Текст книги "Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя"

Автор книги: Лаура Адлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Бордели четвертого типа напоминают магазины. Девушки сидят на скамейках и беседуют с клиентами, пока те не решаются наконец сделать выбор и незаметно подняться в меблированные комнаты, расположенные этажом выше. Здесь девушки имеют право на жилье и на питание; они очень молоды, но уже отцвели, они одеты в прозрачные сорочки, подчеркивающие их наготу и открывающие грудь. Обычно у них изысканные прически, на лицах много макияжа. Клиенты появляются в восемь-девять часов вечера. На улице стоит девушка-зазывала, ей причитается часть вечернего дохода. Младшая бандерша сидит за кассой. За столами сидят рабочие, их начальники, молодые люди, старики, все притворяются, что не замечают друг друга. Каждый старается изолировать себя от прочих и одновременно выставить себя напоказ: «Каждый желает нырнуть в этот омут любви, не слишком беспокоясь о том, что он там выловит. Найдутся девушки на любой вкус. Одни одеты в длинные платья со шлейфом, другие в трико и коротких юбках, открывающих отнюдь не только колени. Иные одеты маленькими девочками… Они убивают время, играя в карты, куря сигареты, потягивая черносмородиновую настойку, как если бы на улице было холодно и они хотели согреться, играют в прятки с каким-то трехлетним малышом, который уже знает все ругательства на французском языке, разговаривают с гарсоном, пока хозяйка заведения и ее семидесятилетняя мать наблюдают за всей этой толпой "неразумных дев"».

Как сделать выбор? Пока одни заняты наверху, другие сидят внизу и громко расхваливают свои достоинства, стоит ужасный шум. Впрочем, так поступают не все; например, Марта из книги Гюисманса избегает громких слов и не ласкает клиента прямо внизу, она привлекает внимание своей нежностью и изяществом. В этом заведении, в этих сполохах газового света, на скамейке, принужденная улыбаться с восьми вечера до трех утра, она чувствует себя замаранной, перепачканной в какой-то грязи. Но, несмотря на отвращение, которое она испытывает к своей профессии продажной Венеры, она каждый вечер спускается вниз и садится на скамью. "Огромные канделябры с зажженными свечами, стены, обитые темно-красным атласом, расшитым белыми шелковыми цветами, которые в свете свечей выглядят жилами серебра в руде – все это плыло перед ее глазами белыми искорками на фоне неясного красного марева; затем ее взгляд прояснялся и она уже видела свое отражение в зеркале, понимала, что лежит в откровенной позе на скамье, у нее уложены волосы, как будто бы ей ехать на бал, ее тело укрыто кружевами, от которых исходит сильный запах".

Сутолока, возбуждение, рутина, ритуал, повторяющийся из ночи в ночь, мир, залитый светом, спиртным, шумом. Клиента здесь привлекает неизвестность, он чувствует себя первооткрывателем, никогда не зная, что найдет здесь в следующий раз, не ведая, кто утолит его жажду – сморщенная, но опытная старуха или юная дебютантка. Привлекает, конечно, и блеск самого заведения. Поход в такой бордель напоминает путешествие в неизведанные далекие страны.

«Город, аллея, теряющаяся в глубине квартала, другая аллея, пересекающая ее, подводящая прямо ко входу в небольшой магазинчик с витриной, больше похожей на обычное окно, забранной решеткой и занавешенной грязным полотном цвета детской неожиданности. Три ступеньки перед дверью, за ней тронутая временем стойка, за которой дремлет, качая головой, какая-то женщина средних лет… Узкая лестница, упирающаяся в довольно большую залу, по трем сторонам которой стоят скамейки… На них сидит десяток старух, которым впору варить колдовское зелье в пещерах, в неестественных позах, сгорбленных, одетых в какие-то лохмотья, которые больше пошли бы привидениям. На коленях у них лежат чашки для милостыни, которые они прикрывают руками.

Клиент входит, его встречают словами: "Что будете пить? Водку?", а не: "Не хотите ли чего-нибудь выпить?" В борделе всегда пьют одну и ту же водку – пока ее пьешь, она как вода, но едва выпил, кажется, что проглотил морского ежа. Местные зовут этот бордель "Парки". На стенах гравюры с эротическими сценами, под ними надписи вроде следующей: "Женщина в бархате и искусственные цветы, или два типа обманчивой красоты"».

Чем ниже мы спускаемся в яму проституции, тем больше мы находим бордели, двери которых выходят прямо на тротуар, в которых одни сгорбленные старухи, в которых клиенты устраивают драки, ночи в которых проходят настолько бурно, что впору вызывать полицию. В кварталах, расположенных близ парижских фортов, в портовых кварталах приморских городов, в недавно отстроенных пригородах в таких борделях каждую ночь встречаются в пивном чаду рабочие, холостяки, солдаты и матросы в увольнении. От улицы заведение отделяет тонкая занавеска. Вышибала выкидывает на улицу опьяневших клиентов, алкоголь продается с наценкой только с полуночи. Как говорят специалисты, в таких местах все происходит по-звериному. Здесь акт любви сведен к самому что ни на есть минимуму – к проникновению в женщину. Порядок и чистоту здесь практически не поддерживают. Вся мебель в зале – столы и деревянные скамьи, в комнатах – одна-одинешенька железная кровать с соломенным тюфяком. Поборники гигиены и. нравов называют эти заведения гнездом порока и отвратительной клоакой, писатели же находили в них неиссякаемый источник романтики и вдохновения. Их привлекало тесное соседство секса, смерти, нищеты, любви и наготы, которое можно было видеть только здесь.

В таких борделях работают и молодые девушки, не сумевшие вырваться из водоворота нищеты, которым никак иначе не заработать на хлеб и ночлег; там работают и уже отцветшие дамы, скрывающие свой возраст с помощью косметики и париков. Посреди залы такая дама не первой свежести, окруженная детворой – детьми проституток, – пересказывает вслух свои воспоминания, не обращая внимания на крики, на табачный дым, на лужу засохшей крови, оставшуюся после драки, случившейся уже никто не помнит когда. На площадях Пигаль и Моберт девушки стоят стайкой вокруг кафе и зазывают клиентов. В переулках Марселя и Тулона, в тени стен спящих домов, под звуки механического пианино, в неясном свете зарешеченных фонарей, проститутки нашептывают клиентам на ухо обещания неземного счастья. Вокруг них кварталы, предназначенные под снос, больше похожие на безжизненную пустыню. До самого конца семидесятых годов XIX века слово "трущоба" означало кварталы, где нет места чистоте, – там от деревянных столов несет кислым вином, там со стульев содрана обивка, там по улицам бродят грубые девки, там на стенах похабные надписи. Ночью там нет ни мужчины, ни женщины, там лишь алкоголики и алкоголички, пьющие абсент и заключенные каждый в своем одиночестве. Трущобы – это мрачный мир, отрезанный от остального человечества, подобный, по словам Макорлана, "кораблю, которым управляет проклятый Господом экипаж". Это автономная вселенная, исключенная из нашей обыденной жизни, место, где такие люди, как Бодлер, Ропс и Макорлан могли испытать редкое ощущение спуска по лестнице греха и порока до самого дна общества: "Здесь мы на самом последнем витке спирали, здесь вокруг нас – foemina simplex из латинских сатир. Тут и там мы видим, сквозь табачную дымку, неестественно худых людей, которых гложет даже не голод, а туберкулез, и наоборот, людей, непомерно ожиревших от лени. В этом непроглядном хаосе живут и двигаются темные массы, о которых возмущенные поборники добродетели не желают ничего знать, там по улицам ходят живые куклы, чьи детские глаза бросают на проходящих страшные взгляды; там за стойкой, заставленной бутылками, отдыхает жирная мегера, ее голова замотана в грязный платок, который отбрасывает на стену тень с двумя кончиками, как бы напоминая нам, что всякий, кто продал свою душу Злу, обязан носить рога" (Бодлер, письма к Асслино).

Эти бордели постоянно переходят из рук в руки; аукционы устраивают в близлежащих кафе у ворот Сен-Мартен. Новая бандерша когда-то сама сидела на скамейке, затем, проработав несколько лет, стала младшей бандершей или сразу хозяйкой. Ночи здесь коротки: кафе никогда не закрывается раньше четырех утра, девушки, одуревшие от усталости и спиртного, лежат грудой на скамейках и ждут, когда же наконец уйдут последние клиенты. В этой жизни есть даже что-то привлекательное – пустота, страсть и головокружение, вечный беспорядок, который позволяет не думать о грустном; так живет и Марта из романа Гюисманса, не находя в себе сил бросить свою профессию.

Подняться после падения очень сложно. Напротив, упасть еще ниже очень легко; нет ничего проще с головой уйти в нищету, в наготу, которой уже не стесняешься. Ад для проституток в самом деле существует – он располагается на улицах Монжоль и Аслен. Там, в атмосфере, пропитанной испарениями аммиака, в комнатушках с влажными стенами без занавесок, под крышей, в самой верхней ступеньке источенной червями деревянной лестницы, по бросовым ценам предлагают свои услуги женщины. На первом этаже домов, где они живут, есть кафе, или, скорее, некое подобие кафе: комната со скамейками, с печкой, с грязной стойкой, с бокалами дешевого красного вина, с засохшими лужами блевотины; отовсюду пахнет керосином, духами, мочой. На пороге стоит хозяйка, она зазывает клиентов, буквально затаскивает их внутрь за рукав. Внутри сидят одетые в пеньюары девушки, дрожащие от голода и холода, они с нетерпением ждут и надеются, что в заведение зайдет кто-нибудь – землекоп, матрос, золотарь. "Чтоб тебе отправиться на Монжоль!" – худшее из проклятий у проституток. Итак, улица Монжоль – последняя ступень на лестнице проституции. Там течет кровь, там ничто не удержит разъяренного клиента от убийства проститутки.

Франсис Карко пишет, что как-то утром он зашел в один такой бордель и увидел на полу комнаты "труп девушки лет двадцати, довольно хорошо ухоженной по меркам места, где она занималась своим делом. На ней были лаковые туфли, ажурные чулки, широкие панталоны, украшенные ленточкой, черная юбка, зеленая фуфайка. Когда девушка была жива, она выглядела слишком хорошо для этих мест; и вот она лежит в луже запекшейся крови, приклеенная ею к полу".

Улица Монжоль – последнее место для последнего свидания. Форт Монжоль, вокруг которого громоздились трущобы и бордели, был снесен в 1929 году, а с ним – и самый квартал. Его сравняли с землей. Проститутки покинули разрушенные дома, перебравшись чуть подальше, на улицу Шарбоньер, сменив заодно и стиль работы: шагая в ногу со временем, преображавшим квартал, где они жили, они мало-помалу избавились от своих хозяек и, так сказать, перешли на самоокупаемость, к великой радости сутенеров. Полагая, что таким путем они вырвали для себя кусок свободы, на некоторое время они вернулись в старинную категорию незарегистрированных проституток.

Наём на работу

Чтобы получить работу в борделе, нужно было зарегистрироваться в полиции. Преодолев эту формальную процедуру, девушка переходила в разряд зарегистрированных проституток. Регистрация проводилась по собственному желанию девушки в префектуре; это могло происходить и принудительно, после ареста, но чаще девушка являлась в префектуру добровольно. Она должна была представить свидетельство о рождении и ответить на ряд вопросов о своей личности и о личности ее родителей. Она должна была указать свой возраст, место проживания, предыдущую профессию, уточнить, есть ли у нее дети и живет ли она с ними. Она также должна была указать мотивы обращения в полицию. Затем следовал медосмотр в диспансере при полицейском отделении, после которого девушка получала полное право заниматься своей профессией в избранном ею борделе, где бандерша немедленно заносила ее имя в реестр, который ее "подопечные" называли "безымянной книгой". При процедуре регистрации полиция не проводила тщательной проверки сведений, предоставленных девушкой, а также не старалась отговорить ее от сделанного ею выбора, даже если она была несовершеннолетней.

Количество проституток, снятых с учёта в разные годы

Попасть в реестр проституток было, как мы видим, очень легко; гораздо сложнее было добиться исключения из этого реестра. Вот две причины, по которым девушку снимали с учета как проститутку: смерть (довольно частое событие в этой профессии) и вступление в брак (такие случаи весьма редки и всегда вызывали ярость буржуазии<sup>[11]11
  Например, Анри Мирёр, специалист по сифилису, писал в 1875 году так: "Такие случаи лишний раз показывают, что деградации подвержен не только слабый, но и сильный пол. Не будем строить иллюзий – мужчины, вступающие в такие союзы, имеют несмываемые пятна на своем имени, и их единственная цель – стать паразитами и жить за счет своих жен".


[Закрыть]</sup>). Также и любовник проститутки мог потребовать снять ее с учета, но прежде, чем принять положительное решение, полиция в таких случаях проводила тщательнейшую проверку источников дохода и состояния заявителя. Порой положительное решение принималось при условии прохождения испытательного срока длительностью от трех до девяти месяцев. Число проституток, которым удавалось вернуться в свою семью и свою исходную профессию, ничтожно мало. В большинстве случаев они "исчезали" – в архивах обычно невозможно обнаружить никаких следов. Полиция в таких случаях временно снимала "исчезнувших" с учета. Всякий полицейский комиссар подозревал девушку, выразившую желание бросить проституцию, во лжи и пытался убедить в том же самом мужчину, который поддерживал ее заявление о снятии с учета. К этой процедуре подходили с большой осторожностью и, как правило, отказывали: как можно вынырнуть из омута? Некая девушка Л. А. добровольно зарегистрировалась в Париже как проститутка в 1893 году. У нее высшее образование, по профессии она учительница, но она не может найти работу уже два года. Через несколько дней она пишет следующее заявление префекту полиции: "Уважаемый господин! Второго января я переступила порог борделя на улице N… Сегодня я захлопнула за собой двери этого заведения и клянусь, что не вернусь туда никогда, а также что никогда не войду ни в какой другой подобный дом… Я прошу снять меня с учета проституток, если есть такая возможность. Для достижения этой цели я готова пройти все необходимые формальности, так как я очень не хочу, чтобы мою семью, которая ничего не знает о моем поступке, затронул какой-либо скандал. Очень прошу вас провести всю процедуру с должным тактом. Я храню надежду, что вы, уважаемый господин, ответите на мою просьбу положительно". Мы не знаем, что стало с Л. А., возможно, она просто превратилась в бандершу – они сами вели учет проституток и поэтому не состояли на учете в полиции!

Бандерша

Ее зовут маман или мадам. По закону управлять борделем могла только женщина. При подаче заявления полиция проводила проверку сведений о заявительнице и об ее муже, который должен был дать письменное согласие. Официально единственный мужчина, которому разрешалось жить в борделе в провинции, был законный муж бандерши. На самом деле это правило не соблюдалось, и полиция прекрасно это знала. Хозяин дома обычно исполнял обязанности "начальника отдела кадров", он также отвечал за соблюдение в доме порядка, разбирался со вспыльчивыми клиентами и извещал о происшествиях полицию. Его жена-бандерша вела учет работающих у нее проституток, отвечала за то, чтобы у девушек была одежда и чтобы их нормально кормили, и следила за коммерческой успешностью предприятия. В этом смысле описанная пара копировала разделение труда в обычных буржуазных семьях, где муж и жена также вели дела совместно. Торговцы плотью, они не всегда сходились во мнениях относительно товара, но в процессе переговоров, как это показывает нижеследующий документ, мужчина, как правило, не имел решающего голоса: "Г-ну Лоттену, до востребования, Монс, Бельгия. 21 апреля 1881 года. Мой дорогой друг! Мне грустно, но я должна тебе отказать. Ты хорошо по– мнишь, что я говорила. Мне не нужны бельгийки, у меня их никогда не будет. Наш дом на улице Сен-Пьер должен открыться в начале июня. У нас еще есть время. У нас есть женщина из Сен-Гилена и еще женщина из Сары, если у нас не будет к июню других, дом откроют они. Но через две недели после этого нам понадобятся еще две – но только не из Бельгии. Они слишком злобные, они слишком внимательно читают "Фонарь",<sup>[12]12
  Радикальный общественно-политический журнал известного французского журналиста Рошфора. – Прим. пер.


[Закрыть]</sup> они слишком умные.

Прости меня, если я тебя обидела, но я ни за что не уступлю. Никогда нельзя нанимать на такую работу образованных женщин. Те, что из Дьеппа, воротят нос, они слишком красивые. Мы и так сильно поиздержались в связи с переездом. Если у тебя будет что-то хорошее на примете, напиши Реймону и прочим, помоги своим друзьям, но мои стофранковые купюры обходятся мне слишком дорого, я не возьму того, что ты предлагаешь; ты поймешь меня – в денежных вопросах наши мнения совпадают. Я хочу, чтобы у меня было достаточно денег. Мне не нужны проблемы, я слишком люблю покой; сейчас у меня все так хорошо, что я думаю: еще немного, и я смогу бросить это дело. Будем надеяться, так и произойдет".

Существует самое настоящее братство мужей бандерш, в которое входят как французы, так и бельгийцы и швейцарцы. Члены братства всегда знают, где самые лучшие цены на недвижимость, они ее и покупают, иногда сами, иногда через посредников, совершая сделки в обход нотариусов, удостоверяя подписи у известных в этом кругу людей – в Париже таких всего трое-четверо, они специализируются исключительно на делах, связанных с борделями, с арендой помещений под них, с их переходом из рук в руки и с последствиями их деятельности. Быть владельцем борделя – дело непростое. Примерно четверть домов принадлежит арендаторам и арендаторшам, в то время как собственники этих домов ведут на поверхности жизнь исключительно честных и уважаемых людей, являясь на деле самыми последними из рэкетиров, объединенных в кланы, эксплуатирующие проституцию. Это адвокаты, коммерсанты, рантье, менялы, строители, портные, бакалейщики. Они с легким сердцем поднимают арендную плату вдвое, узнав, что сдаваемая ими площадь будет использована под бордель. Они согласны заключить договор на три, шесть или даже девять лет, при этом все расходы по поддержанию арендуемой площади в нужном состоянии несет арендаторша. Когда бордель на шестой год начинает приносить прибыль, бандерша замечает, что ей остались всего три года аренды, и она просит арендодателя продлить договор. Последний хорошо понимает, что у него не будет никаких проблем сдать свой дом другой бандерше, и поэтому требует подарков и заодно поднимает арендную плату. Поэтому бандерше, чтобы успешно продолжать вести свое дело, приходится раскошеливаться, как если бы она была не постоянный клиент, а человек с улицы. В таком случае договор аренды продлевается. Но бордель, вместо того чтобы процветать, разоряется. Арендаторша тонет в долгах, и арендодатель ее выгоняет, заставляя к тому же заплатить за мебель. Бордель временно закрывается, а арендодатель меж тем договаривается с другой бандершей за более высокую цену (еще бы, бордель полностью обставлен и готов принять клиентов в любой момент). Именно потому, что рынок аренды помещений под бордель был устроен так, бандерши изо всех сил стремились стать собственницами домов, где они продавали услуги своих "сотрудниц"; большинству из них в последней трети XIX века это удалось.

Лицензия на открытие борделя – то есть реестр работающих в борделе проституток – может быть в любой момент отобрана. Ситуации, по наступлении которых у бандерши может быть изъят ее реестр, весьма многочисленны; условия работы борделя очень жесткие, они перечислены в административной ноте, выдаваемой хозяйке. Требования, в частности, таковы: регистрировать в течение 24 часов всякую девушку, прибывшую на работу в бордель, в санитарном диспансере; в тот же срок извещать администрацию об убытии/прибытии девушек; предотвращать скандалы, отчитываться о событиях, происходящих в доме; не впускать в дом несовершеннолетних. Также запрещалось одновременное пребывание в борделе матери и дочери или сестер, запрещалось позволять девушкам спать в одной кровати друг с другом, девушкам запрещалось держать при себе своего ребенка по достижении им четырех лет. В Париже дополнительно запрещалось жить в борделе с любовником и даже мужем – впрочем, этот запрет нарушался повсеместно. В провинции требования были менее жесткими, но в любом случае за исполнительной властью всегда оставалось право немедленно закрыть бордель при возникновении каких бы то ни было проблем.

В повседневной жизни борделя все выглядело иначе. Арендатор, муж бандерши, обедал в борделе, даже если, как это часто бывало, он держал недалеко от борделя кафе, а по вечерам "забывал" из борделя уйти. Девушки часто спали по две в одной кровати, а в салонах совершенно спокойно играли дети, которым уже давным-давно исполнилось четыре года, меж тем как дамы не уставали ими восхищаться и ласкать их. "Принц-консорт" также не ограничивается тем, что протирает зеркала и подметает свое кафе. Он – важная фигура, он – главный "самец" борделя, самец с большой буквы; иногда его уважают, иногда им восхищаются, он делает дамам комплименты и успокаивает их. Он всегда готов быть "четвертым" в затеянном дамами преферансе или утешить впавших в меланхолию "сотрудниц". Он жмет руку комиссару полиции, играет в карты с местными буржуа, изображая на лице достоинство уважаемого человека, если не дворянина. "Месье" провинциального борделя, где работала гонкуровская Элиза, носил изящную бородку и одевался, как самый настоящий буржуа. Он проводил вечера, "засунув руки в карманы брюк, оттопырив большие пальцы, одобрительно рассматривая своими большими глазами, оплетенными варикозными венами, книгу с иллюстрациями про убийства, которую читал его сын". А г-н Филибер заботится о делах своего магазинчика, как курица-наседка о цыплятах, и вызывает всеобщее уважение.

"Месье" и "мадам" – обычно крепкая семья. Хозяйки великих парижских домов терпимости частенько отправлялись со своими мужьями на воды, оставляя власть в руках младшей бандерши. Часто сама "мадам" – бывшая младшая бандерша, которая сумела пробиться в хозяйки, или бывшая проститутка, каким-то немыслимым образом скопившая состояние. На поверхности бандерша – сама нежность, но свое дело она ведет железной рукой. Между ней и ее "сотрудницами" – непреодолимая пропасть. Она принадлежит к другой расе. "Всегда выше всех" – таков девиз любой бандерши. Она продает любовь, но никогда не продаст себя. Продажная любовь – ниже ее, она лишь возбуждает желание и вызывает любопытство.

«Она была высокого роста, в теле, вела себя приветливо. У нее была бледная кожа, и поэтому в тени фойе казалось, что она светится, блестит, словно покрытая лаком… Распрямленные плечи, высоко поднятая голова, непременная улыбка на лице. Она весело шутила, в ее речи можно было услышать оттенки сдержанности, которую ее новые занятия еще не до конца уничтожили. Громкие слова все еще немного шокировали ее, и когда какой-нибудь юнец называл заведение, которым она управляла, тем словом, которым такие заведения полагается называть, она возмущалась, вне себя от отвращения. В конце концов, ее душа была из деликатнейших, и хотя она обращалась со своими "подопечными" как с подругами, она никогда не отказывала себе в удовольствии повторить вслух, что она "совсем из другого теста"» (Ги де Мопассан "Заведение Телье").

Хозяйке борделя требуется в самом деле жесткая хватка, иначе она не сможет поддерживать в своем доме дисциплину и порядок. Поэтому бандерша не может быть совсем молодой – она должна изначально производить впечатление "старшей" на своих "сотрудниц". Кроме того, полиция не очень жалует бандерш, которым меньше двадцати пяти лет. Так, одна замужняя девушка двадцати одного года от роду получила отказ на заявление об открытии борделя по следующей причине: "Эта женщина, хотя и не была никогда проституткой, обладает всеми качествами, необходимыми для управления домом терпимости; однако же ее возраст не дает нам возможности разрешить ей открыть такой дом; если бы она не была замужем, такое разрешение было бы ей выдано; видимо, эта дама и ее муж, намеренные вести дела совместно, не понимают, что такая просьба столь юной пары, к тому же лишь недавно вступившей в законный брак, совершенно неуместна, поэтому в данном случае администрация не может оставаться безучастной к вопросам нравственности и отказывается дать ход заявлению данной пары".

По словам Паран-Дюшатле, "дело это (управление борделем. – Л. А.) деликатное и требует обладания многими качествами, как то: настойчивостью, отличным здоровьем, а также моральной и физической энергией. В хозяйке борделя должно быть что– то от командира, от самца, не терпящего себе равных, иначе она не сможет править в борделе по своей воле; если же, помимо этих качеств, у дамы хороший послужной список, если она никогда не попадала в руки полиции, если она честна, если она не участвовала в подрывной деятельности, если она не склонна к алкоголизму, если она умеет читать и писать, если, в свою бытность обычной проституткой, у нее не было склонности к нарушению правил поведения – если все это так, то такой даме можно, не опасаясь, выдать разрешение открыть бордель". Прибыль хозяйки борделя может быть достаточно велика и доходить до 600 франков в день<sup>[13]13
  Для сравнения: в сороковые годы XIX века, по свидетельству доктора Виллерма, дневной заработок работника текстильной фабрики составлял 2 франка.


[Закрыть]</sup> – именно поэтому они должны вести себя так, чтобы "сотрудницы" подчинялись им беспрекословно.