Текст книги "ЧaйфStory"

Автор книги: Леонид Порохня

На концерте Майка они впервые встретились все вместе! Без драки.

Концерт был удивительный. Двое играли на акустических гитарах и пели, вот и все. Майк безостановочно жевал резинку, был благостен, видать, причастился с утра портвешком. Цой, наоборот, ужасно почему-то стеснялся, пел с закрытыми глазами, играл с закрытыми глазами и открывал, только когда поворачивался к Майку.

То был rock-n-roll. Абсолютный, стопроцентный, настоящий, который двое похмельных молодых людей извлекали из двух простеньких гитар и собственных глоток. То был момент откровения, вдруг стало очевидно, что рок-н-ролл делается просто и весело, на глазах у публики. Теперь, наверное, трудно понять, что за революция творилась в головах сидевших на концерте, но революция творилась натурально, священная музыка, существовавшая доселе исключительно на магнитофонной ленте, делалась прямо здесь, на глазах, на улице Восточной…

Объективности ради следует заметить, что и для прочей уральской музыкальной общественности концерт Майка и Цоя не прошел даром, но для «Чайфа» он стал решающим – концерт заново объединил Шахрина и Бегунова.

«Я тогда в первый раз понял, что по-русски можно петь, и это будет полноценно. Когда слушал записи, это было круто, но себя рядом поставить было невозможно – другой уровень. Оказалось, можно, а у Вовки были песни… После этого концерта я прибежал к Шахрину с дурными глазами!» (Бегунов).

«И после концерта я рванул к Бегунову…» (Шахрин).

Куда бежать-то – на концерте вместе были!.. Забавный нюанс: они не помнят, что слушали Майка и Цоя, сидя на соседних стульях. И тем не менее, на самом деле…

«Они рванули друг к другу…»

Прямой результат гастроли питерцев свелся к тому, что в ВИА «Песенке» появился Бегунов, событие это для новорожденного «Чайфа» стало во многом решающим. Это был именно шаг именно к группе, которой доселе не было. Почему? Потому что Шахрину в группе нужен был друг.

Примечательное свойство Шахрина, которое играет в бытии «Чайфа» роль огромную: Володя всегда исповедовал «мальчишеские» (они же «мужские») ценности: ему мало просто коллег по музыкальному труду, ему нужен друг.

Особенность же компании, собиравшейся в ВИА «Песенке», заключалась в том, что при всем постоянстве музыкальных посиделок эти трое так и не стали друзьями. «Я бы не сказал, что мы были друзья, о какой-то близости между нами вряд ли можно говорить, – свидетельствует Кукушкин. – Шахрин с Бегуновым общался отдельно. Даже с Шахриным соблюдалась дистанция, а с Бегуновым мы почти не были знакомы». «Мы не подружились, такая проблема не стояла», – вторит Решетников.

Что вышло, то вышло, но Ша-хрину нужен был друг. И не было у него друга, кроме Бегунова. А Бегунов был не просто друг, он был друг музыкальный и очень старый, с которым в одной команде играли еще в школе, потом в техникуме, с которым в один день в армию призывались… Казалось, судьба берегла их единство для общего дела: даже в армии, что практически невозможно, служили в разных частях, но в одном здании, только входы с разных сторон. Потом вместе оканчивали техникум, делали на двоих один дипломный проект… И оба помнили о музыке, ибо и познакомились-то при прямом, можно сказать, посредничестве Джона Леннона, а точнее, его альбома «Walls and Bridges».

Но это отдельная история, которую следует рассказать подробнее. Началась она в январе 76-го, когда в десятый «Б» класс средней свердловской школы № 36 пришел новичок, стриженый, маленький, ушастый. «И на первом же уроке начал руку тянуть, за что получил кличку «Фонарь». Я отсчет всегда начинаю с появления Бегунова, – свидетельствует Шахрин, – потому что потом мы не расставались практически никогда».

Фонарь

«На первом же уроке я получил кличку «Фонарь», потому что мама сказала историческую фразу: «Вова, ты идешь в новую школу, у тебя новая жизнь и единственный шанс хоть как-то выправить аттестат. Ты должен себя показать». И вот пришел я, такой неотразимый со своей чудесной прической, а они волосатые все, «хиппи»! Все в расклешенных штанах, а я в нелепом костюме и в галстуке вот с таким узлом… Но я должен был себя показать, раз мама сказала… Ну, потянул руку, что-то там ответил – в ответ презрительные взгляды: «Полный урод пришел»… А у них был очень спаянный коллектив. Вовка Шахрин был волосатым, носяра торчит, вьющиеся волосы, с которыми он все время боролся, волосы у него стояли, пригладить их было невозможно. Серега Денисов, этот был просто хиппи, высокий, волосатый, вечно немытый и курил. И парни не придавали урокам никакого значения» (Бегунов).

И понял Вовка, что попал в рай. Или вроде того… Ибо до приезда в Свердловск жил Бегунов в воинских гарнизонах. Родился в Крыму, с одиннадцати лет – в Архангельске, везде военные городки, колючая проволока, въехать-выехать невозможно, пропуска, режим секретности, все знают друг друга и только друг друга… Милиции не было, за подростками и их поведением следили патрули, политруки, директор школы был царь и бог, длинных волос, о которых мечтал в то время каждый школьник, в природе не существовало – в гарнизонах волосы длиннее 2 см не росли. И нравы соответствующие: «Я однажды поздравил учительницу математики с Днем милиции, за что родителей немедленно вызвали на педсовет. Я-то утром на календарь посмотрел – День милиции – встретилась математичка, поздравил, она в этом узрела какой-то та-акой смысл…» (Бегунов).

Но и в неласковом гарнизонном климате произрастало древо рок-н-ролла, из каникулярных поездок к бабушкам везли кто пластинки, кто записи, репертуар получался на весь гарнизон один, но разнообразный. Возникали группы, мальчишки судорожно конструировали самодельные гитары, а Вовке мама с папой после долгих уговоров выписали из Крыма чудную гитару, инкрустированную украинской мозаикой.

«Группа у нас называлась, ни много ни мало, «Цунами» – три урода из восьмого класса… – рассказывает Бегунов. – И сыграли на школьном вечере три произведения: «Призрачно все», вторая собственного сочинения с такими словами: «Помнишь, как мы жили, как с тобой дружили, счастье было рядом, но прошла любовь»… А третье произведение Марка Болана «Slider». Там слова есть: «Тю-тю-тюрю», за них меня потом упрекали, говорили: «Что ж ты, придурок, не мог на таком ответственном выступлении слова-то выучить»… Обделались жутко, играть не умели, три аккорда я знал, а произведения, которые мы исполняли, в эти три аккорда никак не влезали… Но в Свердловск я приехал подкованным».

«И вот сижу я на какой-то биологии, а они смотрят пластинку Леннона «Walls and Bridges». Я влез, а от меня такого не ожидали, слово за слово – разговорились» (Бегунов). Шахрин: «И вдруг на перемене он начал встревать и говорить, что тоже музыкой занимается. Но слушал он Black Sabbath и Led Zeppelin, а у нас в классе их никто не слушал. Пошло рубилово не на жизнь, а на смерть, мы ему говорили, что это все фигня, а слушать надо то, что нам нравилось. Но тем не менее он попал на репетицию, обхезал все жидким поносом, то есть принял участие… А это был школьный ансамбль»…

Главным в ансамбле был Вова Шахрин. Тоже «подкованный».

Шахрин

(детство, отрочество и все такое)

Родился и вырос Шахрин в Свердловске, в районе Втузгородка. Учился, как сказано, в 36-й школе. «Школа у нас была простая, никаких эстетских штук, если у тебя родитель работал в УПИ лаборантом или уборщиком, ты был уже интеллигент» (Шахрин). Вова был вполне интеллигент, учился средне, вел отчаянную и безнадежную войну с собственными волосами, которые по моде следовало бы отрастить, но у Шахрина они вились проволокой и торчали в стороны, как у Анжелы Дэвис, знаменитой в то время американской коммунистки. И, разумеется, слушал западную музыку.

«В седьмом классе папа получил аванс, пришел изрядно «под шофе» и принес старый магнитофон «Нота-М». Дома была такая же старая радиола, к ней мы все это подсоединили, пленка – «шестой тип», который уксусной кислотой клеился, а на ней, как потом оказалось, двойной альбом Rolling Stones и Who. До сих пор не знаю, что за альбом… Я обалдел и спросил: «А можно так сделать?» Папа сказал: «Нет проблем!» – и принес через два дня звукосниматель, который мы в ту же радиолу включили, и пошел звук ПОХОЖИЙ! Я втянул ребят… Надо отдать должное маме, она терпела, хотя это не могло нравиться. Соседи слушали с ужасом: барабаном было ведро, оно ставилось на пол, а этаж четвертый… Ведро «дуло» до первого. Тогда отец совершил еще одно гениальное изобретение: в ящике от патефона выпилил дырку, вставил динамик, шесть батареек, и у нас появился переносной комбик!.. А сидели по вечерам в детском саду, в беседочке, и вдруг гитара зазвучала. В беседке тут же стало тесно, в женском общежитии барышни высунулись из окон»…

Шахрин с головой окунулся в музыку. Чтобы уже не выныривать.

Ансамбль «Эдельвейс», он же «Пятна», они же Spots

Группа была такая: Шахрин с Бегуновым, барабанщик Полкаша (кличка), некто Лисконог и вокалист Серега Денисов. «У него был прекрасный голос и полное отсутствие чувства ритма. Запеть из-за такта – элементарно, и мы ему заранее готовили систему жестов: кивали, мигали… Серега смотрел, готовился и промазывал. Но голос его очень нравился девушкам. Шахрин тогда о пении не помышлял» (Бегунов). Играли на школьных вечерах и имели определенный успех; во всяком случае, успешно конкурировали с группой девятых классов.

«Были произведения чудесные, – свидетельствует Бегунов. – «О гонки, гонки, прекрасный бизнес… Скрип тормозов, хрустнули кости… Что-то там – пампарам… С жизнью прощается гонщик». Куплетов двести на один риф посажено».

Отдавались делу музыки всецело: «Когда все к выпускным экзаменам готовились, мы сочиняли рок-оперу. Сюжет был прост до безобразия, – рассказывает Шахрин, – был там король, алчный, но бедный, у него, естественно, красавица-дочь, которая влюблена в шута, а ее пытаются с выгодой выдать замуж. Помню фразу: «Кто выложит тысячу песо, того она будет любить»… Почему песо?..». Опера имела успех, школу окончили.

Шахрин: «Главная задача была – сохранить группу, и мы всей группой поступили в Свердловский строительный техникум. У меня там работали дедушка и мама – мы с гарантией могли поступить. Это был конкретный ход по блату, все преподаватели знали меня с детства, мы приходили на экзамены, получали вопросы, я первый садился к преподавателю за стол, мне шепотом говорили: «Кто с тобой?». Я показывал: тот, тот и тот. Потом шли они, что-то говорили и получали свой минимальный балл»…

Само собой разумеется, в техникуме немедленно приступили к формированию фронта муз. работ, в колхозе появились новые клавишник и барабанщик (Полкаша оказался не в техникуме, а в армии), при первой же возможности пришли в профком техникума и заявили, «что мы такой вот ансамбль, который нестерпимо хочет продолжать свое творчество» (Бегунов). Но в техникуме была уже группа «Полдвенадцатого», которая довольно энергично и умело исполняла произведения Deep Purple и имела твердую популярность в рамках данного учебного заведения. На сцену новички все-таки вылезли и успешно провалились, пытаясь на фоне жестких ребят из «Полдвенадцатого» исполнять «Барыню» и прочие штуки из школьного репертуара.

«Бегунов сказал: «Ну, мы вам покажем буги-вуги»! Был составлен список из ста западных песен, на наш взгляд хитовых, из сотни выбрали то, что мы могли более-менее сыграть, и новая программа была уже очень боевая. Был большой успех, и следующие два года в техникуме мы были, безусловно, битлами, нас знали все, происходили какие-то скандалы на местном уровне, связанные с нашей рок-н-ролльной жизнью, слухи, сплетни, романы, девушки-поклонницы и все прочее» (Шахрин). Скоро и незаметно ушел вокалист Серега, делать было нечего, надо петь – Шахрин с Бегуновым стали петь. У Шахрина глотка оказалась полуженее, и он стал вокалистом не потому, что пел лучше, а потому что физически мог продержаться дольше.

«И постепенно собственные песни подтягивались, – вспоминает Бегунов. – У меня были песни про экологию, у Вовки – про огонек в степи; они очень нравились девушкам, но нами рассматривались как нечто проходное, второстепенное. Опора была – Битлы, Grand Fank. Мы чем брали? Убивались на танцах насмерть. А отсутствие английского языка компенсировали тарабарщиной».

Володя-пограничник и Вовчик – вертолетчик

Осенью 78-го Шахрина с Бегуновым забрали в армию. В один день. «Попали мы в одну учебку, там посетило меня одно из самых ярких армейских впечатлений: зашли толпой в баню, там выдали форму, побрили, и мы не смогли узнать друг друга! Принялись друг друга кликать: «Вова! Вова-а!». Столкнулись, друг на друга смотрим и понимаем, какие же мы обсосы!.. В шинельках, в форме, бритенькие… Только что были местные звезды рок-н-ролла, а тут – обсосы, другого слова не скажешь!» (Шахрин).

Скоро злой военный рок (судьба) попытался разлучить Шахрина с Бегуновым, с каковой целью последнего отправили в Питер, в школу вертолетчиков. Шахрин же пробовал продолжить музыкальную карьеру, в результате чего нарвался на скандал: «Мне прапорщик, руководитель оркестра, сказал: «Я обо всем договорился, на собеседовании скажи, что хочешь в оркестре служить». Все выходили и говорили: «Хочу служить на заставе, быть героем-пограничником», – все хотели на заставе с собакой служить. Я вышел и сказал, что хочу служить в оркестре, тут какой-то полковник разорался: «Ты что, сукин сын, на трубе сюда приехал играть?! На заставу, на остров его!». Прапорщик испарился, и меня отправили на остров Уссурийский, на заставу» (Шахрин). Там Вова прослужил примерно полгода, потом приехала бригада ансамбля песни и пляски Краснознаменного Дальневосточного пограничного округа, а капитан, начальник заставы, возьми и похвастайся, что, мол, есть у него боец, швец и жнец, поет, играет и пляски исполняет… Через пару недель пришел приказ командующего округом перевести рядового Шахрина в ансамбль песни и пляски, и повезли Вову в Хабаровск… «Помню, было как-то неудобно писать домой письма, потому что раньше я их писал о службе на границе, была там какая-та романтика, и вдруг – в оркестре…» (Шахрин).

И свершилось чудо: в том же округе, в городе Хабаровске, в том же здании, только вход с другой стороны, где была часть вертолетчиков, появился Бегунов! Снова вместе, только с разного входа.

Бегунов окончил не ВХУТЕМАС, а ШМАС (школа младшего авиационного состава), но по примеру всех армейских лентяев тут же определился в эскадрильи художником. Рисовать не умел, но справлялся. Скоро завел и свой ансамбль. Под названием «Красные сполохи»…

Служили, по армейским понятиям, безбедно. И на дембель ушли разом.

Тумба

«И пошло это безвременье: надо

думать о жизни, думать о квартире,

а ты молодой»… В. Бегунов

«Три года полного штиля»

В. Шахрин

После дембеля кончилась музыка, началась взрослая жизнь. Восстановились в техникуме, опять же по протекции Вовиной мамы перевелись на заочное, вдвоем сделали дипломную работу, которая поныне стоит на улице Малышева перед Строительным техникумом. «Там такая стела из железных труб, ее расчеты мы с Бегуновым и делали. Наш подарок городу… Мы до сих пор горды, что хоть что-то построили, другие-то вообще ни хрена» (Шахрин). Построили перед техникумом тумбу для рекламы, настало время в жизни определяться. А что жизнь с музыкой уже не стыковалась, это понятно. В 81-м собрались старым техникумовским составом, отыграли у сестры Шахрина на школьном выпускном вечере, удачно отыграли, деньги заработали и разошлись. Скоро женились оба. Работа…

Шахрин работал на стройке, в СУ-20, строил фундаментные циклы. Надо было на работу устраиваться, шел по улице, увидел первое попавшееся строительное управление, зашел: «Надо?» – «Надо». Монтажник-землекоп. Приличные деньги получал, 240 рублей. И работа его устраивала – хорошая физическая нагрузка, свежий воздух, но и не для дураков дело. Во всяком случае, интересней, чем в конторе сидеть, как предусматривалось полученным образованием…

Но это разумный Шахрин, Бегунов к взрослой жизни был совсем не готов, только этим можно объяснить все, что с ним произошло. Бегунов попал в ментовку, не просто попал, а на работу. Попал смешно, был у него знакомый, вместе в вертолетчиках служили, очень шустрый товарищ, после армии встретились, друг начал Вовку, что называется, «фаловать», сиречь уговаривать идти в милицию трудиться. Но не просто трудиться, Бегунов на такой подвиг даже после армии ни за что бы не решился, а по блату, который у товарища якобы был. Хотели устроиться в обычный ППС (патрульно-постовая служба), а через месяц переведут под белы руки в ОБХСС (очень щедрое на кормежку было подразделеньице), а там уже сплошное счастье с маслом. Бегунов подписывает контракт, через месяц его знакомый при странных обстоятельствах кончает с собой, человека нет, у Бегунова связей нет, но есть контракт на три года. Согласно которому стал Вовка тупо топтать улицы Железнодорожного района г. Свердловска. А потом к трем годам приплюсовались сами собой еще три, вышло шесть, и только героическими усилиями обоих Вовок удалось их впоследствии «скостить до пяти»…

Жизнь – «полная тумба»… От нее чуть не распался союз Вовы и Вовы, но наступил год 83-й, Шахрин познакомился с Кукушкиным и Решетниковым… (что дальше – см. выше)… И в ВИА «Песенке» появился четвертый член никому не известной группы «Чайф».

ВИА «Песенка» – 2

«И вот я принесся к Шахрину, а там уже все готово, только эти два раздолбая вообще ничего не умели делать. Олег, при том что учился в Чайнике, был очень слабым музыкантом. Кукушкин вообще принципиально ни на чем не играл. Вначале я ходил туда просто тусоваться, это было очень в кайф: приходишь в общественное заведение, комната, там дружбаны, с которыми ты разговариваешь о музыке» (Бегунов). При том, что «Шахрин позвал Бегунова играть на басу» (Кукушкин), ходил Бегунов потусоваться, почифирить. Кстати, лежал в «Песенке» огромный рулон брезента, собственность ДК, Бегунов острым милицейским взглядом его высветил и сообразил, что из брезента очень недурные можно джинсы пошить, и с появлением Вовки рулон стал стремительно уменьшаться… «А Бегунов появлялся в милицейской шинели, и было в этом несоответствие формы и содержания» (Кукушкин).

Слушали музыку, теперь не только Ленинград с западом вперемешку, слушали еще и «Визовский пруд», который был «совсем никакой», и чем чаще слушали, тем отчетливее понимали, что его нужно переделывать. Прослушивания вылились в запись, о которой у ее участников остались воспоминания смутные. Не могут вспомнить, сколько человек в записи участвовало: Кукушкин утверждает, что был там некий «барабанщик Паша», Бегунов говорит, что «были там два каких-то персонажа, про которых считалось, что они умеют играть на инструментах», а Шахрин ту запись вообще старается не упоминать. Единственное, что известно достоверно, Бегунов на запись в ДК 40-летия комсомола явился с мешком. Он, чтобы из дома слинять, сказал, что за картошкой поехал. Писались долго, вернулся домой к ночи и без картошки, что сказала жена – тайна. Что на пленке получилось, можно не спрашивать. «Естественно, ничего не получилось» (Бегунов). Запись не сохранилась.

Но именно в то время, внешне довольно мутное, на внутреннем фронте происходили решительные перемены. Во-первых, Шахрин как начал писать песни, так и не смог остановиться, в 84-м написаны такие будущие хиты, как «Правильный мальчик», «Бичи», «Ты сказала мне: Скотина!», «Ионсам», «Оранжевое настроение», не говоря уже о песне «Рок-н-ролл этой ночи», в которой слышен отзвук памятного концерта Майка с Цоем:

 
«На прошлой неделе я был
на концерте – Для кого-то это радость —
для них пустяк. Один из них сказал,
что любит «Кино», Но понял я, что любит он
«Зоопарк». Но ночью отчего-то не шел
ко мне сон, Мне не давал уснуть
их рок-н-ролл»…
 

И еще много чего написал Шахрин, и как-то не очень было понятно, кому и зачем это надо. Зыбкое было время, неопределенное и неприятное. Все живое вокруг будто вжимало голову в плечи, пряталось, куда попало… Был где-то неподалеку от «Чайфа» так называемый свердловский рок, но даже запись показать никому из рокеров не удалось по той простой причине, что ни одного рокера разыскать не вышло. «Мы знали, что где-то жизнь происходит, есть рок-н-ролл, – вспоминает Бегунов, – но вклиниться в этот мир никак не могли, это была просто стена»…

Нетрудно сообразить, что настроение в ВИА «Песенке» стояло неважное, новых попыток записи не предпринималось, посиделки происходили реже и реже, у Шахрина не хватало времени, он вступил в МЖК.

МЖК

«Молодежный жилищный комплекс», если кому непонятно. Был такой комсомольский прорыв в предпринимательство в рамках развитого социализма. Внешне выглядел почти идиллически: молодые рабочие и интеллигенты объединяются в некое подобие коммуны и строят сами себе жилье. Но поскольку придумали все лукавые комсомольцы, легко догадаться, что это было жульничество, хотя времена стояли еще довольно строгие, украсть все было еще нельзя, нужно было и другим что-то оставить. В результате довольно много молодых людей получили в МЖК квартиры, иными способами совершенно недостижимые. Так комсомольцы творили иногда добрые дела, пусть даже против воли – и на том спасибо.

Но даже эти вынужденные благодеяния они не могли произвести без щедрой дозы уродства. Система была хитрая: претендент на квартиру принимался сперва «кандидатом», в каковой роли должен был доказывать свое право «попасть в отряд», ради чего «набирал баллы». Т. е. работал на стройке часто, бесплатно и в любой момент рисковал быть из коммуны исключенным. Мало того, нужно было участвовать в общественной, культурной и прочей угодной комсомольцам жизни. За каждое доброе дело выставлялись баллы, в которых исчислялась добродетель, и много позже люди, прошедшие МЖК, признавались, что любое свое действие долго еще оценивали в уме в баллах, которые за это доброе дело можно было бы получить…

Шахрину квартира нужна была позарез, и в 84-м году он во второй раз вступил в МЖК. Во второй, потому что в первый его из кандидатов выгнали. Недостаточно был активен. Шахрин выждал и поступил заново. Скажем сразу, впоследствии комсомольцы об этом жалели крепко и часто, но в тот момент как-то растерялись, Вова производил впечатление родственное… Взяли.

Сперва кандидатом. Посиделки в ДК Горького практически прекратились, потому что Вова работал на МЖК все выходные, работал после основной работы, а все остальное время там подрабатывал. И, чтобы не вылететь во второй раз, вел активную общественную жизнь, в качестве каковой часто пел песни. Пел на субботниках, на воскресниках и на прочих трудовых праздниках. В 84-м в Доме культуры МЖК (ДК МЖК – мы часто будем встречать эту аббревиатуру) открылся клуб любителей музыки под названием «Студия-7», там собирались славные ребята, менялись пластинками. Шахрин там тоже пел.

Кстати: между делом Кукушкина забрали в армию. В ноябре 84-го чайфов стало трое.

Руководил «Студией-7» Леня Баксанов, журналист, добрый малый и тоже строитель поневоле. Леня любил музыку, занимался культуртрегерством и писал статьи в газеты. Все за баллы. Теперь делает то же самое, но для собственного удовольствия.

Леня знавал Шахрина по пластиночной толкучке, но поверхностно. А тут сошлись под сенью «Сту-дии-7», Шахрин пел песни, Баксанову они нравились, и во время одного из импровизированных концертов он сделал запись. Отнес ее писателю Матвееву.

Писатель Матвеев

«Про него легенды ходили»…

В. Бегунов

Андрюша Матвеев был прозаиком. В его творческом багаже значились несколько напечатанных рассказов и столько же ненапечатанных романов. Естественно, писатель Матвеев был горьким пьяницей и энтузиастом рок-н-ролла. В котором, сказать по чести, почти ничего не понимал, но все равно был энтузиастом. Матвееву дан природой редкостный дар – он умеет увлекаться. Иногда наивно, иногда смешно, иногда диковато, но всегда искренне, полностью и без остатка. В своей жизни он увлекался подводным плаванием, женщинами, прозой Набокова, бабочками, буддизмом, алкоголем, женщинами, рок-н-роллом, христианством, женщинами… Сейчас – далматинцами, а осенью 84-го увлекся Шахриным.

«Я как раз бросил пить, надо было чем-то занять жизнь, ну я и развел бурную деятельность» (Матвеев). Андрей провозгласил Вову

Шахрина «Бобом Диланом с МЖК» и всем об этом рассказал.

Матвеев не был лидером свердловского андеграунда, он был его связующим звеном, всех знал, со всеми общался и непонятным образом умудрялся ни с кем почти не ссориться. Понятно, что о явлении нового Дилана узнали все заинтересованные лица, узнали раньше, чем сам Боб объявился в рок-н-ролльной тусовке. Потом появился, впечатление было странное: в кургузом пиджачке, в белой сорочке, коротко стрижен, застенчив и слишком приличен. Но мил. «Он был очень скромный, – вспоминает Матвеев, – он тогда действительно робел, был совершенно из другого круга общения, и новый круг его некоторое время шокировал».

Есть забавная история о том, как Матвеев притащил Шахрина к молодому кинематографисту Леше Балабанову: «Леха был достаточно экзотичный человек, который постоянно и очень лениво нес всякую ахинею… Тогда он торчал от Криса Дебурга, мы сидели, слушали, потом Вовка меня отозвал и сказал: «Мы, кажется, не туда пришли, тут пахнет золотой молодежью, это не по мне»… А мы зашли-то пластинки посмотреть, там была обычная театрально-киношная тусовка…» (Матвеев). Для кого обычная, для кого не очень, да и сам Матвеев на людей неподготовленных производил впечатление сложное, вот свидетельство Бегунова: «Я когда в Арх попал, там появился такой манерный-манерный придурок, очень противный, я его ненавидел тогда! Андрюша Матвеев». Это потом Бегунов с Матвеевым подружился, а поначалу…

Еще одно, не лишенное забавности замечание Андрея о Шахрине: «Сейчас Володя очень хорошо научился пользоваться своим образом, как он говорит, «человека с пролетарским прошлым», а раньше он действительно им был»… Но каков бы ни явился новый Дилан, Матвеев им увлекся и пригласил Шахрина поучаствовать в сейшне в ДК Воровского, посвященном дню рождения Миши Перова, гитариста группы «Трек».

Сейшн имени Перова в ДК имени Воровского

«Но так или иначе, три песни я спел».

В. Шахрин

День рождения Перова обыкновенно случается в сентябре, но сейшн, ему посвященный, имел место 4 января 85-го года. Почему?.. Кстати, группы «Трек» к тому времени уже не было. Но сейшн был. В доме культуры завода им. Воровского. Очень странное было место: весь ДК помещался в длинном и плоском помещении над каким-то заводским цехом. Туда и явился Шахрин, подогретый обещаниями Матвеева о том, что будут там почти все избранные музыканты, и «УД», и группа «Группа», которую сам Матвеев пестовал, и «будет молодой «Наутилус», который скоро должен стрельнуть». Шахрина в обстановке полной секретности встречали на заводской проходной, вели по переходам между производственными помещениями, вошли в клуб…

И… ничего. Сидят человек десять, водку выпивают, байки травят.

Их действительно было десять человек, но весьма любопытных – почти весь тогдашний свердловский рок: Егор Белкин и Илья Кормильцев («Урфин Джюс»), Миша Перов («Трек»), Володя Огоньков, игравший в «Группе», и весь «Наутилус», который в тот момент не был еще «Помпилиусом» и состоял из двух лидеров, Димы Умецкого и Славы Бутусова. Матвеев, жена его Алина, вольный саксофонист Леха Могилевский, которого еще не взяли в «Нау». И еще один кадр, который произвел на Шахрина впечатление особое: «И Нифантьев, у которого рожа зеленкой была намазана. Зеленая рожа! А я, порядочный рабочий со стройки, думаю: какой урод!.. Но он мне понравился, потому что он был бешеный абсолютно». И абсолютно пьяный… В историю «Чайфа» Антону Нифантьеву предстояло вписаться через год, но о том в свое время.

Шахрин – человек целеустремленный, пригласили его на сейшн, он приготовился играть. «Спел пару песен и понял, что никому не интересно, что людям просто неудобно, им надо выпивать и закусывать. Мне сказали: «Молодец, старик, на тебе стакан». Выпили. А когда уже все были совсем пьяные, играть все-таки начали, но полную хренотень» (Шахрин). Играли кто на чем не умел и нечто авангардное без названия, жанра и прочего музыковедения. Может быть, это была музыка портвейна, которого выпили в тот день несколько ящиков? Может быть и так. Важней для нашей истории другое – Шахрин познакомился со всеми и всем понравился.

«Было видно, что он немножко комсомолец, – вспоминает Перов, – точнее, не он, а его оболочка. Но о песнях я подумал: «О, нормально!» – видно было, что творчество не заимствованное».

Потом шли по улице, провожались, болтали, орали и хулиганили. Музыканты!.. Особенно Умецкий, в руках которого был черный пластиковый кофр от бас-гитары с крупной надписью «Репс1ег 115А». И Шахрин почувствовал, что это есть, что оно настоящее, и что он, Вова, к этому уже причастен. На следующий день пришел к Бегунову, сообщил: «Я познакомился, я видел этих людей, реальных «Урфин Джюсов» и «Наутилусов», они такие же, как мы, без хвоста!» (Шахрин).

«Гражданин Бутусов» и другие

Итак, в начале 85то Шахрин попал в тусовку, но тусоваться не умел, водку не пил; в результате с удвоенной яростью принялся писать песни. Тусоваться умел Бегунов, пил с удовольствием и оказался на месте, поскольку свердловские рокеры все до единого не столько на инструментах играли, сколько пили и разговоры говорили. Рванул Бегунов в пучину рок-н-ролла с наслаждением, только не всегда успевал переодеваться, отчего приключались накладочки.

Сидел как-то Вовка в милицейском «уазике», зима, холодно, из машины вылезать неохота, а мимо идет Бутусов с приятелями. Бегунов и гаркни в громкоговоритель: «Гражданин Бутусов! Подойдите к машине!»… Бутусов, не оглядываясь, голову в плечи вжал и рванул в ближайшие кусты. И приятели его тоже разбежались. Бегунов удивился, он поболтать хотел… Спустя некоторое время на дружеской вечеринке он эту историю рассказывал, все смеялись, только Слава все мрачнел, потом выдавил: «Так это ты был, сволочь!». Запомнил.

Таких штук с Бегуновым приключалось вдоволь. То приедут к Матвееву челябинские хиппаны, сядут дурь курить, заезжает Бегунов, который на дежурстве, в «коробке» и при форме… Хиппанов откачали. Еще одно приключение с Вовкиным участием Матвеев до сих пор вспоминает с дрожью: приехал Шевчук, песни пел на квартире. Матвеев Бегунова позвал, тот из дома вышел, а Матвеев стал думать: в форме придет или без? «Было очень холодно, Бегунов приперся в огромных ментовских валенках, в ментовском тулупе, но не в форме, слава Богу. Учитывая тогдашние отношения Юрича с ментами, это был бы цирк!..» (Матвеев). Бегунов тусовался, Шахрин песни писал. Единственный человек, кто оставался сам по себе, был Решетников.