Текст книги "Дефицит белка"
Автор книги: Леонид Каганов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
НУЛЬГОРОД
Если долго-долго смотреть на солнце, то на глаза навернутся слезы. B тут надо не жмурится, а смотреть дальше, открыв их как можно шире. Солнце начнет переливаться, пока не превратится в черный диск с контуром резким, но неуловимо меняющимся – словно вращается в небе с дикой скоростью. Дальше глаза привыкнут, и диск вновь засветится теплым желтым светом, протянет во все стороны лучи, и вот тогда появится улыбка. Добрая-добрая, теплая-теплая, на весь солнечный диск. И эта улыбка говорит тебе: все в порядке, друг, теперь ты дома, теперь все будет хорошо. Здесь так сделано специально.
Я глядел вперед на поле. В этом мире даже очки не нужны – все резкое, правильное. До самого горизонта по полю тянулись изумрудно-зеленые холмы, поросшие гигантской ромашкой и клевером. Ни соринки, ни пылинки. Чистые яркие цвета, как в мультфильме. А над цветами – пестрые бабочки. Бабочек я не любил, но здесь они тоже особенные – чистые и тонкие, словно вырезанные из листа бумаги. Дизайн.
Я обернулся: здесь тоже сперва тянулись холмы, но чудь дальше виднелись коттеджи, коттеджи и снова коттеджи, постепенно переходящие в городские кварталы. И сам город виднелся вдалеке – там уходят в небо столбы ажурных башен, льются из ниоткуда в никуда водопады, блестят радуги и теснятся от земли до облаков фантастические шаровидные постройки, зависшие в воздухе.
Странно – мода на воздушную архитектуру так крепко прижилась в постоянно меняющемся Нульгороде, что кварталы из шаров висят вот уже второй год. Засмотрелся я что-то.
– Ку-ку! – раздалось за спиной.
Обернулся. Передо мной стоял зеленый слоник и хихикал.
– Привет, слоник! – сказал я, присаживаясь на корточки.
Слоник потерся головой о мою коленку и снова заглянул в глаза.
– Давай поиграем в салочки! – сказал он. – Я совсем настоящий слоник!
– Нет, Витька, не настоящий ты слоник. – Я потрепал сына за ухом. – Во-первых, ты зеленый…
– Это чтоб в траве прятаться!
– Ну, что зеленый, это полбеды. Главная беда в том, что у настоящих слонов задние коленки…
– Что такое беда? – перебил слоник, моргая глазенками.
– Ну… – Я растерялся. – Беда это… Даже не знаю, как тебе объяснить. Ошибка? Да, наверно ошибка. Так вот, ошибка твоя в том, что у слонов задние ноги сгибаются как у людей – вперед. А не как у лошадок. – Слоник заметно приуныл. – Далее: у слонов другая посадка головы. Помнишь, мы с тобой рисовали сначала скелет, затем мышцы, затем кожу? И форма туловища у слонов куда более сложная, а у тебя похоже на свинку-копилку…
Слоник обиженно хрюкнул, взмахнул хоботом и отвернулся.
– Не обижайся! – Я потрепал его по загривку. – Папа просто хочет, чтобы ты хорошо разбирался в дизайне животных.
– Может, в прятки? – предложил слоник.
Браслет на запястье пискнул.
– Витя, мне уже пора…
Слоник хрюкнул и уткнулся в мои колени. Контуры его таяли – слоник принимал форму конопатого мальчишки. Похожего на меня и на Ольгу. Мальчишка всхлипывал.
– Ну, Витюш, ну что ты? – огорчился я.
– Я не хочу, чтоб ты уходил! – прохныкал Витька, растирая кулачком глаза.
– Виктор! – Я поднял сына и посадил себе на колени. – Ты же большой мальчик, правильно? Ты же знаешь, что я не живу в Нульгороде. Правильно? А поэтому не могу оставаться с вами надолго. Ты знаешь, что у всех живых людей есть живое тело. Оно лежит в реальном мире. Оно не может превращаться в слоников и бабочек. Телу надо есть. Телу надо спать. Телу надо ходить в туалет и на работу.
– Что такое туалет?
– Это не имеет значения. Так вот, мое тело зовет меня домой. Завтра после работы я снова приду. И в выходные буду с тобой и мамой долго-долго. Ну, с перерывами…
– Я хочу… – начал Витька и снова всхлипнул, – Я хочу, чтобы ты жил здесь… Все папы живут здесь!
– Не все. Совсем не все. – Я снял Витьку с колен и поставил его на траву.
Поднялся.
Браслет на руке снова тревожно пискнул.
– До завтра, Витюша… Пора мне. Слушайся маму, хорошо?
Витька ничего не ответил. И я, не оборачиваясь, зашагал к холму.
Навстречу из-за холма появилась Ольга – как всегда, попрощаться. Она снова чуть поменялась. Кажется, сделала себе бедра меньше. С каждым месяцем ее было все труднее узнать – не такой она была когда-то. Но – стала моложе и беззаботнее. Изменила прическу и фигуру. Честно говоря, мне больше нравилась ее полная талия, большая грудь и щечки с ямочками. Теперь Ольга была худой, груди почти не заметно, а щеки, хоть и румяные, но впалые – почему-то ей так нравилось больше. Так здесь модно. Но улыбка оставалась прежней – Олиной…
– Поссорились? – понимающе спросила она.
– Нет. Поиграли. Витька капризничает, не хочет, чтобы я уходил…
Ольга отвела взгляд.
– Ребенку трудно без отца, – произнесла она сухо и поджала губы. – Мне тоже тебя не хватает, Костя…
– Оля… – Я взял ее за руки. – Ну зачем ты это говоришь? Ты же знаешь, что я с работы первым делом бегу к вам! Всегда так было, даже когда не было этого проклятого Нульгорода…
– Проклятого?
– Божественного! Не важно! Всегда мужья приходили в свои семьи вечером, после работы!
– Да… – беззвучно сказала Ольга. – Почему ты всякий раз делаешь вид, будто забыл про разницу времени? Тебе так легче жить? Я напомню, Костя. Напомню. В Нульгороде время идет быстрее. И здесь мы ждем тебя с твоей работы целых две недели…
Браслет снова предательски пискнул. Ольга услышала и вздрогнула.
– Оля! Ну что ты меня терзаешь? Зачем? Оля, я живой человек, понимаешь? Извини! Да! Я пока живой! Мне и так тяжело! Я очень устаю! У меня тяжелая работа, весь день на ногах! На обычных человеческих ногах! Ты уже забыла, что ноги умеют уставать?
– В Нульгороде нужны дизайнеры… – медленно произнесла Оля, глядя в сторону. – Очень нужны. Ты смог бы работать по специальности. Это у вас там дизайнеры никому уже не нужны, а здесь… Здесь никто так не нужен, как профессиональный дизайнер!
Я взял ее за плечи и обнял.
– Оленька…
– Что, Костя? Что?
– Оленька… Ну как ты можешь? Зачем ты так меня? Я живу – там. Сюда я всегда успею. Верно?
– Костенька… – ее плечи дернулись. – Ты знаешь, как я за тебя волнуюсь? Ты знаешь, как я боюсь за тебя? Каждый раз, когда ты уходишь, а я… – Она всхлипнула. – Мы ждем тебя с Витькой две недели… Две недели… Думаешь, он не понимает? Думаешь, он не волнуется вместе со мной?
– Да чего вы волнуетесь, глупые люди?!
– Мало ли что? Мало ли, что случится? Мало ли людей умерло вдалеке от терминала, не успев выйти в Нульгород? Кирпич внезапно упадет! Автомобиль собьет на шоссе! Мало ли!
– Да я уже не помню, когда последний раз видел живой автомобиль… – пошутил я и понял, что неудачно.
– У твоего мира нет будущего… – вдруг жестко сказала Ольга.
Непривычно резануло это «твоего мира». Но куда больше резануло другое.
– Что? – опешил я. – Как ты сказала? У моего – нет будущего?!! У моего?!! Нет будущего?!!
– Да. И ты это знаешь сам.
– Оля… – я взял ладонями ее лицо и повернул так, чтобы смотреть глаза в глаза. – Оля, ты с ума сошла? Если у реального мира нет будущего, то что станет с этим?!
– Что станет?
– Да вы здесь совсем уже с ума все посходили?!! Вы совсем уже забыли, кто вы и где?! Кто будет вырабатывать вам энергию? Ремонтировать и создавать вычислительные блоки? Добывать кремний, в конце концов? Кремний для кристаллов всей этой проклятой электроники, когда она начнет под вами сыпаться в реальном мире?! Кто?!
– Роботы будут, – ответила Оля. – Управляемые дистанционно из Нульгорода. Ты отстал от жизни. Это новый проект, у нас только об этом и говорят по Теле.
– Оля! Вы забыли, что такое реальность! Что ты вообще говоришь такое? Ты действительно хочешь, чтобы роботы заменили всех живых людей на планете?
– Жизнь на планете опасна и не приспособлена для человеческого разума. Кто согласится там жить дальше, кроме чурок и упертых, вроде тебя? В реальности должны жить роботы.
– Да ты понимаешь, что ты сейчас говорить? – возмутился я. – Это же смерть! Смерть человека на планете!
– Костя, это – жизнь человека, – уверенно сказала Ольга. – И жизнь эта – здесь. А смерть человека бывает только в вашем мире. Страшная, и навсегда. Здесь смерти нет.
Браслет ожил снова, заверещал и больше не умолкал. Я нажал кнопку и вывалился из Нульгорода.
***
Попадание в реальность было как всегда неприятным. Кружилась голова, стучало в висках и слегка подташнивало. Давил переполненный мочевой пузырь и очень хотелось есть. Всегда меня это удивляло – вроде и тошнит, а есть все равно хочется. Я посидел еще немного с закрытыми глазами, подождал, пока утихнет круговерть в голове, и открыл глаза. Поднял руку, сорвал с головы шлем и положил на терминал, стараясь не перекрутить провода. Огляделся.
Серая неубранная комната в огромной пустой квартире. Нашей квартире. На девятом этаже полупустого каменного дома сталинских времен. Кровать. Терминал. На кухне холодильник. Что еще нужно?
Я встал, держась за стенку, и дошел до туалета. Зашел в ванную – горячей воды не было уже много месяцев, стало ясно, что она больше здесь не появится. Но сегодня и холодная была какой-то липкой и ржавой. Кое-как умывшись, я добрел до кухни. Лампочка тут не горела уже давно, руки не доходили заменить. Зато свет пока горел в холодильнике, если его открыть.
Но, уже взявшись за руку, я вспомнил, что забыл купить какой-нибудь еды на вечер. Просто забыл. Я потянул ручку – холодильник оказался совершенно пуст. Забыл – и все тут. Черт побери, может и правду говорят, будто от ежедневного входа-выхода портится мозг и память? Хотя нет, это ж не та память, купить еды… Память – это воспоминания. Ухудшается ли она – никак не проверишь. Как проверить, все ли детские воспоминания ты сохранил, из тех, что помнились еще вчера? И даже спросить не у кого – кто здесь остался из друзей? Все в Нульгороде. А вот там у них с памятью хорошо. Все хорошо у них с памятью. Они же ничего не забывают, что хотят запомнить – все помнят. Мы для того здесь и работаем, чтобы у них не было недостатка ни в какой памяти…
Я вдруг понял, что сжимаю кулаки от злости. Но не потому, что я злой. Просто на меня всегда так действует голод.
Я посмотрел на часы – через шесть часов вставать на работу. Но есть хотелось дико. Сколько я уже не ел?
Скрипнув зубами, я стал напяливать штаны и куртку. В конце проспекта Юбилея вроде был круглосуточный продуктовый.
***
Моросил осенний дождь, и где-то тоскливо выла собака. Работающих фонарей на всем проспекте оказалось два. И то один агонизировал – то вспыхивая в полный накал, то срываясь в тусклый синий диапазон. Похоже, он делал это в такт завываниям собаки. Уж не знаю, что там с памятью, но я четко помнил то время, когда проспект Юбилея был живым – по тротуарам текли пешеходные толпы, на мостовых гудели долгие автомобильные пробки… Когда же это было? Всего каких-то лет пять назад. Сейчас в темноте проспект казался в три раза уже. Раньше по обеим сторонам тянулись стеклянные витрины магазинов, которые светили и днем и ночью. Сейчас витрины скалились клыками битого стекла и хищно разевали черные пасти.
Лишь один магазин по-прежнему светился вдалеке приятным светом и, кажется, работал. По крайней мере, оттуда долетала музыка, кажется фолк-рэп. Я сперва решил, что это круглосуточный продуктовый, и сразу что-то перевернулось в животе. Но когда подошел поближе, увидел светящуюся вывеску «Мир яда» и логотип: неоновую змею, обвивающую рюмку…
Собственно говоря, чего я ожидал здесь увидеть? Больше ничего не светилось на проспекте Юбилея. Давненько я здесь не был ночью. Месяца два. С работы – в гастроном. Домой – и в Нульгород. Из Нульгорода вывалился – поесть и спать, чтоб утром снова на работу. Я еще раз огляделся. Темнота. Уж если на Юбилея теперь ничего по ночам не работает, то что говорить про мелкие улочки?
Я заметил, что все еще задумчиво пялюсь на витрину, где в россыпях мишуры стояла на ребре гигантская бутафорская таблетка, усеянная маленькими лампочками. Таблетка искрилась – по ней ползали огненные змейки. Казалось, будто она может быть съедобна. Музыка вдруг разом смолкла.
– Подсказать что-нибудь? – раздался мягкий голос с неуловимым восточным акцентом.
Я обернулся и увидел продавца. Это был немолодой кавказец с благородным орлиным носом, седой головой и умными живыми глазами. Он стоял в дверях и задумчиво курил сигару.
– Что ищем? – повторил кавказец.
«Жратву!» – хотелось мне ответить, но я понял, что шутка выйдет мерзкой.
– Смотрю просто, – буркнул я себе под нос, собрался повернуться и уйти, но кавказец отступил в сторону и сделал рукой вольготный жест:
– Заходи, дорогой, посмотри все, что хочешь, зачем под дождем мерзнуть?
***
И я зашел. К сети салонов «Мир яда» я относился с естественной брезгливостью и никогда здесь не бывал. Теперь же убедился, что ничего и не потерял – все было так, как мне и представлялось: прилавок и полки, заставленные разноцветными коробками и флаконами. Я знал, что внутри каждой такой коробки лежит набор книжек, сертификатов, инструкций, подставочек и футляров, но все это нужно лишь для того, чтобы спрятать в глубине пилюльку, потому что если продавать ее отдельно, будет неясно, за что платить такие деньги. Но пахло здесь не химией, а скорее сеном.
Я оглянулся на продавца – он все так же степенно курил в дверях, показывая, что он здесь со мной, и в то же время мне не мешает. Мы встретились взглядами. Я подумал, что он сейчас спросит меня, как в той идиотской рекламе: «вы для себя или для тещи?», и я тут же развернусь и уйду. Или скажет что-нибудь вроде: «есть свежий цианистый калий, если вы покупаете две дозы, третью мы даем бесплатно». И я тоже уйду. Молча и гордо.
– Не туда смотришь, дорогой, – улыбнулся кавказец. – Там интереснее. Первый раз? Ты во-о-он туда посмотри, сейчас свет включу…
Слева вспыхнул свет, и стало ясно, что «Мир яда» куда больше, чем казалось снаружи. Прилавок громоздился только напротив входа, а в глубине оказался здоровый зал, который больше всего напоминал зоомагазин. Смутно вспоминалось, что когда-то давным-давно здесь, на Юбилея, был большой супермаркет. Это было много лет назад, когда терминалы стояли далеко не в каждой семье, а в вирт ходили лишь поиграть в индейцев и эльфов…
Сейчас в зале повсюду стояли кадки с растениями – от развесистых пальм до крохотных кактусов. Поблескивали ряды аквариумов и террариумов. Под потолком сушились пучки трав.
– Сильно, – похвалил я. – Это для красоты?
– Дары природы, – серьезно кивнул продавец. – Человек со вкусом, кто понимает толк в ядах, он выберет себе, что нравится. Ну а кому поскорей да подешевле – тот и пилюлей обойдется… На, смотри, какая красота!
Кавказец вдруг шагнул к ближайшему террариуму, откинул крышку, засунул внутрь по локоть волосатую ручищу и выудил небольшую змейку с красной треугольной головой.
– Посмотри, какой, а? – он повертел змейку со всех сторон и поцокал языком. – Двенадцать минут! Арлекин!
– А не цапнет? – нахмурился я, глядя, как легко он размахивает змейкой, словно шнурком. – А то мало ли, терминал не включится сразу или еще чего забарахлит, за двенадцать-то минут… И с концами!
– Не-е-е-е, – улыбнулся кавказец, – смотри, где сжимаю головку. На, хочешь подержать?
– Нет, спасибо.
– Не бойся, он не укусит, – снова улыбнулся кавказец. – Он сонный из холодильника. Я тебе расскажу, как надо… Ты его скотчем к коленке приматываешь как следует… скотч я специальный дам, обычный он порвет. Приматываешь в несколько слоев, садишься к терминалу. Он отогреется, проснется… а вылезти не может. Начнет юлить, потом ударит. Очень надежно. Отдам дешевле, чем сам беру. Спасибо скажешь. Марат плохого не посоветует!
– Какой же тебе смысл отдавать дешевле, чем сам брал? – усмехнулся я. – Небось, б/у змейка? Скотч отмотал – и снова на прилавок, да, Марат?
– Слушай, зачем ты такие слова мне говоришь? – обиделся Марат и спрятал красноголовый шнурок в террариум. – Знаешь, каких людей он бил? Замминистра информатики бил, штангиста Горькодуба бил, жену его бил. Актера Ведничего бил! Все в Нульгород переехали как по маслу, никто не приходил не жаловался!
– А что, другие приходят? – прищурился я.
– Бывает, – степенно кивнул Марат. – Народ всякий попадается. Вот в понедельник пришла женщина, купила боб калаборийский три коробки. Я спрашиваю: тебе все три для взрослых? А она мне как заорет: да уж, я давно не девочка! Ладно, думаю, себе, мужу, отцу берет… Говорю на всякий случай: как пользоваться, знаешь? А она мне: да получше твоего знаю, учитель нашелся! Повернулась и ушла. Ну, думаю, знает, а если что – инструкция в коробке на русском… Я ж понимаю, нервничает человек, дело серьезное, все нервничают, кричат, хамят…
– И чего? – заинтересовался я.
– Чего… – Марат усмехнулся. – Прибежала сегодня с утра, орала. В суд пойду, в суд пойду… Она все три коробки одна съела, думала, для верности. А теперь в суд. А это калабарский боб! Его самого для суда использовали в Африке.
– Как это? – удивился я.
– А очень просто. Всех подозреваемых накормят дозой, по разным хижинам разведут и еще дозу каждому принесут, чтоб съел один. У кого совесть чистая – тот съест честно, как шаман приказал. А кто виноват, тот духов забоится и потихоньку выбросит.
– А смысл?
– А смысл, что от нормальной дозы смерть, а от большой – рвота и понос, и все вышло наружу. Вот она теперь денег с меня хочет – за кресло загаженное, за терминал заблеванный… В суд она пойдет. – Марат усмехнулся. – Уже и судов-то не осталось, все судьи в Нульгороде.
– Да, – сказал я, задумчиво разглядывая аквариум, где большая рыбина пучила тупые глаза и вытягивала здоровенные губищи словно для поцелуя. – А почему она этот боб выбрала?
– А кто ее знает, дуру… – Марат взмахнул рукой. – Слышала где-нибудь или подруга посоветовала. А так – яд как яд, ничего интересного. – Марат вдруг указал на аквариум с рыбиной. – И на рыбу-собаку тоже не смотри, не советую.
– Почему?
– Это фугу японская, дорогая, бестолковая – может ударит, а может и нет, это как повезет. Ее берут выпендриться перед друзьями… Если брать – надо брать надежную вещь.
– Цианистый калий? – спросил я.
Марат театрально всплеснул руками, словно призывал небеса в свидетели.
– Дорогой, как тебя по имени звать?
– Константин. Можно Костя.
– Послушай, Костя, ты умный человек, да?
– Ну, да… – пробормотал я.
– Сам головой подумай: цианистый калий быстрый яд, да? За терминал сесть не успеешь! Вообще не успеешь, понял? Никто им никогда не пользуется! А то ко мне приходят, книг старых начитались – цианистый калий, мышьяк, стрихнин просят…
– А стрихнин – тоже плохо?
– Костя, дорогой! Какой же это яд, стрихнин? Это чтоб мышцы подергались, допинг для спортсменов! Ты съешь смертельную дозу и судорогами терминал разобьешь раньше, чем эмигрируешь…
– А, это… – я напряг память, вспоминая, какие яды знал. – А если снотворного много?
– Не полезно для головы, – поморщился Марат. – После такого ухода могут в Нульгороде проблемы быть.
– Ясно. А чем обычно пользуются?
– Это по-разному, – задумался Марат. – По сезону, по моде… То идут «Квик» американский покупать, – Марат ловко снял с полки ядовито-синюю коробку и протянул мне. – А прошлым летом все «Чашу Сократа» просили.
– А что лучше? – я машинально повертел в руках коробку и положил на прилавок.
– «Квик» – простой, без вкуса, и противоядие у него в комплекте – ну, если не заладилось или раздумал. Покупатель часто требует противоядие, только зачем? Никто им не пользуется. Короче, для женщин – самое то. А «Чаша Сократа» – Марат словно из воздуха вынул пузырек с темной жидкостью, – это для мужчины. Модно, надежно. Дешево, потому что Россия производит… Видишь? – он потряс пузырек и поднял его на просвет. – С мякотью! Все как положено. Этого лета урожай. Хотя, если деньги есть, лучше взять что-нибудь понадежнее.
– А «Чаша» ненадежно?
– Надежно, конечно… – Марат изогнул бровь. – Но поработаешь с мое – станешь пессимистом. Приходили люди, жаловались. Была у нас партия бракованная – лето холодное, не настоялась, не набрала цикута…
– На завод вернули?
– Не… – Марат нахмурился. – Хозяин положил в уценку и по два флакона продавал. Придумал для студентов акцию «приведи товарища – получи два по цене одного». А что надо оба и выпить – это уже мне им объяснять приходилось, когда уже купят. Хозяину плевать, он сам давно в Нульгороде живет, а у меня ж совесть есть, как людям в глаза смотреть? Но ничего, брали…
– А хозяин предпочел? – заинтересовался я.
– Он не ядом, ему в Швейцарии сердце ультразвуком останавливали. Только это между нами, – спохватился Марат и снова взмахнул пузырьком. – Или вот тоже бывает – месяц назад пришел дед один: вкус, говорит, противный у цикуты, он ее в горячий чай вылил… А цикута температуру не держит… Пришлось дать ему новый флакон, больше не приходил.
– А что тогда за радость в цикуте, если еще и вкус противный? – удивился я.
– А что за радость, если без вкуса? – изогнул бровь Марат. – Тогда зачем яд? Иди в центр эмиграции под токоразрядник…
– Вот у меня жена с сыном под токоразрядником ушли… – вспомнил я.
– Что ж так по-бедному? – удивился Марат.
– А какая разница, в конце концов? – разозлился я. – Спешили. Сын болел. Рак легких. Надо было быстрее…
– Сейчас-то как? – участливо спросил Марат.
– Да сейчас-то отлично. Витька скачет, в школу вот пошел недавно. Жена курсы окончила, дизайнером теперь работает… Хотя там им и работать особенно не надо, сам знаешь.
Марат покрутил в руках пузырек, помолчал, а затем продолжил как ни в чем не бывало:
– Цикута – вкус жесткий, зато будет чего вспомнить. Это не химия, это природный продукт, экологически чистый.
– Ну уж! – я фыркнул. – Нашел, чем хвалиться. Тут наоборот: химия для яда – самое то.
– Э, Костя, дорогой! – заулыбался Марат. – Послушай и запомни, что скажу: химия природу никогда не догонит по ядам! В природе миллион ядов! Куда ни выйдешь на природу – поле, лес, горы, море – оглянулся кругом – везде своя травка, гриб, лягушка ядовитая – выбирай! А по силе? Ты себе там целый завод построил, колбы, печи, центрифуги, химикат туда, химикат сюда, вари-мешай… А тут вот такой, – Марат сложил у меня перед носом шепотку из пальцев. – Вот такой микроб в консервной банке от духоты обкакался, и на тебе – бутулотоксин, самый сильный яд в мире!
– А у тебя есть бутулотоксин?
– Не… – Марат поморщился. – Трактор тоже сильный, а человеку в автомобиле удобно ехать. Бутулотоксин плохой, долгий… У меня нету. Под заказ могу достать. Но только если от десяти штук будешь брать, а то он дешевый, смысла нет живого человека беспокоить на базе.
– Да я вообще не собираюсь ничего брать… – вдруг опомнился я.
И сразу мне стало неудобно, что Марат на меня потратил столько времени, а я у него ничего не куплю. Но Марат отнесся спокойно:
– Конечно, дорогой! Подумай, походи, я тебе каталог дам, полистаешь дома… Важная покупка, один раз за всю жизнь делаешь!
– Ясно, – сказал я. – Но пока не собираюсь. Нет в планах. Не хочу!!!
– Главное, – Марат поднял палец, – не покупай яд, где попало, впарят китайскую подделку, только деньги потеряешь… Они и толченое стекло, и метиловый спирт, все что хочешь намешают, и немецкую этикетку налепят – не отличишь.
– Слушай, а вот ты сам такой умный, чего ты-то не в Нульгороде? – вдруг разозлился я.
– Еще месяца два поработаю, – серьезно сказал Марат. – Дела закрою, денег заработаю. Туда всегда успеется.
– А сам-то как будешь? – полюбопытствовал я.
Марат помолчал, словно раздумывал, доверять ли мне свою тайну.
– Кофе с толченым изумрудом. Вкус – ммм! В древности султанов и падишахов так били…
– Ладно, Марат, удачи. Мне пора.
Я подумал, что все-таки восточная психология для меня всегда останется загадкой. Сделал еще один шаг к двери, но неожиданно для самого себя обернулся:
– Послушай, а у тебя нет ничего поесть? Просто поесть? А? Еды забыл купить, а ни одного магазина…
Марат задумался.
– Так-то у меня здесь ничего нет… – произнес он слегка виновато. – Дома ем. Но… знаешь что? – Он вдруг снял с полки одну из самых больших коробок. – Вот такая штука есть: «Прощальный ужин». Там бутылка вина, ананас консервированный и всякие деликатесы. Вино – так себе, кислятина. Китай делает, не Кавказ, что ты от них хочешь. А остальное можно есть.
– Так оно же отравленное?! – обиделся я.
– Пилюли сами не глотай, брат, кто ж тебя заставляет? Пилюли выкинь, а остальное – нормальное. Я ел, жив, как видишь…
– Сколько стоит? – спросил я.
***
Черное ночное небо поплевывало холодным дождем, и я весь продрог, пока дошел до дома, прижимая коробку к груди. На двери подъезда висел свежий бумажный лист. Давно я не видел здесь объявлений. А уж с хорошими новостями – очень давно.
«Уважаемые жильцы! По техническим причинам после 20 октября в Северный район города прекращается подача электроэнергии. Убедительная просьба заблаговременно переселиться в свободные квартиры центрального округа города. Администрация Северного округа.» Я громко выругался, но, похоже, меня здесь никто уже не мог услышать. Ни одно окно не светилось – ни в моем доме, ни в соседних. 20 октября наступало послезавтра. А если глянуть на часы, то, считай, уже завтра.
Переезжать… Господи. Допустим, взять только самое необходимое. Одежду. Холодильник я там найду где-нибудь. Что еще? Перевезти терминал. Где-то надо брать машину. Где? Подыскивать новую квартиру. Это не трудно, но надо походить по домам, потолкать двери, повыбирать. Когда это я все успею до завтра?
Вынув мобильник, я набрал номер. Долго никто не подходил, затем трубку взяли.
– Николай Борисович? – сказал я. – Это Костя. Я завтра на работу не смогу выйти. У меня дом от электричества отключают, переезжать надо срочно.
В трубке помолчали.
– Костя, без тебя никак завтра. Рейд закрыть некому, сам знаешь, какое время сейчас, никого не осталось. А у нас по нижнему сектору нарушения сегментации идут. Ты вот чего… Переночуй в дежурке? Завтра пятница. А в выходные переедешь.
– Отпадает. – Я покачал головой, хотя мой собеседник конечно не мог этого видеть. – В дежурке терминала нет.
– Зачем тебе терминал ночью?
– Николай Борисович, у меня жена, сын…
– Ну, подождут денек! Каждый день туда-обратно вредно ходить, мозги сотрешь себе.
– Это у нас – денек! А у них наш денек – две недели! Значит, они меня месяц не увидят?
– Костя, не могу отпустить, – сухо произнес Николай Борисович. – Кто в смену выйдет? А ведь сегментация завалится – ищи потом свою жену и сына… Ты бы хоть раньше предупредил, хоть бы с Шухиным договорился, чтоб он подменил. Кто в смену пойдет?
– Николай Борисович! – заорал я. – Они меня ждут по две недели! Если я завтра не приду, и все выходные буду переезжать, то у них – два месяца пройдет!
– Что ж ты на меня орешь, Костя?! – сухо пробасил Николай Борисович. – Хочешь, вообще прекратим дежурства? Хочешь? А если полетит целый сегмент вычислителя, а с ним полетит твоя жена и ребенок – то и ладно, да? Кто виноват будет?
– Не полетит, – сказал я. – Они дублируются троекратно. И в Штатах резерв. А вы роботов пустите в смену! Хватит уже людей гонять!
– Каких роботов, Костя? – устало произнес Николай Борисович. – О чем ты?
– Проект новый! – рявкнул я. – В Нульгороде сейчас все только об этом и говорят! И по Теле показывают!
– Вы там совсем с ума сошли в своем Нульгороде? – безнадежно вздохнул Николай Борисович. – Какой проект? Какие роботы, Костя? Возьми себя в руки. Мне казалось, мы с тобой всегда ладили. Мне казалось, ты получаешь очень неплохую зарплату. Мало кто на земле получает такую.
– Да это не сложно, на земле вообще мало кто! – отрезал я, и вдруг окончательно взорвался: – Плевать я хотел на вашу зарплату! А если я воспользуюсь своим конституционным правом на эмиграцию в Нульгород? Что вы будете делать? А?! Вот помру – и все! Не остановите!
– Костя, милый мой, а кто тогда вообще останется… – начал Николай Борисович, но я нажал отбой, а затем выключил телефон, чтобы он не смог перезвонить.
Когда я дико голоден, у меня нервы совсем ни к черту. Я знаю это, но ничего поделать не могу. Толкнул дверь и вошел в подъезд. Пахло здесь омерзительно – похоже, опять кто-то недавно эмигрировал, не потрудившись даже из Нульгорода сообщить санитарной бригаде.
***
Еды в наборе оказалось мало. Жестянка маринованных устриц. Банка с ананасовыми шайбами. Фигурные сухари, призванные заменить свежий хлеб, сколько бы не провалялась коробка на складах. Еще какая-то пищевая ерунда, которую я распаковал и проглотил раньше, чем успел рассмотреть. Уж не знаю, о чем думали создатели «Прощального ужина», но ничего особенного в нем не было. Ни прощания, ни ужина. Может, потому, что я умял его один всухомятку, а предполагалось – романтически, на двоих?
Запить было нечем. Вода в кране шла теперь совсем тоненькой струйкой и была откровенно ржавой – с бурыми крошками.
Пришлось открыть вино. Сто лет уже не пил вина. В шкафу дальней комнаты нашел бокалы. На каждом оказался толстенный слой пыли. Я поразмышлял, что будет чище – сдуть пыль и протереть рукавом или сходить вымыть в ржавой воде. Победила лень.
Встав с бокалом у окна, я долго смотрел на город. Город казался сегодня абсолютно вымершим – лишь вдалеке светились прожектора вокруг здания Университета. Там стояли вычислители Нульгорода, там тянулись ночные дежурства техников. Где-то там работал официальный центр эмиграции – терминал и шлем с токоразрядником. И дежурная медсестра. Круглосуточно. Конституционное право. Господи, неужели даже сейчас еще кому-то выгодно, чтоб люди уходили в Нульгород? Кому же? Кому, Господи? Или об этом уже просто никто не думает? А может, просто каким-то высшим силам понадобилась наша планета, и они устроили все тихо и бескровно, чтобы люди по своей воле переселились в вирт, а планета очистилась?
Вино кончилось быстро. Я распахнул окно и сел на подоконник, свесив ноги. Моросил все тот же дождь, где-то выла собака. Наверно все та же. Ну, люди-то понятно, а вот куда делись собаки? Вороны? Они-то не могли эмигрировать в Нульгород? Наверно просто ушли.
Ветер глухо выл в пустых комнатах. Похоже, было зябко, но лично я сейчас холода не чувствовал. Спать отчего-то тоже совсем не хотелось. Я оглядел комнату – нашу бывшую гостиную. И стал вспоминать, как мы жили здесь с Олей, Витькой и родителями. Как ходили играть в вирт. Как затем в Университе построили хороший пропускной канал и связали местный вирт с мировым Нульгородом. Нам это нравилось. Мы уходили туда при каждом удобном случае – на концерты звезд, на праздники, просто поиграть, отдохнуть. Тогда еще никто не собирался туда всерьез переселяться, кроме умирающих. Шли просто играть. Витька был маленький, подолгу оставался один, без нас. Может, поэтому он в конце концов и заболел?
