Текст книги "Злой Сатурн"

Автор книги: Леонид Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Глава пятая

Солнце только всходило, трава была мокрая от росы, и венчики одуванчиков еще были сомкнуты, когда Иван Алексеевич выехал из лесничества. Было свежо и прохладно, но, судя по легким, похожим на вату комочкам облаков, тихо плывущим по небу, день предстоял жаркий и грозовой.

На околице поселка Иван Алексеевич нагнал покосников с литовками и граблями на плечах. У женщин в руках узелки с едой, бутылки с квасом и молоком. Шедший позади мужчина, услышав конский топот, обернулся, и Иван Алексеевич узнал Постовалова. Тот молча кивнул головой и посторонился.

– Здорово, лесничий! Айда с нами на покос! – загалдели покосники.

– У меня своих дел невпроворот. Управитесь! А травы нынче хорошие, чуть не до пояса вымахали. Косить вам – не перекосить.

Из толпы помахал ему кепкой Ковалев.

– Далеко ли в такую рань?

– На Филатову гору посадки проверить!

Он дернул повод, и мерин пошел ходкой рысью. Скоро позади остались березовая рощица, соснячок, ложок с пробирающимся по дну ручейком, лесосека, перепаханная для осенних посадок.

Вот и высоковольтная линия. С горы видно, как стальные мачты шагают по увалам, теряясь в туманной дымке у горизонта. Доехав до развилки, Иван Алексеевич свернул не вправо, а влево, в последнюю минуту вспомнив, что на Филатову гору по договоренности должен ехать Устюжанин Егор Ефимович – человек опытный. Проверит не хуже его. «Посмотрю саженцы на Крутоярке», – решил он.

В полдень Иван Алексеевич осмотрел посадки. Часть саженцев не прижилась. «Придется осенью досаживать», – с досадой подумал он, проходя между рядками крохотных сосенок. Сделал заметку в блокноте и пошел к мерину, яростно отбивающемуся от тучи налетевших оводов.

На солнце жарко и душно. Млеют в истоме листья рябины, а лесная чаща дышит прохладой. Иван Алексеевич вытер вспотевший лоб и свернул в лес. В тени было легче. Пахло травами, созревшей земляникой. Перекликались кукушки, изредка раздавалась короткая трель зяблика.

Решив сократить путь, он перевалил гору и поехал по старой, заросшей дороге. Справа тянулось мрачное болото. Между кочек поблескивали окошки темной воды. Дурно-пьяно пахло багульником. Кое-где торчали кривые согнутые стволики ольхи и березок. Вспомнилась почему-то бажовская Синюшка – таинственная старушонка с бойкими молодыми глазами. Самое подходящее для нее место!

Большая темная туча лениво выплыла из-за леса, покрывающего соседнюю гору, затянула солнце. Сразу стало прохладно. Глухо и раскатисто прогремел в отдалении гром.

«Не повезло покосникам», – посочувствовал Иван Алексеевич и стегнул мерина, решив до дождя добраться к заброшенному стану подсочников. Он только-только успел завести коня под навес, как прямо над головой небо словно взорвалось и яркая вспышка молнии ослепила его. Рванулся и испуганно заржал мерин. И в тот же момент хлынул ливень. Помчались по склону потоки мутной воды, неся в болото сорванные листья и ветки. А в болоте что-то хлюпало, чавкало, как будто сидел там чудовищный зверь и наслаждался, глотая льющуюся ему в глотку грязную пенистую воду…

Дождь кончился быстро. Снова скользнул по земле солнечный луч, глухие раскаты грома затихали где-то далеко в стороне. И только большие лужи, покрытые сбитыми листьями, и примятая трава напоминали о пронесшемся ливне…

Уже смеркалось, когда в лесничество пришел Егор Устюжанин.

– Что случилось, Егор Ефимович? – испугался Иван Алексеевич, увидев забинтованную его голову.

Тяжело ступая, Устюжанин прошел в комнату, скривившись, опустился на стул.

– Беда, Иван Алексеевич, коня загубил.

– Как?

Егор потер лоб, вздохнул.

– Шею свернул жеребчик. А конь-то какой был! Да-а… И сам чуть не убился… Выехал спозаранок, еще до рассвета, чтоб к обеду вернуться. Вперед проехал хорошо, по холодку. А на обратном пути гроза прихватила. Я такой не видывал. Страх! Жеребец испугался и понес. Рука у меня сильная, а справиться не могу. Ну, думаю, сейчас в лес свернет и о стволы измочалит. Подумать не успел, а его как подсекло – перевернулся, и меня из седла вышибло. Сколько пролежал, не знаю. Очнулся – голова гудит, лицо все в кровище. Сам мокрый до нитки. Кое-как встал, гляжу, а жеребчик, сердешный, и не дышит. Шею свернул, и обе передние ноги сломаны.

– Жаль животину! Экая досада! Ну что делать? Хорошо, хоть сам живой остался. Составим акт о несчастном случае, в лесхозе нового коня получим.

– Несчастный, говоришь, случай? – Егор как-то странно посмотрел на Ивана Алексеевича и вытащил из кармана зеленый капроновый шнур.

– Вот он, случай-то.

Иван Алексеевич с недоумением уставился на Устюжанина.

– Какой-то варнак натянул поперек тропы! – голос Егора задрожал от злости. – Его и в добрую погоду не разглядишь, а в этакий ливень да еще на полном скаку…

– Кому это понадобилось? Не понимаю!

– Я уже тоже всякое прикидывал. Если ребятишки сохальничали, то откуда они такой шнур раздобыли? Конь не мог порвать!.. Пойду к Чибисову, пускай хулиганов разыскивает!..

В эту ночь Иван Алексеевич долго не мог уснуть. Ходил по комнате, думал. Случайность? Нет, Егор прав, здесь явно злой умысел. Против Устюжанина? Кому он мог помешать?

Иван Алексеевич с сомнением покачал головой. Подошел к окну и распахнул раму. В комнату сразу же ворвалась ночь, темная, прохладная, с шорохами и шелестом листьев. Со стороны близко подступившего леса донесся плачущий крик совы. По вершинам сосен прогудел ветер. Жалобно заскрипело дерево. И снова зашелестели листья вкрадчиво и тревожно.

В углу завозился сеттер. Повиливая хвостом, подошел к хозяину, ткнулся мордой в его колено. Иван Алексеевич почесал Верному ухо. Сеттер блаженно потянулся и вдруг настороженно поднял голову. По его телу прошла дрожь, на загривке вздыбилась шерсть. Он рванулся к окну, принюхиваясь к несущимся из сада запахам, тихо заворчал.

– Кто там? – крикнул Иван Алексеевич, но ничего, кроме шороха листьев, не услышал. «Собака, – решил он, – бродячих псов развелось много. Вербовочные привезли и бросили».

Глава шестая

Самый разгар северного уральского лета. На старых вырубках и опушках стоит пряный дух созревшей малины. Собирают ягоды люди, лакомятся ими птицы. Любит ее и лесной хозяин – медведь, только уж больно неаккуратен: не столько съест, сколько сомнет и растопчет.

Плывут по небу белые облака, взбухают, как мыльная пена, тают и вновь растут, чтобы снова превратиться в ватные клочья…

В питомнике всего четыре человека: сторож-инвалид с женой да два бывших «шефа», окончивших восьмилетку. Мальчишки осенью мечтают пойти в лесной техникум. А пока, чтоб стаж получить, – с ним как-никак легче попасть на учебу, – решили поработать в лесничестве. К тому же и заработок, хотя и небольшой, а все для дома подспорье.

По всему видно, ребята работают старательно. Иван Алексеевич похвалил и удивился, отчего в такую жару преют в ватниках.

– Паут донимает, сквозь рубаху, как шилом, прожигает! – пожаловался паренек. – Только ватник и спасает.

– Овод нынче злой! – согласился Иван Алексеевич.

Он слез с коня, завел под навес, расседлал и бросил охапку сена. Прошел в амбарчик. Там стоят лопаты, мотыги, грабли, несколько литовок, на стене висят шланги для поливки. На полках – бутылки и пакеты с ядохимикатами и удобрением. В одном углу лесной плуг, в другом – мотопомпа «лягушка». Порядок!..

Иван Алексеевич окликнул ребят:

– Передохните. Самая жара. Сбегайте на речку, искупайтесь, все легче будет!

– Мы лучше хариусов половим. На перекате здорово клюет… Вот такие! – парнишка рубанул ладонью по локтю. – Пойдемте с нами.

– Пошли! – обрадовался Иван Алексеевич. – Не помню, когда и сидел с удочкой. Только у меня ж ничего нет.

– Все имеется, – ребята вытащили из-под крыши три длинных черемуховых удилища. – За полчаса на уху запросто надергаем.

Они перелезли через прясло, огораживающее питомник, и направились к речке.

Каменушка – речонка, в иных местах перепрыгнуть можно, течение быстрое. На перекатах гремит, пенится, ворочает гальки, крутится в маленьких омутках. По берегам заросли тальника и черемухи.

Хариус – рыба хитрая, не чета ершу или окуню. Только покажись на берегу – уйдет под камень или затаится в омуте и никакой приманкой не соблазнится.

Иван Алексеевич выбрал перекат между двумя омутками. Насадил на крючок кузнечика и, прячась за кусты, взмахнул длинным удилищем. Крючок с приманкой заплясал над водой. В ту же секунду из-под берега метнулась длинная тень, и рука ощутила сильный рывок.

Давно уже не испытывал Иван Алексеевич такой радости, дрожащими пальцами снимая добычу с крючка. Медленно переходя по берегу, закидывал удочку, чувствуя, как напрягается все тело, а рука ждет желанного рывка.

За полчаса он выловил трех отливающих серебром хариусов. Ребята оказались удачливей, у каждого на кукане висело полдюжины рыб.

А потом прямо на костре в большом ведре варили уху. Наваристую, чуть пахнущую дымком, хлебали ее деревянными ложками, держа под ними большие ломти черного хлеба.

После обеда и короткого отдыха принялись за работу.

Тяжелая, неповоротливая туча медленно начала заволакивать небо.

– Поливать не будем, дождь собирается. Вот эту полоску прополем, и на сегодня хватит, – распорядился Иван Алексеевич.

Вскоре солнце скрылось за облаками, стало прохладнее, и работа пошла веселее.

Много труда было вложено в этот питомник. Долго выбирали для него место. Кругом каменистые или болотистые почвы, на них ничего не вырастишь. Нужно было, чтобы участок хорошо прогревался солнцем, не был бы расположен на косогоре, иначе сильные ливни снесут весь плодородный слой почвы вместе с сеянцами.

Егор Ефимович каждый раз, как заезжает сюда, удивляется:

– Экую работу провернули. Вот что значит помоложе-то были. Сейчас ни за что бы не одолеть!

И в самом деле. Вшестером расчистили два гектара старой гари, выкорчевали пни. И все руками, тракторов не было. Почву удобрили, перепахали. Срубили постройки – дом, сушилку, сарай, баню, – все обнесли пряслом. Потрудились! Зато каждый год высаживают из питомника на вырубках миллион-другой крохотных сосенок. Ничего, что сейчас они чуть больше спички. Придет время, и их кроны зашумят высоко-высоко над землей.

Задумавшись, Иван Алексеевич не заметил, как начался дождь. Вначале редкие капельки приятно освежали лицо, потом стали крупнее, и вот уже тугие холодные струи хлестали по траве, сливались в канавках в мутные ручейки.

Пришлось бросить работу. Пока обсушились в избе, завечерело. В ненастье сумерки наступают быстрее. Сразу наваливается полумрак, и все кругом становится неуютным.

Поужинали остывшей ухой. Холодная она показалась еще вкуснее. Парни отправились спать на сеновал. Ивану Алексеевичу до смерти не захотелось ехать домой под проливным дождем. К тому же, как на грех, не захватил плащ – вымокнешь до нитки. Он взял у сторожа подушку, старенькое одеяло и полез вслед за ребятами на сеновал. Устроил постель, стащил сапоги и с наслаждением растянулся, накрывшись курткой.

Пахло душистым сеном. Внизу позвякивал уздечкой мерин, шумно вздыхал и тяжело перебирал копытами. По крыше барабанил дождь, под монотонный перестук капель Иван Алексеевич уснул…

Утро настало прохладное. Сильный ветер гнал по синему небу клочки рваных облаков, шумел в ветках деревьев и бороздил лужи полосками ряби. Застоявшийся мерин шел ходко, и через полчаса Иван Алексеевич спешился у ворот лесничества.

На пороге его встретила заплаканная Никитична.

– Беда-то какая, Лексеич, обворовали тебя. Сам Чибисов следствие наводил. Иди скорее, заждался он…

Иван Алексеевич вошел в контору. Около стола, насупившись, сидел Павел Захарович.

– Твоя Никитична спозаранку прибежала, белехонькая вся. Кричит: «Караул! Начальник, лесничего нашего обокрали!» Я тут без тебя мельком осмотрел.

Они прошли в комнату, хранящую следы разгрома: разбросанные книги, на полу большой узел, ящики у письменного стола выдвинуты, бумаги раскиданы. На половицах и подоконнике размазанные пятна грязи.

– Проверь, чего не хватает, а я записывать буду.

Иван Алексеевич все осмотрел… Собрал бумаги. Развязал узел, в котором был его фронтовой китель с орденами и медалями, хромовые сапоги, теплое белье и будильник. Заглянул в шкаф. Пожал плечами. Все на месте. Хотя нет. Исчез нож – подарок Инги. Обследовал ящики стола… Отсутствует блокнот с записями. В нем лежали деньги – десять рублей и письмо от Татьяны Петровны.

– Видно, кто-то помешал. Утащил только нож и десятку с блокнотом, заодно письмо. Одно непонятно, почему собака шум не подняла.

Иван Алексеевич утвердительно кивнул головой.

– Занятно! Тебе не известно, что вчера пытались проникнуть в дом Верескова? Замок уже сломали, да, видать, хозяева помешали, Инга с мужем с покоса раньше времени вернулись… Все ниточки сходятся в один узелок. Вот только кто его завязал? Есть у меня кое-какие зацепочки, думаю, развяжем…

Глава седьмая

Чибисов отсутствовал целую неделю. Побывал на отдаленных лесопунктах, не поленился съездить за двести километров на буровую. Несколько дней провел в Кедровке. Вернулся из поездки уставший до невозможности. Отдохнул и утром явился в отделение. Сидевший за его столом Козырьков важно просматривал бумаги и, подражая начальнику, мусолил незажженную папиросу, гоняя из одного угла рта в другой.

Козырькова Чибисов любил. Любил за настырность, сметливость и мужество. За умение самостоятельно мыслить, а главное – за преданность своему милицейскому делу. Очень привлекала его в Козырькове какая-то смесь юношеской наивности с неосознанным еще умением разбираться в сложных вопросах.

Стоя в дверях, посмеиваясь, наблюдал Чибисов, как священнодействует за его столом Козырьков. Затем произнес:

– Разрешите войти, товарищ начальник!

Лейтенанта словно подбросило пружиной. Красный, как свекла, он вскинул ладонь к козырьку, но ответил четко:

– Здравия желаю, товарищ капитан!

– Вольно! – скомандовал Чибисов, усаживаясь на стул, освобожденный помощником. – Без меня никаких происшествий не было?

– Никак нет, товарищ капитан. Законность и порядок никто не нарушал.

– Ишь ты! – усмехнулся Чибисов. – Так-таки никто и не нарушал? А почему в магазине водку раньше времени продают?

– Как? – всполошился Козырьков. – Я же продавщице Маруське только вчера предупреждение делал. Товарищ капитан, разрешите сбегаю стружку сниму.

– Сиди! Я уже предупредил, что в следующий раз добьюсь, чтоб сняли с работы. Ты лучше скажи, запрошенный материал поступил?

– Так точно. Пакет пришел. В сейфе лежит.

– Отлично! – Чибисов потер ладони. – Посмотрим, как наука в нашем деле разобралась.

Он достал из сейфа пакет. Сколупнул ногтем сургучные печати, осторожно вытащил бумаги.

– Ну-ка, что тут написали?

По мере чтения на лице Чибисова отразилась целая гамма чувств: разочарование, сомнение и восхищение.

– Да, логика неумолима, ничего не скажешь. Видать, люди свое дело знают, не зря хлеб едят.

– Выходит, товарищ капитан, обмишулились мы с Евсюковым? – растерянно спросил Козырьков.

– Не совсем. Рыльце у Яшки все же в пушку.

Из присланных материалов явствовало, что у задержанного уголовным розыском Якова Евсюкова при обыске изъят пистолет ТТ. Экспертиза установила, что этот пистолет был применен при ограблении инкассатора десятого июля прошлого года. В данном преступлении задержанный Евсюков сознался. Далее, следствием установлено, что гражданин Яков Евсюков к нападению на почтальона Верескову не причастен. Отпечатки пальцев на спичечной коробке принадлежат не ему и сходны с отпечатками, оставленными браконьером на срезе березовой коры. Кроме того, экспертизой выяснено, что пули, извлеченные из позвоночника М. Верескова, плеча И. Вересковой и головы лося, имеют аналогичные признаки и выпущены не из пистолета, изъятого у Евсюкова.

– Прав был я: один пистолет в нашем деле фигурирует, – пробормотал Чибисов. – Только у кого он хранится?

Он еще раз перечитал заключение экспертизы, отложил его в сторону и взял следующий листок. На нем крупным, размашистым почерком Самохин писал: «Павел Захарович! Версия с Евсюковым отпала. Необходимо проверить следующие…» – Чибисов читал, хмурился.

– Товарищ капитан, – тихо произнес Козырьков, – а может быть, вообще никакого пистолета нет?

– Что же, по-твоему, из кочерги стреляли?

– Скажете тоже! – обиженно поджал губы Козырьков. – Можно взять обрезок автоматного ствола, обточить его, подогнать к ружейному стволу, чтоб он вместо ружейного патрона в него входил…

– Постой, постой… – оборвал его Чибисов. – А ведь верно, черт побери! Про вкладыш-то я и не подумал! Если под боевой патрон сверловка, так метров на полтораста его убойная сила будет. Теперь понятно, почему в голове лося пистолетная пуля оказалась. Ну что ж, Саша, будем его разыскивать.

– Иголку в сене искать!

– Да нет, «вкладыш» легче, чем пистолет, обнаружить. Ты разницу между охотничьими порохами – дымным и бездымным – знаешь?

– Бездымный сильнее. И еще он сталь окисляет. После него в стволах «раковины» образуются.

– Ну а пистолетный порох действует еще разрушительней. Вот эту его особенность мы и учтем при поиске.

– Не пойму как, товарищ капитан?

– Сейчас поймешь. «Вкладыш» обычно делают в треть ствола. Короче – нет смысла: ухудшается бой. Длиннее – увеличивается вес ружья…

– Понял, товарищ капитан! – вскочил со стула Козырьков. – Под «вкладышем» ствол должен быть сравнительно чистым, а дальше – сплошь раковины.

– Правильно! Вот такое ружье и будем искать. Скоро охота начнется. Договоримся с Левашовым. Он при выдаче охотничьих билетов проведет регистрацию ружей и выявит то, которое нам нужно…

Через неделю Иван Алексеевич пришел к Чибисову, выложил на стол список охотников с указанием зарегистрированных ружей, их моделей и номеров.

– Впустую, Павел Захарович. Ни одного ружья с нужными признаками не нашлось.

Чибисов взял список, внимательно просмотрел.

– Егармин почему на регистрацию не явился?

– Он давно не охотится, ружья у него нет.

– Куда делось?

– Сам мне сдал.

– Интересно! Такой заядлый браконьер и добровольно от ружья отказался. Что-то не верится.

– Долгая история, Павел Захарович, – смутился Иван Алексеевич.

– А я не спешу. Давай выкладывай. Очень интересуюсь случаями, когда нарушители на стезю добродетели вступают.

– Не хочется старое ворошить. Ну, помнишь случай, когда мне руку прострелили? Я тогда сказал, что это был нечаянный выстрел, а кто стрелял – не видел. В тот же вечер пришел ко мне Егармин. Принес ружье и сказал, что стрелял в меня он. Хотел отомстить за то, что я его выгнал из лесной охраны и дважды уличил в браконьерстве. Мужик он вон какой – Поддубного за пояс заткнет, а тут на себя был не похож, слезы лил, каялся. Побожился, что никогда больше к ружью не прикоснется. Понимаешь, Павел Захарович, не столько его стало жалко, сколько семью. Мать у него старуха, жена больная и четверо ребятишек. Что с ними станет, если его осудят. Когда дело до леса доходит – я злой, а тут меня лично коснулось. Подумал и решил: черт с ним, раз повинился, значит, еще не совсем пропал. Поговорили по душам. Пообещал ему в суд не подавать.

– Эх, Иван Алексеевич! – Чибисов сокрушенно покачал головой. – Ты же закон нарушил, уголовное преступление скрыл!

– Так он же с повинной пришел! Учитывать надо! Три года работает честно, никаких срывов. Заявление я тебе не подавал и подавать не собираюсь, так что заводить дело на Егармина у тебя нет основания.

– Ну что ж, будем считать как явку с повинной. Ты мне вот что скажи: неужели ни с кем об этом не говорил?

– Верескову на свою голову.

– Почему?

– Он в таких случаях был непреклонным. Потребовал, чтобы я заявил о покушении. Крепко мы с ним тогда поссорились, целый месяц не разговаривали. Потом сам пришел ко мне мириться.

– А куда егарминское ружье делось?

– В сельпо сдал на комиссию. Было оно почти новое, продали за сорок рублей. Деньги я вручил Егармину.

– А кто его купил?

– Не знаю!

– Саша! – крикнул Чибисов Козырькову, сидящему в соседней комнате. – Слетай быстро в сельпо, может, продавщица помнит, кому было продано три года назад ружье, выставленное на комиссию?

Через полчаса Козырьков уже стоял перед столом Чибисова и докладывал:

– Ох и память у этой Маруськи-продавщицы, товарищ капитан, прямо как у гроссмейстера. Тот все шахматные партии в голове держит, а Маруська помнит все, что продала, особенно дефицитное. Ружье это самое купил Тимофей Булыга.

– Булыга? – удивился Иван Алексеевич. – Так я это ружье у него зимой отобрал и вам сдал.

– Все возвращается на круги своя! – засмеялся Чибисов. – Посмотрим уж сами это ружьишко. Спасибо, Иван Алексеевич, за помощь.

Левашов встал. Шагнул было к двери, но раздумал и снова подсел к столу.

– У тебя еще что-нибудь?

– Знаешь, Павел Захарович, слух по поселку нехороший идет, будто бы не зря лесничий уголовника Зяблова привечает.

– С чего ты взял?

– Ковалев слышал и предупредил меня.

– Значит, оказал дружескую услугу. А ведь с его стороны это неосторожно. – В голосе Чибисова слышалась насмешка.

– Смешно? А каково мне слушать?

– Подожди, еще не то будет, если слушок по поселку разойдется. На каждый роток не набросишь платок, – сердито посулил Чибисов.

После ухода Ивана Алексеевича Чибисов вызвал Козырькова, попросил, чтобы тот достал из шкафа конфискованное у Булыги ружье. Внимательно рассмотрел на свет стволы, затем протянул их лейтенанту.

– Посмотри, Саша, у тебя глаза зорче.

– Видел я, товарищ капитан. Полдня с ним провозился. Чем только ни чистил, и щелочью, и керосином, медной щеткой драил, а толку никакого. Непонятно, использовали в нем «вкладыш» или нет. Сильно двустволка запущена. От воронения и следа не осталось, стволы шатаются, ложе избито.

– Левашов говорил, что сдал на комиссию ружье почти новым. Неужели за три года можно так его изуродовать? Одно из двух: или Булыга – неряха, не следил за ружьем, или стрелял из него очень много.

– Булыга – мужик хозяйственный, цену вещам знает. Гвоздь с дороги поднимет и приберет. Непонятно, откуда такая небрежность.

– Вызови его в отделение. Повестку вручи под расписку, чтобы потом хвостом не крутил.

Оставшись один, Чибисов достал из стола блокнот. На первой странице нарисовал три кружка. В одном написал: «Вересков», в другом – «Верескова», в третьем – «лось».

На следующей страничке опять появился кружок, а в нем надпись – «землянка». Перелистнул еще листочек, нарисовал квадрат, в нем подписал «Устюжанин». Затем зачеркнул и исправил на «Левашов». Несколько минут сидел, уставившись взглядом в блокнот.

Ход его рассуждений был приблизительно таков: если предположить, что Верескова убили из мести, то, вероятней всего, это могли сделать Пантелей Евсюков или Постовалов. Но, с другой стороны, это сомнительно. Почему? Да лишь потому, что при попытке ограбления Вересковой преступник применил то же оружие, из которого был убит ее отец. А следствие установило, что эти люди к нападению на почтальона отношения не имеют. А раз так, то предъявлять им обвинение в убийстве Верескова нет оснований.

Затем мысль Чибисова перекинулась к происшествию на Филатовой горе. Он сам побывал там, где погиб конь Устюжанина. Место было выбрано очень умело, тропа тут идет по самой кромке глубокого оврага, склоны которого усеяны крупными камнями. Шею сломать проще простого. Егору Ефимовичу повезло. А почему ему? Ловушка была подстроена скорее всего Левашову. О маршруте Устюжанина никто не знал, а Левашов вспомнил, что сам сказал покосникам, куда едет. Женщины ловушку устраивать не станут, они не в счет. А кто из мужчин был? Евсюков и Постовалов! Опять эти люди! Да, но там были и Устюжанины младшие и Ковалев. Чибисов вспомнил сгоревшую землянку. Зачем в ней был насторожен самострел? Пустая же она была! Левашов обыскал ее, ничего не обнаружил. Для кого была та ловушка с берданкой? Не иначе для Левашова. Кроме него, никто в тех местах не бывает, проверено точно. И затесы специально сделаны, чтобы привести его под выстрел…

Чибисов ожесточенно потер лоб. Прямо загадка какая-то! Если в землянке ничего не было, зачем ее спалили? Видимо, боялись, что какие-нибудь следы могли остаться, кроме того, она стала не нужна, когда выяснилось, что капкан не сработал. Берданка в руках Левашова говорила об этом. Сплошал Иван Алексеевич! Надо было ему спрятать ружье, а не тащить в поселок у всех на виду. Кто еще видел его с берданкой, кроме тех на дороге?

Вопросов, требующих ответа, много. Хотя бы кража в лесничестве! Странная кража. Не за письмом ли охотился вор? А попытка ограбления почтальона?

Чем больше раздумывал Чибисов над всем этим, тем упорнее возвращался к мысли, что мотивы преступлений не месть и не грабеж, а стремление избавиться от свидетеля. Свидетеля чего?

Его размышления прервал приход Козырькова с Булыгой.

– Пошто меня арестовали? – первым делом задал вопрос старик, усаживаясь на предложенный Козырьковым стул.

– Не собираемся вас арестовывать, Тимофей Ильич, – успокоил Булыгу Чибисов. – Побеседовать с вами хочу.

– А коли на беседу, так шел бы ко мне домой али к себе в гости зазвал. За рюмочкой погутарили бы по душам.

– Наша беседа особенная. Кое-что записать придется.

– Протокол вести будешь? А посля меня в тюрягу отправишь?

– Если правду расскажете – ничего не будет.

– Тогда давай спрашивай.

– Скажите, Тимофей Ильич, это ружье ваше?

– Дай-кось взгляну. Кажись, это самое лесничий отобрал. Нет. Не мое.

– Вот сразу и лжете. Нехорошо! Ваше это ружье, в сельпо купили.

– Ну и что из того, что купил. Все одно не мое. Постовалов свои деньги дал, сказал, что мне как сторожу оружие полагается, а казенного в гортопе нема. Пущай, говорит, это ружьишко у тебя будет. А ежели мне или кому другому придет охота пострелять, так чтоб я это ружье без всякого разговора давал.

– Многие пользовались им?

Булыга махнул рукой.

– За три-то года разве упомнишь. Летом покосники забегали: «Тимоха, дай фузею, копалуху на варево раздобыть». Ну и даешь, потому не мое оно. Кабы свое было, нешто бы в чужие руки дал? Постреляют – вернут. А чистить я, что ли, за имя буду? Пришла нужда! За три-то года почитай ни разу его не смазали.

– Лосей тоже стреляли?

– А вот чего не знаю, того не знаю. Врать не буду. Может, и били. Трудно ли сохатого завалить? И мясо запросто тайком вывезут, сунут под сено или дрова. Я так думаю, а как было – не знаю.

– А кто чаще ружьем пользовался?

– Известно – хозяин Постовалов. Еще Пантюшка Евсюков – Боталом кличут. Эти больше насчет лосей и смекали, а добывали или нет, неизвестно. Как лесничий ружье отобрал, Постовалов вскоре после того уголь вывез, а мне полный расчет вышел.

– А с избой что стало?

– Лесничий перевез на кордон к Зяблову.

– Браконьерской базы больше нет. Хорошо! Еще один вопрос, Тимофей Ильич. Ковалев бывал в вашей избушке?

– В прошлом году один раз ночевал. Только ружье он не брал. У него свое доброе имеется.

– Теперь все. Прочитайте и распишитесь.

– Ежели не посадишь, так подпишу.

– Следовало бы посадить за соучастие. Может быть, суд учтет ваше признание.

У Булыги от волнения задрожали руки, мелкие бусинки пота покрыли лоб. Он испуганно заморгал и осипшим от страха голосом затараторил:

– Коли зачтется, так пиши: у Постовалова в голбце соленая сохатина в бочке лежит, а у Ботала в картофельной яме цельный ящик копченого мяса спрятан. Намедни лосиху с телком на покосе забили.

– Саша! – скомандовал Чибисов. – Быстро за ордером на обыск у Постовалова и Евсюкова! Понятых не забудь захватить. К суду привлечем браконьеров.

– Ой, чтой-то мне теперича будет! – заскулил Булыга, бочком пробираясь к двери.