Текст книги "Дефицит белка"
Автор книги: Леонид Каганов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
ДЕЛО ПРАВОЕ
And I know you're in this room
I'm sure I heard you sigh
Floating in between
Where our worlds collide
It scares the hell out of me
And the end is all I can see
And it scares the hell out of me
And the end is all I can see
гр. «Muse»
Теперь я огляделся. Вдалеке пылал лес, а вокруг – то ли деревня, то ли хутор, не поймешь, все лесом заросло. Никогда в этом месте не бывал. Два дома каменные, дорожки чистенькие, клумбы, между домами постройки, но не сараи – то ли гаражи, то ли голубятни. И все это обнесено громадной бетонной стеной, над которой клубы колючей проволоки. В этой стене теперь зияла здоровенная дымящаяся пробоина – танк бы прошел запросто. Хотя прошел здесь всего лишь я. Трупов было пять. Трое лежали за пулеметом – что они там делали такой толпой у одного пулемета? Набрали мальчиков в интернете по объявлению… Еще один лежал за углом ближнего дома, а еще один висел по пояс из окна второго этажа, слегка покачивая длинными руками как белье на веревке. На его рукаве поблескивала серебряная свастика и нашивки – офицер вермахта. А ведь с этим фашистом мне пришлось возиться дольше всего. Дольше, чем с пулеметным расчетом. И если б не гранатомет, он бы меня наверняка скосил в конце концов – опытный боец, хорошую позицию занял. Интересно, я его знаю? Жетон снимем – выясним. Подбежав ближе, я обыскал трупы. Имена пулеметчиков мне ни о чем не говорили, но у них нашлись патроны. У молодчика за углом оказались целая аптечка и немного мелочевки: две светошумовые гранаты и странного вида крест. Я взял и его. Крест послушно перекочевал в левую колонку монитора и теперь вертелся там, загадочно поблескивая. Ключ что ли? На ключ не похоже. Хотя кто их знает, ключи бывают разные. Ладно, выменяем на что-нибудь. Осталось обыскать офицера на втором этаже. Я подбежал к двери ближайшего дома и грохнул в нее сапогом. Дверь упала, и я вошел в темноту. Это было моей первой ошибкой. Расслабился за последние четыре часа, следовало отпрыгнуть и подождать. Но я нагло лез напролом.
Вспыхнуло окно диалога: кто-то вызывал меня: «Стой, Terminator2000! Дело есть, фашик!» – побежали по экрану зеленые буквы. Кто бы это мог быть? В домах и в округе я вроде всех выбил. И что это за хамское обращение? Я снял пальцы с гашетки и переложил руки на клавиатуру. Это было моей второй ошибкой – поверил фашисту. Я набрал: «Terminator2000: Че обзываешься, фашистский ублюдок? Кто такой и че те надо? Че за дело?» А пока я набирал, фашист, выходит, целился. Отвлек меня, значит. Когда я отправил ответ, раздался грохот – в меня били две автоматные очереди. Из темноты, в упор, из одного места – явно стреляли с двух рук. Грохот казался оглушительным, до того было досадно. Рефлексы не подвели – кисть рванула вправо и вниз, а мизинец уже щелкал кнопкой смены оружия. Да вот только гашетки в руке не было, ногти впились в россыпь клавиш. А пока я снова нашарил взмокшей ладонью гашетку, пока вскинул гранатомет, уже понял: не успею. Хваленая защита, которую я выменял на прошлой неделе, таяла на глазах. Алая полоска жизни внизу экрана мигала, стремительно сокращаясь. Понятное дело, прицельная автоматная очередь. Но прежде, чем жизнь потухла, я все-таки успел выстрелить разрывной в мелькнувший на секунду фашистский комбинезон – чуть выше груди, обвешанной орденами со свастикой, в крохотную точку под воротником, где сходятся пластины бронежилета. А, падая, увидел вспышку и летящие во все стороны ошметки автоматчика. Все-таки умею.
Первым делом я написал нашим: «Terminator2000: вычистил R118 обыщите там, я в дауне. Отомстите за меня! Чмоки!» Затем откинулся на спинку кресла, потер онемевшие плечи и посмотрел на часы в углу экрана. Хотя можно было глянуть и просто на шторы – утро в разгаре. В институт опять не успеваю.
Я поерзал в кресле. Бегать всю ночь по перелескам, все вычистить, и так глупо нарваться… Кто меня просил лезть в этот сектор? Решил устроить карательный рейд? Показать новичкам, что может сделать опытный боец с двухлетним стажем? Устроил. Патрулировал бы нормально свой край три часа, и сдал бы вахту Фокусу, или кто там из нашей команды должен был выйти на дежурство.
***
Я откинулся на спинку кресла, сцепил руки над головой и с хрустом потянулся. Из-за штор сочился яркий свет, а в нем кружились пылинки. Со двора доносился утренний шум – торжествующе визжал ребенок, и его визг носился за ним по двору кругами. Скребла большая дворницкая лопата. Ревела легковушка – то прибавляя газ, то убавляя, но оставаясь на месте. Я снова потянулся.
Компьютерный столик завален хламом – недопитая чашка, диски, конспект по сопромату, отвертка, фломастер… И везде пыль. Я поднял глаза. На вылинявших обоях висела строгая рама, тоже в пыли. Раму мы привезли когда-то из деревни – у бабушки она висела над печкой. В раме теснились серые вылинявшие фотографии. Бабушка, совсем еще молодая, держит на руках мою маму, маме три годика. А вот точно так же мама держит на руках меня – единственная цветная фотография в черно-белом царстве. Вот это мамина свадьба, это мама, а мужчина рядом с ней – мой отец, которого я не помню. А вот это свадьба бабушки, рядом с ней дед, я его тоже не помню. Бабушке здесь восемнадцать, у нее толстая коса, а деду тридцать, он усатый, толстый и улыбающийся. Ну а эта фотка – выше всех, самая большая, и даже самая яркая: не цветная, но и не черно-белая – коричневая. Так умели раньше делать. И обрезана по краям специальным зубчатым ножом. Круглое волевое лицо с могучими бровями, тонко сжатые губы и взгляд, устремленный вдаль и вверх – словно этот человек в шлеме смотрит на далекий самолет, отрывающийся от земли. Поэтому я в детстве думал, что мой прадед был летчиком. Но мой прадед был танкистом, капитаном танковых войск. В сорок пятом он погиб в боях под Смоленском. Я знаю, как это было, мне рассказала бабушка, а ей – прадедов однополчанин. Осколком перебило трек, и танк мог лишь крутиться на месте. Но оставались пушка и пулемет. Они могли вылезти, бросить свою машину и уйти в тыл. Но они не сделали этого – танк до темноты продолжал вести бой, прикрывая отступление наших войск. Фашисты ничего не могли с ним сделать. К вечеру кончились патроны. Тогда фашисты окружили танк, облили соляркой и подожгли…
Тишину комнаты и далекий шум двора разрезал переливчатый свист – жесткий и требовательный. Не успев толком удивиться, я вскочил и начал искать трубку. Телефон свистел настойчиво, звук носился в комнате, отражаясь от стен, но совершенно неясно было, откуда он идет. Я скинул с кресла одежду, перелопатил хлам на компьютерном столе, разбросав по полу диски, заглянул под кровать и обшарил подоконник – трубки не было. Наконец звонок смолк, и только тут я ее обнаружил на батарее. Вздохнув я поплелся в коридор, чтобы повесить ее на базу, но в этот момент трубка зазвонила снова – видно, звонивший был уверен, что здесь ему обязаны ответить.
– Слушаю, – произнес я.
– Русаков Петр, – констатировала трубка приятным уверенным голосом. Голосом человека, который хорошо знает свое дело.
– Да, это я.
– Говорит Тимур Тяжевский, – сообщила трубка и вежливо оставила мне паузу на размышления.
– Кто-кто?
– Тимур Тяжевский. В «Fire Mission» я бьюсь под ником Бригадир…
– Бригадир? – изумился я. – Сам? Обалдеть. Привет, Бригадир! Что-то тебя неделю уже не видно! Нас без тебя даже теснить стали из района, меня вот сегодня какая-то сволочь…
– У меня были дела, – веско перебил Тимур, и сразу стало ясно, что у такого человека действительно бывают дела. – Ты можешь сегодня встретиться?
– Сегодня… – удивился я. – А ты из какого города?
– Мы все из одного города. И ты, и Фокус, и Берта.
– Ты знаешь Фокуса и Берту? – удивился я.
– Сегодня всей бригадой познакомимся. В полдень буду ждать вас у почтамта. Есть дело.
– А что за дело?
– Правое дело. Тебе понравится. Надень удобные ботинки, придется много бегать.
– А куда бегать-то? – я недоуменно качнул ногой, и кресло повернулось. – Мне сегодня вообще-то во второй половине дня надо успеть съездить…
– Всюду успеешь, – ответил Тимур. – В двенадцать жду у почтамта.
Я выключил пиликающую трубку, задумчиво потянулся, прошелся по комнате взад-вперед. Ныли занемевшие мышцы. Я остановился перед грушей и ударил несколько раз – с левой, с левой, с правой, а затем с локтя.
***
Снова прихватил морозец, и черные «бегинсы» хорошо скользили по льду. В наушниках-клипсах ревели зашкаливающие электрогитары «Muse». Я разбегался, бросал обе подошвы на тротуар как на сноубрд и катился несколько метров, балансируя руками и объезжая редких прохожих. Разбегался снова – и опять катился. Холодок забирался под кожанку и был таким бодрящим, что тело просило хоть разок броситься на тротуар, сгруппировавшись, перекувырнуться, перекатиться плечом по этому ледку, засыпанному тонким снежком, чтобы в следующую секунду вскочить и бежать дальше. Но вокруг шли медленные серьезные прохожие, и я стеснялся.
Так и добежал до почтамта. Здесь никого не было, лишь на крыльце топталась древняя серенькая старушка, пытаясь опустить письмо в синий почтовый контейнер. Ее рука в замызганной варежке дрожала, и уголок письма никак не мог нащупать щель. Письмо она сложила военным треугольником – я и не знал, что до сих пор почта принимает такие. Наконец конверт вошел в щель, звонко лязгнула железная заслонка, и треугольный конверт ухнул на дно ящика – судя по звуку, он сегодня было в ящике первым. Старушка тяжело вздохнула, скрипнула снежком под подошвами, а может пукнула, и вразвалочку заковыляла со ступенек вниз, подволакивая короткие ноги в седых валенках.
В пронизывающих аккордах «Muse» я провожал ее взглядом, пока на крыльцо передо мной не запрыгнул толстенький румяный паренек примерно моего возраста, ну, двадцать – максимум. Одет он был в пуховик, а в руке держал массивный кожух фотоаппарата. Вместо шапки на белобрысой голове сидели массивные наушники, из которых вовсю гремел «Rammstein». Я уважал эту группу за жесть и бьющий нерв, но слушать не мог, потому что хорошо знал немецкий и понимал, куда именно и насколько нелепо этот нерв крепится. Зато я не знал английского, а поэтому обожал «Muse». Оглядевшись, толстяк заметил меня, и лицо его расползлось в улыбке.
– Терминатор2000? – Он сдвинул на затылок левый наушник и уверенно протянул руку.
– Фокус! – Я приветливо пожал пухлую ладошку и хлопнул его по плечу. – Ну, здорово, боец! Вот ты, значит, какой.
– Ага! – кивнул Фокус. – Тебе тоже Бригадир звонил? Клевая идея, собраться всей неубиваемой бригадой!
– Неубиваемая, факт, – подтвердил я. – Они все сынки перед нами. Кстати, слушай, а что за поселок в квадрате R118? Меня там грохнули сегодня.
– Меня там вчера грохнули, – кивнул Фокус. – А Берту позавчера.
– Кстати, Бригадир сказал, что Берта придет тоже! Прикинь? Интересно посмотреть на нее.
– Интересно, – кивнул Фокус. – Только готовься, что это будет не она.
– А кто?!
– Он.
– Да ладно тебе! – обиделся я. – С чего ты взял?
– А с того. Сильный боец и беспощадный. Девки так не воюют.
– Ты че, много видел, как девки воюют?
– Не знаю. Но не так.
– А чего сильный боец станет девкой подписываться? Это девка и есть. Только некрасивая – клянусь «Fire Mission».
– C чего ты взял, что некрасивая?
– А красивые девки никогда такую фотку красивую журнальную не ставят на юзерпик. Чтоб все придурки начали клеится? К красивой девке и так по жизни все клеятся. У нас на курсе есть одна девка красивая, у нее в блоге знаешь что за фотка? У нее там дерево. Прикинь! Просто дуб красивый сфоткан и никого больше. Кто в курсе – тот в курсе. А остальным незачем. А у Берты, мало того, что лицо из журнала, так там еще шея голая и кусок сиськи виден! А так в интернете только уродины делают, чтоб кто-нибудь купился. Я однажды чуть не купился.
– Да какая сиська, дурак что ли? – возмутился Фокус. – Это плечо в кофте!
– Расскажи мне, ага! А то я сисек не видел.
– Значит, не видел.
– Сам ты не видел!!!
– Я специально под увеличением изучал по пикселям – это плечо, дятел. Клянусь «Fire Mission»!
Я почесал в затылке.
– Ну, не знаю. Посмотрю дома под увеличением, что там у нее.
– У него, – усмехнулся Фокус.
– У нее!
– Спорим? – Фокус выкинул ладошку.
– Спорим! – Я принял вызов.
– На десять жизней и пять аптечек?
– На десять жизней и пять аптечек! Кто разобьет?
– Я разобью, – раздался голос, и снизу вдруг взметнулся тупой носок ботинка, больно разбивая наши сцепленные руки.
Перед нами стояла девушка странной и дикой красоты. Лицо у нее было в точности таким, как на той крохотной фотке в инфе игрока. И это был не кадр из какого-то фильма и не снимок из модного журнала – действительно ее настоящее лицо: огромные печальные глаза, острый и тонкий нос с горбинкой, надменно взлетевшие брови и копна черных волос до плеч – тонких, пушистых и запутанных, словно их взбили воздушным миксером. Не смотря на морозец, одета она была в черную кожанку, из-под которой выглядывала пышная грудь, туго обтянутая майкой камуфляжной расцветки. Из черных полуперчаток хищно торчали голые пальчики – тонкие и красивые, с такими длиннющими, выкрашенными черным лаком ногтями, что становилось ясно, почему она носит именно полуперчатки. Пальцы одной руки сжимали длинную сигарету, пальцы другой – жестянку с двенадцатиградусным тоником. Стройные ноги обтягивали черные кожаные штаны, туго закатанные под коленками, оставляя чуть-чуть для полоски розового тела, которая сразу скрывалась в шнуровке высоких ботинок – таких же мужских «бегинсов», как у меня. На вид ей было лет семнадцать, не больше.
– Обалдеть, какая красивая… – выговорил Фокус.
– Пойди подрочи, мальчик! – Берта с вызовом уставилась ему в глаза, и Фокус отвел взгляд.
– Да лан те, че ты ругаешься? – примирительно сказал я, все еще потирая отбитую ладонь.
– Нефиг про меня гадости говорить.
– Извини пожалуйста, – пробурчал Фокус.
– Сцуки. Товарищи боевые. – Берта отвернулась. Впрочем, без особой ненависти. – Два года каждый день вместе воевали, друг другу спины прикрывали. Жизнями делились, аптечки дарили.
– Прости пожалуйста, – пробубнил я. – Мы ж не со зла.
– Ладно, забыли. – Берта глотнула из своей жестянки и протянула мне. – Угощайтесь. Ты Терминатор2000?
– Я. А это – Фокус.
– Догадалась. А где Бригадир?
– Сами ждем.
Словно в ответ за спиной призывно загудела машина. Мы резко обернулись и увидели черную «Волгу» с синим стаканом мигалки на крыше. Распахнулась передняя дверца, оттуда выглянул мужик лет двадцати трех и кратко махнул рукой, приглашая нас внутрь.
Я залез на переднее сидение, Фокус и Берта назад.
– Дверь плотнее! – сказал Тимур. – Поехали…
Мы долго тащились по центральным улицам. Тимур сосредоточенно крутил баранку, изредка бросая косые взгляды в зеркала. Двигались только глаза – голову он держал прямо, не поворачивая ни на миллиметр. Глаза у него были серые и пронзительные. Красивое волевое лицо слегка портил давний шрам – словно со щеки содрали широкий лоскут кожи, а затем положили обратно, но чуть криво, внатяжку, отчего правый глаз казался слегка прищуренным.
– Бригадир, как ты узнал мой номер? – спросил я чтобы нарушить затянувшуюся паузу.
– Подумай, Петька.
– А как узнал мое имя?
– Еще подумай. Мне в бригаде не нужны идиоты. Как я мог узнать твой номер?
Я задумался, глядя, как за окошком проплывают кварталы Старого города.
– Ты мог узнать мой емейл – он на сайте «Fire Mission» открыт в инфе игрока. Но моего имени-то там нет.
Тимур усмехнулся.
– А ты не продавал видеокарту несколько лет назад?
– Но при чем тут… опс. – Я поставил локоть на окошко и подпер щеку кулаком. Окошко тряслось на булыжной мостовой, кулак подпрыгивал и тыкал в щеку. – Ну да, когда-то я бросал объявление на форуме барахолки, там указал имя, емейл и, кажется, телефон… неужели оно до сих пор в интернете висит? Ты на него случайно наткнулся? Или специально искал меня в поисковиках?
– Ты хороший боец, но плохой разведчик. – Тимур прищурился.
– Да у меня и нет секретов… – обиделся я. – Подумаешь тайна, телефон домашний…
Некоторое время мы ехали молча, затем Тимур заговорил. Говорил он, обращаясь ко всем, и ни к кому отдельно. И хоть говорил он вещи пафосные, но голос его звучал вполне по-домашнему.
– Братья! – говорил Тимур. – Каждый вечер мы брали в руки оружие и выходили на битву с врагом. Мы в совершенстве овладели приемами боя и тактикой. Наша бригада по праву считается сильнейшей в русском секторе. Нашу бригаду уважают даже в Европе и Америке. Так?
– Так, – ответил Фокус за моим ухом.
– За два года я научил вас всему, что знал и умел сам. Так?
– Спасибо, – ответил я.
– Настало время познакомиться. Мое имя – Тимур Тяжевский. Я внук генерала Тяжевского, того самого, что брал когда-то Берлин, хотя его имени вы не найдете в справочниках. Теперь я познакомлю вас друг с другом, если вы не успели. Рядом со мной Петька Русаков под ником Терминатор2000. Учится на втором курсе физмата. Окончил немецкую спецшколу. В армии не служил.
– Откуда ты знаешь? Тоже в интернете нашел? – удивился я, но Тимур продолжал.
– За моей спиной Пашка Микуленко под ником Фокус. В этом году заканчивает полиграфический техникум, работает мастером фотостудии, дома играет на бас-гитаре. В армии не служил.
– Сильная разведка… – хмыкнул Фокус.
– И, наконец, Анка Каплан под ником Берта. Учится на первом курсе исторического, но собирается его бросить и поступать в художественный. Хорошо рисует, любит мультики «Аниме».
– В армии не служила, – язвительно произнесла Анка. – Это все?
– Для начала хватит, – сказал Тимур, – Приехали.
Он плавно затормозил перед глухими воротами с облупившимися красными звездами на створках. Я не помню, бывал ли раньше на этой улице с разбитым асфальтом, высокими заборами, обмотанными колючей проволокой, и облупленными учреждениями непонятной принадлежности. Кажется, это была Хлебозаводская. Или Силикатная. Короче, Промзона у черты города. Из-под ворот выскочила, захлебываясь в лае, рослая дворняга – такая же вылинявшая и потертая, как строения этой улицы. Зажжужжал сервомотор, и створки ворот со скрипом разъехались.
– Здравь желаю, Тимур Иваныч! – махнул из будки вахтер в солдатской куртке.
Тимур кивнул, не поворачивая головы, проехал вглубь, немного попетлял вокруг плоских ангаров и мусорных баков, доверху набитых сизыми пружинами металлической стружки, и выехал к развалинам фундамента. Здесь явно начали строить здание, но, похоже, давно прекратили – торчала лишь бетонная площадка в клочьях истлевшей опалубки и ржавые прутья арматуры, устремленные в небо нескладными пучками.
Тимур деловито распахнул дверцу. Мы тоже вышли. Хлопнув дверцей, Тимур направился к фундаменту и начал спускаться в проем, явно ведущий в подвал. Мы переглянулись с Анкой и Пашкой. Военная зона на задворках города, заброшенная стройплощадка, безжизненные ангары… Но Анка упрямо мотнула головой и пошла за Тимуром. Мы спустились по бетонной лестнице и оказались под землей.
Больше всего это место напоминало штабной бункер времен второй мировой. Сумрачный вход с трубами по стенам, непонятные подсобные дверцы, обитые жестью и вход в небольшую комнату, отделанную вагонкой – казалось, будто мы попали внутрь гигантского ящика для снарядов. Низкий потолок, под его центральной рельсой – яркая лампа в железном наморднике. Старый диван. А у стены на широком столе – компьютер с громадным монитором, рядом – военный электропульт с тумблерами, рядом – высокий черный цилиндр, и все это опутано проводами. Интересно, какой в этом компьютере процессор?
– Рассаживайтесь, – кивнул Тимур в сторону дивана.
Мы сели на диван, а Тимур напротив – на стул у монитора, положив ногу на ногу и сцепив пальцы на колене. Еще в машине я заметил, что на правой руке двух пальцев не хватает, но сейчас казалось, что так и должно быть у человека, сидящего в этом бункере. Тимур щелкнул по клавиатуре, и на мониторе расцвела картинка.
Портрет этот трудно было не узнать: самоуверенный подбородок, одутловатые щечки, высокий лоб, жидкие волосы, зачесанные назад, узко посаженные глазки, маленькие и злые, и конечно же печально знаменитые «баварские» усы чистой расы, висящие буквой «п» вокруг тонко сжатых губ.
Тимур глядел на портрет долгим взглядом, словно и не он его вызвал только что из компьютерного небытия. Мы молчали. Наконец он повернулся и посмотрел глаза в Фокусу, затем Анке, а затем мне.
– Мы знаем этого человека, – произнес Тимур.
– Мы знаем имена всех крупных фашистских палачей. – Я пожал плечами.
– Это не человек, – зло поправила Анка.
– Что мы про него знаем? – продолжал Тимур.
Я пожал плечами:
– Про Отто? Смеешься что ли?
– И все-таки? – перебил Тимур. – Произнеси, кто это.
– Анфюрер НСДАП Отто Карл Зольдер. Фашистский преступник. Один из разжигателей Второй Мировой. Садист и палач.
– Садист и палач, – Тимур щелкнул по клавише.
Картинка на экране сменилась. В бункере вдруг стало очень холодно, я глубже запахнул кожанку. Тимур долго смотрел на меня, ожидая, что я продолжу. Но я смотрел в пол. И Тимур продолжил сам:
– Карл Отто Зольдер родился и вырос в баварском городке Кройцнах. Окончил колледж в Нюренберге и получил диплом хирурга. Вступил в нацистскую партию и ушел в политику. Он не только подписывал бумаги об уничтожении миллионов, но и сам любил работу палача. Говорил, что ставит научные эксперименты, на самом деле ему доставляли удовольствие пытки. В подвалах гестапо у него был личный кабинет, где он приводил в исполнение собственные приговоры. Он вырезал глаза осужденным, отрывал пальцы, выламывал ребра и лил кислоту на открытое сердце, наблюдая как жертва корчится в судорогах… Людей он делил на две категории: годный человеческий материал и материал, подлежащий уничтожению. С теми, кого он не считал людьми, он мог делать все. На этом снимке анфюрер самолично выдирает кишки у двенадцатилетней девочки – дочери лидера сопротивления, взятой в заложники. Это вы и так знаете. Но ты, Петька, подними пожалуйста взгляд и посмотри на этот кадр. Ты никогда и нигде не увидишь снимков такого качества – в то время еще не было такой техники.
– Не хочу смотреть, – сказал я сквозь стиснутые зубы. – Он давно сдох.
– Дожил до восьмидесяти трех, – возразил Тимур, повернув запястье и глянув на свои большие командирские часы. – Жил на собственной вилле в Латинской Америке. Ел папайю и устриц, запивал чилийским вином, читал журналы, смотрел телевизор. И умер своей смертью от инсульта – в собственной постели, в окружении семьи и охраны. С улыбкой на губах умер, как рассказывали.
– Хорошо, братцы, а к чему все это? – спросил я. – Фашистских подонков мы в «Fire Mission» мочим. Сегодня ж мы собрались познакомиться? На крайняк, обсудить тактику? А такая мразь недостойна, чтоб мы ее обсуждали, правильно?
Тимур задумчиво молчал и смотрел теперь только на меня.
– Скажи, Петька, ты бы смог его убить? – Он сменил кадр, и на экране снова появился молодой Карл Отто, митингующий с трибуны.
– Нет, – ответил я.
– Нет… – Тимур задумчиво цыкнул зубом. – А почему?
– Потому что когда он умер, я еще не родился.
– А если тебе дадут возможность попасть в ту эпоху и убить его?
– Кого? Анфюрера? Карла Отто Зольдера? Фашиста-садиста? Убийцу миллионов? С удовольствием. И кто же мне даст сделать такой подарок человечеству?
Тимур перевел вопросительный взгляд на Анку.
– Маразматический вопрос, – сообщила Анка. – Разорву как щенок прокладку.
Тимур перевел взгляд на Пашку.
– Бригадир, – сказал Пашка, – ты уж объясни непонятливым, к чему все это? Новая версия «Fire Mission» вышла?
– Я спрашиваю: ты бы убил его, если тебе дадут в руки такую возможность?
– Странный вопрос.
– Да или нет?
– Да. Кого тогда убивать, если не таких анфюреров? Несмываемый позор рода человеческого.
– Спасибо, друзья. – Тимур встал, положил трехпалую ладонь на макушку черного цилиндра и снова искоса глянул на часы. – Я рад сообщить, что такая возможность у нас есть. Она появится примерно через полчаса. В следующий раз – примерно через полтора года, точная дата будет известна лишь за сутки. Вы меня простите, что я не смогу объяснить подробностей – мне пришлось бы рассказать много такого, чего вам не надо знать для вашей же безопасности.
Тимур снова обвел нас взглядом. Мы молчали – «Fire Mission» приучает к военной дисциплине, когда Бригадир объясняет задачу. Тимур продолжил:
– Через полчаса прямо из бункера мы попадем в точку бывшей реальности – Германию начала тридцатых годов. Наша цель – Карл Отто. Миссия точно рассчитана и спланирована – я потратил на это два года. Сколько бы не длились все части миссии – час, два, сутки – когда мы ее выполним, вернемся в бункер в тот же миг, когда ушли.
Мы переглянулись с Пашкой. Тимур продолжал:
– Я не предлагаю поверить мне на слово и не предлагаю задавать вопросы – у нас слишком мало времени даже на инструктаж и снаряжение. – Тимур указал трехпалой рукой на Пашкин пуховик. – Кстати, оставишь пуховик, там будет жарко. Главное: я не обещаю, что наша миссия что-то изменит в реальном мире потому что не знаю, насколько реальны миры, куда мы отправимся. Но подчеркиваю: эта миссия – не игровая. Я спланировал и продумал ее во всех подробностях, но если вы сломаете ногу – вы ее сломаете на самом деле. Ясно? Я собрал бригаду лучших бойцов русского сектора, но эта миссия добровольная. Мы не получим за это ничего. Даже благодарности человечества – об этом никто никогда не узнает. Понятно? Нам представилась такая возможность, и мы это делаем потому, что наше дело правое. Кто не готов идти – тот останется здесь. Сейчас я принесу снаряжение, а вы подумайте над моими словами.
– Лично я ни разу не держал в руках настоящего оружия, – пробормотал Пашка.
Я тоже хотел это сказать, но стеснялся.
– Брось, – Тимур поморщился и взмахнул трехпалой рукой. – Я покажу, как им пользоваться, там нет ничего сложного. Я знал людей, которые годами держали в руках автомат, а в реальном бою он у них падал из рук. И знал людей, которые брали ствол впервые в жизни и били точно в цель. Я полтора года наблюдал, как кто из вас проходит «Fire Mission». У нас были разные ситуации. Вы трое – умелые бойцы, не трусы, и никогда не предадите. А вместе мы – слаженная бригада.
Пашка польщенно шевельнул мохнатыми бровями.
– А вот фотоаппарат придется оставить здесь, – вдруг сказал Тимур.
– Это еще почему? – вскинулся Пашка. – Я без фотика никуда!
– Нет, – жестко сказал Тимур. – Извини, брат. Нет. Потом поймешь.
Он вышел и тихо прикрыл дверь.
Я посмотрел на Анку. Она глядела в пространство, поджав губы, и по лицу было неясно, о чем она думает. Тогда я уставился на пульт. Железо как железо – старый военный прибор серийного выпуска, пульт кондовых ручек и тумблеров, круглый экран с насечкой, напоминающей прицел винтовки. А вот громоздкий цилиндр – штука странная.
Пашка тем временем проворно встал и присел у компа на корточки, словно боясь трогать стул Бригадира. Нажал кнопку, и на экране снова появился тот самый отвратительный снимок.
– Кончай смаковать, – сказала Анка. – Убери.
– Действительно, убери, – поддержал я, – чего ты, в самом деле?
Но Пашка еще несколько секунд смотрел в экран, и только потом сбросил кадр и тихо вернулся на диван.
– Видишь ли, какая штука… – задумчиво сказал он, обращаясь не то ко мне, не то к Анке. – И даже не в том дело, что снимок цветной, были во времена Второй мировой цветные камеры… И даже не в том дело, что качество у снимка цифровое – это видно. И даже не в том дело, что снимали дешевой цифровой мыльницей с жестким объективом и встроенной вспышкой.
– С чего ты взял? – на всякий случай поинтересовался я.
– Да уж поверь мне… – усмехнулся Пашка. – Но дело-то не в этом. Все это можно подделать и нарисовать если надо. Вот только зачем? Вся беда в том, что кадр неудачный…
Это было правдой. Хоть я и видел снимок всего секунду, но забыть такое нельзя. Не позировал Карл Отто, когда выдирал кишки девочке. Оборачивался от своего хирургического стола – удивленно и испуганно, и глаз у него был красный от вспышки, и рука подонка, сжимавшая окровавленный скальпель, размазалась и вышла из фокуса. А на дальнем плане по ту сторону стола белобрысый помощник анфюрера в окровавленном фартуке – он тоже не позировал. Отшатывался назад с выпученными глазами и прижимал ладонь к фартуку, словно пытался нащупать на поясе кортик или пистолет.
– Ну и чего ты хочешь сказать-то? – я посмотрел на Пашку.
Он почесал переносицу:
– Я бы смог нарисовать такую вещь. Но мне бы в голову не пришло тратить время и силы, чтобы делать подделку так неудачно и в таком ракурсе. Таких подделок не бывает.
– Ну и? – сказал я.
– Чего – и? – повернулся Пашка с неожиданной обидой. – Ему значит с фотоаппаратом туда можно, а мне – нельзя?
– Он Бригадир, ему виднее, – пожал я плечами.
Мы помолчали.
– Я иду в миссию, – вдруг сказала Анка. – А вы как хотите.
***
Место, куда мы попали, оказалось небольшой детской площадкой в парке, посреди лабиринта кустов. Аккуратные асфальтовые тропинки, засыпанные желтой листвой, струганные скамейки, но ни грязи, ни пыли, словно дорожки, скамейки, кусты и стволы деревьев здесь моют. Куда ни глянь – парк окружали далекие крыши домов, а вдалеке острый конус ратуши – черный, словно обугленный веками. Людей в парке не оказалось, только однажды мимо прошла мама с коляской. Поравнявшись с нами, она рассеяно улыбнулась и сказала «гуттен морген». Солнце только-только поднималось, и вокруг плыла утренняя сырость и прохлада.
Тимур посмотрел на часы.
– У нас полчаса. За это время мы должны освоиться и занять боевую позицию. Ровно через полчаса откроется дверь коттеджа Марты – его отсюда не видно. Отто попрощается с фрау Мартой и пойдет к своей машине. Машина у него казенная, партийная. Он уже крупная шишка, подпольная комната пыток у него уже есть, а личной охраны еще нет. Отто не афиширует связи с Мартой, навещает ее тайно. И фрау Марте ни к чему, чтобы соседи знали о ее связи с активистом национал-демократов – их пока не очень любят. Поэтому каждый раз, когда Отто едет ночевать к любовнице, он оставляет машину на Ратхаусплац, а утром возвращается через парк. Он не ждет нападения, но очень опасен: смекалист, агрессивен, у него отличная реакция, он всегда носит с собой «парабеллум». А стреляет он отлично, об этом надо помнить. Теперь внимание… – Тимур поднял ладонь и три пальца уставились вверх как стволы. – Операция боевая. Если кого-то ранят – первое, что надо сделать, это активировать кнопку и вывалиться из этой реальности. Если появится патруль или просто что-то, что может помешать, – подать знак остальным и активировать кнопку. В каждый миг во время всей операции, начиная с этого момента, вы должны быть готовы нажать кнопку. Ясно?
