Текст книги "Опустошённый (You are Empty) (СИ)"

Автор книги: Леон Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Кто знает, что меня там дальше ждёт? Надеюсь, товарищ нарком уже принял решение и к этим местам спешат наши войска.

В вентиляционной трубе оказалось узко. Но мне не привыкать. Я шёл вперёд, а путь был только один, и он был достаточно долгим. Не помню точно, сколько я шёл, ориентируясь в полутьме, но тут невдалеке забрезжил свет. Обрадовавшись, я поспешил к источнику света, но держал «Маузер» наготове – мало ли что там может быть.

Я влез в помещение, которое было похоже на подвал. Старая кирпичная кладка, старомодный фонарь на стене. Пахло сыростью и подгоревшей проводкой. Прислонившись к углу, я размял свою спину, которой удалось, наконец, выпрямиться впервые за 20 минут, а затем вылез из-за угла. Самое странное, что никто меня не встретил и не напал на меня, несся бессмысленный бред.

– Может, я уже под городом?

Катакомбы имели сложную структуру, но я не собирался блуждать по этим старым казематам. Очень скоро я обнаружил высокую металлическую лестницу, ведущую наверх. Высота была метров 5, а вверху лестница вела к металлическому люку.

– Значит, я спасён? Отлично!

Спрятав за пояс «Маузер», я стал подниматься по ступенькам. На самом верху пришлось напрячь своё правое плечо, так как повреждённое левое сильно болело. После нескольких бесплодных попыток, мне, всё же удалось сдвинуть крышку в сторону и увидеть вечернее небо, поддёрнутое тучами.

6. Мёртвый город

Я настолько был рад поверхности, что резво выпрыгнул из люка и вздохнул полной грудью. Я был в своём родном городе, но, оглядевшись, сразу понял, что всё не так.

– Но.… Неужели?

Город был мёртв. Я не слышал привычного шума улиц, ни шума, издаваемого квартирами, доносившегося из открытых окон. Ни шума машин, ни ругань коммунальных соседей, ни звуков привычных бытовых обязанностей – ничего. Я осознал, что эти пугающие превращения дошли и до города. Сам же я находился в небольшом дворике закрытого типа. Кругом высились старые блочные дома, рядом располагалась детская площадка со сломанными качелями, опустевшая песочница и сломанная горка. Все парадные были исправно закрыты на ключ, открытыми оставались лишь дальние ворота.

– Чтож, идём туда!

За воротами оказался узкий проход между домами, а затем он сворачивал направо и, судя по всему, расширялся. Я шёл вперёд, прислушиваясь к звукам, надеясь услышать хоть что-нибудь. Но, кроме завывания ветра в трубах, я не услышал ничего. Но, зайдя за угол, до меня донёсся собачий лай.

– Собаки? А там где собаки, там должны быть и люди.

А тем временем лай становился всё громче. Пройдя несколько шагов вперёд, по направлению к очередному проходу, я увидел движение в дальнем углу двора. Ещё пара мгновений, и из-за мусорного контейнера, стоящего напротив показалась собачья морда, жуткая,перекошенная. В пустую глазницу был вставлен непонятного рода трубка с линзой, похожая на окуляр. Через пару мгновений собака полностью явила свой лик – передняя и задняя часть были скреплены между собой непонятной железной конструкцией, похожей на укрупнённую копию того, что я видел на ногах некоторых сумасшедших в больнице. Ужасная морда оскалилась, из её гнилой челюсти текла обильная слюна.

– Наверняка бешеная! С ней надо быть поосторожнее!

Я не зря держал в руках «Маузер». Подняв руку с пистолетом, я нацелился прямо на мерзкую лобастую голову собаки. Но тут, услышав позади себя резкое рычание, я понял, что эта изуродованная собака не одна. Позади меня, неловко подогнув задние лапы, рычала ещё одна.

– Вот, ёлки зелёные. Тут надо действовать быстро!

Резко выставив руку с «Маузером», я выстрелил почти в упор в собаку передо мной и побежал вперёд. Я услышал отчаянный лай овчарки позади, но уже не думал о том, может ли эта изуродованная образина бегать быстрее меня. Я бросился в проход между домами, стараясь не оглядываться. Впереди была открытая створка ворот. Выбежав из прохода, я схватился за створку и запер решётку, и спустя несколько секунд в неё врезались обе собаки. Они щёлкали челюстями, в отчаянии хватались за прутья решётки, обламывая себе зубы. Одной из них моим выстрелом снесло пол черепа: тёмная жидкость стекала на её безумную морду.

В проходе позади собак мелькнула тень мужчины в ватнике и шапке-ушанке. Поначалу я даже обрадовался, что, вполне возможно, это – один из выживших. Но тут я услышал хриплый возглас, который показался мне знакомым:

– Ах ты, зараза!

Я отпрянул от решётки, как тут в неё врезалась плотным градом дробь из берданки сторожа. Я сумел закрыть решётку на замок, но кто знает, может быть, у этого сторожа имелись ключи.Оглядевшись и пользуясь тем, что сторож перезаряжал свою берданку, я пересёк небольшой двор, и направился к тёмной подворотне. Оттуда я увидел свет от фонаря: значит там был выход на улицу. Но, вбежав в подворотню, я услышал громкие шаги впереди: кто-то спешил к подворотне от стороны улицы. Найдя небольшую нишу в тени подворотни, я юркнул туда. Спустя пару мгновений перед подворотней возник устрашающий силуэт могучего солдата.

Высокая фигура была одета в старомодную солдатскую шапку, в народе прозванную «будённовкой», грубую солдатскую шинель, пересекаемую красными «разговорами», опоясанную солдатским ремнём. Широкие штаны «галифе» и могучие красные сапоги. Сильно костлявые руки ласково держат проверенную временем «трёхлинейку» Мосина с длинным игольчатым штыком.

Подобную форму я видел лишь в детстве. Этот образ красноармейца был узнаваем везде,ещё со времён НЭПа и Гражданской Войны. Кто сейчас не помнит знаменитый плакат товарища Роома: «А ты записался добровольцем?» Он воодушевлял советских людей и внушал страх врагам большевизма. Этот образ оказал на меня в детстве огромное влияние и был одной из причин, по которой я стал военным.

«КРАСНАЯ АРМИЯ ВСЕХ СИЛЬНЕЙ!!!»

Но сейчас, я понимал, что этот образ стоит опасаться. Ибо он не просто не подходил времени, так как уже давным-давно военные ходят в совершенно иной, более удобной военной форме одежды. Вместо лица у красноармейца: обнажённый череп, жуткий, искривленный в ужасной гримасе. Жёлтые, горящие в темноте, словно у кошки глаза – вот что заставило меня осознать, что красноармеец вовсе не имеет доброжелательных намерений.

– Надеюсь, он не видит в темноте!

Красноармеец был взбудоражен выстрелами. Выставив винтовку вперёд штыком, он не спеша направился во двор. Всё-таки, он меня не заметил – прошёл мимо. А у меня прямо руки чесались. Винтовка Мосина сейчас бы мне сильно пригодилась. Однако, я не знал, сколько ещё красноармейцев таких ходит поблизости. Вдруг мои выстрелы привлекут внимание ещё десятка таких же. Поэтому, спешить не стоило. Едва только красноармеец скрылся за поворотом к решётке, я проскользнул из подворотни на улицу.

Только здесь, на небольшой, но всё-таки городской улице я осознал, насколько далеко зашла неизвестная трагедия, превратившая советских людей в обезумевших существ. С правой стороны подворотнивалялись обломки решётки и каких-то деревянных досок: вероятно, сломали чей-то балкон. В трёх метрах стояла разорённая телефонная будка с выбитыми стёклами. На другой стороне улицы стояла брошенная машина – чёрный седан ЗИС М-14, с выломанным левым боковым зеркалом. Чуть поодаль стоял маленький, серый «Москвич 402» с потрескавшимся лобовым стеклом. Слева от машины я заприметил круглую тумбу для объявлений и афиш. К ней сравнительно недавно был прикреплён небольшой плакат с наскоро нацарапанным красной краской объявлением:

«Внимание! В связи с вводом чрезвычайного положения в городе, с 21 часа объявлен комендантский час! Все его нарушители будут наказаны на месте!»

– Наказаны на месте? Что это значит?

Мне стало не по себе. Город был почти на военном положении. Связано ли это с тем, что происходит? У меня было чересчур много вопросов, и мне стоило найти кого-нибудь, кто должен мне их дать. Я зашагал по улице вперёд, поравнялся с «Москвичом» и принял вправо – улица сворачивала в сторону. На пути моём поперёк дороги стояла сломанная «Победа», а за ней я внезапно увидел двоих красноармейцев. Они не спеша прогуливались метрах в двадцати от меня. Когда они обернулись, я с отвращением заметил, что лица у них такие же страшные, как и у первого встреченного мной супостата в такой же форме. Я притаился за машиной и наблюдал. Вдруг из подворотни справа вылез мужчина в рабочей тужурке. Он едва держался на ногах, а язык его нёс какую-то чушь. Исходяиз того, что он бормотал и взгляда на его свиную физиономию, я не стал сомневаться в том, что он ненормальный. Похоже, этот рабочий был пьян.

Красноармейцы застыли всего на секунду, заметив рабочего, а затем резво помчались к нему. Короткий удар приклада – и рабочий уже валялся на земле, грязно ругаясь. Красноармейцы пустили в ход штыки на своих «трёхлинейках» и с яростью закололи безоружного рабочего.

– Зачем они его? Ах, ну да, нарушил комендантский час.

Понимая, что я тоже нарушаю комендантский час и что тоже могу погибнуть под ударами штыков винтовок, я аккуратно стал перебираться от укрытия к укрытию, пока красноармейцы возились с трупом рабочего. Пробираясь по улице под укрытием сельского фургона, я заметил открытые ворота в левую подворотню.

– Отлично! Здесь я могу пройти дальше!

Аккуратно привстав, я помчался к воротам. Вдруг позади меня раздался сухой треск выстрела, и ворота передо мной заходили ходуном – похоже, пуля угодила в решётку. Я впрыгнул в подворотню, крепко сжав «Маузер». Подворотня вела к очередным дворам, где я надеялся спрятаться. Обернувшись, я увидел мрачный силуэт красноармейца перед воротами, дважды выстрелил в него и, не сбавляя скорости, помчался в глубину двора. Серые пятиэтажные коробки обступили со всех сторон, ни одна парадная не была открыта. Удача улыбнулась лишь в дальнем углу двора. Как я узнал, со двора не было других ворот, выходящих на улицу. Единственная открытая парадная оказалась в доме, имеющим два выхода. Выйти на другую улицу можно было, миновав лестничную площадку, пройти по коридору, между почтовыми ящиками, и выйти через дверь в самом конце. Но я вскочил на лестничную площадку, поднялся по крутой лестнице на 2 этаж и у дверей запертой квартиры присел.В пистолете остался всего один патрон.

– Для себя!

Я услышал, как внизу загрохотали казённые сапоги: красноармеец помчался вперёд, к улице. Я спокойно вздохнул, более того, заметил, что он помчался за мной один: видимо его товарищ остался патрулировать улицу.

– Откуда они взялись? Почему одеты в довоенную, ещё доиндустриальную форму?

Встав перед дверью, я почувствовал, что к двери прикреплён листок, вырванный из школьной тетрадки. Взяв его в руки, я прочёл записку, написанную каллиграфическим почерком.

«Люда, ключи от квартиры я оставила дворнику в твоём доме. Володя до сих пор работает сверхурочно на заводе. Его не отпускают, говорят, что это связано с чрезвычайным положением и выработкой сверх норм. А я завтра собираюсь в колхоз на картошку, вернусь в воскресенье вечером. Таня».

Прочитав записку, я свернул её и положил под дверь. Теперь стоило узнать, в каком районе я нахожусь и далеко ли от горсовета. Горсовет был в центре, а я, похоже, находился на окраине, но куда именно идти, чтобы не потеряться – это мне ещё предстояло выяснить. Но идти было проблематично, если кругом были выставлены патрули из красноармейцев, а у меня осталась последняя пуля в пистолете. Опираясь на полуразрушенные перила, я глянул вниз. Если красноармеец вернётся, он обязательно пройдёт внизу. Стоило оглушить или ударить его чем-либо, чтобы завладеть его винтовкой. Оглядываясь в поисках чего-либо тяжёлого, я заметил мешок с остатками цемента у второй двери, перед лестницей на третий этаж. По всей видимости, он остался здесь после ремонта. Он был довольно увесистый и мог при желании быть хорошим средством, чтобы оглушить кого-либо. Схватив его, я подтащил его к перилам. Внезапно, внизу послышались шаги.

– Красноармеец возвращается.

Я увидел, как внизу перед площадкой остановился патрульный красноармеец. Похоже, он изучал лестничную площадку, раздумывая, не подняться ли ему наверх и найти меня здесь. Ожидание было смерти подобно, и я сбросил мешок на голову красноармейцу. Удар получился внушительным: 25 килограммов цемента сокрушительно подействовали на противника, и он рухнул на лестничную клетку спиной вперёд.

Заткнув «Маузер» за спину, я спустился на первый этаж и присел перед телом красноармейца. Похоже, удар был столь внушительный, что ему сломало шею. Перевернув его на спину, я вытащил нужную мне винтовку Мосина. Она никак не повредилась при падении мешка, даже игольчатый штык, который, как я помнил, часто ломался о твёрдые поверхности, был целым.Стараясь не смотреть на его ужасный череп, я пошарил по его карманам, в поисках запасных патронов, но их не оказалось. Не унывая, тем не менее, я присел на нижнюю ступеньку и передернул затвор «трёхлинейки». Патронов оказалось всего три, но это было лучше, чем ничего.

– В любом случае их стоит экономить.

Вложив вновь патроны в винтовку, я повесил её на плечо и, переступив через тело красноармейца, вышел на улицу. Она была шире, чем та, на которой я видел патрульных красноармейцев. Справа от меня стоял разбитый грузовик ЗИЛ, с откинутым бортом. Далее – обломки бетона, куски шифера с крыши. На асфальте лежали тонкие, извивающиеся, как змеи, куски проводов.Улицу уныло освещал один единственный фонарь.

Я прошёл вперёд и обернулся. На каком-нибудь здании должно было быть написано название улицы и номер дома. Нужна была хоть какая-нибудь отправная точка, с которой можно было проложить маршрут к горсовету. Но, увы, пока я не мог найти ни одной вывески. Поравнявшись со следующим зданием, я внезапно услышал шипение громкоговорителя, а затем где-то, в глубине улиц раздалась прерывистая мелодия марша «Прощание Славянки». Она то утихала, то вновь гремела.

– Что там? Может, просто громкоговоритель испортился?

Я решил не спешить. Впереди могло быть что угодно. На всякий случай, я снял винтовку с плеча и сбавил шаг. Кругом царила разруха и безжизненность. В памяти всплыли военные годы, разрушенный Ржев в 42-ом. Не думал я, что ещё когда-нибудь увижу подобное. Справа от себя я увидел газетный стенд.

– Может быть, есть что-нибудь об этой эпидемии в газетах?

На стенде висела местная газета «Правда» датированная 31 августа 1949 года.

«ПАРАД В ЧЕСТЬ КРАСНОГО ДНЯ ГОРОДА»

«Завтра, 1 сентября 1949 года, на Октябрьской площади состоится юбилейный парад в честь 30-летней годовщины освобождения нашего города от империалистов и установления Советской власти. Для проведения парада было отобрано 500 молодых юношей, которые будут одеты в форму бойцов Красной Армии того времени. Многие из них осенью этого года пополнят ряды Советской Армии в результате очередного призыва на военную службу»…

– Вот, значит, оно что. Это объясняет, откуда по городу ходят красноармейцы. Значит, они не имеют боевого опыта, но всё же не стоит их недооценивать. Всё-таки они вооружены «трёхлинейками», уж посерьёзнее, чем те же чекисты или рабочие.

Оторвавшись от стенда, я направился вперёд. На углу следующего дома я, наконец, заметил вывеску: «Улица Рабочая, дом 16».Я понял, что нахожусь достаточно далеко отОктябрьской площади,где находилось здание Горсовета, а заодно и проводился парад.

– Нужно найти место, где я могу отдохнуть и продумать свой дальнейший план действий.

Завернув за угол, я внезапно столкнулся нос к носу с очередным красноармейцем. Тот безмолвно нацелил свою винтовку на меня, но я, издав победный клич, ринулся на него со штыком наперевес. Штык легко проткнул грубую шинель. Я прижал его к стенке и надавил на штык изо всех сил. Но противник, резко опустив руки, сломал штык и ударил меня прикладом в висок. Я упал перед ним на разбитый асфальт, сумев удержать в руках винтовку. Сломанный штык торчал из груди красноармейца, а из рваной раны сочилась бурая кровь.

– Ёлки зелёные, как же это он так?

Внезапно где-то из глубины улиц раздался громкий выстрел. Красноармеец повернул голову на звук, и эта короткая заминка спасла мне жизнь. Лёжа на спине, я резво прицелился в голову красноармейцу. Уж не думал я, что когда-то на линии моего огня окажутся советские солдаты. Но выбора сейчас не было. Либо они меня, либо я их. И я спустил курок. Прогрохотал выстрел – и голова красноармейца откинулась назад, забрызгав кровью стенку позади него. Вскочив на ноги, я потёр ушибленный висок и передернул затвор винтовки. Тем временем на соседней улице раздалось несколько громких выстрелов. Похоже, красноармейцы нашли серьёзного нарушителя комендантского часа – кого-то вроде меня.

– Может, поблизости есть ещё кто-то нормальный? Это стоит проверить, пока не стало поздно.

Подхватив винтовку красноармейца, я на бегу повесил её за спину и побежал на выстрелы. Перепрыгнув небольшую яму в бетоне, я начал вилять между разбитыми машинами и бетонными конструкциями, разорёнными телефонными будками, сломанными мусорными корзинами. Завернув на очередную улицу, я резко присел, потому что увидел противника.

Красноармейцев было шестеро. Они неспешно шли по улице, навострив уши и держа наготове свои винтовки. У правой стенки, прямо под строительными лесами, которые того и гляди развалятся, стоял приземистый мужчина в офицерской форме и фуражке. Лицо его было скрыто чёрным противогазом, по типу тех, что носили чекисты в больнице и колхозе.В руках он держал самозарядную винтовку Токарева: такую винтовку я часто видел не только у наших бойцов, но и некоторых егерских полков фрицев в ходе боёв в Восточной Польше. Винтовка сама по себе хорошая и стреляет быстрее Мосинки, но заклинивает, правда, часто. Исходя из всего того, что я увидел, я понял – он командует красноармейцами, и если не всеми, то, по крайней мере, отдельным их взводом.

– Не самая полезная сейчас встреча! Нужно уходить, я здесь не пройду!

Я был всего в нескольких метрах от их политрука. О том, чтобы помогать неизвестному союзнику не могло быть и речи.

– Вполне возможно, что это вовсе не был нормальный человек. Может пара припозднившихся рабочих. Прорываться сейчас через улицу – чистой воды самоубийство.

А «Прощание славянки» всё надрывисто звучало где-то далеко. Я стал потихоньку отступать, как вдруг услышал позади чей-то рёв.Обернувшись, увидел пожарника, который мчался ко мне, размахивая своим топором.

– Ёлки зелёные, как не вовремя-то!

Развернувшись на 180 градусов, я, быстро прицелившись, выпалил в пожарника. Пуля отбросила его, и он грохнулся на землю, со звоном выронив топор.

Политрук сразу же среагировал. Поднявшись, я увидел, как он коротко выкрикнул, указывая на меня своим бойцам. Хладнокровно передернув затвор, я прицелился в трос, поддерживающий леса над политруком.

– Большая ошибка, товарищ!

Раздался жуткий грохот. Политрук поднял голову и лишь успел увидеть, как на него рушатся строительные материалы. Спустя две секунды пыль рассеялась, и я увидел лишь руку, безвольно торчавшую из-под горы мусора. А рядом с ней – СВТ-40 политрука.

Красноармейцы несколько растерялись. Но потом, понимая, что должны убить нарушителя, как будто бы по команде подняли свои винтовки к плечу и прицелились.

Отбросив «трёхлинейку»,я кинулся к самозарядке, и тут загрохотали винтовки красноармейцев. Мне не раз случалось вместе со своими ребятами бежать под градом выстрелов на фронте. Пригнувшись, я подскочил к винтовке, схватил её и укрылся за горой строительных материалов. Красноармейцы выбрали откровенно неудачную тактику: все шестеро просто расходовали свои магазины впустую, паля из «трёхлинеек» и не давая мне высунуться. Но тут все шесть винтовок красноармейцев замолчали. Тогда я выкатился из укрытия и выстрелил из СВТ в ближайшего бойца, но промахнулся. Следующий выстрел оказался точнее: красноармеец согнулся от пули, попавшей ему ниже пояса. Тут СВТ сухо щёлкнула: как и следовало ожидать, заклинила. Бросившись бежать, я держал самозарядку на уровне груди, надеясь, что красноармейцы ещё не перезарядились. Но тут я услышал, как они пустились за мной в погоню: их казённые сапоги застучали по разбитому асфальту. Свернув на улицу, я обогнул брошенный грузовик с надписью на борту «ХЛЕБ» и увидел распахнутые ворота в какой-то двор.

– Скорее, скорее туда!

Едва не зацепившись винтовкой, находившейся за спиной, я перемахнул через решётку и помчался в подворотню. Зайдя за угол, я перевёл дух и, поставив СВТ-40 у стенки, вытащил из-за спины «трёхлинейку». Но, к счастью пронесло. Я вновь обманул красноармейцев, которые промчались дальше по улице.

– Ух, оторвался!

Вновь повесив «трёхлинейку» за спину, я взял в руки самозарядку и направился к небольшой постройке рядом с домом – похоже, это была дворницкая. Дверь была открыта, и я заглянул внутрь. Меня сразу встретил хозяин дворницкой – длиннобородый старик в фуражке с безумно огромными зелёными глазами. Но прежде чем он сумел открыть рот, я вырубил его ударом приклада СВТ, и он свалился на пол, повалив старую трухлявую табуретку. Прислонив самозарядку к столу, я открыл ящик стола, чтобы найти какой-нибудь план района или участков для уборки. Нужно было узнать, куда именно мне идти, чтобы найти горсовет. Но, я нашёлкое-что другое. В глубине я нащупал ключ.

– Ключ…

В памяти всплыла та записка Люде. Ключ от квартиры. Улыбнувшись, я взял его. Но вот план достать не удалось, а жаль. Выбравшись из дворницкой, не забыв при этом захватить СВТ, я направился к двери подъезда К счастью, подъездная дверь была открыта.Держа перед собой самозарядку, я был готов пустить в ход приклад, в случае чего. На первом этаже не было ничего интересного. Пусто и безжизненно. Второй этаж был всё такой же безжизненный и заброшенный. Вынув ключ из кармана, я попробовал егона дверях, но безрезультатно. Удача улыбнулась мне на третьем этаже. Ключ вошёл в замочную скважину легко и просто. Повернув два раза ключ, я открыл дверь и вошёл внутрь.

Квартира была пустой и мёртвой, почти как город. Исходя из того, что ключ лежал в дворницкой, я заключил, что Люда не возвращалась домой.Не хотелось даже думать где теперь она и что с ней. Захлопнув дверь, я закрыл её на ключ и прошёл в комнату.

Скромная комнатка. Круглый стол, на нём скатерть. Позади – буфет, в котором стоит чайный сервиз. Везде – толстый слой пыли. Мёртвая тишина. В полутьме я вижу на стене настенные часы-ходики, но они не идут. Время застыло на 7 часах. Рядом с окном – кровать с продавленным матрасом. Между столом и кроватью – один-единственный стул со спинкой.

Я положил свою СВТ-40 на стол, затем стащил со спины «трёхлинейку», поставил её к краю кровати и присел – в первый раз за этот день. Тем временем за окном раздалисьочередные выстрелы, чей-то сдавленный крик.

– Эти сволочи никак не уймутся!

Отдохнув, я встал и направился на кухню. Кухня была маленькая и почти пустая. Я нашёл немного крупы, соли, прогнившей картошки. Ни намёка на консервы или какой сухой паёк. Тем не менее, я нашёл в заначке полбуханки белого хлеба и небольшой кусок сала. Это и составило мой скромный ужин. Запив водой из трёхлитровой банки, стоящей на подоконнике, я вернулсяв комнату.

– Чтож, теперь можно заняться ранами и оружием.

Было слишком темно, чтобы что-то видеть, но я нашёл выход. На кухне я отыскал спички и оплавленный огарок свечи. В таких квартирах часто отключали электроэнергию, поэтому свечками пользовались время от времени. Делать все дела пришлось в ванной, иначе они могли увидеть мерцающий свет в окне. Я зажёг свечу и поставил её на полочку под зеркалом. Я увидел своё взволнованное лицо – уже второй раз за этот день. Левая щека вздулась от удара прикладом,но в остальном всё было хорошо. Я не заметил на своём лице того безумия, которое видел на лице каждого сумасшедшего. Это в какой-то мере успокаивало меня. Значит, я ещё не умер, я ещё сохранил рассудок. Я живой человек. Я был вновь на войне, но я твёрдо помнил, что один в поле – не воин. Мне нужно было добраться до горсовета, чтобы разобраться хотя бы в сложившейся ситуации.

Я развязал свою обтрепавшуюся повязку. Порез уже зарубцевался, покрылся грязной коркой. Уже не щипало, не болело. Вернувшись в комнату, я стащил с себя грязный китель и бросил на кровать. В тумбочке перед кроватью я нашёл аптечку и захватил её с собой. Вытащив из-за спины «Маузер», я подумал сначала оставить его на столе рядом с самозарядкой, но передумал и заткнул его за пояс. Вернувшись в ванную, я осмотрел своё ранение на левом предплечье, куда монтажник выстрелил гвоздём. Рана была глубокая, но тоже уже перестала кровоточить. Открыв аптечку и достав оттуда перекись, я обработал обе раны. Щипало знатно, но я старался н шуметь. Затем, достав бинт, я аккуратно перебинтовал оба ранения.

– Вот, кажется, и всё.

Вновь склонившись над умывальником, я думал. Куда дальше? Что мне делать? В войну было проще. На войне давали приказы, да и сам советский человек понимал, что нужно делать. Но что происходило сейчас? Я был один, против целого города, против хоть и безумных, но советских граждан. Совсем один, раненый и практически без оружия, без надежды на то, что я найду хоть кого-то, кто поможет мне.

Я вынул «Маузер» и положил в умывальник. Внутри оставался один патрон, всего один. Он мог бы положить конец всему, он мог стать лекарством от безумия на случай, если я стану таким же как они.

– Нет. Рано ещё сдаваться!

Отбросив дурные мысли, лезущие в голову, я разобрал пистолет, взял какую-то ветошь из-под ванны и прочистил каждую деталь.Конечно, желательно, чтобы было оружейное масло ищётка, но, к сожалению, пришлось довольствоваться малым. Я почистил пистолет насколько мог и, собрав его, сходил за самозарядкой. Отсоединив магазин, я впервые посмотрел, сколько там патронов. Патрона оказалось три, и ещё один заклинил в самой винтовке. Резко оттянув затвор, я выбросил патрон из СВТ, подобрал в раковине, вставил в магазин. Разобрал ствол самозарядки. Да, чистка оставляла желать лучшего. Я много времени потратил, чтобы привести ствол в более-менее хороший вид. Тем не менее, коррозию на внутренней части устранить не удалось. Проверив боёк, возвратную пружину и почистив их как следует, я понял, что огарок вот-вот потухнет. Собрав СВТ-40, я быстро сходил за «трёхлинейкой». Мосинка была ещё в более ужасном виде, чем самозарядка. Оттянув затвор вниз, я вытащил целых пять патронов – полный магазин. Отлично. Затем я отсоединил штык, а винтовку положил в ванную. Снарядил в магазин к СВТ ещё пять патронов, благо патроны были одного калибра, вернул магазин на место, оттянул затвор, щёлкнул – патрон был в патроннике. 9 патронов в СВТ-40 и один в «Маузере». Негусто, но лучше, чем ничего. Кроме того, я отсоединил ремень и присобачил к самозарядке, чтобы было удобнее её носить. На этом огарок потух, и я вышел из ванной.

Нащупавв темноте матрас кровати, я разулся и лёг, прижав к себе СВТ, как любимую дивчину. Да уж, страшную ночь мне предстоит пережить. «Прощание славянки» уже умолк – по-видимому, громкоговоритель окончательно умер. Я слышал громкие шаги красноармейцев, патрулирующих улицу. Послышался громкий лай – к ним присоединились безумные собаки. Время от времени вдали раздавались выстрелы. Я долго не мог уснуть.

– Они не найдут меня здесь, если только я не буду шуметь! Дверь закрыта, а нюха на меня у них нет.

Голова болела нещадно. Я не знаю, сколько времени я провёл, слушая ночной кошмар, творившийся снаружи, и сам не заметил, как уснул.

***

Шеренга мальчиков передо мной потихоньку уменьшалась. Все мы были одинаковыми: одинаковые майки и шорты, одинаковые мягкие башмаки для спорта. Двор позади школы наполнен криками ребят из моего класса. Девочки в гимнастических трико крутят обручи в сторонке, а грозного вида Панас Иванович – наш физруководитель, считает подтягивания. У нас все подтягиваются по 10-15 раз, и он доволен. Но тут очередь доходит до меня. Я смотрю на железную перекладину, возвышающуюся надо мной. Грозный голос Панаса Ивановича «К снаряду!» Я прыгаю, нелепо подняв руки, но ухватиться не смог. Опять прыгаю и снова не могу ухватиться.

Мои одноклассники начинают смеяться, показывать на меня пальцем. Панас Иванович повышает голос, начинает говорить о том, какой я неполноценный и как я буду служить в армии. С помощью двух одноклассников и физруководителя, меня поднимают, и я, наконец, хватаюсь за перекладину. Все отходят, и я повис над землёй. Напрягаю все мышцы, пытаюсь тянуть своё тело вперёд, но всё тщетно. У меня слишком слабые руки. Чувствую, как пот идёт градом под моей майкой и тянусь изо всех сил. Слышу хохот всего двора и крик Панаса Ивановича, но не могу. Руки одеревенели, и я срываюсь с перекладины. Падаю вниз, на мягкое место.

– Иди, слабак, два! – разозлённо бросает Панас Иванович.

За всю школу я так и не научился подтягиваться. Я был слаб в плане физического развития, тем не менее, я преуспевал во всех науках. Я был бы круглым отличником, если бы не физкультура. Я не думал о том, что был слабее других. А одноклассники меня сторонились. Я был слишком страшным и непонятным для них. Кто знает, может быть, если бы они меня приняли таким, каким я был – то, кто знает, как сложилась моя судьба. Они не трогали меня, потому что чувствовали, как я опасен. Подобное проявляется у животных перед страхом пожара, например. Я это чувствовал и ощущал себя гораздо выше по эволюции, чем они. Биология, физика, химия – вот чем я увлёкся. Я понял, что с помощью этих наук можно сотворить такое, что идеализирует этот мир. С моими способностями и знаниями, я сделаю наш мир лучше, и в этом я был твёрдо уверен.

Закончилась школа, и я, будучи уже студентом, возвращался домой с занятий. Я проходил мимо двора, где у нас проходила физкультура, и остановился невзначай. Нахлынули детские воспоминания: крики и хохот моих одноклассников. Я посмотрел на турник, на перекладину, которая в школьные годы казалась мне недостижимой вершиной. Я напряг своё внимание на глупой железке – и она прогнулась вниз за пару секунд. Я добился своего. Я понял, что смогу достичь своей цели любой ценой. Надо лишь понять, как сотворить основу для преобразования.