Текст книги "Христианские древности: Введение в сравнительное изучение"
Автор книги: Леонид Беляев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Одновременно с Алжиром шли работы и в Тунисе. Еще в 1880-х гг. командир отряда, охранявшего побережье, начал изучать кладбище в Табарке. Неф большой базилики наполняли погребения, многие из которых принадлежали мученикам, чьи останки были снесены отовсюду. Они лежали в 9 слоев, даже в слое разрушения еще совершали захоронения, но уже византийские. В руинах хора, вокруг могилы мученика, также стояли надгробия, многие из которых были покрыты мозаичными изображениями. «Мозаики Табарки» (33 почти неповрежденных экземпляра) остаются до сих пор непревзойденным образцом христианского искусства второй половины IV в Но работы в Карфагене долго определял Делаттр (см. гл. II-1), методика которого мало отличались от способов «военных» раскопок.2 В 1906 г к северо-западу от города он открыл огромную семинефную базилику, стоявшую посреди обширного кладбища, разросшегося вокруг маленькой изящной усыпальницы с мозаиками. В эпитафиях упоминались имена мученицы Перпетуи, погибшей на арене карфагенского амфитеатра в 203 г., и ее сподвижников Фелицитаты, Сатурнина, Сатура и Ревоката.28
Конечно, за десятилетия работ Делаттр накопил огромный опыт исследований, позволявший ему проявлять чудеса наблюдательности В 1915 г., осматривая плато у моря, он отметил неестественный цвет почвы (серо-черный вместо коричнево-красного). Начатые здесь, на земле епископии, раскопки открыли остатки «базилики св. Моники»– последнего большого памятника, изученного Делаттром Как обычно, это была «очистка», но невероятного размаха. Основное внимание уделили собиранию фрагментов надписей (к концу 1920 г. их учли почти десять тысяч!) и первичному обмеру (фиксационные чертежи выглядят убедительно, но не очень точны). Делаттр не заинтересовался ни контекстом, ни языческими или еврейскими памятниками, лежавшими вокруг базилики и под ней: он стремился подготовить храм к католическому конгрессу в Карфагене (1930 г.)
Карфаген вновь привлек усиленное внимание только в 1970-80-х гг., когда был организован специальный проект по спасению его древностей от застройки. Работы установили, что расцвет церковного строительства в Карфагене в IV в. не прекратился после захвата его вандалами (439 г.), а с наступлением византийского периода (534 г.) последовал новый подъем.29
При Юстиниане некоторые храмы расширили вдвое (достиг своего максимального размера «Дамус-аль-Карита»), но этот уровень не удалось сохранить. В VII в. улучшали лишь некоторые богатые дома, город же приходил в упадок, быстро беднея. Церковная и городская жизнь увядали постепенно, в течение целого столетия (видимо, из-за слабости торговли и недостаточного снабжения продовольствием), а не прервалась внезапно из-за вторжения арабов, как всегда думали.
Поразительной оказалась и живучесть донатизма. В 1899 г. внутри римского форта на западе Алжира Гзелль исследовал крипту, погребения которой датированы 422–446 гг. Среди них клирики, в том числе епископы, и одна женщина-монахиня, убитая, как сообщила эпитафия, «отступниками» в возрасте 50 лет, 22 марта 434 г., то есть более чем через 30 лет после осуждения донатизма декретом 411 г. Выяснилось, что даже нашествие вандалов не прекратило почитания гробниц: огромное количество фрагментов сосудов для причастия показывает интенсивность участия конгрегаций в литургии.
Итак, своеобразие христианских древностей в Северной Африке конца II–IV вв. оказалось важнейшим открытием. Не менее интересны и материалы, заставившие пересмотреть взгляды на дальнейшую судьбу и финальный этап местного «античного христианства». Они показали, во-первых, что элементы этой культуры не исчезли в одночасье, но держались поразительно долго (подчас до XI в.); во-вторых, что изначальное своеобразие сохранялось до конца, хотя и в искаженном виде. Продолжим обзор открытий под этим углом.
Существенные изменения в методы исследований христианской Африки внесли после Второй мировой войны Феврье, Дюваль и Гудшильд. Они, наконец, начали работать более как археологи, чем как архитекторы, стремясь к составлению надежной шкалы хронологии, для чего нужен был массовый материал, типологически связанные цепочки однородных артефактов и образцы с абсолютными датами. Мозаики двух открытых в Сетифисе погребальных базилик дали точные даты (соответствуют 372/429, 383/429 и 471 гг.), а верхний хронологический предел образовало вандальское нашествие, полностью прервавшее жизнь зданий. На этой основе Феврье впервые составил типологические ряды для мозаик (растительный и геометрический орнамент, гирлянды, монограммы Христа), благодаря чему смог датировать и кладбища других городов (в частности, Табарки). Он доказал, что город сохранялся до ХII в. (хотя это, вероятно, исключение) и установил наличие преемственности между византийским и раннемусульманским Сетифисом.31
Ноэль Дюваль в Тунисе не только вводил новые методики, но и обратился к контрольным исследованиям на уже изученных памятниках.32 В Триполитании и Киренаике работы, начавшиеся при итальянской оккупации, с конца 1960-х гг. возглавил Ричард Гудшильд с группой подготовленных им ливийских археологов. Особенно важны работы в пустынных сейчас районах юга, которые оказались полны деревень и усадеб, возникших и укрепленных еще при римлянах. Они очень напоминали внутреннюю Нумидию обилием прессов для масла и множеством церквей при отсутствии общественных гражданских зданий. Население было берберским или ливийским, хотя и пользовалось, судя по эпитафиям, латынью. Поселения погибли постепенно, а не при внезапной катастрофе (кое-где дома земледельцев в конце концов заняли скотоводы; некоторые церкви были обращены в мечети). Все это говорит об определенной социальной и экономической преемственности при смене господствующей религии.33
Предполагают (У. Френд), что важнейшим фактором, приведшим к потере африканских провинций христианами, стал разгром донатизма, выражавшего религиозные идеалы большинства населения, имперско-церковными властями. Он стал катастрофой для экономики сельских общин. Этому есть некоторые археологические подтверждения. До VI–VII вв. христианство сохранилось именно на той территории, которая по разным причинам сумела разгрома избежать. Здесь продолжали воспроизводить монограмму Константина, традиционную надгробную формулу: «D.(is) M.(anibus) S.(acrum)» и пользоваться приемлемой латынью (надписи из Волюбилиса в Марокко). Еще дальше, за границей вандальского вторжения, вожди берберов даже сохраняли римский провинциальный календарь, поддерживали церковную организацию и строили храмы вплоть до VII в. Устойчивость христианской традиции при утрате единого конфессионального окружения иногда поразительна. В 1911 г. к югу от Триполи на сельском кладбище (Айн Зара, 121 погребение) сделали сенсационную находку. Необычно было все: поздняя дата (V-VI вв.); изображения рыбы и двуручной чаши для причастия, а главное – депинто литургического содержания на обмазке, покрывавшей гробницы. Эти надписи воспроизводили тексты из погребальных служб, сохранившиеся в литургике до настоящего времени. Замечено было также сходство с погребениями Триполитании (кладбище Эн-Джила) на четыре столетия более поздними (!)34 Трудно поверить в существование изолированных христианских территорий в Африке, где время как бы замерло на три столетия. Мы увидим, однако, что примеры многовекового сохранения христианства и упорного воспроизведения церковных традиций на периферии, в полной изоляции, столь обильны, что удивляться еще одному вряд ли стоит.
Конечно, эпоху христианства на большей части территорий ненадолго продлила Византия; в церквях, наряду с местными, появляются византийские мученики (св. Феодор и другие) – но условия жизни общин изменились. Ресурсы у населения пока сохранялись, но до процветания было далеко. Города, например, вынуждены были в массовом порядке разбирать старые храмы на строительный материал для новых церквей; во многих местах можно наблюдать, как в византийский период масличный пресс приходит на смену римским общественным зданиям. Недалеко от Карфагена в городке Пондю-Фа (Pont du Fahs) на форуме при раскопках открылась удивительная картина: все его пространство занимали маленькие аккуратные цистерны для хранения оливкового масла. Найденные там золотые солиды чеканки 602–641 гг. показали, что цистерны использовались до самого вторжения арабов и поражения патриция Григория в 647 г. Такова типичная картина эпохи: богатые земледельцы-«фермеры» и едва влачащий существование город. Многие города просто исчезают, превращаясь в усадьбы и деревни.
Страна уже не чувствовала себя в безопасности, что доказывает широчайшая программа византийского строительства фортов и крепостей чуть не в каждой деревне. Это мало помогало. Раскопки обнаруживают следы регулярных разгромов: насыпи над кое-как погребенными груда-щи тел и просто брошенные деревни, где руины церквей высятся над сгоревшими домами, из которых останки вообще не убраны. Надписи на мензах и надгробиях отмечают насильственную гибель (в том числе епископов) от рук «мавров». Церкви строят уже только кладбищенские, из местных материалов: это маленькие залы, заполненные и окруженные погребениями. Падение уровня жизни, утрата церковного языка очень наглядны: надписи исполняют на такой латыни, что иногда требуется лет 40 для их расшифровки.35
Отдельные островки христианства сохранялись долго. В Триполитании известно кладбище с могилами 950-1003 гг. с греческими надписями и датами византийской эры. Но в основном население Северной Африки (теперь Магриба) быстро приняло ислам как религию и арабский в качестве нового языка. Как и почему – археология пока не дает ответа. Ясно лишь, что судьба христианства здесь оказалась иной, чем в других странах, подчинявшихся на время кочевникам, живших в мусульманском окружении или под властью исламского государства. Далеко не все Самостоятельные христианские церкви ждала столь же печальная участь, как североафриканскую или малоазийскую. Многие из них развивались и распространялись в невероятных, казалось бы, условиях. Обратимся теперь к их древностям.
3. Монофизиты в долине Нила[73]73Основано на: Clarke, 1912; Frend, 1996; Nubia Christiana, 1982; Faras, 1, 11; Da. 7. 818–830.
[Закрыть]
«Ступени с поверхности вели в крипту. Я заглянул сквозь щель у порога закрытой двери. Вдоль стены, отделявшей часть крипты от прохода под апсидой, виднелись останки, покрытые толстенным слоем песка. Следовательно, они непотревожены! Позвали Плэмли. Тело извлекли и положили на спину. Сквозь белый саван просвечивала коричневая ряса, на грудь с шеи свешивался медный крест. «Один из ваших, священник», – сказал я Плэмли и ушел, чтобы немного передохнуть. А когда вернулся, то нашел Плэмли почти в трансе. Он стоял на коленях, а возле тела лежали два плотно свернутых бумажных свитка. «Показалось, что у него слишком много костей, вот я его и встряхнул», – объяснил Плэмли» (Frend, 1996, 308).
Это не цитата из авантюрного романа, а рассказ участника раскопок англо-американской экспедиции под руководством Ричарда Дэйла и Дж. М. Плэмли в 1960-х гг. в Каср Ибрим – одну из самых южных точек продвижения египтян в Нубию. Крипты, в которые можно подчас «просто войти», открыв дверь (мешает лишь занесший их песок пустыни); хорошая сохранность органики, позволяющая поднять тело человека, умершего много столетий назад; папирус, пергамен и даже бумага, разворачиваемые без особого труда – вот далеко не полный список чудес, которые предложила исследователям христианских древностей Нубийская пустыня. Найденные свитки (длиной по 5 м каждый) прочитали, выяснив, что это рекомендация и описание церемонии возведения в сан некоего епископа Тимофея, присланные из Каира от Гавриила IV, патриарха Александрийского (1370–1378) и написанные на арабском и коптском языках. Тимофей должен был стать епископом Ибрима и Пахораса (Фараса); он описывался как добрый христолюбивый человек, прошедший все ступени посвящения от монаха до епископа. Но главным была дата – документ был датирован 1372 г.
Если бы нашим коллегам лет сто назад рассказали историю о христианских епископиях XIV в., лежащих к югу от порогов Нила, большинство сочло бы это просто сказкой. Даже сейчас, говоря о них, испытываешь странное чувство нереальности. Конечно, о том, что Египет пережил период бурного развития христианства, являлся родиной многих учений и землей, где возникло монашество, было хорошо известно из письменных источников, но это все относилось к далеким временам ранней церкви. Страну в VII в. завоевали арабы, постепенно проникавшие вверх по Нилу все дальше к югу. Местные христиане-копты сохранили религию, но стали религиозным меньшинством, существующим благодаря веротерпимости победителей. От нубийских же христиан в средневековье до Европы доходили лишь странные слухи о лежащем за горами и пустынями царстве могущественного монарха «пресвитера Иоанна» – но позже их воспринимали как «плоды невежественного воображения».
Даже путешественники, археологи и этнографы, более склонные верить тому, что видят перед собой и менее подверженные предрассудкам, долго не могли взглянуть на христианские древности Нила под правильным углом. Причиной этого было, как ни странно, всеобщее увлечение Египтом и его археологическими сокровищами, после похода Наполеона и расшифровки иероглифов обратившееся в настоящее безумие. Открытие древнеегипетского искусства и расшифровка письменности составили эпоху в истории европейской культуры. На фоне «загадок фараонов» более скромные следы коптской культуры были просто незаметны: тяжесть пирамид чуть было не раздавила в Египте христианскую археологию. Что проку возиться с теми, кто ниспроверг прекрасные древние статуи и покрыл стены храмов однообразными бессмысленными граффити? Они не стоили тех денег и времени, которые пришлось бы потратить на раскопки. Чем быстрее удалить наслоения двух последних тысячелетий, тем лучше: «коптский балласт» – вот обычно и все описание этих слоев в дневниках исследователей XIX и даже XX вв.36
Однако с конца XIX в., когда остальные районы христианского Средиземноморья стали известны лучше, на коптов начали понемногу обращать внимание. В 1898 г. Йозеф Стржиговский напишет: «Египет– культурный вулкан; сейчас еще дремлющий, он проснется однажды» (Цит. по: Frend, 1996. 145). Отметим с гордостью, что среди ученых, ранее других почувствовавших перспективность изучения древностей коптской церкви, были русские специалисты, уже в 1880-х гг. специально исследовавшие их в Египте (см. гл. V-2). Первые обмеры и раскопки 1890-1900-х гг., а также публикация А. Дж. Батлером «Коптских церквей Каира» и выход каталога каирского музея (Й. Стржиговский) стали поворотным пунктом (Butler, 1884; Strzygowski, 1904). На рубеже веков открыли «монастырь св. Симеона» в двух милях от Ассуана и «христианские Помпеи» – коптское кладбище в Багавате, комплекс Апа Аполлония в Бавите и церковь в Вади Загра.37
Сначала интерес привлекали только объекты коптского искусства и письменности, которые можно поместить в музеи. Памятниками монашества заинтересовались не сразу. А ведь «тому, что такое монашество, мир учился у коптов». Именно культура коптов (которую ставят по значению на второе после сирийской место на христианском Востоке), «достаточно замкнутая в пределах своей нильской долины и своих оазисов», дала эту яркую вспышку, «получившую международный резонанс неимоверной широты по всей христианской «ойкумене» – от Ирана до Атлантики». Хотя монашество имело предшественников в религиозной практике иудаизма и раннего христианства, но представить становление монашеской формы жизни без египетской Фиваиды IV в., «без инициативы одного копта – отшельника Антония Великого… и без организаторских усилий другого копта – Пахомия…» – невозможно (Аверинцев, 1987. 8, далее).
Остатки монастырей и их процветающие поныне преемники активно изучали в первой трети XX в. Эвелин Уайт вела работы в Вади Натрун (экспедиция музея Метрополитен), результаты которых позже обобщил С. Уолтерс в монографии-каталоге монастырских древностей Египта, включающем анализ погребального инвентаря, архитектуры, иконографии и планировки (Walters, 1974). Судьба памятников, основанных в традициях обоих отцов монашества, на первом этапе достаточно различна, что прослеживается археологически (монастыри «антониевой», то есть отшельнической, традиции, со временем существенно перестроены; ориентированные на общую жизнь «пахомиевские» сохранили элементы старой планировки). Характерные черты отшельнических комплексов на раннем этапе изучены несравненно лучше (в западной пустыне Вади Натрун и др.). Исходной точкой развития такого Монастыря было жилище анахорета-основателя, по его смерти превращавшееся последователями в святыню (монастыри св. Антония и св. Павла разрослись вокруг мест их упокоения; в монастыре св. Епифания община первоначально тоже группировалась вокруг его кельи-гробницы). Как оказалось, структурно простые, монастыри совсем не были примитивными.
Группа келий, образуя общину, почти с самого начала имела церковь; позднее к ней добавлялась общая трапезная; с середины V в. отмечено появление башен-укрытий («каср»). Планировка келиотских монастырей V и особенно VI вв. отражает как бы переходную стадию от уединения и разобщенности ранних поселений отшельников к более привычной форме монастыря, окруженного стеной (которая играет, и то в редких случаях, оборонительную роль не ранее, чем с IX в.). Наиболее активно монастыри обстраивали в период VIII–IX вв. (Саккара, Бавит и Келлие). Расцвет последнего приходится на VII в., когда кельи, разделенные промежутком не более чем в 10 м, сами монахи уже не строили, но заказывали профессионалам.38 Монастыри «пахомиевской» традиции с самого начала требовали крепких стен (видимо, с их сооружения иногда и начиналось строительство монастыря), однако археологически они пока плохо изучены. В Нубии монастыри тоже имели общинное хозяйство и строились на принципах Пахомия; их обносили высокими стенами, внутри которых строили колодцы, печи, мельницы и маслодавильни, вокруг сажали огороды и плодоносные пальмы. Поэтому они сохраняли экономическую самостоятельность очень долго, пока в них оставались монахи.
Сравнительно недавно, начиная с 1960-х гг., в исследованиях коптских древностей начался невиданный расцвет, их открытие оказало огромное влияние на развитие искусствознания и археологии. Одна за другой прошли серии выставок, сложилось несколько европейских школ. Особое внимание привлекло и открытие «коптских библиотек» (прежде всего из Наг Хаммади: см. ниже).3
В конце XIX – нач. XX в. центр исследований коптских древностей из Среднего и Нижнего Египта сдвинулся на юг, в Нубию, где и остался надолго благодаря двум историческим событиям. После битвы при Омдурмане (1899 г.) над Суданом был установлен англо-египетский протекторат и началось строительство первой Ассуанской плотины, закончившееся в 1907 г. Работы велись на пространстве между Ассуаном и Хартумом. Строительство позволило получить средства для спасательных работ, которые возглавила англо-американская группа ученых.40 К сожалению, они сосредоточились на обследовании некрополей, что оказалось ошибкой, хотя и понятной. Задачей раскопок тогда считали пополнение музейных коллекций; перед глазами у всех стояли сокровища пирамид, христианские же кладбища оставались почти неизученными. Работы проводились с американским размахом и упорством: 150 кладбищ, 8000 погребений (!). Но даже на главном участке, в Шеллале, где Г. А. Рейснер вскрыл 1625 погребений, он практически не нашел погребального инвентаря – антропологическую же информацию в то время еще не умели использовать по-настоящему. Разочарование, впрочем, не помешало исследователям тщательно опубликовать богатый материал по христианскому погребальному обряду.
Некрополи, конечно, могли еще ждать, в отличие от руин храмов и монастырей, которые разрушались с каждым десятилетием. Поэтому важнейшим шагом стали разведки Сомерса Кларка, подготовившие карту для будущих спасательных работ. Кларк рассматривал Нубию как единую цивилизацию. Он неутомимо определял места поселений, разыскивал руины храмов, описывал их и снимал планы. Впрочем, слово «руины» лучше употреблять в кавычках – заброшенные храмы Нубии имели редкую даже для христианского Востока степень сохранности: уцелели не только стены, но часто и своды, а иногда даже крыши, которые спасали от непогоды замечательные фрески. Так что Кларку было на что опереться в построении первичной типологии церквей Нубии: от базилик к крестообразным храмам с коробовыми сводами, а затем к малым квадратным купольным сооружениям. Это во многом напоминало развитие византийской архитектуры.41
Параллельно общему полевому обследованию храмов нижней Нубии, начатому Кларком, углубленным изучением сравнительно немногих важнейших комплексов занялся другой американский ученый, Дж. С. Майлхэм42 Именно им были выделены особо важные группы памятников, в первую очередь Фарас – не простой город или монастырь, а столица провинции, в том числе церковная. Слои здесь давали разнообразный материал, начиная с древнеегипетского и кончая османским, но никакой другой район Нубии не имел столько крупных храмов.
Майлхэм открыл интереснейшие: «У Речных Ворот», Южную и Северную церкви.
В предвоенный период изучение памятников Нубии (от Ассуана до Донголы) суммировал итальянский ученый Уго Моннере де Виллар, включив в 4 тома свода все материалы, какими располагал: обмеры и фотографии, карты и планы (Monneret de Villart, 1935, 1957). После войны работы в Нубии продолжили английские ученые П. Шинни и О. Кроуфорд, обнаружив и частично раскопав в 1950-х гг. столицу южного нубийского королевства Собу и ряд монастырей недалеко от Мероэ. Это существенно продвинуло изучение христианских древностей, так как удалось выработать датированную типологию керамики и создать общую стратиграфическую таблицу нубийских памятников.44
