона. Например, выступление на стадионе олимпийской чемпионки по фигурному катанию Катарины Витт с участием канадского музыканта Брайана Адамса. Но не собрались с силами.

Шестнадцатого июня 1988 года ансамбль «Пинк флойд» специально для Восточного Берлина исполнил песню «Стена». Концерт Майкла Джексона состоялся 19 июня.

Накануне приезда певца в Западный Берлин в Министерстве госбезопасности ГДР завели на него дело. Агенты, следившие за ним, докладывали в отчете: Джексона повезли осмотреть одну из главных достопримечательностей – контрольно-пропускной пункт «Чарли», место перехода из западной зоны в восточную. Певец и его сопровождающие прибыли на трех машинах. Джексона «повсюду сопровождала женщина, примерно 25 лет, рост 165 сантиметров, сложение худощавое».

Майкл Джексон пел перед Рейхстагом. А в восточной части Берлина произошли столкновения поклонников его таланта с народной полицией. Послушать американского певца собрались тысячи молодых людей. Они пытались подобраться поближе к стене, чтобы послушать музыку. Но полиция их не подпускала. В толпе, разумеется, находились сотрудники МГБ в штатском. Кто-то из молодых закричал:

– Долой стену! Горбачев! Горбачев!

К нему присоединились другие юноши и девушки. Тут-то в дело и вступили чекисты. Они стали выдергивать из толпы самых эмоциональных молодых людей и тащить их в стоявшие на обочине полицейские автобусы. Арестовали 200 человек. Никому не приходило в голову, что молодых людей задерживают за восхваление нового советского вождя…

В 1988 году в ГДР для телевидения сняли фильм о Фридрихе Вольфе «Простите за то, что я человек». Идеологическому начальству не понравился эпизод, в котором шла речь о сталинских репрессиях. Маркуса Вольфа отчитали в парторганизации МГБ. Но он – даже будучи на пенсии – оставался на особом положении. Вольф обратился напрямую к генеральному секретарю.

Восемнадцатого января 1989 года Эрих Хонеккер принял Маркуса Вольфа в ЦК.

«Как всегда элегантно одетый, Хонеккер выглядел свежим и отдохнувшим, – записал потом Маркус Вольф. – Приветливый, с виду здоровый, излучающий несокрушимое хладнокровие и могучую самонадеянность. И через год фотографии в газетах: старый, сломленный человек, смертельно больной».

Эрих Хонеккер повторил, что высоко ценит Фридриха Вольфа, но его смущают нападки на Коминтерн в советской печати. Нельзя же так критиковать сталинское время. В 1930–1931 годах, когда он учился в Москве в Ленинской школе, не было культа…

– Это верно оценено в речи Горбачева, – заметил Вольф.

– В какой из речей? – пренебрежительно отозвался Хонеккер. – Он произносит их так много, что не упомнишь, в какой из них что сказано. – И добавил: – А мне после 1945 года никто о репрессиях не рассказывал.

– Кто жил в то время в Советском Союзе и утверждает, что ничего не знал, тот лжет, – возразил Вольф.

Хонеккер недовольно сказал:

– Когда-то должна прекратиться заваруха, которую они затеяли в Советском Союзе. Горбачев не умеет совладать с теми джиннами, которых сам выпустил из бутылки. Они перевернули все вверх дном, и из хаоса им не выбраться.

Визит Вольфа в ЦК возымел действие. Утром Маркусу Вольфу позвонила секретарь генсека Элли:

– Соединяю тебя с Эрихом.

Хонеккер разрешил показать фильм о Фридрихе Вольфе без купюр.

Но милости генсека распространялись не на всех. В эти решающие для ГДР месяцы атаке аппарата подверглись вполне здравомыслящие люди. В том числе заместитель министра культуры по книгоизданию Клаус Хёпке, искушенный как в литературных делах, так и в противодействии интригам номенклатуры.

«За Хёпке ходила слава смельчака, который единственный в комиссии ЦК СЕПГ по культуре ратовал за открытость и издание спорных произведений, – писал Вольф. – Он подвергался враждебным нападкам аппарата, ему не раз угрожала опасность вылететь из руководящего кресла».

В марте 1989 года Хёпке едва не выгнали с работы. На заседании ПЕН-клуба он протестовал против ареста в Чехословакии драматурга (и будущего президента страны) Вацлава Гавела. Клауса Хёпке быстро отправили в отпуск и хотели уволить. Но за него вступились известные писатели, благодарные заместителю министра за разумную издательскую политику.

«В нынешних условиях, – записал Вольф, – нелегко высказываться без того, чтобы не вступить в конфликт с самим собой или с теми, от кого зависит дальнейшая деятельность в этой стране».

Я хорошо помню Клауса Хёпке, потому что он дружил с моими родителями, бывал у нас дома, неизменно привозил из Берлина книжные новинки. Он произвел на меня впечатление тем, что выучил русский язык, когда ему уже было за сорок. Он часто приезжал в Москву по книгоиздательским делам и, услышав неизвестное ему русское слово, записывал его в маленькую книжечку и потом заучивал наизусть.

Выйдя в отставку, генерал-полковник Маркус Вольф взялся за перо. Отцовские гены дали о себе знать. Он написал несколько книг, и каждая становилась для читателей событием. Прежде всего он написал о брате и его друзьях (и о себе самом) – очень откровенно по тем временам. Она назвал книгу русским словом «Тройка». В нашей стране ее издали под названием «Трое из 30-х». Весной 1989 года «Тройка» вышла и в ГДР, и в ФРГ.

Западногерманские критики отмечали: ГДР потеряла главу шпионского ведомства, зато приобрела замечательного литератора. А вот в самой Восточной Германии книга была сочтена «политической дерзостью».

Маркус Вольф задавался вопросом, который идеологическому начальству казался крамольным: «Что же было упущено или сделано неверно нами, нашим поколением, и поколением наших отцов, несмотря на искреннее желание осуществить добрые и благородные идеалы нашего мировоззрения в тех странах, где многие люди, подобно нам, верили в приход социализма… В прежней системе я занимал высокий пост, мне надо самому спросить свою совесть: какая доля моей вины связана с тем, что я сознательно закрывал глаза на происходящее? Неужели мы прожили жизнь напрасно?»

Автору позвонил секретарь ЦК Эгон Кренц. Поблагодарил за присланную ему книгу. Многозначительно произнес:

– Оставайся таким, каким тебя помнят товарищи.

«Что он имеет в виду? – задумался Вольф. – Рекомендует проявлять сдержанность, дабы не создавать трудностей для партийного руководства?» Вольф понимал, что в глазах начальства и аппарата становится отщепенцем – диссидентом.

«Многие вопросы, – писал он, – в последние годы я воспринимал более обостренно: как жить в атмосфере разлада между личными убеждениями и официальными декларациями? Как совладать с этическим и моральным шоком сталинизма?»

Старые сослуживцы предупредили Вольфа, что по указанию министра в его квартире установлены подслушивающие устройства.

Двадцать шестого апреля его пригласил к себе Мильке. Разговор продолжался полтора часа. Министр просил своего бывшего заместителя не давать интервью и не вступать в конфликт с партийным руководством. Потом Мильке еще раз позвонил Вольфу. В его голосе звучала укоризна: ну зачем тебе встречаться с американским послом?

Двенадцатого мая Маркус Вольф вновь побывал у Эриха Мильке. Пожаловался министру: его приглашали в воинские части, но Главное политическое управление армии наложило запрет:

– Вольфу нечего делать в армии.

У министра национальной обороны ГДР Хайнца Кесслера за плечами было всего восемь классов образования. В июле 1941 года в районе Бобруйска солдат вермахта Кесслер перебежал в расположение Красной армии. В Советском Союзе он учился в антифашистской школе в подмосковном Красногорске, работал на радиостанции «Свободная Германия». В 1945 году Маркус Вольф и Хайнц Кесслер вместе прилетели в Берлин на советском военном самолете. Кесслер сделал карьеру в Центральном совете Союза свободной немецкой молодежи – под руководством Хонеккера.

Генерал Кесслер спросил Хонеккера, можно ли пригласить Вольфа на чтение «Тройки»? Тот не возражал:

– Он написал хорошую книгу.

Генеральный секретарь ЦК даже высказался за ее переиздание, но выяснилось, что его желания недостаточно: нет валюты на покупку бумаги. Вольф написал письмо Хонеккеру, попросил снять запрет на интервью с ним в прессе ГДР и разрешить давать интервью западным журналистам.

Восьмого июля Вольфу позвонил Эрих Мильке. По-дружески поделился секретной информацией: Хонеккер из-за почечной колики вынужден был срочно уехать из Бухареста, где шло заседание Политического консультативного комитета стран Варшавского договора. Сказал, что уходит в отпуск. Посоветовал:

– Поезжай и ты на каникулы и не делай никаких глупостей! Желаю тебе хорошего отдыха. После отпуска поговорим обо всём.

Двенадцатого июля Вольфу позвонили из советского посольства, порадовали. Секретарь ЦК КПСС по международным делам Валентин Михайлович Фалин распорядился принять его в Москве как гостя ЦК и поселить в партийной гостинице «Октябрьская» на улице Димитрова (ныне «Президент-отель»).

Семнадцатого июля Вольф прилетел в Москву. Поговорить с ним пришли его бывшие партнеры из внешней разведки. Они задавали вопросы, которых Вольф не ожидал: они считали, что уже реализуется западногерманская концепция объединения. Фалина интересовало, как в ГДР отнесутся к выводу советских войск. Всё это поразило Вольфа.

Когда он вернулся в Берлин, ему позвонил Эгон Кренц. Тон беседы был самым сердечным:

– Мой дорогой Миша…

В отсутствие Хонеккера Кренц исполнял обязанности генсека. Сказал, что у него много дел, но хотел бы вместе пообедать. 3 августа они беседовали два с половиной часа. Вольф говорил, что следует сделать, чтобы изменить ситуацию в стране. Эгон Кренц внимательно его слушал. Дал понять, что думает так же, но если он с этим выступит, ему конец.

КАК РУХНУЛА СТЕНА

Маркус Вольф откровенно беседовал с Эгоном Кренцем, потому что лучше многих высших чиновников сознавал, что происходит в стране. А летом 1989 года граждане ГДР искали любые возможности перебраться в ФРГ, конституция которой автоматически предоставляла им гражданство. Внезапно дорога открылась – через Венгрию. Она еще оставалась социалистической, и восточные немцы могли туда поехать. Но в Будапеште к власти пришли новые люди. Они желали полностью переменить политику страны. И прежде всего снести железный занавес, отделявший страну от внешнего мира.

Власти Венгрии приступили к демонтажу заграждений на границе с Австрией. 27 августа 1989 года министры иностранных дел Австрии и Венгрии Алоиз Мокк и Дьюла Хорн совершили символический акт – перерезали колючую проволоку на границе между двумя странами. 10 сентября границу открыли полностью. Ночью несколько сотен человек просто ушли в Австрию. Венгерские пограничники им не мешали. За три дня 15 тысяч восточных немцев пересекли границу!

Официальная печать ГДР цитировала высокомерное высказывание Эриха Хонеккера:

– Социализм на его родной земле не остановят ни олухи, ни ослы.

Но встревоженный Эгон Кренц поделился с советским послом Кочемасовым:

– У нас серьезные события. Угроза дестабилизации. Обстановка ухудшается с каждым днем.

Восточные немцы устремились не только в Будапешт, а и в Варшаву и Прагу, надеясь через эти страны добраться до Федеративной Республики. В Прагу приезжали на машинах целыми семьями и шли в посольство ФРГ. По всей Праге стояли брошенные «трабанты» и «вартбурги». В сентябре на территории западногерманского посольства скопилось почти пять тысяч восточных немцев. Возникла чрезвычайная ситуация. Территория посольства не позволяла устроить сколько-нибудь приличный лагерь для беженцев. В парке разбили палатки и установили переносные туалеты.

Двадцать седьмого сентября на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, куда съезжаются главы дипломатических ведомств всех стран, министр иностранных дел ФРГ Ханс Дитрих Геншер обратился к восточногерманскому коллеге Оскару Фишеру:

– Дайте им разрешение уехать.

Оскар Фишер обещал передать его информацию в Восточный Берлин. Геншер объяснил, что ждать невозможно: скопившиеся в посольствах ФРГ люди, в первую очередь дети, находятся в ужасающих условиях. Но министр Фишер не был фигурой первого ряда в восточногерманской иерархии, всё, что он мог, – доложить в политбюро.

Тогда Геншер обратился к советскому министру иностранных дел Эдуарду Амвросиевичу Шеварднадзе. Это подействовало. 30 сентября постоянный представитель ГДР в ФРГ Хорст Нойбауэр сказал Геншеру и министру внутренних дел ФРГ Рудольфу Зайтерсу, что дано разрешение вывозить людей на поездах через территорию ГДР. Это была последняя попытка Восточного Берлина сохранить лицо – сделать вид, будто они уезжают с санкции правительства ГДР. Договорились, что каждый поезд будут сопровождать два представителя ФРГ.

Вечером 1 октября министр Геншер обратился к беженцам, скопившимся в здании посольства ФРГ в Праге:

– Дорогие соотечественники! Мы прибыли к вам, чтобы сообщить, что сегодня вы сможете уехать в Федеративную Республику!

Первый поезд ушел через два часа, шесть тысяч беженцев через Дрезден проследовали в ФРГ. На территории ГДР поезда забрасывали цветами. В Дрездене на глазах стянутых к вокзалу сотрудников окружного управления Министерства госбезопасности толпы людей пытались прорваться к поезду, чтобы сесть в него. Стало ясно, что режим разваливается… Через полтора месяца, 9 ноября 1989 года, Берлинская стена рухнет. Без колючей проволоки ГДР существовать не могла.

События развивались быстро и драматично. 1 сентября западногерманская газета «Бильд» написала, что существуют семь кандидатов на пост генерального секретаря ЦК СЕПГ вместо Эриха Хонеккера. Среди них газета назвала имя Маркуса Вольфа. Особенно внимательно эту статью читали в Восточном Берлине.

Пятого сентября преемник Вольфа в разведке предостерег его от публичных выступлений:

– Пожалуйста, не совершай харакири.

«Страна, населенная хорошими, неравнодушными людьми, без руля и ветрил устремляется к фатальной катастрофе, – записал свои впечатления от происходящего Маркус Вольф. – Катастрофа видна невооруженным глазом, мы чуть ли не беспомощно взираем на нее».

Четвертого сентября, в понедельник, в Лейпциге после проповеди в лютеранской церкви Святого Николая больше тысячи человек вышли на улицу. Они устроили демонстрацию – невиданное в ГДР дело. Они требовали гражданских свобод и открытия границ. На плакатах было написано: «Мы – народ!», «За свободную страну, в которой живут свободные люди!» Больше сотни демонстрантов арестовали. Но людей это не напугало. 11 сентября сформировалась первая со времен создания ГДР оппозиционная группа «Новый форум». Оппозиция объединялась вокруг церквей.

А в Москве нового председателя КГБ Владимира Александровича Крючкова избрали в политбюро. Маркус Вольф тесно сотрудничал с ним с тех пор, как Владимир Александрович стал начальником разведки. Маркус Вольф считал назначение Крючкова председателем КГБ СССР логичным, но не очень мудрым. Крючкову не хватало не столько профессионального опыта, сколько глубины понимания происходящего в мире. Да и по натуре он не был лидером, считал Вольф. В роли доверенного помощника Андропова Крючков был на месте. А без указаний своего наставника грамотный и работящий «номер два» терялся.

Четвертого октября Вольф записал в дневнике: «Со всех сторон звучат вопросы, которые продиктованы разными чувствами – от растерянности, отчаяния до возмущения».

Шестого октября генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев прилетел в Берлин – на празднование 30-летней годовщины образования Германской Демократической Республики. Предстоящее общение с Эрихом Хонеккером его не радовало.

«Ему очень не хочется, – записал в дневнике помощник генерального секретаря ЦК КПСС Анатолий Черняев. – Два раза звонил: вылизал, мол, свое выступление там до буквы, в микроскоп будут смотреть. В поддержку Хонеккера не скажу ни слова».

В какой степени в Москве понимали развитие событий в ГДР?

Коллега Вольфа – начальник Первого главного управления КГБ СССР генерал-лейтенант Леонид Владимирович Шебаршин в 1989 году дважды побывал в ГДР. Весной приезжал по делу, осенью отдыхал на вилле в горах Тюрингии.

– Приближающийся крах режима, – вспоминал генерал Шебаршин, – можно было видеть невооруженным взглядом; его видели все, кроме тех, кто должен был погибнуть под обломками социалистического строя, – руководителей СЕПГ.

Начальник советской разведки поразился слепоте хозяев Восточной Германии:

– Старики, руководившие ГДР, не знали, что на самом деле происходит в мире.

С московским гостем доверительно беседовал министр государственной безопасности ГДР. «Мильке, – вспоминал Шебаршин, – оказался очень небольшого роста, чрезвычайно энергичным человеком, привыкшим к беспрекословному послушанию. Он говорил один, перемежая немецкий русскими фразами».

Мильке внушал Шебаршину:

– То, что происходит в вашей стране, только ваше дело. Но без советской помощи ГДР придет конец. Если в СССР рухнет социалистический строй, то рухнет и ГДР. Нас всех и наших детей повесят. Не пощадят никого.

Руководитель советской политической разведки понял, что дело плохо: «Мильке не беспокоило положение дел в его стране, его волновала массивная пропаганда из ФРГ и развитие событий у нас… Мильке был не тот человек, чтобы принимать чьи-то советы или уважать чужое мнение. Он был по-стариковски упрям, он всегда стремился к власти и был полон невероятной энергии».

Седьмого октября по случаю 30-летия ГДР состоялся праздничный прием в берлинском Дворце Республики. Вольфа тоже пригласили. Но особо важные гости развлекались в отдельном зале. Вольф попросил заведующего протокольным отделом дать ему возможность переговорить с советскими гостями. К нему вышел Валентин Михайлович Фалин. Вольф предупредил его:

– Давление в котле достигло критической отметки.

Пока высокие партийные чиновники поздравляли друга с бокалами в руках, в городе шла демонстрация, ее разогнали, было много раненых. Горбачев произнес фразу, которую в Восточной Германии, где ловили каждое его слово, истолковали как предупреждение:

– Важно вовремя улавливать потребности и настроения людей. Того, кто опаздывает в политике, жизнь сурово наказывает.

Вечером в Восточном Берлине устроили факельное шествие. Эрих Хонеккер, довольный, наблюдал, как шли колонны, сформированные Союзом свободной немецкой молодежи. Пока не услышал, что́ скандируют его воспитанники. Молодые немцы, проходя мимо трибун, кричали:

– Перестройка! Горбачев! Помоги!

Эгон Кренц сказал советским товарищам, что он всё-таки решился предложить политбюро обсудить ситуацию в стране. Кренц признавался потом, что не знал, в каком качестве покинет заседание – победителем или врагом партии.

Престарелый Эрих Хонеккер утратил представление о том, что происходит. Сказал Эгону Кренцу:

– Успокойся. Мы и более тяжелые времена переживали.

И группа членов политбюро сговорилась убрать генсека, как в свое время сам Хонеккер избавился от своего предшественника Вальтера Ульбрихта. Казалось, история повторяется. Против Хонеккера ополчился его любимый воспитанник – второй секретарь ЦК Эгон Кренц, тоже в прошлом руководитель Союза свободной немецкой молодежи.

Разница состояла в том, что попытка либерализации режима осенью 1989 года привела к исчезновению социалистического государства с политической карты мира.

Девятого октября в Лейпциге уже 70 тысяч человек вышли на демонстрацию. Демонстрации проходили каждый понедельник. Полицейские и переодетые в штатское сотрудники окружного управления госбезопасности отбирали у демонстрантов плакаты с неприятными лозунгами, хватали молодежных вожаков. Толпа кричала:

– МГБ – долой!

Поздно вечером Эгон Кренц связался с советским послом:

– Хонеккер поручил мне вместе с министром госбезопасности и министром обороны продумать, что предпринять.

– Нельзя допустить кровопролития, – предостерег его Вячеслав Кочемасов. – Я позвоню главкому нашей группы войск. Все наши части уйдут в казармы. Учения, стрельбы и полеты авиации будут прекращены.

Понедельничные демонстрации стали традицией не только в Лейпциге, но и в других городах. Четыре недели подряд в стране шли демонстрации. 11 октября от советского посла в Москву поступила срочная шифровка. Эгон Кренц сообщил послу, что намерен на политбюро принципиально поставить вопрос о переменах в стране, хотя Хонеккер его предупредил:

– Выступишь против линии партии – превратишься в моего врага!

«Раздробление государственной власти и демонтаж цементировавшей ее партии, – мрачно констатировал Маркус Вольф, – происходили быстрее, чем того ожидали худшие их враги».

Вольф выступил за решительную демократизацию всей жизни ГДР. Его слова стали сенсацией:

– Я ушел в отставку, потому что не мог дольше наблюдать происходившее вокруг меня.

Он жестко критиковал Хонеккера и Мильке. Журналисты интересовались: как же он сам 33 года продержался на посту руководителя разведки?

– Я был полностью автономен и не имел ничего общего с другими службами… В годы холодной войны я вел борьбу с западногерманской разведкой, воссозданной с помощью американцев из числа старых нацистов.

Он запоздало извинился за историю со своим агентом Гюнтером Гийомом, из-за которого ушел в отставку канцлер ФРГ Вилли Брандт:

– Это была политическая ошибка, нанесшая ущерб прежде всего самой ГДР, поскольку была похоронена возможность реального улучшения отношений с ФРГ.

Вольф разослал руководителям страны свою записку с предложениями относительно реконструкции политической системы. Недовольный Эрих Мильке позвонил ему 12 октября:

– Ты что, хочешь отличиться? Всё уже прояснилось. Подожди, больше никому интервью не давай.

Теперь уже Вольф держался уверенно с бывшим министром:

– Сохранить доверие к партии можно только путем открытой дискуссии. Вам надо было раньше открыть рты. Два года назад я тебе говорил, что произойдет, если ничего не изменится. Так и случилось.

Шестнадцатого октября в демонстрации в Лейпциге участвовали 120 тысяч человек. МГБ и полиция свирепствовали. Но демонстрации стали повседневностью. Протестантские и католические храмы превратились в центры сопротивления.

Семнадцатого октября закончилась эра Эриха Хонеккера, длившаяся 18 лет. Маркуса Вольфа проинформировали почти сразу о том, как это происходило. В те дни он казался одним из самых вероятных кандидатов на высшие посты в стране, поэтому многие аппаратчики вели себя с ним крайне предупредительно и делились служебными секретами.

В тот день Эрих Хонеккер, которому недавно сделали операцию на желчном пузыре, как обычно, открыл заседание политбюро. И тут его старый соперник глава правительства Вилли Штоф взял слово и предложил обсудить вопрос об освобождении Хонеккера от обязанностей генерального секретаря:

– Вношу предложение. Первым пунктом повестки дня рассмотреть вопрос о смене генерального секретаря. Эрих, так дальше не пойдет. Тебе надо уходить.

Штоф был старше всех, его мнение имело определяющее значение. Хонеккер автоматически произнес:

– Хорошо, товарищи, давайте обсуждать.

И никто не вступился за Хонеккера! Генсек убедился, что в политбюро у него не осталось ни одного союзника. Все как один высказались за отставку Хонеккера. Даже его друг и соратник секретарь ЦК Гюнтер Миттаг выдавил из себя:

– Решение давно назрело.

Миттага за глаза называли «злым духом». Он много лет ведал экономическими делами. В Москве с конца 1970-х настоятельно рекомендовали Хонеккеру расстаться с Миттагом. Но Хонеккер ему полностью доверял, хотел сделать председателем Совета министров, но не решился отправить на пенсию Вилли Штофа, столь ценимого советским руководством. Фактически Миттаг стал вторым человеком в ГДР. Он страдал диабетом в тяжелой форме. Его положили в больницу, ампутировали ногу, ему предстояла вторая ампутация. Но он руководил экономикой из больницы: ни одна бумага не поступала к Хонеккеру без его визы. Миттаг приехал на заседание политбюро, не предполагая, что в последний раз.

Поставили вопрос на голосование. Все высказались «за». И сам Эрих Хонеккер дисциплинированно проголосовал против самого себя. Штоф предложил сразу же сменить и двоих секретарей ЦК, отвечавших за ключевые направления – экономику и пропаганду. Товарищи без сожаления расстались с секретарем ЦК по экономике Гюнтером Миттагом и секретарем ЦК по средствам массовой информации Йоахимом Херманом.

Вилли Штоф рекомендовал избрать новым руководителем партии Эгона Кренца. На следующий день срочно собрали членов ЦК. На пленуме против решения об отставке Хонеккера проголосовала только Ханна Вольф, которая долгие годы была ректором Высшей партийной школы. Лишилась своих постов и Маргот Хонеккер. 18 октября по радио сообщили: «Эрих Хонеккер ушел в отставку».

Вольф подвел итог его правлению: «Хонеккер верил, что принес людям растущее благосостояние, он питал иллюзии, будто подавляющее большинство его ценит и уважает».

На постах генерального секретаря ЦК СЕПГ и председателя Государственного совета ГДР Хонеккера сменил Эгон Кренц. Он и не предполагал, что в этой роли ему уготован очень короткий срок. 27 октября вечером новый генсек позвонил Вольфу. Кренц говорил дружески:

– Ты, наверное, заметил, что я дословно использовал из твоей записки целые пассажи. Из нашего разговора ты же почувствовал, что я думаю.

События развивались стремительно. Вольф ощущал себя в центре водоворота. Его прочили в министры госбезопасности. 1 ноября Вольф записал в дневнике: «Телефон уже не замолкает: Мильке как подменили, его отставка неизбежна. Я очень откровенно высказываю ему свое мнение о необходимости дальнейших замен в партийном руководстве».

Четвертого ноября в центре Восточного Берлина, на Александерплац, прошел многомиллионый митинг, изменивший атмосферу в стране. Такого еще не было. Люди требовали свободы слова и свободы собраний. «Демонстрацию 4 ноября 1989 года невозможно описать, – отметил Вольф. – Этот день, суббота, стал ошеломляющим, незабываемым событием для всех, кто был на Александерплац».

Но этот митинг стал неприятным открытием для самого Вольфа: оказывается, его не все любят. Он тоже поднялся на трибуну. Но толпа его освистала, когда он сказал, что не следует всех сотрудников госбезопасности превращать в общенациональных козлов отпущения. Вольф слышал не только свист, но и крики: «Прекратить!» – и даже: «Повесить!» Вот такой встречи он никак не ожидал. Он вдруг осознал, что его воспринимают не как свободомыслящего интеллектуала, а как одного из руководителей МГБ, ведомства, которое ненавидят и презирают.

«Когда я сошел с грузовика, то не смог выдавить из себя ни фразы перед многочисленными телекамерами и микрофонами, – вспоминал Вольф. – Настолько было сухо во рту. Криста Вольф вдруг обняла меня».

В начале ноября 1989 года, когда в Восточной Германии начались первые демонстрации против режима, я разговаривал со знаменитой писательницей из ГДР Кристой Вольф. Ее книги охотно переводили в нашей стране. Она приехала в Москву и заехала домой к моим родителям. Ее дочь участвовала в одной из демонстраций протеста, даже попала в полицию. Уже было ясно, что ГДР на пороге больших потрясений. Я спросил у Кристы Вольф:

– Что теперь будет? Вы объединитесь с Западной Германией?

Она искренне возмутилась:

– Это вы в Москве только об этом и думаете. ГДР – это наше государство. Мы его сами создали и не откажемся от него.

Криста Вольф вступила в Социалистическую единую партию Германии в 1949 году, но по взглядам не была коммунисткой. Она была патриотом ГДР. Криста, как и глава Союза писателей и бывший солдат вермахта Герман Кант, попавший в русский плен, другие интеллектуалы, видя недостатки социалистической ГДР, верили в возможность развития страны и превращения в действительно гуманное общество. Они ценили Восточную Германию как государство, где немцы освободились от фашизма, от нетерпимости, от яда национального социализма.

Многие тогда полагали, что начинается новый этап истории ГДР. 6 ноября в советском посольстве в Берлине устроили традиционный прием по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Эгон Кренц похвалил Маркуса Вольфа за защиту идеалов социализма:

– У тебя хорошо получилось.

Вольф посоветовал ему:

– Сделай еще лучше.

Седьмого ноября своему бывшему подчиненному позвонил Эрих Мильке:

– Ты что, опять собираешься выступать?

Но в тот же день, 7 ноября, правительство ГДР во главе с Вилли Штофом ушло в отставку. 8 ноября подали в отставку все члены политбюро. В новый состав высшего партийного руководства вошел Ханс Модров, с которым было связано много надежд.

1989-й казался годом чудес – особенно когда рухнула Берлинская стена. Еще 12 января 1987 года президент США Рональд Рейган, стоя у Бранденбургских ворот, из Западного Берлина обратился к советскому лидеру:

– Господин генеральный секретарь Горбачев, если вы хотите мира, если вы желаете процветания вашей стране и Восточной Европе, приезжайте сюда, к этим воротам, господин Горбачев, и откройте эти ворота. Господин Горбачев, снесите эту стену!

Берлинскую стену в ноябре 1989 года снесли сами берлинцы, когда увидели, что ни Горбачев, ни руководство ГДР не решатся остановить их силой.

Граждане ГДР требовали права свободно ездить в Западную Германию. Новое руководство подготовило и опубликовало 6 ноября робкий проект закона о свободе передвижения. У руководителей Восточной Германии не оставалось иного выхода. Ситуация приперла власти к стенке. На Эгона Кренца давило руководство братских соцстран, через которые граждане ГДР бежали на Запад. Эгон Кренц звонил советскому послу, советовался: