Текст книги "Московский бенефис"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

ПРИЯТНО ИМЕТЬ УМНУЮ ЖЕНУ

Ленка была очень довольна и даже обрадована, что я вернулся в родные пенаты намного раньше обычного.

– Оказывается, очень полезно, чтобы тебя чуть-чуть опалили и немного погрызли собаки, – сделала она глубоко идущий вывод. – Может, у нас новый этап жизни начинается?

– Может быть, может быть… – я попытался спародировать кого-то из великих эстрадных деятелей, но, само собой, лавры Винокура мне явно не угрожали.

– Выпимши, – знакомые нотки Валентины Павловны Чебаковой я услышал в отнюдь не пародийном исполнении ее дочери. Похоже, что Хрюшка Чебакова была этим неприятно удивлена.

– Три рюмки коньяка, – доложил я с полной откровенностью. – Сто пятьдесят граммов – не более.

– А по какому случаю?

– Попал на день рождения к Марьяшке. Ты знаешь, она у меня квартиру снимает.

– Зачем ты туда заехал, – ухмыльнулась Ленка, – я спрашивать не буду. Удивительно одно – что ты так быстро прикатил и вообще не остался ночевать. Там что, родственники были?

– Само собой, день рождения все-таки.

– Стало быть, в ужине вы не нуждаетесь, мистер Баринов?

– Так точно. Чайку бы хлебнуть.

Ленка сидела за клавиатурой «Pentium», составляя какую-то весьма замысловатую программу. Очень может быть, что эта программа предназначалась для очередного перепотрашивания моих мозгов или мозгов Тани-Кармелы. Вылезать из-за компьютера ей не хотелось, но тем не менее она это сделала. Уверен, например, что Мишкина Зинка сказала бы: «Хлебни. Поставь чайник, завари и пей хоть целый литр». И мне, и Мишке сказала бы именно так. Вот это было намного более существенным отличием между сестрами, чем та родинка, что имелась у Зинки и отсутствовала у моей супруги. Зинка была все-таки немного подурее. Потому что не понимала – даже такому не шибко толковому мужу, как я, бывает приятно, когда жена бросает свои страсть какие научные дела, решаемые с помощью компьютера аж пятого поколения, и отправляется на кухню греть чай. И он, этот бестолковый муж, чует некую вину, начинает понимать, что его финансы позволяют ему купить жене коробку конфет или торт к тому же самому чаю, а он, сукин сын, до этого не додумался.

Впрочем, у Ленки уже были и коробка конфет, и торт, и варенье, и кекс, и еще что-то приобретенное здесь же, в нашем шибко закрытом и охраняемом поселке.

Мы пили чай, и Хрюшка Чебакова с увлечением рассказывала мне о том, как лихо сегодня подрались Колька с Катькой, не преминув сообщить с глубоким удовлетворением, что битым остался Колька, а Катька торжествовала победу.

– А я почти нашел третий перстень, – мне тоже хотелось похвастаться. Тем более что от Ленки в таких делах можно было ждать добрых и полезных советов. Когда я сообщил, что решил завтра идти в библиотеку, такой совет последовая тут же.

– Ты человек из каменного века, – Хрюшка в этот момент немного напоминала Мэри Грин с яхты «Дороти», усатую медведицу с целым набором положительных и отрицательных качеств. Та все время выпендривалась перед Брауном, доказывая ему преимущества капитализма и свое технократическое превосходство. – Да-да, мистер Коротков-Баринов. Не удивляйтесь. Все-то вам нужно куда-то бегать. А есть система RELCOM, через которую можно, сидя здесь, войти в базу данных Библиотеки Конгресса и прочитать эту самую «Тудей ревью оф Юэроп».

– Не отходя от кассы?

– От компьютера, по крайней мере. Пора к цивилизации привыкать, Волчара гнусный…

– Умную жену приятно иметь, – позволил я себе; гусарский каламбурчик.

– Иметь будешь в положенное время и на положенном месте, – строго заявила Хрюшка. – И конечно, не за компьютером.

– Понял.

Домашняя интеллектуалка – вещь очень полезная. Хотя от тех времен, когда даже мистер Браун ни хрена не соображал в компьютерных делах, а дикий комсомолец Коротков – тем более, уже ничего не осталось (даже Берлинской стены), все-таки мне не хватало ума припомнить о RELCOM, а я ведь давным-давно был о ней наслышан. Будьте уверены, я не перепутал бы ее ни с ревкомом, ни с рескомом. Совсем недавно я через спецмодем лазил по очень любопытным базам данных и откупоривал кодированные файлы.

Конечно, в отличие от моего нелегального вторжения в компьютерные сети «органов» тут все было по закону, но, к сожалению, не бесплатно. На какую сумму мы тряхнули Чудо-юдо, меня особо не интересовало, гораздо более важным было то, что мы в результате приобрели.

Мы нашли и тот самый номер газеты от декабря 1988 года, где были фотографии Айрапета Аветисяна и его спасителя – экстрасенса Вадима Белогорского. Кроме того, обнаружилась фамилия автора данного сочинения: московского корреспондента «Today review of Europe» мистера Дональда Салливэна.

– Приятно? – прищурилась Хрюшка.

– Конечно, – поглаживая Хавронью Премудрую по спинке, подтвердил я, хотя имел в виду не спинку, а результаты прочтения статьи. Назывался сей опус броско, хотя и затерто: «Восставший из гробницы».

Примерно треть статьи посвящалась краткому изложению того бардака, который царил в Армении после землетрясения, довольно злорадным замечаниям по адресу Горбачева и Рыжкова, армянского первого секретаря Демирчяна и всей коммунистической системы. Дальше шло несколько бодрых замечаний насчет стертого с лица земли Спитака, причем товарищ Салливэн порадовал своих читателей описаниями некоторых трупов, извлеченных из-под руин. Мне лично от некоторых даже тошно стало. Наконец дело дошло и до экстрасенса Белогорского, который приехал в Спитак вроде бы сам по себе, хотя мне это показалось сомнительным – в 1988 году сами по себе люди на катастрофы не ездили.

Салливэн писал следующее:

«Коммунисты не верят в экстрасенсов. С диалектическим материализмом Маркса наличие суперспособностей не согласовывалось, а потому находилось под запретом. Perestrojka во многом поколебала устои партийной пропаганды прошлого, а потому наряду с другими либеральными явлениями в новейшей русской действительности надо отметить и изменение отношения к людям с такими способностями. Счастливый случай свел меня в Армении с 28-летним Вадимом Белогорским, советским экстрасенсом.

Этот случай был воистину счастливым для 74-летнего жителя Спитака Айрапета Аветисяна, заживо похороненного в подвале собственного дома и пробывшего в этом склепе около шести суток. Несколько раз отряды спасателей со специально натренированными собаками и высокочувствительной аппаратурой, позволяющей услышать стук человеческого сердца под развалинами, проходили мимо бывшего дома, но не обнаружили погребенного. Позже выяснилось, что собаки не могли учуять запах человека из-за того, что в подвале размещалось несколько бочек с вином и уксусом, запах которых отбивал чутье у животных. Кроме того, несколько ковров, имевшихся в доме Аветисяна, упали в нагромождение обломков и сделали слой камней в 5 футов толщиной звуконепроницаемым для акустической аппаратуры спасателей…»

Дальше Салливэн излагал краткую биографию Белогорского, у которого отец был врачом-психиатром, каким-то образом связанным с КГБ, а дед несправедливо обвинен в троцкизме и репрессирован в 1937 году. По тем временам было довольно популярно являться потомком «врага народа» хотя бы в третьтьем поколении. Ну а уж каяться за грехи отца – тем более. Сам Белогорский, как явствовало из его слов, тоже был диссидентом, подвергался преследованиям и даже арестовывался. Правда, не говорилось, за что.

Ну а потом начинался рассказ самого героя о том, как он спас из-под обломков старика-армянина:

– Мы проходили по давно осмотренной нашими предшественниками улице. Здесь второй день никого не искали, ибо шансов найти живых, по мнению специалистов, не было никаких. Внезапно я почувствовал не то легкий озноб, не то слабый удар током. Первое впечатление было, что это некий нервный тик. Однако уже через несколько секунд я услышал внутри себя слабый голос: «Я жив, помоги мне!» Мне показалось, что начинается галлюцинация, которая явилась следствием моего нервного перенапряжения в обстановке гигантской катастрофы, какой явилось землетрясение в Армении. Однако через пять секунд я вновь услышал те же слова, которые, как мне показалось, шли с той стороны, куда смотрело мое лицо. Сделав несколько шагов в этом направлении, на что потребовалось пять секунд, я еще раз услышал внутренний голос, но заметно отчетливее, чем раньше. Слова повторялись точно с интервалом в пять секунд, я засекал время по часам. Двигаясь в ту сторону, я с каждым шагом все яснее и яснее ощущал этот призыв о помощи. Наконец я стал слышать его так же хорошо, как если бы со мной разговаривал человек, находящийся на расстоянии двух-трех метров от меня. Это было у груды камней, оставшейся на месте рухнувшего дома, который принадлежал, как мы позже узнали, Айрапету Аветисяну. Я стал растаскивать небольшие камни, сразу ощутив, что призыв о помощи стал слышаться еще лучше.

Мои спутники не поняли моих действий. Когда я сказал, что слышу голос из-под руин, кто-то из них посмотрел на меня с подозрением и тревогой, считая, что у меня начинаются галлюцинации. Однако один или двое стали мне помогать, а потому примерно через час мы расчистили от обломков вход в подвал, где и нашли потерявшего сознание, но живого Айрапета Аветисяна…»

Герой, само собой, по скромности умолчал, что выцыганил у старика перстень. Но вот что любопытно. На фотографии, иллюстрировавшей статью и озаглавленной «Айрапет Аветисян через час после чудесного спасения», были отлично видны обе руки старика, но перстня на них не просматривалось. Судя по рассказам дяди Степана, Айрапет подарил перстень спасителю отнюдь не сразу и даже не через час после того, как был вытащен из подвала. Может, перстня-то и не было вовсе, а дядя Степан что-то придумал ради красного словца? Однако вспомнив отцовские фокусы с показом аномальных свойств перстней, я сообразил, что если перстень не отбрасывает тени, то он и на фотопленке не должен появляться…

– Ну, – победоносно заявила Хрюшка Чебакова, – пойдем на доклад к батюшке?

Пошли. Чудо-юдо, с интересом покрякивая и почесывая бороду, выслушал наше повествование.

– Что ж, неплохо, – резюмировал он. – Давайте наведем справочки по этому Вадиму…

Спецмодем, с помощью которого можно было влезть в базу данных закрытых источников информации, привезенный мною отцу почти две недели назад, достаточно быстро позволил кое-что уточнить об экстрасенсе Белогорском. Как выяснилось, дедушка у него действительно был троцкистом и погорел в тридцать седьмом, правда, фамилия у него была Вайсберг. Товарищ Вайсберг после высылки Троцкого вроде бы «разоружился перед партией», покаялся и, слетев с поста инструктора райкома ВКП(б) в 1925 году, в 1930-х уже вовсю коллективизировал село и работал в одном из обкомов. А к моменту залета в НКВД Натан Эммануилович уже был в Москве, в аппарате ЦК. Там-то его и взяли. Признавшись в сотрудничестве с японской и немецкой разведками, подготовке трех терактов и еще чего-то, он был без особого шума выведен в расход на 53-м году жизни. При этом его третья (и последняя!) жена Мирра Сигизмундовна, по какому-то странному стечению обстоятельств, ни в какие Алжиры или Соловки не поехала, а, напротив, резко продвинулась вверх, что для девятнадцатилетней студентки мединститута было весьма неожиданно. Кроме того, в двадцать лет Мирра стала мамой Натана Вайсберга, который уже через полгода был переименован в Николая Белогорского. А в 1941 году Николай Николаевич обрел нового отца, майора госбезопасности Студенкина, получившего боевую задачу строить силами зеков какой-то оборонный завод с трехзначным номером. Мирра была там парторгом и тоже носила форму. У меня было впечатление, что резкий взлет товарища Мирры и предшествующее падение гражданина Вайсберга были каким-то образом связаны с ее вторым мужем. Впрочем, утверждать это можно было только умозрительно. Чекистские досье такого материала не содержали. К тому же генерал-майор Студенкин скоропостижно скончался в 1957 году и влиять на дальнейшие события не мог. Но кто-то мог и влиял – несомненно.

Вероятно, то, что Николай Белогорский после окончания в 1964 году мединститута по специальности «психиатрия» был оформлен в спецучреждение Комитета, тоже было неслучайным явлением. Там же трудилась и его мама, все та же неутомимая Мирра Сигизмундовна. И жена Николая Раиса Михайловна подвизалась все на том же объекте. Как ни странно, никто особо не волновался о том, что на работе разводится семейственность, и насчет «пятого пункта» никто не переживал. А самый младший Белогорский, родившийся еще в то время, когда мама с папой учились на 3-м курсе, то есть будущий экстрасенс, был благополучно принят в тот же мединститут, который закончили его бабушка и родители. Это случилось в 1977 году.

Характеристики на гр. Белогорского В.Н. были положительные, однако во время поездки в ГДР, имевшей место в 1981 году, сын врачей-чекистов оказался задержан нашими советскими погранцами за попытку вывезти незаконным путем несколько золотых цепочек 985-й пробы. Поскольку цепочки были загружены в тюбик из-под зубной пасты, то есть имело место «сокрытие предмета в специальном хранилище», то гр. Белогорскому посвечивала статья 78 УК РСФСР. Получил он три года условно, был выгнан из комсомола и из института, но включился какой-то таинственный механизм, и Вадим, потеряв только год учебы, был принят на вечернее отделение того же института. А в комсомол его приняли милые медсестры из больницы, где он числился их медбратом. В 1985 году Вадим Николаевич получил диплом. Правда, уже не психиатра, а хирурга, и работать ему пришлось не с мамой и папой, а в обычной городской больнице. В Армению он был, конечно, командирован, а вовсе не приехал «сам по себе». О спасении старика Аветисяна в досье упоминалось примерно в том же объеме, что и в статье Салливэна, но отмечалось: никаких суперспособностей у Белогорского до 1988 года не было. А вот после поездки в Армению эти экстрасенсорные качества стали проявляться у Вадима все больше и больше.

Из этого мы с Чудо-юдом сделали дружный вывод: экстрасенсом молодого лекаря сделал перстень с выпуклым минусом. И не только экстрасенсом. Этот перстень его миллионером сделал.

Начинал Белогорский с индивидуальной трудовой деятельности, когда друзья и знакомые подбирали ему клиентуру, желательно очень больную и небедную. Потом появился кооператив «ARZT», снявший в аренду несколько помещений в какой-то государственной поликлинике, а затем – ТОО «ARZT», приватизировавшее целый этаж. Ну а сейчас Белогорский и Кё уже перерегистрировались в АОЗТ «ARZT» и выходили на международный уровень. Они и диагностировали, и лечили… и явно делали что-то еще. Что-то уж очень быстро у них разворачивалась деятельность. То ли кто-то денежки через них отмывал, то ли они оказывали иные услуги, не рекламируемые, но дорогостоящие. А раз так, то надо было выяснить и разобраться, кто есть who, как выражаются в наше время.

Вот тут-то мы и натолкнулись на весьма интересные обстоятельства.

Оказывается, лечебными услугами «ARZT» частенько пользовался Джамп, он же, как наконец-то выяснилось, Косматов Александр Павлович, числившийся во всесоюзном розыске бежавший из мест заключения опасный преступник. Хотя и не верилось мне, что личность Косматова удалось установить только по отпечаткам пальцев, снятым с оторванной при взрыве кисти руки, отлетевшей на несколько метров от взорвавшегося «Мерседеса», а потому не сгоревшей. Просто было у Джампа вполне достаточно разных «смазок» для того, чтобы граждане в погонах и в штатском не придавали его сходству с Косматовым излишнего внимания.

– Мирра Сигизмундовна… – неожиданно припомнил Чудо-юдо. – Что-то у нас уже мелькало на горизонте под таким названием…

– Точно! – это уже у меня в котелке законтачило. – Бабулька, через которую Леха получал заказы от Круглова и того, что в голубой водолазке. А потом передавал их Антонову.

– Ну да, только мы не могли понять, куда они дальше идут, – ухмыльнулся отец. – А Антонов – это тупичок-с. Для нас, дураков. Я тут по ходу дела за ним даже радиослежку наладил. Телефон на прослушивание поставил. И мы, и все прочие на удочку попались. Вперили носы в невинного Петра Игоревича. Он благородным делом занят, алкашей до белой горячки допаивает, знать ничего не знает и ведать ничего не ведает. А бабушка – божий одуванчик, Мирра Сигизмундовна Белогорская, которая небось значок почетного чекиста имеет, сама заказы принимает. А то и командует внучковой конторой.

– По-моему, ты загнул, – не поверил я.

– Это уже не твоя забота. Ну-ка, проверь по комитетским данным, кто есть господин-товарищ Дональд Салливэн. Если он не цэрэушник, то, может, быть, вам с ним стоит пообщаться…

– Ты думаешь, он здесь еще? Шесть лет прошло. Могли в другой город или в другую страну перевести…

– Здесь он. Никуда его не переводили. Я знаю его. Он и к нашему Центру трансцендентных методов обучения подбирается. На старой московской квартире у меня автоответчик поставлен. Раз в неделю все напоминает, что желал бы встретиться и поговорить. Въедливый писака.

Чудо-юдо пробежался пальцами по клавиатуре, выискивая досье на Салливэна.

– Нет, все у него по-старому, – еще раз убедился отец.

– Ну и что дальше?

– Позвони и представься корреспондентом газеты «Бред наяву». У меня там главный редактор знакомый. Они всякие статьи о снежных человеках, НЛО, Бермудских треугольниках собирают. И об экстрасенсах тоже.

Телефон корпункта «Today review of Europe» (там же, судя по всему, была и квартира Салливэна) мы обнаружили быстро. У отца в кабинете было несколько независимых друг от друга телефонных входов, поэтому модем отключать не пришлось.

Телефончик у Чудо-юдо был хитрый, рассчитанный на умных и богатеньких людей, которые имеют в своих телефонных аппаратах определители номеров. У нас тоже был такой определитель. Но, кроме того, у нас была и система защиты от чужих определителей. Если нам просто не хотелось показывать тому или иному человечку, откуда ему звонят, то мы включали первую степень защиты и на табло определителя наш абонент не мог ничего прочитать. Но если нам требовалось не только не высвечиваться, но и надуть того, с кем мы разговаривали, то включалась вторая степень защиты. Наш аппарат выдавал на табло определителя любой липовый номер. Например, номер телефона редакции «Бреда наяву». Так мы и сделали, Ибо у мистера Салливэна не должно было появиться каких-либо лишних сомнений. Порешили также, что представляться я буду Коротковым, потому что, во-первых, фамилия Бариновых не должна высвечиваться, а во-вторых, потому, что в «Московской правде» сотрудничает корреспондент с точно таким же именем и фамилией, как у меня, – Дмитрий Баринов. Салливэн, в принципе, мог с ним где-то встречаться или беседовать по телефону и, услышав голос незнакомца, называющегося Бариновым, непременно насторожился бы.

Итак, я потюкал пальцами по кнопкам, набирая номер корпункта.

– Алло! – отозвался мужской голос, в котором иностранный акцент почти не прослеживался.

– Мистер Салливэн? – спросил я.

– Я слушаю, – Салливэн очень хорошо говорил по-русски, а потому моезнание английского не понадобилось.

– Вас беспокоит корреспондент газеты «Бред наяву» Николай Коротков. Я с некоторым опозданием прочел вашу публикацию 1988 года о землетрясении в Армении. Там вы упоминали об экстрасенсе Белогорском, помните?

– Да, я помню, господин Коротков. Я мог бы вам о нем рассказать подробнее, но, к сожалению, у меня сейчас нет времени. Мне через двадцать минут надо быть на небольшом приеме, и если я опоздаю хотя бы на десять минут, то мне будет очень неудобно. Завтра в одиннадцать утра я буду на одной пресс-конференции, может быть, вам удобно будет туда подъехать? Там вход свободный.

И он дал адрес, куда. Я вовремя нажал кнопку встроенного в телефонный аппарат диктофона и записал этот адрес, не разыскивая записную книжку и карандаш.

Чудо-юдо связался со своим другом-редактором, и тот пообещал, что в десять утра корреспондентское удостоверение будет у меня на руках.

ВСТРЕЧА НА ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ Утром мне пришлось вставать рано, чтобы Лосенок успел меня отвезти к Соломонычу, а тот сделал из меня Короткова. Дальше я покатил своим ходом, в десять заехал за удостоверением к главному редактору «Бреда наяву», а еще через час добрался до какого-то бывшего красного уголка, расположенного в полуподвале обветшалого дома постройки тридцатых годов. Именно это заведение находилось по адресу, который мне сообщил Салливэн.

Вход был действительно свободный, несмотря на то, что у дверей прохаживался охранник с милицейской дубинкой у пояса, а в предбаннике, перед входом в зал, сидела какая-то девочка, регистрировавшая всех прибывающих и при этом просматривающая удостоверения. Эта же девочка раздавала всем пресс-релизы.

Народу, то есть представителей прессы, было человек двадцать, не больше. Примерно половину составляли импортные: японские телевизионщики готовились вести видеозапись, скучный толстый немец оглядывал пожелтевшие плакаты времен «перестройки», украшавшие стены запыленного зала, два или три фотографа прикидывали освещенность. Мистера Салливэна я увидел позднее и сразу же узнал по фотографии в газете шестилетней давности. Он был одет в джинсовый костюм и подстрижен, как морской пехотинец времен Вьетнама. Дымчатые очки в тонкой позолоченной оправе придавали ему интеллигентность, но дядя это был крупный, увесистый и, несмотря на свои полсотни лет с гаком,

мог, наверно, неплохо двинуть любого агрессора. Самое интересное, что,разглядывая его в яви, я ощутил то, чего не чувствовал, когда рассматривал на фотографии: его лицо показалось мне знакомым. Когда и где мы могли встречаться?

Чудо-юдо от прессы держался подальше. Во всяком случае, интервью давал только тем изданиям, которые были на коротком поводке и доносили до читателей исключительно ту информацию, которую хотел дать о себе Сергей Сергеевич. Салливэн в эту славную когорту работников пера не входил. Мишенька-братик, наверно, не против был бы потрепаться с журналюгами и устроить себе паблисити, но папа за это снял бы с него штаны. Поэтому и Михаил Сергеевич не позволял себе приглашать в «Барму» лишних писак, за исключением тех, которые побирались рекламой и за лишнюю сотню баксов готовы были изобразить Мишкину фирму флагманом мирового капитала. Ну уж российского-то обязательно. Так что ни по линии отца, ни по линии брата я с Салливэном контактировать не мог. А уж мой-то образ жизни вообще исключал какие-либо интервью. Правда, сам я уже не раз работал под маркой представителя прессы. К сожалению, ни один из граждан, с которыми я общался, так и не прочел о себе в газете ни строчки, хотя в этом были виноваты самые разные обстоятельства. Но с Салливэном у меня не было никаких дел – это точно. Где же я его видел, черт побери?

Начало пресс-конференции оттягивалось. То ли еще кого-то из журналистов не было, кого очень надо было дождаться, то ли кто-то из самих устроителей пока не прибыл. Я решил пересесть к Салливэну, который со скучающим видом вертел в руках диктофон.

– Мистер Салливэн? – спросил я. – Здравствуйте, я Коротков из «Бреда наяву». Вчера вечером я вам звонил.

– Очень приятно, Николай, – Салливэн улыбнулся, и я опять с удивлением отметил, что уже видел где-то такую улыбку. – Извините, что не мог подобрать иного места для встречи, тем более что организаторы этого шоу не очень ценят чужое время. Вас интересует то, что здесь намечается?

– Честно скажу, я даже не очень в курсе дела. Я послушал, о чем шепчутся коллеги, и понял, что здесь будет идти разговор о создании какой-то новой партии. Лет пять назад это было бы интересно, а сейчас, когда их напеклось уже под сотню… Кроме того, я почти не интересуюсь политикой. Экстрасенсы, аномальные явления, нетрадиционные методы лечения, НЛО – вот это мой хлеб.

Салливэн кивнул и улыбнулся. Нет, граждане, эта улыбка не была тем самым «рабочим», американским оскалом, который еще у ныне покойного президента Никсона был хорошо натренирован. Я мог видеть ее только у одного человека…

Дональд глянул на свой «Роллекс», чуть отодвинув вверх рукав куртки, и тут я увидел татуировку, которая могла, быть опять-таки только у одного человека из тех, кто прописался в моей памяти.

– Утенок Дональд? – именно этот диснеевский герой был вытатуирован на запястье Салливэна. Но я непроизвольно произнес «Donald-Duck», и Салливэн как-то непроизвольно дернулся. Ведь это была его кличка, которую дали ему ребята из роты «Браво» двадцать два года тому назад или даже больше… И когда я произнес слова «Donald-Duck», интонация у меня была такая, будто я не просто узнал утенка-морячка, изображенного на картинке, а назвал Салливэна по этой старой-престарой кличке.

Он посмотрел на меня. Даже с приклеенной Соломоновичем бороденкой я не выглядел старше тридцати. Поэтому мистер Салливэн еще раз улыбнулся, на сей раз, видимо, собственным мыслям. Конечно, русский парень не мог знать о том, как именовали подчиненные командира роты «Браво» в 1971-1972 годах, он просто узнал знакомую фигурку из мультфильма…

Да, Коротков в это время мирно жил под детдомовской крышей, лопал казенную кашу и готовился стать пионером. А вот приват Браун уже несколько месяцев кормил своей кровью москитов то в горных, то в затопленных дельтой Меконга джунглях. И в общем, именно приват Браун нес некоторую ответственность за то, что мистер Салливэн сидел сейчас в жестком кресле в бывшем красном уголке, а не превратился за 22 года в скелет, погребенный где-то в болотной жиже…

– О, в России теперь хорошо знают наши мультики! – заметил Утенок Дональд, подмигнув мне. – Однако они по-прежнему не начинают. Чувствую, что через полчаса мне придется уйти. Давайте побеседуем на вашу тему. Значит, вас интересует Белогорский?

– Да, я хотел бы написать о нем статью или взять у него интервью, но перед этим стоило бы поговорить с людьми, которые были живыми свидетелями того, как проявлялись его суперспособности.

– Сразу скажу, что я был свидетелем только одного случая, о котором уже все написал. У вас эту газету мало кто читал, поэтому вполне сойдет за свежую новость, верно?

Вот именно так он улыбался тогда, когда легким тычком выпихнул меня из вертолета, когда я – Браун, Браун, конечно! – замешкался поперек двери в момент высадки. Легкое презрение к сопляку-неумехе – вот чем была заряжена эта улыбка. Но уже семь часов спустя Утенок Дональд улыбался совсем по-иному. Потому что от меня, привата Брауна, зависело, встретится ли он со своими родичами или останется в болоте до Страшного Суда. Мольба была в ней, мольба: «Я знаю, Дик, что тебе хочется меня бросить. Но не делай этого ради всех святых!»

– Ну, вы меня не так поняли, – произнес я вслух, – мне не хочется пересказывать вашу статью или ее цитировать. Я хотел бы услышать, какое он на вас произвел впечатление, было ли в его облике что-то необыкновенное… Что-то такое, о чем вы в своей статье не написали.

– Нет, ничего необычного в нем не было. Обычный молодой врач-хирург, по-моему, не очень квалифицированный. Я ведь на месте раскопок появился как раз тогда, когда старика вытащили из подвала и на носилках понесли в полевой госпиталь, где мне и удалось поговорить с Белогорским. Он был очень смущен, и похоже, все происшедшее было для него полной неожиданностью.

– То есть вы думаете, что до этого случая он никаких свойств экстрасенса у себя не замечал?

– Конечно. И это меня удивило, потому что все иные экстрасенсы – а я ими в начале своей журналистской карьеры увлекался не меньше вашего, – как правило, утверждали, что с детства ощущали в себе что-то необычное. Даже те, что потом оказались шарлатанами.

Я хотел было задать еще один вопрос, но в это время на маленькую сцену красного уголка, где стоял стол, покрытый кумачовой, советских времен скатертью, вышли три человека. Одеты они были в серые партийно-советского образца костюмы, но выглядели довольно молодо. Самому старшему вряд ли сровнялось сорок, а наиболее молодому и тридцати не было.

Само собой, что Салливэн повернул лицо к сцене и включил диктофон. Я тоже достал свой из кармана и приготовился записывать.

– Дамы и господа, товарищи! – обратился к публике тот, что был постарше.

– Позвольте поблагодарить всех присутствующих за то, что не пренебрегли нашим приглашением и посетили пресс-конференцию, которую проводит инициативная группа по созданию Неокоммунистической партии России. Сегодня на ваши вопросы будут отвечать члены инициативной группы: Антон Веселов…

Выступающий указал на самого молодого в своей компании.

– …Георгий Стержнев…

Это был тот, что сидел справа от говорившего.

– …и я, председатель инициативной группы, Сергей Сорокин. Всем вам перед началом были розданы пресс-релизы, где рассказывалось о том, что собой представляет наша группа, которую мы условно называем «Смерть буржуазии!», и какие цели намерена ставить перед собой будущая Неокоммунистическая партия России…

Я, конечно, пресс-релиз не смотрел, потому что меня мало волновало, какой еще бывший комсорг или парторг берется за организацию партии. Мне это понималось так: была себе одна КПСС, был один Генсек и целая иерархия прочих секретарей помельче. Но плох тот секретарь райкома, который не мечтает стать Генсеком. Пока эта должность была всего одна, шансов было мало. А когда КПСС развалилась, возможность стать Генсеком появилась буквально у каждого дурака. И кстати, необязательно в Коммунистической партии. Главное, чтоб были члены, аппарат и партийная касса. Кто на чем бизнес делает; одни липовые акционерные общества клепают, другие – благотворительные фонды, а третьи – партии. Механизм примерно одинаковый и представляет собой один из известных еще Остапу Бендеру «сравнительно честных способов отъема денег». Полагаю, что и мистер Салливэн, который уже не менее шести лет промариновался в «нашей буче, боевой, кипучей», должен был бы соображать, что к чему, и не тратить свое драгоценное время на посещение подобных, заседаловок. Тем не менее он приперся, приперлись япошки с телевидения NHK, фриц и еще какие-то интуземцы. Наших должно было, по идее, быть побольше. Я, правда, не знал, «кто есть who», но заметил маленького бородатенького из «Московского комсомольца», которого когда-то, пару лет назад, видел и хорошо запомнил. По моему наивному разумению, сюда должны были прибежать чистой воды оппозиционеры из «Завтра», «Правды», «Совраски»… Других подобных газет я не знал, но догадывался, что они есть, а следовательно, их корреспонденты могли бы здесь появиться.