Текст книги "Брежнев"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Так был ли комсомольский заговор?

Руководящими кадрами Леонид Ильич занимался сам.

«Сильной стороной Брежнева был особый интерес к кадрам, – писал Андрей Андреевич Громыко. – Иногда его беседы с членами ЦК и другими ответственными работниками сводились к теме о том, кто чем занимается, какие у кого с кем отношения, – все это с целью выяснения у собеседника, не строит ли кто-нибудь против него лично каких-либо козней...

Он и Хрущев в кадровых вопросах были в известном смысле антиподами. Хрущев считал необходимым постоянно переставлять людей с одного места на другое, часто создавая тем самым хаотическое положение на отдельных участках работы. Брежнев, наоборот, даже тех работников, которых в интересах дела, в интересах страны нужно было бы освободить и заменить новыми, оставлял на своих постах».

Расстановка сил в президиуме ЦК поначалу не была ясна. Помимо тройки – Брежнев-Косыгин-Подгорный – сильные позиции были у секретаря ЦК Александра Николаевича Шелепина, которого многие прочили в руководители партии.

– Я пришел на работу в ЦК в 1966 году, – рассказывал Наиль Бариевич Биккенин, который со временем стал главным редактором журнала «Коммунист». – Тогда еще окончательно не было определено, кто же станет лидером – Брежнев или Шелепин. Это я сразу почувствовал: любой первый секретарь обкома, приходивший к Шелепину, обязательно шел и к Брежневу. И наоборот.

Александр Шелепин был на двенадцать лет моложе Брежнева и значительно образованнее. Городской мальчик, он, закончив школу в Воронеже, поехал в Москву и поступил в знаменитый Институт истории, философии и литературы имени Н. Г. Чернышевского (ИФЛИ), кузницу гуманитарных кадров. Здесь Шелепина сразу избрали секретарем комитета комсомола.

Карьера Шелепина началась 2 октября 1940 года. Как раз в этот день вышел указ о том, что высшее образование становится платным, стипендии будут платить только отличникам. А Шелепин ушел добровольцем на финскую войну. Когда вернулся в институт, у него, естественно, были «хвосты», и по новому закону стипендия ему не полагалась.

Он сидел в институтском комитете комсомола, думал, что делать. Тут приехал Николай Красавченко, секретарь Московского горкома комсомола, и решил судьбу Шелепина. Он сказал:

– А для тебя, Шурик, у меня есть работа. Пойдешь к нам в горком?

Шелепин начинал инструктором, потом заведовал отделом, стал секретарем горкома комсомола по военной работе. В 1942 году его наградили орденом Красной Звезды, на следующий год перевели в ЦК комсомола: секретарем, вторым секретарем.

За год до смерти Сталин сделал Шелепина первым секретарем ЦК комсомола. Предварительно вождь вызвал Шелепина к себе на дачу. Это была их единственная встреча. Сталин усадил Шелепина, а сам шагал по кабинету и задавал вопросы. Время от времени подходил к Шелепину, нагибался и заглядывал ему в глаза. Смотрел внимательно...

Александр Николаевич потом признался своему лучшему другу Валерию Харазову, что ему было страшно...

Шелепин принадлежал к той группе партийных руководителей, которые летом 1957 года не дали старой гвардии – Молотову, Булганину, Маленкову и Кагановичу – снять Хрущева. Шелепин активнее, решительнее, напористее других поддержал Никиту Сергеевича.

Разгневанный маршал Ворошилов кричал на Шелепина:

– Это тебе, мальчишке, мы должны давать объяснения? Научись сначала носить длинные штаны!

Зато Хрущев оценил молодого соратника по достоинству. Через полгода, в апреле 1958 года, Шелепин возглавил отдел партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам, но проработал в аппарате всего несколько месяцев. 25 декабря 1958 года в сорок лет он стал председателем КГБ.

На первом пленуме после XX11 съезда, 31 октября 1961 года, Шелепин был избран секретарем ЦК. Через две недели после ухода Александра Николаевича с поста председателя КГБ на освободившееся место был назначен его друг Владимир Ефимович Семичастный.

Через год Шелепин получил еще два поста.

20 сентября 1962 года Хрущев на президиуме ЦК долго говорил о структуре управления промышленностью и сельским хозяйством. И вдруг сменил тему:

– Мы считаем необходимым сейчас перестроить работу госконтроля. Госконтроль, который сейчас существует, малодейственный. Надо, чтобы наши контрольные органы были партийно-государственными, потому что сейчас без партии контроль трудно установить. Возглавлять его должен член Центрального комитета, а может быть и секретарь ЦК с тем, чтобы придать этому значение. Я думаю, что тогда, может быть, не всех воров лишили бы возможности воровать, но, во всяком случае, усложнили бы их воровскую жизнь.

В ноябре 1962 года пленум ЦК по предложению Хрущева принял решение об образовании Комитета партийно-государственного контроля. Создавался орган с огромными, почти неограниченными полномочиями, который получил право контролировать и партийные органы, и правительство, и вооруженные силы, и даже КГБ.

Ведомство партийно-государственного контроля превратилось в разветвленную структуру, параллельную партийному аппарату. Руководитель областного Комитета партгосконтроля автоматически избирался секретарем обкома и заместителем председателя облисполкома. Тем самым контролеры фактически становились независимыми от местных органов.

Комитет получил право проводить расследования, налагать взыскания на провинившихся и передавать дела в прокуратуру и суд. Говорят, что этому пытались помешать Косыгин и Микоян, понимая, что создание нового комитета существенно ослабляет власть Совета министров.

Председателем комитета Хрущев назначил Шелепина. А заодно сделал его и заместителем главы правительства:

– Ему надо будет иметь дело с министрами, с государственными органами и надо, чтобы он имел необходимые полномочия.

Шелепин стал одним из самых влиятельных в стране людей. Историки даже делают вывод, что реальная власть в стране постепенно переходила от Хрущева к Шелепину.

На создание Комитета партгосконтроля были организованы всенародные отклики. Целая группа писателей отправила Шелепину письмо, поддерживая создание «подлинно всенародного контроля, уничтоженного в период культа личности Сталина»:

«В годы деятельности ЦКК-РКИ рядом с миллионами добровольных контролеров активно работали советские писатели... Мы считаем себя наследниками этой драгоценной традиции и готовы принять участие в работе комитета».

Ни к кому Хрущев не относился с таким доверием и никого не возвышал так стремительно, как Шелепина. Первый секретарь доверял Александру Николаевичу, ценил его деловые качества, поручал ему самые важные дела.

Может, Шелепин и Семичастный зря приняли участие в свержении Хрущева? Им было бы лучше, если бы он остался. Не жалели ли потом Шелепин и его друзья, что все это сделали?

Владимир Семичастный говорил мне:

– Нет. Хрущев к нам хорошо относился, он даже не поверил, когда ему сказали, что мы с Шелепиным участвовали. Но дело не в этом. Обстановка в стране была такая, что нельзя было больше этого терпеть. Мы с Брежневым ошиблись, хотя объективно у него все данные были. Вторая роль в партии, занимался космосом, ракетными делами. Симпатичный, общительный.

Брежнева поначалу считали руководителем слабым, временным. А стране нужна крепкая рука, вот и думали, что Леониду Ильичу придется уступить место более сильному лидеру – Шелепину.

Зять Хрущева Алексей Аджубей, который до опалы дружил с Шелепиным и не терял надежды вернуться во власть, таинственно говорил:

– Скоро все переменится. Лёня долго не усидит, придет Саша Шелепин.

По словам Аджубея, «Шелепин ни в грош не ставил Брежнева. Да тот по силе характера не годился и в подметки Шелепину, „железному Шурику“, как называли его в ближайшем окружении... Многое обещало Шелепину победу в предстоящей схватке с Брежневым. Он к ней готовился. Однако не учел, что силу ломит не только сила, но и хитрость. И тут ему было далеко до Брежнева».

Вокруг Шелепина группировались в основном недавние выходцы из комсомола, которые занимали видные посты в органах госбезопасности, внутренних дел, аппарате ЦК, идеологических учреждениях. Они отзывались о Брежневе очень небрежно и полагали, что страну должен возглавить Шелепин.

Леонид Замятин говорил мне:

– Шелепин воспринимал Брежнева как работника максимум областного масштаба, а не руководителя огромного государства. Примитивный, две-три мысли связать не в состоянии, теоретических знаний никаких. Ему все речи писали.

Брежнев знал о таких настроениях. В кремлевских интригах он оказался куда более искушенным человеком, чем вчерашние «комсомольцы». Между Брежневым и Шелепиным пробежала черная кошка. В окружении Брежнева критически оценивали каждый шаг «Саши».

Шелепин после отставки Хрущева получил повышение, вошел в президиум ЦК.

– Брежневу сначала был нужен сильный человек, который бы имел ключи к КГБ и поддержал его как лидера партии и государства, – рассказывал мне Леонид Замятин. – Образовался тандем Брежнев-Шелепин. Но потом Брежнев стал присматриваться к Шелепину. И доброхотов много оказалось, которые о Шелепине разное рассказывали.

Внешне Брежнев вел себя очень дружелюбно, многозначительно намекал Александру Николаевичу, что, дескать, ты меня будешь заменять во время отпуска или командировок. А потом оставлял на хозяйстве других. Шелепину он не рисковал поручать управление партией и страной.

Как-то Вячеслав Иванович Кочемасов, заместитель председателя Совета министров РСФСР, заехал в ЦК к старому знакомому по комсомолу Шелепину, поинтересовался, какие у него теперь обязанности. Все думали, что Шелепин будет вторым секретарем. Александр Николаевич развел руками:

– Постоянных обязанностей у меня нет, есть только постоянные разговоры.

– На несколько месяцев Шелепин был выдвинут на вторую роль, – говорил Владимир Семичастный. – Брежнев вручил ему оргдела, кадры, все самое важное. Шелепин этим занимался. Затем кадры Брежнев передал новому секретарю ЦК Капитонову и замкнул его на себя. А Шелепину поручил легкую и пищевую промышленность, финансы.

Молодые партийные руководители, которые свергли Хрущева, вскоре поняли, что Брежнев их тоже не устраивает.

Они ждали больших перемен в политике, экономике, личной судьбе, а получилось, что они убрали Хрущева только для того, чтобы Брежнев мог наслаждаться властью.

А Леонида Ильича преследовали нехорошие мысли: вдруг эти молодые и нового первого секретаря захотят убрать, как убрали Хрущева?

– Мы с Шелепиным занимали довольно критическую позицию с момента прихода Брежнева к власти, – продолжал Владимир Семичастный. – Это убеждало его, что мы куда-то рвемся. Его напугало, что операция с Хрущевым была проведена так тихо и спокойно.

Брежнева принято снисходительно поругивать. Но, может быть, он был не так уж плох? Его считали сравнительно либеральным, мягким, зла он никому не делал. Может быть и к лучшему, что Брежнев, а не Шелепин стоял во главе страны?

Мягкость Брежнева ввела в заблуждение его соратников, кто-то из них неосмотрительно решил, что «Лёней» можно будет командовать.

Одному из министров Леонид Ильич объяснил:

– Ты мне на людях не возражай, я все-таки глава партии. В этом кабинете Сталин сидел... Вот когда я буду один, зайди ко мне и скажи, что считаешь нужным.

Знающие люди говорили, что Брежнев только казался добродушным. Мягко стелит, да жестко спать. При первой встрече Брежнев сказал своему помощнику Александрову-Агентову:

– Ты не смотри, Андрей, что я такой мягкий. Если надо, я так дам, что не знаю, как тот, кому я дал, а сам я после этого три дня больной.

Говорят, что первого секретаря ЦК комсомола Сергея Павловича Павлова (склонного к политическим играм) Брежнев, увидев на каком-то мероприятии, по-свойски предупредил:

– Будешь заговоры плести, в порошок сотру.

Сергея Павлова из политики убрали, поставили руководить физкультурой и спортом, потом отправили послом в Монголию.

Александр Николаевич Шелепин был немногословным, волевым, организованным, не любил расхлябанности. Но едва ли он был таким уж крутым и жестким, каким его изображали.

Николай Николаевич Месяцев, который работал с ним, говорил мне:

– «Железный» – значит, все должен подминать под себя, так? А он был демократичный по натуре человек. Милый, симпатичный парень. И он не был мстительным. У нас ведь принято: как попал в беду, так вколачивают в землю по уши. А он не мстил людям.

Такого же мнения придерживался Николай Егорычев:

– Разговоры о том, что он был очень крутой, думаю, завели, чтобы его дискредитировать. Он был демократичным и доступным. Я знаю только двух человек в руководстве страны, которые сами снимали телефонную трубку, Косыгина и Шелепина. К остальным надо было пробиваться через помощников и секретарей. Причем если Шелепин был на совещании и не мог разговаривать, он всегда потом сам перезванивал...

В середине 1960-х птенцы гнезда Шелепина, выходцы из комсомола, реально занимали важнейшие посты в стране. Госбезопасность, Министерство внутренних дел, телевидение, ТАСС – там везде были друзья Шелепина.

– Когда нас всех разогнали, – рассказывал Николай Месяцев, – нам часто говорили: не может быть, чтобы у вас не было организационной спайки. Но ее не было, мы всегда оставались просто друзьями и единомышленниками.

Но друзья в своем кругу откровенно говорили, что Брежнев не годится в лидеры государства и что именно Шелепин должен стать первым секретарем. «Комсомолята» с гордостью произносили: вот у нас растет «железный Шурик», он и сменит Брежнева.

Впрочем, Николай Месяцев это отрицал:

– Часто собирались у меня на даче. Но не было таких разговоров, что надо Брежнева свергать и ставить Шелепина. Я знал, что все это прослушивается или может прослушиваться. Я же сам в госбезопасности работал... Хотя были и среди нас дурачки, которые, поддав, вставали на стол и кричали: «Да здравствует Шелепин!»

– Я один раз читал тетрадку, какие КГБ рассылал, – вспоминал Леонид Замятин. – В ней приводилась запись разговора комсомольских работников в гостинице. Они, видно, в баньке мылись и заодно обсуждали текущую политику, всем характеристики давали... Эту запись со вниманием читали и выводы делали.

А сам Шелепин? Намекал ли он, что хотел стать первым секретарем? Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

– Александр Николаевич любил беседовать с глазу на глаз, – рассказывал Николай Егорычев. – Но мы не говорили о том, что он должен занять место первого. Разговоры сводились к тому, что страна остановилась в развитии, пятится назад. Вот что нас беспокоило.

Неужели группа молодых руководителей, которая сплотилась вокруг Шелепина, не хотела получить возможность претворить свои идеи в жизнь?

– Нет, мы просто еще не созрели для того, чтобы брать на себя ответственность за государство, – говорил Владимир Семичастный. – Рядом с Микояном, Подгорным, Сусловым мы были комсомольцами в коротких штанишках. Нам на что-то претендовать было смешно...

Но в Москве шли разговоры о том, что Шелепин и его друзья уже составили некий теневой кабинет министров, распределили должности. Полянский во время сессии Верховного Совета ернически спросил Месяцева:

– Ну, как дела, член теневого кабинета?

Месяцев был тогда председателем Государственного комитета по телевидению и радиовещанию.

Считается, что даже будущий член политбюро и академик Александр Николаевич Яковлев принадлежал к команде Шелепина. Я спросил Яковлева: действительно ли его планировали назначить на высокий пост, если бы к власти пришел Шелепин?

– Это полнейшая чепуха, – ответил Александр Николаевич. – Когда стали разбираться с этой молодежной группой, у них вроде бы действительно какой-то список нашли. Якобы в одном списке была и моя фамилия. Но я-то тут при чем? Мне что-то импонировало, например, выступления Шелепина против привилегий. Что я Шелепину симпатизировал, не скажу, что я к нему относился отрицательно, тоже не скажу.

– Так существовал ли комсомольский заговор против Брежнева?

– Я думаю, это миф, – сказал Александр Яковлев. – По пьяной лавочке где-то что-то сказали. Но кто у нас по пьяной лавочке групп не создает? Протрезвеют, а группы нет.

А мог все-таки Александр Шелепин стать первым человеком в стране?

Его слабым местом считалось отсутствие опыта практической работы. Из комсомола он перешел сразу в КГБ, а затем в ЦК. Он никогда не руководил каким-то регионом, не занимался вопросами народного хозяйства.

С одной стороны, Александр Николаевич не был своим для первых секретарей обкомов. Говорят, они бы его не поддержали. С другой стороны, в областях и краях многие партийные руководители были выходцами из комсомола. Они с уважением относились к Шелепину. Он был самым молодым членом политбюро и, возможно, самым умным. Так что у него был шанс стать первым.

У Шелепина было сложное отношение к Сталину. На посту председателя КГБ он многое сделал для реабилитации незаконно осужденных. Он безусловно осуждал репрессии 1937 года. Но за остальное, по мнению Шелепина, особенно за победу над Германией, Сталин заслуживал глубокого уважения. В этом он радикально расходился с Хрущевым.

– Александр Николаевич был своего рода сталинистом, – говорил мне Леонид Замятин. – Получилось, что Хрущев, когда начал борьбу со сталинизмом, оперся на человека, который был против самого Хрущева.

А Александр Яковлев считал:

– Он был прожженный сталинист, андроповского типа, может быть, даже жестче. Он говорил: начинать обновление надо с партии, чтобы аппарат вел себя прилично. Мне нравилось, что он говорил о привилегиях как о заболевании партийно-государственного аппарата...

Валерий Харазов рассказывал:

– Саша переезжал с квартиры на квартиру. Однажды ему делали ремонт. Он спросил, сколько стоит ремонт. Ему принесли документы. Он их просмотрел и дал денег своему помощнику, чтобы тот заплатил. Об этом узнали его коллеги. Не бывало еще такого! Члены политбюро обиделись: в какое положение их поставил Шелепин! Что же, и им теперь за все платить? Не привыкли.

Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем. Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам.

Шелепин (да и Семичастный) с его характером и решительностью внушал опасения не только Брежневу, но и многим высшим чиновникам, вцепившимся в свои кресла. Им куда больше нравился Леонид Ильич с его основополагающим принципом: живи и давай жить другим. Александр Николаевич совершил тактическую ошибку, настроив против себя других членов президиума ЦК.

– Когда Шелепин стал членом президиума, он не взял охрану, – рассказывал Владимир Семичастный. – Брежнев меня спросил: почему Шелепин без охраны ездит? Я говорю: он же отказывается от охраны. Пусть скажет, я ему завтра хоть взвод поставлю. Тут Шелепин встает и говорит: «Леонид Ильич, а зачем нас охранять? Я считаю, что нужно охранять троих – первого секретаря, председателя президиума Верховного Совета и главу правительства. А нас-то чего охранять? От кого?»

Заодно Шелепин выступил против «иконостасов». Он сказал, что ему стыдно, когда во время демонстрации он стоит на мавзолее, а рабочие несут его портрет. Зачем повсюду выставлять портреты вождей?

Члены президиума ЦК замолкли. Но тут вмешался Суслов:

– Это традиция такая. В этом проявляется авторитет партии. Нас не поймут, если отменим.

На этом обсуждение вопроса закончилось.

Председатель КГБ Семичастный встал:

– Ну, так как, ставить Шелепину охрану?

Шелепин махнул рукой:

– Ставь...

Александр Николаевич высказался также против того, чтобы члены политбюро сами себя награждали орденами. Ну, тут уж он задел товарищей за живое...

– На политбюро он выступил за пересмотр всей системы привилегий для начальства, – рассказывал Вячеслав Кочемасов. – Речь шла и о зарплате, и о дачах, и о специальном питании, машинах, охране. Он говорил категорично, убежденно. Воцарилось молчание. Никто не берет слово. Наконец Подгорный говорит: «Ну, вот Саша у нас народник, придумал все...» Члены политбюро с облегчением заулыбались и все его предложения благополучно похоронили...

Чем же Брежнев был лучше Шелепина? У Брежнева была завидная биография – работал на заводе, воевал, прошел целину, был первым секретарем обкома, первым секретарем в Молдавии, в Казахстане. Он наладил хорошие отношения с военными и промышленниками. Это имело значение.

А у Шелепина в послужном списке – комсомол, КГБ и Комитет партийно-государственного контроля. Это не те должности, которые прибавляют друзей. Партийного контроля боялись больше, чем КГБ. Шелепин был с характером: строгий, по долгу службы суровый. А рядом улыбающийся симпатичный Леонид Брежнев, который умел ладить с людьми.

Николай Месяцев говорил:

– Молодой Брежнев уважительно относился к людям, добрый, умный, красивый парень. Не только женщины от любви к нему трещали по всем швам, но и мужчины в него влюблялись.

Но когда Брежнев почувствовал, что такое власть, он стал другим человеком. Слаще власти ничего нет и быть не может.

Брежневу не хватало образования, но он был искушенным политическим бойцом и мастером аппаратной интриги. Его недооценили. У Брежнева было чутье на людей. Он ясно понимал, кто за него, а кто против.

Александр Яковлев, который при Брежневе руководил отделом пропаганды ЦК, сформулировал это короче:

– Малообразован. Злопамятен. Лишен каких-либо талантов, кроме одного – обладал почти безошибочным чутьем на личных сторонников и противников.

Николай Егорычев вспоминал:

– Мы были с ним предельно откровенны. У меня с Леонидом Ильичом было много разговоров. Он все знал о моих настроениях. И когда пришел к власти, он уже знал, с кем ему не по пути. Делал вид, что хорошо к нам относится, а в душе был готов с нами распрощаться. Нам пришлось очень трудно...

Устранением Шелепина и его команды занялось брежневское окружение.

– Там были крупные мастера закулисной игры, знатоки кадровой кухни, – рассказывал Николай Месяцев. – Зайдешь в кабинет – стол совершенно пустой, ни одной бумаги, будто нет в государстве дел. А они по телефону орудуют: этого надо убрать, того назначить, третьего загнать куда-нибудь подальше. Действовали Суслов и Кириленко – это костолом был такой, что будь здоров. Вот они постепенно и вытащили из-под Шелепина все властные структуры...

Брежнев понимал, что должность председателя Комитета партийно-государственного контроля дает Шелепину слишком большую власть. 6 декабря 1965 года на пленуме ЦК Брежнев поставил вопрос о преобразовании комитета:

– Сейчас органы контроля называются органами партийно-государственного контроля. Это не совсем точное название. Оно недостаточно полно отражает тот факт, что контроль в нашей стране является народным. Поэтому будет правильным преобразовать эти органы и назвать их органами народного контроля...

Это был ловкий демагогический ход. Кто решился бы возразить Леониду Ильичу?

– Не вызывает ли это сомнений у членов ЦК? – спросил Брежнев на пленуме.

В зале раздались голоса:

– Все ясно.

– Кто желает выступить по этому вопросу? Желающих не нашлось. Единогласно проголосовали за преобразование комитета. Пугавший Брежнева центр силы исчез.

– Товарищи, – продолжал Леонид Ильич, – мы считаем, что председатель Комитета народного контроля не должен быть по положению секретарем ЦК и заместителем председателя Совета министров.

Зал согласился.

– В связи с этим, – изящно завершил Брежнев свою интригу, – не имеется в виду оставлять товарища Шелепина председателем Комитета народного контроля. Товарищ Шелепин будет работать секретарем ЦК. Вопрос об освобождении его от обязанностей заместителя председателя Совета министров СССР будет решать сессия Верховного Совета, которая завтра начнет свою работу. Это правильно, товарищи?

Зал поддержал Брежнева.

Александр Николаевич Шелепин утратил полномочия, которые делали его одной из самых влиятельных фигур в стране.