Текст книги "Дети Кремля"

Автор книги: Лариса Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Сомнительный сынок

И нашелся еще один. Нет-нет, пока не туруханский сын учительницы, совсем иной. Нашелся, как четвертый угол черного квадрата, где центром – вождь, а по краям:

сын-трагедия, Яков;

сын-трагикомедия, Василий;

сыновья-драма, Константин, Василий и, может быть, другие;

сын-фарс, Закир.

Какой такой Закир? И где доказательства, что он – сын Сталина?

Доказательства не налицо – на лице.

Если Яков похож на мать, Екатерину Сванидзе,

если Василий похож на Сталина и на Надежду Аллилуеву,

если Константин похож на Сталина, со смягченными, русскими чертами мещанки Кузаковой, если Василий Усов и его сын Борис Гуляев тоже похожи, то Закир имеет одно лицо со Сталиным.

У него более сталинская походка, чем у Кузакова, – отработана годами, хотя ничего не известно о сросшихся пальцах ног.

Повороты тела и головы точь-в-точь, как у вождя.

Голос – тоже точь-в-точь.

У Закира усы сталинские.

У Закира волосы стоят надо лбом по-сталински.

Закир курит трубку, как его родной отец, батя, папочка Иосиф Виссарионович.

Закир разделяет все до единого взгляды и позиции вождя, неся на себе бремя советской государственности, несмотря на перестройку, развал СССР, приватизацию и институт президентства, которые сами по себе не что иное, как конечный результат сталинской эпохи.

Когда по Кавказу разнеслась весть об азербайджанце, рожденном от грузина Сталина, – неизвестно.

Интересно то, что появился он на свет не в ссыльные годы Сталина, а при его неограниченной власти. Говорят – он смолоду напоминал вождя, но, старея, становился все более и более похожим, пока не сравнялся с ним во внешности – один к одному. И тогда к нему понаехали мелкие дельцы теневой экономики. Они запечатлевали на фото его неотразимый лик и распространяли фотографии повсюду, где только находились желающие иметь у себя незабытые черты. Нельзя сказать, что ловкие мошенники не желали делиться доходами с оригиналом фотографий, – он сам не желал зарабатывать за счет образа отца, считая такое дело неприличным. При этом Закир никогда и нигде не работал, смолоду жил на доходы с приусадебного участка.

Его всегда охотно приглашали на те свадьбы, где не хватало свадебных генералов, но со временем такие приглашения становились редкостью: невесты новых поколений боялись грозного лика давно умершего вождя – как будто покойник на свадьбе.

Тогда некоторые верноподданные жители города Гори, родины Сталина, скинувшись, подарили Закиру белый «Форд», будто бы купленный когда-то у Юрия Гагарина. Появление «Форда» вернуло Закиру место свадебного генерала: женихам и невестам понравилось кататься на белой заграничной машине в обществе человека с лицом Сталина.

Если предположить, что отцом Закира действительно был Иосиф Виссарионович, то небезынтересно узнать о его матушке и при каких обстоятельствах произошла встреча, от которой произошел Закир.

Легенда говорит: «Девушка-азербайджанка была стройна и прекрасна. Но еще прекраснее оказались ее трудовые успехи в области виноградарства или хлопкоробства. Именно успехи привели ее в Кремль на получение награды из рук самого вождя».

Далее все просто, как правда, даже если это сущая выдумка: вождь воспламенился, девушка – тоже, и через девять месяцев в Азербайджане раздался первый крик новорожденного Закира Исмаил-оглы Мамедова.

Дети Сталина множатся подобно носителям бревна вместе с Лениным на субботнике, хотя теперь, в силу новой политической конъюнктуры, число бревноносцев сокращается, а число женщин, родивших от Сталина, растет.

Работая над книгой «Кремлевские жены» в 80-х годах, я долго не решалась вставлять в книгу легенду об инцесте – рождении жены Сталина Надежды Аллилуевой от него самого. Мешал советский пуританизм. Исторические аналогии с Лотом и его дочерьми, с римским папой Александром VI и его дочерью Лукрецией Борджиа – не помогали. То, что произошло очень давно, как бы законсервированная легенда, а недавнее – ударяет по нервам. Сегодня же время раскованное, того глядишь, инцест объявят нормой жизни: сегодня это предположение не кажется мне странным, страшным. Со Сталиным могло быть и это. И не с ним одним. Но Закир?

Двойник Сталина в образе его сына?

Сын Сталина в образе двойника?

Смешное и убогое повторение?

Спекуляция на сходстве?

Последнее действие пьесы двадцатого века, где главный герой появляется уже как маска самого себя, не в своем времени и не совсем в своем уме?

Сомнительный сынок несомненного отца народов?

В этом, последнем смысле Сталин действительно отец Закира, а родила его народная молва, испокон веков охочая до всяческих чудес, которых так не хватает народу в реальной жизни, где все мы в той или иной степени дети Сталина, порождения его тридцатилетней политики – одни любящие, другие ненавидящие, но все до единого похожие на него множеством разных черт и неспособные, при всем желании, стать другими, ибо другое время на этой планете принадлежит не нам.

Царевна Светлана, или Бегущая по земле

В конце апреля 1962 года пришла я в кремлевскую поликлинику к врачу обмерить живот. Со дня на день ждала ребенка. Перед кабинетом врача, на светло-желтой деревянной скамье у радиатора, прикрытого такой же светло-желтой деревянной панелью, сидела всего одна пациентка – как мне показалось, маленькая, не худая и не толстая женщина в застиранном коричневом свитере. Обычно дамы кремлевского контингента, отправляясь в поликлинику на Сивцевом Вражке, одевались в новое и нарядное, желая показаться друг другу. У них всегда было много нарядов и мало мест, куда можно нарядиться: государственные приемы на Первое мая и Седьмое ноября – и то не всех туда звали.

Женщина перед кабинетом врача показалась немолодой, хотя теперь тот ее возраст кажется мне едва ли не юным: года тридцать три – тридцать четыре. У нее были темно-рыжие волосы и кожа в веснушках. Даже, кажется, на руках веснушки. Как у ирландки. Сидя рядом, мы заговорили о чем-то веселом. В те дни перед родами я чувствовала себя как перед гигантским стартом, была воодушевлена и даже – остроумна. Вот и обрушила на незнакомую женщину поток юмора. Мы смеялись, а когда из кабинета врача вышла пациентка и моей соседке нужно было идти туда в порядке очереди, эта женщина сказала мне:

– Идите первой. Вам только живот обмерить, а у меня дело долгое.

Я поблагодарила.

– О чем вы смеялись со Светланой Иосифовной? – спросила меня врач. – Вы разве не знаете? Это дочь Сталина.

Я не упала в обморок, не пришла в восторг, меня интересовал только мой будущий ребенок.

Через неделю оказалась я в кремлевском родильном доме на улице Веснина. Он был снабжен лучшей, по тому времени, аппаратурой, лучшим медперсоналом – не хватало лишь пациентов. Кремлевский контингент был так стар, что о родах кремлевских жен и разного рода руководителей, прикрепленных к поликлинике Кремля, не могло быть и речи: жены соответствовали мужьям по возрасту. Речь могла идти о детях, а их было не так уж и много. Я тоже была из детей.

К вечеру 6 мая начались схватки, и меня повезли рожать. Рожала я легко, весело, смешила сестер и врачей, во множестве окруживших меня, наверно, на радостях, что появилась роженица. Даже пела, а мне слон на ухо наступил. Пушкина читала. Когда сын родился и закричал, я не увидела его: близорукость у меня большая – не разглядела свое дитя. Его тут же унесли. К ночи началось осложнение. Меня вернули в палату лишь в шесть часов утра, почти без сознания. Очнувшись, никак не могла понять, почему мои близкие не идут поздравлять, нет цветов, и стало горько, и я собралась плакать от сознания своей заброшенности, но охватила тревога о ребенке: где он, как он и все ли с ним в порядке? А вдруг у него что-то с ручками или ножками? Видят ли глаза? Сколько времени я лежала в этой бессловесной панике – не знаю, но еще до прихода врачей и сестер ко мне в палату заглянула темно-рыжая голова.

– Я так и знала, что это вы. Нянечка сказала – ночью рожала веселая девица. Шутила, пела, стихи читала.

– Пожалуйста, – взмолилась я, не помня о том, кто эта женщина, чья она дочь, лишь счастливая от возможности избавить себя от кошмара, – пожалуйста, возьмите пятерку, пойдите туда… ну, где дети лежат, пусть вам откроют моего сына, посмотрите, все ли на месте.

Не помню, что я еще говорила ей. Она взяла деньги, исчезла. Отсутствовала, как мне показалось, долго. Наконец явилась.

– Все в порядке. Ручки, ножки, глазки – на месте. Чудный парень. Все остальное тоже в порядке. Счастливо!

Больше я ее никогда не видела. Но своему сыну, когда он вырос, рассказала тот случай:

– Первой женщиной, кроме врачей и сестер, которая видела тебя голым, даже прежде меня, была дочка Сталина.

– Ну и что? – спросил он, человек другого времени.

В самом деле – ну и что?

* * *

Много ли мы знаем о жизни царевен? Они сказочно прекрасны. Их обожают, им поклоняются. В свой день приходят царевичи и, совершив в честь прекрасных царевен беспримерные подвиги, ведут к венцу. Далее наступает такое счастье, о котором и знать нельзя. Поэтому все сказки о царевнах обрываются свадьбами.

Советская царевна Светлана родилась в 1926 году, спустя восемь лет после того, как четыре русские царевны – Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия – исчезли в черном зеве подвала истории. Их трагическая судьба никак не была связана с ее светлым будущим.

Девочку окружало всеобщее внимание. Она стояла под трибуной Мавзолея в дни торжественных парадов, и проходящие по Красной площади ликующие толпы восторженно смотрели на нее:

– Там! Там! Она, Светлана!

Ее качали на руках и подбрасывали к потолку знаменитые люди страны. Чаще всех брал девочку на руки великий Сталин, ее отец. Царевна купалась в нежности и ласке своих воспитательниц, не зная, что они платные, принимая их как должное, утопала в заботе и внимании тетушек и дядюшек, не зная, что это – обязанность, долг, необходимость, заинтересованность, жалость. Особое место в ее жизни занимала няня, о которой сама царевна написала: «Если бы эта огромная добрая печь не грела меня своим ровным, постоянным теплом – может быть, давно бы я уже сошла с ума».

Отец царевны был самый главный в огромной стране, но девочка привыкла думать, что она – еще главнее: любящий и нежный с нею, он позволял ей писать ему шутливые приказы и распоряжения, с удовольствием выполняя их.

Девочке хватало необходимого ребенку, но без роскоши – отец был вождь страны рабочих и крестьян, где роскошь и богатство считались чуждыми духу народа.

У всех детей вокруг мамы. У девочки мамы не было. Значит, и тут она особенная. Со временем – нет, не привыкла, привыкнуть невозможно – как будто смирилась.

«Впервые я увидела Светлану в 1934 году на дедушкиной даче в Горках. Ее привез туда Сталин. Мы были ровесницы, и взрослые хотели нас подружить, – рассказывает внучка Максима Горького Марфа Максимовна Пешкова. – Вскоре меня отвезли к ней в гости на сталинскую дачу в Зубалово. Первое впечатление: встречает меня няня Светланы, ведет наверх, в комнате девочка сидит и ножницами режет что-то черное.

– Что это? – спрашиваю.

– Мамино платье. С бисером. Кукле перешиваю.

У нее не было матери, у меня недавно умер отец. Мы заплакали«.

* * *

Царевне было шесть лет, когда в 1932 году не стало ее мамы.

Она вспоминает:

«Я запомнила ее очень красивой. Она, наверно, не только мне казалась такой. Я не помню точно лица, но общее впечатление чего-то красивого, изящного. Это было неосознанное впечатление детства, просто так чувствовалась ее атмосфера легко двигающегося, хорошо пахнущего, ее натура».

Так, наверно, ощущали своих рано ушедших из жизни матерей дворянские и царские дети.

Похоже представлял свою мать, рано лишившийся ее, Лев Толстой:

«Когда я стараюсь вспомнить матушку… мне представляются только карие ее глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики, шитый белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто целовал; но общее выражение ускользает от меня».

В воспоминаниях Светланы о матери преобладала одна нота:

«Мама была строга с нами, неумолима, недоступна. Это было не по сухости души, а от внутренней требовательности к нам, к себе…

Она редко ласкала меня, а отец меня вечно носил на руках, любил громко и сочно целовать, называть ласковыми словами – «воробушка», «мушка». Однажды я прорезала новую скатерть ножницами. Боже мой, как больно отшлепала меня мама по рукам! Я так ревела, что пришел отец, взял меня на руки, утешал, целовал и кое-как успокоил… Несколько раз он также спасал меня от банок и горчичников – он не переносил детского плача и крика. Мама же была неумолима и сердилась на него за «баловство»«.

У советской царевны осталось на память от матери всего одно письмо, адресованное ей. Оно частично уже появлялось в этой книге, в главе о Василии Сталине, теперь привожу его полностью:

«Здравствуй Светланочка!

Вася мне написал, что девочка что-то пошаливает усердно. Ужасно скучно получать такие письма про девочку. Я думала, что оставила девочку большую и рассудительную, а она оказывается совсем маленькая и, главное, не умеет жить по-взрослому. Я тебя прошу, Светланочка, поговори с Н.К., как бы так наладить все дела твои, чтобы я больше таких писем не получала. Поговори обязательно и напиши мне вместе с Васей и Н.К. письмо о том, как вы договорились обо всем. Когда мама уезжала, девочка обещала очень, очень много, а оказывается, делает мало.

Так ты обязательно мне ответь, как ты решила жить дальше, по-серьезному или как-либо иначе. Подумай как следует, девочка уже большая и умеет думать. Читаешь ли ты что-нибудь на русском языке? Жду ответ.

Твоя мама«.

Даже дежурного поцелуя нет в конце письма. Что это? Душевная глухота? Черствость? Сама царевна, став взрослой, говорит об этом письме: «Ни слова ласки. Проступки „большой девочки“, которой было тогда лет пять с половиной или шесть, наверно, невелики; я была спокойным, послушным ребенком. Но спрашивалось с меня строго».

Отец в те же годы посылал дочери короткие, ласковые записки.

«Здравствуй, Светланка! Спасибо за подарки. Спасибо также за приказ. Видно, что не забыла папу. Если Вася и учитель уедут в Москву, ты оставайся в Сочи и дожидайся меня. Ладно? Ну, целую. Твой папа».

Но сердце ребенка необъяснимо и непознаваемо. Светлана обожала свою строгую и неприступную мать. Она теребила няню:

«А почему это так? Из бабушки и дедушки я люблю больше дедушку, а из мамы и папы – больше люблю маму».

Кира Павловна Аллилуева, двоюродная сестра Светланы Сталиной и племянница Надежды Сергеевны, была на несколько лет старше Светланы. Она вспоминает:

«Когда меня спрашивают, боялась ли я Сталина, то я всегда отвечаю – нет! Его я не боялась. Я боялась Надежды Сергеевны. Она замораживала, казалась строгой, скрытной. Лицо неприветливое, настороженное. Внешне она была мадонной – миндалевидные глаза, ровный нос, гладкие волосы. Я не видела ее улыбающейся. И лишь однажды… Светлане исполнилось четыре месяца. Надежда Сергеевна позвала меня. Светлана была чудесная, рыженькая толстушка с зелеными глазами. Вот тогда я увидела улыбку на лице Надежды Сергеевны и нежность к ребенку».

* * *

Дети воспринимают смерть близких со страхом и непониманием. Их, как правило, стараются оградить, увести, спрятать.

Светлану и Василия неожиданно утром, внеурочное время отправили гулять. Гуляли долго. Осталось в памяти Светланы, как воспитательница утирала платочком глаза.

Потом являлись люди, с их подчеркнутым вниманием.

Потом официальное здание, большой зал, гроб в цветах.

Девочку берут на руки и подносят к лицу лежащей среди цветов матери – попрощаться. Она не понимает, что это такое. Но ей становится страшно, потому что чувствует смерть, и кричит, и отпрядывает от материнского застывшего лица, и ее быстро уносят из зала в какую-то комнату, где снова внимательные и добрые люди начинают играть с нею, и смазывается, стирается из памяти первое впечатление смерти.

Много их было, есть и, думаю, всегда будет – охотников пообсуждать и припечатать словом жестокую Светлану Сталину, которая в 1967 году бросила «на произвол судьбы» двоих достаточно взрослых детей: сын был уже студент, а дочь жила в крепкой семье своей бабушки по отцу. Но, думая об этом ее весьма уязвимом с точки зрения нравственности поступке, я вспоминаю детство царевны: выросла без матери, знает, что и без матери можно выжить. Ее дочернее чувство в детстве имело изъян сиротства – в ее материнском чувстве этот изъян проявился по-своему. Чем виновата? «Не судите – не судимы будете».

Какова была жизнь царевны с тех пор, как она потеряла мать, до того совершеннолетнего дня, когда почувствовала себя влюбленной?

Через полгода после смерти Надежды Сергеевны девочка приехала летом на дачу и не нашла там своей любимой детской площадки с качелями, кольцами, с «Робинзоновским домиком». Не стало в доме воспитательницы Наталии Константиновны, которая учила Светлану и Василия чтению, рисованию, немецкому языку. Через некоторое время исчез и учитель Василия Александр Иванович, он иногда заставлял лентяя учить уроки.

После смерти жены Сталин сменил квартиру, не хотел оставаться там, где прозвучал роковой выстрел. Новая квартира была там же, в Кремле, в бельэтаже здания Сената. Для жилья она оказалась неудобной – Сталин выстроил себе отдельную ото всех дачу в Кунцеве и переехал туда. Дети, челядь, родители покойной Аллилуевой жили в подмосковном Зубалове.

Незаметно весь осиротевший дом с двумя подрастающими детьми взял в свои руки тупой солдафон, чекист Власик. Он населил дом чекистами и чекистками: поварами, подавальщицами, сестрой-хозяйкой в чине лейтенанта госбезопасности.

Нависла угроза и над любимой няней Светланы: чекисты раскопали, что ее бывший муж – она рассталась с ним еще в годы Первой мировой войны – служил писарем в полиции. До революции!

Сталину доложили: «Бычкова ненадежный элемент».

Говорит Светлана:

«Я, услышав, что няню собираются выгонять, заревела. Отец не переносил слез, – и может быть, шевельнулся в нем какой-то здравый протест против бессмыслицы, – он вдруг рассердился и потребовал, чтобы няню мою оставили в покое».

Что бы ни говорили о тяжелом, холодном или неприветливом характере Надежды Сергеевны, люди, которых она брала в дом, одним фактом своего существования рисуют ее образ лучше, чем сплетни и слухи.

Та же няня, отчасти заменившая детям мать.

Экономка Каролина Васильевна, на которой при Аллилуевой лежало хозяйство, умная и деликатная. Она была, как говорится, «из немок» – Надежде Сергеевне это не мешало, а Власик убрал ее именно «по национальному вопросу».

Старая повариха Елизавета Леонидовна была заменена на двух безликих поваров с воинскими званиями, которые через день сменяли друг друга. Сменились официантки, бывшие при Аллилуевой, – появилась курносая, смешливая Валечка Истомина. Ей предстояло провести рядом со Сталиным долгие годы – до самой его смерти.

Весь стиль жизни из домашнего превратился в казенный, официальный, чекистский.

Сталин, грозный и великий вождь, перетерший зубами своих врагов и друзей, оказался одинок и беспомощен в быту, откуда так страшно ушла его женщина. Место ее заняла военизированная структура, еще глубже заводившая Сталина в ледяное холостяцкое одиночество. Он мог наслаждаться своими победами над врагами, своей властью над народом, мог наслаждаться до бесконечности любимой оперой «Иван Сусанин», балетами и пьесами в тех театрах, где была правительственная ложа, – туда, где ее не было, Сталин не ходил; его могли время от времени радовать успехи детей, особенно отличницы Светланы, а также успехи народа в первых пятилетках, но наступал час, когда он оставался один на один со своими воспоминаниями, со своей совестью…

Нет!

Сталин не мог давать себе расслабиться, на его плечах страна.

Говорит Светлана:

«Для меня, девочки-школьницы, эти годы, вплоть до самой войны, были годы неуклонного искоренения и уничтожения всего, созданного мамой, какого-то настойчивого истребления самого ее духа, чтобы ничто не следовало установленным ею порядкам, чтобы все было наоборот…

И даже гибель таких близких друзей мамы, какими были Бухарин, Киров, Орджоникидзе, близкими и домашними воспринималась тогда как истребление всего, что было связано с ней«.

В жестоком единоборстве женщины и мужчины победил он.

Но разве каждая победа не есть победа Пирра?

Я уже писала об одной черте характера Сталина: он любил маленьких детей, забавлялся ими, а когда они вырастали и выходили из повиновения, отец терял к ним интерес и нежную любовь.

Пока девочка росла, между ней и отцом все было прекрасно.

Говорит Светлана:

«До начала войны в Европе отец бывал дома почти каждый день, приходил обедать, обычно со своими товарищами, летом мы вместе ездили в Сочи. Тогда виделись часто… именно эти годы оставили мне память о его любви ко мне, о его старании быть отцом, воспитателем…

Отец приходил обедать и, проходя мимо моей комнаты по коридору, еще в пальто обычно громко звал: «Хозяйка!» Я бросала уроки и неслась к нему в столовую, где все стены были заставлены книжными шкафами и стоял резной буфет с мамиными чашками, а над столиком со свежими журналами и газетами висел ее большой портрет«.

В те годы отец водил царевну в театры и кино. В ложе ее сажали в первый ряд, а отец оставался в глубине ложи.

Она росла, у нее появлялись свои интересы, ее тянуло от него к сверстникам. Ей становилось с ним скучно.

До войны отец проявлял по отношению к дочери, как она сама говорит, «самодурские причуды». Когда ей было десять лет, в Сочи, на отдыхе, он возмутился тем, что на ней короткое, по его мнению, платье.

– Ты что это голая ходишь?

Ее детские трусики злили его:

– Безобразие, физкультурницы! Ходят все голые!

«Он вынес из своей комнаты две свои нижние рубашки из батиста и дал няне:

– Вот, сшейте ей сами шаровары, чтобы закрывали колени; а платье должно быть ниже колен!

– Папа, – взмолилась я, – да ведь так сейчас никто не носит!

Но это был для него совсем не резон. И мне сшили дурацкие длинные шаровары и длинное платье, закрывавшее коленки, – и все это я надевала, только идя к отцу. Потом я постепенно укорачивала платье – он не замечал, потому что ему было уже совсем не до того. И вскоре я вернулась к обычной одежде«.

Сталин придирался к тому, что она носит летом носки, а не чулки: «Ходишь опять с голыми коленками». Он требовал, чтобы платья были не в талию, а широким балдахином. Алексей Аджубей, зять Хрущева и сын знаменитой московской портнихи Нины Матвеевны Гупало, вспоминал, как Сталин, недовольный туалетами дочери, кажущимися ему нескромными, сказал ей:

– Сними это. Носи то, что шьет Гупало.

Сталин сдирал с дочери берет:

– Что это за блин? Не можешь завести себе шляпы получше?

Светлану удивляло такое отношение к себе отца. Она пыталась объяснить это тем, что его раздражает ее непохожесть на маму, спортивность типа. Она считала – ему чего-то не хватало в ее внешности.

Думаю, с ним как раз тогда и происходил перелом отношения от дочери-ребенка к дочери-девушке. Его раздражала, бесила ее самость, ее самостоятельность, ее все возрастающее чувство свободы от него.

«Еще немного, и она влюбится в какого-нибудь негодяя вроде меня или еще хуже и вся будет принадлежать ему – мне места в ее жизни не останется». – Так он мог думать, так думают многие отцы…

В мае 1941 года, накануне войны, она написала ему очередное шуточное послание, какими они перебрасывались с нею не один год:

«Мой дорогой секретаришка. Спешу Вас уведомить, что Ваша хозяйка написала сочинение на „отлично“. Таким образом, первое испытание сдано, завтра сдаю второе. Кушайте и пейте на здоровье. Целую крепко папочку 1000 раз. Секретарям привет. Хозяйка». На этом письме Сталин оставил резолюцию: «Приветствуем нашу хозяйку. За секретаришек – папка И.Сталин».

Трогательные отношения в канцелярском стиле.

В детстве она была светла и открыта. Ее подружка Марфа, хорошенькая и добрая девочка, почти ровесница Светланы, сидела с нею за одной партой в привилегированной школе:

«Светлана училась прекрасно, а я плохо, она помогала мне. Летом как-то вместе отдыхали в Крыму и на сталинской даче. Обе были сорвиголовы. По крышам лазили. На велосипедах гоняли. Решили в шторм искупаться в море. Вернулись побитые камнями, все в синяках. Прятались от охранников».

Пришла война, и изменилось все.

* * *

Говорит Марфа:

«Когда Вася Сталин взял меня в свой самолет, чтобы привезти к Светлане в Куйбышев во время войны, я наконец-то добралась до Куйбышева. Вася потом снова явился со своим самолетом, мы на этом самолете вместе летали над городом, пикировали. Светлана садилась за штурвал.

Там, в Куйбышеве, она рассказала мне, что случайно нашла американский журнал со статьей о ее матери и теперь знает правду: мама умерла не от аппендицита – она застрелилась. И тогда она написала стихотворение о том, как пришла на кладбище и увидела идущую ей навстречу ожившую скульптуру матери.

Эти стихи произвели на меня очень сильное впечатление. Тогда же Светлана читала мне свой, как мне показалось, замечательный рассказ «Перегонки», о лихом водителе, который хотел обогнать поезд, – обогнал, но погиб.

Пока мы учились в школе, Светлана была нормальная симпатичная девчонка, все ее любили.

Мы дружили так, что иногда угадывали мысли и однажды даже видели одинаковый сон: вместе в вагоне ехали на юг, я просыпаюсь и говорю Светлане:

– Мне снился странный сон, будто я должна тебе что-то сказать, но не могу, немая.

Она то же самое видела во сне.

У нее было сильно развито предчувствие. Видит сон: большое гнездо, в нем орел с птенцами, и орел выбрасывает птенцов из гнезда.

– Это о Яше. Что-то случилось с ним, – говорит мне Светлана.

Вскоре стало известно, что Яша попал в плен.

Наша дружба изменилась, когда начались первые влюбленности: Светлана замкнулась и перестала со мной делиться. Одно время мне казалось, что она влюблена в Серго Берия и выйдет за него замуж«.

Это казалось не только Марфе Максимовне. Кира Павловна Аллилуева рассказывает:

«В сорок втором году в Свердловск, куда была эвакуирована наша семья, вдруг прилетела Светлана. Она привела нас в семью Берия. Они тоже жили в Свердловске. Я в первый и последний раз видела Нину Теймуразовну – милая, гостеприимная женщина, рыжеволосая мингрелка. Сын ее Серго – красавец мальчик. Светлана улетела. Мы в семье пообсуждали и пришли к выводу, что она прилетала повидаться с Серго».

* * *

Идет война, а девочка свободно перелетает из Куйбышева в Москву, из Куйбышева в Свердловск – навещает друзей и родственников. Ничего удивительного – царевна.

Ей можно то, чего нельзя никому.

Ей нельзя того, что можно всем: ходить по улицам без охраны. И еще многого.

Думаю, вероятность брака Серго-Светлана прокручивалась не только в головах родственников и знакомых, но и в государственном мозгу Берия, а также в красивой головке его жены Нины Теймуразовны, матери Серго.

Берия с женой могли хотеть: такой брак – явное укрепление позиций Лаврентия Павловича, но с другой стороны, близость к вождю опасна – Сталин непредсказуем.

Сталин, похоже, вообще не думал ни о чем подобном.

Но человек предполагает, а Бог располагает, к тому же и сердцу не прикажешь: судьбы кремлевских детей часто поворачивались вопреки воле родителей.

* * *

О, воздух времени, где царевна ощутила себя готовой к любви и счастью!

Сороковые! Война в эпицентре, но близится поражение захватчиков!

Москва, не сдавшаяся врагу, живет в предчувствиях. Все чего-то ждут.

Голос Левитана торжественно-бархатен: «Наши войска освободили город…»

С афиш кинотеатров улыбаются Людмила Целиковская и Валентина Серова – звезды советского кино. Во всех домах, на всех устах стихи – любовные заклинания поэта Симонова, посвященные Серовой:

 
Жди меня и я вернусь,
всем смертям назло,
кто не ждал меня, тот пусть
скажет – «Повезло!»
Не понять не ждавшим им,
что среди огня,
ожиданием своим
ты спасла меня.
 

А рядом другое… Разорванность сознания кремлевских детей между их спецжизнью и обычной жизнью усугубляется появлением отблесков третьей жизни – куда более шикарной и свободной, чем спецжизнь, – загнивающей, капиталистической, возникшей вместе с появлением союзников на арене войны. Спецжизнь меркнет и тускнеет перед нею. Тем более обычная жизнь.

Москва радуется американским подаркам – продуктам, пластинкам, кинофильмам, фотографиям звезд Голливуда. Воображение переносит новые идеалы на тех, кто рядом или близко.

Кремлевские девушки поголовно влюбляются в Серго Берия. Марфе, внучке Горького, кажется, что «он как две капли воды похож на американского артиста Роберта Тейлора» – фильмы с его участием сначала привозят на правительственные дачи, а потом уже пускают в прокат.

Поэт Константин Симонов, киносценарист Алексей Каплер увлекают женское воображение свободой поведения.

Любовь Орлова, еще в конце тридцатых создавшая себя на экране по образу и подобию американских кинозвезд, теперь отступает перед явлением голливудской звезды Дины Дурбин, поющей на ломаном русском языке, сидя в освещенном круге. Фильм с участием Дины «Сестра его дворецкого» – странное, манящее название!.. Забытое, царских времен слово: «дворецкий». Это не фамилия, это должность при знатном господине…

«Серенада солнечной долины»… Виртуозная конькобежка Соня Хенни.

Мужские свитера и галстуки с оленями…

Во всех углах и уголках звучит под сурдинку Гленн Миллер. Хриплый голос Луи Армстронга чудится голосом свободы.

Замочная скважина на Запад полуоткрыта – заглянувшие в нее не могут оторваться. Она грозит разрастись, стать окном на железном занавесе, окном в Европу, в Америку, окном в запрет…

Затем ли Сталин в тридцатых изживал всю эту нечисть, чтобы в сороковых она возникла с еще большей силой?!

Царевна Светлана на то и царевна. Она не падка на западные приманки. Она готовится в университет. Она будет историком.

В то время все вокруг учили немецкий, некоторые французский, но вот появился английский язык. Сталин захотел, чтобы дочь изучала английский. Именно этот язык пригодился ей в той жизни, которую Сталин для нее и представить не мог.

* * *

Осень сорок второго.

«Василия втянули в создание какого-то фильма о летчиках, который он должен был консультировать. Так Василий познакомился с Каплером, а через него со многими деятелями литературы и искусства. В Зубалове начались гульбища и застолья, в них принимали участие А.Каплер, Р.Кармен со своей красавицей женой Ниной, К.Симонов, М.Слуцкий, В.Войтехов, А.Мессерер и его сестра Суламифь, В.Серова, Л.Целиковская и многие другие, всех не упомнишь, – пишет живший на сталинской даче в Зубалове племянник покойной Надежды Сергеевны Владимир Аллилуев. – Василий сошелся с женой Кармена, а у Светланы начался роман с Каплером».