Текст книги "Маркиз де Боливар"

Автор книги: Лео Перуц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава XIХ. МАРКИЗ ДЕ БОЛИБАР

Когда я пробудился, давно уже был день.

В забытьи, прежде чем раскрыть глаза, я неясно чувствовал, что в комнате много людей, они, очевидно, теснились вокруг и рассматривали меня. Мне казалось, я слышу их дыхание и шелест их плащей. Но когда я вполне проснулся, передо мной было только трое: они тихо крались прочь из комнаты, и каждый делал рукою знаки, призывавшие к тишине.

А в комнате остались только двое: обоих я уже знал – это был английский капитан из Нортумберлендского полка в своем ярко-красном мундире, он стоял над моей постелью, скрестив руки па груди. А возле натопленного камина я увидел Сарачо Дубильную Бочку.

Узнав его, я вмиг вспомнил главное событие минувших суток: атаку и победу герильясов, смерть полковника, Донона и Кастель-Боркенштейна, гибель обоих наших полков. Безграничное удивление, что сам я еще жив, охватило меня и сразу сменилось парализующим ужасом, потому что передо мной сидел заведомый беспощадный враг – Дубильная Бочка. Но страх длился недолго, ему на смену пришла успокаивающая мысль: разве я имею право жить дальше – ведь я остался последним из полка... И чего мне еще желать, как не последовать за моими товарищами?

– Да, он проснулся! – сказал англичанин.

Дубильная Бочка издал невнятный звук, похожий, скорее, на стон. Его ноги, плотно закутанные в овчину, покоились на стуле перед топкой камина, и он, видимо, страдал от очередного приступа подагры. А левая рука была обвязана холщовой тряпкой.

– Мое почтение, господин маркиз! – каркнул он своим скрипучим голосом. И поскреб кусочком черепицы свою большую ступню. – Как состояние вашей милости?

Я взглянул на него с испугом, воображая, что он издевается.

– А непросто было, господин маркиз, разыскать вас, – вмешался англичанин. – Это чистая случайность, ваша милость, что я успел обеспечить вам безопасность. Как здоровье вашей милости, милорд?

Я вскочил на ноги. Только теперь я с удивлением понял, что они всерьез принимают меня – восемнадцатилетнего, пусть обросшего молодой бородкой и изможденного, – за шестидесятилетнего маркиза в одной из его немыслимых ипостасей, что они сами загипнотизированы его изумительной способностью перевоплощаться... Я понял, какое странное стечение обстоятельств возвращает мне жизнь. И мной овладел иной, не смертный, ужас при мысли, что я обречен для спасения сыграть роль маркиза де Болибара, – я, который его убил... И все же я в считанные секунды принял решение избавиться от этого наваждения хотя бы ценой жизни.

– Я – не тот, кого вы во мне видите, господин captain! – выдохнул я, заставляя себя глядеть О'Каллагену прямо в глаза. – Маркиз де Болибар погиб. А я – немец, офицер из войск Рейнского союза!

Мне стало легко после этого заявления, я спокойно ждал решения моей судьбы.

Англичанин переглянулся с Сарачо. И улыбнулся – милой, домашней улыбкой.

– Ну да, немецкий офицер, jawohl[45]  45Так точно (нем.).


[Закрыть]! – сказал он. – Я все понимаю. Именно тот немецкий офицер, которого убили дней этак десять назад, который появился затем в доме господина маркиза вскоре после... вернее, в самый день его исчезновения... Странный случай, к которому причастен ваш гофмейстер, – он был сегодня здесь, господин маркиз! Он узнал вас! Когда вы еще спали!

– Ох, проклятье! У меня целая швейная мастерская в ноге – колет и колет! – выругался Дубильная Бочка. – Никто не знает, как это сверлит и колет, кто не болел этой гадостью...

– Вы ошиблись, господин капитан! – воскликнул я. – Я действительно лейтенант Йохберг из полка нассаусцев!

– Из бывшего полка "Нассау"! Его нет больше. Из ваших не спаслось и десятка солдат, а из офицеров – никто! Ладно, jawohl. О солдатах императора в данный момент разговор особый, господин маркиз. Мне интереснее всего вы, наш истинный герой!

– Солдаты императора? – злобным голосом вступил Дубильная Бочка. Он даже попробовал встать, но, скривившись от боли, сел, схватившись за больную ступню. – Вы еще зовете их солдатами? Бандиты это, хвастуны, дрянные игрочишки, пьяницы, лгуны, мародеры, грабители церквей... Ваше счастье, капитан, что они не залезли в вашу добрую Англию! А мы-то сыты ими по горло! Смерть им всем, это не солдаты, а крысы! Бог праведен, и суд Его настигнет их!

Глухая боль и жгучий гнев овладели мной, едва я услышал, какими словами честит моих погибших товарищей испанский полковник, я хотел бы задушить его своими руками, но между нами стоял рослый, сильный и очень дружелюбный англичанин. Я еще раз попытался спасти свою честь.

– Вы все еще принимаете меня за маркиза де Болибара, – заговорил я. Но он был пожилой человек, а я, как видите, молод... Мне едва еще стукнуло восемнадцать лет!

Дубильная Бочка уже переборол свою боль и весело засмеялся – блеющим, чуть-чуть злорадным и одновременно дружелюбным смехом.

– Восемнадцать лет. Поистине прекрасный возраст. Вот свечечный мастер, напротив церкви, вы его знаете, господин маркиз, он еще такой тощий, – с тех пор, как мать его в детстве кормила одними шомполами, – так ему было пятьдесят, когда он взял себе третью жену, и на свадьбу он выкрасил волосы, как вы себе вчера, точь-в-точь. И смотрелся на восемнадцать. Жаль только козьего жира, помады и воска, которые вы извели на это, господин маркиз. Ведь вам-то это было нужно на одну ночь...

Он вновь засмеялся и указал на растресканное большое зеркало. И я увидел себя и остолбенел, не веря своим глазам: мои волосы поседели после ужасов минувшей ночи, они были серо-белыми, как у старика...

– Простите меня, но вы неправы, господин маркиз, – услышал я голос англичанина. – Вы поступаете неправильно, пытаясь скрыться от мира под маской. Ведь вы совершили большое, доблестное дело! Небо было с вами, и вам все удалось. Вы не должны презирать заслуженную славу, избегать благодарности, которой вам обязана ваша родина и все мы – дело свободы в Европе!

* * *

Не знаю, как это произошло. Я видел себя в зеркале – но не себя, а образ чужого старого человека с седыми волосами. И во мне странным, необъяснимым образом пробудились мысли другого, его дело жило во мне, его воля и решение, он овладел мною и внушил мне озноб и блаженный трепет триумфа. Кажется, в меня вселилась душа убитого, она недолго боролась со мной – убийцей – и победила меня... Во мне ожил великий и грозный маркиз де Болибар. Я еще защищался от его власти, заклинал себя именами убитых товарищей, заставляя себя представлять их – Донона, Эглофштейна, Брокендорфа, – но они не приходили, я позабыл их лица и голоса, иногда я звал их про себя, мне на ум приходили чужие, жестокие слова полковника Сарачо:

– Хвастуны, распутники, пьяницы, грабители церквей... – билось во мне. – Бог праведен, и суд Его – истинен!

И мне казалось, будто уничтожение полка изначально было в моей воле, и это я решил дело – во имя великого... Во мне жил ураган, сердце мое готово было разорваться, кровь гудела в висках, я шатался – от величия этого часа...

* * *

Дубильная Бочка пытливо смотрел на меня, ожидая ответа. Но я молчал.

– Позвольте мне сказать вам одно слово, господин маркиз! – начал он. Я уже знаю: вы презираете войну и не думаете вовсе о славе, которую приобретает в боях храбрый солдат. Вы ведь так говорили: бедный батрак, который пашет поле, имеет больше права на славу, чем все полководцы. А я эту ночь после боя совсем не спал и все думал об этом. Боль не давала заснуть – видите, у меня прострелена рука, да еще жар в придачу, и подагра проснулась... Мы, солдаты, те же мученики, как святые Иаков, Кириак или Марцеллин... Не знаю только, чьи мы мученики – Бога или дьявола? За что мы воюем? За что убиваем и проливаем свою кровь? За Божие дело? Мы – просто слепые кроты на свету... и не знаем, какова воля Бога. Ради добычи? Нет, господин маркиз, мы – как плотники Ноева ковчега, которые строили убежище для всех тварей, а сами захлебнулись в потопе. На благо родины? На этой земле, господин маркиз, уже тысячи лет льется кровь. И разве битвы, после которых прошла сотня лет, не кажутся сегодня бесцельными? Ради чего же бои, марши, усилия, маета, голод, раны – опять и опять? Что от всего этого остается? Я хочу сказать вам, господин маркиз, – только слава... Я иду по чужому городу, и люди шепчут мое имя, матери поднимают детей, чтобы показать им меня, горожане выбегают из домов и приветствуют меня, чьи-то лица теснятся у окон. И если я когда-нибудь немощным стариком приползу в монастырь – блеск моего имени... Будь проклята, опять она! Боже, сохрани меня! Ведьма чертова!

Он умолк. Старая уродливая женщина вошла в комнату с котелком горячей воды и полоской полотна в руках. Нортумберлендский офицер быстро взял со стола свою шляпу с плюмажем и, нахмурившись, вышел, кивнув мне на прощание.

– Ты – дурак, болван, бездельник! – зашипела старуха и начала обрабатывать раненую руку Дубильной Бочки. – Теперь вот сидишь да кряхтишь. Другие приносят деньги, а ты – только пару лотов свинца, в который уже раз!

– Да уймись ты! – зарычал Дубильная Бочка. – И не трогай меня! Я выиграл большое сражение!

– Большое сражение? – визгливо крикнула старуха, гневно взмахнув перевязочным хлыстом. – А зачем? Чтобы этот, а не другой король вводил на будущий год новые налоги на хлеб, на сало, на сыр и яйца?!

– Заткнись! – крикнул полковник. – Знай свою метлу и не лезь в мои дела! Узнаешь его сиятельство, господина маркиза? Хоть его постыдись!

– Сиятельство, преосвященство, степенство, холерство! Тебе вечно надо лезть везде, где бьют... Если турки задерутся с татарами – ты и туда полезешь!

– О горе мое! – кряхтел Дубильная Бочка. – И с этой ведьмой я – уже семнадцать лет... Господин маркиз, ее злобу можно мерить мешками!

– Да, весь город знает, что мой муж – свиная шкура! – закричала баба. – Он не хочет работать, шляется по стране, думает, что дратва и шило его погубят, если он займется работой!

– Господи! – со вздохом пробормотал полковник. – Избави меня от всякого зла...

* * *

Когда я покинул комнату и сошел по лестнице, вслед мне все еще слышались жалобный и злой голос полковника и брань его жены. Перед домом сидели несколько повстанческих офицеров, расположившись под фиговым деревом и уплетая холодную баранину. При виде меня они молча встали и отдали честь.

На улице царила живая и шумная жизнь, люди азартно носились по своим делам, и трудно было поверить, что еще накануне город был полем ожесточенного сражения и местом гибели двух полков. Продавцы жареных каштанов сидели на своих легких стульчиках из пробкового дуба, коробейники разложили свои товары, по улицам катили тележки с древесным углем для каминов и жаровен, погонщики мулов предлагали своих животных покупателям. За открытыми дверями – а было солнечно и куда теплее, чем накануне, предлагали свои услуги цирюльники, монах-кармелит раздавал иконки, и со всех сторон неслись выкрики крестьянок, продающих различные продукты:

– Молоко! Козье молоко! Теплое молоко! Кто хочет молока?

– Лук из Мурсии! Орехи из Бискайи! Чеснок! Бобы! Севильские оливки!

– Вино! Красное вино из Валь де Пеньяс!

– Колбасы! Разные колбасы! Сальчичонес! Лонганисос! Хорисос! Настоящая эстрамадурская колбаса!

И повсюду, где я проходил, этот разноголосый шум утихал. Люди останавливались, уступали мне дорогу и глядели мне вслед – с почтением и даже страхом.

Это не я, а мертвый маркиз де Болибар проходил по своему городу. Смотрел на виноградники и поля вдали. Моя страна, моя земля! – эти слова ликующе звучали во мне, это для меня росли лозы, зеленели луга, моим было все, что объемлется этим синим небом. И в сердце – сладкий хмель. Зачарованный, грезящий, став на час наследником этой земли, медленно шагал я по улицам города.

У ворот стоял отряд герильясов. Один из них распахнул передо мной тяжелую створку ворот и с поклоном приветствовал меня:

– Ave Maria purissima!

И чужой голос ответил из моих уст:

– Amen! Зачавшая без порока!

1919

Примечание

44Пантен. Улица святой Анны в Марселе (фр.).