Текст книги "Мародеры"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

КЛАД ФЕДЬКИ БУЗУНА

ВОСПОМИНАНИЯ О НОЧИ

Никита проснулся, как ему показалось, от того, что хлопнула дверь.

Подтверждением тому было, что в кровати он лежал один. Тайваньские, как это ни смешно, опять показывали 7.45. Надо думать, на сей раз действительно утра.

Госпожа Булочка, затмевающая своей сиятельной задницей солнце в его полуденном блеске, соизволили удалиться для занятий своим легальным и нелегальным бизнесом.

Нет, сомнений в том, что эта сумасшедшая ночь протекала наяву, а не во сне, у него не было. Все происходило на самом деле и делилось, как всегда, на единство положительного и отрицательного. Хотя в университете Никита марксизма-ленинизма как такового уже не изучал, школу он заканчивал еще советскую, а потому помнил кое-что из курса обществоведения. Например, насчет единства и борьбы противоположностей. А еще раньше на те же мысли его наводило чтение известной книжки про Робинзона Крузо, где главный герой, оценивая свое положение после попадания на необитаемый остров, составил табличку, разграфленную на две колонки, названные «ДОБРО» и «ЗЛО». Получалось, что в каждом факте добро и зло присутствовали одновременно.

Никита, конечно, не имел под рукой письменных принадлежностей, да и с кровати ему слезать не хотелось – хотя и завтрак уже можно было заказывать, он рассчитывал еще часа два поспать. Но в уме он тоже мог составить табличку.

Да, он крепко влип, угодив между конфликтующими криминалами, и, по сути дела, был недалек от гибели. Причем оказался бы на одной доске с правонарушителями – и никто бы не смог толком ему помочь. Но он остался жив

– покамест! – и ему указаны правила игры, соблюдая которые он может выживать дальше.

Он потерял какой бы то ни было собственный статус и превратился в раба, всецело зависящего – и не фигурально выражаясь, а по-настоящему! – от прихотей своей госпожи. Которая вольна казнить его и миловать – опять же, не гипербола, а реальное положение вещей! – так, как того захочет. Но с другой стороны, эти самые прихоти госпожи иной раз и бесправному рабу могут приносить наслаждение.

Физическое, по крайней мере.

Все, что произошло вечером и ночью, Никита вспоминал сразу во всех подробностях и не без удовольствия. И как Светка появилась здесь с бутылкой, и как они выпивали, и как танцевали, соединившись наушниками плейера, и как стали целоваться, и как начали трахаться… Вспомнилась, правда, и не без мурашек по коже, кратковременная ссора, по ходу которой Булочка проявила свой грозный характер. Именно после этого Никита полностью уяснил, за кого его тут держат и что его ждет, если он будет «выступать».

Несмотря на то, Никита подчинился Светкиному повелению, он все же испытывал стыд. В конце концов, он еще не очень привык к тому, что имеет дело с нагой женщиной и сам при этом ходит голышом. А тут идти в таком виде вместе со Светкой к другой женщине, которая к тому же только что потеряла возлюбленного, почти мужа. И должно быть, любимого, раз дралась с таким детиной, как Юрик, лишь бы не уступить, хотя наверняка об этом никто не Узнал бы. Вроде бы вчера Никита вел себя с ней прилично, ничем особо не обидел и сам от Люськи ничего плохого не испытал, но чувств, конечно, к ней никаких не испытывал.

Да и она к нему наверняка. А Светка тащит его к ней так будто ей все подвластно, и умы, и тела, и души…

…Когда Светка отперла дверь Люськиного номера и вошла к ней вместе с Никитой, раздался испуганный визг. Люську застали почти врасплох – она слышала, что дверь напротив открывается, но никак не ждала, что пойдут к ней, – Не волнуйся, Люсенька, – запирая за собой дверь сказала Светка. – Мы тебя не убивать пришли. Просто услышали, как молодая красивая баба страдает, и решили заглянуть… Может, думаем, хоть чем-то скрасим ее скучное одиночество.

Вот бутылку принесли, поделиться решили…

Люська подумала, что выпить ей сейчас самое оно.

– Ну, выпьем… – пробормотала она, – только свет не включайте, ладно?

– Конечно, – согласилась Света, – на фига электричество жечь? Мимо рта не пронесем…

В темноте было не видно, сколько она себе налила, но Никита был готов поручиться, что намного меньше, чем Люське.

– Ну, давай, мадам, цепляйся локотком… Так, нормально! Ну, как говорят немцы, цум брудершафт! До дна пей! Люська выпила, не отрываясь, и сразу почувствовала, что ей стало веселее и проще.

– Ну а теперь давай поцелуемся! В губы…

Светка обняла Люську и припала к ее губам, немного жаднее, чем следовало бы.

– Ну, блин, – с легким смущением проворчала Люська, когда Светка ее отпустила, – ты как с мужиком целуешься…

– Нет, как с бабой… – сказала Светка.

– Ты случайно не…

– Иногда бываю, когда душа просит, а ты?

– Нет, я только так, по-нормальному… И вообще, не надо про это, а?

– А по-моему, самое время! Ночь, тишина, трое голых людей, и ни слова про секс?! Это при таких-то ножках? И Светина ладонь нежно прокатилась по Люськиному бедру.

– Ну, не надо, а? – пробормотала Люся – Я и так сейчас с ума сходила…

– А хочешь, он с тобой поласкается? – шепнула Света.

– Не дури, – простонала Люська, – чего, не знаешь, что такое хочется? – но, когда Светка плавно стала заваливать ее на спину, не воспротивилась.

– Никитушка-а! – позвала Светка. – Иди к нам, нам без тебя скучно…

Никита прилег на постель, где втроем было немного тесно.

– Ой, не надо… – пробормотала Люська. – Ой, психи…

– Да что ты, кисонька! – проворковала Светка. – Почему же не надо? Надо, очень надо, тебе самой надо, а не нам. Ласкай ее, Никитушка, ласкай! А я помогу немножко…

Наверно, Никита и сам, без этой команды, смог бы взяться за Люськины прелести. Но все-таки чуть-чуть боялся. Светки, конечно, а не Люськи. Хрен ее знает, начнешь делать что-то без государынина дозволения, а она еще и на конюшню отправит… Дескать, еще взовьется: «А, так-то ты мне предан!..» – или что-то в этом роде.

Ну, а раз приказано, чего не поусердствовать?

И, навалившись на пышное Люськино бедро – она была заметно полнее Светки,

– он пустил обе ладони в дерзкую и жадную прогулку по всем тем местам, которые только на принципиальных схемах бывают одинаковы, а на конкретных объектах обычно здорово различаются.

– О-о-о, – простонала Люська, когда его руки прошлись по бокам, подмышкам, шее, проехались по животу, подкатились под попу. И все это было куда мягче, нежнее, пышнее, ласковей, чем у его первой женщины. Сейчас он уже знал – вот эта будет второй, и первая, как это ни странно, сама этого хочет.

Более того, Светка терлась то о Люську, то о Никиту шепча всякие стыдные и похабные словечки.

– Замучаете вы меня… – выдохнула Люська. – Не могу больше… Берите!

И она откинула голову, закрыла глаза. Все тело ее била легкая дрожь.

Когда Никита, улегшись на Люську, трепещущую, будто невинная девица, вжался в нее мощным, но нежным и бережным движением и глубоко ушел плотью в это истомившееся тело, Люська тихо охнула и слегка дернулась, вяло положив ладони на Никитины лопатки. А Светка, будучи в буквальном смысле сбоку-припеку, испустила такой сладкий стон, словно Никита был с ней… Возможно, она и вправду разрядилась, потому что на некоторое время успокоилась и умолкла, уткнулась лицом Никите в плечо и только изредка проводила левой ладонью по его спине, а правой поглаживала Люську по гладкому плечику. Никита тоже непроизвольно обнял сразу обеих, а потом ощутил на Светкиной спине и Люськину руку.

– У-у-о-ах! – Люся судорожно стиснула Никиту в объятиях, обдала его жаром.

– О-о-ой, Валечка!

Тут Никита понял, что все эти несколько минут Люська отдавалась не ему, а покойному Балясину, воображая, что это Валентин. Другой бы мужик и обиделся, но Никите это было по фигу – он эту Люську сто лет не жаждал, в любви ей не признавался. И то наслаждение, которое в нем уже начинало заниматься, угасло.

Тем более что Люська уже расслабила объятия и лежала совершенно безучастно. Но на расстоянии вытянутой руки азартно хрипела Светка. И, не долго думая, Никита перебрался к ней, сразу же страстно схватившей его в крепкие кольца рук и ног, закачавшейся, забесившейся под ним со сладострастными взвизгами… И хотя после Люськи Светка казалась более жесткой, мускулистой, резкой, жадной и грубоватой, страсть вновь разгорелась с удвоенной силой. Впрочем, Булочка была уже настолько горяченькой, что всего нескольких рывков хватило, чтоб и она вспыхнула. Но и Никите ждать было недолго…

После этого немного полежали рядышком, а потом выяснилось, что Люська умиротворенно похрапывает.

– Ну, пошли! – прошептала Светка. – Не будем мешать бедненькой.

Они тихо, не потревожив спящую, покинули номер, заперли его снаружи и вернулись в свой.

Никита привалился к стенке и стал засыпать. А Светка подошла к телефону:

– Ну как там? Хорошо. Меня не будите, Петрович в курсе.

Должно быть, то, что ей сообщили, Булочке понравилось. Она залезла к Никите под одеяло, прижалась к нему теплой спиной и пробормотала уже сонным голоском:

– Пусть Хрестный умоется…

ВТОРОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

На сей раз Никита проснулся не сам по себе, а потому что его разбудила Светка. Одета она была по-деловому, так же, как и вчера, в тот же кожаный жакет, черную водолазку с кулоном-черепушкой, облегающие брючки и сапожки.

– Вставай, вставай, порточки одевай! – пропела она на мотив пионерского горна, бесцеремонно тормоша Никиту за плечо. – Так всю жизнь проспишь, соня!

Никита огляделся, пытясь понять, что тут в номере изменилось. На столе и креслах откуда-то взялось множество всякого рода ранее отсутствовавших вещей.

Какие-то коробки с фирменными этикетками, перевязанные бечевками пухлые свертки, пластиковые пакеты.

– Вот тебе пока нижнее белье и шлепанцы, – бросив на табурет свежие трусы и майку, объявила Булка. – Бритва тут есть, все прочее – тоже. Жду через десять минут.

Ничего, – сказала Светка, когда он явился пред ее светлые очи, – сойдет для сельской местности. Теперь одевай вот эту рубашку и этот костюмчик.

Вещички, видимо, возникли из тех самых пакетов, которые появились в комнате утром.

– Более менее, – произнесла Булочка, повертев Никиту и рассмотрев с разных сторон. – Смотришься, смотришься, красавчик ты мой. Теперь сходим наверх, сфотографируешься.

– На паспорт? – предположил Никита.

– Угадал. Начнешь новую жизнь. Но не сразу. Думаю, пару дней еще посидишь тут.

Никита под конвоем Булки поднялся по лестнице, прошел с ней через «шкаф уборщиц», очутился в туалете. Светка вышла первая, убедилась, что в коридоре никого нет, а потом поманила Никиту. Они прошли по коридору до очередной лестницы, поперек которой висела веревочка с табличкой «Прохода нет», и очутились напротив какой-то ободранной двери. Света постучала три раза, и дверь открыл парень мрачноватого вида.

В комнатке оказалась фотолаборатория. Парень усадил Никиту в кресло, включил мощные лампы, попросил чуть повернуть голову, сказал: «Хорош!» и сделал пару снимков.

– Пошли, – сказала Светка скромно помалкивавшему Никите, и тем же путем они вернулись в подвал. – А теперь слушай. Меня сегодня тут больше не будет. Не знаю, как насчет завтра, а сегодня – точно. Будешь по мне скучать?

– Буду, – ответил Никита, догадываясь, что она ждет именно этого ответа.

– Молодец, – Светка потрепала Никиту по щеке, – хороший мальчик. Но я не хочу, чтоб ты скучал. Я тебе сюда Люську посажу. Хочешь?

– Как скажешь, – являя всем видом полное подчинение любому приказу, произнес покорный раб.

– Значит, хочешь. Но даже, если б не хотел, я ее все равно посадила бы.

Потому что выяснилось, что она может знать очень важную вещь. И если ты ее у нее узнаешь, то сильно мне поможешь. А во-вторых, это избавит Люсеньку от очень неприятного разговора. Ну и, в-третьих, это поможет тебе самому поскорее отсюда выбраться.

– А что надо узнать?

– Суть дела такая. Люська, как выездная секретарша, за Балясиным немало покаталась. И по Руси, и по СНГ, и в настоящей загранке побывала. Последний раз они были в Париже, летом этого года. Вот об этой поездке надо подробно все выспросить. Но прежде всего – с кем они там встречались, не было ли там среди тех, с кем общались, восточных людей. Типа турок, иранцев, курдов… Ну и наших тоже: чеченцев, дагестанцев, азербайджанцев. Если были, запомни фамилии или имена. Ты умный, у тебя получится. Не получится – я тогда с ней по-другому поговорю. На тебя не обижусь, но ей туго придется.

– Это с кладом в Бузиновском лесу как-то связано?

– Вот за такие вопросы ты когда-нибудь башку и потеряешь. Постарайся пока все, что про клад знаешь, выкинуть из головы. – Светка вышла из комнаты.

Вскоре она вернулась и ввела в комнату полусонную Люську. Та дошла еле-еле и тут же улеглась на Никитину кровать, досыпать, должно быть.

– Ну, все! – сказала Светка. – Чао, бамбино, я полетела. Общайтесь, не скучайте, до завтра!

Щелкнул замок. Никита остался у телевизора, дожидаться, когда Люська окончательно проснется.

На экране ничего заслуживающего внимания не было. Никита туда и не смотрел вовсе, поскольку его ни женские прокладки не интересовали, ни памперсы, ни даже шоколад фабрики «Россия». Да и к рок-музыке он за последние три года как-то охладел. В общем, пока там мерцали и дрыгались разные цветные картинки, за которые кто-то большие бабки получал, Никита думал помаленьку. Точнее сказать, он пытался проанализировать ситуацию, пока Люська храпела, и ему не надо было выполнять приказа строгой госпожи Булочки.

Вся чертова уйма событий, в которые его затянуло против собственной воли или благодаря дурацким случайностям, привела его сюда. В сладкое – покамест, не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь! – рабство, в комфортабельную тюрьму с телевизором. И вообще, если Булка не блефует, он уже обречен, по крайней мере, на юридическую смерть. А может, и на физическую, если Светке это покажется «надежнее». Зачем, кстати, она его фотографировала? На паспорт с новым именем или на могильный памятник с прежним? Или просто, чтоб успокоить его, придать уверенность: мол, раз хочет паспорт сделать, значит, убивать не будет. А уверенность эта, возможно, нужна лишь для того, чтоб Никита с хорошим настроением выполнил не больно благородную миссию «подсадной утки» – выспросил у Люськи что-то зачем-то нужное Светке.

Наверняка – в этом Никита ни минуты не сомневался – разговор с Люськой будут прослушивать и записывать – то есть контролировать не только то, что скажет Люська, но и то, как с ней будет общаться Никита. В первую голову, не проскажется ли он о чем-то, что Люське знать не положено. Про то, что с Люськой нельзя говорить о кладе, дневнике и тому подобном (хотя Люська о них уже слышала, хотя бы и краем уха, когда вчера беседовали у Булочкa в кабинете), Светка предупредила. А о чем еще нельзя? Или, может быть, госпоже Фоминой покажется неприятным, если сама Люська сдуру сообщит что-то такое, о чем, с точки зрения Булки, не следует знать Никите. Например, о том, связаны ли контакты Балясина с «восточными людьми» и клад в Бузиновском лесу? Наверно, Светка могла бы твердо сказать «нет» или придумать какое-нибудь другое объяснение своему интересу к парижским встречам Балясина. Однако она ответила так, что любой дурак понял бы: да, связаны. Раз пригрозила, что Никита без башки останется, если будет об этом спрашивать. Может, она надеется, что Никита сам проговорится о том, что еще не знает Светка? Наверняка ведь она десять раз все выверит и проверит.

Никита попробовал поставить себя на место Светки. Приезжают к нему, хозяину солидного дела, к тому же явно не ограничивающегося производством и продажей выпечки, два гражданина и просят, условно говоря, «политического убежища», притом, что один из них может подозреваться в двух убийствах. Как там у блатных говорят? Подстава чистой воды. Надо их сдавать в милицию или топить в болоте, чтоб не всплыли. А она рискует, прячет их, хотя, наверно, и в этом подвале их запросто найти можно, если профессионалы за это дело возьмутся.

Стало быть, она уже знала, что они придут не для того, чтоб ее «утопить» или подставить, а с чистой душой. И скорее всего Фарид не просто так дал им рекомендацию, а будучи уже давно со Светкой связан, может быть, как ее агент в конторе Балясина. Хотя документы, принесенные Никитой, у нее еще, может быть, сомнение вызывают. Не подбросили ли их ему, дурачку, например. Ибо уже ясно, что дело вокруг этого клада крутится не шуточное. И Хрестный, и Балясин, и Светка наверняка друг друга отслеживали. Поэтому она и знала, возможно, насчет переговоров Балясина с какими-то восточными иностранцами в Париже. Может, от Феди-Фарида кстати. Но Фарид о них знал понаслышке, а Люська могла и присутствовать на них. Или около них…

А зачем могли понадобиться Балясину иностранцы с Востока? Чем его контора торговала? Может, конечно, и турецким табаком, но навряд ли тут речь о нем шла.

Скорее всего нашел он там, в Париже, хорошего покупателя на этот самый клад…

Правда, навряд ли об этом кто-то Люське сообщил или оставил ее при переговорах присутствовать. О таких делах говорят один на один, не больше…

Прошло немало времени, пока Люська заворочалась, проснулась и села на постели. Несколько раз осмотрелась, зевнула.

– Скоро обед, между прочим, – заметил Никита, – полвторого уже.

– А Вальтика, значит, уже хоронят… – припомнила Люська. – Эх, сука же я беспородная! Люська заревела.

– Ладно, не плачь… – неумело взялся утешать Никита. – Ничего не вернешь уже. Все как есть, так и будет…

Он подсел к Люське, но она отстранилась от него, упала лицом в подушку, всхлипывая и сотрясаясь от рыданий.

– Наверно, крепко ты его любила… – вздохнул Ветров. Помолчали. Люська спросила:

– Выпить есть у тебя?

– Есть, кажется, Светка вон там пакет оставила, на столике.

В пакете действительно оказалась бутылка «Древлеславльской» и несколько бутербродов со вчерашней закуской. Никита разлил.

– Ну, – сказала Люська, – за упокой души раба Божьего Валентина!

Встали, выпили не чокаясь.

– Напьюсь я, точно! – заявила Люська. – Иначе сдохну или свихнусь. А так, поддатой, все нипочем. Все просто. И жизнь проще, и вообще…

– Ну, тогда еще по одной? – предложил Никита.

– Валяй! Я знаю, думаешь, меня пьяную опять трахнуть можно?

– Это от тебя зависит, – сказал он. – А потом, извини, но ты сама этого хочешь. Потому что будешь воображать, будто у тебя это с Балясиным… Я ж помню, что ты меня Валькой назвала…

– Запомнил… – горько усмехнулась Люська. – Правильно угадал. Потому что мне это только и осталось – себя обманывать!

– Ну, со временем, наверно, отойдешь… Еще полюбишь, и тебя полюбят.

– Легко сказать… По два раза так не любят, понимаешь?! Ой, да что с тобой разговаривать, с пацаном! Ни за что не поймешь… Может, если влюбишься когда-нибудь. Не так, как сейчас, а по-настоящему. А Светка, дура, тебя испортила. В постель потащила, сперва к себе, потом ко мне… Так из нее, девки, кто-то шлюху сделал – и она тот же финт выкинула, только с пареньком.

Может, где-то хорошая девочка ходила, с которой тебе назначено повстречаться, полюбить – а теперь все. Теперь ты будешь только о том думать, как под юбку залезть. А любить не сумеешь!

– Посмотрим, – проворчал Никита. – По-моему, выпить собирались…

– Будь здоров! – на этот раз не стали имитировать поминки и чокнулись. – Нормально идет, хорошая водка…

– Вот ты говоришь, что ты Балясина любила, – спросил Никита, – он-то тебя любил? Ведь с женой он так и не развелся, верно?

– С Альбиной-то? – переспросила Люська. – Нет, не разводился. У него от нее дети, сейчас большие уже. А детям важно, чтоб у них отец был. А жил – в смысле любви – со мной. Мы, кстати, с Альбиной врагами не были. По крайней мере, до пятницы. Ночевал-то он дома последнее время, а ко мне только забегал.

Поэтому она за него спокойна была. Знала, что его всегда можно у меня найти, если что.

– Ну а вообще? Чего ты хорошего от него видела?

– Ну а вообще-то – дачу подарил, ту, где мы были. Машину, тряпок много, колец, косметики – вообще без счета. Бабки на работе платил хорошие. Возил с собой часто, даже за бугор.

– И далеко вы, за бугор ездили? В Турцию небось?

– Были и в Турции. Но и в другие страны ездили. Даже в Бразилии, на карнавале в Рио…

– А в Париже тоже были?

– Этим летом ездили. Но там не так интересно. В Лувре, правда, были, в «Гранд опера» и еще в каком-то кабаке крутом, там мельница на рекламе светится.

– «Мулен Руж»!

– А ты что, тоже там бывал?

– Я? Мне в этот Париж сто лет не попасть…

– Вот видишь, ты московский, столичный, а в Париже не бывал. А я, дура провинциальная, сподобилась.

– Конечно, чего не ездить, когда любовник богатый, – сказал Никита с почти классовой враждебностью. – Бабки шальные, езжай и балдей сколько влезет.

– Ну, Балясин туда не балдеть ездил, а работать, с фирмачами разными встречался, с банкирами.

– И тебя с собой брал?

– Когда как. Когда нужно произвести впечатление – брал. А иногда только переводчика возил. Ну а когда к нему кто-то в отель приезжал, тут он меня обязательно показывал. Кофе подать, коньяк или там минералку. Иногда сидела и записывала, чего надо сделать.

– Небось все французы, когда на твои ноги смотрели, сразу цену сбавляли…

– съехидничал Никита.

– Это я не знаю. На что они там смотрели и чего сбавляли, – хмыкнула Люська. – А то, что там наши бабы впечатление производят, – это точно. Балясин мне даже как-то говорил, что я – визитная карточка фирмы.

– Конечно, такая блондиночка… А французы небось все темные. Я слышал, что брюнеты к блондинкам тянутся.

– Ну, это я не знаю, – хмыкнула Люська, – французы, во-первых, разные, так же, как русские. Там и брюнеты, и шатены, и рыжие, и блондинов до фига. Да и вообще в коммерции их на улыбку не возьмешь. Они прижимистые. А вот арабы или иранцы – те за лишний взгляд или за улыбочку могут хорошую сделку отдать. Вот к ним меня Балясин всегда вывозил.

Это было уже совсем близко к теме задания. Никита даже насторожился.

– Тебя там, случайно, в гарем не приглашали? – хмыкнул Никита. – На должность любимой Гюльчатай?

– Самый смех, что да, – улыбнулась Люська. – Был такой момент. Иранец один, Мохаммад Парвани, Балясина все спрашивал, жена я ему или нет. А потом пятьдесят тысяч долларов за меня предложил.

– При тебе?

– Нет. Я там при разговоре не присутствовала. Только кофе подала и ушла.

– Это он, выходит, тебя за пару минут разглядеть успел?

– Ну а что, разве нельзя за пару минут понять, красивая женщина или нет?

– и она состроила Никите глазки.

Ветров прикинул, что Люська под воздействием пары стопок позабыла о том, что выглядит сейчас не совсем так, как в Париже, а заодно и вообще очень «расковалась». Хотя разговор, несомненно, развивался в том направлении, которое очень пригодилось бы Светке, Никита стал тяготиться тем, что ему надо «поворачивать» Люську на воспоминания о Балясине и всяких там «восточных людей». Гораздо больше ему бы хотелось «повернуть» ее на постель. И фингал со ссадиной были тут совершенно не помехой. С лица известное дело,

– не воду пить.

Впрочем, если оставить в покое эти самые травматические повреждения, мордочка у Люськи даже без штукатурки смотрелась неплохо. Вполне можно этого перса понять…

Но все-таки Никита понимал, что надо продолжать разговор. Светке наверняка покажется мало одной этой фамилии, тем более что неясно, по какой линии там отношения развивались.

– Ну и что. Балясин тебя не продал? – спросил он.

– Нет, пожалел, – усмехнулась Люська, – там, в Иране, у баб вообще жизнь фиговая. На улицу – только с закрытой мордой, курить нельзя, вино – ни-ни, гульнешь от мужа – кирпичами закидают. Сиди дома, ублажай мужа – почти как мы тут, у Светки…

– Может, Балясин только шутил, что тебя покупать собрались, а ты и поверила…

– Ни фига! – горячо возразила Люська. – Балясин у этого Парвани под какое-то дело крупный аванс взял. Там все на полном серьезе было. Он тогда мне сказал: «И чего я мусульманином не родился? Сейчас бы на полста тысяч баксов больше получил». В смысле иранец ему бы добавил, если б он меня продал.

– Шутил он, видно же, – упорствовал Никита, чувствуя, что может завести Люську и та выложит об этом контакте все, что знает. – Ты ж сама говорила, что они там вдвоем разговаривали…

– Ну, во-первых, не вдвоем, а втроем. Там еще Миша был, наш переводчик. Я, между прочим, когда Балясина не было, у Миши спросила, правда или нет, что Парвани меня купить хотел, или это Вальтик шутки шутит. А он серьезный такой, неулыба, говорит: «Да, вопрос поднимался». Хи-хи-хи!

– С тобой поговорить, не только вопрос поднимется… – хмыкнул Никита.

– Ну, по третьей, может быть? – предложила Люська – А то весь кайф со словами уйдет.

– Лью! – объявил Никита, и они выпили просто так, чокнувшись и без тоста.

– Вот видишь, дорогой, – сказала Люська, зажевывая водку бутербродом с колбаской, – я, по мировым ценам, полета тысяч стою! Так что цени.

И она эффектно выставила коленку из-под халата.