Текст книги "Московский бенефис"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Мы оказались в помещении, похожем на оружейную комнату и каптерку одновременно. Здесь же сидели уже одетые в полную экипировку четыре молодца. Рожи я их, может, и видел, но ни имен, ни фамилий не знал. А вот они, я думаю, наверняка меня знали, потому что по-военному встали при появлении Чудо-юда и даже вытянулись.

Они выглядели вполне похоже на вэвэшников. Камуфляжные комбинезоны, крепкие толстокожие ботинки на липучках, прапорщицкие погоны с двумя звездочками вдоль осевой. Бронежилеты, каски-сферы с обтяжкой из углеткани, пятипалые противоножевые перчатки. На груди «лифчик» с магазинами. Шесть, связанных по два. На ремне два стандартных брезентовых с одинарными магазинами по три штуки. Еще пара была прищелкнута к автомату. У всех были «АКС-74», приклады откинуты, на каждом подствольники. Дальше я рассмотреть не успел, потому что отец сказал:

– Иди вон в тот угол – одевайся и подбирай себе вооружение.

Одежда меня дожидалась на стуле. Все точно такое же, как у четверых «прапорщиков», только погоны аж майорские.

Глазки у меня разбежались. Чудо-юдо, точно, на пушки не поскупился. Не хотелось брать разнокалиберное, но уж больно экзотическим и хитреньким выглядел складной «ПП-90». На всякий случай он мог сгодиться. Но и «АКС-74» я взял – для большого боя. Нашел я место и для «дрели», и для четырех ручных гранат, и для четырех подствольных, и для очень хорошей «выкидухи» – может, и до резни дело дойдет. Магазинов набрал штук двадцать, из них десяток к «ПП-90».

– Готов! – доложил я Чудо-юде.

– Хорошо, если так. – Отец подошел, поглядел, явно не слишком хорошо понимая в тонкостях обмундировки и экипировки, а затем вытащил из внутреннего кармана некую ксиву, которую вручил мне. Согласно ксиве я превратился в майора внутренней службы товарища Котлова Дмитрия Сергеевича. Кроме того, Чудо-юдо вручил мне командировочное предписание на ту же фамилию, из чего следовало, что я выполняю задачу по сопровождению особо ценного научно-исследовательского оборудования.

Затем я познакомился с товарищами прапорщиками. Фамилии у них, конечно, были липовые, к тому же почему-то украинские: Пилиленко, Гриценко, Тарасюк и Бойчук. Максимум у одного из них чуть-чуть слышался в речи украинский акцент, а все прочие скорее всего были великороссами. Я не поручился бы и за то, что, находясь на настоящей службе, они не имели майорских или подполковничьих чинов, но здесь им платили не за погоны и должности, а кроме того, гораздо больше, чем в армии, КГБ или милиции, где они обретались до этого.

Чудо-юдо сказал:

– Рекомендую – майор Котлов. Так и называйте. О дисциплине и беспрекословном подчинении напоминать не буду. Все опытные, все проинструктированы…

Вошел Лосенок и сказал:

– Вертолет на подходе!

– Выходим наверх, – сказал отец.

«Ми-8» никаких сюрпризов не принес. Ребята были те самые, что на фотографиях. Они не задавали вопросов, а открыли створки грузового отсека, куда наши грузчики аккуратно внесли ящики. Здесь нам пятерым досталось лишь смотреть за тем, как споро и ловко заполнялся вертолет. Ящик с Кармелой внесли одним из последних, Затем я попрощался с отцом, махнул рукой Лосенку и последним влез в аппарат.

Полет до аэродрома тоже прошел без приключений, равно как и перегрузка из вертолета в «ЗИЛ-131». Ничего особенного не случилось и тогда, когда солдатики под нашим безмолвным наблюдением поставили ящики в «Ан-12». В просторном салоне этой довольно большой машины наши полторы тонны смотрелись как скромный багаж туристов, не берущих с собой лишнего.

Экипаж был абсолютно тот, что должен быть. Левый летчик, майор, командир корабля, когда я объявил ему о тех полномочиях, которые имею, только кивнул. Правый летчик, довольно сопливый летеха, похоже, совсем недавно прибывший из училища, смотрел на меня и моих подручных обалдевшими глазами – должно быть, суперменов никогда не видел. Ему очень хотелось что-нибудь спросить, но мрачноватые рожи моих очень крутых подчиненных его отпугивали. А ко мне, хоть я и не выглядел чудовищем, обращаться было все-таки страшно. Штурман, радист и бортинженер – последний и за борттехника работал, были ребята очень покладистые, серьезные и неразговорчивые. Никто из них ничего не проворчал насчет «ментов», не стал утверждать, что ефрейтор авиации приравнивается к майору милиции, а тем более возмущаться, когда после закрытия аппарели и бортового люка мы облазили всю внутренность самолета. Никого и ничего подозрительного мы, конечно, не нашли.

Когда наконец самолет поднялся в воздух, я отправил прапорщика Пилипенко, которого остальные звали Филей, в радиорубку. Он получил все указания насчет «нормы», «Нюры», «норда» и их антиподов «стремы», «Светы» и «севера». А мы уселись вокруг ящика с НЗ, достали карманное домино и стали забивать «козла». Тот, кто в течение часа, оставшись «козлом», не успевал отыграться, должен был сменить на дежурстве Филю. Ребята оказались очень компанейскими, бывалыми, за игрой травили анекдотики, и что особенного приятно, не задавали вопросов, хотя прекрасно знали, какой я майор и кем довожусь Чудо-юде. Это было признаком хорошего профессионализма, и я постепенно начал успокаиваться, уверовав в то, что прилетим мы благополучно, сядем нормально и довезем все до полигона вполне успешно.

В первый раз проиграл Саша, он же прапорщик Бойчук. Разведя руками, он отправился в радиорубку, а оттуда вернулся Филя.

– Ну как? – спросил я.

– Все – «норма», – ответил он. Через пятнадцать минут войдем в зону «Нюры».

Второй час принес неудачу Тарасюку, этот тоже был на редкость флегматичен, поскольку пошел на смену Саше ничуточки не расстроившись. Бойчук сразу сказал, что все о'кей, с «Нюры» мы не слезли. Народ от этого каламбурчика оживился еще больше. Пошли веселенькие воспоминания о разных Нюрах и Светах. Мне даже почудилось, что народ немного поддал.

То ли партнеры заговорили мне зубы, то ли я расслабился, но только третий час полета явно складывался не в мою пользу. Все сходилось на том, что дежурить в рубку отправлюсь я. Однако в тот момент, когда последняя партия явно сводилась к невыгодной для меня «рыбе», вошел бортинженер и сказал:

– Товарищ майор, командир вас просит зайти в пилотскую кабину.

– Попроси, пусть порулить даст! – хихикнул вслед Пилипенко и показал на своей каске те рога, которые вырастут у меня, когда я стану «козлом».

То, что авиатор при этом не улыбнулся, навело меня на мысль, что дело, видать, не смешное.

– В чем дело? – спросил я.

– Ерунда, в общем-то, – сказал первый пилот достаточно спокойно. – Гляньте вот сюда!

За стеклом было отчетливо видно крыло с двумя двигателями. Один вертел винтом вовсю, а второй – медленно и… в противоположном направлении. Кроме того, за этим двигателем тянулась коптящая ленточка дыма.

– Сгорел? – я задал вопрос, хотя и так догадывался, что произошло.

– Так точно, – кивнул майор. – Опасности пока особой нет. Мы его вырубили, идем на трех двигателях, но надолго ли хватит остальных – не знаю. На двух сможем лететь, на одном только планировать, а безо всех – только падать.

Вот этой «в общем-то, ерунды» Чудо-юдо не предусмотрел в своих инструкторских лекциях.

– Сколько лет ваш самолет летает? – поинтересовался я.

– Много… – помрачнел пилот.

О том, что имеет обыкновение подкрадываться незаметно, пояснять не стану

– грамотные и так догадаются.

Я, как всегда, решил подумать, случайно ли то, что произошло. В принципе, могло быть и так. «Ан-12» – машина давнишняя, менять двигатели по нынешним временам дело дорогое. Как всегда, надеются на авось и способность советских самолетов летать в нелетающем состоянии. Не говоря уже о наших летчиках, считающих делом принципа летать на том, что в принципе летать не может. Но у Чудо-юда хорошие связи, старые друзья – неужели они его так подставили? Ни за что не поверю, чтоб он взял старый самолет только из экономии. Не в его стиле экономить, если дело очень важное.

– По курсу есть площадка, – сказал майор, – Аэропорт Нижнелыжье, гражданский. Можем сесть там. Доложите своему руководству?

– Да, придется, – кивнул я.

Ребята связались с тем парнем, который контролировал курс «Нюра». Тот прошуршал мне в наушники:

– Работайте по варианту промежуточной посадки. Докладываю Главному.

Он отключился, а я спросил у командира:

– Далеко до Нижнелыжья?

– По прямой – полтораста. Если будем садиться – пора выходить на круг…

Связались с Нижнелыжьем. Там оказались вежливые хозяева, которые посоветовали прикинуть длину полосы – у них до сих пор ничего покрупнее «Ан-26» не садилось.

Пока пилоты и штурман разбирались, сядут они или не сядут, я соображал, что будет, если мы все-таки сядем. Если не сядем – то все и так будет ясненько. Потому что ящик с номером 888 вряд ли останется безучастным к удару о землю, взрыву баков и другим маленьким неприятностям. Короче, нас все проблемы больше не коснутся.

А вот в случае удачной посадки проблем возникало много. В частности, у меня вдруг мелькнула мысль, что наша посадочка в Нижнелыжье, то есть аэропорточке райцентра, со всех сторон окруженного таежными дебрями, могла быть заранее запланирована каким-то нехорошим человеком.

– Ребята, – спросил я летчиков, – а другого аэропорта рядом нет?

Майор только хмыкнул.

– Корешок, – вздохнул он, – это ж не Москва. Шереметьево закрыто – иду на Домодедово, Домодедово не принимает – иду на Чкаловский, Чкаловский закрыт – иду на хрен… Ближайший после Нижнелыжья – наш штатный конечный пункт. Минимум час двадцать в воздухе. А у меня уже второй мотор на грани отказа.

Это объяснение еще больше убедило меня в том, что тот гражданин, господин или товарищ, который спланировал это дело – лихо переиграл Чудо-юдо.

Ведь как все просто и дешево! Не надо ни мудрить с подменой экипажа, ни устраивать рисковый налет на военную базу. А надо просто найти замученного бесквартирьем и задерганного службой авиатехника, который к сорока годам дополз до старшего лейтенанта и дальше ни ну, ни тпру. И пообещать ему за услугу квартирку, пару тысяч баксов на обзаведение, может быть – хорошее местечко в какой-нибудь крутой фирме. Конечно, можно и альтернативу предложить: не сделаешь, что просим, – найдешь голову сына под подушкой. Много ли теперь таких, что упрутся, захотят блюсти честь мундира? Ведь всего-то нужно под кожух двигателя небольшую игрушку подложить. Чтобы она сработала именно там, где нужно, и единственным выходом осталось садиться в этом Нижнелыжье. Полоса там наверняка короткая, дай Бог, чтоб хватило на посадочный пробег. Так или иначе, но это будет далеко от самого здания аэропорта и близко от леса. Конечно, никакого ограждения и серьезной охраны у этого деревенского «Внукова» нет. В самом райцентре общая численность милиции – человек двадцать, да еще столько же участковых по селам. Дороги – только для гусеничных машин, до железной дороги полтыщи километров по реке. А у тех ребят, которым нужны живыми, правда, неизвестно зачем, я и Таня-Кармела, вполне возможно, есть вертолет…

– Вот что, товарищи милиционеры, – строго сказал пилот. – Посадочка у нас будет еще та, поэтому идите-ка в свой салон и постарайтесь как следует закрепиться, привязаться, пристегнуться, потому что не гарантирую, что мы на полосе козлить не будем и вообще на уши не встанем. И груз проверьте, пока еще время есть. Если какой-нибудь ящичек килограмм под сто вас долбанет – мало не покажется.

– Пошли! – окликнул я Тарасюка. Тот уже хотел двинуться ко мне, но в это время услышал что-то в наушниках и крикнул:

– Майор, Главный на проводе!

– Что там у вас? – спросил Чудо-юдо.

– «Света» у нас, как понял?

– Не глухой, слышу нормально. Ты знаешь или догадываешься?

– Бдю, – ответил я.

– Хорошо, – прогудел Чудо-юдо, – если встретишься со «Светой», то поговори с ней часок, если сумеешь. Понял?

– Уловил… А дальше?

– Через часок Нюра подъедет. Все.

Мне это все понять было нетрудно, но вот радист, который, может быть, в нормальной обстановке и догадался бы, что мы употребляем кодовые слова, от волнения не врубился и пробурчал:

– Все бы о бабах трепаться… Сесть еще надо! Мы с Тарасюком вернулись к ребятам, которые по-прежнему забивали «козла».

– Кончай игрушки! – сказал я. – Самолет на вынужденную идет.

– Обрадовал, командир… – это вырвалось у Пилипенко, но лица повытягивались у всех.

– «Прошу всех пристегнуть ремни и не курить», – вздохнул Гриценко, цитируя штатный прикол стюардесс.

– Не курить-то можно, – старательно затирая подметкой брошенный бычок, заметил Бойчук. – Было б еще к чему пристегнуться…

– Это еще полбеды, – сказал я. – Нас на земле могут дожидаться… Лучшие, так сказать, друзья.

– Командир, – спросил Тарасюк, – может, попросить летунов, чтоб они аппарель открыли? Ящик номер 18 на месте. Пять парашютов нам хватит. По-моему, в тайге летом не холодно. А высота у них еще за тыщу, как раз хватит для спокойного планирования…

– Если б у нас еще грузовой парашют был, – помечтал Пилипенко.

– Вот именно, – сказал я. – А то нас выбросит за двадцать верст от этого Нижнелыжья, мы их по тайге за сутки не одолеем. Пока дойдем – наш груз в Москву прилетит. Знаете, что будет?

– Да, тогда гробануться спокойнее… – кивнул Бойчук.

В салон всунулся бортинженер.

– Вы что, мать вашу, ни в одном глазу?! Мы уже вот-вот на глиссаду начнем заходить. Крепитесь, блин, чем хотите! Думаете, в касках и брониках, так вам спины не поломает? Шеи посворачиваете, если что.

– Ломайте 18-й! – приказал я. – Надеваем парашюты!

– Да вы что! – завопил бортинженер. – Угробитесь! Тут бурелом километров на двадцать тянется! Сучья – как штыки…

– Не будем мы прыгать, – успокоил я его. – Попробуем спины прикрыть и пристегнемся лямками к скамейкам, вроде кресел получится…

Не знаю, спас бы нас этот трюк, если б самолет действительно гробанулся,

– скорее всего нет. Но все-таки мы почувствовали себя более уверенно. Сидя в грузовом отсеке, мы не видели полосы, но то, что она не шибко ровная, почуяли сразу. Пару разиков «Ан-12» так встряхнуло, что мне казалось, будто проглоченные мною перстеньки вылетят наружу через глотку. Впрочем, присутствия их я не ощущал физически, это была игра перепуганного воображения.

Но все-таки доблестные ребята из ВТА и сами не угробились, и нас довезли живыми. Шум моторов смолк, и стало тихо.

– Отстегивайся! – велел я и первым выбрался из парашюта. – Приготовить оружие!

Защелкали предохранители, залязгали затворы. Мужики досылали патроны в патронники. Если нас действительно ждали на земле люди, которым нужна была Таня, то это было не лишне. Правда, покуда мы еще не углядели супостата, но предохранители все-таки подняли. Я поспешил к пилотам.

Они уже открыли дверцу, выкинули короткую лесенку и вылезли. Они то матерились, то начинали безудержно ржать – отходили. И было от чего.

Самолет остановился на самом краешке летного поля, его штурманская кабина аж в кусты въехала, а по стеклам пилотской кабины похлестывала березовая ветка.

– Блин! – орал штурман, – Я уж думал – приплыл…

– Хорошо, что закрылки пораньше выпустили, – бледный второй пилот, трясясь, чиркал зажигалкой, пытаясь прикурить, – а то бы скорость не погасили…

– Вот то-то же! – командир уже сосал дым, – А ты: «Рано! Рано!» Ну и что, что верхушки сняли? Зато до стволов не доехали…

Ребята радовались, думая, что все самое хреновое уже позади. Но у меня было другое мнение. Я поглядел в ту сторону, куда был направлен хвост самолета. Там расстилалось летное поле, маячили какие-то одноэтажные сараюшки с антеннами и полосатый сачок, с помощью которого еще во времена Чкалова определяли направление ветра. Оттуда, от здания аэропорта, к нам неслись на максимально возможной скорости две пожарные машины и санитарный, армейского образца микроавтобус «УАЗ»…

ВОТ ТАКАЯ «СВЕТА»

В какую-то секунду я почуял угрозу. Даже не уверен, что это РНС меня предупредила. Просто я уже ждал неприятностей. И за те несколько десятков секунд, пока к нам приближались автомобили, сумел догадаться, что именно под личиной пожарных и медиков скорее всего и намерены нагрянуть неведомые супостаты.

– Мужики! – крикнул я пилотам. – Дуйте в лес!

– Да брось ты, – отмахнулся командир, – ничего не горит, не бойся. Валюха все поглядел… Нигде не подтекает… Ты думаешь, пожарники едут, так мы горим? Приедут и уедут…

– В лес, говорю! – заорал я, наводя автомат и сбрасывая флажок на АВТ.

– С ума спятил?! – выпучил глаза пилот. – Припадок?

Ну как этим козлам объяснишь, что сейчас их просто так, за компанию, могут изрешетить? Я задрал ствол и дал короткую в воздух…

– У, чудак – сплюнул майор. – И правда, от тебя подальше надо! Псих!

Все пятеро нырнули в кусты. Мои прапорщики выскочили из самолета и прытко рассыпались в небольшую цепь. До ближайшей машины было около сотни метров.

Бойчук укрылся под брюхом самолета за правой гондолой шасси, Тарасюк – за левой, Гриценко и я устроились за пнями. Филя-Пилипенко вылезал последним, но я крикнул ему:

– Назад! На тебе «три восьмерки»!

Он понял и вновь нырнул в самолет. Конечно, туда лучше было послать самого себя, потому что Филя мог сдуру уже сейчас подключить зловещую клемму, но об этом я не подумал.

Тут у меня некстати появилось сомнение: хрен его знает, ведь я по одной интуиции подумал, что на нас нападают. А вдруг и впрямь простые пожарники и какая-нибудь врачиха с медсестрой?

Мне ничего не грозило, даже если б я расстрелял в упор именно таких людей. Чудо-юдо отмазывал меня и от более безобразных вещей. Но мне отчего-то до ужаса не хотелось лишних трупов. Поэтому я еще раз стреканул в воздух, а затем прокричал что было сил:

– Стой! Не приближаться к самолету! Стреляю на поражение!

Хоть бы хрен! Любой умный водила, если у него за спиной мирные пожарники, уже притормозил бы и предложил начальнику пойти на переговоры. Конечно, так же мог бы поступить и тот, кто собирался похитить у нас перстеньки и Кармелу. Остановиться, подойти без оружия, оценить, сколько нас и что от нас ждать… Впрочем, если у Чудо-юда под крылышком и впрямь работал чей-то стукачок, то эти ребята уже все знали. И даже то, что времени у них на все про все очень мало. Часок, не больше. А им надо было за это время не только нас перестрелять, но и разыскать ящик с Кармелой, перегрузить его на машину, довезти до вертолета или самолета… И еще взлететь…

Поэтому машины неслись дальше, и я не мог сидеть-дожидаться, пока они подкатят вплотную, закидают нас «черемухой» и покосят очередями в упор.

– Огонь! – наверно, это я сам себе скомандовал, потому что для остальных сигналом стала моя очередь. По шинам я не стрелял, бил по капоту, по кабине… Головная «пожарка» на базе «ЗИЛа» остановилась всего в полсотне метров, к тому же неловко – подставившись правой дверцей. Тот, кто сидел справа, открыл левую и, выпихнув мешком водителя, вывалился сам. Ударил Бойчук – и мужик с диким воплем подскочил на полметра и пузом, плашмя рухнул наземь. Остальные «ихние» попрыгали через задние двери и, прикрываясь машиной, стали отвечать.

Мой пенек был вполне надежен, если из-за него не высовываться. Но не высовываться – значило не стрелять. Те, кто долбил по нам, прячась под колесами «ЗИЛа»-«пожарки», вполне могли прижать нас огнем, пока другие, те, что свернули и поехали влево от самолетного хвоста, не обойдут нас с фланга. В ту сторону строчил только Тарасюк, которого я не видел.

И тут я услышал торопливый, гулко разлетевшийся по лесу автоматный грохот где-то за спиной… Несколько пуль прошуршало намного выше моей головы. Они летели из лесу.

В какие-то секунды все стало понятно до холода в желудке. Эти, на машинах, были только одной группой. Со стороны леса должны были, в случае пальбы, подвалить еще. Они хотели подойти без шума, но, видимо, наткнулись на летчиков, которых я, по доброте душевной, погнал в тайгу от греха подальше…

Тоска смертная накатила. У летчиков вряд ли было время вытащить из кобур свои «Макаровы», да скорей всего и не имели они их при себе… Ведь они ж не в тыл врага собирались, а в обычный рейс. Да и если у них было время пальнуть, против «калаша» не попрешь. Это означало, что те, кто сейчас расстреливает летчиков, через пару минут выйдут на опушку и саданут нам в спину. По крайней мере, мне и Гриценко, потому что тех, кто под самолетом, сразу не достанешь.

Гранату – в подствольник! Пуля брякнула по каске, пошла мяукать, я дернул спуск гранатомета, едва высунув один глаз из-за пня. Хлопок! Удар! Есть!

Везет дуракам! Гранату я положил не куда-нибудь, а под днище «пожарки», в узкую щель между обрезом алого борта и землей. Больше того – под бензобак. Кто-то заорал диким голосом, но я не понял, то ли осколками его задело, то ли окатило валом оранжево-рыжего пламени, вырвавшегося из-под машины и забушевавшего вокруг нее. Сизо-черный дым клубами повалил от горящего бензина, пули перестали долбить пень, и я рывком отпрыгнул из-за пня назад, буквально вмазываясь в траву, прополз несколько метров, и, привскочив, взлетел по стремянке в самолетный люк.

– Гриценко! – позвал я, потому что парень не усек моего маневра и остался на месте. Он понял, вскочил, метнулся к самолету и тут… Протарахтели две очереди откуда-то из-за деревьев – и Гриценко швырнуло наземь. Автомат вылетел из рук и, бряцнув антабкой, упал в траву. Он опоздал на десять секунд – не больше. Да что ж, блин, за жизнь?! Хочу помочь – а люди из-за этого гибнут…

Где-то внизу, там, где остались Тарасюк с Бойчуком, хлопнули подствольники, потом ударило несколько очередей, кто-то взвизгнул, и стало тихо.

– Трое, – сказал незнакомый голос. – Еще пара в самолете.

– Подпалить его к хренам…

– Нельзя…

Я заглянул в грузовой отсек. В дюралевом борту светилось тонкими лучиками с десяток пробоин… На полу, ничком, окунувшись в бурую лужу, лежал Пилипенко. Те мальчики, что подсчитывали трупы снаружи, к сожалению, были не правы. Один я остался. А всей пальбы, судя по моим командирским, вышло на пять минут. Может, на десять, но не больше.

– Баринов! – позвал голос. – Бросай оружие и выходи. Жизнь гарантирую.

Я отмолчался, напряженно шевеля мозгами. Всего ничего: выйти и сдаться. И ведь помилуют, сразу не прикончат. Скорее всего и я, и Таня-Кармела понадобились кому-то, кто интересуется нашими микросхемами. Все «прапорщики» стали трупами. Вряд ли кто-то расскажет Чудо-юде, как я себя вел.

– Баринов! – голос стал строже. – Ты жив, мы это знаем. И то, что тебе приказано живым не сдаваться – тоже знаем. Не тяни время. Все равно выйдешь!

Я вспомнил о клемме и ящике 888. «Через две минуты ка-ак…» – а зачем? Ведь она там спит и, может, даже почувствует, как ее разрывает на части. Да и мне, по правде сказать, эти ощущения не очень хотелось испытывать. Времена орлят, подрывавшихся последней гранатой из чистой принципиальности, похоже, прошли. То ли принципы изменились, то ли жизнь стала дорожать. А может быть, помирать просто так, чтоб врагу не достаться, нужно только в тех случаях, когда наверняка знаешь, что если не помрешь – хуже будет. Сейчас мне что-то упрямо подсказывало, что хуже – не будет. Я прикинул, что могу потерять, если сдамся. Свободу – наверняка. Совесть – у меня и так ее с гулькин нос. Семью – жил же я без нее двадцать лет! Но зато смогу жрать, дышать, может, и еще чего-нибудь… А взорвусь – потеряю все вообще. Начисто и навсегда. Другого Короткова-Баринова не будет. Будут клочья мяса и обломки костей, размазанные по смятым листам рваного дюраля. И только эксперты смогут отличить, где чей ошметок, что было Димой, а что – Таней…

Додумать мне не дали. Грохнул небольшой взрыв, тряхнувший самолет, со звоном и лязгом вылетела дверь. Ах, с-суки! Кольцо с «эргэдэшки» я сорвал моментально и, отпустив рычаг, пару секунд держал в руке, думая, что смогу выдержать до четвертой. Но не смог. Рука сама швырнула ее туда, в проем взорванной двери, грохнуло, тряхнуло, осколки затенькали по обшивке, кто-то, охнув, матернулся, от души резанул очередью по борту самолета…

– Отставить! – гавкнул голос очень и очень знакомый, хотя и слышал я его, если он мне не приснился, давным-давно. – «Черемуху»!

Хлопок! «КС-23» плюнул гранатку, она лопнула, и желтоватое облако стало расползаться по салону… Я бросился прочь от него, и даже не помню, как очутился в хвостовой турели, на том месте, где когда-то стояла пушка… Но глотнуть газа я все-таки успел. Меня замутило, засвербило в горле, в глазах, в носу. Слезы потекли ручьями, я закашлялся, как туберкулезник, а потом вдруг ощутил, что не могу пошевелиться, теряю равновесие и роняю оружие… «Ждал Нюру, а пришла Света…» – выдал мозг, явно утратив логику и выдирая из памяти некие куски. Затем стало темно, тихо и пропали все остальные ощущения.