Текст книги "Джими Хендрикс, история брата"

Автор книги: Леон Хендрикс

Соавторы: Адам Мичелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Наше самое большое вознаграждение составило 35 тысяч долларов, которые мы тут же поделили между собой. Мы были так рады, что тут же, в этом же ресторане, отметили эту удачу, приготовив себе поесть на кухне и составив себе несколько коктейлей из имеющегося в баре, и вообще, вели себя как сбежавшие из психлечебницы сумасшедшие.

Половину нашего интереса в ограблении банков и других учреждений составляли деньги, другую половину я бы назвал джазом: адреналиновая лихорадка плюс трофеи. Почти всегда мне было не удержать поток смеха, содрогающий моё тело, после удачного побега с места преступления. Ощущение опасности захватывало меня полностью. Любой из нас скажет вам тоже самое – раз испытав это чувство, ищешь его во всём и подгоняешь свою Судьбу ещё и ещё, пока не оборвётся всё это тюрьмой или смертью.

Нашу территорию патрулировал один полицейский из битников, но мы не стали тратить на него время, чтобы познакомиться: не сложно было вычислить дни его патрулирования. Он нам не создавал проблем и мы с дружками только посмеялись насколько легко нам было работать. Первое время нам вообще не о чем было беспокоиться, но положение несколько изменилось, когда на сцене появились детективы Вальтер и Хайтауэр. И хотя они знали нас и знали, что мы занимаемся чем–то нехорошим, им никогда не удавалось поймать нас на чём–нибудь противозаконном. Они скорее напоминали нам надоедливых мух, чем реальную угрозу.

Они особенно не утруждали себя проблемами местного бизнеса и тем более не собирались ловить кого–нибудь из нас, они просто оборудовали некоторые здания сигнализацией и посадили дежурить охранников. Среди охранников, работающих в центре, было много наших знакомых. И если вы не наделаете особо шума, вламываясь в офис и вскрывая сейф, у вас не будет никаких проблем. Никто за вами не погонится.

После нескольких удачных крупных ограблений, проведённых нашей бандой, таких как расчистка местных еврейских магазинов Вайсфельда и Бен–Бриджес, мы познакомились со всеми центровыми заправилами, настоящими гангстерами, без них невозможно было превратить товар в деньги. Выручили мы тогда 15–20 тысяч, которые тут же поделили между собой.

Можно не сомневаться, что детективы Вальтер и Хайтауэр не найдут вас на следующий же день после ограбления и их небольшие две собаки не обнюхают ваши пятки.

– Вы, парни, думаете, что вы хитры, так ведь, а? – однажды подошёл к нам детектив Хайтауэр. – Вам просто везёт. Но знайте, однажды мы вас поймаем.

И сколь угодно ни были страшны их угрозы, никто не боялся этих двоих детективов. Им пришлось бы пошевелиться, когда мы не спим, а это обыкновенно происходило в ранние часы. И чем страшнее были их угрозы, тем смешнее были их попытки собрать на нас какой–нибудь материал. И мы продолжали самозабвенно думать, что никто и ничто не сможет нас остановить. Даже когда мы беззаботно утюжили улицы, никто вокруг не мог предположить, чем мы заняты были на самом деле. Не было предела нашей наглости, и когда что–нибудь в витрине магазина привлекало внимание одного из нас, замок тут же слетал. Пять секунд нам требовалось, чтобы проникнуть внутрь, и пятнадцать, чтобы выйти наружу с полными руками.

В моих карманах не убывало денег, я начал одеваться в Божественном, дорогом фешенебельном магазине. Я стал так часто там бывать, что сдружился со многими продавцами. Дни, когда я носил одежду с чужого плеча, далеко ушли в прошлое. Теперь на мне были исключительно шёлковые рубашки, дорогие костюмы и туфли из крокодиловой кожи. Все дамы оборачивались, когда я проходил мимо. Я приобрёл огромную популярность и у меня на руке обязательно висела какая–нибудь красотка, когда я входил в клуб.

Обычно меня можно было найти в Грин–Фелт или в клубе 211. Я быстро обнаружил, что многие играют в бильярд гораздо сильнее меня. Сколько себя помню, я гоняю шары, а тут приходит парень, да ещё даёт мне фору в несколько шаров и утирает мне нос. И я, вместо того, чтобы оттачивать своё мастерство и у всех выигрывать, решил бежать от конкуренции и вернуться на улицу. Я познакомился с двумя виртуозами бильярда, одного звали Айсбергом Слимом, другого Коротышкой, вместе мы стали делать хорошие деньги. Казалось, это будет вечно, мы всё время выигрывали. И когда бильярд пустел, страсти разгорались вокруг костей, где ставки были необыкновенно высоки.

В добавление к тому, что я приносил с улицы, брат прислал нам с отцом денег. Присланных телеграфом денег хватило на новый дом в Сиворд—Парке. И хотя это был большой шаг и у меня там была своя спальня вместо раскладного дивана в гостиной, я по–прежнему редко бывал дома. Для отца новый дом значил гораздо больше – впервые мы смогли переехать из центра в фешенебельный район с состоятельными соседями.

На подходе был 1968 год и весь Сиэтл обклеили афишами с восклицательными знаками, что наконец–то Джими даст концерт в родном городе. Новость постоянно передавали по радио и все газеты были полны статьями о Джими. Подобное взрыву выступление брата на летнем фестивале в Монтерее привело в шок весь музыкальный мир, а его пластинка Are You Experienced взлетела на самую вершину горячих списков. Невозможно было включить радио, чтобы ни услышать Purple Haze, Foxey Lady или Hey Joe. Его признали. Мой брат стал величайшей рок–звездой планеты. Успех, к которому он так долго шёл. И от одного сознания, что я скоро увижу брата, меня всего трясло. Мы с отцом не могли дождаться, когда же мы снова все трое будем вместе.

Итак, утро 12 февраля 1968 года. Мы приехали в аэропорт и обнаружили огромную толпу встречающих.

– Что делают здесь все эти люди, – наивно недоумевая, спросил меня отец.

– Брось, отец, – сказал я, – все они, как и мы, тоже приехали встретить Джими.

Сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда, наконец, я увидел Джими, он был последним пассажиром, выходящим из самолёта. Позже, он объяснил мне, что его философия такова, чтобы оставаться на месте, пока лётчики сами не начнут покидать самолёт.

– Не вижу никакого смысла стоять в проходе 10 минут, пока никто тебя не пригласил к выходу, – объяснил он.

Почти семь лет мы с отцом не видели Бастера, с самого того дня как он демобилизовался и уехал на Юг. И в погоне за своей мечтой, стать профессиональным музыкантом, счастливым образом попал в Лондон. И вот, теперь, он здесь, окружённый настырными фотографами, нетерпеливыми журналистами и сумасшествующими поклонниками. Нам было даже не подойти к нему, не задать какой–нибудь вопрос, не сфотографироваться с ним, но мы были в восторге от этого хаоса вокруг нас.

Мы собирались просто встретить брата и привести его из аэропорта, но оказались затёртыми теми, кто хотел взглянуть на рок–звезду, на настоящую мировую рок–звезду.

На брате был чёрный кожаный жакет, бархатные обтягивающие штаны–клёш, шляпа и цветастый шарф – всё очень стильно. В последний раз я видел брата в отутюженной и сверкающей чистотой армейской форме, но это было невероятно давно. На мне же

был мой лучший костюм, очки в кожаной оправе, блейзер и шляпа, но я и близко не подобрался к уникальному стилю брата.

– Эй, Бастер, – крикнул я, взмахнув руками. – Эй, как ты?

Брат блеснул лучезарной улыбкой и обнял меня.

– Дружище Леон, ты отлично выглядишь, – сказал он мне.

Я тоже отличался от того парня, каким меня запомнил Бастер в последний раз. Помните, я был тогда неоперённым цыплёнком–школьником, и не думаю, что он ожидал увидеть такого делового человека, каким стал я.

– Ты тоже отлично выглядишь, – сказал я.

Я ещё раз оглядел костюм брата, потом себя и понял, мне необходимо сменить имидж.

Вокруг нас толпился народ, и под вспышки фотоаппаратов брат тряс руку отца и тонул в объятиях тётушки Эрнестины, проделавший длинный путь вместе с дядей Беном, чтобы встретить своего племянника.

Отец отвёз всех нас в наш новый дом в Сиворде. Совершенно ясно, что отец не мог сдержаться, чтобы не сказать как я преуспел в своих делах с тех пор как Джими уехал.

– Леон заарканил всех сиэтловских девушек, – произнёс отец, бросая взгляд через зеркальце на Джими, с которым мы, как в прежние времена, сидели на заднем сидении.

– Ну, отец, не будем об этом, – запротестовал я, вращая глазами.

– Он шатается по городу, ища проблем с законом на свою задницу и занимается тёмными делишками, – продолжал гнуть в свою сторону отец. – Чёрт побери, дома я его вижу только раз или два в месяц. Остальное время он пропадает где–то в центре.

Но отец так и не смог добиться поддержки от Джими. Меньше всего на свете Джими беспокоило то, что я шлялся по улицам. Интересно, заботило ли отца то, чем сам Джими занимался всё то время, пока жил вдали от дома? И как только отец пытался продолжить начатую тему, Джими перебивал его и начинал говорить, как он гордится мной.

– Ведь это только начало, ведь так, а? Или это уже конец? – спросил он меня, смеясь.

Несмотря на то, что прошло так много лет, мы с Джими болтали, как если бы расстались только вчера. Джими наслаждался домашней обстановкой и никто из нас не вспоминал, что мы так долго не виделись. Для меня он оставался по–прежнему тем же самым Бастером, которого я знал в детстве. Он по–прежнему был безразличен к деньгам, славе, успеху, которые так и не смогли изменить его характер. К сожалению, нам с Джими так и не удалось побыть наедине, дом был переполнен родственниками и друзьями. Тётушка Эрнестина и дядя Бен уже были здесь, были здесь и дочери Джун: Жени, Донна, Марша и наша двоюродная сестра Джеки. Несколько соседей, пришло посмотреть вокруг чего такое беспокойство. Отец показал Джими наш новый дом, но времени отдохнуть не оказалось, слишком много людей хотело увидеть и самим поздравить его. Каждый тянул его в свою сторону, всё происходило так сумбурно, суматоха ещё более усилилась, когда появились его школьные приятели. Не прошло и часа, как мы раскупорили отцовскую бутылку Сиграмс–Севен.

– Хочу сделать тебе подарок, я привёз тебе гитару, – сказал он, подходя к кровати. Отложив в сторону новенький белоснежный Стратокастер, он положил на кровать потёртый чёрный футляр и открыл его. Внутри лежал солнечноликий золотистый Фендер–Стратокастер. Но восторг мой был подточен, сердце моё было приковано к белоснежному стоящему в углу Стратокастеру.

– Спасибо, Бастер. Но, гм… а как на счёт того, белого? – сказал я с улыбкой.

Джими рассмеялся.

– Ни в коем случае. Ты же даже не знаешь, как на нём играть, дружище. Тебе лучше учиться на этом, и начинай уже завтра. Это настоящий отличный Фендер 1964 года.

Только Джими собрал свои вещи, как один из его менеджеров, звали этого парня Майк Джеффри, нарисовался в дверях. Майк был соменеджером Час Чандлеру и контролировал все действия моего брата. В своих чёрных очках, с гладковыбритым лицом, в наглаженном костюме, с короткими зачёсанными волосами он выглядел переодетым полицейским. Он определённо был отставным агентом, держался холодно и отстранённо. Он отказывался говорить со мной или кем–либо из членов нашей семьи, если он и говорил с кем–то, то это был только Джими. Всего несколько раз он посмотрел в мою сторону, и произвёл на меня впечатление бесцеремонного дельца. У него явно не было желания размениваться на любезности с кем–либо из нашей семьи. Майк с самого начала старался отстранить меня от брата. У меня даже возникло чувство, что Майк был вообще против гастролей в Сиэтл, думаю, он боялся влияния нашей семьи и считал нас помехой на пути к достижению цели. Он, привычно сообщил Джими, что пара идти, но Джими был дома и видно было, что он хотел провести свободное время со своей семьёй. Похоже, впервые кто–то перечил Майку.

– Ладно, но сейчас нам необходимо проверить звук, так что садись в лимузин и поехали, а за Леоном и всей твоей семьёй я пришлю другой лимузин позже и они без опозданий приедут на шоу, – сказал Майк Джими.

– О чём ты говоришь? – спросил его брат. – Что плохого, если Леон поедет с нами?

– Знаешь, Джими, нам по дороге нужно обсудить кое–какие подробности.

– Майк, это мы всегда успеем. Ну, же Леон, пошли. Мы едем на место.

Я впрыгнул на заднее сиденье, где уже сидел Джими, так что у нас было достаточно времени пообщаться. Отцу с остальными не было интереса ехать на стадион так рано, они договорились, что за ними пришлют лимузин, который привезёт их к самому началу, тогда мы их и встретим там.

Техники ещё готовили сцену, когда мы приехали в Сентер–Арена, но народ уже толпился в артистических, где стояли столы с сандвичами, напитками и алкоголем. Хотя я никогда не видел, чтобы Джими фиксировался на выпивке, у него всегда за кулисами хранилась бутылка Джонни—Вокера-Рэда. Он тут же познакомил меня со своими музыкантами, басистом Ноэлом Реддингом и Мич Мичеллом, барабанщиком. У них был такой сильный английский акцент, что я почти ничего не понимал, что они говорят. Они показались мне клёвыми кошаками, особенно Ноэл, с самого начала он отличался от остальных, он единственный, с кем я зацепился языками. И Мич, и техники были как воду в рот набравши и не проявили ни малейшего интереса ко мне. Ноэл и Мич были совсем не похожи ни на Джими, ни на его старых друзей и смотрели на меня с недоумением, когда я спрашивал их, где мне найти моего брата, Бастера. Они ничего не знали про парня по имени Бастер. Но для всех нас он по–прежнему оставался Бастером, тогда как вокруг звали его только Джими. И я стал тоже звать его Джими. Находясь среди техников и всех тех, кого он привёз с собой, я не хотел никого смущать, слишком утомительно было рассказывать всем, почему я его зову Бастером. Да и просто Джими, много проще.

Брат всё время находился за кулисами, брал поочерёдно одну за другой гитары, строил их, ставил на место. Обычно он прижимал гитару к голове, чтобы лучше уловить вибрацию. Это мне напомнило как в детстве он склонялся над нашей старой медной кроватью с натянутыми на ней резиновыми жгутами и проволокой от растянутых пружин.

Я всё время находился рядом с братом, пока его не позвали на сцену проверить звук. Я слонялся туда–сюда, пока они настраивали барабаны, казалось, этому не будет конца. Каждый раз, как только они устанавливали баланс, что–то менялось и они начинали всё снова. Пятьдесят, а может сто, техников, как муравьи сновали мимо меня. Какие–то парни отмечали на сцене места микрофонных стоек и устанавливали свет. Всё это отняло много, очень много времени, как очередь в субботу вечером в клуб the Black and Tan. Но вот Джими подключился, сыграл несколько аккордов. И удовлетворённо махнул головой.

Около 4 часов мы все снова залезли в лимузин и вернулись домой, где Джун приготовила цыплят с жареным рисом для всех нас. Мы особо временем не располагали и спустились вниз, покурить травки, пока за нами в 8 не прислали лимузин. Как только мы вернулись на стадион и зашли за кулисы, Джими отвёл меня в сторону и осторожно, чтобы никто не видел, вынул из внутреннего кармана несколько таблеток LSD.

– Вот, сохрани это до конца выступления для меня. Не сейчас. Подожди, примем их вместе.

– Конечно, Бастер, без проблем.

Возможно, это и не лучшее решение, но я солгал о том, чтобы подождать конца выступления. Возбуждение и предвкушение концерта перед полным стадионом было слишком для меня и я не сдержался. Как только я почувствовал их в своей ладони, мой внутренний голос сказал мне, дикая скачка только в самом начале. До этого я ни разу не пробовал LSD, поэтому всё, что со мной начало твориться я прочувствовал до мельчайших подробностей. Моё путешествие началось тихо и спокойно, но через полчаса я превратился в тяжелогружёный товарный поезд. Только я собрался налить себе выпить и немного собраться с мыслями, как за кулисами нарисовался отец.

Заметив меня, он сердито посмотрел на меня и сказал, словно ужалил:

– Леон, что ты здесь делаешь? Ты должен быть там, со всеми.

– Я с Бастером, отец. Мы здесь вместе.

– Что значит, "мы здесь вместе"? Он здесь по дела, а ты можешь только помешать ему!

– Нет, меня сам Бастер попросил обождать его здесь. А ты иди и присоединись к остальным. А здесь останусь я, это как раз то место, где я всегда хотел быть.

Джими был на сцене, я тоже был на сцене, только сзади, за аппаратурой, и смотрел, как он играет. Может быть, впервые в жизни, я был точно в том месте, где всегда хотел побывать. Могу поклясться, в этот вечер брат играл самую мощную и самую прекрасную музыку. Последний раз я был на его концерте, когда он играл популярные мелодии с Rocking Kings и Thomas and the Toncats. То, что он сочинил к этому разу, было несравнимо ни с чем. С уверенностью очевидца, могу заявить, что вы многое потеряли, если не побывали на его концерте. Я стоял сбоку и видел, как мой брат вводил толпу в неистовство. Играя, он не стоял на месте, то совершая какой–то медленный индейский или птичий танец, то нападая на свою гитару – играя зубами, за спиной, то оседлав её, или подняв высоко над головой. Может более чем кто другой из присутствующих, я знал, что Джими готовился всю свою жизнь предстать так перед переполненной аудиторией вопящих поклонников. И как всегда, с помощью звуков, извлекаемых из гитары, он выражал свои глубоко запрятанные эмоции, излучая свет своей индивидуальности. Никто, вдумайтесь в это слово, никто не сможет сыграть так, как играл Джими.

Я стоял и рассматривал лица, устремлённые на него. Пустыми глазницами они смотрели на своего идола. В первом ряду – дочери Джун, Марша, Линда и Донна держали плакат: "Добро пожаловать домой, Джими, твои сёстры." Толпа старалась понять, как же он так играет на гитаре и всматривались с изумлением, когда он погружался в свои длительные импровизации. Его музыку нельзя отнести к джазу. И рок–н–роллом её назвать нельзя. И это не чёртов ритм–и–блюз или незамысловатый старый соул. Джими смешивал жанры, облекая их в совершенную форму. Вы их распознаете, только вырвав из его песни по маленькому кусочку.

Со своего места я внимательно следил за происходящим, одновременно испытывая сильное ощущение, сравнимое с морскими волнами. Мне захотелось сделать глубокий вдох и расслабиться, но когда я посмотрел вниз, то оказалось, что я парю над сценой. Сделав взмах руками, я поднялся ещё выше, почти достигнув ферм навеса. Перестав махать руками, дал Джими догнать меня. Вместе мы взглянули вниз и увидели себя там, внизу. Но как же это возможно? Вот он там, внизу, играет со своей группой. Или это кто–то другой там? А настоящий здесь, рядом со мной? Я весь пылал и не был уверен ни в чём. Отсюда, с высоты, я увидел самого себя, стоящего сбоку сцены и следящего за происходящим. Разве возможно ль это? Это был мой первый опыт астральной проекции и выхода из физического тела. Когда же я снова взглянул на брата, оба мы взорвались смехом, часть меня хотела взлететь ещё выше, другая же часть стремилась отойти от края сцены на безопасное расстояние.

В перерыве между номерами меня вдруг обуял страх и я запаниковал, как если бы через меня пропустили электрический ток. Мы слишком высоко взлетели. И если сейчас упасть на сцену, то оба мы можем разбиться насмерть. И в самый момент, когда казалось, сердце моё разорвётся от ужаса, что–то щёлкнуло во мне и я обнаружил, что стою на прежнем месте с краю сцены. Когда я понял, что я уже не парю над сценой, я поднял глаза к фермам навеса, там ли ещё Джими. Но там его уже не было, только тросы, кабели и прожекторы.

Люди скажут мне, ну же, дружище, ты просто слишком нагрузился. И будут частично правы, но это был мой первый опыт, такой же как моя реальная жизнь. Оглядываясь назад, скажу, что ощущение это было вызвано кислотой, но всё же тогда я впервые ощутил себя вне своего тела. И это было настоящей действительностью.

Я продолжал стоять, приближаясь к концу своего путешествия по кислотному миру, и наблюдал за братом, как он своим электричеством заряжал толпу, приближаясь к концу своего выступления. Вдруг всё приобрело смысл – и свет, и звук, и ощущение сопричастности происходящего. Я оказался в самом центре Опытов Джими Хендрикса. Не стоит говорить, что шоу взорвало мне мозг. Его выступление это демонстрация свободы в чистом виде. Брат поднял всё на новый уровень, туда, где музыка ещё не побывала. Все стремились узнать, откуда он, где он родился.

Я уже заранее знал, какие вопросы этим вечером будут задаваться в толпе. Каждый попытается для себя решить, чему он или она были свидетелем.

– Джими накачан наркотой.

– Нет, он просто пьян.

– Да нет же, он – сумасшедший.

Сразу после шоу, дорожный менеджер Джими, Джерри Стикелз, встретился с устроителями и получил полный портфель денег за проведённый Джими концерт. У меня нет ни малейшей идеи, сколько в нём было. Но точно знаю, что всё наличкой и собрали всю сумму за минуту до окончания концерта.

Мы с Джими прыгнули в лимузин. В шикарной гостинице Олимпик нас ждал забронированный роскошный номер. Пока ехали, одного его взгляда было достаточно, чтобы понять, что я не сохранил то, что он просил сохранить. Он не рассердился, только рассмеялся, оглядывая меня. Когда мы вошли в номер, Херб Прайс, парень которого Джими держал как личного ассистента, всё ещё распаковывал чемоданы. На гастролях Джими возил с собой множество чемоданов набитых всякими аксессуарами и сценическими костюмами, сделанными на заказ. Без Херба он просто бы физически не смог бы всё это держать в порядке.

Вечеринка была в самом разгаре, когда в номер медленно, будто проделав тысячемильный путь, вошли отец, Джун и маленькая Жени. Сомневаюсь, что брат их пригласил, но они всё же как–то нашли его.

Около полуночи, брат шепнул мне, чтобы я позвонил и заказал ужин для каждого. Когда я предложил заказать филе миньон, отец взорвался.

– Брось, Леон. Твоему брату незачем это делать. Наверняка здесь поблизости есть автоматы, мы сходим за бутербродами.

– Отец, оглянись, посмотри вокруг, – сказал я, делая жест рукой в сторону. – Бастер сказал мне заказать ужин для каждого, это я сейчас и сделаю.

– Нах, нах, нах, – проворчал отец. – Тебе не следует этого делать.

Джими следил за нашим разговором из другого угла комнаты и, подойдя к нам, сказал:

– Отец, позволь Леону сделать то, о чём я его попросил, а пока присядь на диван и посмотри телевизор.

Не в первый раз отцу пришлось отступить и он опустился на диван. И неважно, находился ли отец в королевском номере, или чему он был только что свидетелем, он считал невозможным, что у его сына могут быть такие деньги. Даже после того, как Джими купил ему новый дом и купил новый грузовик, отца было не переубедить. Только что, пару часов назад, Джими отыграл концерт перед полным стадионом, а отец не был уверен в успехе Джими. Пройдут годы, прежде чем отец поймёт, что незачем было пилить сына. И даже теперь, видя, что Бог благословил Джими и услышал его молитвы, даже теперь отец испытывал страх перед очевидным.

После стольких лет, проведённых в номерах, я ничего необычного не видел в том, чтобы вызвать коридорного. Как и планировалось, я заказал филе миньон для каждого и несколько бутылок лучшего шампанского. Пока я делал заказ по телефону, отец всё время перебивал меня, не вставая с дивана. И прикрыв трубку рукой, мне пришлось одёрнуть отца:

– Очнись, или ты совсем выжил из ума? Веди себя тихо!

После этих слов, даже если бы пискнула мышь, было бы слышно, настолько отец погрузился в ароматное филе миньон, когда принесли ужин.

Весь вечер Джими окучивал двух девиц, но я то видел, что он посматривал в сторону Марши, очень симпатичной дочери Джун. Как статуи, отец, Джун и Жени просидели весь вечер на диване, не проронив ни слова, только и было отличие, что статуи не рассматривали бы собравшихся гостей. Всё происходящее было настолько далеко от их понимания, что они не знали как отнестись ко всем этим людям. За всё время Джими так и не подошёл к ним и если бы не я, то они, возможно, просидели бы всю ночь на этой кушетке. Я взглянул на часы, маленькая стрелка приближалась к единице, и я решил, что пора действовать.

– Отец, можно тебя на минутку? – сказал я, уводя его в сторону. – Слушай, большинство сейчас уже собираются уходить, а мы с Бастером хотим ещё поболтать. Кроме того, маленькой Жени пора спать. Уже поздно.

Слава Богу, отец внял моим словам и понял, о чём именно мы с них хотели поболтать.

– Пойдём, Джун, – произнёс он. – Нам пора.

Отец с Джун ушли, забрав маленькую Жени с собой, Марша же осталась с нами. Было заметно, что Марша понравилась Джими с того самого раза, как он впервые её увидел. Вскоре они исчезли за дверью одной из спален, в то время как я, прихватив одну из девиц, исчез за другой, предоставив гостей самим себе.

Утром, проснувшись, я обнаружил, что остался один в номере. Позднее я узнал, что рано утром Джими отвёз Маршу домой, так как ему предстояло небольшое выступление. В 7 утра на крыльце отцовского дома уже стоял Пэт МакДональд, местный журналист, он забрал Джими и отвёз его в Гарфилд, где брату предстояло выступить перед школьниками. Думаю, парень был несколько смущён, увидев неумытого и не успевшего переодеться Джими. Не стоит напоминать, что брат провёл бурную ночь, оставив всех чертей ада далеко позади. Я пропустил его выступление в Гарфилде, но позже, когда мы встретились днём, он выглядел разочарованным.

– Слушай, поехать туда, без моей гитары, сплошной кошмар, – сказал он, плюхаясь на диван рядом со мной, в цокольном этаже отцовского дома. – В актовом зале собралась вся школа, задавали какие–то бессмысленные вопросы, я еле оттуда удрал.

Брат и двух слов не мог связать на публике, чтобы говорить, ему всегда нужно было держаться за гитару. Она его успокаивала. Без неё он чувствовал себя очень неловко. Я сильно за него переживал, это совсем не было похоже на триумфальное возвращение бывшего ученика в родные стены.

После нескольких коротких часов сна на том диване, на котором я его оставил, за ним заехал Майк Джеффри и объявил, что пора ехать. Ехать в аэропорт Си–Тэк и лететь в Денвер, штат Колорадо, на выступление в Регис–Колледже. Перед отъездом он подарил мне пластинку Axis: Bold as Love, в которой была песня Castles Made of Sands.

– Песочные замки это про нас с тобой, – сказал мне Джими.

Мы все сели в отцовскую машину и отвезли его в аэропорт. Ураганом ворвался брат домой и за те 24 с небольшим часа он сумел изменить всю нашу жизнь. Мне очень не хотелось, чтобы он улетал так скоро, но я понимал, по–другому он не мог.

Придя домой, поставил на проигрыватель Castles Made of Sands. Как и говорил Джими, это был рассказ о нашем детстве. Первая строфа была о том, как наша мама ушла от отца после той аварии с машиной. Слова Джими вызвали во мне яркие воспоминания. Потом я узнал себя. Маленький бесстрашный индеец, всегда неожиданно бросающийся в атаку, и которому ещё нет и десяти – это я. Брат описывает тот момент, когда отец отправил меня жить к Вилерсам. Но самые сильное место это последние два куплета, они о нашей маме, о том, как она умирала и как мы в последний раз видели её в больнице. Стихи о молодой, искалеченной жизнью женщине оканчиваются прекрасными словами о золотом летучем корабле, уносящем её на своих крыльях далеко ввысь. Прекрасные слова. Я и сам много раз видел нашу маму, смотрящую на нас с Небес.

Глава 9. 6 сентября 1968 года

Не прошло и двух недель, брат прислал мне телеграфом 5 тысяч долларов, а отцу столько, что он купил новенький Шевроле–Малибу 1968 года и грузовой пикап GMC V-8 тоже совершенно новый, 1968 года. Давно я не видел отца таким счастливым, как за рулём сверкающих краской своих авто.

Мы стали редко получать от него письма, и не было возможности связаться с ним, из графика гастролей его ещё вырывала и студийная работа. Он звонил нам, но мне редко удавалось поговорить с ним, чаще не удавалось, ведь я всё своё время отдавал улице.

С каждым днём всё выше становился мой эшафот на центральной площади. Наша банда собиралась вместе только, когда шли на дело, а так разбегались и ложились на дно на несколько месяцев. Всё труднее было игнорировать моё причастие к нападениям. Но как только созревал план следующего ограбления, мы собирались вместе. Мы всегда придерживались правила идти только на мелкие дела, но одному из нас пришла идея напасть на фармацевтическую компанию Вайет Лаборатория, производящую лекарства, связанные с диетами, которые мы называли крискрос спидами. По центру ходили упорные слухи, что в компании хранилось около миллиона таких таблеток. Крискрос были лучшими спидами того времени. И хотя, приняв несколько, я мог бодрствовать несколько суток, тусуясь и играя, но наступал абсолютный мир боли, когда проходило их действие. Все черти ада набрасывались на меня и пытались разорвать моё несчастное тело на части. Пренеприятное ощущение, скажу я вам.

После тщательного изучения Вайет Лаборатории в течение недели, наша банда собралась вместе, как было запланировано. Мы проникли на склад и начали рыскать между коробками с различными лекарствами.

– Какой номер мы ищем? – спросил я Дэна, скользя взглядом по полкам с номерами.

– 98362… кажется, – ответил он.

– Либо 98362, либо 98367. Почему бы им просто не написать – амфетамин или что–нибудь в этом роде! – попытался пошутить Дэн.

Не только коробки были похожи друг на друга, но сами таблетки были в совершенно одинаковой упаковке. Добавлю, что мы пытались в темноте идентифицировать крошечные таблетки. Однако сдаваться я и не думал. Вдумайтесь, где–то здесь, рядом со мной лежит около миллиона таблеток, по уличной цене четвертак за штуку, что сулило отличные подъёмные. И оставить здесь эти деньги? Ни за что. Я внимательно просматривал, освещая своим карманным фонариком коробку за коробкой, как вдруг нашёл то, что искал. Их здесь были целые стеллажи. Мы почувствовали себя золотоискателями, напавшими на материнскую жилу. Только мы начали снимать коробки со стеллажей, как парень, дежуривший у входной двери, закричал:

– Ребята! У нас гости! Копы подъехали!

Все тут же бросились к выходу. Я, не колеблясь, разбил окно и нырнул в аллею. Мы успели сесть в машину, но не успели выехать на трассу, нас прижала к обочине патрульная машина. К счастью, мы выбросили через окно и лом, и отмычки прежде, чем нас остановил патруль.

– У вас на нас ничего нет, – произнёс Дэн, стараясь выразить полнейшее безразличие. – Это у вас происшествие. И нечего его нам клеить. Мы всего лишь проезжали мимо, возвращаясь с вечеринки.

Может быть, это и сработало бы, не заметь один из копов, поблескивающий осколок стекла на моём свитере. Видно, моя дорогая мохеровая кофта проголодалась и решила позавтракать стеклом, когда я прыгал через окно. Нас заковали и погрузили в патрульную машину.