Текст книги "Первая любовь"

Автор книги: Лаура Дэниелз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Но необычный визитер лишь слегка поморщился.

– Давайте без официоза, ведь мы, можно сказать, соседи. С моей матерью вы видитесь частенько, так что для вас я просто Денни. – Он взглянул на Бекки. – Для тебя тоже.

Тетушка Кэт немного подумала, потом кивнула.

– Хорошо, мистер... э-э... Денни, будь по-вашему. А это Бекки.

Денни улыбнулся.

– Очень приятно! – Затем, бегло оглядев комнату, спросил: – Это твои работы?

– Да... – хрипло произнесла Бекки. Она уже почти выздоровела, но горло у нее еще побаливало.

– Все?!

Бекки тоже скользнула взглядом по стенам, которых не было видно из-за вывешенных на них картин.

– Конечно.

Казалось, Денни Корриген был готов присвистнуть от удивления. Однако сдержался и вместо этого восхищенно протянул:

– Вот это да... А скажи, давно ты рисуешь?

Бекки переглянулась с тетушкой Кэт:

– Сколько себя помню.

– Лет с трех, наверное, – добавила тетушка.

– А сейчас тебе сколько?

– В конце этого месяца будет шестнадцать.

– Понятно...

Денни Корриген подошел к ближайшей стене и принялся рассматривать нарисованный Бекки в прошлом году натюрморт. Тем временем она разглядывала его самого.

Белокурый, со слегка вьющимися волосами и зеленоватыми глазами, сейчас он показался ей моложе, чем в первую минуту. Вряд ли ему тридцать пять, как она поначалу подумала, скорее около тридцати. Просто его элегантность сбивает с толку. Несмотря на то что апрель выдался довольно холодным, он пришел без пальто или плаща, в пиджаке, правда замшевом.

– Замечательно, замечательно... – бормотал Денни Корриген, перемещаясь от одной картины к другой. – Шестнадцать лет... Поразительно!

– Вы... разбираетесь в живописи? – осторожно спросила Бекки.

Денни ответил не сразу, поэтому тетушка Кэт решила сделать это вместо него.

– Мистер... то есть Денни... искусственный критик. Мне миссис Корриген говорила.

– Искусственный? – удивленно взглянула на нее Бекки.

Тетушка Кэт на миг задумалась, затем покосилась на Денни.

– Или... критик искусств?

Тот с неохотой оторвался от гравюры размером с почтовую открытку.

– Театральный критик. Но кое-что смыслю и в живописи. – После короткой паузы, он добавил: – Однако дело не в этом.

Бекки и тетушка Кэт переглянулись. Затем последняя спросила:

– В чем же?

– Видите ли, у меня есть знакомства и... Словом, я знаю двух-трех лондонских владельцев художественных галерей. – Денни в очередной раз огляделся. – Думаю, я мог бы показать им некоторые работы Бекки, спросить мнение, и все такое... Кто знает, возможно, эти люди согласились бы выставить у себя часть картин вашей племянницы...

Тетушка Кэт удивленно заморгала.

– Моей Бекки?

– Мои?! – выдохнула та.

Денни спокойно кивнул.

– Твои, разумеется, чьи же еще...

– Но... зачем все это нужно? – пробормотала тетушка Кэт, переводя взгляд с Бекки на Денни и обратно.

– Тетя! – воскликнула Бекки. – Как ты не понимаешь!

Денни ободряюще улыбнулся ей, прежде чем повернуться к тетке.

– Видите ли, Кэт, возможность выставиться очень важна для любого художника...

– Это-то я понимаю, – слегка пожала та плечами. – Для художника – конечно. Но причем здесь Бекки?

Денни слегка опешил.

– То есть как? Вы же сами минуту назад сказали, что Бекки рисует с трех лет!

– Ах, вы про это... – рассмеялась тетушка Кэт. – Да все дети рисуют! Что тут особенного?

Бекки прикусила губу. Наверное, тетушка права. Вон в школе человек двадцать посещают кружок рисования...

Она неуверенно посмотрела на Денни, однако тот ответил серьезным взглядом. Затем повернулся к тетушке Кэт.

– Все, говорите? – Он широким жестом обвел увешанные картинами стены и продолжил, сделав упор на первом слове: – Так рисуют не все! У Бекки явный талант. Это видно, как говорится, невооруженным взглядом. Если же, вдобавок, ее работы высоко оценят критики, перед ней откроются новые горизонты.

– Вы полагаете? – с сомнением протянула тетушка Кэт. – И куда все это ведет? К продолжению рисования, новым картинам? Но ведь девочке нужно, во-первых, окончить школу, а во-вторых, продолжить образование и приобрести профессию!

Повисла пауза. Бекки стояла сама не своя, страстно желая всего того, о чем говорил Денни Корриген, но чувствуя, что тетушка выставила непробиваемые аргументы.

Однако дальнейшее развитие беседы показало, что она напрасно волновалась. Несколько мгновений Денни смотрел на тетушку Кэт, потом произнес:

– Вижу, мы не совсем понимаем друг друга... хотя говорим об одном и том же.

– Как об одном, когда я имею в виду будущее Бекки, а вы...

– И я толкую о нем же, – невозмутимо парировал Денни. – Бекки поступит в колледж искусств и станет профессиональным художником.

Тетушка Кэт скептически прищурилась.

– Художником!

В ее тоне сквозило если не презрение, то явное неприятие подобной участи для Бекки.

Вот и все, уныло подумала та. Тетушка не позволит мне принять предложение Денни Корригена.

Однако тот, едва заметно подмигнув ей, негромко, но многозначительно произнес:

– Между прочим, некоторые художники неплохо зарабатывают.

Тетушка Кэт замерла.

– Впрочем, вы и сами прекрасно это знаете, – добавил Денни.

После этого вновь воцарилось молчание. Тетушка Кэт о чем-то усиленно размышляла. Наконец произнесла:

– Некоторые, вы говорите. Но где гарантия, что Бекки окажется в числе этих некоторых художников?

Бекки похолодела. Еще один железный аргумент.

На удивление, Денни и его преодолел, притом без всяких споров. Просто отмел одной-единственной фразой:

– А где вообще гарантии любому начинанию?

Тетушка Кэт моргнула раз, другой, третий...

– Но...

Денни не дал ей продолжить.

Вот послушайте, – горячо произнес он, – допустим, Бекки сделает так, как вы советуете. Поступит в... кем вы хотели бы ее видеть?

– Медицинским работником, – не задумываясь, ответила тетушка Кэт. – Если не врачом, то хотя бы фельдшером, как я, или медсестрой.

Денни кивнул.

– Очень хорошо. Пусть будет фельдшер. Для наглядности лучше всего. А теперь смотрите: вот Бекки поступает в медицинский колледж... правда неизвестно еще, поступит ли, так как сама она отнюдь не горит желанием изучать медицину. – Денни вопросительно взглянул на Бекки, и та замотала головой. – Но, допустим, она все-таки поступает, учится, становится фельдшером, затем находит работу где-нибудь в глубинке, потому что ближе к центру, как правило, вакансий нет. То есть все сводится к тому, что Бекки повторяет ваш путь – устраивается на место фельдшера в небольшую больницу. Ее зарплата составляет... ну, скажем, триста фунтов в неделю. – На этот раз Денни вопросительно взглянул на тетушку Кэт. Та кивнула. – Подытожим: Бекки имеет образование и профессию, которая обеспечивает ей пятнадцать тысяч фунтов в год. В то время как одна-единственная картина способна принести тысяч сорок-пятьдесят и больше, что превышает годовой доход фельдшера более чем в три раза. Заметьте, мы говорим только об одной картине!

Тетушка Кэт выслушала все это молча.

– К вышесказанному могу также добавить, – вдохновенно продолжил Денни, – что эти деньги Бекки станет зарабатывать, занимаясь любимым делом, а не убивая время на постылой службе.

– А если никто не станет покупать картины Бекки? – наконец спросила тетушка Кэт.

– О, на этот счет не беспокойтесь! Для того и существуют картинные галереи, чтобы художники не бедствовали. Кроме того, есть реклама, сообщения в средствах массовой информации, личные рекомендации и так далее, и тому подобное. Даже не имея особого таланта, можно зарабатывать деньги, а у Бекки он есть!

Некоторое время разговор продолжался в том же духе, пока наконец тетушка Кэт не сдалась.

– Ладно, будем считать, что вы меня убедили...

– Замечательно! – воскликнул Денни.

Бекки тоже радостно блеснула глазами. Однако тетушка Кэт продолжила:

– Вот только одного не пойму: какой у вас интерес в этом деле? Почему вы решили взять Бекки под свою опеку? Вам-то все это зачем?

Бекки тоже взглянула на Денни.

Тот слегка нахмурился.

– Только не подумайте чего-нибудь этакого. Я играю честно. Выступаю в роли агента Бекки, если хотите.

– Ах, вот оно что! – воскликнула тетушка Кэт. – Хотите, чтобы мы заплатили вам?

Денни пожал плечами.

– От денег не откажусь, но только когда картины Бекки реально начнут продаваться. И платить будете не вы, а она, из собственных доходов.

– Сколько же вы хотите? – быстро спросила тетушка Кэт.

– Ну, обычно агенту полагается десять процентов с продажи. Думаю, подобная сумма не будет для Бекки обременительна.

Бекки посмотрела на тетушку. Та кивнула.

– Десять процентов – нормально.

– При этом я берусь не только представлять интересы Бекки в переговорах с владельцами картинных галерей, но и, так сказать, поставлять заказчиков. Еще раз повторюсь – среди моих знакомых немало состоятельных людей. Которые к тому же знают толк в живописи. Думаю, недостатка в покупателях не будет, благодаря чему, в случае необходимости, Бекки сможет сама оплачивать учебу в колледже. – После некоторой паузы он продолжил, глядя на Бекки, но обращаясь к обеим своим собеседницам: – Впрочем, если мое предложение каким-либо образом вас не устраивает, могу ограничиться показом работ Бекки владельцам галерей. Разумеется, ни о каких деньгах в данном случае речи быть не может. Ну, а дальше Бекки будет действовать сама.

– Сама! – в один голос ахнули Бекки и тетушка Кэт. – Нет уж, – добавила затем тетушка, – если на то пошло, так беритесь за дело сами. Ведь у Бекки нет никакого опыта, ни житейского, ни делового.

– Да! – сказала Бекки.

Тетушка Кэт окинула ее взглядом.

– Рисовать-то она умеет, но что касается всего остального... И потом, вряд ли кто-нибудь позаботится о ней лучше вас, все-таки в одной деревне живем. То есть вы-то в Лондоне, но родные места все равно здесь, верно?

Денни улыбнулся.

– Рад, что мы поняли друг друга.

– Да-да, да-да... – Похоже, тетушка Кэт в самом деле сообразила, что Денни способен помочь Бекки хорошо устроиться в жизни.

– Ну, остается лишь выбрать работы, которые я отвезу в Лондон.

Денни прошелся вдоль стен, внимательно рассматривая картины в простеньких рамках. В конце концов указал на портрет тетушки Кэт, на космическую абстракцию, натюрморт и пейзаж.

– Вот эти возьму, если не возражаешь.

Бекки кивнула, но затем направилась в угол, где стояли картины на подрамниках, неоформленные.

– У меня есть пейзаж лучше этого. Вот такой.

Она показала Денни холст с изображением горы Эксмур. Той самой, что возвышается над лесом, у края которого разместилась деревня Барнсмур и который является частью национального парка Саймонсбейт, простирающегося до самого Бристольского пролива.

Тут следует заметить, что гору Эксмур Бекки рисовала постоянно, еще с детских лет. Сейчас она приехала на пленэр, чтобы дописать начатую в прошлом году картину, на которой изображала всю ту же гору Эксмур. У Бекки было чувство, что череда подобных пейзажей никогда не кончится. Как никогда не получится двух одинаковых изображений горы, потому что и сама она никогда не бывает одной и той же – живет собственной жизнью, хмурится или улыбается в зависимости от настроения, жмурится на солнышко, если оно сияет на небосклоне, или дремлет под одеялом облаков...

– О, конечно, этот пейзаж лучше! – восхищенно прищелкнул языком Денни. – Наша гора... Какая красивая! – С минуту он любовался картиной, чуть склонив голову набок, затем весело взглянул на Бекки. – Считай, что у тебя есть первый покупатель.

Та недоверчиво улыбнулась.

– В самом деле?

– Да, – кивнул Денни.

– Кто же он? – подала голос тетушка Кэт.

Денни повернулся к ней.

– Я.

– Хм, надо же... – Тетушка удивленно поджала губы. – Вы готовы выложить деньги?

– Разумеется. Если только...

– Что? – быстро спросила Бекки.

– Если только моя мать не перехватит у меня эту картину. Боюсь, нечто подобное может случиться, если твой пейзаж попадется ей на глаза.

– Думаете, миссис Корриген понравится моя работа? – робко произнесла Бекки, для которой нынешний день оказался полон неожиданностей. У нее до сих пор голова шла кругом от обилия впечатлений и внезапно открывшихся перспектив.

– Еще бы не понравилась, – усмехнулся Денни, любуясь картиной. – Мамочка наверняка захочет повесить это возле окна, из которого открывается вид на нашу гору. А что, довольно оригинально: видишь гору, изображенную на картине, потом переводишь взгляд за окно, а там эта же гора во всей красе!

Пока шел разговор, с лица тетушки Кэт не сходило озадаченное выражение. Кончилось все тем, что у нее вырвалось:

– Да что такого вы там увидели?

Она шагнула вперед, забрала у Денни картину и принялась рассматривать на расстоянии вытянутой руки. Бекки и Денни тем временем наблюдали за ней самой.

– Ничего не понимаю, – пробормотала тетушка с легким оттенком раздражения в голосе. – Гора как гора. Точь-в-точь как настоящая. Что на картину смотришь, что на гору – одно и то же...

– В том-то и дело! – рассмеялся Денни. – Именно это и ценится в реалистической живописи – чтобы было как настоящее. Для сравнения взгляните на ту картину. – Он указал на пейзаж, который поначалу выбрал для показа в Лондоне. – Видите, здесь тоже наша гора.

– Да она совсем другая! – воскликнула тетушка Кэт. – Странная какая-то... – Она покосилась на Бекки. – Где ты видела на нашей горе лиловый кустарник? И эти оранжевые... не пойму... дубы, что ли?

Бекки немного замялась.

– Понимаешь, тетя, когда я это рисовала, у меня было такое настроение... как бы тебе сказать... – Она пошевелила в воздухе пальцами, пытаясь найти определение, но в итоге лишь растерянно умолкла.

На выручку ей пришел Денни.

– Не старайся, не объяснишь. Во всяком случае, словами. Зато на картине все видно. – Он повернулся к тетушке Кэт. – Это называется импрессионизм – когда нужно не столько видеть, сколько чувствовать.

Тетушка Кэт пожала плечами.

– Я в художестве мало что смыслю. Вы только скажите: неужто и такие вот оранжевые дубы будут покупать?

В зеленоватых глазах Денни вспыхнули лукавые искорки.

– Вы не поверите, но найдется немало людей, которые скорее купят оранжевые дубы, чем этот реалистический пейзаж!

– С ума сойти... – пробормотала тетушка Кэт. – Век живи – век учись...

Позже, когда, забрав упакованные картины, сообщив Бекки номер своего сотового телефона и пообещав держать ее в курсе дел, Денни ушел, тетушка Кэт задумчиво произнесла:

– Что ж, детка, возможно, это в самом деле твой шанс. Я-то думала тебя в медицину пристроить, но, если ты всерьез решила стать художником, препятствовать не стану. Не зря ведь все твердят, что у тебя талант. Хм, и откуда только взялся? Не помню, чтобы кто-нибудь из нашей родни рисовал. Наверное, твои способности достались тебе от...

Тетушка умолкла на полуслове, но Бекки и без того поняла, кого та имеет в виду – ее неизвестного отца. Сведений о нем было так мало, что, даже объявись сейчас Лиз, мать Бекки, вряд ли она смогла бы сказать что-то определенное. Знакомство, в результате которого на свет появилась Бекки, являлось лишь незначительным фрагментом в жизни Лиз. Скорее всего, та понятия не имела, рисует ли ее дружок и есть ли у него вообще хоть какие-то таланты...

4

С тех пор минуло шесть лет. Бекки давно перешла с Денни на “ты”, и они провернули вместе немало удачных сделок. Миссис Корриген, мать Денни, очень благосклонно смотрела на их общение и наверняка лелеяла определенные надежды, но Бекки было не до того. Она с головой окунулась в творчество: А также в учебу, потому что ей действительно удалось поступить в Королевский колледж искусств.

Все как-то так удачно сошлось: вдруг, откуда ни возьмись, появилась возможность заниматься любимым делом, параллельно изучая его и – что самое приятное – оплачивая учебу из собственных доходов. Последнему обстоятельству немало способствовал все тот же Денни, который поставлял Бекки заказчиков и приводил покупателей, желавших приобрести готовые картины.

Но Джилла Хорнби привел к Бекки не он. Тот сам вышел на нее.

Для Бекки все началось с телефонного звонка.

В первых числах марта в маленькой гостиной квартиры, которую Бекки арендовала в Лондоне, раздалась телефонная трель. Звонивший представился Джиллом Хорнби и спросил, может ли он поговорить с художницей Бекки Блейс.

– Вы уже с ней говорите, – ответила та. – То есть со мной. Я Бекки Блейс.

– Очень приятно, – прозвучало в трубке.

Голос у незнакомца был чуть хрипловатый, уверенный, как у человека, привыкшего скорее руководить, чем подчиняться.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Джилл Хорнби хочет заказать портрет.

– Могли бы вы за это взяться?

Слова собеседника не удивили Бекки. Процентов семьдесят заказчиков, которых приводил к ней Денни, желали, чтобы их образ был запечатлен на полотне.

– В общем-то да, – осторожно произнесла Бекки, – только сначала скажите, в каком виде вы хотите быть изображены.

Вопрос не относился к категории праздных, некоторые из заказчиков – как правило, молодые дамы, но, случалось, и представители сильного пода – выдвигали непременное условие, чтобы портрет был в стиле ню. Иными словами, изображать их следовало обнаженными, а картина предназначалась чаще всего для спальни. Когда Бекки выполняла коммерческий заказ, ей, в принципе, было все равно, что рисовать. Однако раза два она столкнулась с превратным толкованием роли художника, и исходило это от мужчин.

Сам того не ведая, Джилл Хорнби успокоил ее.

– Рисовать нужно не меня, а мою мать, – сказал он, и Бекки облегченно вздохнула.

Если речь идет о матери, вряд ли стоит ожидать сюрпризов.

– Нам нужен портрет в кабинетном стиле, – продолжил Джилл Хорнби. – Сдержанный, но не лишенный некоторой романтики. Примерно такой, как ваша “Дама в муаре”.

Услышав название картины, Бекки усмехнулась.

– Побывали на моей выставке?

– Да, – последовал короткий ответ.

Затем Джилл Хорнби спросил, сможет ли Бекки работать не у себя в студии, а в предместье Лондона. Она не возражала. Тогда Джилл Хорнби назвал адрес в Найтинг-Гроув, добавив, что его мать будет ждать Бекки через неделю.

– В понедельник утром вас устроит? – спросил он.

По утрам Бекки посещала занятия в колледже искусств.

– Э-э... нет, – сказала она. – Видите ли, в первой половине дня я занята, поэтому писать портрет могу лишь во второй.

Бекки думала, что собеседник воспримет известие не очень хорошо, однако тот неожиданно произнес:

– Ну и замечательно, моя мать не любит рано вставать.

После этого они договорились о сумме, которую Бекки получит за портрет, и на том беседа завершилась.

Правда, собеседник остался...

Разумеется, не наяву, а в мыслях Бекки.

Надо сказать, данное обстоятельство удивило ее. Повесив телефонную трубку, она некоторое время сидела в кресле, прислушиваясь к себе, пытаясь разобраться в своих чувствах.

Что такого в этом Джилле Хорнби? Почему его голос до сих пор звучит... даже не в ухе, а будто в самом мозгу?

Все это было более чем странно. Обыкновенный разговор, обсуждение конкретных вопросов, сугубо деловое общение – подобных бесед Бекки провела десятки. И никогда такого не случалось, чтобы голос потенциального клиента еще некоторое время эхом отдавался в ее голове.

Но сейчас именно это и происходило.

Что за наваждение?

И дело не столько в задержавшемся в памяти голосе, сколько в эффекте, который он производил на организм. От него по всему телу разливалось тепло, и каждая клеточка словно оживала, начинала трепетать, и это было очень приятно, очень...

Продолжая прислушиваться к себе, Бекки вдруг сообразила, что испытывает самое настоящее чувственное волнение.

А ведь она даже не видела этого Джилла Хорнби! Только слышала голос...

– Что же это такое? – едва слышно слетело с ее губ.

В свои двадцать два года Бекки имела очень небольшой опыт общения с мужчинами, да и тот ограничивался в основном деловыми контактами. Чаще всего виделась с Денни Корригеном, ну и, конечно, со своими сокурсниками. Однако от недостатка подобного общения не страдала, так как все ее помыслы были направлены на живопись.

Разумеется, как большинство девушек, Бекки мечтала о любви – такой, чтобы на всю жизнь, до конца дней. Но пристрастие к изобразительному искусству служило своеобразным щитом между нею и парнями. Как известно, любовь – это тоже в некотором роде творчество. Поэтому не одаренные талантами люди воспринимают ее как чудо. Те же, кто с головой погружен в искусство, имеют почти неограниченную возможность творческих проявлений. И это не только похоже на любовь, но даже способно оттеснить ее на задний план. Иными словами, если в жизни человека присутствует творчество, он питается почти теми же энергиями, что и влюбленный. Не зря ведь говорится – влюблен в свое дело.

Особенно остро подобный эффект ощущают те, кто живет рядом с так называемыми творческими людьми. Одержимость последних часто вызывает нарекания близких, обвинения в невнимательности, душевной черствости и прочих негативных проявлениях человеческой натуры. При этом самим творческим личностям порой бывает удивительно слышать в свой адрес подобные упреки.

Вот и Бекки жила словно в пресловутой башне из слоновой кости. Человеческие эмоции почти не достигали ее, скатывались по гладкой поверхности возвышения, на котором она поселилась.

Так почему же вдруг ее настолько взбудоражил самый обычный телефонный разговор?

Вздохнув, Бекки направилась в соседнюю, оборудованную под студию комнату. Там подошла к мольберту, выдавила на палитру белила, взяла кисточку и принялась грунтовать, натянутый на подрамник, холст, которому в недалеком будущем суждено было превратиться в картину. Эта монотонная работа обычно действовала на нее как успокоительное средство, но сегодня ожидаемого эффекта не произошло. Бекки все равно думала о таинственном Джилле Хорнби.

Стремясь избавиться от назойливых мыслей, она включила музыку – проигрыватель компакт-дисков находился тут же – и продолжила работу.

Интересно, как выглядит человек, у которого такой приятный голос, проплыло в ее голове...

В следующий понедельник, прямо из колледжа, Бекки отправилась в лондонское предместье, район Найтинг-Гроув. По адресу, который дал Джилл Хорнби, она нашла симпатичный особняк, возведенный хоть и в наши дни, но выдержанный в викторианском стиле, подобно всем соседним домам. Вероятно, таково условие застройки района – новые здания не должны портить общей картины.

Ограда отсутствовала, ее роль играл высаженный по периметру участка, аккуратно подстриженный кустарник. От тротуара к дому вела асфальтированная дорожка. Пройдясь по ней, Бекки поднялась на крыльцо и нажала на кнопку звонка.

Ждать пришлось довольно долго. Но и потом вместо двери открылось окно на втором этаже.

– Иду, иду! – донеслось оттуда. Голос был женский.

Подняв взгляд, Бекки увидела чью-то кудрявую голову. Разглядеть лицо против солнца было трудно.

– Здравствуйте, я Бекки Блейс, художник. У меня назначена встреча с Айрин Хорнби.

– Да-да... – донеслось сверху. – Уже спускаюсь...

Прошло еще минут десять – как показалось Бекки, а на самом деле, наверное, минуты три, – прежде чем наконец щелкнул замок и дверь отворилась. На пороге появилась миловидная женщина, возраст которой, судя по всему, давненько перевалил за пятьдесят и приближался к шестидесяти. На ней было длинное шелковое платье цвета предгрозового моря, с роскошной белой пелериной из кружев ручной работы. Кроме того, в руках дамы находился ворох той же ткани, из которой было сшито платье.

– Вот и я! – бодро произнесла она. – Простите, что заставила ждать. Горничная уже ушла, а мне очень непривычно передвигаться в новом платье. Этот хвост то и дело попадает под ноги!

Она тряхнула ворохом шелка, и Бекки вдруг сообразила, что это не просто ткань, а шлейф. Очевидно, ради удобства передвижения дама подняла его с пола.

Ну и ну! Бекки еще никогда не доводилось видеть кого-то в платье со шлейфом, разве что в кино.

– Прошу! – сказала дама, отступая в сторонку. – Входите, дорогая моя. Айрин Хорнби – это я.

– Очень приятно, – пробормотала Бекки, переступая порог.

Она оказалась в холле, одна стена которого была сплошь зеркальной, а пол выложен плиткой из натурального мрамора.

– Как, вы с пустыми руками? – раздалось вдруг за спиной.

Слегка нахмурившись, Бекки обернулась.

– Простите?

Айрин Хорнби тронула висок.

– Ох, кажется, я неправильно выразилась. Просто мне казалось, что вы должны приехать с... э-э... мольбертом и этой... как ее... ну, на чем краски смешивают.

– С палитрой. – Сообразив, в чем дело, Бекки улыбнулась. – Вероятно, вы думали, что я прямо сегодня начну писать портрет.

Айрин Хорнби перекинула шлейф через согнутую руку – так некоторые дамы носят сумочки.

– А разве нет?

– Что вы! Скачала мне нужно посмотреть на вас, потом выбрать место с подходящим освещением, создать антураж... Словом, проработать детали. Кроме того, я не прочь узнать, где вы предполагаете повесить портрет.

– А! Он предназначен для... – Принявшись отвечать, Айрин Хорнби вдруг спохватилась: – Ох, что же я... Это вы сбили меня с толку! Я даже забыла пригласить вас в гостиную, начала разговор прямо здесь. – Сделав свободной рукой элегантный жест, она любезным тоном произнесла: – Прошу вас, пройдемте.

– Благодарю, – спокойно ответила Бекки. Ей было не привыкать к причудам и странностям клиентов.

Четвертью часа позже, сидя в удобном кресле с чашкой кофе – по словам Айрин Хорнби, приготовленного прислугой заранее, так что его осталось лишь немного подогреть, – Бекки изучала объект применения своего изобразительного таланта. Иными словами, рассматривала собеседницу.

– Так вы начали рассказывать, куда собираетесь повесить свой будущий портрет, – напомнила она.

– А! Он предназначается для дома моего отца.

– Ясно... – Несколько мгновений Бекки молчала, переваривая информацию, затем спросила: – А что это за дом?

Айрин Хорнби махнула рукой куда-то налево.

– О, это поместье в Западном Сассексе. Дом старый, но очень уютный. – Она улыбнулась. – Родовое гнездо, знаете ли.

– Вот оно что... – протянула Беки, для которой ситуация начала понемногу проясняться. Во всяком случае, она догадалась, откуда проистекает желание миссис Хорнби обзавестись собственным изображением. – Полагаю, в доме вашего отца есть и другие портреты.

Айрин Хорнби кивнула.

– Угадали. Род наш древний, берет начало в пятнадцатом веке. И каждый предок старался оставить свой портрет. Так что за минувшие столетия их немало собралось.

– Значит, насколько я понимаю, картина, которую я напишу, будет висеть среди портретов ваших родственников?

– Совершенно верно, рядом с изображением моей матери.

– В роскошной раме, – не столько спросила, сколько констатировала Бекки.

– Скорее всего, – согласилась Айрин Хорнби. – Мой отец наверняка захочет, чтобы ваша работа имела достойное обрамление.

И соответствовала общему стилю, мысленно добавила Бекки.

– Что ж, теперь понимаю, почему речь идет о кабинетном варианте, – пробормотала она, обращаясь скорее к себе самой, чем к Айрин Хорнби.

– Простите?

Бекки улыбнулась собеседнице.

– Понимаете, миссис Хорнби...

Та отмахнулась от подобного обращения:

– О, просто Айрин.

– Желание клиентки закон, – сказала на это Бекки, хотя на самом деле ей было немного неловко называть просто по имени человека почти в три раза старше нее. – Так вот, понимаете, Айрин, когда неделю назад ваш сын разговаривал со мной по телефону, он упомянул о том, что портрет должен быть выдержан в кабинетном стиле, но с некоторым оттенком романтики.

– Все верно, именно такой портрет я и хочу. – Айрин машинально поправила кружевную пелерину. – Жаль только, что напрасно наряжалась. Думала, вы сразу начнете меня рисовать.

Бекки качнула головой.

– Сожалею, но сразу не получится. Сначала нужно все хорошенько продумать.

– А я так старалась: одевалась, причесывалась, наносила макияж... – Айрин скользнула по себе взглядом. – Это платье я заказала специально для портрета. Оно красивое, но очень неудобное, в нем так трудно ходить, что вряд ли я когда-нибудь использую его для какого-нибудь другого случая. – Она вздохнула. – Если бы Джилл предупредил меня, что в первый день ты, детка, не станешь рисовать, я не тратила бы столько времени на приготовления...

Бекки на миг задумалась.

– У вас есть номер моего телефона?

Айрин тоже несколько мгновений размышляла, прежде чем ответить.

– У моего сына есть.

– Нет, так не пойдет. – Бекки вынула из сумочки бумажник, извлекла из него визитку и протянула Айрин. – Возьмите, пожалуйста. Если возникнут какие-либо вопросы, звоните. Вовсе незачем тратить время понапрасну.

Айрин взяла визитку.

– Действительно. Как это я сама не догадалась позвонить! Ведь можно было узнать номер телефона у Джилла. Спасибо, детка, впредь стану консультироваться с тобой, прежде чем готовиться к очередной нашей встрече. Я, видишь ли, немного волнуюсь, мне еще никогда не доводилось позировать художнику. Не знаю, получится ли у меня.

Бекки невольно рассмеялась. Айрин так переживала, будто писать картину предстояло ей самой!

Они еще немного поговорили, затем Бекки спросила, в какой комнате Айрин планирует устроить временную художественную студию.

– Э-э... я как-то об этом не думала, – произнесла та, неуверенно оглядываясь. – Можем расположиться прямо здесь, в гостиной.

Бекки тоже осмотрелась. День выдался солнечный, поэтому света в помещении было достаточно, даже несмотря на то, что окна частично загораживали липы. Но если небо затянут облака...

– А не найдется ли комнаты на втором этаже? – спросила Бекки. – И чтобы за окнами не было высоких деревьев.

В голубых глазах Айрин промелькнуло недоумение.

– Деревьев? Они-то чем мешают?

– Листвой, которая создает тень, – терпеливо пояснила Бекки. – Когда пишешь картину, важную роль играет освещение. В идеале оно не должно меняться в течение всего времени, пока художник работает, но это недостижимая мечта. Поэтому нужно выбрать такое помещение, где ничего не затеняло бы окна.

Айрин подняла глаза к потолку, размышляя. Затем воскликнула:

– А! Можно устроиться в моей спальне. Под ней только клумба с лилиями и клематисом, так что окна свободны. Останется только раздвинуть шторы. Кроме того, из моей комнаты можно выйти на верхнюю террасу. Захочешь – расположимся там.

– Замечательно, – улыбнулась Бекки. – То, что нужно. Обожаю работать на свежем воздухе... если только нет дождя. – Но в следующую минуту она нахмурилась. – Боюсь, терраса нам все же не пригодится.

– Почему? – разочарованно протянула Айрин.

– Вы там простудитесь. Сейчас март, воздух еще не прогрелся. Я-то, допустим, могу работать в верхней одежде, но вам придется позировать в платье, притом не один час. Вы замерзнете. – После некоторой паузы она добавила: – Впрочем, могу изобразить вас в шубке или...