Текст книги "Китеж уходит под воду (Исповедь мертвецов)"

Автор книги: Леонид Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Вот и на Параде красиво, браво шагали морячки по брусчатке. Сильные, здоровые, молодые ребята. Крепкие шеи от мороза бордовые над синими воротниками. Курсанты училищ, для них и готовим Флоты. Триста тяжелых кораблей в Мировом Океане! Это не шутка. Воплотили в жизнь мечту Хозяина. По копеечке, но соорудили Океанский Флот.

Всплеснуло в сознании, выплыло уловленное из последних докладов.

– Ох, ведь последнее время и с Флотом неприятности начались. Мало того, что затонула при столкновения в с американской в Тихом океане ракетная подводная лодка, так они ее еще и поднять умудрились, с вооружением и телами. Еле-еле Юре удалось не пустить постыдную эту информацию в страну, не смутить народ. Правда после того и мы их эсминцу нос на бок своротили. Искупали американов этих. Порезвились, словом. Слава Богу, опомнились вовремя, договорились миром предотвращать такие глупости на море. Это хорошо.

Нет не все хорошо, у Медвежьего острова авария с новейшей атомной подводной лодкой. С красавицей, истребителем лодок типа "Альфа". Жалко конечно, люди погибли. Краснофлотцы, командиры. И лодку жалко, лодка атомная, новая. Вояки хвастались... вот и дохвастались. И почему вдруг погибла? Авария? Диверсия? Простое разгильдяйство природное? Это уже дело Юры разбираться. По его ведомству.... Доложит.

Хорошо еще, что Запад не прознал. Ох проныры-проныры, во все дыры лезут, суют нос, подглядывают, подслушивают. Юра намекал совсем недавно, мол много развелось в стране шпионов... Пускай ловит, это его работа... Отловить необходимо, тут вопросов не возникает. Незачем партнерам по переговорам все наши кухонные новости знать, а то, что же получается – перднуть не успеешь в своем Завидово, а уже глядишь БиБиСи и прочие Голоса извещают о растройстве желудка советского Лидера, да насколько старик штаны замарал. Слава Богу, обошлось, не пронюхали. Пусть считают нас по прежнему грозными, непотопляемыми. Пусть побаиваются..

Боятся – значит будут уважать. Страшаться, следовательно, не нападут. Наоборот, пойдут на уступки. дется им некуда... Переговоры договоры... Полезно и приятно, хотя уже тяжеловато. Помоложе был, в Америку слетал. Крепко мы там выпили с товарищами, да и американцам показали, наш, русский характер. Перепить нас оказалась у смерикосов кишка тонка

Генсек давно понял – с американцами сориться смысла нет, нет и желания. Сталин тот еще мог такую роскошь прозволить, а уже Никита – нет. Тот только стучал и ругался, но сам-то перед Западом млел. Прямо до пота на лысине. Все хорошее оттуда вынес – панельное строительство, универсамы, кукурузу. Вот уж так хотелось ему подружиться, снизить противостояние, жить в мире-дружбе. Не вышло, обмишурился. Искренне уважал Эйзенхаура – боевого генерала, а тот взял и подосрал прямо накануне встречи в верхах. Пауэрса на У-2 подпустил за ракетами в Капустином Яру подглядывать, ну того и сшибли под светлый интернациональный празник Первого Мая. Переговоры накрылись... До сих пор говорят, что и Никиту и Айка подставили их собственные спецслужбы. Многие, очень многие не желали сближения. Старик спрашивал Юру, тот мялся, говорил ничего не доказано.

В мозгу высветилось очередное ключевое слово...

– Вот! Американцы хорошо живут, богато. Им атомная война абсолютно ни к чему. Разве кто нападет. Мы много хуже живем. Беднее. Понятно, войны, революции, опять войны... Но все же обидно. Ведь всего навалом в стране. Леса, нефти, газа, руд.... Почему не умеем культурно, чисто жить? Может народ такой ленивый, вороватый, необязательный, пьяненький...

Пьют конечно много, тащат все что под руку попадется... Меры ни в чем не знают... Все идет в ход под пьяную лавочку... Может сократить производство водки? ... Сократишь! Еще глядишь наращивать объемы производства прийдется. Основная статья дохода. Живые деньги... Всем нужны, все руки тянут. Только и слышу – "Дай! Дай!"

Первыми, как всегда, доблестные воины. Не даю – пугать начинают, страшилки подбрасывают, мол вокруг одни враги, сжить нас со света хотят, только спят и видят...

Пугаюсь и даю. Пусть новыми игрушками тешаться.

Получается, американцы вроде как вероятный противник, основной враг, а я им завидую. Врага положено ненавидеть, а не получается. За что их ненавидеть? За капитализм? Ерунда! За чуждую идеологию? Старо и глупо. Мы живем, они живут. Одна Земля, что делить? Торговлишку наладить бы... Сосуществовать научиться... К этому стремился, к мирному решению вопросов... Жизнь такая короткая, пролетела и нет ее, что останется в памяти? Главное выдержал прожили без войны, без нервотрепок, встрясок... Вот и вся моя политика.

Впрочем, случалось. Приходилось подпускать идеологического тумана. Куда в политике без этого... Для меня политика, что карты с тертыми партнерами. Тут важно свои карты не засветить, чужие разгадать, пыль в глаза пустить да на понт взять. Пусть соперник ломает головенку, что у тебя в прикупе... или в рукаве. Может и ничего. А вдруг там сидит туз козырный?

К примеру, Ким, Корейский лидер. Как политик – он гавно. Мелок, хоть и под Сталина косит. Но куда ему! Назначил Киму встречу на крейсере в Тихом Океане. О чем с ним говорить? Не о чем! Но шуму, шуму сколько. Помнят еще люди где основные решения Черчилль с Рузвельтом принимали! На палубах боевых крейсеров! Вот она, полдитика!

Полез Китай на Вьетнам. Это же надо до такого додуматься! Осадили мы стервецов. Не дали в обиду братский народ. А главное, тихо, умно, без единого выстрела! Шум пустили по дипломатическим каналам о призыве запасников, через разведку слушок закинули про выдвижение войск из центральных военных округов к границе. Купились косоглазые ! Ждать не стали. Поджали хвост и уползли не солоно хлебавши. Ну, Маршал я после этого или нет?

Это и есть практическая политика. Остальное – вонище и сопли. Ульбрихт, Мао, Арафат, Фидель – хорошие партийные товарищи, но только и знают подталкивать к опасным глупостям. Подавай одним жесткость с Америкой, другим давление на Германию, третьим – вообще иди войной на Израиль... Пошли они все.... Устал.

В полумрак комнаты вошли неслышно, стали у изголовья кровати некие тени, смутные, зыбкие. Старик старательно смежил пергаментные, истонченные годами веки. Отгородился. Попробывал натянуть одеяло, легкое пуховое... Оказалось только веки еще его и слушались. Тело холодело, не грело одеяло. С закрытыми глазами лежал, но понял – соратники пришли. Мертвые и живые. Зачем? Не вызывал... Может... прощаться?

Ближе всех стоял Костя – верный старинный друг с молдавских времен. Все секреты у него в папочках, по полочкам в сейфах разложены, надежно упрятаны до поры до времени.... Помощник. .... Одну бумагу на подпись подаст, другую, неприятную, задвинет, в архив уберет, не расстроит, не испортит настроение Генеральному. Нужное дело устроит, протолкнет, второстепенное отложит до лучших времен. Понятлив Костя. Пусть прихварывает, пусть нездоровится, никогда не откажет. Вмиг соберется, поддержит компанию, и вместе – на охоту, в любимое "Завидово".

– Костя, назначаю своим преемником тебя, – Безуспешно пытается шевелить губами старик.

Но не Костя это, Юра у изголовья. Откуда взялся? Почувствовал неладное, не пустит Костю, оттеснит, сам пролезет вперед. Ну, да Бог им всем судья. Может оно и к лучшему. Юра силен, Комитет за ним. Помоложе Кости, энергичнее, образованнее. По английски может! Книжки читает. Стихи пишет. Чистый. Не замаранный. ... Взяток не берет, подарков не принимает, баб на стороне не имеет. Чекист! Главное, что вообще чудно, верит во все истово... Странно, ... умный же человек. Плохо то, что начал в последнее время возьню вокруг семьи, копает...

– Зачем это, Юра? Уйду, кто их защитит? Не чисто все это... Плохо то, что последнее время стали мои друзья умирать... заменить часто некем было. Цвигуна рядом с тобой пристроил, погиб Цвигун. Медунов, Цинев, Щелоков – те, предположим, подвели ...

Не подготовил себе смену, не успел, не смог... Жаль... Даже после Сталина, после Хрущева оставались надежные люди способные взять и удержать власть... А после меня, пусто. Покачал своей шишкастой головой Председатель, сделал шаг в сторону и исчез ничего не ответив Вождю.

Косыгин подошел. Генсек впервые пожалел, что не нашел общего языка с Алексеем, а ведь умен был Председатель Совета Министров. Реформы готовил, новшества. С академиками советовался, все хотел на научной основе, неторопясь, надежно проводить в жизнь. Затер его. Побоялся. Решил по-старому, спокойно жить... На его век правда хватило, стоит ли теперь волноваться напоследок?

Анастас... Умнейшая голова... Неоцененный никем блестящий хозяйственник... От Ильича до Ильича прошел, протиснулся, проскользнул между капельками. Сколько на это сил и энергии ушло, растратилось вхолостую? Главное для него было мир сохранять... Всегда остуживал горячие генеральские головы. Легкую промышленность поднимал, а не маневрами да учениями пыль взбаламучивал... Да, прав во многом оказался Анастас – последний ленинец. Спасибо, что навестил... Постоял, Анастас, попрощался...

Андруша... И он здесь. Ах, упрямец... С виду прост, неловок, а хитер белорусский лис. Ведь вот как в Хельсинки подал, мол Ильич при смерти, последние дни доживает голубь наш. Готов напоследок добрые дела сделать, душу очистить, покояние выслужить. Кто за ним прийдет? Может ястреб? Вы тогда уж на себя не пеняйте. Лучше поторопитесь. Бедолага еле ноги передвигает. Поторопитесь! Уговорил, растормашил, подмахнули договорец! Мне, полагал, Нобелевскую премию отстегнуть совсем не грех было. Но не дали. Козни политических противников Разрядки... Ленинской обошелся, тоже медалька золотая, красивая.

Миша? Суслик? Ты ведь умер, вроде. Точно, умер. Хоронили, помню. А ведь под меня копал, тихонько. Думал сам порулить, ан нет, похоронили раньше. Идеолог задрипанный, теоретик великий... а как вскрыли, один склероз сплошной. Только и хватало мозгов галоши таскать туда – сюда. Аскета строил из себя. Нет, Суслик, – ты ханжа, а не праведник... За всеми присматривал, всех одергивал. На Главного Теоретика метил. Костя одернул, сказал внушительно, – У нас Генсек Главный теоретик и другого не надо. – Обиделся Миша, встряхнул жиденьким хохолком, ушел не попращавшись... А может просто забыл с чем заявился?

Тут старик вспомнил как с подачи верного Кости уел заносчивого Суслика. Мишаня к очередному юбилею очень рассчитывал получить третью звездочку на грудь, а получил всего навсего орденок, словно секретарь захудалого обкома. Не выдержал обиды, помер.

На место Суслика, тогда Кирилла в приветствие внесли. Он от радости нежданной прилюдно слезу запустил, порадовал старика, задницу языком до сияния небесного вылизал, – "Великий человек нашего времени", "Вождь прогрессивных народов!". Старик знал ему цену, но слушать было приятно.

Властители Кавказа плечом к плечу встали, склонили тупо сработанные головы. Орлы! ... Генералы! Один по щелоковскому ведомству, другой по андроповскому. Верные большевики-ленинцы, отцы своих погрязших во взятничестве и коррупции народишков.

Сладкоголосые лизоблюды. Тот что из МВД, старику ковры под ноги от самолета до дворца стелил, лучших девушек республики на показ вдоль дорог ставил... Пользуйся, Отэц! Нэ жалко! Другой, Кагэбэшник, пел, заливался на всю страну – "Над всем миром победоносно звучит голос Ильича! ", а в глазках слезы блестели от неисбывного партийного счастия...

Подошел Кадар. Покачал головой. Старик подумал, что не забыл ему Янош той охоты в заповеднике где набил Генсек кучу ручных фазанов, побраконьерствовал от души. Жалко ему, что ли? Все твердил по закону только два, только два... По чьему это закону? Старик не стал уточнять...

Дзур мельком заглянул, Людвиг... Дубчек правда не появился. Нехорошо тогда получилось. Пришлось силу применять. Слава Богу без особой крови обошлось. Впрочем чехи сами виноваты, проторчали неделю в душных вагонах на границе, срать на улицу в сортиры бегали, удобств никаких. А толку? Никакого. Конечно, пришлось по-ленински, десантом брать банки, вокзалы, аэродромы. Танковыми колоннами – почту и телеграф... Утерлись. Года не прошло, выступал уже на митинге в Златой Праге. Улыбки ему расточали, продолжительные, переходящие в овации апплодисменты... все как положено.

Тито приковылял. Без ног ему плохо... Но улыбался. Подбадривал. Сталин с ним разругался, обидел. Что-то там с женщинами у них вышло... Старик долго с Тито беседовал на острове, вдвоем, с глазу на глаз. Умнейший и милейший человек оказался. Поняли они друг друга и жили мирно, помогали один другому чем могли. Старик проводил друга в последний путь. Врачи не пускали, но он послал их подальше, полетел. Выстоял на подгибающихся от слабости ногах траурную вахту у гроба Йосипа.

Пришли толкаясь генералы, маршалы в расшитых залотом парадных мундирах. Старик умел разговаривать с военными на равных, поставить вопрос так, чтобы тем не отговориться, не вывернуться, не уклониться от принятия политического решения.

Генералам подавай новые дивизии, адмиралам – подводные лодки, всем – боеголовки. К чему это приведет? Старику приходилось по пять часов кряду спорить. Ставить вопрос ребром, – "Ну продолжим гонку вооружений, последние штаны снимем, не подпишем договоров с американцами. Можете вы мне, как Главнокомандующему дать гарантии того, что наше преимущество станет подавляющим и постоянным, непреходящим?". Молчали... " Станет ли нам легче теперь?". Нечего сказать. "Так ради чего последнюю рубаху закладывать, в дырявых штанах голом задом светить, истощать и разорять страну? ".... Подписал он с Никсоном соглашение.

Осторожно, потихоньку собирался двигаться к миру старик. Пусть маленькими шажками, неторопясь, но не останавливаясь. Жалел, что с ракетами не удалось договорится. "Першенги", "Томагавки". Не устоял, пошел на поводу, генералы уговорили, разместили новинки поближе к Европе. Думали соседи по-сговорчивее станут, ан нет – все без толку. Генсеку очень хотелось пойти на уступки Шмитду, покрепче ракет привязать ФРГ. Не удалось. Вышла одна сплошная нервотрепка. А ведь доказывал меднолобым – "Разрядка" полезна и необходима прежде всего стране. Плохо, глупо выходит если военные лезут в политику впереди политических лидеров.

Последними пришли, почему-то вместе, хоть никак не должны были, Нур Мухамед и Амин. Убитый учитель и убийца ученик. Может простил его? Восток.... Их не поймешь. Афганистан это постоянная головная боль. Предчувствовал. Сомневался. Сколько раз отказывал на Политбюро афганским товарищам в воде войск, уходил от прямого ответа. Семнадцать, кажется... Стремился ограничиться политической поддержкой, поставками оружия, наконец.

Эх Тараки, Тараки, подвел, не посоветовавшись захватил власть. Старик и с Королем, и с Шахом неплохо жил, спокойно. Другого руководства не желал. Торговали, граница спокойной была, строили им заводы, шоссе, электростанции. Валюту зарабатывали. Ни они к нам, ни мы к ним не лезли в дела. Так нет, устроили пальбу, стрельбу, переворот. Революционеры местечковые.

Теперь приходилось расхлебывать дела новоявленных теоретиков и практиков перманентной революции. Начитались опереточные офицерики умных книжек и собрались строить в своих диких горах социализьм. Идеалисты... Генсек с соратниками уже сколько десятилетий ни хрена путного построить не мог.

Припекло, передушили друг друга и прибежали поджав хвосты за помощью. Отказать, в конце концов, не удалось. Военные подпирали, все им не терпепелось в войну поиграть с победоносным концом, оружие испытать, себя показать, в новых орденах покрасоваться. Да ордена он им бы и так дал, хрен с вами, не жалко. Устинову новые системы испытать в деле мечталось. Старый друг ведь...

Но все решил голос Юры. Заявил на заседании ЦК, что исламистов поднимающих голову в Азии, проще остановить в горах Афганистана, чем в отрогах Кавказа. Поверил ему. Сделали правда все на удивление быстро, без возни и бумажной волокиты, настолько секретно удалось провернуть, что до последнего момента даже помощнички ничего не ведали. Из телеграмм только и узнали, "Войска в Кабуле. Амин в могиле. На его месте Бабрак". – И влипли по уши, воюя уже не против грязных бородатых моджахедов, но Пакистана, Америки, НАТО, Египта и Китая..

В результате пошли похоронки, траты неимоверные, расходы непредвиденные. Деньги летят словно в бездонную бочку. Средства улетают безвозвратно. Надо бы тратить на благосостояние народа, так нет. Народ заждался, ведь достоин лучшей жизни, вон какого врага заломали – Гитлера. Страну восстановили.

Спасибо Юре, удружил. Теперь и во внешней политике обвал, крах всех планов. Налаживание отношений с Америкой рушится. Образ миротворца тускнеет. Картер на дыбы встал, ну никак от святоши богомольного старик такой прыти не ожидал. Ведь с Ираном потише себя вел, операцию по спасению заложников вяло проводил, загубил на корню, потом вовсе свернул. А с Союзом разошелся не на шутку. Договор, почти готовый, отозвал, подлец! Олимпиаду – столь ожидаемую, с такимим тратами, в таких муках подготовленную – бойкотировал, святоша! Чуть блокаду не объявил.

Афганистан доконал старика. Все там шло наперекосяк, ввод войск свел на нет главное дело его политической карьеры. Генеральный постепенно отходил от дел, перепоручал, перекладывал на помощников, Подключался, не выходя порой из перманентного полусонного состояния, только в самых исключительных случаях...

Всю свою долгую политическую жизнь старик старался не перегибать палку, знал меру... в конце концов им же самим и положенную. Понимал перегнешь, придавишь невзначай, не подумав, она возьми и хрустни. Сломается, обратно не сложишь...

Последнее время Председатель КГБ все пугал наростанием религиозного самосознания мусульман. Все большее число молодых обращалось к Корану, ходило в мечеть, слушало мулл, справляло подзабытые за семьдесят лет обряды и ритуалы. Старика это не очень волновало. Пусть справляют, пусть ходят, пусть себе слушают, но только тихо, без шума, без бузы, не нарушая внешней благочинной социалистической идеологии. Обрезаются? Ну и Бог с ними... Ха, ха пусть, если жены не возражают,... Мечети просят вновь открыть? Юра должен ставить в эти мечети своих, надежных, проверенных мулл. Положительный опыт с православными священниками наработан достаточный. Чего же бояться? Наоборот, свои, советские муллы, что может быть лучше? Все под контролем.

Делает свое дело, отлично работает желтенькая таблеточка. Уходят заботы, исчезают проблемы, стирается из памяти пласт за пластом.... Забывается плохое и хорошое.... Исчезают в небытие стройные, крепкие ножки медсестричек, опоясанные резинками поверх серых казенных чулок, обрамленные защитным сукном юбок, упругие грудки в в бязи солдатских нательных рубашек, затем в розовой пене трофейных, несчитанных кружев. Растворяются в тишине подмосковной ночи без остатка стога в молдавской степи, жаркие объятия чернобровых степнянок... Словно в мусорную карзину полетела смятым листом, казенная, неискренняя любовь секретарш из Верховного Совета. Быстрая, небескорыстная ласка стюардессок в салонах лайнера, острая, желанная, захватывавшая. Угасающее сознание цеплялось, не отпускало, пыталось сохранить до последнего мгновения любовь к маленькой, канувшей в неизвестность медсестричке, безжалостно оторванной от старика всемогущим Юрой. Может любовь... а может и так себе, старческая страстишка...

Умирал, уходил старый человек. Вождь? Не вождь? .... Президент ли? ... Маршал?.. Просто еще один Генеральный Секретарь... Все при нем шло в стране размеренно, медленно, своим заведомым чередом, не так чтобы хорошо, но не совсем уж и плохо.... Люди этой страны потихоньку спивались, в силу возможностей растаскивали все, что попадалось под руку, но страна оказалась настолько обильной, богатой и растаскивать пришлось бы очень долго. Годы его правления сначала, раззадорясь, расхрабрясь обзовут "Застоем".... Крушить начнут, широко этак, ну, раззудись плечо! Потом, почешут по русскому обычаю репу и передумав... переименуют в "Золотой Век". Состарившись, сидя по прежнему по еще более обветшалым, запущенным кухонькам станут рассказывать ностальгические старые анекдоты ничего не понимающим внукам.

Утром, по заведенному порядку в спальню Маршала вошел, мягко ступая, охранник. Поднял шторы, покашлял тактично, намекая старому человеку, что солнышко уже высоко встало, начался новый день, пора бы и вставать. Генсек лежал, не откликался. Вошедший осторожно прикоснулся к свесившейся с кровати руке Вождя, еще теплой, но уже безвольной, распластанной, покрытой морщинистой пегментированной кожей, напоминающую слегка студенистую, пропитанную соленой влагой ласту выброшенного ночным северным штормом на холодную гальку помершего от старости моржа.

Чекист выматерился. Бросился бегом, перепрыгивая ступени, гремя по лестнице, забыв о тишине Дома. Бежал сообщить о случившемся совему начальству. Дальше случился неизбежный в таких печальных ситуациях переполох. Со слезами близких и обслуги, звонками в Медсануправление, соратникам. Прежде всего Юре.

Охрана свыклась, сработалась за долгие годы со старым, пусть недужным, но не грозным, скорее по человечески добрым и незлобливым хозяином. От будущего хорошего не ждали, догадывались – новая метла всех выметет. Со своими людьми прийдет. Прощай спецкормушки. Устало матеря умников снявших медицинский пост на даче, застрявших где-то в дороге кремлевских медиков, а заодно и всю советскую затраханную медицину, они сорок минут пытались массировать грудь, делали искусственно дыхание, старались вернуть Генсека к жизни.... Не удалось... Желтая таблеточка сработала безотказно. Только эти несколько человек оставались верными покойному Вождю.

Не особо торопясь, приехал вальяжный, всезнающий, гладко выбритый, благоухающий духами Главный Врач. Безучасный, отрешенный. Словно через силу подошел к телу, отворотил, брезгливо поморщившись, рукав стариковой пижамы, пощупал пальчиками запястье. Изрек безапеляционно, – Кончился, Ильич!

Ну, ему виднее...

Повернулся, бросил взгляд на неслышно вошедшего следом Юру... Опустил долу глаза, склонил в приличествующем скорбном полупоклоне седую благородную шевелюру.

– Ну, ну, все путем, все правильно!, – Прошептал вслух и бросился вдогонку за тихо вышедшим Председателем. Торопясь, скользя подошвами новых итальянских ботинок по поступеням старой, враз ставшей противно скрипучей лестницы, мимо осиротевшей охраны, старой, жалкой и некрасивой, никому более на свете не нужной, плачущей навзрыд вдовы.

После всех неспешно подрулила "Скорая" из кремлевки. Загрузила труп. Увезла...

Глава 8.

Судьба индейка...

Усталая подводная лодка входила в гавань. Все также сползали с сопок к бухте серые прямоугольнички пятиэтажек домов офицерского состава, чуть подальше, чуть особняком, высились две новые, еще не потерявшие строительные колера девятиэтажки. Между ними приземистые коробочки торговых точек. Дом офицеров Флота. Красные и зеленые кубы и полукружия складов, береговые казармы, окруженные тоненькими прутиками постоянно неприживающихся саженцев. Здание Штаба, окруженное взрослыми деревьми. Землю шефы привозили. Поползли мимо шаровые, с ржавыми потеками, борта плавбазы, судов снабжения, госпитальных, деактивации, дегазации, плавучего дока, плавкранов, буксиров, прочей мелочи вспомогательного флота. Открылись наконец однотипные, приснувшие временно у пирса черными дельфинами, подлодки. На палубах некоторых командиры выстроили свободных от вахты матросиков. На причальной стенке, за спинами дивизионного морского начальства, волновалась пестрая кучка встречающих женщин, многие с детьми, некоторые с цветами.

Лешка стоял в ограждении ходовой рубки немного позади тех, кто обязан находиться наверху, среди таких как и сам, допущеных негласно. В любой момент коротким жестом командира мог оказаться сосланным вниз, в кондиционированное брюхо всплывшего черного кита. В носу причальная команда, напялившая оранжевые жилеты поверх черных бушлатов, под руководством боцмана готовилась к швартовке.

Привычный, совсем недавно столь желанный пейзаж, вдруг нагнал на Лешку необъяснимую злую тоску. Повернулся и, испросив разрешение, убрался вниз, под удивленные взгяды оставшихся. Впрочем отвлек он их не надолго. Все стремились рассмотреть в подручные средства, а кто и просто из под приставленной козырьком ладони, своих ненаглядных среди встречающих, машущих, ждущих нетерпеливо женщин и детей. Предвкушали, планировали...

Лешке не махали. Может именно поэтому бухта оставалась чужей. Поддавшись общему радостному ожиданию готовился к встрече с берегом, считал дни. Просчитался.... Скука. ... Часы перетекали, в сутки, потом в месяцы, наконец в годы. Мелькали недели боевого дежурства под водой в нездоровом, искусственном климате стального брюха. Сон перемежался, обрывался вахтами. Офицерская учеба, обучение личного состава, береговые дежурства. Пристегивание кабуры – отстегивание, натягивание на рукав повязки, прием, роспись – в обратном порядке сдача вахты.

Морская служба, размеренна словно ход поршней дизеля. Море лишь отзывалось потрескиванием переборок при срочном погружении, гулом механизмов в прочном корпусе, холодом стальной стенки в рабочей выгородке... Где осталось ласковое, прогретое солнцем, солоноватое, нежно облегающее тело, теплое море, что видел через стекло маски? Здесь океан узришь хорошо два раза за поход, при всплытии и перед погружением. Да и то, черный, холодный, в пенных барашках, злой. Все, баста.

Прехав после отпуска закончившегося Клавдиным фортелем, злой как черт, Лешка достаточно реалистично оценив качества женщин, всецело отдался службе. Что еще в жизни флотского лейтенанта, если не женщины и служба? Водка? Черт его знает. Соседи по комнате в общаге пили умеренно, играли на гитаре, пели песни, читали понемногу. Но все это в свободное от свиданий и службы время. Все основные устремления и помыслы делились между бабами и службой. В той персональной пропорции которая вытанцовывалась. У каждого своя.

Одни соседи больше корпели над конспектами, технической литературой, другие – успевали то собираться на очередную свиданку, то отсыпаться после оной. Переодически кто-то из соседей покидал борт общаги и отправлялся в автономное семейное плавание. Везунчиков провожали. Как положено. Пропивали потерянного для общества человека, скидывались, покупали подарок.

Лешка жил словно замороженный изнутри. Его старались растормошить сослуживцы, знакомили с незамужними девицами, разведенными женщинами, даже с пылкими вдовушками. Жизнь есть жизнь, с одними расстовался после первой организационной встречи, с другими пытался встречаться, кое с кем имел одноразовый, терапевтический, облегчающий "трах", с некоторыми "пилился" на более менее постоянной основе, постепенно переходящей в необреминительное, удовлетворяющее обе стороны, все тоже "терапевтическое" знакомство. Женщины ждали заветного слова, закодированной команды, получив которую могли на законных основаниях начинать приступ лешкиной твердыни, но увы, не дождавшись постепенно ичезали из поля зрения.

Впрочем, в покое его не оставляли. Есть в военных городках личности женского полу, обуянные неистовой, навязчивой идеей облагодетельствовать холостых мужиков. Осчастливить всех и вся. По примеру и образу своих персональных супругов. Оженить! Если благодаря их усилиям число кандидатов неожиданно сокращается до нулевой отметки, наиболее азартные, принимаются заново разводить женатиков, создавая искомые объекты приложения сил. Другие, более приятные личности, переключаются на сватовство кошечек и сабачек, но только до первой замаячевшей на их горизонте холостой человеческой особи.

Первое время отцы-командиры и политрабочие беспокоились насчет Лешкиного холостого положения, намекали, мол пора уж и завязывать, женитьба здорово поможет прохождению службы. Начальство резонно, основываясь на печальном опыте, предпологало от неустроенных холостяков разные неприятные кунштюки, начиная от споров с патрулями, завершающихся пробуждением на гауптвахте, до дебошей в ресторанах с купанием девиц в шампанском, что впрочем не исключало последующих споров с патрулями, заканчивающихся пробуждением на казенных нарах.... Впрочем радостная фантазия младших офицеров Флота исторически неистощима. Старшие офицеры это прекрасно помнили по себе.

Оказалось, что волновались за Лешку зря. Службу нес, зачеты и допуски сдавал вовремя, с документацией не подводил, заведование знал, вахты стоял без особых причуд и происшествий. Может просто везло. Конспекты кое какие писал сам, а наиболее нудные заделывал начальнику за невеликие поблажки матросик. Такой граммотей у него всегда находился. Личного состава к счастью оказалось немного, да и тот в основном призванный после техникумов или институтов в которых не оказалось военной кафедры. Народ все спокойный, знающий меру, не приносящий особых хлопот и проблем. Однако вполне способный, если требуется, обделывать свои личные делишки без лишнего шума и привлечения постороннего начальства. Естественно, ценящий непыльную службу среди тихо жужжащих приборов и невьедливого, толкового начальника.

Как и все нормальные офицеры, Лешка в меру потреблял "огненную воду" медициннского происхождения. Находясь в добрых отношениях с корабельным медиком даже мог позвоить себе иногда в походе, после вахты. Так и жил... Спокойно, размеренно ... Обучал новичков, провожал в запас старослужащих. Делал записи в журналах... Списывал устаревшее и вышедшее из строя... Вписывал в графы новое и возвращенное из ремонта... Внес кое-какие усовершенствования... После злобного шипения уставшего напоминать замполита писал коротенькие заметки в стенгазету Платил взносы. Скидывался... Тестировал ... Калибровал ... Делал измерения, строил графики, проверял наличие, по графику менял фильтры...

Романтика морской службы? ... Будни. Окончи Лешка Универ, стал инженером, тоже самое делал бы. Может только пил больше. Не казенную черную шинелку с золотыми погонами и якорями, а плащик производства братской Чехословакии ветром подбитый таскал на плечах. ... Вот и все пожалуй. ...

Ну нет ее, романтики, у подводников! Совсем нет! Ни капельки! Может у кого другого, плавающего по поверхности морей и океанов, глазеющего не только в перископ, и то по уж очень большим праздникам на красоты иноземных берегов, да пусть даже своих собственных, романтика и наблюдается. Ну шторма там, захождения, расхождения, самолеты – вертолеты, высадки десантов, военные веселые игрища с треском и грохотом взрывпакетов.