Текст книги "Инструмент богов"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Доброе утро, Николай Карлович, – поправив на груди кимоно в райских птицах, игриво поздоровалась Парася. – Что это вы так поздно домой возвращаетесь?

– Я выходил курить, – оправдался Николай.

– А что у вас с головой?

– Балка упала на стройке.

– Бедненький, – кокетливо повела бровями она, подступая к Николаю.

В это время из кухни, как коршун, вылетела Вера с чайником. Сузив глаза, она шла точно на Парасю, словно собиралась окатить соседку кипятком. Та мигом отступила от объекта, поплыла к кухне, бросая через плечо:

– Вы бы, Николай Карлович, починили мне замочек на браслетке, а то все только Багратионихе оказываете услуги. Вы же у нас тут один способности имеете.

– Починю, – пообещал он.

Высунула в дверную щель седую голову Раймонда Багратионовна:

– Верико, Параська пристает к тебе?

– Не ко мне, к Николаю, – процедила Вера, заталкивая мужа в комнату. – Дождется: я ей космы выдеру.

– Лучше мышьяку подсыпать, – дала громкий совет Раймонда Багратионовна. – Мучиться будет долго.

– А я все слышу, – появилась из-за угла Парася с зубной щеткой в руке и с белым от порошка ртом. – Стыдно вам, Раймонда Багратионовна, советы такие раздавать. В ваши-то годы, бывшей рэволюционэрке! Заявлю на вас. И не ложьте больше на мой стол свои салфетки в крошках.

– Хм! – презрительно фыркнула в ее сторону Раймонда Багратионовна, гордо приподняв грузинский нос.

– Шести нет! – взвизгнуло новое действующее лицо, принадлежавшее мордастой скандалистке. – Дадите хочь раз выспаться, паразитки?

Все, квартира ожила. Николай опустился на стул у стола, свесил голову, ложиться спать уже не имело смысла.

– Из-за этой гадины чайник не вскипятила, – бухтела Вера, готовя завтрак.

Николай поймал ее, усадил на колени и уткнулся в грудь:

– Зачем ты на Параську тратишься?

– Чтоб не вертелась вокруг тебя.

– Дуреха.

– Колька... – Вера обхватила его голову руками. – Что же теперь будет?

– Не знаю...

– Считаете, я повел себя как трус? – спросил Линдер.

– Мне трудно судить, – уклонился от ответа Вячеслав. Собственно, по рассказу так и выглядело, но, учитывая обстоятельства, кто бы не струсил? – Тогда вы и решили бежать?

– Что вы! В те времена бежать из страны было равносильно смерти. Для того чтоб решиться на такой отчаянный шаг, нужно попасть в безвыходное положение, равносильное все той же смерти. Но признаюсь: мне стало страшно, я растерялся, хотя еще верил, что все обойдется.

– Пахомова быстро нашли?

– Прошло два дня, и обнаружили трупы. Где-то через неделю меня вызвал следователь, я к этой встрече был готов и рассказал частичную правду, дескать, пришел в восемь, ушел около десяти. Тем временем Тарас шерстил барахолки в поисках вазы и аметистовой друзы. Раз их забрали, то должны продать.

– Вас подозревали в убийстве?

– Хм... – невесело усмехнулся Линдер. – Хуже, друг мой, хуже.

7

Еще не открывая глаз, Мила услышала магическую тишину, ощутила покой и вспомнила: пытка позади, только после этого открыла глаза. Темнота. Значит, ночь. Мила знала, что находится в одноместной платной палате, поэтому здесь так тихо. Ей захотелось взглянуть на сына, промучившего ее столько времени, он должен быть в палате – это условие свекрови и мужа. Когда мальчик родился, Мила не рассмотрела его толком, ее сразу же потянуло в сон, стало все равно: вес сына, рост, время рождения, сам ребенок. Фразы акушерки звучали, как из потустороннего мира – откуда-то издалека, тягуче. Кто-то кричал на соседнем столе, а Мила чувствовала облегчение, которое не успело еще стать счастьем, ощущала, что уносится, но не в беспросветную дыру мук, а в дивный покой. Покой и встретил ее после длительного сна.

Она пошарила рукой по тумбочке – где-то должна стоять лампа. Нашла. Щелкнула выключателем, зажмурилась, хотя свет был неярким. Оглядев небольшую палату, задержала взгляд на кроватке. Но кроватка была пуста.

Мила испуганно приподнялась. Ребенка нет. В чем дело? Где он? Преодолевая слабость, она с трудом поднялась, халат нашла в шкафу. Передвигаться было нелегко, но Мила, держась за стены, вышла из палаты, так и шла к дежурной медсестре. Девушка подняла на нее глаза:

– Что вам, женщина? Врача позвать?

– Нет-нет... я... ищу сына, – сказала Мила обеспокоенно. – Он должен быть со мной в палате, а его нет... Где он?

– Как ваша фамилия? Из какой палаты? Только говорите тише, у нас послеродовое отделение, все спят.

– Я не знаю номер палаты, мне не до того было, – ответила Мила шепотом. – А фамилия моя Чибис. Мила Чибис.

Девушка посмотрела записи в журнале, поднялась:

– Ваш ребенок в боксе. Не волнуйтесь, он получил родовую травму, немного ослаб. Да и вы спали, а за ребенком нужен присмотр. Через день получите своего малыша.

– Я хочу посмотреть на него.

– Туда входить не положено...

– Хочу посмотреть на него, – упрямо повторила Мила. – Я у вас стала стерильней ваших бинтов. Пожалуйста, покажите мне сына.

– Ну, хорошо, только издали.

Мила проследовала за ней по коридору, прошли застекленное помещение, где стояло множество кроваток с младенцами и без них. Потом вошли в такое же помещение, но разделенное на две части. Медсестра попросила Милу постоять у стеклянной двери, сама же вошла во вторую часть, остановилась у кроватки и указала на кокон с младенцем. Да разве устоишь? Мила открыла дверь, переступила порог, медсестра замахала на нее руками, мол, нельзя, уйдите, но молодая мамаша даже не смотрела на нее.

– Он какой-то не такой... – произнесла Мила, вглядываясь в ребенка.

– Какого родили, такой и лежит, – сказала девушка негодующим шепотом, беря Милу за плечо и подталкивая ее к выходу. – Идите, мамаша, завтра...

– Нет, – вывернулась Мила. – Почему он такой странный?

– Обыкновенный! – гневно бросила медсестра, но, чтобы успокоить мать, повернулась к ребенку, склонилась... Вдруг она ахнула, схватила Милу за локоть и вывела из младенческой палаты, затем потащила по коридору.

– В чем дело? – бесилась Мила, но, имея слишком мало сил, вырваться не смогла. – Вы обещали показать мне моего ребенка, где он?

Медсестра взглянула на нее одновременно с сочувствием, отчаянием и растерянностью. Неожиданно девушка помчалась куда-то в конец коридора. По инерции Мила шла некоторое время за ней, потом остановилась, не понимая, что случилось. Вдруг сообразила, что можно вернуться к ребенку, и только открыла дверь, как услышала топот по коридору. Медсестра и дежурный врач с заспанным лицом бежали к Миле, однако обе, оттеснив ее, влетели к младенцам, которые начали повизгивать, как котята, и кряхтеть. Обе что-то делали с ребенком – Мила не видела из-за их спин, посему неслышно вошла и приподнялась на цыпочки, но все равно ничего не разглядела.

Медсестра подхватила распеленатого младенца, увидела Милу, что-то быстро шепнула врачу и умчалась, потупившись. Врач приблизилась:

– Вы Чибис?

– Да, – сказала Мила. – Я хочу видеть своего ребенка.

– Сочувствую вам...

– Что? – не поняла она. И вдруг ее одолела злость. – Я имею право посмотреть на...

– Идемте, – сказала врач повелительным тоном, что окончательно вывело Милу из себя, она отшатнулась от врачихи, но еще сдерживалась. – Вам сделают успокоительный укол...

– Да пошли вы к черту! – процедила Мила и кинулась к кроваткам, бегала от одной к другой, разглядывая мордашки.

– Ваш ребенок не выжил, – наконец нашла подходящие слова врач. Но каково же было ее удивление, когда Мила повернулась к ней и совершенно спокойно спросила:

– Не выжил? Тот ребенок, которого унесла медсестра?

– Да.

– Но это не мой. Куда вы дели моего?

Ни истерики, ни паники, ни признаков помешательства! Тем не менее мамаша утверждала совершенно невозможное. Врач делала попытки выдворить Милу из палаты, а она упорно искала своего сына, не слушая и выскальзывая из рук, когда та хватала ее. Не нашла. Выбежала в коридор и направилась в другую палату с младенцами. Пришлось вызывать санитаров, Милу скрутили, практически отнесли на кровать, сделали укол.

Арина находилась в не меньшем потрясении, когда, придя на работу, узнала, что ребенок Чибис не выжил. Но что она могла сказать в утешение? Муж Милы Чибис, низко опустив голову, сидел без движений, без слов. Арина перевела глаза на его мать – вот от кого жди грома и молний. Тереза смотрела в окно, потирая пальцами с длинными ногтями подбородок.

– К сожалению, детская смертность – явление нередкое, – осторожно сказала Арина, будто находилась в яме со змеями и опасалась нападения с их стороны. – Остается высокой по всей стране...

– Вся страна меня не волнует, – процедила Тереза, не глядя на нее.

Арина напряглась, полагая, что начинается скандал. При всей ее любви к своей профессии, она не выносила такие минуты, когда надо говорить с родственниками умерших. Ребенка так ждали, еще не родившегося любили, это очень тяжело – узнать, что его нет. Как назло, главврач заболел, оставив почему-то Арину вместо себя, а у него разговор получается гораздо убедительней, ко всему прочему ему не так-то просто нахамить. Пока Чибис-старшая не становилась в стойку хищника перед броском, это обнадежило Арину:

– Мы не выдаем тела младенцев, чтобы избежать травмы родственников.

– Думаете, мы избежали травмы? – сверкнула глазами Тереза.

– А куда вы их деваете? – подал голос и Чибис-младший.

– У нас биологическое кладбище... – проговорила Арина.

– Ради бога, – подняла руки Тереза. – Я не хочу видеть!

– Как моя жена? – спросил Серафим.

– У нее некоторые осложнения, – потупившись, сообщила Арина. – Ей лучше побыть под нашим присмотром хотя бы несколько дней.

– Ребенок уже был под вашим присмотром, – показала клыки Тереза. – Вы случайно не загоните в гроб и его мать?

– Что с женой? – не обращая внимания на мамулю, задал вопрос Серафим.

– Ничего серьезного, но квалифицированная помощь психолога ей необходима. Вашей жене тяжелее пережить...

Арина не стала рассказывать об истинном состоянии Милы, которая требует отдать ей ребенка, что само по себе ненормально, смахивает на помешательство. Тереза встала:

– Будьте уверены, я напишу куда следует и вашу квалификацию проверят самым тщательным образом.

– Это ваше право, – отпарировала Арина.

Фыркнув, Тереза вышла. Серафим тоже поднялся.

– Извините.

Оставшись одна, Арина подошла к окну. Какой чудный день – солнечный, искристый, снег слепит глаза. Но осадок после разговора скверный...

Поминки проходили в дешевеньком кафе, расходы оплатила фирма, где работала Настасья, тем не менее Далиле пришлось на себя взять все хлопоты. У Настасьи где-то в Сибири был брат, адреса не нашла, следовательно, не сообщила ему. За хлопотами собственные боли прошли, будто ее и не таранили автомобилем. Далила носилась, как на помеле, помогал Игорь, возил ее на машине по всему городу. Финальная часть ритуала – поминки – обычно приносит относительное облегчение: трудоемкое дело завершено, ведь легче самому умереть, чем похоронить человека. Однако Далила находилась в напряжении и подозреваа, что Роман с мамой обязательно пристанут к ней с разговорами, хуже того – домой к ней заглянут в качестве моральной поддержки. С Романом можно попросту: отстань, уйди. Но этого не скажешь свекрови, она-то ни в чем не виновата и не дала повода ненавидеть ее.

– Специально притащился с маменькой, – буркнула Далила.

– Ты про кого? – чуть наклонился к ней Игорь.

– Про Романа. Вот посмотришь, увяжутся за нами, придется тебе знакомиться с ними, делать вежливую мину.

– Подумаешь...

– Рома – воспитанный хам, учти.

Далила оказалась прозорливой: как ни старалась улизнуть из кафе потихоньку – не удалось. Свекровь, низенькая и сухонькая, с фиолетовыми волосами, с маникюром на старческих пальцах, словно выросла на пути:

– Милая, мне очень жаль, очень. Настасья была замечательной женщиной, всегда мне нравилась. Какое несчастье. А ты молодец...

Старушка, если смотреть с позиции «родители за детей не отвечают», – прелесть. Когда ее спрашивают, сколько ей лет, она говорит, что больше шестидесяти не дают. Кстати, не жалуется на тяжелую жизнь и маленькую пенсию, у нее разнообразные интересы, Далила с ней отлично ладила, но! По старинке она называла свекровь мамой. А мама-то одна, второй быть не может, потому что мать мужа все равно чужая и стоит на страже интересов сына. После развода стало неудобно звать ее по имени-отчеству, поэтому Далила никак к ней не обращалась, что было неимоверно трудно.

– Мне тоже очень жаль, – сказала она.

А вот и незабвенный Рома возник, стрельнул глазами по Игорю и преданно уставился на утраченную жену.

– Мы тебя подвезем на такси, – предложила свекровь.

– Меня Игорь подвезет, он на машине, – отказалась Далила. – Знакомьтесь, это мой друг.

Роман не подал руки Игорю, только соизволил вежливо кивнуть, назвав имя. Свекровь же вскользь изучила «друга», поджала губы неодобрительно, у пожилых людей все написано на лице, как у детей. Она уловила, что Далила с другом поняли ее оценку, и спряталась за вопросом:

– Вы сядете за руль в нетрезвом состоянии?

– Я сяду за руль трезвым, потому что не пил, – сказал Игорь. А после следующей фразы Далила чуть не растерзала его: – Вас подвезти?

– Если не трудно, – согласилась свекровь.

Идя к машине, Далила ущипнула Игоря, дескать, какого черта ты взял их? Он лишь беззвучно рассмеялся, открыл дверцу перед старушкой:

– Прошу вас. Куда доставить?

Только по дороге она поняла тактический ход Игоря: при нем Рома с мамой не пойдут в гости, даже если Далила пригласит. На всякий случай она решила не испытывать судьбу, а то, чего доброго, согласятся. Посмотрев в зеркало заднего вида на Романа, Далила с трудом удержалась, чтоб не прыснуть – и это после похорон! С видом оскорбленного достоинства, поджав тонкие губы, Рома смотрел в окно. А чем он, собственно, недоволен? Любовь Романа распространялась исключительно на него самого, ну, еще на дочь, а место жены было в священной тени мужа. Лучшие годы она потратила на этого неласкового человека, а когда взбунтовалась, он вдруг понял, что потерял. Привык к креслу мелкого начальника на умирающей обувной фабрике, функцию руководителя выполнял и дома. Не он ли теперь из чувства собственности или из мести задумал уничтожить строптивую жену физически? Вопрос: что получит в случае ее смерти, кроме ничтожного морального удовлетворения? Квартира и содержимое отойдут Миле, других богатств у Далилы нет. Чепуха, Роман обожает комфорт и не любит рисковать, он даже не рискнул внедрить новую линию на фабрике, чтобы выгрести из рутины, решил: сойдет и так. А убийство – это огромный риск.

Попрощались. Мама засеменила к дому. Роман не поплелся за мамой, попросил Далилу на два слова. Не хотела с ним разговаривать, но отошла от машины.

– Позвони Серафиму, – сказал он до того обиженным тоном, что Далилу едва не прорвало расхохотаться. – Там не все в порядке.

– Что значит – не все в порядке? – переменилась в лице она.

– Позвони.

И побежал вслед за мамочкой, именно второй мамочки ему не хватало всю жизнь. Далила терпела Романа по одной причине: отец он хороший, и Милка любит его, пожалуй, больше, чем ее, так ведь морально недоделанных всегда любят больше, они вызывают жалость. Возвращаясь к машине, она набирала номер, услышав зятя, начала с обычной фразы:

– Это твоя теща. Что там у вас?

– Да ничего...

– Не юли. Твой тесть загадочным тоном доложил, что не все в порядке. – Пауза. – Серафим, в чем дело?

– Он не выжил.

– Кто? Мой внук?!! Внук не выжил?!!

– Да. Извините, я не говорил, потому что...

– Мила как? – перебила Далила. В ситуациях «все плохо-плохо» она умеет концентрироваться и собирать волю в кулак.

– Мила еще в больнице...

Далила опустила руку с телефоном на колени, замерла.

– Что случилось? – Игорь тронул ее за плечо.

Она не ответила, а набрала номер:

– Роман, ты знал? Я спрашиваю: ты знал, что ребенок умер?

– У тебя были тяжелые дни, связанные с похоронами, я просил Серафима повременить...

– Какого черта не сказал мне?

– Тебя пожалел. Мила все равно никого не хочет видеть, тебя тем более.

– Ты был уродом, уродом и остался! – прорвало ее на крик. – Ничего не понял за нашу совместную каторгу. Моя жизнь принадлежит мне, а не тебе или Миле, когда-нибудь и она это поймет. В такой момент я, мать, должна помочь ей, – она отключила телефон. – Игорь, поехали на вокзал, мне нужно взять билет.

– Я поеду с тобой, – разворачивая автомобиль, сказал Игорь.

– Не стоит. Я сама.

Места были только плацкартные, верхние. К тому же в плацкартных вагонах расстояние между второй и третьей полкой до того маленькое, что Далила не рискнула лезть со своей ушибленной спиной, которая давала еще о себе знать. Купила билет на следующий вечер, зато успеет собраться.

Мила приоткрыла дверь, долго вглядывалась в пустоту полутемного коридора. Потом выскользнула из палаты и тихонько двинулась к сестринской комнате, это была ее третья вылазка за сегодняшнюю ночь. Предыдущие два раза окончились неудачей, но Мила не отчаивалась: не всегда же дежурные медсестры торчат на месте. Однако за стеклянной загородкой сестринской комнаты о чем-то тихонько переговаривались две девчонки. Опять неудача. Мила хотела повернуть и предпринять новую попытку через часок, но ее заметила одна из девушек, уставилась вопросительно. Пришлось подойти, чтобы не вызвать подозрений своим появлением:

– Извините, я не могу уснуть. Не дадите мне снотворного?

– Сейчас, – сказала черноокая высокая девушка, взяла со стола несколько ключей и пошла к комнате, где хранились лекарства. Мила вошла за ней, стала у стены, внимательно следя за медсестрой. Пока та перебирала упаковки на полках шкафчика, созрел более совершенный план. Взяв таблетку, Мила поблагодарила и вернулась в палату, села на кровать, обдумывая новый план.

Через час она опять двинула к дежурным медсестрам, на этот раз ни одной не было на месте. Мила влетела в застекленную комнатушку, изучила глазами стол... Есть. Ключи у настольной лампы. Взяв ключи, Мила ринулась к комнате с лекарствами, открыла ее, быстро вернулась и положила ключи на место. После снова вошла в комнату с лекарствами, тщательно закрыла дверь и включила свет. Стараясь не шуметь, но действуя с торпедной скоростью, она нашла несколько упаковок со снотворным, вытащила одну, выключила свет и выглянула в коридор. Никого. Мила рванула к себе, упаковку снотворного сунула в косметичку, косметичку – в тумбочку и легла на кровать, держась за сердце, которое выпрыгивало из груди. Конечно, можно было купить снотворное в аптеке внизу, но это глупо. Итак, первый этап осуществлен, теперь надо дождаться следующей ночи.

8

– Простите, сэр, – обратилась к Линдеру мулаточка. – Нью-Йорк не принимает, сильный туман.

– К какому аэропорту мы сейчас ближе? – спросил он.

– Майами.

– Запрашивайте. Ну-с, господин Алейников, вы бывали в Майами?

– Не приходилось, – ответил Вячеслав, подразумевая, что на Майами у него никогда не было мани.

– Там очень красиво, но я люблю Бразилию.

Это Вячеслав заметил. Накренившись, самолет сделал разворот и полетел на юго-восток. Ну а Линдер продолжил:

– Как и говорил Тарас, меня вызвали к следователю. Разумеется, я волновался, хотя мы замели следы. Но не предполагал, что у следователя меня ждут два удара...

Губин курил папиросы, Николаю не предложил закурить, впрочем, хорошо, что не предложил, заметил бы трясущиеся руки. Этот пятидесятилетний мужчина с проницательными глазами, явно видавший на своем веку много всего, внушал доверие, однако Николай знал по опыту, какими коварными бывают следователи. Вопросы задавались обычные: как давно Линдер знает Пахомова, чем профессор занимался вне института, с кем дружил, с кем враждовал и так далее. Выслушав ответы, Губин выдвинул ящик стола, взял лист и кинул на стол:

– Прочтите.

Николая словно обухом ударили все по тому же месту – голове.

«Довожу до вашего сведения, что Николай Карлович Линдер пробыл у профессора Пахомова четырнадцатого октября с восьми вечера до двадцати минут первого ночи».

И все. К счастью, ни слова о том, что он вернулся к Пахомову, к тому же не один! Николай, сглотнув комок в горле, молча положил лист на стол, а следователь, закуривая очередную папиросу, спросил:

– Что скажете?

– Кто это написал? – задал Николай встречный вопрос.

– Вы же видели: подписи нет.

– Это поклеп. Я вернулся домой примерно в десять.

– Кто подтвердит?

– Жена.

– Кто еще?

– Я не знал, что мне придется доказывать, во сколько пришел домой, поэтому не стучался во все двери нашей коммуналки.

– Кто-нибудь видел вас, когда вы уходили от Пахомова?

– Нет. Но видели, когда я пришел к нему. Соседка сверху.

Следователь пронизывал его глазами, Николай выдержал, не моргнув, хотя ему казалось, что тот про него уже знает все.

– Зачем вы ходили к Пахомову? – был следующий вопрос.

– Поговорить. Он знал еще моего отца...

– Ваш отец был расстрелян...

– А какое это имеет отношение к Пахомову и тому, что произошло?

– Вы длительный срок отбывали наказание, – остался глух следователь. – За что?

– Мой самолет сбили, я попал в плен на три дня, потом наши освободили, я вернулся в часть, продолжил воевать. А после войны меня отправили в лагерь...

– После того как вы избили особиста, – уточнил следователь.

– Не избил. Я дал ему в морду за оскорбление, когда он назвал меня предателем. Вы бы не дали в морду?

– Угу, – покивал следователь, зажав в зубах папиросу. – Скажите, когда вам стало известно, что Пахомов написал донос на вашего отца? И от кого вы узнали?

Николаю показалось: он ослышался. Но в полупустой комнате слова прозвучали отчетливо, рассыпались в разные стороны, оттолкнулись от выбеленных известкой стен и эхом влетели в уши второй раз. Он наклонил голову, слушая звук, похожий на раскат грома, и едва выговорил потрясенно:

– Пахомов написал донос?.. Это ложь.

– Это правда.

– Это ложь. Пахомов был другом нашей семьи, он помогал нам после смерти отца, потом опекал мою мать, когда я воевал и сидел... Он похоронил ее.

– Можете прочесть копию доноса. Со смертью Пахомова, у которого не осталось родственников, этот документ не является тайной.

Всего несколько строк, отпечатанных на машинке, где значилось, что Карл Линдер недоволен политикой партии, ее руководителями и положением в стране.

– Здесь тоже нет подписи, – выдавил Николай, возвращая лист.

– Это не меняет дела. Донос был написан Пахомовым.

– Зачем вы мне показали донос? Чтоб я возненавидел Пахомова? Увы, ваша цель не достигнута. Я не верю бумажке, которую состряпали кое-как и выдают за документ. Пахомов не мог этого сделать.

– Понимаете, Линдер, как бы вы ни отрицали существование доноса, он есть. А это значит, что у вас был мотив убить доносчика.

Стечение обстоятельств против Николая, он очутился перед пропастью, и не было ни одного шанса не упасть туда. Но человеческая природа запрограммирована на выживание, посему мозг Николая лихорадочно искал выход. Стало очевидным: если сам не подсуетится, не узнает, кто убил Пахомова с Нюшей, то именно он ответит за чужое преступление.

– Серьезное обвинение, – проговорил Николай, находясь в поиске доказательств своей невиновности. И прежде всего следовало убедить в этом Губина, от этого зависела жизнь. – Вы не допускаете, что ошибаетесь?

– Я пока не обвиняю, а подозреваю.

– Это одно и то же. Не найдете убийцу, возьмете меня, ведь так?

– Я имею право взять вас под арест сейчас до выяснения...

– Неужели думаете, я такой дурак? – распалился Николай от бессилия и безвыходности. Но доводы необходимо привести. – Зачем мне убивать Пахомова в тот же вечер, когда меня видели, как я шел к нему? Почему я не убил его раньше, если узнал, что он написал донос на отца? Почему не подкараулил его и не убил где-нибудь на темной улице, когда он возвращался домой? Получается, я сделал все, чтоб меня поймали? Покажите мне хоть одного преступника, не продумавшего свои действия. Никто не хочет на нары, тем более к стенке.

Логика – вещь упрямая, следователь не знал, что ей противопоставить, отсюда потупился, жуя потухшую папиросу. Николай понял, что заронил сомнения в этом человеке, и уже более спокойно добавил:

– Насколько мне известно, Пахомова зарезали, а Нюшу удавили. Скажите, почему я убил разным способом? Имея в руке нож, зачем взял удавку?

– Убийца был не один, с сообщником.

– Вот именно, – активно закивал Николай, хотя не знал, как это ему поможет. – Минимум их было двое.

– Вы могли впустить сообщника. Судя по всему, профессор вам доверял, а у вас был мотив.

– Я не убивал Пахомова с домработницей, – сник Николай, чувствуя, что не пробил Губина.

Следователь чиркнул спичкой, поднес ее к папиросе, но не прикуривал. Она догорела, огонек лизнул пальцы, Губин очнулся:

– Допустим, я верю вам, только этого мало.

– А этого разве много? – указал подбородком на листы Николай. – Ищите тех, кто убил.

– Идите, Линдер. Попрошу никуда не выезжать из города.

– Куда тут уедешь, – обронил, вставая, Николай. – Вы везде найдете.

– Найдем, будьте уверены, – закуривая, бросил Губин.

Идя домой, Николай знал, что времени у него мало, а надо как-то выйти из крайне тяжелого положения. Дома был обыск, Веру вызвала Раймонда Багратионовна, позвонив ей на работу (телефон один на всех находился в коридоре), ее отпустили. Она прибиралась, когда вошел Николай и застыл, глядя на погром.

– Ничего, – вымученно улыбнулась Вера, – давно пора сделать генеральную уборку... вот и подоспел случай... Колька...

Она кинулась ему на грудь, разрыдалась. Николай обнимал Веру и думал: сколько же сил ей понадобилось, чтобы снести унижение, когда чужие руки копались в белье, вещах, на полках. Вторая мысль, на тот момент более важная, чем обыск, довлела над ним: как в городе, где проживают десятки тысяч людей, найти убийц? На этот же вопрос, который вечером он задал Тарасу, у того тоже не было ответа.

– Откуда я знаю – как! Все, что могло указать на них, то есть улики, мы с тобой уничтожили. Кроме ногтя. Его нашли. Теперь ищем убийц, как бог на душу положит. А ведь не всегда находим. Знаешь, сколько у нас нераскрытых преступлений? Скажи спасибо, что тебе Губин попался, а не кто другой.

– Спасибо, – неизвестно кому сказал Николай.

Оба сидели на ступеньках крыльца дома Тараса, курили под навесом – шел дождь. Струи стекали с козырька, было холодно, да и выкурили уже не по одной папиросе, но в дом не уходили.

– Проклятый донос, – удрученно качал головой Тарас. – Ты правда не знал? – Николай лишь посмотрел на него выразительно и отвернулся. – Зачем Пахомов написал его? А потом помогал тебе, твоей матери... странно.

– Я не верю.

– Брось, Викинг. Раз тебе показали копию, значит, оригинал доставали из дела. Значит, органы покруче наших заинтересовались убийством Пахомова.

– Все ж таки пришили профессора, он фигура, – с тоской в голосе произнес Николай. Помолчал. Потом сделал вывод, имея в виду донос Пахомова: – Наверно, из страха так поступил. Чтоб самому не стать к стенке. Пахомов как-то говорил, что жизнь прожил в страхе, вхолостую. Каждую ночь ждал ареста. А помогал нам, думаю, желая загладить вину перед совестью.

– Дерьмо был твой Пахомов. И еще меня анонимка на тебя волнует, ее-то кто накатал? Соседей всех опросили, из дома напротив тоже. Никто ничего не видел, ничего не знает, а анонимку накропали.

– Послушай, Тарас, – вдруг оживился Николай. – Убийц было как минимум двое, так?

– Не меньше трех. С ними же баба была, ноготь тому подтверждение. Бабе и мужику тебя не отнести в комнату, сделать это надо было быстро. И потом, Викинг, тебя ударили, а профессор-то рядом стоял, но даже пикнуть не успел. Должен быть еще один мужик, а то и больше.

– Хорошо, их было трое, – согласился Николай. – И это урки, так? Что, если попробовать мне влезть к ним?

– Ополоумел? – ужаснулся Тарас. – Да тебя раскусят, как пить дать! Перо под ребро хочешь получить?

– Не раскусят. Я восемь лет провел в лагерях, знаю их получше тебя и по фене ботаю неплохо. Собственно, какая разница – раскусят или не раскусят? Ну, пришьют. Знаешь, стоять у стенки в тысячу раз страшнее, если ты не использовал шансы. Пойми, чудак, по-другому не выйдем на них.

– Есть похищенные вещи, они обязательно появятся на барахолке.

– Ага, так и выставят на продажу золотые монеты! – пессимистично хмыкнул Николай. – Пахомова убили не новички, матерые бандюги, эти по барахолкам не станут сбывать добычу. Загонят тем, кто скупает краденое, и все ваши усилия пойдут насмарку. Твой вариант не дает гарантии, а мой...

– Тоже не дает, – возразил Тарас. – А ты знаешь, сколько шаек в городе и округе? Ты знаешь, к какой банде надо подобраться?

– Как-нибудь разберусь.

Тарас застонал, потирая лицо ладонями, он понимал, что у друга положение аховое.

– Может, посоветуемся с Губиным? – предложил Тарас.

– У меня своя голова на плечах.

– Зря ты. Он был особистом, его турнули оттуда после войны, потому что не лизоблюд, перевели в уголовный розыск. Он принципиальный человек, я верю ему, как себе.

– А я не верю особистам, пусть и бывшим.

На крыльце появилась Майя:

– Идите ужинать. По радио Шульженко выступает...

Теперь Николай и на работе, и дома постоянно обдумывал, как подобраться к бандитам. Он отлично знал, что далеко не всякий блатняк идет на мокрое дело, только самые отпетые уркаганы, рецидивисты со стажем, кто амнистировал себя самостоятельно, то есть удрал из мест лишения свободы. Надо вписаться в воровскую среду, риск большой, но другого пути нет. А как и где это сделать?

Тарас все же устроил встречу с Губиным, Николай не знал о сюрпризе, пришел к нему посовещаться и увидел следователя. Он замкнулся, но Тарас поспешно сказал:

– Без нас у тебя ничего не выйдет, Викинг, так что отбрось гонор. Тебе выкарабкиваться надо, пока дело выше не пошло. Нас урки знают, тебя нет, может, получится выйти на убийц Пахомова.

Губин его поддержал:

– Поймите, это не обычные грабители убили профессора, неизвестно, что они унесли из его квартиры. У Пахомова, говорят, были разработки по энергетике, их не нашли, а это уже... сами знаете что. Вы можете помочь нам, мы поможем вам.

Часто Николай заставал Пахомова за копанием в груде бумаг и картонных папок. «Макулатура, – говорил профессор, смеясь и бросая их на пол. – Столько бумаги извел, а зачем?» Возможно, он сам же и выбросил свои труды или сжег, понимая, что они никому не нужны. Скорей всего так и было, но говорить об этом нельзя, иначе Николай, знавший о трудах Пахомова, автоматически попадет в шпионы. Он только кивнул в знак согласия Губину.

– Полезные знакомства можно завести в ресторане «Гильдия», – приступил к делу Губин. – Это притон. Неплохо бы обратить на себя внимание... С женщинами нужно пойти, с двумя женщинами, и гулять на полную. Надежных женщин найдете?