Текст книги "Франко"

Автор книги: Леонид Хинкулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Что же я сделала с тобой?.. Ты сам говорил, что не связываешь меня... А я так много, так много вытерпела ради тебя! Годы целые...

Слезы катятся у нее из глаз, а он прижимает ее к сердцу, как будто прежние чудесные мгновения их свободной любви еще не прошли навек...»

Два дня Франко жил в Коломые, проводя все время с Ольгой. Встречался и с ее мужем. «Человек в конце концов очень хороший», – отзывается о нем Франко.

«Не знаю, право, как для тебя, а для меня эти два дня, проведенные в Коломые, были радостны и приятны... Как хорошо, когда женщина любит!.. Отвечай мне поскорее...» – писала Ольга Ивану Франко через пять дней после того, как уехала в Снятии. А Франко отправился в Нижний Березов, к Кириллу Генику.

■ у ТОЯЛИ холодные, ветреные дни ранней прикар-^ патской весны. Часто шел дождь. Кирилл Гении встретил Франко в ближайшем к Нижнему Березову местечке Яблокове.

Геник и сам не знал, что в связи с продолжавшимся уже несколько месяцев в Коломые следствием над участниками социалистических кружков – среди них в тюрьме содержалась и Анна Павлик – над ним и его товарищами был давно установлен негласный полицейский надзор.

Так бессознательно подвел Геник Ивана Франко. Жандарм, увидевший их в Яблонове, сейчас же обоих задержал для проверки документов. Это было 4 марта.

Геника затем отпустили. Простая полицейская уловка: через четыре дня его арестовали уже в Нижнем Березове и заключили в тюрьму надолго...

А у Франко был обнаружен бесплатный железнодорожный билет на чужое имя. Паспорта у него не было.

К тому же выяснилось, что он уже привлекался

к суду «за социализм» вместе с Анной Павлик в 1877 году.

Этого, конечно, было вполне достаточно, чтобы снова упрятать Франко за решетку. А так как при аресте он держался независимо и даже дерзко, то тупые полицейские власти мстили ему тем, что содержали его в тюрьме, как и во время первого ареста, среди уголовников.

Франко провел за решеткой три месяца. Его тюремные впечатления отразились в повести «На дне».

«Как это случилось, что я написал «На дне»? Мое воображение помогало мне при этом очень мало, еще меньше значения имела какая бы то ни было реали-стически-натуралистическая теория. Я здесь явился, так сказать, редактором самой действительности – с ножницами в руках, – я должен был только прикраивать и сшивать материал, предоставленный мне богатейшим опытом этого «дна».

Больше всего угнетало молодого писателя, что у большинства встретившихся ему представителей низших слоев населения было очень слабо развито и самосознание и даже просто чувство человеческого достоинства. Они, писал Франко, «на это дно общественного гнета не принесли с собой ничего, ничего: ни мысли ясной, ни счастливых воспоминаний, ни блестящих, хотя бы и обманчивых надежд». А ведь среди этих тюремных обитателей были и те, в ком тлели искры больших способностей, незаурядной силы воли, горячего стремления к свету.

Здесь, в этих мрачных стенах, писатель встречал людей поистине талантливых – таких, как герой его рассказа «Панталаха».

В черных глазах Панталахи постоянно сверкают искры напряженной, неугасимой мысли, энергии. Только и мысль его и энергия направлены на преступные цели. Это вор. Но вор-артист. Красть ради добычи он считает'недостойным для своей профессии. Похитить из конторы привинченную кассу или вытащить из-под подушки богача ассигнации – это другое дело.

Когда к нему приходили за украденным, он никогда не отпирался. С детским легкомыслием он не заботился о том, чтобы скрыть улики. Он от души радовался ловко выкинутой «штуке», а о последствиях вовсе не заботился.

Однажды местные торговцы попробовали откупиться от него. Они пообещали платить Панталахе ежедневно тридцать гульденов, лишь бы он оставил их в покое.

Он и не тревожил их несколько месяцев. Но как-то перед базарным днем повскрывал замки во всех лавках, выгреб медь и серебро из всех касс, разбросал по всему базару и скрылся, радостно предвкушая переполох.

Из тюрьмы Панталаха искусно бежал не меньше десятка раз, пока не погиб, сорвавшись с крыши при очередном побеге...

Что же искалечило Панталаху и многих других людей? Что же заглушило их способности, толкнуло на путь преступления и в конце концов бросило на «дно»?

Страшный мир тюремного мрака и жестокости отражал для писателя весь уклад общественной жизни.

Персонажи и эпизоды, которые Франко наблюдал в тюрьме, были для него неразрывно связаны с бытом и порядками за стенами камер – «на воле».

«Жестокие времена и обстоятельства – вот причина гибели многих людей», – говорит Франко в предисловии к отдельному изданию сборника своих тюремных рассказов.

...В эти три месяца, проведенные в тюрьме, Франко насмотрелся много ужасов и зла. И такой исполинской предстала перед ним задача завоевания человечности и добра на земле, что иногда сами собой приходили грустные раздумья:

«Может быть, все эти наши мысли и стремления, наша борьба, может быть, все это только одно великое заблуждение, каких тысячи до сих пор буйным

вихрем прошумели над человечеством? Может быть, наш труд ни на что не годится? Может быть, мы прокладываем дорогу не там, где нужно, строим город на необитаемом острове?..»

Но он отгонял от себя эти сомнения. Свобода! Только бы выбраться на свободу! Тогда начнется новая, настоящая работа. Ведь всюду поднимаются живые души и умы – они готовы развалить стену, которая тысячелетия заслоняет людям глаза. И пусть жизнь каждого – только песчинка, отрадно хотя бы и песчинку внести для ускорения общего великого дела!

В тюрьме Франко пишет много стихов. Основной их тон бодрый, зовущий. Поэт хорошо знает, что враги человеческого счастья не отдельные лица, а весь социальный строй.

Не люди нам враги, о нет,

Хоть люди судят нас и травят,

В тюрьму бросают, застят свет,

Гнетут, высмеивают, давят...

Не в людях зло, а в путах тех,

Какие тайными узлами Скрутили слабых, сильных – всех,

С их мукою и с их делами.

Лаокооном среди змей

Народ в незримых путах бьется...

Дождемся ли счастливых дней,

Когда петля на нем порвется?!

Пока еще

Всюду преследуют правду,

Всюду неправда одна...

Но поэт верит: упорством, настойчивостью человек победит ложь на земле, и правда живая прорвет все преграды...

Обращаясь к своим судьям, ко всем врагам трудового народа, Франко восклицает:

Судите, судьи, вы меня Не милостью фальшивою!

Не думайте, что кину я Дорогу «нечестивую»...

Нет, он не отступится от своего намерения – «переменить, преобразить, разбить наш социальный лад!».

За что же ополчились все передовые силы против существующего порядка?

За то, что тунеядцы пот И кровь рабочую сосут;

За то, что с кафедр, с алтарей Не ясный свет – потемки льют;

За то, что льют живую кровь Для прихоти царей, господ;

Живут, как боги, палачи,

И хуже пса – бедняк живет...

Такое положение не может долго продолжаться: этот несправедливый общественный порядок должен быть разрушен! Хорошо, когда бы переворот мог совершиться

Не силою оружия,

Огня, железа и войны,

А правдой, творческим трудом,

Наукой...

Однако господствующие классы по доброй воле не уступят. Ну, что ж!

Если же война Кровавая поднимется —

Не наша будет в том вина.

...В эти же дни Франко создает свой «Гимн» («Вечный революционер»), ставший позже, особенно в период революции 1905 года, песней революционного народа.

Все стихотворение написано на высоком подъеме, с единой сквозной маршевой интонацией. Ее подчеркивал и сам Франко, говоря о музыке к гимну, написанной композитором Людкевичем. Стихотворение плавно льется и одновременно по-боевому отчеканивает шаг. Это поступь революционного «духа».

Вечный революционер —

Дух, стремящий тело к бою За прогресс, добро, за волю, – Он бессмертия пример...

Словом зычным, как трубою, Миллионы кличет к бою, – Миллионы вслед за ним:

Голос духа слышен им.

Голос духа слышен всем:

В избах, к нищете привычных, В тесноте станков фабричных, Всюду, где тоска и темь.

И веленью духа внемля,

Горе покидает землю,

Мощь родится и упорство Не сгибаться, а бороться,

Пусть потомкам, не себе, Счастье выковать в борьбе...

...Опрокинута плотина,

С места тронулась лавина, Где найдется в мире сила, Чтоб ее остановила,

Чтоб опять свела на нет Пламенеющий рассвет?

•

Неожиданно 6 июня 1880 году в камеру к Франко пришел сам председатель суда в Коломые. Он объявил, что за отсутствием материалов для обвинения Иван Франко освобождается от суда и может быть выпущен из тюрьмы, с тем, однако, чтобы по этапу проследовать на родину – в село Нагуевичи.

Из Колымыи в Станислав, из Станислава в Стрый, из Стрыя в Дрогобыч – по этапам и по тюрьмам, в сопровождении жандарма, – Франко странствовал несколько дней и схватил сильную лихорадку. «Этот транспорт по полицейским казематам, – вспоминал он через десяток лет, – принадлежит к самым тяжелым событиям в моей жизни».

На последнем пешем переходе, из Дрогобыча в Нагуевичи, застиг их проливной дождь. Франко промок до нитки и совершенно больной прибыл в Нагуевичи.

Прожил здесь неделю без дела, без работы. А потом решил вернуться в Нижний Березов к Генику.

Но в Коломые староста его снова задержал и не позволил отправиться в деревню, пока из Дрогобыча не пришлют паспорт.

В темной каморке коломыйской гостиницы, мучимый лихорадкой, Франко дожидался паспорта.

Он три дня жил на три цента, которые случайно нашел в песке над Прутом. А когда и их не стало, истощенный болезнью и голодом, лежал в ожидании смерти.

Только бедный гостиничный слуга приносил иногда больному несколько ложек горячего супа. Так протекла ужасная неделя.

И за это время, раздобыв чистой бумаги, Франко без помарок, единым духом, написал повесть «На дне». Запечатал рукопись в конверт и отослал во Львов знакомому.

Казалось, работа отняла последние силы. И Франко уже сам желал только умереть...

Вдруг в номер гостиницы зашел посланный Кириллом Геником товарйщ. Помог Франко подняться на ноги, ' дал денег на дорогу. И Франко поехал в Дрогобыч за паспортом.

А возвратившись с паспортом в Коломыю, пошел в Нижний Березов, так и не явившись к лютому ко-ломыйскому старосте.

Но и это не прошло ему даром.

В то время как Франко наконец-то спокойно отдыхал в гостеприимном доме Геника, оправляясь от болезни, гуляя целые дни на свежем воздухе и сочиняя стихи, коломыйский староста узнал, что непокорный «смутьян» в деревне, и приказал жандармам доставить его немедленно в Коломыю, чтобы лично удостовериться, «правильный» ли у Франко паспорт.

– Так как у меня не было денег на лошадей, – рассказывает Франко, – то жандарм меня, еще больного, по летнему зною, погнал в Коломыю пешком. Тяжелая это была дорога. После нее у меня на обеих ногах отпали на пальцах ногти. Староста рассвирепел, увидав у меня паспорт, но вынужден был предоставить мне свободу. Однако он написал в наместничество во Львов просьбу, чтобы мне запретили пребывание в Коломыйском уезде, и наместничество так и сделало. Я, не ожидая новой принудительной транспортировки, сам поехал в Нагуевичи, откуда осенью возвратился опять во Львов и снова поступил в университет.

Закончился еще один эпизод жизни молодого писателя.

III. ОГДА Франко вернулся во Львов, его повесть ⁹ ^ «На дне» уже вышла отдельной брошюрой: ее издала в складчину университетская молодежь. Под текстом повести была указана точная дата ее создания: «17—20 июня 1880 года». А на обороте титульного листа стояло горькое посвящение:

«Посвящаю властям богоспасаемого города Дрогобыча. Автор».

Книга произвела на общественность впечатление разорвавшейся бомбы. Печатание ее перевода на польский язык в рабочей газете «Труд» было немедленно запрещено. Емельян Партицкий в «Заре» разразился злобной и грубой заметкой, в которой писал, что автор повести «На дне» известен только «по многочисленным судебным процессам над социалистическими деятелями; деятельность его и закончится, без сомнения, приговором к тюремному заключению».

Что было делать Ивану Франко? Даже публично защищаться он не мог! Партицкому Франко написал очень резкое письмо, в котором прямо назвал его ретроградом и к тому же бессовестным человеком и лжецом. «Вы отстаиваете свои идеи систематической ло-

жью. И совсем не по незнанию правды. Вы знаете ее, но умышленно извращаете... Вы и сами не верите в правду и силу своих убеждений, – так писал Франко редактору «Зари», – а придерживаетесь их только из выгоды и меняете из выгоды, как меняется платье для парада. Ваши убеждения, – если вообще допустимо говорить о каких бы то ни было убеждениях у Вас, – это дойная корова, которая должна кормить Ваш карман...»

А сколько чистых, молодых сердец тянулось в это же время к Франко! Восторженно прислушивались к его поэтическому слову! И это они помоглй тому, что в конце 1880 года удалось в складчину, буквально на жалкие гроши, организовать новый журнал – «Свет».

Редактором «Света» стал уже знакомый нам друг Ивана Франко – Белей.

Первый номер журнала вышел 10 января 1881 года. Здесь началось печатание повести «Борислав смеется». И читатели сразу поняли, что «Свет» – это прямое продолжение прежних журналов, издававшихся писателем и его кружком.

Выходом «Света» было ознаменовано начало самого славного, самого плодотворного десятилетия в жизни Ивана Франко.

В эти годы Франко сделал необыкновенно много. Он поистине развернулся во всю ширь своего многообразного таланта. Все стремления и помыслы подчинил он тому настоящему, единственно важному делу, о котором еще недавно, томясь в заключении, так страстно мечтал.

В каждом его произведении – в поэзии и прозе, в публицистике и литературно-критических статьях – звучал теперь уверенный голос борца, революционера. Он будил сознание народа, звал к подвигу.

Поиски путей и средств борьбы, сомнения, догадки и предположения – нынче все это было для Франко позади. Его взгляды вылились в строгую стройную систему.

И никогда еще не было так сильно его влияние на окружающих...

Сохранился в записи одного газетного корреспондента живой рассказ шахтера Ильи Бадинского:

– Шестнадцатилетним юношей я отправился на бориславские промыслы. Работал забойщиком в шахтах, а потом кузнецом на разных нефтяных предприятиях. Не помню, когда именно мне удалось раздобыть знаменитые «Бориславские рассказы» Ивана Франко. В этих рассказах была такая верная и непосредственная правда жизни бориславских рабочих, что я читал их целые ночи напролет и видел в них себя, своих товарищей, все наши бориславские тяготы. Потом я раздобыл в Дрогобыче повесть «Борислав смеется». Эту повесть мы, рабочие, читали уже все вместе. Под влиянием этой книги мы тогда организовали забастовку на озокеритовых шахтах в Сход-нице и даже выиграли ее.

Давно и мучительно знакомый со всеми особенностями народного быта, Франко пришел к твердому убеждению: залог победы в единении. И рабочие и крестьяне должны сплотиться.

В одном из лучших стихотворений цикла «Галицкие картинки» поэт, слушая исповедь крестьянина, голодающего на своем нищенском участке, размышляет над межой, которая отделяет «твое» от «моего». И мечтает о времени, когда эти поля сольются в единое, принадлежащее всему народу хозяйство:

Я думал о будущем братстве людей,

Я звал это время прийти поскорей.

Безмежные видел я в мыслях поля:

Трудом обновленная общим, земля Кормила народ мой свободный, счастливый...

В одиночку трудно работать. Но еще трудней в одиночку бороться, когда в мире царит напористый удав – «боа-констриктор».

Объединиться в борьбе за свое счастье должны простые люди всех наций.

Франко глубоко сочувствует страданиям угнетенных всех племен и народностей. Интернационализм пронизывает все лучшие произведения Франко и в прозе и в стихах. Горячая любовь к своему народу,

к родной Украине неразрывно связана у него с признанием прав и всех других народов. Нельзя по-настоящему любить свою Украину, если не будешь так же искренне любить трудящихся всех наций – «всех наравне».

И в известном цикле Франко «Украина» его программное стихотворение так и названо – «Моя любовь».

И разве ты, моя любовь,

Враждебна той любви высокой Ко всем, кто льет свой пот и кровь,

В оковах мучимый жестоко?

Нет, кто не любит всех равно,

Как солнце– горы и долины,

Тому любить не суждено Тебя, родная Украина!

•

В каждом номере журнала «Свет» Франко помещал свои переводы. Он перевел «Княгиню Трубецкую» Некрасова, главы из «Очерков бурсы» Помяловского.

Появились его статьи о Салтыкове-Щедрине, о Пы-пине.

Здесь же, в «Свете», Франко помещал статьи других авторов – о Гоголе, Достоевском.

На страницах «Света» Франко выступил с замечательной исследовательской работой, она и поныне не утратила своего значения: «К вопросу об оценке поэзии Тараса Шевченко». Впервые тут был поставлен вопрос о том, что политическая поэзия Тараса Шевченко формировалась под непосредственным воздействием передовой русской общественной мысли сороковых годов: Белинского, Герцена, петрашевцев.

«Шевченко жил тогда в Петербурге, вращался среди высокообразованных кружков», писал Франко, а в этих кружках владел умами Белинской, «видевший цель искусства в том, чтобы правдиво изображать действительность с ее пороками и задатками лучшего будущего, пробуждать в людях стремление к уничтожению этих пороков и веру в возможность их уничтожения».

Говоря о деятельности Герцена в этот же период, Франко затем делает совершенно правильный вывод: «Невозможно, чтобы Шевченко, живший в это время в Петербурге, мог не увлечься тоже этой мощной волной прогрессивного движения, чтобы его горячая, молодая душа не обратилась тоже в новом направлеции, тем более что и его собственные мужицкие симпатии издавна влекли его в ту же сторону. Поэтому неудивительно, что под влиянием этих новых идей его прежние идеалы казацкой старины бледнеют, что его узкая украинская национальная романтика постепенно видоизменяется и перерождается в любовь ко всем славянам, угнетаемым иноземцами, а затем и в любовь ко всем вообще людям, угнетенным цепями общественного неравноправия, неправды и рабства. С начала сороковых годов Шевченко все более определенно и смело вступает на новый путь».

И не только идеи революционных демократов– Герцена, Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Шевченко – пропагандирует Франко. Чаще, чем когда бы то ни было, звучат в его статьях положения, почерпнутые из трудов Маркса и Энгельса.

В статье «Мысли о эволюции в истории человечества» Франко ссылается на Карла Маркса и пишет: «Маркс был одним из первых социологов, который, опираясь на теорию эволюции и признавая, что движущей силой в развитии человечества является борьба за существование (то есть современные экономические условия жизни народа), принялся исследовать одну фазу этого развития – начало и ход капиталистического строя».

Мы знаем, что Франко перевел на украинский' язык отдельные главы из книги Фридриха Энгельса «Анти-Дюринг», главу из «Капитала» – о первоначальном капиталистическом накоплении. Позднее, в начале девяностых годов, он опубликовал в приложениях к журналу «Народ» украинский перевод «Манифеста Коммунистической партии», отрывки из работы Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке».

Наиболее прогрессивные убеждения Франко формировались именно под воздействием идей научного социализма.

В 1881 году редакция рабочей газеты «Труд» выпустила отдельной брошюрой – на польском языке, без подписи автора – несколько статей Франко под общим заглавием «О труде». В этих статьях тоже нетрудно увидеть влияние марксистских идей.

©

Журнал «Свет» выходил небольшим тиражом. Он не приносил издателям никакого дохода, и гонорара в нем Франко не получал. Он жил лишь на то жалованье, которое ему выплачивала газета «Труд».

– Живу во Львове, – рассказывает Франко Павлику в январе 1881 года, – и уже имею более чем на сто рублей долгов. А живу при этом, как собака, в нетопленной комнате, на картофеле и капусте, да и то за счет рабочего... Вы не скажете, чтобы я спал, ленился выполнять какую бы то ни было работу или чтобы когда-нибудь утратил надежду, поддался пустому самобичеванию, которое показным скептицизмом маскирует лень и нежелание работать...

Главным образом по этой причине Франко весной 1881 года едет на родину, в село Нагуевичи, – он занимается простыми крестьянскими работами в поле, живет вместе с крестьянами. И находится под неусыпным жандармским надзором...

«Жандармы часто заходят к нам, – сообщает Франко, – беседуют о том, о сем... Иногда, когда видят, что я пишу, хотят узнать – что именно, но беда в том, что читать по-украински не умеют. Так и уходят, не удовлетворив своего любопытства».

Писал Франко в деревне много. Свои статьи, стихи и рассказы он посылал во Львов или в женевский журнал «Вольное слово». Обычно он жаловался при этом: «Было мало времени, – работа в поле с овсом постоянно перебивала мою работу над «Фаустом». В перерывах трудился я над переводами из Гёте, читал Дарвина...»

Или еще; «У меня теперь литературная работа идет туго, – нужно пасти лошадей, а иногда и скотину (в лесу), – так, разумеется, нельзя ничего делать, даже читать. Потому-то я до сих пор еще не кончил Вергилия...»

Даже в ближайшем городе, Дрогобыче, Франко бывал редко. Встречаем в его письмах из НагуеВи-чей и такие, например, детали: «Кажется, сегодня пойду в Дрогобыч, хотя, правду говоря, еще не знаю, у кого бы одолжить сапоги, потому что мои башмаки совершенно разлетелись... Одежды нет, сапог нет, а долги – здесь, и гавкают... Грустно теперь в деревне».

И в другом письме: «Плоховата здесь моя жизнь, дружище, – все время работа, убивающая мысли и изнуряющая меня так, что после нее невозможно собраться с силами для какого-нибудь духовного труда... А тут еще и отсутствие хотя бы в какой-то мере одухотворяющего общества, отсутствие всего, что пробуждает в человеке мысли и дает какие-нибудь впечатления; в общем, подлинно скотская жизнь...»

В Нагуевичах Франко перенес еще и тяжелую болезнь. Он захворал тифом, очень расшатавшим его ослабленный постоянными лишениями и напряженным трудом организм.

Писатель провел на родине почти два года, лишь два раза за это время (осенью 1881 года и осенью 1882) приезжая ненадолго во Львов.

В Нагуевичах он написал свою знаменитую «Веснянку»:

Гремит! Благодатная ближе погода.

Роскошною дрожью трепещет природа,

Живительных ливней земля ожидает,

И ветер, бушуя, над нею гуляет,

И с запада темная туча летит —

Г ремит!

Гремит! И народы объемлет волненье:

Быть может, прекрасное близко мгновенье...

Мильоны взывают о счастье, и тучи —

Виденье грядущей эпохи могучей,

Которая мир, как весна, обновит...

Гремит!

•

Журнал Емельяна Партицкого «Заря» объявил литературный конкурс «на лучшую оригинальную повесть» из украинской жизни. За повесть назначили значительные денежные премии. Но идейно-тематическое направление было обусловлено в духе сугубо буржуазно-консервативном.

– Должна преобладать по возможности сторона идеальная, – гласили условия конкурса. – Светлые явления нашей жизни в качестве примера, достойного подражания, будут для нас самым желательным материалом.

Ивана Франко очень привлекала мысль – написать на конкурс небольшую повесть и получить премию. К тому же до него дошел слух, что Партицкий после резкого столкновения с ним теперь был не прочь помириться и привлечь его на страницы своего чахнущего от равнодушия читателя журнала.

Но как же быть с условиями конкурса? Изобразить «идеальные стороны» и «светлые явления» современной Галичины?!

Для автора бориславского цикла и галицких картинок, пожалуй, это было невыполнимо...

Однако Франко нашел выход из положения. В условиях, объявленных «Зарей», имелась «лазейка»: темы разрешалось брать «из нашей народной жизни, современной или прошлой».

И вот Франко решил изобразить «светлые стороны» далекого прошлого, чтобы еще явственнее выступило уродство современного общества.

Правда, изображая в своей повести эпоху феодализма (XIII век, нашествие монголо-татарских захватчиков), Франко в значительной мере идеализировал, приукрасил патриархальный характер общественных отношений того времени. Но в этом был для него скрытый смысл.

«Я пишу повесть историческую, – разъяснял Франко Павлику, – идеальную (в понимании характеров, хотя и реалистическую в методе письма...).

В ней я стремлюсь показать жизнь наших общин – демократическую, без начальников; и федеральную, показать борьбу элементов вече-федеральных с разрушительными княжеско-боярскими».

Хотя повесть, добавлял тут же Франко, «заключает в себе много исторической и неисторической декоративности», по его мнению, она должна была «вызвать живой интерес и у современных людей».

Повесть он назвал «Захар Беркут Картины общественной жизни Прикарпатской Руси XIII века». И с первых же строк автор настраивал читателя на сопоставление давних времен с нынешним положением в стране:

«Грустно и неприветливо теперь в нашем Ту-холье!.. Народ нищий, подавленный, печальный... Каждый заботится только о себе, не понимая того, что этим способом размельчаются его силы, ослабляется общество. Не то здесь было когда-то!.. Сказкой покажется повесть о прежних временах и прежних людях. Верить не хотят современные люди, выросшие в нужде и притеснениях, в тысячелетних цепях и угнетении.

Но мечта поэта уносится в эти прошедшие времена, воскрешает живших тогда людей... В их жизни, так не похожей на нашу, мы заметим много такого, что можно лишь пожелать и нашим «культурным» временам».

Так сразу напрямик говорит Франко о том, что героические образы вожака свободолюбивого горного тухольского племени Захара Беркута, его сына Максима и прекрасной Мирославы – это светлые идеалы борцов' за народное счастье, пример для подражания...

И вот «Захар Беркут» закончен и отослан Пар-тицкому.

За премированные повести «Заря» обещала платить по 20—25 рублей за лист, а в повести Франко было десять листов. «Надеюсь, – писал он Павли-

Львовская тюрьма «Бригидки».

Фото.

Иван Франко в молодые годы. 1881 г. Фото.

3 ВЕРШИН I НИЗКИ.

3 Ы F Н И К ПО Е 3 I И Seajia Франча.

–е>Г

ИАИЛАдО^ / ЗТОРА

Tir-

Титульная страница пер вого издания сборника

Ивана Франко «С вершин и низин».

ЛЬВ!Ь 1887.

3 /Фукаргм Товариства ire Шевчеика. ид '.лрндом К Ёедмаро.ксго.

ку, – получить премию в сумме 200—250 рублей. Из этих денег мне необходимо уплатить прежде всего хотя бы часть своих долгов, а остальное я хотел бы употребить или на помощь «Свету» или на какие-нибудь другие издания»...

Ответ от Емельяна Партицкого Франко получил через месяц после того, как послал ему рукопись, 15 декабря 1882 года. Письмо это поразило Франко.

Да, Партицкий приглашал писателя стать постоянным сотрудником в «Заре». Похоже, что он согласен был напечатать и «Захара Беркута». Лишь позже выяснилось, что издатель собирался при этом выкинуть из рукописи все места, где так или иначе воспевалась свобода, народовластие, общинный строй.

Однако за статьи и рассказы Партицкий предлагал Франко – как сам тут же замечал – «смешную плату»: по копейке за строчку. За стихи – по две копейки. А за повесть «Захар Беркут» вместо обещанной премии – о ней в письме и речи не было – пять рублей за лист...

«Можно лопнуть от досады с этим человеком! – вне себя от возмущения, извещал Франко друзей об этом повороте дела. – Свое объявление о премии спрятал в карман, и мне за всего «Беркута» обещает пятьдесят рублей, а за всякое прочее писанье – по копейке за строку. Вот так и живи! Вот так и работай! Черт бы побрал поповское лукавство и панскую обходительность!»

Франко не выдержал и сам поехал во Львов, – надо же было как-то вырвать из цепких рук Партицкого заработанные деньги. С большим трудом и после долгих проволочек – в течение нескольких месяцев – редактор «Зари» уплатил скрепя сердце уменьшенную вдвое против обещанного премию – 120 рублей...

«Захар Беркут» на протяжении полугода печатался в «Заре» и имел большой успех у читателей. Редактор «Зари» увидел воочию, какую пользу приносит журналу сотрудничество Ивана Франко. И писатель решил согласиться работать в «Заре»: журнал «Свет» из-за преследований полиции и материальных трудностей прекратил свое существование еще в конце 1882 года.

Вскоре для Франко открылись двери и большой львовской газеты «Дело». Умер ее редактор, лютый ненавистник Франко, Владимир Барвинский. С его смертью в редакции газеты наметилось некоторое оживление. Начали печатать статьи и очерки демократически настроенной молодежи из круга, близкого Ивану Франко.

«Редакция «Дела» открылась хотя бы для некоторых из этих людей, – замечал позже писатель,– они внесли в газету новую жизнь и молодой задор, значительно больший запас новых идей, чем пожелал бы допустить Барвинский... В «Дело» поступали прекрасные корреспонденции, каких в ту пору и долго еще после этого не имела никакая политическая газета в Галичине».

Осенью Ивану Франко неожиданно предложили войти в состав редакции газеты. Писатель это предложение принял. Вместе с ним в состав редакции «Дела» вошел и его друг Белей.

Кроме «Зари» и «Дела», Франко в начале восьмидесятых годов сотрудничает в либеральном сатирическом журнале поэта и художника К. Устьяно-вича «Зеркало» (позлее «Новое зеркало»).

У Франко открывается возможность много печататься...

И он эту возможность использует.

В печати появляются его автобиографические рассказы, тонкие психологические новеллы: «Русалка», «Сам виноват», «Цыгане»...

Поразительно правдивый жизненный мир предстает перед читателем. Современники часто обвиняли Франко в том, что его сюжеты и герои всегда тягостно мрачны. Но в этом и видел художник свою цель: раскрыть весь неисповедимый ужас жизни человека, сдавленного социальными и национальными притеснениями, скованного предрассудками, некультурностью.

Многие рассказы Франко – это крохотные, но бесконечно значительные человеческие трагедии. И недаром они обычно оканчиваются гибелью героев.

Маленькая девочка заблудилась в лесу и уснула с улыбкой на губах – ей все чудилось, что ее ласкает лесная фея. Несчастный старик плотник, отдавший все свои силы в батраках у чужих, погиб, забытый всеми, захлебнувшись в собственной хибарке во время ливня. Рабочий, сплавщик леса, сорвался в пропасть – его обманули жадный ростовщик и скупой хозяин-предприниматель. Семью бродячих цыган постоянно преследуют и староста и полицейские, пока она не гибнет от голода и холода в заброшенной пещере.

Да, беспросветна судьба человека, который одинок и не встает на защиту своих прав и своего человеческого достоинства. Франко как бы хочет сказать: вот какова наша жизнь, так больше жить нельзя!

Развивая традиции прежде всего украинской, русской реалистической литературы и революционно-демократической критики, Франко утверждал, что подлинная художественная правда служит борьбе за будущее человечества.