Текст книги "Звонок на рассвете"
Автор книги: Леонид Медведовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
– Вы думаете, я устраивал Витьку с прицелом на кражу?
– Прямых доказательств у нас нет. – Бурцев говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Начальник цеха дал вам самую лестную характеристику. Хотелось бы верить, что вы навсегда порвали с преступным прошлым, но...
– Что но, что но?! – Курсиш вцепился побелевшими пальцами в спинку стула, в глазах плескалась застарелая обида. – Неужели всю жизнь меня будет жечь позорное клеймо уголовника? Чуть где что случилось, сразу ко мне: Курсиш, не ты ли? Почему никто не хочет верить, что я завязал – окончательно и бесповоротно? Поймите – это меня оскорбляет! Со старым покончено навсегда, я теперь ничем не отличаюсь от любого работяги. И я требую к себе уважения, понимаете, элементарного уважения, как любой другой гражданин...
Бурцев резко хлопнул ладонью по столу.
– А ну, тихо, юноша! Уважения захотел! А не рано? Будет тебе и уважение, и почет, только не сразу – их еще заслужить надо. Ты себя с любым работягой не равняй! Он на работу каждый день идет, и в мыслях у него нет, чтобы где-то словчить или урвать. И не тянет его на легкие хлеба, как тебя в недобрый час потянуло. Со старым он порвал! Что ж, теперь прикажешь в ножки тебе за это кланяться?.. Ты еще государству не отквитал за тот вред, что нанес когда-то, и нечего из себя обиженного лепить. Допустим, лично ты честен и зла больше не сотворишь. А рядом твои приятели протягивают руки за народным добром. Что ты сделал, чтобы помешать, остановить, не дать свершиться преступлению?
Курсиш угрюмо молчал. Вроде правильные слова говорил Бурцев, а не принимала их душа Сергея. Слова были жесткими и громыхали, как колеса поезда, увозившего его в колонию. Разве он виноват, что Витька Лямин подло злоупотребил доверием коллектива?.. Вообще-то вина есть: устроил на работу и отошел в сторонку – моя, мол, миссия на этом кончена. А Валет тут как тут со своими воровскими ухватками...
Бурцев спохватился – кажется, взят неверный тон. Пришел для душевной беседы, а сам закатил проповедь на полчаса.
– Понимаешь, Сережа, – мягким, почти заискивающим тоном продолжал Бурцев, – мы до сих пор не знаем, где похищенная шерсть. Лямин – сам в неведении, Дьяков скрывает. Где он может прятать шерсть, как думаешь?
– Я-то откуда знаю? – буркнул Сергей. – Я с ним на «дело» не ходил.
– Никто тебе этого не вменяет. Но, может быть, ты вспомнишь дружков Валета, у которых он мог припрятать похищенное?
– Знать ничего не знаю и знать не хочу! – упрямо мотнул головой Курсиш.
– Я вижу, вы не хотите нам помочь. – В голосе Бурцева снова зазвучали жесткие нотки. – Смотрите, Курсиш, как бы не пришлось пожалеть... Скрывать не стану – ваш авторитет на комбинате сильно пошатнулся после этой кражи. Как ни крути, ведь это вы привели Лямина в цех, вы поручились за него перед коллективом...
Сергей резко поднялся.
– Я могу идти?
– Идите, Курсиш, и хорошенько подумайте над всем, что здесь было сказано...
Курсиш вышел, демонстративно хлопнув дверью. Похмыкав, повздыхав, отправился вскоре и Бурцев. Я остался ждать начальника цеха. Мое терпение было вознаграждено с лихвой – от него я узнал немаловажную деталь: Дюндин был замечен в кустарных поделках – изготовлял на станке нож. Кухонный, правда, но с заостренным концом. Определенно, будет о чем мне с ним поговорить при встрече!..
Курсиш возвращался после смены домой хмурый и подавленный. Все-таки прав этот лысоватый из милиции: он тоже в ответе за похищенную шерсть. У кого же мог Валет ее спрятать?.. И вдруг всплыла в памяти недавно виденная сценка. Валет вразвалочку шагал по улице, а рядом семенил, подобострастно заглядывая ему в лицо, худенький мальчонка с оттопыренными ушами. Сергей про себя дал ему прозвище Мышонок. Ранец был при нем – значит, сбежал с уроков... Надо узнать, какая в том районе школа. Охомутал Валет мальчонку, вполне возможно, что втянул и в кражу. Витьку Лямина прошляпил, попробовать хоть этого спасти...
На следующий день Сергей Курсиш стоял у ворот школы, высматривая мальчишку с торчащими ушами. Отзвенел последний звонок, из школьных дверей вырвалась голосистая ребячья ватага. Мышонка нигде не было. А вдруг он вообще не из этой школы?.. А может, проглядел, и Мышонок давно ускакал домой?.. Нет, вот он! По ступенькам медленно спускался худенький мальчонка с потрепанным ранцем за плечами. Был он какой-то тихий, задумчивый и очень-очень одинокий.
Курсиш выкинул только что начатую сигарету и незаметно последовал за парнишкой. Впрочем, таиться почти не приходилось – мальчишка брел по улице, никого вокруг не замечая. Вскоре они вошли во двор, сплошь уставленный дровяными сарайчиками. Мышонок уже хотел юркнуть в подъезд, но тут его тихонько окликнул Сергей. Мальчишка вздрогнул и обернулся.
– Чего надо? – спросил он нарочито грубым голосом.
Сергей таинственно поманил его пальцем.
– Я – за товаром. Показывай – где?
– Ой, наконец-то! – просиял мальчишка. – А я уж чего только не передумал! Забирайте скорей эти мешки! Я мигом, за ключом только сбегаю... – И он исчез в подъезде.
Сергей прикидывал, как удобней начать разговор. Совсем зеленый мальчонка, хватило же у Валета совести впутывать его в свои нечистые делишки...
Подросток открыл сараюшку, кивнул на груду брошенных навалом дров.
– Все мешки там, забирайте!
– Успеется. – Сергей присел на деревянный чурбан, изрубленный топором. – Как тебя кличут?
– Валет дразнил Шкетиком, а вообще я Эрик. Разве Валет вам не говорил?..
– А меня звать Сергеем, – будто не слыша вопроса, сказал Курсиш. – Вот и познакомились...
Эрик всматривался в Сергея со всевозрастающей тревогой.
– Кто вы такой? Вас не Валет прислал... Может, вы оттуда? – Эрик неопределенно помотал рукой в воздухе.
Сергей вынул сигареты, закурил, предложил мальчишке. Тот скорчил гримасу.
– И не пьешь?
– Пробовал, противно...
– Так какого же черта ты связался с Валетом?
Эрик молча ковырял носком землю. Сергей притянул его к себе.
– Вот ты, Шкетик, спрашивал, не оттуда ли я? Оттуда, парень, оттуда, хоть ты совсем о другом думал. Там, Шкетик, нет ни конфет, ни мороженого. Жизнь по звонку, день кажется годом. И попадают туда частенько такие же вот слепые кутята, как ты. Что, соскучился по Валету? Так он уже там, можешь повидаться!..
– Не хочу! Не хочу! – забился в его руках Эрик. – Я видел, как вели Витьку Косого. Не хочу!..
– А чтоб тебя не вели, как Витьку, пойди и все расскажи.
Эрик остолбенело уставился на Сергея.
– А так разве тоже можно?
– А почему бы и нет?
– И не посадят?
Сергей ответил не сразу, он думал.
– Тебя навряд ли. Валету срок припаяют за вовлечение несовершеннолетних, а ты отделаешься легким испугом. Ну, вызовут родителей на комиссию в райисполком, ну, всыплет тебе мать под рубашонку...
– Меня мать никогда не бьет!
– И зря. Сразу видно: драть бы тебя как сидорову козу, да некому. Пусть меня пригласят, я возьму недорого.
Эрик улыбнулся сквозь слезы.
– Воспитывать надо бесплатно...
– Ну, Шкетик, побалагурили мы с тобой всласть, пора за дело. Берем мешки – и ходу!
– Это куда же? – не понял Эрик.
– Ну, ты, малый, даешь! О чем же мы с тобой толкуем целый час? Отнесем шерсть в милицию, пусть возвращают на комбинат.
Эрик поежился.
– А может, сразу на комбинат? Дождемся темноты, в том самом месте и перекинем обратно.
– Э, Шкетик, так не пойдет. Зачем же мы доброе дело втихую будем делать? Что ж это получается: похищали тайком и возвращаем крадучись?
Эрик вздохнул и начал разбрасывать поленницу. Вытащил мешки и сел, подперев подбородок кулаками.
– Вот вы спрашивали, какого черта я связался с Валетом? А хотите, я расскажу случай из жизни нашего класса?
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Сергей.
– Есть у нас учительница физики – Вера Петровна. Вот пришла она однажды в класс, открыла журнал. Все, конечно, пригнулись – пронеси, господи!
– Эрик Заринь, расскажи нам об основном законе гидродинамики!
Урок я выучил, оттарабанил сразу:
– Основной закон гидродинамики состоит в том что жидкость сжатию не поддается.
– Правильно, Эрик! Теперь объясни почему?
– Потому что молекулы в ней сжаты до предела.
Уже учительница собирается ставить мне оценку, как вдруг басок на весь класс:
– Чепуха все это!
Оборачиваюсь – Лешка Картузов, по прозвищу Мыслитель. А учительница вся в красных пятнах.
– Встань, Картузов! Если ты хочешь что-нибудь добавить, скажи об этом всему классу.
– И скажу! – лениво поднимается из-за парты Лешка. – Не подтверждает моя практика вашей теории, Вера Петровна.
– Любопытно, – улыбается учительница. – Значит, по-твоему, есть исключения из этого правила?
– Сколько угодно! – прет напропалую Лешка. – Вот, скажем, посылает меня мать за квасом. Знаю точно, мерил не раз – в бидончик входит ровно два литра. А из квасной бочки мне наливают два с половиной. Когда иду за пивом для отца, в тот же бидон втискивается уже три литра. Выходит, и квас и пиво поддаются сжатию, их можно утрамбовать при желании...
Лешка Картузов смотрит хитреньким глазом на физичку, а та платок теребит и молчит. Вот почему она промолчала, почему?..
Сергей мысленно поставил себя на место молоденькой учительницы. А что, в самом деле, ответить? Что есть еще у нас вороватые продавцы? А не смутит ли это чистую детскую душу?.. С другой стороны, рушится в глазах учеников первый закон гидродинамики. Ах, если бы пединститут давал готовые рецепты на все случаи жизни!..
На Сергея выжидательно смотрели озерно-голубые глаза Эрика, в глубине которых пряталась лукавая смешинка: ну-ка, что ответит старший товарищ? Курсиш поднял с земли гнилую щепку.
– Есть у нас в цехе Валерка Дюндин. На мой взгляд, в нем сосредоточились все отрицательные качества: он и пьянчуга, и драчун, и рвачишка – все ищет работенку полегче да повыгодней. Ну вот рассуди теперь, Шкетик, можно ли его считать истинным рабочим? Он один у нас в цехе, один, но заметный: дня не проходит, чтоб его где-нибудь не прорабатывали. Я к тому говорю, что плохое всегда бросается в глаза, оно всегда на виду. Но по одной щепке обо всем лесе не судят, понял, Шкетик? – Сергей размахнулся и зашвырнул щепку в дальний угол.
Эрик упрямо тряхнул головой.
– А Валет говорил, что все воруют, лгут, ловчат, приспосабливаются. А если кто не ворует, так только потому, что дурак.
Сергей расхохотался.
– Ну, Шкетик, с тобой, я вижу, не соскучишься. Удобная философия: не воруют одни дураки, мы умные – потому и воруем. Так?
– Примерно, – смущенно улыбнулся Эрик.
– Дешево тебя купили, очень дешево. Впрочем, и меня когда-то не дороже... Ну и как, много радости ты получил от дружбы с Валетом?
– Он обещал мне помочь отца разыскать...
– Ах, вот еще чем он тебя завлек! Запомни, Эрик: никогда и никому Валерка Дьяков добра не делал. Не та натура, понял? Ну, бери тот, что поменьше, и потопали.
Эрик робко и жалобно заглянул в глаза Курсишу:
– Дядя Сережа, а меня вправду не посадят? Сергей озорно подмигнул:
– Не трусь, Мышонок! Раньше сядешь – раньше выйдешь... Это у нас так в колонии говорили.
12
Я сидел в своем кабинете и писал повестку для вызова в райотдел Дюндина Валериана Георгиевича, 1956 года рождения, беспартийного... Выяснились два настораживающих обстоятельства: Дюндин был в числе зевак, когда раненого таксиста увозила «Скорая помощь», и под глазом у него красовался здоровенный синяк, как будто он только что с кем-то подрался. С кем?.. Тут было над чем поразмыслить!..
Однако поразмыслить мне не удалось: дверь распахнулась и в кабинет стремительно вкатилась Булкина. В руке она держала большую хозяйственную сумку, из которой торчали куриные ноги и морковные хвостики.
– Здравствуйте, товарищ расследователь! – бухнула она с порога.
Я про себя чертыхнулся – вот уж не вовремя, – но изобразил на лице самую хлебосольную улыбку, на какую только был способен.
– Добрый день, Ольга Павловна! Проходите, присаживайтесь, рассказывайте...
Вроде бы ни я, ни Бурцев ее не вызывали. Сама пришла!
Ольга Павловна уселась основательно, готовясь к неспешному задушевному разговору.
– Вообще-то я хотела с Петровичем, участковым нашим, повидаться, но на худой конец можно и с тобой потолковать. Ты ведь тоже в законах соображаешь?
У кого спрашиваешь, бабуля? У выпускника юрфака, не добравшего одной пятерки до диплома с отличием? Я снисходительно усмехнулся.
– Кое-что смыслю. Так, самую малость...
– Да мне много и не надо, – успокоила Булкина. – Я почему пришла? Интересуюсь узнать, когда мне выплатят мои денежки?.. Или вот что – ты только укажи, где у вас тут касса, а уж я сама все разузнаю.
– Ничего не понимаю! Какие деньги?
– Как это какие, как это какие? – всполошилась старушка. – Полгода за квартиру не плочено, это пустяк, по-твоему?.. Да плюс за свет, за газ, за электричество!.. Валерка-то Дьяков – квартирант мой бывший – у вас, вот к вам я и пришла.
– Ах, вон оно что! Так это вам надо в суд обращаться. Там ваш иск рассмотрят и, по всей вероятности, удовлетворят. По государственным расценкам.
– По государственным? – разочарованно протянула Булкина. – Это что же, по десять копеек за метр?.. – Она быстро-быстро зашевелила губами, подсчитывая убытки. – Нет уж, спасибочки, себе дороже... Увидите Валерку, передайте – прощаю я ему все его долги. Хоть и злыдень он и чуть жизни меня не решил – все равно прощаю. По доброте и мягкодушию!..
Она встала и решительно двинулась к выходу.
– Минутку, Ольга Павловна! – остановил я ее у самых дверей. – За это время никто к вам не наведывался? Девчонка черноволосая не заглядывала?
Булкина в отчаянии всплеснула руками.
– Ну, ты гляди, какая память дырявая! И ведь давно уже не девичья... – Она уселась на прежнее место. – Сижу и думаю, все сижу и думаю – чего забыла? А у самой для тебя сюрприз припасен... Взяла я обратно из Серегиной комнаты свою книжку, а она и выпади оттуда – Серегина присуха. – Булкина порылась в сумке и протянула фотографию: – Вот она – собственной персоной.
Я взял снимок. Распущенные по плечам темные волосы... лихо вздернутый нос... крупные чувственные губы...
– Черныш?! Ну, спасибо, Ольга Павловна! Это прямо-таки царский подарок!
Булкина заглянула через мое плечо,
– Волосы уж больно хороши!.. А губы, ты на губы посмотри – яркие, сочные, грешные... У, греховодница! Совсем как я во младости!..
– Спасибо, спасибо, Ольга Павловна! Вы не представляете, как нас выручили!
– Почему это не представляю? – слегка даже обиделась Булкина. – Все я представляю – не дура, чай... Ну, я пошла, поклон Петровичу. А Валерке привет – молочно-диетический, естественно...
Я проводил Булкину до дверей и снова стал изучать снимок. Так это она была в субботу на Гончарной? Если она, тогда ранение таксиста замыкается на Валете и искать больше некого... Какая-то назойливая мыслишка вьется в голове, я ее отгоняю, она вновь возвращается. Ну, хорошо, была девчонка на Гончарной. Но где уверенность, что скандалил с ней именно Валет? Это мог быть совсем другой парень – тот, кому маэстро сбривал баки, кого видел Прибылов... Переворачиваю снимок, на обороте надпись: «Пусть этот снимок и невзрачен, но он напомнит обо мне, как поздней осенью цветочек напоминает о весне». До чего трогательно! Вот-вот слеза хлынет!..
Внезапно кабинетную тишину прорезает требовательный телефонный звонок, в трубке слышится радостно возбужденный голос Сушко.
– Дмитрий Дмитриевич? Как хорошо, что я вас застала! Приходите сию же минуту – объявился ценный свидетель.
– Кто, Галина Васильевна?
– А вот и не скажу! Придете – увидите...
Мое первое впечатление меня не обмануло – есть в Сушко очень милая женская лукавинка. Жаль только, проявляется она лишь в телефонных разговорах, встречи в ее кабинете проходят гораздо суше и официальней.
Не знаю почему, но свидетель у меня симпатий не вызвал. Быть может, потому, что он кидал слишком пылкие взгляды на Галину Васильевну. То есть «кидал» – не то слово, он просто не отрывал от нее своих огромных окуляров, обрамленных в модную черную оправу. Даже отвечая мне, свидетель ухитрялся не сводить глаз со следователя. Я вполне закономерно решил, что воспитание он получил незавидное, хоть и носит звание научного сотрудника. Младшего, уточнил я с некоторым злорадством. Да, недалеко ты ушел для своих тридцати с хвостиком...
Однако, отбросив личные антипатии, должен признать, что непредвиденный очевидец дал весьма ценные показания. Оказывается, в такси был пассажир!.. Этот МНС и был...
– Эдуард Юрьевич, – обратилась к свидетелю Сушко, – повторите, пожалуйста, как можно подробней инспектору Агееву все то, что вы рассказывали мне.
– Охотно, охотно повторю свое сообщение, – зачастил, заскороговорил свидетель. – Я, видите ли, занят серьезной научной работой – коллеги считают, что она может претендовать на кандидатскую, – и потому тружусь, не считаясь со временем, зачастую прихватываю и субботы. В тот злосчастный день я задержался в лаборатории допоздна – у меня не получалась очень важная реакция, а в понедельник я должен был выехать в командировку – на часах было, это я хорошо запомнил, двадцать два тридцать пять, и – такая удача! – у самых дверей института поймал такси. На этом, к сожалению, мое везение кончилось – при повороте с Ключевой на Гончарную машина сломалась. Водитель остался ее чинить, а я решил пойти пешком, тем более что идти осталось немного – живу я на Литейной. Очень, очень славный юноша, неужели он действительно при смерти? Всю дорогу он насвистывал Рондо-каприччиозо... этого... как его... ну, неважно! Я даже постеснялся дать ему чаевые, потому что...
– Скажите, – с трудом ворвался я в его монолог, – почему вы пришли к нам только сейчас? Если вы живете так близко от Гончарной, вы не могли не знать о случившемся.
– Я уже объяснял Галине Васильевне, охотно поясню и вам. По стечению обстоятельств узнал я о происшествии лишь сегодня и сразу после работы поспешил в прокуратуру. Дело в том, что в воскресенье рано утром я уехал на дачу – у моего отца дача за городом, – а оттуда, не заезжая домой, отправился, как я уже говорил, в командировку. Вернулся я только сегодня, и если могу быть чем-нибудь полезен, спрашивайте, я охотно расскажу все, что знаю.
– Когда вы шли по Гончарной, вам кто-нибудь встретился?
– Я шел по правой стороне, а на левой, метрах в сорока от машины, стояла группа молодежи. Их было трое.
– Трое? Вы точно помните?
Сушко подмигнула мне озорно и лукаво: «А что я говорила? Был третий, был!»
Эдуард Юрьевич энергично отверг мои сомнения.
– Я отдаю себе отчет, где нахожусь, и заявляю с полной ответственностью – их было трое. Правда, один – тот, что повыше и поплечистей, – стоял в тени дерева и почти с ним сливался. Второй – ниже ростом – был очень возбужден: кричал, размахивал руками, наскакивал на девушку с угрозами...
– Что именно кричал, не вспомните?
– Сейчас, сейчас, дайте сконцентрироваться... – Свидетель снял очки, тщательно протер их фланелевой тряпочкой, снова водрузил на нос. – Как-то очень театрально у него получалось... нечто вроде: «Предательница, всю душу ты мне истоптала!» Странная нынче молодежь – то шпарят сплошным жаргоном, то вдруг становятся на котурны, ударяются в ложный пафос... Да, этот субъект был очень взвинчен, очень...
– Вы, конечно, не сделали попытки вмешаться и прошли мимо?
– Да, инспектор, я прошел мимо, я даже ускорил шаг. И не надо этого иронического тона, хоть вам и кажется, что вы имеете на него право. Не знаю, быть может, в горячке боя я бы бросился грудью на пулемет, но подставлять себя под нож хулигана, разнимая пьяную ссору... Я занят серьезной работой, я весь в науке, я просто не вправе рисковать своей жизнью, она принадлежит не мне одному. Мне беспредельно жаль этого симпатичного таксиста, но, скажите честно, выиграет ли общество от того, что на его месте в больнице окажусь я?..
МНС снял очки, нежно подышал на стекла, полез в карман за тряпочкой. Он явно ждал моего ответа, но я молчал, Не знаю, почувствовал ли он в моем молчании брезгливое презрение, но оно там было. В другое время я нашел бы что сказать этому интеллектуальному мещанину, пытающемуся прикрыть свою трусость изящной словесностью, однако затевать дискуссию сейчас... Нет, это было бы просто неуместно.
Затянувшуюся паузу прервала Сушко:
– Эдуард Юрьевич, вы хотели что-то добавить к своим показаниям?
Свидетель опять уставился на нее своими окулярами.
– Ничего существенного, Галина Васильевна, все, что вспомнил, я рассказал... Разве вот еще что... Когда я подходил к своему дому, они меня обогнали – тот, плечистый, и девушка. Он шел упругим, размашистым шагом, спутница едва за ним успевала...
– Лица ее не рассмотрели? – спросил я без всякой задней мысли, но свидетелю мой вопрос не понравился.
– Я, инспектор, не имею такой привычки заглядывать в лица незнакомым девушкам, это считается дурным тоном.
Сушко поднялась, протянула руку:
– Спасибо за помощь, Эдуард Юрьевич, надеюсь, если понадобится, вы не откажетесь посетить нас еще раз...
Он схватил ее руку и держал, мне показалось, целую вечность, а она не отнимала, и, видимо, его пожатие не было ей противным, хотя, по всем признакам, рука его должна быть холодной и скользкой. Мне он на прощанье только кивнул – коротко и сухо – кажется, я ему тоже не приглянулся.
Когда дверь за МНСом закрылась, Сушко расхохоталась:
– Ух, вы злой, Агеев! У вас там все такие?
– Я самый свирепый!
Галина Васильевна бегло просмотрела протокол допроса свидетеля.
– Итак, как я и предполагала, третий был. Ксения Борисовна его не заметила, потому что он стоял в тени дерева, а у потерпевшего, насколько я поняла, вы спросить не догадались.
– Не успел, Галина Васильевна, так будет точнее и...
– И не так болезненно для вашего самолюбия... Давайте прикинем, что дают для розыска новые сведения.
– Примет, кроме самых общих, свидетель не сообщил, а что причиной ссоры с красоткой была ревность, мы предполагали и раньше.
– Да, но мы не знали, что повод для ревности был таким жгучим и обнаженным. Одно дело – догадываться, подозревать в измене, совсем другое – воочию убедиться, что тебе предпочли другого. Сильнейший удар по психике, стрессовое состояние... Теперь можно понять ту ярость, с которой преступник набрасывался на свою бывшую подружку... Что же вы молчите, Дмитрий Дмитриевич, спорьте, если не согласны.
– Все правильно, Галина Васильевна, – улыбнулся я ее нетерпеливости. – Как говорят шахматисты, ход ваших мыслей вполне корректен. А молчу я вот о чем. С самого начала мне было непонятно, зачем преступник залез в кусты, что он там делал. Теперь ситуация проясняется. Третий провожал девушку и должен был возвращаться той же дорогой. В открытую преступник напасть на соперника не решился – тот был выше и сильнее. Вот он и подстерегал его в кустах.
– И таксист принял на себя удар, предназначавшийся другому, – подхватила Сушко. – И тот, другой, которому фактически спас жизнь Миша Носков, тоже затаился, тоже не желает помочь следствию. Нет, это просто возмутительно!
Я невольно залюбовался следователем Сушко. Вот сейчас она была сама собой – порывистой, пылкой, увлекающейся. А та чопорная строгость, которую она на себя напускает, совсем ей не подходит. Галина Васильевна перехватила мой недостаточно почтительный, выходящий за рамки служебной субординации взгляд и смущенно опустила голову. Мочки ее маленьких ушей запылали рябиновым цветом.
– У вас все, товарищ Агеев? – спросила она, не поднимая глаз.
Уходить не хотелось, и я очень кстати вспомнил о фотографии Валеркиной девушки.
Сушко рассматривала снимок внимательно и придирчиво – чисто по-женски.
– Примерно такой я ее и представляла. Взбалмошная, капризная, развязная. И красивая... Из-за такой можно потерять голову.
– Даже в наш рассудочный век?
– Даже в наш. Не все же такие рационалисты, как... – Не закончив фразы, она впилась взглядом в левый нижний край снимка. – Дмитрий Дмитриевич, смотрите! Что это?
Я обогнул стол и склонился над фотографией. Душистый каштановый локон скользнул по моей щеке. Ну и глаз у этой Сушко! Только сейчас замечаю у ног девицы нечто пушистое.
– Какой-то хвост...
Тонкие ноздри чуть-чуть вздернутого носа Сушко негодующе затрепетали.
– Не какой-то, а собачий! Фотограф-неумеха, видимо, не смог захватить в кадр всю собаку, но я отчетливо вижу – такой пышный хвост может принадлежать только колли, его невозможно спутать ни с чьим другим, Ну, Дмитрий Дмитриевич, если вы и сейчас не отыщете этого свидетеля... Такая броская примета!
– Была когда-то. А сейчас столько развелось этих собачников! Всех владельцев проверять – месяца не хватит.
– Зачем же всех? Только молодых девчонок, тем более у вас есть фотография.
– А если собака не ее? Если соседи попросили выгулять? Или выпросила у знакомых для съемки? Или сам любитель, пока снимал, попросил подержать? Тогда как?
Галина Васильевна молчит, подавленная моими вескими возражениями. Но я все решил с самого начала – немедленно в клуб служебного собаководства. Однако я злюсь на себя за свою оплошность (не разглядеть на снимке такую важную деталь!) и сейчас срываю зло на ни в чем не повинном следователе. А вообще-то пусть не воображает, что нам все дается легко и просто. Даже с этой, действительно броской приметой на розыск Черныша сил придется ухлопать немало...
13
Получив в клубе собаководства адреса владельцев колли, я отправляюсь в питомник служебных собак и разыскиваю кинолога Ромуальда. Он все еще переживает гибель своей Коры и к моей просьбе относится без энтузиазма.
– Вообще-то, Дим Димыч, не положено...
– Да мне необязательно ищейку, мне хотя бы щенка. Самого завалящего, – упрашиваю я.
– Завалящих не держим, – обижается Ромуальд. – Объясни хоть, зачем тебе?
– Личный сыск, – говорю я коротко и веско.
– Так бы сразу и сказал... Ладно, дам тебе на вечер Демона, но учти – отвечаешь головой.
Я вполуха слушаю наставления Ромуальда по уходу за щенком. Меня сейчас больше интересует собаководческая терминология – как бы не оказаться профаном на предстоящей встрече, если она, конечно, состоится. Обрадованный проявленной заинтересованностью, Ромуальд, как истый энтузиаст, обрушивает на мою голову водопад информации. Убедившись, что я твердо усвоил разницу между фокстерьером и экстерьером, что я нипочем не спутаю прикус с фикусом, он торжественно вручает мне поводок.
– Вернешь к вечерней кормежке! Опоздаешь – больше никогда не получишь.
Демон оказался веселым, общительным щенком, еще не приступившим к обучению разным собачьим премудростям. Натягивая поводок, он старательно метил столбы и деревья, облаивал прохожих и вообще вел себя очень непринужденно. Мы с Демоном никак не могли достичь полной гармонии во взгляде на окружающую действительность: он хотел изучить ее глубоко и основательно, я же спешил обойти как можно больше собачьих площадок.
Из пятидесяти адресов, полученных в клубе служебного собаководства, я отобрал десяток наиболее близких к месту нападения на таксиста и терпеливо кружил в этом районе. Терпение! Для работника угрозыска это едва ли не главная добродетель. Собак навстречу попадается много, но все не те. Солидные, степенные доги обдают звонко тявкающего Демона холодным аристократическим презрением. Пугливо жмутся к ногам хозяев болонки и пекинесы. И только бойкие терьеры отчаянно рвутся с поводков, стремясь свести близкое знакомство с Демоном.
Я захожу в сквер, опускаюсь на скамейку, с наслаждением вытягиваю ноги, уставшие за день. Ценнейшее качество – терпеливость, а в личном сыске просто незаменимое, но, честно говоря, я... недостаточно стар для него. Слово «ждать» всегда ассоциировалось у меня со словом «медлить». Вот и сейчас: сижу как дурак с этим глупым щенком-несмышленышем и чувствую, что скоро нас будет трудно различить. Чего я жду? Почему так уверен, что именно сегодня встречу эту неуловимую девчонку? А если с собакой выйдет гулять ее мать или кто-то из родичей? Вряд ли я смогу восстановить облик пса по хвосту, который виден на снимке...
И снова мы с Демоном неутомимо бродим по собачьим площадкам. То есть это я неутомим, щенок явно устал и хочет домой. И когда я окончательно решаю прекратить на сегодня поиск, судьба постановляет, что пора мне улыбнуться – заслужил долготерпением. Мы с Демоном шли по дорожке старого запущенного парка, как вдруг неожиданно из боковой аллеи вышла девушка, держа на поводке красивого джентльменистого колли. Я узнал бы ее и без собаки. Те же, что на снимке, иссиня-черные волосы, та же капризно вытянутая нижняя губка. Правда, волосы почему-то стянуты сзади в «конский хвост», и одета она в старенькое демисезонное пальто.
Я вовсю пялю на девчонку глаза, делая вид, что сражен ее красотой, я останавливаюсь, я провожаю ее длинным взглядом. Она капризно дергает плечиком и сворачивает влево. Я иду в противоположную сторону, чтобы, сделав круг, выйти ей навстречу.
А ведь лошадиная прическа красотке совсем не подходит, распущенные волосы гораздо больше ей к лицу. И это замызганное пальтишко. При мамашиной-то обеспеченности!.. И вдруг я вспоминаю сбритые баки. Значит, тоже маскируется, тоже не хочет, чтобы ее узнали. Да, тут вопросами в лоб немногого добьешься.
Мы снова сближаемся, она всматривается настороженно. Мне ничего не остается, как продолжать играть роль юнца-простачка, жаждущего познакомиться с хорошенькой девушкой. Как бы нечаянно я отпускаю поводок. Обретя долгожданную свободу, Демон тотчас подскакивает к псу и начинает с ним заигрывать. Колли снисходительно следит за вертящимся вокруг него комком шерсти и юного нахальства. Я не спешу одергивать зарвавшегося щенка.
– Почему ваш красавец пес не носит своих медалей? – спрашиваю я таким тоном, будто мы с ней век знакомы.
Девушка ничуть не удивлена – видимо, знакомства на улице ей не в новинку. Она улыбается мне стандартной чарующей улыбкой, позаимствованной у какой-то кинодивы.
– С чего вы взяли, что наш Джимми медалист? Он еще не выставлялся.
Если сейчас прислушаться к моему сердцу, меня действительно можно принять за влюбленного. Но причина другая – я услышал ее голос, ее манеру с ленивой жеманностью растягивать гласные. Сомнений нет – это она звонила в больницу.
– Его, значит, зовут Джимми? А вас?
Красотка вскидывает на меня кокетливый взгляд из-под густо облепленных тушью длинных накладных ресниц.
– Лаурой.
Я хочу подойти и представиться по всем правилам хорошего тона, но колли угрожающе оскаливает зубы.
– Не подходите близко, Джимми этого не любит. Ревнив, как тысяча Отелло...
– А если я все же попробую?
– Тогда вам придется покупать новые брюки. Защитничек, я гляжу, у вас не очень надежный.
– Молодой, необученный, – вздыхаю я. – Но взгляните, каков экстерьер! А высота в холке! А ширина пасти! Наконец, обратите внимание на скакательный сустав! Ручаюсь, через год он станет рекордистом-медалистом. Вот тогда я смогу подойти к вам безбоязненно.
