Текст книги "Только демон ночью (Часть 1)"

Автор книги: Леонид Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Ребята, спасайте! – вскинула к кабине карие глаза, сияющие на загорелом лице, под неожиданными у блондинки темными бровями. Обращалась мотоциклистка ко мне, сидящему на пилотском кресле, приняв за старшего, молитвенно сложив руки, перед грудью. Командир подмигнул, мол принимай игру на себя.

– В чем дело девушка? – строгим голосом прокричал в ответ через форточку кабины, нахмурив брови, стараясь придать грозное выражение лицу. Почему нарушаем правила дорожного движения, препятствуем прохождению воинских автоколонн с секретным стратегическим грузом, следующим в закрома Родины?

Девушка не приняла игры, радость на лице мгновенно сменилась расстерянностью, скорее обреченностью. Она повернулась к нам спиной, как бы собираясь уходить, сделала один неверный шажок, другой, остановилась и зарыдала. Дело явно выходило за предполагаемые, дозволенные приличием, рамки армейской шутки, этакого легкого авиационного флирта и принимало серьезный оборот.

Командир легонько толкнул в плечо, мол пойди успокой и разберись. Делать нечего, протиснулся в кабину, откатил дверку и выскочил на обочину шоссе.

Девушка плакала, уткнувшись лицом в ладони, плечи ее кожанки ходили ходуном от несдерживаемых, горьких рыданий.

– Извините, девушка, я не хотел Вас напугать или обидеть. Просто решил подшутить. Прошу прощения если шутка вышла неудачной. Конечно же мы Вам поможем. Не волнуйтесь, все плохое – позади. – произнес, постаравшись придать своему голосу интонации моей детсадовской воспитательницы. Не помогло – рыдания не прекратились. Плечи по прежнему вздрагивали, а вся понурая девичья фигурка представляла собой воистину мировую скорбь.

– Ну, в чем дело, рассказывайте. – Взял девицу за плечи и тихонько развернул к себе. Знал бы я, что делаю!

Девушка оторвала лицо от ладошек и подняла на меня глаза, полные тоски и невыразимой печали. Глаза нездешние, какие-то древние, восточные, резко, но прекрасно контрастирующие с белокурыми волосами и загорелым, юным лицом. Взгляд этих прекрасных глаз вошел в меня раскаленной иглой. Пронзил сверху донизу, пришпилил как жука на картонку юнната, раз и навсегда. Задохнулся сладким комком восторга, не в силах произнести больше ни одного звука. Голову, грудь, легкие, желудок – все мое существо вдруг заполнило радостное тепло, неведомая истома. Ноги стали ватными. Голова – закружилась.

До сих пор я только думал, что бывал влюблен. Это происходило довольно часто и быстро, безболезненно проходило. Теперь ощутил, что все ранее испытанное не имело ничего общего с любовью. Любовь пришла здесь, сейчас, неожиданно настигла в этой дикой Тургайской степи и стало страшно, насколько сильным оказалось это чувство. Стоял остолбенелый, не в силах пошевилиться. А девушка все смотрела не отрываясь мне в лицо и слезы текли, оставляя светлые дорожки на запыленных шеках.

Не зная что делать дальше в подобных случаях, поднял тяжелую, непослушную руку и неуклюже погладил белокурую головку. Вспомнил о наличии в заднем кармане брюк носового, редко употребляемого платка, вытянул его за уголок и промокнул сначала один, а затем второй глазик.

– Я больше не буду плакать, – пообещала девушка, улыбнувшись, странной, немного ассиметричной, кажущейся от этого иронической полу-улыбкой. Взяла из моих рук платок, скептически оценила его стерильность, однако решилась и вытерла лицо. На секундочку задумалась, высморкала аккуратный, с едва заметной горбинкой носик и машинально сунула платок в боковой карман куртки.

– Так в чем беда? – спросил я, приходя понемногу в себя и любуясь ею, ее движениями, гордой линией шеи, стройной фигурой.

– У меня сломался мотоцикл, а до поселка где живу, больше пятидесяти километров. Мотор заглох и не заводится. Машины на шоссе не останавливаются. Сама не в силах ничего исправить. А тут еще вы начали сразу обвинять, – глаза стали опять наполняться слезами и еще более темнеть.

– Да шутил я, шутил! Не думал, что поймете превратно – начал заикаясь оправдываться. – Сейчас посмотрю в чем дело.

– Быстро сюда! – Донеслось от машины. – Командир сидел уже на своем месте, нахлобучив на голову шлемофон и махал в форточку рукой.

– Взлетаем, опергруппа срочно требует вертолет. – прокричал он, запуская двигатель.

– Что же делать? – пронеслось у меня в голове, – я не могу ее, доверившуюся мне, бросить просто так среди степи. Я оказывается люблю ее.

– Командир, девушку нельзя оставить в степи! У нее сломался мотоцикл и ее преследуют, – прокричал, сложив ладони рупором, первое, что пришло на ум. Сам не знал тогда, как близок к истине оказался.

– Кто преследует? – удивился командир, сбрасывая обороты двигателя.

– Какие-то подонки из спецпереселенцев, – вдохновенно врал я, вспомнив байки о затерянных вокруг Амангельды аулах то-ли чеченцев, то-ли крымских татар, высланных после войны из родных краев за какие-то грехи и рьяно с тех пор ненавидящих русских вообще, а военных в особенности.

– Вот как! Что же ты решил? – Спросил подполковник.

– Жду приказаний, но оставлять ее здесь нельзя. Разрешите взглянуть на мотоцикл.

– Действуй, только алюр три креста.

Подбежал к мотоциклу и проверил бензобак – почти полон. Порядок.

– Масло доливала?

– Обязательно!

– Аккумулятор?

– Новый, заряженный.

– Свечи?

.....

Свечи оказались закопченные. Следовательно проблема в зажигании. Дело известное. Бегом к вертолету.

– Командир, отказало магнето. На починку нужно полчаса, час.

– Такого времени у меня нет!

– Командир! Вы летите, а я возьму сумку с инструментом и останусь ремонтировать. Как освободитесь заберете меня отсюда.

– Ты, что дурак? А если через три дня освободимся? Так здесь и будешь куковать? Ладно, идея неплоха, в принципе. Бери сумку, бортпаек. Ремонтируй не торопясь, надежно. Садитесь на мотоцикл и гоните к ней в поселок. Жди нас там.

– Девушка! – позвал командир.

Девушка медленно подошла к машине, понимая, что произошло нечто непредвиденное и сейчас решится ее судьба.

– У Вас есть документы? – спросил командир. – Покажите старшему лейтенанту.

Она подала мне красные корочки водительского удостоверения.

– Где вы живете? – снова задал вопрос командир.

– Совхоз Московский. Улица Целинников, дом 1, работаю в школе преподавателем иностранных языков... По распределению, – добавила она после секундной паузы.

Командир повторил, а второй пилот записал координаты. Мы хорошо знали это село, основанное первоцелинниками из Московской области.

– Значит, так. Мы оставляем Вам нашего товарища с инструментами и бортпайком. Он ремонтирует Вашего коня и Вы везете его к себе... гм... в поселок. Мы не можем ждать – срочное задание. После выполнения, прилетаем в поселок и забираем своего товарища. Согласны?

– Ой, большое спасибо, товарищ летчик!

Командир нетерпеливым взмахом руки прервал ее и вновь подозвал меня. – Все понял?

– Так точно, товарищ подполковник!

– Действуй!... И не особо торопись, парень. – Подмигнул командир.

Второй пилот передал мне через дверь сумку с ремнабором и инструментами, коробку с пайком. Подхватив все и отбежал в сторону от винта. Дверь захлопнулась, ротор набрал обороты и машина пошла на взлет, но неожиданно опять сбросила обороты, слегка присела на амортизаторах, дверь открылась, на землю тяжело плюхнулась свернутая в комок летная куртка. Недоумевающе поднял глаза на командира. Тот лишь сунул в форточку кулак и улетел окончательно.

Подняв куртку, я понял смысл его жестов. В куртку оказался завернут пистолет в кобуре с двумя обоймами патронов.

Оружие, предназначенное для предотвращения угона вертолета, командир возил в опечатанном личной печатью и закрытом на замок железном ящике. Видимо, поверив легенде о злом чечене, решил вооружить нас, остающихся в ночной степи. Добрая душа. Подполковник страшно рисковал и грозя кулаком просил помнить об этом. Стало очень стыдно, первый раз в жизни солгал командиру. До сих пор, даже в малом не лгал. Молчал, если не хотел говорить правду. Вот.... Солгал... Получилось... Поверили... Вышло все на удивление просто и естественно.

Но дело сделано. Надел кобуру на поясной ремень. Накинул куртку. Подхватил поклажу и пошел к мотоциклу.

– Вероника. – подала ладошку девушка. – Впрочем, вы выяснили это из моих документов. Надеюсь, теперь я могу забрать их обратно?

– Ох, простите. – Чувствуя как краснею, вынул из кармана брюк сунутые впопыхах водительские права в которых так и не смог прочитать ни строчки сквозь застилавший глаза колдовской туман любовного огня.

Вероника, протянула маленькую загорелую кисть с округлой ладошкой, длинными красивыми пальцами, взяла права и опустила в карман куртки.

– Еще пригодятся. Вижу – теперь мы вооружены, – кивнула в сторону пистолета.

– Да так, на всякий случай. Вдруг нападут разбойники и прийдется Вас спасать.

– Уже напали, – еле слышно сказала Вероника, – только пистолет Ваш против этих врагов вряд ли поможет. – Глаза ее опять потемнели.

Сколько раз потом я вспоминал эту ее чудную особенность. Прекрасные глаза могли удивительным образом темнеть от гнева или печали, становясь непроницаемо бездонными, вбирающими весь окружающий свет и не выпускающий ни одной частицы наружу.

– Посмотрим, – выхватил из кабуры пистолет и принял самую воинственную позу. Девушка вздохнула и отвернулась. Рассмешить ее мне не удалось. Чувствовалось, существовала некая тайна, что-то Вероника не договаривала. Боялась, видимо, не только одинокой ночевки в степи.

– Ладно лейтенант, выполняйте приказ полковника – принимайтесь-ка за ремонт мотоцикла.

– Слушаюсь, гражданин начальник! – Стал по стойке смирно, отдал честь, бросив чертом руку к козырьку фуражки.

– Вольно! Действуйте.

Мотоцикл – довольно новая "Панония", стоял приподнятый на подножке, грустно свесив на бок блестящую хромированную фару словно печальную, повинную в остановке, морду. Полчаса в полном молчании я возился с магнето, проводами. Затем зачистил и прокалил свечу. Проверил систему тестером. Поставил на место.

Никогда не ремонтировал мотоциклы, но двигатель есть двигатель, а в своем знании движков я никогда не сомневался.

– Заводи. – Приказал Веронике. Неловко было признаться девушке, что никогда не запускал мотоциклов.

– Есть, лейтенант! – весело откликнулась Вероника. Выжала сцепление, резко рванула педаль магнето и мотоцикл бодро затрещал возрожденным из паралича двигателем.

– Ура! Спасибо, лейтенант!

– Не за что, гражданин начальник!

– Быстро вытирайте руки тряпкой, собирайте инструменты, приторачивайте сумки на багажник и поехали. Нужно торопиться, дорога не близкая.

Выполнив приказание, уселся за спиной водительницы и мы рванули. Мне не приходилось раннее иметь дело с мотоциклами, вот почему первое знакомство едва не стало последним. Только чудом, едва не вывихнув все суставы и позвонки, в последний момент, успел обхватить Веронику за талию. Девушка повернула ко мне счастливое лицо в обрамлении алого шлема и улыбнулась. Держитесь крепче, лейтенант. Не стесняйтесь.

Легко обнял ее талию и прижался к кожаной спине. Мои колени коснулись девичьих ног и сквозь тонкую ткань почувствовали тепло ее тела. Мы неслись по пустому степному шоссе. Вероника пела странную песню без слов, песню степную, бешенную, страстную. Ее сладкие волосы, выбиваясь из под шлема, нежно щекотали мне лицо, шею, грудь под распахнутой ветром курткой.

Быстро, словно театральный занавес, не тратя времени на вечерние сумерки, упала ночь. Вероника включила фару и пятно желтого света заплясало по дороге, иногда полоская обочину, иногда упираясь в близкое небо конусом рассеяного света. Ночная жизнь степи выгоняла на шоссе, вобравшее дневное тепло в свое черное асфальтовое тело, разную живность, собиравшую рассыпанное с машин зерно, сверкавшую время от времени изумрудами глаз в световом потоке. Заметался, взбрыкнул, одним прыжком исчез в темноте неосторожный сайгак, ширкнул из под колеса вспугнутый заяц, замахав метровыми крыльями, тяжело пошел на взлет жировавший на теплом асфальте гусь.

Ночь была дика и безлюдна. О цивилизации напоминали только телеграфные столбы с провисшими от дневного жара проводами.

Ветер, врывающийся под куртку уже не освежал, а холодил тело, мерзли руки, лицо. Затянул змейку реглана и мысленно вновь поблагодарил командира за куртку.

Иногда от шоссе сворачивали в сторону проселки, редко с указателями, а чаще – безымянные. Как Вероника ориентировалась в этом безлюдье – было просто удивительно, но она увереннно, не сбавляя скорости, вела мотоцикл. Для вертолета полста кэмэ – не расстояние. Привыкший к другим масштабам я считал, что мотоцикл мчится целую вечность с огромной скоростью. Но взглянув из-за спины Вероники на спидометр, с удивлением обнаружил, что скорость всего – сорок пять километров в час. Выпростал из под рукава куртки часы и светящиеся стрелки заверили, что едем часа полтора.

Появился очередной съезд на проселок и Вероника, сбросив скорость, плавно вписала двухколесную машину в поворот. Мотоцикл запрыгал по разъезженному грузовиками щебеночному покрытию. Через пятнадцать минут замигали редкие огоньки поселка. Вероника убрала свет, сбросила газ. Медленно проехала по темной деревенской улице с одиночными, тускло светящимися окнами, затормозила мотоцикл перед выкрашенными зеленой краской воротами.

– Приехали. – Сообщила водительница. – Слазьте и отворите ворота, загоним мотоцикл во двор. Нечего нам здесь светиться.

Откинув щеколду, я развел створки ворот настолько, чтобы Веронике удалось проехать во двор. Закатив мотоцикл, она откинула подножку и заглушила мотор. Войдя в роль и соблюдая конспирацию, стараясь не производить лишних звуков, затворил за протиснувшимся в щель мотоциклом ворота и провернул щеколду.

– Ну, отдыхай, предатель, – пошлепала Вероника ласково "Панонию" по темному крутому боку.

Повинуясь приглашающему жесту руки я проследовал за хозяйкой в дом, не забыв прихватить сумку с инструментом и бортпаёк.

Вероника легко взбежала на крыльцо, на секунду приостановилась отпирая ключем замок, распахнула дверь и вошла в комнату. Не зажигая света ловко двигалась в темноте от окна к окну. По звукам определил, что хозяюшка открывает форточки и задергивает тяжелые шторы. Когда с окнами было поконченно девушка щелкнула выключателем.

Комната осветилась мягким светом, струившимся из зеленого стекляного, узорчатого шара, служившего люстрой. Темнозеленые, плотные шторы ниспадая тяжелыми складками от карнизов закрывали окна. Белые с золотом обои на стенах. Шкаф забитый книгами. Такая же горка с хрустальными бокалами. Ничего себе сельская изба! Чистый, лоснящийся свежей, жирной краской, дощатый пол покрыт домотканным ковриком. Стол под зеленой люстрой – скатертью. В углу на тумбочке чудо двадцатого века магнитофон "Днепр" и стопка касет. У другой стены – аккуратно застеленная и тоже явно не сельская кровать. На стене – репродукции Гогена и редких тогда в Союзе импрессионистов.

Не профессионально, чисто интуитивно я всегда интересовался живописью. Во время отпусков посещал музеи, выставки. Нравилось рассматривать полотна старых мастеров, мысленно оживлять, продолжать действие сюжетов, запечатленных на картинах.

По мере возможности собирал альбомы живописи, благо в Забайкальских гарнизонных военторгах на них мало находилось любителей, зато выбор превосходен. Мне нравились плотные, солидные страницы, красочная печать, добротные иллюстрации пахнущие типографской краской, умные статьи искусствоведов, которые с удовольствием прочитывал, не многое, правда, из прочитанного понимая.

Так-же рьяно как другие покупали сервизы, холодильники, бутылки, я покупал книги до которых был изрядный любитель. Это, кстати, была одна из причин по которой долго оставался в Забайкалье, отказываясь заменяться в более цивилизованные места. Когда неожиданно получил приличную комнату в теплом Блюхеровском доме, то забил все стены полками с книгами и альбомами, ограничившись казенными кроватью и тумбочками вместо мебели...

– Вот мы и дома, – сказала Вероника. – Теперь – мыться, потом кушать и спать. Я моюсь первой, а вы, лейтенант, следом.

Вообще-то я уже дохаживал свой срок в старших лейтенантах, но вряд ли эта разница имела значение для хозяйки. Поэтому решил не уточнять. Лейтенант и лейтенант. Во время ремонта, естественно, представился, назвал свое имя, но Вероника, погруженная в неведомые мне думы, только кивнула головой в ответ. Видимо ей нравилось называть меня лейтенантом, ну и слава Богу. Командир тоже чаще всего отбрасывал "старшего" обращаясь ко мне при отсутствии посторонних. Так короче.

Хозяйка скрылась в коридорчике, а я подошел к книгам. Большинство из них оказалось или на английском языке, или учебниками английского языка. Остальное место занимали художественные альбомы по искусству – Рембрант, Рубенс, Эрмитаж, Третьяковка, Врубель...

Врубель – всегда увлекал меня своей сказачной недосказанностью, своей таинственной, чарующей полутенью, оставляющей широкое поле для воображения. Сказочные богатыри... Демоны... Глаза его демона были наполненны слезами, непроходящей мукой и неразделенной любовью... Сирень – пробуждала в памяти настолько реальный запах, что хотелось зарыться в букет темных, тяжелых, махровых гроздей...

В проеме двери показалась Вероника с еще влажными после купания волосами покрытыми махровым полотенцем, сменившая мальчишеский мотоциклетный наряд на пестрый ситцевый халат. В руке она держала еще одно полотенце, сложенное в несколько раз.

– С легким паром, хозяйка, – встретил я ее радостной улыбкой. Она была такой женственной, такой светлой.

– Спасибо, лейтенант. Особого пара нет, но теплой воды вполне достаточно. Перед поездкой я наполнила бак на крыше. Днем вода хорошо прогрелась – теперь можно принимать душ. Только поторопись, пока вода опять не остыла.

– Душ!? – вырвалось у меня.

– Душ, душ, почти настоящий. Правда нельзя регулировать температуру воды. Да и пользоваться можно только летом. Но и это благо. Это мой папа сделал, со своими студентами. Как и все остальное, – Вероника окинула потеплевшим взглядом комнату. – Он меня очень любит. Когда получила распределение в эту дыру и решилась ехать чтобы не стать притчей во языцах на факультете, ... да и проверить себя захотелось, ... он чуть не получил инфаркт.

– Приехала, мне дали этот учительский домишко. Весь страшненький, ободранный. Я конечно ужасно расстроилась. Приехал папа. Оказалось, что рядом работает стройотряд его студентов – строит дома для совхозов. Ну, папа договорился с кем-то, ребята все отремонтировали, втащили на крышу бак, сделали душ, удобства, починили забор. Папочка, любитель сюрпризов,

пока я была в школе расставил заранее привезенную мебель, повесил шторы, даже доставил все мои любимые книги. Я у него одна, и он меня страшно любит. И балует.

– И мотоцикл папа купил?

– Ну уж нет! Он просто пришел в ужас когда я приготовила ему свой сюрприз – прикатила домой на побывку на мотоцикле. Чуть не вывалился с балкона. Это после первой же поездки местным автобусом в Аркалык – здешний центр цивилизации, решила, будь что будет, но куплю мотоцикл и выучусь ездить сама. Даже домой, в Целиноград, ездила.

– Попросила бы у папочки сразу машину, – Поддел ее. А сам подумал ну должно быть и фрукт ее папочка, подпольный миллионер.

– Зря Вы так, – Обиделась Вероника. – Чтобы отремонтировать и обставить этот домик, папа продал наш старенький "Москвич", влез в долги. Он простой преподаватель в техникуме. Правда очень хороший, студенты его побаиваются, но любят и уважают. Иначе и за деньги ничего бы не делали.

– Ну, хватит болтать – берите полотенце и в душ. Да, в полотенце завернуто чистое белье. Это отца. Оно еще не ношенное – оставлено здесь на всякий случай. Как пользоваться душем – разберетесь, это легче чем чинить мотоцикл. В коридор и направо, марш.

Душ оказался маленьким, обитым светлым пластиком, закутком, за крохотной, но чистой кухонькой, отделенный от нее только голубой непромокаемой занавеской, скользящей на кольцах по натянутой проволоке. Зайдя внутрь, пустил теплую воду, стал под неспешный мелкий теплый дождик, смывающий с усталого тела пыль дорог целинной казахстанской страды.

Помывшись и надев свежее белье, постарался привести в относительный порядок изрядно помятые форменные брюки и рубашку. Затем пригладил волосы и пошел на мягкий зеленый свет люстры, проникавший в коридор через неплотно прикрытую дверь.

В комнате был накрыт немудренный стол. На никелированной подставке кипел блестящий электрочайник, стояла баночка варенья, масленка и полбуханки белого пышного хлеба.

– С легким паром, лейтенант! Садитесь к столу, будем ужинать.

– Не густо, однако. Разрешите внести свою долю, авиационным пайком.

Отогнув край скатерти, поставил коробку на стол, вскрыл картонку ножом, как обычно пристегнутым в кожанном чехольчике к брючному ремню рядом с кобурой.

– А в душе вы пистолет отстегивали, или так и купались? – Поддела меня Вероника. – Сейчас его точно можно снять. Дверь закрыта на замок. В добавок я набросила крюк.

– С ним купался, – Обижено буркнул я, снимая кабуру и кладя пистолет на тумбочку.

– Разбирайте теперь содержимое пайка сами. Хозяйка Вы, или не хозяйка. – Отпассовал ей.

– Пока хозяйка, – Неожиданно грустно вздохнула Вероника и, не вдаваясь в подробности начала вынимать и раскладывать на скатерти дары ВВС.

– Шоколад! Шоколад! Шоколад! – Звонко захлопала в ладошки девушка, но быстро взяла себя в руки и скромно положила брус пайкового шоколада на стол. Больше в пайке ее уже ничего не интересовало.

– Это Вам, – галантно пододвинул я плитку в ее сторону.

– Ну, что Вы, мы поделим ее честно, пополам.

– Да здесь и делить-то, право, нечего. Мы ведь ежедневно на завтрак и обед по такой плитке съедаем – рацион. Надоело... Раньше и на ужин давали, но врачи запретили, стали плохо спать. Сны разные-всякие снились, невысыпались...Подначивал я. Вероника недоверчиво посмотрела на меня, но не уловив подвоха с удовольствием вгрызлась зубками в шоколад.

От шоколада я бы тоже, пожалуй, не отказался, но приходилось теперь держать марку и не показывать виду. В моем распоряжении, впрочем, оказался изрядный кусок сухой копченой колбасы. Так мы чаевничали. Вероника запивала чаем шоколад, а я колбасу. Все были довольны.

– Хорошо живут ВВС, – Улыбнулась она перемазанными шоколадом, алыми как у ребенка губами. Перехватила мой взгляд и облизнула, слизала шоколадные крошки красным, острым язычком. – Теперь – лучше?

– Теперь – чудно, – не удержался я, любуясь. Если и бывает любовь с первого взгляда, то происходящее со мной именно к такому состоянию души и относилось. Влюбился по уши. Мне нравилось смотреть как она по детски откровенно наслаждается шоколадом, как облизывает губы, как дует на чай, остужая его. Все вызывало во мне трепет и какое-то чисто щенячье умиление.

Закончив чаепитие Вероника, – как мне нравилось ее имя, неземной музыкой звучало оно в моем влюбленном сердце, – надела фартушек, легонько вздохнула и унесла посуду в кухоньку. Пока мылась посуда, я собрал остатки пайка, сложил в коробку и отнес ей.

– Возьмите, разложите по полкам. Кто знает сколько еще прийдется меня кормить. Предложил свою помощь в мытье посуды, но был немедленно отослан обратно.

Вернулся в комнату. Взял с полки своего любимого Врубеля и подсел с альбомом к столу.

– Вы любите искусство? – Вероника вошла, села на соседний стул, по детски поджав под себя ногу .

– Мне нравится рассматривать картины. К сожалению, слабо разбираюсь в живописи как искусстве изображения, композиции, светопередачи. Очень поверхностно. Обязательно читаю сопроводительные статьи, аннотации, но честно говоря, не очень ясно понимаю что к чему. Меня больше занимают сюжеты, лица людей, обстановка. Признаюсь вам первой, Вероника, что часто стараюсь представить себя в ситуации изображенной на картине. Иногда на месте участника действия, другой раз – как стороннего зрителя. Если это пейзаж – войти в него, пройти по лесной тропе, присесть у ручейка... Смешно, правда? Друзьям этого не скажешь, они и так считают мое увлечение дурацкой тратой денег.

Девушка сидела, уперев локти в стол, подперев подбородок переплетенными пальцами рук и внимательно, не перебивая слушала.

– У меня в Забайкалье отдельная комната. Хорошая. Теплая. Светлая. В старом добротном доме с толстенными стенами. Поэтому есть возможность покупать и хранить книги, альбомы. Вероятно разумнее купить мебель, холодильник, телевизор, тарелки всякие... Но я обхожусь казенным инвентарем. А вот книги... Без них не могу. Это – как окно в мир.

– Странный Вы, лейтенант, не типичный. Точнее, не укладывающийся в мое представление, или, если угодно, образ, имидж нормального лейтенанта. Собираете альбомы, книги, мечтаете возле картин. Не спрашивая о водке, запиваете колбасу чаем. Даже не едите пайковый шоколад! – Вероника рассмеялась, но вдруг сбилась, скомкала смех, замолчала, словно припомнив нечто неприятное, угнетающее, от чего совсем ненадолго забылась, отвлеклась под уютным зеленым светом лампы. Но вспомнила, застыла, не сводя немигающего взгляда с одной далекой точки в пространстве...

– Вы любите фантастику? – Попробывал разорвать я тягостное, непонятное молчание. Вероника вздрогнула, посмотрела на меня, благодарно улыбнулась своей странной полуулыбкой.

– Извините, лейтенант. Это – слабость. Вы спрашиваете о фантастике?

– Я честно пробовала читать наших авторов, но кроме "Трудно быть богом" Стругацких не смогла ничего осилить. Остальное – либо горячечный бред свихнувшегося изобретателя с добавлением светлой коммунистической бутафории, или суконный корявый слог. Лучше обстоит дело с зарубежной фантастикой. Обожаю Гаррисона.

– Тут я с Вами заодно! А "Саргасы в космосе"?

– Класс! Чистый вестерн! Мне иногда попадаются неадаптированные книги на английском языке. Присылают друзья отца из Москвы, Ленинграда. Стараюсь побольше читать в подлиннике. Во-первых, совершенствую язык, во-вторых, знакомлюсь поближе с чужой жизнью, не вымаранной цензурой.

– А я и не знал, что продаются такие книги. Никогда не видел. Хотя в Военторге бывают превосходные переводные вещи современных англоязычных авторов. Правда в основном с военной тематикой. Чего стоит только "Уловка 22", "Нагие и мертвые", " Однажды один орел".

– Ну и как Вам "Уловка 22", понравилась?

– Чуть не порвал живот от смеха. Правда когда дал почитать друзьям, большинство не разделило моих эмоций. Не нашли ничего смешного. Максимум сделали вывод, что американцы ни черта не воевали и, вообще, полные идиоты. Парторг бился в истерике и орал, что эта книга определенно должна быть уничтожена, как подрывающая престиж ВВС. Мол какая разница – наши вооруженные силы, американские. Вообще-то он если и не понял, то почуял что-то не то. Типажи ведь до ужаса схожи.

Невольно засмеялся вспомнив обрушенный на меня парторгом и замполитом праведный партийный гнев. – Дело обошлось без последствий только благодаря тому, что издание-то – воениздатовское, официальное.

– Ну ты даешь, лейтенант, – Вероника смотрела широко открытыми глазами. – Понять "Уловку 22" и продолжать служить...

– А причем здесь одно к другому? Не вижу связи... Служба есть служба. Служу-то я Родине, а идиотов – этого добра везде хватает. Сие есть явление наднациональное.

– Интересная мысль..., а главное свежая! – Рассмеялась Вероника, закинув голову, разметав по плечам волосы, рассыпав серебрянные колокольчики. Не зря народный шоколад едите! Теперь понятно, почему Вы лейтенант, а не полковник.

– Армия зря ничего не ест, это во-первых! – Буркнул изрядно обидевшись, уж больно прозрачен был намек. – И давно уже старший лейтенант, между прочим, через год, может даже раньше, капитана получу, если все будет нормально, это во-вторых. А вот полковника – врядли, тут Вы правы. Образования не хватает.

Что-то в разговоре меня тревожило. Дабы закрыть скользкую тему снова уткнулся носом в альбом Врубеля.

Через тонкое полотно форменной рубашки моего тело коснулась теплая волна. Легким, мягким касанием кончиков пальцев Вероника ласково погладила мне плечо. Я застыл, окаменев, боясь пошевельнуться и спугнуть нежные пальцы. Вероника поднялась и легонько коснулась губами моей щеки.

– Извините, ... старший лейтенант. Не хотела Вас обидеть. Я извиняюсь. И в качестве извинения прошу принять предложение выпить на брудершафт. Не водку, ее у меня нет, венгерское "Токайское". Она подошла к тумбочке, присела, прихватив рукой полы разлетевшегося было халатика, открыла дверку, вынула высокую, темного стекла бутылку. Осторожно поставила на стол. Подошла к горке, достала хрустальные бокалы на тонких высоких ножках. Один пододвинула мне, другой принялась прокручивать в тонких пальцах.

– Будем дуться или будем открывать вино? Неудобно заставлять женщину открывать бутылку ... если в доме есть мужчина.

Вино оказалось запечатано не с полиэтиленовой, а нормальной, обернутой золотой бумагой и скрепленной номерным ярлычком пробкой. Настоящее венгерское токайское, каким ему и полагалось быть.

– Подожди, – попросила Вероника. Она встала, сняла с книжного шкафа декоративную витую свечу в медном, под старину подсвечнике и зажигалку. Аккуратно запалила фитиль. Выключила свет. В колеблющемся, желтом овале свечи остались наши лица и руки с бокалами, трепещущего, рубинового вина.

Повинуясь движению кисти девушки, тяжелое, густое, почти черное вино неторопливо струилось по стенке бакала, обволакивая их стекало на прозрачное дно. Достигая дна жидкость начинала закручиваться крохотными водоворотиками, плавно поднимаясь вверх по тонкому хрусталю, затеняя его, переливаясь благородными оттенками багрового, алого, розового. Вино вспыхивало искрами в гранях хрусталя, дробя и умножая огонек свечи.

– За тебя, лейтенант, за то, чтобы даже став полковникам, всегда оставался лейтенантом, способным мечтать у полотен художников, читать фантастику и понимать сущность расставляемых жизнью уловок.

– За тебя, Вероника!

Мы клятвенно сплели руки, выпили не отрываясь вино и коснулись губами друг друга. Чуть-чуть.

Вино не ударило в голову, а ласковым теплом вошло в тело, согрев щеки, пальцы, прояснив мысли и чувства.

Не зажигая свет мы долго говорили о Рубенсе и Гойе, о Рембранте и Куинджи, о Бредбери и Шекли и темы не исчерпываясь плавно переходили одна в другую продолжая и развивая предыдущую. Казалось, разговор велся уже не вербально – словами, но чувствами, мыслями. Вопросы читались по зрачкам глаз, ответы – по губам.

Так прошла наша первая ночь.

Глава 5. Менты.

Легли спать под утро. Вероника – на кровати. Я на полу, на кожушке, накрывшись курткой, с фуражкой под головой, обхватив голову руками, закрыв уши, стараясь не слушать – и все-же слыша шорох ее халатика, шелест простыней, скрип пружин, еще какие-то ночные, женские звуки, доносящиеся от кровати. Я страшно желал ее. Возможно, что она и не оттолкнула бы меня. Но если оттолкнула... не мог даже представить и не смог бы пережить такой позор. Это оказался бы крах любви. Поэтому тихо лежал на жестком ложе, боясь пошевилиться, разбудить Веронику, спугнуть ее сон. Лежал, мечтая как приведу женой в свою комнату, как купим мебель... и заснул.