Текст книги "Пурпурное Древо Порфирия"

Автор книги: Лариса Чурбанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

В самом деле, обувка хозяйки жилища была не похожа на привычные сапоги. Невысокие чувяки из оленьей шкуры со смешными загнутыми как у лыж носами с длинными кожаными тесемками. Больше всего Серого позабавил пучок сухой травы, которыми эти каньги утеплялись изнутри.

– Человек я, человек, – поспешил успокоить он девочку. – Только в другой земле живу. Там все люди как я.

Сказал и призадумался. На самом то деле и не так это! Вот старец Порфирий– он с черными волосами, теперь, правда, весь седой. Ольгерд– русый и голубоглазый а жена его– с каштановыми кудрями. Разные совсем. Больше всего девчонка походила на молодую жену Борислава– кипчакскую красавицу Бербияк– хатун. У той тоже глаза раскосые, черные. Только у нее лицо узкое как степная сабля, а у хозяйки– круглое, румяное как ягодка. И взгляд у нее теплый, добрый, хоть и ругается.

– Чем докажешь? – строго так спрашивает.

Серый задумался. Потом вспомнил. Всякая нежить честного железа боится. У всех народов так– вот и Хельги ему про ихних троллей тоже рассказывал. Мальчик вытянул из-за пояса нож.

– Видишь? Железо держу– и ничего.

– Железо? – изумилась девочка. – А что это такое?

Серый слегка обалдел. Может ли быть так, чтобы люди жили и про железо не ведали? Огляделся– а и правда. Вон стрелы рядом с луком лежат – легкое древко с прикрепленным жилкой костяным наконечником. И крючки около– на рыбу, видно, тоже из кости. Даже горшок над очагом оказался не железным. Девочка проследила за взглядом Серого и пояснила:

– Кору березовую содрала, глиной обмазала, на солнышке просушила – вот и посуда.

Сама она с неподдельным интересом смотрела на остроконечную диковину в руках незваного гостя.

– Нож, – важно пояснил ей бывший оборотень. – Хочешь поглядеть?

Девочка кивнула и осторожно, двумя руками приняла оружие. Оглядела, понюхала, а под конец даже зачем-то лизнула. Потом просияла:

– У меня тоже есть!

И достала точеную кость, по форме напоминающую кинжал. Ручка хорошая, с прорезным тонким узором, да клинок не остер.

– А ты что одна? – поинтересовался Серый. – Родичи на охоту ушли или в гости?

– Матушка померла, когда той зимой мор на саамов напал. И люди хворали, а олени и вовсе стадами гибли. Она нас настоями травяными лечила, все за отца беспокоилась– слабый он. Даже, когда поняла, что уходит, только о нем и твердила: "Береги отца, девочка, выхаживай!" а он женку новую привел, непутевую. Все б ей песни горланить, да из бочаги хлебать. Как могла я им угождала– и готовила, и за оленями следила, морошку собирала, печок ей сшила, – тут девочка кивнула на меховой балахон у входа, затейливо изукрашенный узорами из цветной замши и бисера. – Только все равно все не по ней было. Вот она однажды и говорит: "Мы теперь к моей веже откочуем, а ты тут оставайся! Сил моих больше нет, такую ленивую девку поить-кормить!". И уехали. Все из дома чисто выгребли– оленьих шкур на полу и тех не оставили. Мачеха даже огонь в очаге водой залила, представляешь?

Серый сочувственно покивал. Ему не в первый раз приходилось слышать о злых мачехах и их глупых безвольных мужьях. Видно, в каждом народе такое нет-нет, да случается. Как же девочка выжила– одна, без ничего, среди суровой тундры? А маленькая хозяйка продолжала свой рассказ:

– Сижу, мерзну, уже волки вдали завыли– они человечье горе на раз чуют. Вдруг тихо голос мне на ухо говорит: "Вспомни, доченька, материнское подаренье!" Я за пояс ухватилась, кошель развязала, а там камушки– кремешки. Побежала, моху-ягеля сухого да бересты принесла– вот огонь и запалила. Все веселее стало. Только есть захотелось – аж мочи не стало. Огляделась вокруг – глядь, силышко валяется– куропаток ловить. Расставила я его, где ягод морошки много, и стала ждать. Быстро птичка поймалась, а из ее жилок я еще силков наготовила. Обжилась понемногу, посуду наделала, – и девочка гордо показала на котелок.

Вдруг рассказчица встрепенулась:

– Что ж это я? Ты голодный ведь?

Серый кивнул, и девочка захлопотала у очага, снимая варево с огня. Через несколько минут они уже вовсю ели похлебку из куропаток. Мальчик с удивлением разглядел в бульоне сваренные ягоды.

– Зачем это?

– Чтобы не болеть, – серьезно ответила маленькая повариха. – Я и тертую кору добавляю. Горчит чуть-чуть, зато польза.

Внезапно они посмотрели друг на друга и покатились со смеху. Если б кто-нибудь спросил – почему, вряд ли они смогли бы ответить что-то вразумительное. Просто два человеческих детеныша, одиноких и неустроенных среди бескрайних снежных просторов, радовались тому, что теперь они вместе.

– Меня Настай зовут,– первой представилась девочка. – А тебя?

– Серый, – почему-то стесняясь, буркнул мальчишка.

– Расскажи, Серый, откуда ты, – попросила Настай. В ее узких темных глазках светился такой живой интерес, что Серый не смог отказать.

– Ну, слушай, коли желаешь, – начал он свой рассказ. – Далеко отсюда течет большая теплая река– Днепр...

Девочка заворожено внимала, свернувшись мохнатым комочком. И мальчик, воодушевляясь, поведал ей все– и как был маленьким, и про то как сделался волком, встретил Ольгерда, съел его лошадь, и чем это обернулось.

Настай ахала, удивлялась, даже разок вскрикнула, но верила рассказу безоговорочно. Они так бы и говорили без конца, но на мягких лапах подкралась усталость, начали слипаться глаза.

Мальчику было так хорошо и уютно, как бывает только в раннем детстве. И, только засыпая на оленьей шкуре в теплой избе-веже, Серый вспомнил о своих потерявшихся спутниках.

* * *

– Руби его, Ольгерд! – тоненько кричал Шиш. На него самого наседало человек пять в длинных меховых одеждах, вооруженных палками с прикрученными к ним оленьими рогами. Оружие смешное для бывалого воина, с мечом из доброго железа, да уж больно настойчивы были нападавшие.

Князю повезло еще меньше. Его атаковал чуть ли не десяток– невысокие чернявые люди наскакивали на Ольгерда, как собаки на матерого медведя. Собственно, именно таковым пресветлый князь сейчас и являлся. В пылу битвы он совершенно забыл об оружии, пытался поразить противников лапами и грозно рычал. Напрасно дядька старался напомнить ему о мече. Дела были плохи. Пришлось Хельги и Шишу прорываться на помощь своему господину и строить круговую оборону.

После стремительного падения из печного устья, они очнулись на заснеженном берегу моря. Лед был еще тонок и легко ломался под тяжелой поступью. Только оглядеться как следует им не удалось. Сразу набежала целая толпа узкоглазых людей в странных балахонах, и началось!

– Убирайся, Тала! – зло кричали они. Соленый ветер далеко относил их слова, делая еще более непонятными. – Хватит саамским мясом лакомиться!

Ольгерд не понял ровным счетом ничего из того, что они орали, но совершенно точно осознал, что обращались они именно к нему. Прояснить ситуацию не вышло. То ли маленькие охотники были сильно разгневанны, то ли просто мерзли на морозе без движения, но они не говоря более худого, набросились на князя с явным намерением порешить. Спутников его нападавшие спервоначалу не трогали, но когда те стали на защиту своего господина, то досталось и им. Долго ли коротко ли бились они, но никто пересилить не мог. Князю и его присным не хотелось убивать негостеприимных хозяев, а у тех сил не хватало перебить русичей.

– Уходи в тундру, Тала! – опять затянул старую песню седоватый приземистый мужик, видно вожак. Он в охотничьем азарте припрыгивал с одной ноги на другую, широко разведя колени. Палка со вставленным на конце моржовым клыком вовсю ходила в его руках. – Мы своих детей в обиду не дадим!

– На кой ляд мне сдались ваши дети?! – в сердцах рявкнул Ольгерд. Его огромная красная медвежья пасть была живописно раззявлена– князь никак не мог отдышаться.

– Съесть! – последовал немедленный ответ. – У Кодьбы девчонка от вежи на пару шагов отошла, где теперь ее косточки?

До Ольгерда стало медленно доходить, что эти странные люди принимают его за кого-то другого. Надо было разруливать ситуацию.

– Я -не Тала, – решил чистосердечно признаться князь.

Нападавшие сначала примолкли, а потом язвительно засмеялись.

– Хитер ты, Тала-медведь! Но саамов не проведешь, мы тебя знаем.

– Ну, посмотрите вы на меня, – продолжал уговаривать их Ольгерд. – У вашего Талы на голове такая шапка? – И он показал крытый алым бархатом меховой головной убор с горностаевой тульей. – У него такой же плащ, сапоги, меч? – Русич вытащил из ножен и с гордостью показал огромный двуручный меч, по блестящему лезвию которого побежали-зазмеились отблески бледного света.

Ропот пробежал по толпе, даже самые храбрые в изумлении отступили.

– Никогда прежде у Талы-людоеда такой штуки не видали, – послышались сдержанные шепотки.

Плосколицый вожак почувствовал, как азарт сражения постепенно покидает его бойцов, и решил пойти ва-банк:

– Хитер ты, Тала, много у тебя уловок. Сейчас кликнем нойду, она то уж точно скажет, кто ты на самом деле!

Сейчас же от кучки охотников отделился человек и побежал в сторону поселка. Князь решил, что самое страшное уже позади, и повернулся было к своим спутникам. Но он даже слова не успел вымолвить, как в его грудь уперлось чуть ли не с десяток роговых копий.

– Стой, где стоишь! – сурово приказал ему главный нападающий. Оставалось только ждать.

Нойда оказалась обычной старушкой, обряженной так же, как и остальные– в балахон сшитый из оленьих шкур мехом наружу. Только ее печок был отделан у ворота и на рукавах перламутровыми пуговицами, кисточками и полосками цветной замши. Широкий красный пояс служил не только украшением, но и хранилищем многих нужных предметов– ножа в кожаных ножнах, позвякивающего при каждом шаге кошеля. Кроме того, он был щедро украшен мелкими медными колечками и множеством непонятных фигурок-амулетов.

Бабушка резво рассекала на широких кожаных лыжах, только перед самым носом Ольгерда чуть притормозила, обдав собравшихся морозными снежными брызгами. Ничуть не смущаясь, она подошла к самому носу князя-медведя. Долго глядела ему в глаза, крепко вцепившись желтыми морщинистыми кулачками в свой замечательный пояс. Для верности мудрая женщина обошла Ольгерда вокруг посолонь, а потом и его спутников тоже. Потом поворотилась к своим соплеменникам.

– Он– не Тала, – авторитетно заявила она, сердито поблескивая узкими карими глазами. Казалось, воинственные охотники боялись этого цепкого колючего взгляда– они словно малые дети, которых отчитали, опускали головы к земле.

– Он– могучий воин и недавно еще был человеком, – продолжала колдунья. – Девка тебя оборотила. Не горюй, не надолго.

– Что с ним делать, скажи! – требовательно вставил седовласый охотник, бывший у нападавших за вожака.

– Мне ли, старой женщине, учить тебя как надо принимать гостей! – деланно удивилась бабка. – Да повинись, что убить до смерти хотел ни за что, ни про что!

Все таки, удивительные повороты выдает иной раз судьба! Вот недавно человек был готов тебя убить без сожаления, а часа не проходит– и ты уже сидишь в его доме на почетном месте у очага и не знаешь куда деваться от гостеприимства и непривычных явств.

– Замучил нас Тала-медведь, – доверительно жаловался хлебосольный хозяин, подкладывая Ольгерду очередной кусок оленьего мяса. – Собак без счета поел, оленей пугает. А как давеча девчонку заломал, так совсем терпенье саамов лопнуло.

– Саамы– это вы что ли? – уточнил как всегда деликатный Хельги.

Пожилой саам кивнул.

– Мы– оленьи люди. От оленя наш род пошел, олешками же и кормимся.

– Как так от оленя родились? – не понял князь, удивленно морща мохнатую морду. Он хотел еще добавить, что что-то рогов на голове хозяина не видать, но вовремя смолчал. Чужая вера– потемки.

– Давным-давно жила Дикарья Старуха, Коддь-Акка. Стало ей одной грустно в пустой веже. Оборотилась она важенкой и пошла пастись с дикими оленями. Потом все же женщиной опять обернулась, но ребенок ее родился оленем. Мяндаш-гром зовут. Летает он по небу– белой шкурой сверкает, золотыми рогами молнии на землю мечет. А умается– вниз спускается, человеком живет. В тундре охотится, дрова заготавливает. От него саамы пошли. Мяндаш людям лук дал, охотиться научил.

– Ишь, как складно чешет! – незаметно толкнул Ольгерда под бок Шиш. – Хорошо так жить: куда ни глянь– сплошная родня. – Потом погромче спросил у хозяина:

– А Тала тут с какого боку?

– Тала– медведь-оборотень, злой людоед. Оленя найдет– задерет, саама поймает– тоже. Голодный. У него в тундре семья осталась– жена Талакхе и сын– Талашка. Тоже есть хотят, мяса много надо.

– Сплошное веселье у вас, я погляжу, – раздумчиво произнес Ольгерд.

Саамы согласно кивали головами.

От жирной обильной еды князю скоро понадобилось выйти на природу.

Синеватые сумерки мягко укрывали саамские жилища. Широко вздохнув могучей грудью морозный воздух, Ольгерд задрал голову вверх. На темном низком небе горело волшебное сиянье света. Оно искрилось и переливалось причудливыми волнами, местами вспыхивая желтым, голубым и даже розовым. От изумления человек-медведь застыл, и в его разинутую пасть беспрепятственно падали хрупкие узорчатые снежинки.

– Это Лисий огонь, – спокойно пояснил седовласый саам, на всякий случай вышедший проводить гостя. – Зимой лиса по склону сопки бежала, хвостом за сугроб задела. Искры снежные в небо залетели, да там и остались.

– Красота-то какая, – только и смог выдохнуть Ольгерд, все еще не отрывая глаз от светящейся ленты.

– Это что, – важно вымолвил олений человек. – Сейчас зима, темно, ночь. Вот весной солнце вернется, тундра зацветет– тогда да.

– Погоди, погоди, – вырвалось у князя. – Это как же понимать? Так у вас зимой дня не бывает, что ли?

Саам утвердительно мотнул головой.

– А раньше при дедах дедов наших и всегда так было– не знали люди света, тепла не было. Пойдем к огню, это долгий разговор, замерзнешь.

Ольгерд молча пошел за хозяином. Новость про ночь длиной в целую зиму совершенно ошарашила его. "Подумать только!" – крутилось у него в голове, – "В каком дерьме люди живут– и ничего, не дохнут, даже довольны, вроде. "

Усевшись поудобнее у очага, сложенного из крупных диких камней-булыжников, седовласый вождь начал свой рассказ:

– В давние времена не было у саамов солнца. И луны не было тоже. Совсем темно было. Только по голосам люди друг друга различали. Холод мучил их. С моря дул ледяной ветер и саамы не могли согреться, потому что огня у них тоже не было. Так и жили наши деды тысячу лет, и еще тысячу, и еще... И не думали даже, что можно жить как-то по-другому.

Но однажды случилось: появился чудесный белый олень с золотыми рогами. Он был такой красивый, что глазам было больно на него смотреть.

– Как темно у вас люди! – сказал олень. – Неужели никогда вы не видели солнца?

Не знали саамы, что ему ответить. "О чем он говорит?" – спрашивали друг друга. Стал объяснять им чудесный зверь:

– Солнце– это большое тепло, большая радость. Далеко отсюда оно живет, трудно туда добраться.

Тут один молодой парень и говорит:

– Ничего не пожалею, лишь бы только увидеть такое диво!

Склонил белый олень золотые рога, подошел к сааму.

– Садись верхом, отвезу тебя.

И помчались они по мхам и болотам, через черные озера, над черными лесами, над угрюмыми сопками. Долго ли ехали, вдруг остановились. До самого края земли добрались. Засияло перед ними огромное красное солнце. Парень даже глаза руками закрыл, так ярко оно светило. Белый олень и говорит:

– Бери солнце, повезем его к стойбищу.

А оно горячее, жжется. Надел саам рукавицы– все равно мочи нет, руки огнем горят. Сжалился над ним златорогий, подхватил волшебными рогами светило, и повернули они в обратный путь.

Как только достигли саамской земли, ударил копытом белый олень и пропал. Сбежались люди, дивятся. Парень и говорит:

– Волшебный олень привез нам солнце. Давайте выпустим его, пусть осветит оно наше небо и нашу землю.

Глядь, а оно уж и остывать начало– не может жить без небесного огня, гаснет. Взялись саамы все вместе, стали солнце к небу подбрасывать. Подхватил его ветер и стал раздувать, как угли в костре раздувают. Засияло солнышко, озарило все кругом: и болота, и озера, и ягель, олений мох. Окрасился мир в разные цвета. Никогда раньше саамы не думали, что так красива их страна. Ушла тьма. Травы и цветы навстречу свету поднялись, потянулись деревья. Научились люди улыбаться. Вот с тех пор и светит над тундрой солнце.

Плоское коричневатое, изрезанное длинными морщинами лицо старого саама светилось детской важностью. Рассказывая гостям свою сказку, он как будто совершал какой-то ритуал, словно убеждая себя самого и других, что темнота и холод за бревенчатыми стенами вежи скоро кончатся, снова вернутся тепло и свет.

– О как люди свои места любят, – задумчиво заметил дядька Шиш, когда они, наконец, остались одни. – И земля– снег один, что в ней? А вы видели, старик чуть не слезы утирал, когда ягель да озера свои расписывал.

– Чудно это, – поддержал его Хельги.

– Чтоб вы понимали, – непонятно почему рассердился на них князь. – Не потому любят, что красиво да хорошо, маслом намазано да золотом посыпано. Любят, потому что свое, родное!

– Оно конечно, – согласился Шиш. – Всяк кулик свое болото хвалит. Энто только мы шляемся незнамо где, про дом свой начисто позабыли, – неожиданно закончил он.

Бурую морду Ольгерда озарила широкая улыбка. Словно спал человек, мучился в кошмарном сне, а тут вдруг проснулся– и нет ничего, только сонный морок один прощально машет темным хвостиком, исчезая.

– Решено, братцы! Как Серого отыщем, сразу назад двинем. Путь то ого-го какой неблизкий будет. Ну, ничего. Не к лету, так по осени дома будем. Прежде, конечно, к зазнобе твоей заглянем, – благодушно рыкнул Ольгерд в сторону Хельги и выразительно покрутил косматой медвежьей башкой.

* * *

Серый проснулся рано и с удовольствием валялся на теплых шкурах, наблюдая как Настай ловко хлопочет по хозяйству. Работа так и горела у девочки в руках. Наконец, лентяю наскучило праздное ничегонеделание и он вызвался помогать. Вдвоем они быстро управились с делами.

– Давай на реку пойдем, рыбы наловим, – предложила Настай.

Собирались они долго. Серый сначала решил пойти как был– в сапогах, и меховом плаще. Настай подняла его на смех.

– Всю рыбу перепугаешь такими тряпками! Да ты и часа не высидишь на морозе в такой одеже.

Пришлось мальчишке наряжаться в саамские одежды. Меховая шуба-печок Настай была ему почти впору, только немного коротковата, особенно когда девочка перепоясала его кожаным поясом.

– Отцовский, – с непонятной гордостью произнесла она, поправляя нож в притороченных к поясу ножнах.

Пришлось Серому одевать и смешные остроносые башмаки-каньги. В конце длительной процедуры переодевания мальчишка выглядел как настоящий коренной житель снежной тундры. Настай была довольна.

Лодку они взяли с собой из вежи. Мальчик поначалу сомневался, стоит ли тащить с собой совершенно ненужный груз. К чему, ведь любая речка, даже самая широкая в холода промерзает и спит себе тихонечко до весеннего тепла. Нужно только продолбить в толстом льду прорубь– и таскай себе спокойненько добычу. Зимняя рыба ленивая, сонная.

Оказалось, что эта река ведет себя совершенно по-другому. Сумрачные валы вспенивались над круглыми валунами, местами поднимавшимися из воды. Теперь Серый понял, что без лодочки они бы точно не обошлись. Тем более, что была она почти невесомой– сплетенная из тонких прутьев и обтянутая просаленной кожей.

У самой кромки воды мальчик недоуменно остановился. Прибрежный снег был буквально испещрен маленькими непонятными следочками. Наклонившись, Серый с любопытством принялся их разглядывать. Вмятинки на снежной белизне поражали необычной треугольной формой. Больше всего они походили на отпечаток голой человеческой ступни, только такой малюсенькой, какой не бывает даже у новорожденных младенцев.

Настай только мельком глянула на истоптанный снег и продолжала собирать лодочку к плаванию. Они не хотели уплывать далеко от берега, и девочка крепила к носу каяка крепкую плетеную из кожи веревку. Общими усилиями Серый и Настай вбили в мерзлую землю наскоро выструганный колышек и надежно закрепили на нем канатик. Теперь течение не сможет унести их дальше, чем на длину привязи. А по окончании рыбалки они той же веревкой притянут себя к берегу.

Мальчишке все не давали покоя чудные следы. Наконец, он не выдержал, и спросил про них Настай:

– Что тут у вас за зверь такой странный водится? Никогда раньше мне таких лап видеть не доводилось.

Девочка звонко расхохоталась. Разрумянившиеся щечки заиграли на морозе круглыми крепкими яблочками.

– Какой зверь? Тут же чакли прыгали. Ишь, натоптали.

И отсмеявшись, пояснила:

– Чакли– древний народец. Они в этих местах еще до саамов жили. И теперь живут. Кто в норах, под корнями деревьев, а больше в горах под землей. Старики говорили, часто раньше случалось: глянешь– из расселины дым валит. А внутри-селенье подземное. Все как у людей: и вежи, и повозки-кережи с оленями, и детишки бегают. Только все маленькое-маленькое. И ходят чакли совсем голыми, без ничего.

Теперь Серый понял, что видел на берегу именно отпечатки ступней маленьких человечков. Как же им не холодно нагишом зимой-то бегать? Мальчишка поежился. Хоть ему самому, надо признать, зябко не было ни капельки– теплые оленьи шкуры грели как хорошая печка. Права была Настай, когда заставила его обрядиться по-саамски. Однако, вслух ничего такого упрямец не высказал, только буркнул себе под нос вопросительно:

– Что ж им нагишом-то на снегу топтаться было? Али тут медом намазано?

– Шустрики они, веселяшки, – ответила девочка, продолжая возиться с рыбацкой снастью. – Чисто детишки малые. Любимое развлечение у них– под землю нырять, да обратно. А тут берег песчаный, гальки нет совсем почти, им и любо, мягко.

Наконец, управившись с делами, они отчалили от берега. Течение само подхватило лодчонку, вынесло на середину реки и повлекло дальше. Потом веревка натянулась, заходила-задрожала, и челнок запрыгал на одном месте, поднимаясь и падая в такт набегавшим бурунам.

Ловить рыбу костяным крючком поначалу было неловко. Не то, что неудобно, скорее просто непривычно. Серый чувствовал себя полным дураком тщетно пытаясь насадить на незнакомое орудие вонючую и слизкую тоненькую полоску крепко задумавшегося мяса. Особенно когда видел, как то же самое ловко и быстро проделывала шустрая девчонка. Дунула, плюнула, и уже готово дело– болтается в темно-серой воде крючок с наживкой, медленно уходя в глубину. Только полый стержень гусиного пера пляшет на поверхности. Вот уже, глядь, задрожал и ныряет. Подсечка– и первая рыбка бьется на дне лодочки.

– Окунек, – пренебрежительно бросила Настай, снова берясь за узелок с приманкой.

Красный хвостовой плавник иступлено колотил по кожаному днищу, гибкое горбатое тело выгибалось в тщетных попытках снова попасть в родную водную стихию. Наконец, рыба успокоилась, затихла. Желто-оранжевые глаза остекленели и подернулись темной пеленой. И полоски на серо-зеленой чешуе стали казаться уже не такими лаково-черными.

– Это травяник, на мелководье живет, – пустилась в объяснения девочка, одновременно деловито насаживая очередную мясную полоску на крючок. – Речные окуни они помельче, чем озерные. Те в глубине живут, сами рыбой кормятся.

Дальше с малыми заминками Настай повытаскивала из воды щуку, сига-тугуна и остромордую семгу. У Серого аж дух перехватило. Сам он как был с пустопорожним крючком, так и сидел, с завистью наблюдая рыбачье счастье шустрой девчонки.

– Как это у тебя выходит? – недоуменно, почти с обидой, поинтересовался Серый. То, что какая-то соплюшка добывает уже четвертую рыбину, в то время как он, мужчина, охотник, рыбак, сидит и только глазами хлопает? Это было уже слишком.

Девчонка хитро сощурила свои и без того узкие черные глазки. Свободной рукой она по-хозяйски похлопала серебристому боку небольшой семги-пестрянки, своей последней рыбацкой удачи. Рыбка была молодой, года три, еще не успела нагулять ни веса, ни добротного жира. Тело ее было испещрено темными точками, почти сливавшимися с темно-серой полосой на горбатой спине. Ей бы еще гулять, да не в реке, в море, взрослеть в соленой воде, но судьба распорядилась иначе. Настай с гордостью оглядела добытых рыб и заговорщицки наклонилась к Серому:

– Я слово заветное знаю, мне маменька перед смертью нашептала. Скажешь его– и олень с важенкой за тобой пойдут, слушать будут. Можно птицу приманить. Вот и рыбу ловить тоже помогает.

Серый слегка опешил. Он, конечно, знал о всяких таких колдовских приемчиках, что помогают не только зверя– человека сделать послушным своей воле. Но чтобы вот так, зачаровать рыбу словом а потом порешить... Было в этом что-то неправильное, некрасивое, что ли. Может быть потому, что часть своей жизни мальчишка сам пробегал в волчьей шкуре, но все в нем воспротивилось такому способу рыбалки. Должна быть честная борьба. Если ты сильнее, хитрее, быстрее, то получай добычу. Если зверь– ему свободу, а ты сиди с пустым брюхом. Так справедливо.

Настай как будто угадала его мысли:

– Это не состязание, Серый, – грустно сказала она. – Это жизнь. Не думай, я никогда не делаю так просто ради забавы.

Мальчик упрямо мотнул головой, как бы отметая ее оправдания, и молча уставился в темную холодную воду. Неожиданно лодчонку тряхнуло, она дернулась и стрелой рванула вперед, увлекаемая течением. В кожаное днище забили встречные валуны, в лицо детям полетели ледяные брызги.

Крепкий плетеный канатик беспомощно провис, тащась за лодчонкой как лысый кожистый хвост за крысой. Теперь привязь только мешала, угрожая в любой момент зацепиться за что-нибудь на дне и перевернуть легкую лодочку. Серый быстро вытравил веревку и бережливо смотал ее– мало ли для чего понадобится. Конец был явно отпилен каким-то достаточно тупым орудием– края были неровные, рваные. Мальчишка успел бросить взгляд на ускользающий берег. Там, на белом снегу мелькнуло какое-то смутное движение.

– Чакли! – Настай кричала, пытаясь заглушить шум бурной воды. – Обрезали веревку, шкодники.

Девочка из последних сил старалась держать лодку посредине реки. Острые прибрежные камни переходили в отвесные неприступные скалы. Кинет на них каяк– и все, поминай как звали. Серый немного приноровился и начал помогать девочке. Вдвоем дело у них пошло веселее. Они лихо маневрировали меж опасных препятствий и стремительно неслись, увлекаемые быстрым течением. "Не потопли, уже хорошо, " – думал мальчишка, немного успокаиваясь.

–Что впереди-то будет? – громко, чтобы быть услышанным осведомился он у Настай. – Река ваша куда впадает?

Ответ оказался совершенно неожиданным:

–Река Отцов приходит к морю, только мы туда все равно не попадем.

И, в ответ на изумленный взгляд зеленых глаз своего собеседника, пояснила:

– Сначала пороги начнуться, а после водопад– река с горы прыгать сильно будет. Даже если на камнях не побьемся, дальше точно разнесет.

Серому такой финал казался вполне справедливым наказанием за колдовской приворот маленьких несильных звериных душ, но он смолчал. Времени на поучения, судя по всему, уже не оставалось. Придонные камни становились все больше и острее: вот-вот пропорет днище, тогда точно к местному водяннику в гости угодишь. Мальчишка торопливо завязал на веревке скользящую петлю и попытался накинуть ее на наклонившийся над стремниной кустик. Ветки склонились под тяжестью кожаного жгута, и петля соскользнула. Серый пытался снова и снова. Неудачи только раззадоривали его. Вот он приметил впереди одиноко стоящее кривоватое деревце. Теперь или никогда! Мальчишка изготовился. Рука напружинилась, ожидая удобного мига, и тотчас резко выстрелила, посылая вперед веревку.

Две пары глаз напряженно следили за ее полетом. Перевязка надежно обхватила тонкий ствол и веревка натянулась. Лодка резко остановилась.

– Теперь тяни тихонечко,– почему-то шепотом сказала Настай.

Серого не надо было учить, он и сам прекрасно понимал, что к чему. Осторожно продвигаясь к берегу, он старался оплывать наиболее опасные препятствия. Нутряное чутье его обострилось– зверь в нем боролся за жизнь своего человека.

Наконец они измученные, мокрые и продрогшие так, что зуб на зуб не попадал, повалились на серые прибрежные камни.

– Надо огонь развести, – стуча зубами неотчетливо произнесла девочка, едва только чуть пришла в себя после их чудесного спасения. Серый молча кивнул. Сил говорить у него не было. Мальчика била крупная дрожь, кончик носа совсем побелел.

Настай суетливо непослушными, деревянными от холода руками нашарила на поясе кошель с разной бытовой мелочевкой. Мокрая тесемка упорно не хотела развязываться. Наконец искомая огнетворка была найдена. Серый надрал тонкой темной коры с того же самого дерева, которое своей стойкостью помогло им выбраться на сушу. Щелк, щелк– безрезультатно. Намокшие камушки никак не желали выдать ни единой огненной искорки. Как ни старались дети, как не защищали от ветра своими ладонями нерожденный костерок, ничего не помогало.

– Надо идти, – пробурчал Серый, поднимаясь.

Лежащая девочка не пошевелилась. Казалось, силы разом покинули ее.

– Куда мы пойдем? – тихо, не поднимая головы, прошептала она.

– Не важно! – выпалил мальчишка, одним рывком встряхивая Настай и ставя ее на ноги. – Идти надо, двигаться. Будем лежать, точно замерзнем.

Девочка покорно затрусила за своим спутником. Мокрые черные косы выползли из-под меховой шапки и теперь поминутно лезли ей в глаза. Мало что осталось от той веселой хохотушки, которая еще утром подтрунивала над Серым.

Мальчик решил идти по течению реки в сторону моря. Разум подсказывал ему, что на побережье они скорее встретят людей и тепло. Только вот далеко ли до них, и хватит ли сил до них добраться, Серый не знал.

– Гляди веселей! – пытался ободрить он девочку. – У нас баснь есть про лягушку, хочешь расскажу?

Так и не дождавшись от Настай ответа, он продолжал:

– Однажды две лягушки возьми и свались в бадью с молоком. Что делать? Вылезти никак нельзя– стенки скользкие, лапы сами вниз съезжают. Выпрыгнуть, тоже никак не выпрыгнешь– опереться не на что. Барахтались-барахтались, совсем сил лишились. Одна и говорит: "Нету мочи, подруженька, видно, жизни моей конец пришел, не стану с судьбой бороться. " Сложила лапки и потонула тихонечко. А другая лягва била лапами час, два– и насбивала под собой кусок масла. Уселась она на него, передохнула, да и выпрыгнула вон.

Как не измучилась девчонка, но немудрящая побасенка заметно развеселила ее. Она стала бодрее передвигать озябшие непослушные ноги. Только этого трудового порыва хватило не надолго. Закружила острыми колючими снежинками черная вьюга, и холод безжалостной болью принялся рвать на куски человечьи тела. Теперь Серому уже приходилось тянуть Настай волоком, чуть ли не на руках. Мальчишка знал, остановиться– значит пропасть. Но скоро сонное тупое безразличие отчаяния начало завладевать и им. Шаги становились короче, ноги по-стариковски шаркали по снежной целине. Уснуть– и исчезнут все беды. Перестать быть навсегда, и холод пропадет, исчезнет усталость. В небесных садах Ирия всегда весна, тепло, и щедрые деревья ломятся от сладких медовых плодов. Но упорство зверя тащило маленького оборотня вперед, продолжать пусть безнадежное, но движение. Даже перекинуться в волка у него теперь уже не было сил. Только идти. Шаг, еще шаг, еще...