Текст книги "Звонок на рассвете"

Автор книги: Леонид Медведовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Что-то вы не очень торопитесь с визитом, инспектор Агеев!

Я пробую вяло отшутиться:

– Мой начальник учит: «Поспешай с медленностью!» Да и нечем было порадовать.

– А сейчас?

– Кое-что прояснилось...

– Так поспешайте немедленно! Я жду вас, инспектор Агеев! – В последних словах неожиданно сверкнула милая женская лукавинка.

Я оставляю дежурному телефон Сушко (на случай экстренного вызова) и отправляюсь в прокуратуру.

Галина Васильевна Сушко оказалась чуть постарше и гораздо серьезней, чем я себе представлял. С первой же минуты я понял не без горечи, что на роль опекуна робкого, неоперившегося существа мне рассчитывать не приходится – у Галины Васильевны двухлетний стаж работы в должности следователя. На второй минуте мне открылись еще две истины: Сушко отлично ориентируется во всех тонкостях нашей работы, и в ближайшем будущем предстоит основательно пересмотреть свои взгляды на аналитические возможности женского интеллекта.

– Итак, Дмитрий Дмитриевич (я даже оглянулся – настолько отвык от полного величания), подозреваемый установлен. – Голос ее звучал подчеркнуто официально, и это странным образом контрастировало с улыбчивым взглядом больших зеленовато-карих глаз, опушенных густыми черными ресницами. – Меня, как вы понимаете, интересуют потенциальные свидетели. Какие у вас основания считать, что Валерий Дьяков знаком с той девушкой?

– Во-первых, – начал я уверенно, – потерпевший утверждает, что они ссорились, а ссориться могут только люди знакомые. Вообще, слово «ссора» вызывает у меня ассоциацию с чем-то интимно-семейным...

– Любопытно, – усмехнулась она краешком затейливо изогнутых губ. – А как вы назовете столкновение в трамвае, в магазине, на улице между совершенно незнакомыми людьми?

– Стычка, схватка, потасовка..

Галина Васильевна рассмеялась звонко и белозубо.

– Ваши лингвистические изыскания, Дмитрий Дмитриевич, не лишены интереса, но давайте оставим их до более спокойных времен. Картина преступления рисуется мне совсем иначе. Парень в светлом плаще пристал на улице к незнакомой девушке, она стала отбиваться. Таксист Михаил Носков бросился на защиту девушки, дав ей тем самым возможность скрыться. И вот тогда-то преступник, взбешенный тем, что жертва ускользнула, кинулся с ножом на таксиста. Из этого следует, что...

– Вы забываете одну важную деталь, – нетерпеливо перебил я, – девушка называла преступника по имени.

Тонкие брови Сушко сомкнулись почти в прямую линию.

– Вот как? Об этом вы мне не докладывали, инспектор Агеев!

– Имя преступника выпало из памяти таксиста. Надо проверить, может быть, вспомнил. – Я подвинул к себе телефон, набрал номер реанимационного отделения. – Доктор Сеглинь? Здравствуйте, Агеев из угрозыска. Как состояние Носкова?.. Без изменений?.. Понятно... Что, что? Вы мне звонили?..

Минуты две я слушал Сеглиня, не прерывая, потом положил трубку и сказал будничным голосом:

– Потерпевший вспомнил имя преступника. Девчонка кричала: «Не надо, Валера!»

4

Мы с Рябчуном отправляемся проверять дружков Валерия Дьякова. Хоть и мало надежды, что застанем там Валета, проверить не мешает. Надо непременно убедиться, что его по этим адресам нет. Без такой уверенности нельзя двигаться дальше. Непосвященному многое в нашей работе может показаться лишним и ненужным, даже скучным. И все же вернее, надежнее метода исключения пока еще ничего не придумано. Именно этот метод помогает сужать круг поиска, сжимать кольцо окружения противника.

По указанию Рябчуна водитель подруливает к новому пятиэтажному зданию. Здесь живет Виктор Лямин – они с Дьяковым отбывали срок в одной колонии.

Мать Виктора, молодая еще женщина с поблекшими глазами, сообщает, что сын задержан милицией.

– За что? – спрашивает Рябчун.

– Склад будто обокрали на комбинате. Один он бы не пошел, это его Валерка подбил.

– И часто Дьяков у вас бывает?

– Да что вы, или я враг своему сыну? Я этого прощелыгу на порог не пускаю! А что толку? Валерка только свистнет под окном, мой уже бежит со всех ног. «Витя, куда ты?» – «Я, мам, скоро...» Добегался! У него от рождения недостаток – косоглазие. В школе дразнили, во дворе тоже, есть все-таки очень жестокие дети. А разве он виноват?.. И сейчас, я уверена, его Валерка затянул, сам бы он не пошел... Товарищ капитан, вы там посмотрите, может, он не очень... Второй раз под суд, как такое пережить!..

Женщина утирает глаза концом несвежего передника, Рябчун неопределенно жмет плечами.

– Разберемся...

Уходим, ничего утешительного на прощанье не сказав. Спускаясь по лестнице, Рябчун говорит задумчиво:

– Сколько мне попадалось таких вот обделенных природой. Девчата их не любят, ребята дразнят. Очень остро переживают они свою неполноценность, потому и безобразят.

– Через преступление к самоутверждению?

– Что-то в этом роде. Попал в пакостную компанию, и уже он герой, уже Косой не обидное прозвище, а воровская кличка...

– Все гораздо сложнее, Андрей Петрович, – размышляю я вслух. – Гомер был слеп, Байрон хромал... Людей сильных, волевых физический недостаток избавляет от мирских соблазнов, они дарят человечеству великие открытия, шедевры искусства. А слабые духом ломаются... Нет у наших подопечных яркой и ясной цели в жизни, живут одним днем. Приверженцы гнилой романтики, рабы собственных страстей и желаний. Не в те руки попал Виктор – вот в чем причина...

– Что говорить, – вздыхает Рябчун, – дали мы зевака с этим Ляминым...

Мы садимся в машину. Рябчун кладет руку на плечо водителю.

– Трогай, Гена, здесь уже до нас поработали. Поедем к Сергею Курсишу. Он же – Дылда, он же – Длинный...

В доме у Курсиша долго не открывали. Когда наконец дверь распахнулась, я увидел высоченного парня с помятым, будто только с подушки лицом.

– Спал, что ли? – Рябчун нырнул под руку великана и прошел в переднюю.

– А что, нельзя? – огрызнулся Курсиш.

– В канаве не рекомендуется, – спокойно ответил участковый, явно намекая на реальную ситуацию, потому что парень сразу скис.

– С Валетом давно встречался?

– Нужен мне ваш Валет! – угрюмо буркнул детина.

– А ты, Сережа, негостеприимный хозяин, – мягко укорил Рябчун. – Пригласил бы гостей в комнату, чайком бы напоил. Или ты чай не употребляешь?

– Я все больше на какаву нажимаю, – ухмыльнулся верзила.

– Тоже красиво, Сереженька, тоже годится, – балагурил Петрович, а сам тем временем щупал взглядом вешалку, как бы случайно открыл дверь на кухню. – Мы тут с товарищем небольшой променаж совершали, дай, думаю, загляну к старому знакомцу. Ты уж меня, Сережа, не позорь перед другом. Я ему так тебя расписал, а ты вон даже стул не предложишь... Ну что, долго еще нас в коридоре держать будешь?

– Проходите, чего там, – процедил сквозь зубы Сергей. – Сейчас чайник поставлю...

– Насчет чаю это я так, к слову. Мы люди трудовые, нам чаи гонять некогда. А кстати, ты почему не на работе?

– Мне сегодня во вторую.

– Звонил я, звонил в твой цех. Мастер о тебе хорошо отзывается. Значит, оправдываешь мою рекомендацию, не подводишь, спасибо. Надо, полагать, со старым кончено, а, Сережа? Убедился, что в колонии жизнь не сахар?

– Да уж, завидного мало, – мрачно пробасил Курсиш. – Второй раз не потянет.

– Вот и хорошо, вот и ладненько... – Рябчун шагнул в комнату, мгновенно охватил ее взглядом. – Ты, Сережа, один в квартире?

– А кому тут еще быть? Отец в командировке, мать на службе.

– Так, так... Из дома сегодня не выходил?

– Нет еще. Да и куда пойдешь – вон какой дождь хлещет.

Рябчун хитренько чему-то ухмыльнулся:

– Насчет дождя это ты верно подметил – сухим не вернешься. – Внезапно улыбка исчезла с его лица, в голосе появились жесткие нотки. – А теперь, Сергей, скажи правду, кого ты в задней комнате прячешь?

– С чего вы взяли? – сердито бормотнул Курсиш, и щеки его пошли розовыми пятнами.

– Это хорошо, Сережа, что краснеть не разучился. Плохо другое – зачем старших в обман вводишь? Ну-ка, расскажи, кто к тебе вломился, не вытерев мокрых ног? – Рябчун пощупал коричневый плащ, висевший в прихожей. – Чей?

– Товарища одного, – отвел глаза в сторону Сергей.

Рябчун посуровел, от прежнего шутейного тона не осталось и следа.

– Вот что, Курсиш! Мы разыскиваем человека, совершившего тяжкое преступление. Есть основание подозревать, что он находится в этой квартире. Поэтому мы вынуждены ее осмотреть. Стой здесь, пока не позову. Пошли, Дим Димыч!

Мы подошли к двери, ведущей во вторую комнату, прислушались. Из-за тонкой перегородки доносился густой, смачный храп. Рябчун легонько толкнул дверь. В мягком кресле, запрокинув голову на спинку, спал пожилой мужчина, обросший недельной щетиной. Перед ним на журнальном столике стояла недопитая бутылка водки, тарелка с квашеной капустой и солеными огурцами.

Рябчун подошел к спящему, довольно бесцеремонно потряс за плечо. Мужчина дернулся, с трудом разлепил веки и уставился осоловелыми глазами на погоны участкового. Вскочил, чуть не опрокинув столик, забормотал торопливо и жалостно:

– Ухожу, Петрович, уже ушел. Я ведь на минутку, дождь потому что...

Рябчун кольнул пьянчугу гневным взглядом.

– Ты, Сивцов, прекрати мне парня с пути сбивать. Сережа только на ноги становится, а ты ему подножку. Я падаю, и ты со мной. Так, что ли?

– И в мыслях не держал, Петрович, что ты, – суетился Сивцов, лихорадочно засовывая недопитую бутылку в карман. – Забежал после работы, чтоб, значит, посидеть с устатку... культурненько и аккуратненько... А Серега с беленькой завязал, оказывается. Подвел он меня, ах как подвел... Пришлось одному почти всю бутылку выдуть... Легко ли это при моем-то здоровье?.. Он проворно шмыгнул в переднюю, сорвал с вешалки плащ и, не прощаясь, поспешно выскользнул за дверь. Правый ботинок у Сивцова, видимо, промокал – на полу остался более четкий след.

– Отличный специалист, когда не пьян, – сокрушенно покачал головой Рябчун. – Жаль, не часто это бывает... Сережа, что ж ты нам голову морочил? Мы тут черт-те что вообразили, а ты со своим напарником пузырек давишь.

Курсиш виновато переминался с носка на каблук.

– Не пил я, Андрей Петрович... Рябчун потрепал парня по плечу, для чего пришлось ему приподняться на цыпочки.

– И правильно, Сережа, держись, не поддавайся. Тут только начни, сам не заметишь, как покатишься... Мастерству учись, специалист он редкий, а больше, пожалуй, и нечему...

И снова мы усаживаемся в нашу «канареечку». Деликатный Гена ни о чем не спрашивает – все видно и так по нашим угрюмо-озабоченным лицам. Точнее, по моему – Рябчун, похоже, доволен, что его питомец оказался на высоте.

Чтобы разрядить гнетущее молчание, Андрей Петрович принимается рассказывать одну из своих бесчисленных баек.

– ...Меня в милицию за бдительность взяли, а до того работал я на кирпичном заводе в сторожевой охране. В нашем караульном деле что главное? Первое – глаз, второе – наблюдение. Ну и, конечно, анализ ситуации. Такой был случай: заезжает на территорию машина. Накладные, доверенность – все в полном ажуре. Пропускаю машину во двор, стою наблюдаю. Ничего примечательного – грузят и грузят. Только смотрю – водитель включился. Тут меня и забрало первое сомнение. Когда это было, чтобы шофер из-за баранки вылезал?..

– Не обязан, – компетентно подтверждает Гена.

– ...Ну ладно, думаю, парень молодой, вышел подразмяться. Этот момент я себе кое-как объяснил. Однако недоверие потихоньку грызет. Уж больно слаженно идет работа, Ни свар, ни перекуров, такой темп взяли – рубахи промокли. Ладно!.. Подходит машина к воротам, сигналит, чтоб выпустил. Я – в кузов. Гляжу, и мороз по коже: все кирпичи целехоньки, ни одного битого. Проанализировал я эту невероятную ситуацию, чувствую – дело нечисто. Тут я в милицию и позвонил...

– Ворюги? – спрашивает Гена.

– Расхитители соцсобственности, – уточняет Рябчун. – Все документы фальшивые: и накладные и доверенность. Вот после этого меня в милицию и приняли.

– За бдительность? – подмигивает Гена.

– За анализ ситуации, – солидно поправляет Рябчун. – Хорошо было в районе, спокойно. Всех ты знаешь, все тебя, успевай только к фуражке прикладываться. На дежурстве тишина тишайшая. Как в читальне: сиди, книжки почитывай. За целые сутки одно дохленькое происшествие. И опять тишина...

– Скукота, – зевает Гена. – Я б так долго не выдержал. Абсолютно!

– Хорошо тебе, неженатому, – с легкой грустинкой вздыхает Рябчун. – Гоняй хоть всю ночь напролет, никто слова поперек не скажет. А меня супруга разводом стращает, «угловиком» дразнит.

– Это что за словечко? Не слыхал такого.

– Ну вроде «угол» я снимаю, домой только на ночь являюсь. Я говорю: «Дзидра, кому-то ведь надо город от скверны очищать, никто мою работу за меня не сделает». Молчит. Плачет и молчит...

– Женские слезы дешевы, – бросает через плечо Гена.

Рябчун, всегда улыбчивый и благодушный, вдруг свирепеет.

– Ты, сержант, крути баранку да помалкивай! Ишь выискался знаток женской души! Девичьи слезы, верно, высыхают быстро, потому как от капризов. А женщины по пустякам не плачут. Еще поглядим, что твоя Наташка запоет, когда свадьбу сыграете...

– Она мне, Андрей Петрович, уже сейчас ультиматумы ставит. Выбирай, говорит, или я, или твоя работа.

– А ты что?

– Я выбрал работу. Абсолютно!

– Лихой ты парень! Ушла?

– Зачем? Порыдала, повздыхала и смирилась. Потому и говорю – женские слезы недорого стоят.

– Девичьи, Гена, девичьи, – сменяет гнев на улыбку Рябчун.

Я в этой бездонной дискуссии не участвую. В другой раз я не преминул бы ввернуть что-нибудь ехидное насчет роли женщины в эволюции мужчины, потолковал бы о вредном влиянии мягкого женского сердца на формирование сурового облика работника уголовного розыска... А если серьезно, я действительно убежден, что семейное счастье не для нашего брата. Надолго ли хватит моей убежденности, не знаю, но пока держусь.

Вернувшись в отдел, я первым долгом набираю номер следователя Сушко, докладываю бодрым тоном о безрезультатности поисков Валета.

– Этого можно было ожидать, – слышится спокойный голос следователя. – Видимо, установлены не все его связи...

Мы быстро согласовываем план дальнейших мероприятий по розыску Дьякова. К моему удивлению, Галине Васильевне известны такие тонкости милицейской работы, о которых я сам узнал совсем недавно. Ее советы конкретны и деловиты, остается в точности их выполнить.

5

Во вторник утром, едва я вернулся с оперативки у Бундулиса, раздался стук в дверь. На пороге вырастает могучего вида мужчина лет сорока пяти. Голова его упирается в притолоку, плечи еле умещаются в дверном , проеме. Из-под локтя гиганта выглядывает уже знакомый мне Роман Фонарев.

– Здравствуйте! – густо басит здоровяк. – Нам Бурцев нужен. Не вы?.. Я указываю на стулья.

– Присаживайтесь, он скоро будет. А что у вас? Посетитель шумно вздыхает:

– Происшествие у нас на комбинате из ряда вон. Слышали, наверно, – склад обобрали. Четыре мешка с пряжей утянули – это же громадная сумма... И будто бы всему головой Витька Лямин. Вот уж этому я никогда не поверю... Вы скажете – мастер, потому и защищает. Не скрою – обидно мне, повозился я с ним немало. Но я сюда не защищать его пришел, а разобраться по справедливости. Витька в этой краже пешка, настоящего главаря вам еще искать да искать...

С этими посетителями стоит потолковать поплотней: через Лямина можно выйти на Дьякова.

– Вы ничего подозрительного в поведении Лямина не замечали? Хотя бы в последнее время? – спрашиваю я.

Мастер оглядывается на Фонарева, тот недоуменно качает головой.

– Вроде бы нет, – подумав, отвечает мастер. – Безотказный был малый: что ни скажешь – сделает, куда ни пошлешь – пойдет. Беспрекословно! И работал подходяще. В передовиках, верно, не числился, но и лодырем не назовешь. Вполне крепкий был середнячок. И зарабатывал прилично... Прямо не верится... Что его заставило, чего не хватало?..

– А вы что скажете? – обращаюсь я к молчаливому Фонареву. – Вы ведь вместе с Ляминым работали?

– Их верстаки рядом стоят, – уточняет мастер. – Я потому и взял его с собой, может, подметил что-нибудь важное.

Фонарев ерошит аккуратно причесанные волосы.

– Неловко как-то, Иван Николаевич. Вроде я пришел клепать на товарища...

На впалых щеках мастера взбухают крутые желваки.

– Выбыл Лямин из нашего товарищества, Рома. По собственной глупости и слабодушию. Рассказывай смело все, что знаешь.

Фонарев смотрит на окно, забранное прочной металлической решеткой, потом переводит взгляд на меня.

– По правде говоря, ничего особенного вспомнить не могу... Разве вот что... Любил Витька хвастануть своим уголовным прошлым. Может, этим все и объясняется... потянуло волка в лес...

Мастер несогласно качает головой:

– Нет, Рома, это не разгадка. Что-то мы все в нем проглядели. Сережа Курсиш тоже сидел, а сейчас? Кто про него скажет что дурное?

– Все так, Иван Николаевич, но не забудьте, что именно Курсиш привел Витьку Лямина в цех. Сережка – парень хороший, но ему последнее время не до Лямина. То с рацпредложением возится, то в вечернюю спешит. Вот Лямина и потянуло к старым дружкам.

– Упустили, прошляпили, – твердит Иван Николаевич. – И я в первую очередь.

– Ой, да ни в чем вы не виноваты, – заскороговорил Фонарев. – Просто молодые много хотят и мало имеют. В отличие от старых, которые имеют все, но уже ничего не хотят. Вот Витька и решил исправить эту несправедливость.

Иван Николаевич усмехнулся:

– Работать, значит, мальчики, а есть – мужички? Смотри ты, какую базу подвел! Гниленькая, но база... Фонарев тоже улыбнулся:

– Это у нас в курилке ребята тарахтели. Не сразу и сообразишь, что возразить...

– Вспомните, – обратился я к нему, – с кем дружил Виктор Лямин?

Фонарев теребит уже порядком взлохмаченные волосы.

– У комбината его часто ждал один парень... небольшого роста... какой-то весь костистый... Я заметил – он все время сплевывал через плечо. То ли ему действительно хотелось плеваться, то ли он таким способом незаметно оглядывался...

Я кладу перед Фонаревым несколько фотографий.

– Посмотрите внимательно, нет ли здесь того парня?

Роман быстро растасовывает снимки и показывает на фото Дьякова.

– Похоже, что этот... – И вдруг вскакивает со стула. – Стойте, я же видел его в кафе «Пингвин». Он сидел с Витькой за дальним столиком, они, черти, глушили коньяк из фужеров...

– Когда это было?

Фонарев поднял глаза к потолку, зашевелил пухлыми губами:

– Сегодня вторник... воскресенье... суббота... в субботу мы работали... Пожалуй, в пятницу... Точно, в пятницу это было! Я зашел купить сигарет, а они дули коньяк. Целая бутылка на столе стояла! Вы думаете, они в тот вечер договаривались о краже?

Я промолчал. Каждый должен заниматься своим делом, самодеятельность может только повредить. Строить догадки и умозаключения позвольте уж нам, профессионалам, ваш свидетельский долг – сообщать факты. Со всеми подробностями и без искажений.

Пока я беседовал с Фонаревым, зоркий глаз мастера углядел в раскрытой папке название уголовного дела. В меня упирается его строгий, требовательный взгляд.

– Нашли того подонка, что моего сына поранил?

– Ищем, Иван Николаевич. Найдем – сразу сообщим.

Мастер тяжело поднимается, грузно ступая, идет к двери. На пороге оглядывается:

– Не дождусь я, видно, вашего коллегу, зайду в другой раз. Ты, Роман, тут тоже не рассиживайся, работа ждет...

Я записываю показания Фонарева и напряженно вспоминаю, откуда мне так знакомо его лицо. Пухлые губы, то ли детские, то ли чувственные, круглый, картофелинкой, нос, маленький, безвольный подбородок... Определенно я его где-то видел. В воскресенье, на квартире у Ксении Борисовны? Нет, раньше. Гораздо раньше...

– А ведь мы с вами из одной школы, – словно угадав мои мысли, говорит Фонарев. – Я в восьмом учился, а вы тогда уже десятый кончали. Вы меня, конечно, не помните, но вас-то все знали – ваша мать преподавала математику. Как здоровье Анны Викентьевны? Еще учительствует или уже на пенсии? Передавайте привет, мы все ее очень любили...

Ответить я не успеваю, в кабинет стремительно входит Бурцев – бодрый и деятельный.

– Дим Димыч, сейчас приведут одного субчика... У тебя посетитель? Извини, подожду...

– Это к тебе, Игорь Константинович. Насчет Виктора Лямина.

– Даже так? Очень, очень кстати. Подсаживайтесь поближе!..

Бурцев пересаживает Фонарева к своему столу, придвигает стопку бумаги. Я к их разговору не прислушиваюсь, я малюю на бумаге унылую рожицу: страдальческая складка поперек лба, уголки губ пессимистически опущены. Уж не автопортрет ли я нарисовал? А что, момент очень даже подходящий. Если верить словам Фонарева, Валет замешан в краже шерсти на комбинате. И он же нанес ножевое ранение таксисту. Два преступления подряд. Возможно ли это?..

Показания Фонарева зафиксированы Он прощается с Бурцевым, протягивает руку мне:

– До свиданья, Дима! Не забудьте передать привет Анне Викентьевне.

Я не сентиментален, но мне приятно, что маму любят и помнят.

– Непременно, Рома, передам. Надеюсь, ты был ее любимым учеником?

Фонарев смешливо морщит свой далеко не римский нос.

– Ну, может быть, не самым любимым... Но все равно она меня вспомнит.

– Друг детства? – спрашивает Бурцев после его ухода.

– В одной школе учились...

– Ничего, парень смышленый, кой-чего рассказал. – Бурцев набирает номер, говорит в трубку: – Доставьте задержанного в семнадцатую комнату!.. Сейчас, Дим Димыч, приведут Лямина. Посиди, может быть, и для тебя что-нибудь найдется. Он, оказывается, был тесно связан с Валерием Дьяковым...

Стук в дверь, милиционер вводит угловатого, нескладного юнца. Он нервно передергивается и все время пытается спрятать руки в рукава. Я присматриваюсь – на левом запястье лиловая наколка: «В тюрьме мое сердце».

– Очень трогательное изречение, – язвит Бурцев. – Неужто так понравилось, что опять потянуло?

– Кореша накололи, – неохотно цедит Лямин. – Я не хотел, заставили...

– А в склад тоже заставили лезть? Или сам проявил здоровую инициативу?

– Ни в какой склад я не лез, – угрюмо нагибает голову Лямин. – Убей меня бог из рогатки!

– Э, дружище, так мы с тобой ни до чего путного не дотолкуемся, – огорчается Бурцев. – Я-то думал, что как человек бывалый...

– Как человек бывалый, я требую доказательств!

– А ты, Витя, оказывается, фрукт! – удивленно поднимает брови Бурцев. – Хоть и незрел, но уже с червоточинкой. Ладно, перейдем к неоспоримым и, следовательно, неотразимым фактам. Первое – в субботу ты дома не ночевал. Где был?

– Загулялся, переспал в подвале. Не хотел мать беспокоить поздним возвращением.

– Кто это может подтвердить?

– Никто, я один спал.

– Допустим, хотя и маловероятно. Далее. В субботу днем ты подозрительно долго крутился возле склада...

– Кто, кто меня там видел? – вскидывается Лямин.

– Не все ли равно, Витя? Видели и в любую минуту могут это подтвердить.

Лицо Лямина передергивает гримаса ненависти:

– Да, прогуливался, и что с того? Где сказано, что возле склада гулять нельзя? Где и кем?

Бурцев устремляет на Лямина пристальный взгляд.

– Резонно!.. И все-таки, Лямин, есть у нас доказательство, что именно ты побывал на складе. Совершенно случайно в столе кладовщика оказался мешочек с трудносмывающейся краской. Тебя, Витя, погубила природная любознательность. Тебе захотелось непременно узнать: а что там звякает в этом мешочке, не деньги ли? И потом ты два часа просидел в ванной, но пятна так и не отмылись. Ну-ка покажи руку!

Лямин медленно и неохотно выпростал из рукава правую ладонь. На тыльной стороне светилось ярко-оранжевое пятно. Так вот что он так старательно скрывал от наших нескромных взоров!

– Надеюсь, теперь, Лямин, взаимопонимание достигнуто? Кто был с тобой и где похищенная шерсть?

– Никто, я один все сделал, – упрямо твердит Лямин.

Я приглядываюсь к Лямину – с его утлым телосложением четыре мешка не унести. Такой груз по плечу двоим, если не троим...

– Кто был с вами третьим? – задаю я вопрос Виктору.

– А второго вы уже знаете? – оборачивается Лямин и, поняв, что проговорился, кричит визгливо и отчаянно: – Никого со мной не было, я один, один, один!

– Вторым был Валет, – тихо, как бы про себя, говорю я и вижу, как заюлили, заметались раскосые глаза задержанного...

6

Мы с Рябчуном искали Валерия Дьякова, а он был совсем рядом, и пути наши не пересеклись по чистой случайности. Об этом я узнал несколько позже. А было так...

Валет уже вошел в подъезд, где жил Сергей Курсиш, как вдруг услышал шум подъезжавшей машины. Выглянул, и по глазам ударило ярко-желтой окраской. нашей «канареечки». Перепуганным котом взлетел Валерка на пятый этаж и сразу же принялся открывать люк, ведущий на чердак. Бешено колотилось сердце, заглушая звук шагов поднимающихся по лестнице людей. Шаги все ближе, ближе, а люк не поддается. «Заперли, сволочи!» Шаги затихли на третьем этаже. Валет осторожно глянул в лестничный пролет. «К Сереге путь держат. Одного знаю: Петрович-моралист, а кто второй?.. Кем же это заинтересовалась родимая милиция? Длинным? Навряд ли... Меня ищут! Неужели Косой трепанул?! Подзалетел Витька, а жаль. Вроде все было чисто сработано... Что-то неуютно становится, пора подрывать...»

Спуститься вниз Валет не рискнул – вдруг оставили кого на входе. Он сел на подоконник, закурил. «Косой будет молчать. Знает, чем кончится, если в раскол пойдет... Домой бы смотаться... Прихватить деньжат и чесануть из города, пока не перекрыли... А вдруг засада? Нет, не пойду. Перехвачу у Длинного, пусть попробует отказать.. Ну, что они там застряли?..»

Внизу хлопнула дверь. Из квартиры Курсиша выбежал пожилой мужчина и, на ходу натягивая плащ, помчался по лестнице. «Кажется, Серегин напарник. Старик, старик, а ходулями перебирает бодро. Ишь как припустил!.. Чем же это его так напугали красноперые?..» При мысли о том, что он сам едва избежал встречи с работниками милиции, Валета заколотил озноб. «Минутой позже подъехала бы машина, и вляпался бы я прямо на квартире у Сереги. Смеху было – рот порвешь!»

Щелкнул замок этажом выше, на площадку вышла молодая женщина, одетая в красную кофточку и зеленую юбку. Она держала за руку мальчонку лет пяти, на нем была зеленая курточка и красные штанишки. «Вырядились как на обложку!» Валет втянул голову в плечи, неприязненно отвернулся к окну.

– Мама, мама, а что этот дядя здесь делает? – Мальчишка все оглядывался, пытаясь рассмотреть Валеркино лицо.

Женщина с тревожной торопливостью прошла мимо, ее голос послышался уже внизу:

– Дядя кого-то ждет, волнуется и курит...

– А зачем он курит?

– Дядя не бережет своего здоровья, ему не хочется долго прожить...

«Ха, тоже мне Макаренко в юбке! Ошибаетесь, голуба, хочется мне жить, и не как-нибудь, а с шиком. Чтоб, не моргнув, швырнуть швейцару десятку в зубы, чтоб вилась вокруг стая фирменных девочек, чтоб ловила каждое твое слово кучка прихлебал. А ты этак небрежно подскочившему официанту: «Организуй нам, браток, коньячку самого-самого и закусон соответственно... Для разгона, а там посмотрим». Это жизнь, я понимаю! Все остальное – уныние и серость... В Сочах сейчас самый сезон, вот бы куда махнуть. А на какие хрустики?..»

Валет так ушел в свои мечты и планы, что проморгал момент, когда работники милиции уходили из квартиры Курсиша. Увидел их уже садящимися в машину. «Тюхтя! А если б они вздумали подняться выше? Ну и что, все равно бежать некуда...»

Валет дождался, пока уедет машина, и позвонил в квартиру Курсиша.

– Ты?! – Сергей был поражен. Валет уверенно шагнул за порог.

– Шары навыкат, удивлен до опупения. Чему, спрашивается?

– Ты никого не встретил на лестнице?

– Как же, как же! Мы с Петровичем очень даже приятно раскланялись, поговорили за жизнь. Он, как всегда, поинтересовался, когда же я начну работать, я, как всегда, заверил – на днях. На том и расстались. А что им здесь надо было?

– Тебя искали!

– А вот это с их стороны напрасные хлопоты. Ищут преступников, а я, как ты знаешь, рядовой гражданин с незапятнанным прошлым и перспективно-заманчивым будущим.

– Облако в арифметику – вот твоя перспектива!

– Что-то ты, Серега, сегодня мрачно настроен. С чего бы?..

– Слушай, Валет, кончай баланду травить, мне скоро на работу.

Дьяков глумливо ухмыльнулся.

– А, я совсем забыл, ты же перековался, вкалываешь в поте мурла. И сколько кинули?

– Хватает.

– А все же? Может, и я надумаю.

– С прогрессивкой около двухсот.

– Вот видишь – около. А мне нужно свыше. Извини, не подходит.

Курсиш тоскливо переминался с ноги на ногу. Чего ему надо, этому коренастому крепышу с холодными, наглыми глазами? Уж не пришел ли он звать на дело? Ну нет, сыт по горло!..

...Отмечали в теплой мужской компании день рождения Витьки Лямина. Выпили – показалось мало. Кто-то из парней постарше намекнул, что хотя магазин уже закрыт, но достать вина можно. Нужно только немного сноровки и много смелости. Ну-ка, кто у нас самый бесстрашный? Полезли два орла-удальца: сам именинник и Сергей. Сложили в рюкзак пять бутылок коньяка, десять бутылок шампанского, пятнадцать плиток шоколада. Собрались уходить, и тут нагрянула ночная милиция. И был суд, и был приговор...

В колонии они с Витькой Ляминым дали друг другу слово никогда больше не нарушать закона. А потом Витька сошелся с Валетом, тот постепенно прибрал его к рукам. Все о чем-то шушукались, когда подходил Сергей, умолкали... Вернувшись домой после отбытия наказания, Курсиш пытался поговорить с Виктором, напоминал о клятве.

– Что ты с Валетом связался? – предостерегал Курсиш. – Опять спалиться хочешь?

– Попадаются одни дураки, – твердил Виктор. – Мы с тобой тогда по дурости влипли, по неопытности.

– Салага ты, салага, тебе скажут, ты и рад повторять. Хочешь, в цех к нам устрою?

– Давай, – равнодушно соглашался Лямин. И не приходил к условленному часу.

Однажды Сергей решил зайти к Дьякову. Дверь ему открыла сухонькая старушка в ночном чепце.

– А, Длинный, – высунулся из комнаты Валет. – Проходи!

На старинном буфете из мореного дуба в чинном порядке расположилась устрашающая армада пустых бутылок с завлекательными этикетками.

– Бедовая у тебя коллекция, – усмехнулся Сергей.

– Соединяю приятное с приятным. Давай тяпнем для пополнения коллекции. – И он вытащил из шкафчика бутылку джина.

– Слушай, Валерка, оставил бы ты Витьку в покое. С таким «шефом» недолго ему гулять на свободе... Валет отставил рюмку, зло прищурился:

– Ты ему кто – брат, сват или шурин по материнской линии?

– А ты?

– Я – сосед по нарам. Бывшим. Твой приятель – бывший – проходит у меня школу жизни. Сечешь?

– Я бы предпочел, чтоб он остался неграмотным. Хотел устроить в цех – не идет. Вот она, твоя наука!..

Валет задумчиво перекатывал в пальцах пустую рюмку.

– А знаешь, Серега, ты, пожалуй, прав. Хватит парню лодыря гонять, пора прибиваться к берегу. Ты где вкалываешь, не расслышал?