Текст книги "Антропоцентристская семантика: образ homo sapiens по данным русского языка"

Автор книги: Лариса Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Так, Ю. Н. Караулов, руководствуясь биологическим (одноаспектным) подходом к пониманию целостного и частичного человека, в качестве частей человека называет органические составляющие тела.

Другие исследователи (авторы дихотомических концепций) представляют человека как единство двух противоположных начал: видимого (осязаемого) и невидимого (неосязаемого), физического и духовного, эмоционального и интеллектуального, внешнего и внутреннего (Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев, Ю. С. Степанов, М. В. Пименова, Е. В. Урысон). Например, Е. В. Урысон выделяет у человека реальные и нереальные (представляемые) составляющие, а среди представляемых (невидимых, неосязаемых) сущностей – обычные, «реальные» органы и субстанции, что, по мнению исследователя, соответствует наивно-анатомической языковой интерпретации человека. Т. В. Булыгина и А. Д. Шмелев характеризуют языковой образ-концепт «человек» как антиномичное единство материального и идеального, интеллектуального и эмоционального (чувственного) начал. «Первое противопоставление отражается в языке как противопоставление духа и плоти, второе – как противопоставление сердца (груди) и крови, с одной стороны, и головы и мозга (мозгов) – с другой» [Булыгина, Шмелев, 1997: 537]. Ю. С. Степанов предлагает лингвокультурологическую концепцию языкового образа-концепта «человек», построенную на основе дихотомии «внешнее – внутреннее». «Внешнее» обращено к социальному и материальному миру человека, в соответствии с чем выделяются три параметра: человек в отношении к Миру, к себе подобным, к обществу. «Внутренний человек» – это его внутренний облик, столь же неповторимый, как внешний, но причастный не материальному и социальному миру, а миру духовному, божественной сущности, Богу» [Степанов, 2001: 698].

В концепциях, рассматривающих человека многоаспектно, выделяется множество параметров, ипостасей, сфер его проявления (Ю. Д. Апресян, Н. Д. Арутюнова, Г. А. Золотова, А. А. Уфимцева, М. А. Журинская, М. П. Одинцова, Н. А. Седова и др.). Например, в интерпретации Ю. Д. Апресяна, сосредоточившего внимание на глагольной семантике, человек характеризуется как «динамичное, деятельное существо», способное совершать различного рода действия. «Каждым видом деятельности, каждым типом состояния, каждой реакцией ведает своя система» [Апресян, 1995б: 352], которая локализуется в определенном органе. Всего исследователь выделяет восемь основных систем, иерархизованных по степени сложности: 1) физическое восприятие, 2) физиологические состояния, 3) физиологические реакции на разного рода внешние и внутренние воздействия, 4) физические действия и деятельность, 5) желания, 6) мышление и интеллектуальная деятельность, 7) эмоции, 8) речь. А. А. Уфимцева выделяет части человека в соответствии с несколькими основными сферами его проявления: биолого-физиологические и антропологические, то есть природные части; части, являющиеся результатом социально-трудовых и родственных отношений; части, относящиеся к сфере психической деятельности и эмоциональным оценкам человека. М. А. Журинская включает в понятие человека тело и его части; имя, мысли, чувства, переживания; различные окружающие его предметы, связь с которыми человек может представить в разной степени нерасторжимости. В принципе, согласно такому толкованию человека, его частью субъективно может быть признан любой предмет, с которым человек имеет дело.

В ряде исследований языковой образ человека получает предельно широкое толкование. Так, по мнению М. П. Одинцовой, этот образ заключает в себе все, что люди о себе и себе подобных знают, воображают и в принципе могут вообразить, ассоциируя себя не только с ближайшей действительностью, но и легко переносясь мыслью в иные, возможные и невозможные, миры, превращаясь мысленно в кого угодно и что угодно обращая в свое подобие. Н. А. Седова, рассматривая человека как целостную (глобальную) сущность, включает в понятие его частей все, что находится с целостным (глобальным) человеком в разнообразных пространственных и непространственных, физических и нефизических, внешних и внутренних, постоянных и переменных, случайных и неслучайных, объективных и субъективных, отторжимых и неотторжимых связях.

Таким образом, в лингвоантропологических исследованиях заявлены разные подходы к трактовке языкового образа-концепта «человек». В то же время нельзя не признать, что человек в языке – это своеобразный микрокосм, по сложности своего «устройства» соизмеримый с макрокосмом – Вселенной, всем окружающим и включающим человека универсумом. Этот вывод соотносим с постулатом об антропоцентричности языка: поскольку язык «насквозь антропоцентричен», образ человека в языке предстает как мир связей, отношений, мнений, оценок, которые устанавливаются между человеком и действительностью; человек в языке – центр Вселенной, он подчиняет себе все, что его окружает, отображая в языке свое «Я».

Таким образом, языковой образ-концепт «человек» – это продукт творческой языковой/речевой деятельности, языкового/речевого самовыражения человека (говорящего) как субъекта мыслящего, чувствующего, оценивающего других или самого себя в рамках традиций, стереотипов и правил, действующих в национально-культурном сообществе, которому он принадлежит как субъект речи-мысли, как творец этого образа-концепта человека-объекта.

Иными словами, в языковом образе-концепте «человек» пересекаются, коррелируют смыслы «человек в языке» и «язык в человеке».

В связи с этим языковой образ-концепт «человек» – это особый объект антропоцентристской семантики, в котором субъективное и объективное начала практически не отделимы.

Вопросы и задания для самостоятельной работы

1. Подготовьте сообщение на тему «Язык и мышление»: определите сущность, связь и специфические признаки языка и мышления.

2. Почему интеллектуальная ипостась является определяющей по отношению ко всем другим языковым ипостасям человека?

3. Охарактеризуйте роли говорящего и слушающего в речевой коммуникации.

4. Что относится к языковым и неязыковым знаниям коммуникантов?

5. Как фоновые знания влияют на строй языка общения, форму и содержание речи?

6. В чем заключается «всеобщее языкотворческое начало в человеке» (В. фон Гумбольдт)?

7. Приведите примеры самопортретирования человека в процессе речевого общения.

8. Что такое языковая личность? Как соотносятся общеязыковая картина мира и индивидуально-авторская картина мира?

9. Каково влияние аксиологической языковой ипостаси человека на строй языка и речи?

10. Какова природа субъекных языковых ипостасей человека?

11. Какие объектные ипостаси человека составляют его языковой образ? Почему можно говорить о микрокосмичности языкового образа человека?

12. Какие стороны человека, нашедшие отображение в языке, исследуются представителями современной отечественной лингвоан-тропологии?

13. В чем заключается особенность языкового образа человека как объекта антропоцентристской семантики в сравнении с другими ее объектами (с языковыми образами различных предметов и явлений окружающего мира)?

Лекция 8
Образ-концепт «человек» в русской языковой картине мира

План

1. Смыслы, характеризующие образ человека в русской языковой картине мира.

2. Внешний человек и внутренний человек: противопоставление, взаимосвязь, иерархия ценностей.

3. Русский национальный характер и образ человека в русской языковой картине мира.

Языковой образ-концепт «человек» (в значении «целостный человек», «человек в совокупности всех его проявлений») не сводим к той информации, которую можно извлечь из словарной статьи типового толкового словаря русского языка: «Живое существо, обладающее даром мышления и речи, способностью создавать орудия и пользоваться ими в процессе общественного труда». Впрочем, определения в толковых словарях вообще не претендуют на концептуальный анализ определяемого, а скорее выступают в качестве опознавательных критериев для тех, кто желает установить, какие предметы обозначаются теми или иными словами. Дефиниции человека, зафиксированные в толковых словарях, ограничиваются минимумом информации, которая, по мнению их авторов, достаточна для определения понятия, обозначенного словом человек, но эта информация не может охватить всего семантического спектра данного слова, всех смыслов, характеризующих образ-концепт «человек» в русской ЯКМ.

Обратимся к данным проведенного нами психолингвистического ассоциативного анкетирования, участниками которого были студенты Омского государственного педагогического университета и курсанты Омской академии МВД России (всего 310 человек). Ответы на вопрос, какие ассоциации вызывает слово человек, показывают, что на первое место выходят представления о человеке как о носителе интеллекта: ассоциации, связанные с интеллектуальной природой человека, наиболее частотны (они зафиксированы в 90 % случаев): разумное существо, разумное животное, homo sapiens, мыслящее существо, ум, разум и т. д. (ср. со словарным определением человека как живого существа, обладающего даром мышления).

Отмечаются ассоциации, связанные с происхождением человека: обезьяна; человекообразная обезьяна; произошел от обезьяны; Божие творение (15 %).

Человек, по мнению опрошенных, – это упорядоченный мир, центром которого является он сам: мир, природа, жизнь, земля, общество, упорядоченность, цивилизация, главный, царь природы (10 %).

Человек осознается как индивид, личность; как объект, образ; человек – это я, мужчина, женщина, мама, друг, ребенок, семья; труд, работа, здоровье, счастье, красота, любовь (27 %).

Человек, с одной стороны, тело, фигура, внешность, лицо (5 %), с другой – душа, сердце, ум, разум, характер, чувства, эмоции, рефлексия (10 %). Он есть знания, опыт, творения (3 %).

Человек ассоциируется со следующими качествами: здоровый, высокий, стройный, большой, полный или неполный, волосатый, длинноносый, красивый (качества, относящиеся к внешности) (25 %); умный, разумный, думающий, грамотный, добрый, отзывчивый, гуманный (качества, характеризующие внутренний мир человека) (17 %).

Очевидно, что наши респонденты видят в человеке, с одной стороны, целостный живой организм, с другой – рассматривают этот организм с разных сторон: биологической, психической, социальной, выделяя в нем различные по своей природе части: органические и неорганические, реальные и воображаемые, отторжимые и неотторжимые, постоянные и временные. Человек, по данным анкетирования, совокупность внешних и внутренних проявлений, качеств, состояний.

Если реконструировать определение человека по данным анкетирования, то придется существенно расширить словарное толкование, включив в перечень характерных черт человека множество его качеств, сторон, ипостасей.

Безусловно, «концепт «человек» в русском языковом сознании. характеризуется не только реалистическим, естественнонаучным содержанием, многократно зафиксированным в лингвистических энциклопедических словарях, но и целым комплексом отчасти или по большей части мифопоэтических представлений, дополняющих рационалистическое ядро концепта ореолом субъективно-оценочных, образных, экспрессивных смыслов» [Одинцова, 2000а: 9]. Об этом свидетельствуют лингвоантропологические исследования, в которых описываются языковые репрезентации человека (работы Н. Д. Арутюновой, Е. М. Вольф, О. В. Коротун, Е. В. Коськиной, М. П. Одинцовой, М. В. Пименовой, Н. А. Седовой, В. Н. Телия, Е. В. Урысон и др.).

Например, типизируя смыслы, характеризующие языковой образ-концепт «человек», на основе анализа описаний человека в современной русской речи, художественной и нехудожественной, М. П. Одинцова следующим образом структурирует понятие «человек» в наивной картине мира:

– человек – это множество лиц, ипостасей, органов и квазиорганов, частей и квазичастей, условно наделяемых активностью и многими другими качествами двойников, alter ego личности;

– человек – это вещь, предмет и, следовательно, некое пространство, физическое и духовное, в пределе – вселенная, космос или, точнее, центр двух вселенных – внешней, природной, и внутренней, духовной;

– человек – это властелин мира, хозяин, распорядитель всего живого и неживого, включая самого себя, свое тело и душу. Об этой же черте языкового менталитета можно сказать иначе: все, что осваивается и присваивается человеческой мыслью, становится принадлежностью, частью, собственностью человека (в реальном и виртуальном мире);

– человек – творец и преобразователь мира, многих вещей в нем, самого себя, языка, другого человека, равный – в пределе – по созидательной компетенции и талантам божеству, демиургу, он поистине «мера всех вещей»;

– человек – судья и пророк, оценивающий все и вся, всевидящий, наделенный разумом и сверхразумом, чувствами и сверхчувствами, чудо создания, гений, «венец природы», сознающий и использующий этот дар всеведения;

– человек и мир – одно и то же: человек тождествен миру, всему, что входит и может войти в сферу его жизнедеятельности и сознания, что в той или иной степени зависит от него и от чего зависит он сам. Верно и обратное: мир тождествен человеку. Образы мира и человека взаимноизоморфны;

– человек – воплощение и средоточие противоположностей, сил, субстанций, качеств, находящихся в отношениях противоборства, конфликта и вместе с тем диалектического единства, притяжения, взаимодействия и взаимоперехода. Человек – воплощение добра и зла, силы и слабости, простоты и сложности, величия и ничтожества, он Бог и дьявол, царь и раб, бессмертная субстанция духа и в то же время тленная земная плоть, он ангелоподобен и звероподобен, разум в нем, сознательное начало, сосуществует и борется с чувством, стихией подсознания, животными инстинктами.

В ответах наших респондентов, в определениях человека, структурированных на основе языковых/речевых данных, т. е. полученных в результате анализа образа-концепта «человек» как фрагмента русской ЯКМ, а также в различных лингвоантропологических интерпретациях человека зафиксировано представление о двух противоположных, но взаимосвязанных сторонах человека: внешней и внутренней.

Сложившаяся в народном сознании и нашедшая отображение в русском языке двуединая картина человека, составляющими которой являются внешние и внутренние (видимые и невидимые, физические и духовные) атрибуты, соотносится с ранними философскими воззрениями на человека как единство души и тела. В центре внимания философов прошлого и настоящего находятся вопросы о том, что есть глобальный человек и какова природа феномена человека.

Осознанное еще в Древней Руси противопоставление двух форм жизни: жизни тела и жизни духа, а также наивные представления о внутреннем мире человека отражались в фольклоре и в литературных текстах:… один изронил он жемчужную душу из храброго тела через златое ожерелие! (Слово о полку Игореве); Лжи остерегайтесь, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело (Поучение Владимира Мономаха). Идея о соединении в человеке противоборствующих начал (тело – душа, плоть – дух, материальное – духовное, рациональное – эмоциональное) содержится в верованиях, мифах, обрядах, обычаях русского народа.

В русской ЯКМ находят отражение как наивные представления о внутреннем и внешнем человеке, так и научно обоснованные свидетельства того, что человек живет в двух мирах: внешнем (объективном) и внутреннем (субъективном). Внешний мир человека – это мир, подвластный непосредственным ощущениям, открытый для восприятия другими людьми; внутренний мир невидим, скрыт от посторонних глаз и потому загадочен; в то же время, согласно обыденным и научным представлениям, внутреннее и внешнее в человеке способны влиять друг на друга, отражаться одно в другом.

Экскурс в историю мировой культуры показывает, что особое внимание всегда было приковано к внутреннему человеку. Само понятие внутреннего человека – в его противопоставлении человеку внешнему – родилось очень давно. Учение о душе возникло в недрах античной философии (Демокрит, Платон, Аристотель). Однако внимание к внутреннему человеку было обращено задолго до того, как он стал предметом религиозной, философской, научной мысли: жизнь в обществе требовала от человека знаний о психическом устройстве себе подобных, поэтому внутренний человек первоначально был объектом обыденного (наивного) сознания.

Поворотным моментом в истории познания человеком своего внутреннего мира ученые считают именно то время, когда внутренний человек стал объектом целенаправленного изучения в науке и искусстве (в первую очередь в литературе).

Не осталась равнодушной к проблеме внутреннего человека и лингвистика. Языковая картина внутреннего мира человека активно изучается современной отечественной лингвоантропологией, в которой она предстает: 1) как фрагмент наивной анатомии и физиологии (работы М. В. Пименовой, Е. В. Урысон, А. Д. Шмелева и др.); 2) как система физических (внешних) симптомов внутренних состояний (работы Ю. Д. Апресяна, Е. М. Вольф, О. В. Коротун, В. И. Убийко и др.); 3) как микрокосм (работы Ю. Д. Апресяна, М. В. Пименовой и др.); 4) как «образная грамматика иносознания» (работы Н. Д. Арутюновой, М. П. Одинцовой, Е. В. Коськиной, Н. А. Седовой и др.).

Приоритетное внимание и ученых, и обывателей к внутреннему миру человека объясняется его природой: этот мир не поддается непосредственным ощущениям, скрыт, таинственен, а тайна притягивает к себе человека как субъекта познания. В отличие от внутреннего человека, внешний человек заметен, видим, открыт и поэтому легко «прочитывается».

Павел Флоренский заметил, что человеком мы «первее всего» называем тело человека. Действительно, когда нам нужно представить человека, первое, что возникает в сознании, – это внешний образ, «тело». Однако при более «пристальном рассмотрении» внешние очертания обретают внутреннее содержание: мы «видим» не только тело, но и то, что находится внутри него и без чего человек не может называться человеком. Внешнее и внутреннее неотделимо, как неотделимы форма и содержание. Форма лишь «первее» воспринимается, поскольку она есть зримый образ; содержание скрыто, невидимо и только в этом смысле вторично.

Павел Флоренский имел в виду первичный образ, который возникает в нашем сознании, когда мы слышим слово «человек» или зрительно воспринимаем человека. Однако если говорить об образе человека как о целостном объекте, то вопрос о том, что «первее», решается по-иному: в его решении задействованы наши традиционные представления, ценностные ориентиры, стереотипы сознания, которые отражены в национальном языке.

Какие составляющие человека признаются русским национально-культурным сообществом наиболее ценными?

В русской религиозной и философской мысли, фольклоре, художественной литературе мы находим свидетельства того, что в глобальном человеке как единстве внешних и внутренних сторон, души и тела приоритетная роль отводится внутреннему содержанию – душе.

Л. Н. Толстой писал: «Правда, что без моего тела не было бы того, что я называю душой, но все-таки душа моя не тело. Тело только нужно для души, но тело не душа. Не было бы души, я бы и не знал, что такое мое тело».

По религиозным представлениям русских, о душе в первую очередь должен заботиться человек, ее ублажать и спасать. Приоритет внутреннего над внешним устанавливают и русские пословицы: Душа всего дороже; Душа – заветное дело; Душа всему мера. Русские поэты, описывая индивидуальность человеческих миров, наиболее значимым признают их отличия друг от друга не внешней оболочкой, а внутренним содержанием: Характеры шумят, как лес. /Бушуют, так как в результате / Важна не разница телес, / А разница в душевном складе (Е. Винокуров).

В. В. Колесов, систематизировавший характерные признаки русской ментальности, как они выражены интуицией русских философов, отмечает, что душевное для русского человека всегда важнее телесного, а красота ассоциируется не с внешними проявлениями, а с добротой – внутренним качеством человека (см.: [Колесов 2004: 31–39]). Иными словами, вопрос о том, «…что есть красота / И почему ее обожествляют люди? / Сосуд она, в котором пустота, / Или огонь, мерцающий в сосуде?» (Н. Заболоцкий), для русского человека скорее риторический: в русской культуре на первом месте внутреннее совершенство, поэтому извечный вопрос о красоте человека решается в пользу «огня, мерцающего в сосуде».

Об осознанном носителями русского языка превосходстве души свидетельствует тот факт, что наибольшим аксиологическим весом в системе ценностей русского человека обладают внутренние, нравственные качества, определяемые в основных концептах добро – зло, правда – ложь, справедливость – несправедливость, честь – бесчестье.

В языковом (наивном) сознании внутренний мир человека (душа) имеет свою организацию, строение: в мире души живут воля, желания, совесть, эмоции; в то же время во внутренней иерархии человека есть сила, которая призвана управлять не только душой в целом и ее отдельными атрибутами в частности, но и телом, – это ум (разум).

Управляющая сила ума отмечалась еще в античности, где соотношение ума, души и тела понималось иерархически: причиной движения тела является душа, а направляет это движение ум. Хотя в этой модели, четко изложенной Аристотелем, разум осмыслялся как управляющий центр человека, он наделялся статусом сверхчеловеческой и сверхсоциальной силы, представляющей власть самого бытия, в соответствии с порядком которого организуются любые формы жизни и познания. И позднее приверженцы всех философских концепций, пытавшиеся определить специфику человека, сходясь во мнении, что она заключается в разуме (ср. классические определения человека: «рациональное существо», «разумное животное»), признавали его тем самым неотъемлемой частью (принадлежностью) человека. При этом человек встраивался в природный мир, поскольку «в нем весь состав природного мира, вплоть до процессов физико-химических, он зависит от низших ступеней природы»; разум же есть «элемент, превышающий природный мир» [Бердяев, 1999, с. 21–22]. Паскаль заметил, что в сравнении с окружающим его миром человек – не более как слабый тростник; тростник, но тростник, одаренный способностью мысли – в этих рассуждениях Паскаля содержится глубокая философская мысль о природной заурядности и величии человека.

Наука усматривает уникальность человека в сложной биологической организации, резко отграничивающей его от остального животного мира, в его способности надстраивать над природой рукотворный мир, в особенностях человеческого бытия в целом и все неповторимые черты человека связывает с наличием у него интеллекта.

Мысль о том, что в человеке, по образному выражению Эразма Роттердамского, обязанности царя осуществляет разум, возводит ум в ранг главного, основополагающего атрибута человека. Разум признается главным в человеке постольку, поскольку без него человек не может состояться как человек, без него не жить человеческой душе; для человека он в известном смысле бог: Голова (ум) – всему начало; Разум – душе во спасенье; Отыми, господи, руки, ноги, да опокинь разум! (посл.). Тем самым за умом (разумом) закрепляется статус ценности, если учесть, что она определяется значимостью, полезностью для человека.

Таким образом, ценны для человека и душа, и ум. Оба они принадлежат внутреннему человеку и в этом своем качестве противопоставлены телу – внешнему человеку. Ум, как и душа, ценится выше, чем тело, внешность, оболочка человека: Не смотри на внешность мою, но посмотри, каков я изнутри. Я одеянием беден, но разумом богат, юный возраст имею, но старый ум вложил в него («Моление» Даниила Заточника); Глупая красота – не красота. Вглядитесь в тупую красавицу, всмотритесь глубоко в каждую черту лица, в улыбку ее, взгляд – красота ее превратится мало-помалу в поразительное безобразие (И. А. Гончаров).

Однако в русской этнической модели человека и в русской ЯКМ атрибуты внутреннего человека – ум и душа – противопоставляются и друг другу: они предстают как два противоположных начала внутреннего человека: рационального и нерационального (нравственного, эмоционального), которые могут находиться в состоянии гармонии и дисгармонии, взаимопонимания и неприятия, мира и войны; душа и ум ко многому относятся по-разному: душа что-то принимает, а ум – нет; душа рвется ввысь, а разум возвращает на землю; душа поет, а ум взирает равнодушно.

Своеобразно решается в русском языковом сознании вопрос о том, что из двух ценностей ценнее: душа или ум. С одной стороны, есть многочисленные свидетельства того, что ведущая роль в человеке отводится душе: душа есть средоточие внутренней жизни человека, самая важная часть человеческого существа; с другой – столь же многочисленны утверждения, что именно разум есть величайшая святыня в мире. В конечном счете, однозначный ответ может быть найден только в том случае, если идти к нему от того, какое содержание вкладывается в понятия «душа» и «ум». Если душа понимается как нравственные качества человека, его чувства, воля в отрыве от способности человека мыслить, то она ставится выше ума (например, доброта, милосердие человека зачастую важнее для русских, чем интеллектуальные способности, кругозор). Если же душа мыслится как производная ума, то последний оказывается ценнее. Однако часто в русской ЯКМ граница между душой и умом вообще размывается: как душа не может существовать без ума, так и ум без души – ничто. В последнем случае одна ценность как бы обусловливает другую, и наоборот, и ценнее всего оказывается конгломерат души и ума. Телесное в свою очередь мыслится в тесной связи с внутренними ценностями человека: между ними устанавливаются отношения взаимного отражения. Ср. философские рассуждения Л. Н. Толстого: «Два ума: ум в области матерьяльной – наблюдения, выводы, рассуждения о наблюдаемом, и другой ум в области духовной: отношение к Богу, к людям, другим существам, нравственные требования.»; «Нельзя ли вместо того, чтобы думать, что мысль плохо работает от неприлива крови к мозгу, или на душе мрачно, оттого, что печень не в порядке, думать, что недостаточно прилива крови к мозгу и печень не в порядке от слабости работы мысли и от мрачности души. Одно нераздельно с другим».

Итак, ум в русском менталитете и русской ЯКМ – это важнейшая, основополагающая, необходимая часть целостного (глобального) человека.

Наличие у человека интеллекта как ценности, без которой живое существо не мыслится как человек, не отождествляется с идеальностью человека: homo sapiens остается таковым и как отрицательный, и как положительный, и как сверхположительный «персонаж».

Идеальный человек для представителей русской культуры – это существо, чувствующее все нюансы отношений «мыслящего тростника» с «общим хором» и строящее эти отношения в соответствии с нравственными нормами. Устремленность к идеалу как характерная черта русской культуры, русского национального характера сочетается с представлениями о его недосягаемости. Так, идеальный человек в русских религиозных, философских, литературных произведениях – некий сверхчеловек, богоизбранник, в то время как «рядовой» homo sapiens – человек, в большинстве случаев мечущийся, страдающий, стремящийся к идеалу, но осознающий его недосягаемость. Например, человеческое кредо русской литературы вполне вписывается в классическое «Я жить хочу, чтоб думать и страдать», а описываемая ею безуспешная погоня за идеалом может иметь своим эпиграфом следующие слова В. И. Даля: «Если говорить, что «счастье это могло бы сделаться еще полнее и совершеннее», то на это невольно отвечаешь себе пошлым и обмолоченным, но не менее того истинным изречением: на земле нет счастья и нет совершенства».

Если идеальный человек в русском менталитете и русской ЯКМ получает достаточно четкое определение, то неидеальный человек трактуется крайне неоднозначно: он предстает как «двойственное и противоречивое существо, существо в высшей степени поляризованное, богоподобное и звероподобное, высокое и низкое, свободное и рабье, способное к подъему и падению, к великой любви и жертве и к великой жестокости и беспредельному эгоизму» [Бердяев, 1999: 177].

Представления о человеке как о сгустке противоречий уходят своими корнями в глубины человеческого сознания, детерминированного национальной культурой; они во многом предопределены особенностями национального характера представителей этой культуры и носителей языка как ее части.

Э. Дюркгейм так писал о национальном характере: «У нас есть два сознания: одно содержит только состояния, свойственные лично каждому из нас и характеризующие нас, между тем состояния, обнимаемые вторым, общи всей группе. Первое представляет коллективный тип и, следовательно, общество, без которого он не существовал бы… Но эти два сознания, хотя и различные, связаны друг с другом, имея для обоих себя только один-единственный субстрат. Они, следовательно, солидарны. Отсюда возникает своеобразная солидарность, которая, возникнув из сходств, связывает индивида прямо с обществом». «Это «общество внутри нас», существующее в виде однотипных для людей одной и той же культуры реакций на привычные ситуации в форме чувств и состояний, и есть наш национальный характер» [Касьянова, 1994: 26].

Авторы многочисленных этносоциологических, этнокультуро-логических, лингвокультурологических, философских исследований, посвященных «феномену русскости» (П. А. Сорокин, Н. А. Бердяев, П. Б. Струве, Г. П. Федотов, А. Ф. Лосев, А. Вежбицкая, В. В. Колесов и др.), в согласии друг с другом отмечают такие черты русского национального характера, как тенденция к крайностям (все или ничего), эмоциональность, ощущение непредсказуемости жизни и недостаточности логического и рационального подхода к ней, тенденция к «морализаторству», «практический идеализм» (предпочтение «неба» «земле»), тенденция к пассивности или даже фатализму, ощущение непод-контрольности жизни человеческим усилиям.

В частности, русский культуролог В. Н. Сагатовский выделяет такие черты русского характера, как непредсказуемость, духовность (стремление к поиску смысла бытия), душевность, умение сконцентрировать силы для достижения цели и в то же время частое желание расслабиться, посозерцать, излить душу, «переждать», «полениться».

Семасиолог А. Вежбицкая, обращаясь к художественной и философской литературе, высказываниям ученых и путешественников, ставших «свидетелями» русской культуры, а также к данным русского языка, приводит такой перечень черт русского национального характера: (1) эмоциональность («ярко выраженный акцент на чувствах и на их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков»); (2) иррациональность (или нерациональность) – «в противоположность так называемому научному мнению, которое официально распространялось советским режимом; подчеркивание ограниченности логического мышления, человеческого знания и понимания, непостижимости и непредсказуемости жизни»); эту черту А. Вежбицкая конкретизирует еще в одной формуле – «склонность к пассивности и фатализму»; (3) неагентивность («ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена»); (4) любовь к морали («абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (и в других, и в себе), любовь к крайним и категоричным суждениям»).