Текст книги "Сезон клубники"
Автор книги: Лариса Кондрашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Вот бы она подивилась, узнав, что такие слова приносит в дом вовсе не Артем, а моя подруга Татьяна, которая окончила университет вместе со мной и считается одним из лучших пишущих филологов города.
То ли я так глубоко задумалась, то ли задремала, так что не сразу сообразила, что мы останавливаемся. Саша негромко, но зло буркнул неразборчивое, и Артем сразу вскочил:
– Авария или опять парикмахерская?
Парикмахерская – это тоже их с Сашей жаргон. Значит, тебя остановил тот, кто стрижет. Купоны, разумеется.
– Мало-Степанец, – сказал Саша, – пора платить.
Он взял документы, Артем вылез следом, и я от нечего делать тоже подошла поближе. Сержант-гаишник, кажется, требовал с водителей нашей и двух других машин больше положенного. Расценка на взятку – что может быть смешнее!
Палыч – один из водителей соседней машины, выбранный другими шоферами для ведения переговоров с рэкетирами в погонах, тщетно что-то доказывал сержанту, но тот стоял на своем. И тогда в разговор вмешался мой муж.
– Зря ты, Володя, на нас наезжаешь, – вроде с улыбкой, но с металлом в голосе заговорил Артем. – Мы порядок не нарушаем, платим по уговору...
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – закричал обеспокоенный сержант. Глаза его забегали с одного водителя на другого, словно он искал предавшего его Иуду. Похоже, он и сам хотел отправить побыстрее с глаз долой слишком осведомленных шоферюг, но положение обязывало сыграть свою роль до конца.
– Да кто ж тебя не знает! – уверенно говорил мой муж, а я готова была дать сто против одного, что он нагло врет. – Ты своими придирками затрахал не только наш край, но и две соседних области.
Разговор между ними был, конечно, не для женских ушей, но я упорно держалась за спинами мужчин, стараясь не пропустить ни одного слова.
– Езжайте! – наконец махнул рукой сержант; водители так выбили его из колеи, что он не сразу смог засунуть в карман причитающуюся ему мзду.
Мы поехали дальше, и Артем теперь не спал, а болтал с Сашей, свесившись со спального места.
– Ты что, в натуре его знаешь? – удивлялся Саша.
– Какое там знаю! У него же на руке наколка: «Вова». Ты не заметил?
– Не до наколки было. Разозлил он меня, волчара позорный! Если бы я был миллионером, я бы ездил на «мерседесе» и раздавал таким вот живоглотам отнятые у честных граждан бабки, а когда я пашу как папа Карло, чтобы кормить этих сук...
Они замолчали. Приемник в кабине, настроенный на «Радио-ретро», негромко бубнил знакомые мелодии, и Саша стал подпевать:
– Ветер с моря дул, ветер с моря дул, нагонял беду, нагонял беду. – А потом, скосив на меня глаз, продолжал на тот же мотив: – Спать отправь жену, спать отправь жену, спит ведь на ходу, спит ведь на ходу!
Но я встрепенулась и стала доказывать, что вовсе не хочу спать. Я твердо решила просидеть рядом с водителем всю смену, но примерно через час таки заснула и разбила бы себе лицо о приборную панель, если бы не Артем, незадолго до того сменивший Сашу. Муж и придержал рукой мое падение вперед.
– Спите на посту, рядовой! – сказал он насмешливо.
Вот и все сочувствие. Жалости у него ко мне не было, сама напросилась. Теперь он невольно отыгрывался на мне за мое пренебрежительное отношение к его работе. Подумаешь, тяжелый труд! Крути себе баранку, вот и все дела. И я позорно заснула, ничего не делая, просто сидя рядом, а ведь тот, кто за рулем, должен следить за дорогой и не позволять себе расслабляться...
Теперь никто не стал меня слушать, просто запихнули наверх:
– Спи!
И я уснула. Проснулась от негромкого разговора друзей.
– Мне бы такую жену, как твоя Белка, – говорил Саша. – А ты, Решетняк, харчами перебираешь. С моей Лилькой не больно попрыгал бы. Не баба, а змея подколодная... Веришь, порой не хочется домой возвращаться. Как представишь себе ее злую физию...
– Что имеем, не храним, потерявши – плачем, – согласно кивнул Артем, чему я ужасно удивилась.
Мне казалось, что он только и ждет повода, чтобы разойтись со мной. Что же я такое важное проглядела?.. Понятно, думала только о себе. Крути себе баранку. Это ж надо, говорить подобное о тяжелейшей работе!
Артем приезжал из рейсов уставшим и физически, и морально. Скольким унижениям подвергались на дороге водители, которые зарабатывали деньги в поте лица своего, без нормального отдыха, полноценного питания! Ко всему прочему люди, дело которых было облегчать им работу, служили лишь дополнительным препятствием, для преодоления которого требовались немалые душевные силы.
– Помнишь, – рассказывал Саша, – я ездил без тебя в леспромхоз?
– Это когда у тебя приступ был? – вспомнил Артем.
– Тут и у здорового бы сердце схватило. Представь, везу эти проклятущие доски. Уже все, что имел, на взятки отдал. Но нет, останавливает меня на дороге – заметь, не на посту – лейтенант. Буквально на въезде в город, когда я уже и не ждал...
– За мостом? – уточнил внимательно слушавший муж.
– За мостом. Из кустов вылез: «Ваши документы!» Христом Богом стал просить: не задерживай, и так опаздываю! Не обращает на меня никакого внимания. Забрал документы и что-то пишет. Оказалось, записку. Поезжай, говорит, туда-то, сбросишь во дворе шесть досок. И пусть прораб свою подпись поставит. Хоть кричи, хоть зубами скрипи! Поехал по адресу. А там такой дворец строится! Нам на него за всю жизнь не заработать. Сбросил доски. Мне какой-то хмырь в записке закорючку поставил, с тем я и уехал. Документы мои лейтенант вернул, а записку отобрал. И рэкет налицо, и следов никаких. А дворец строится.
Я лежала тихо, как мышь, но моя отравленная идеалами добра и справедливости душа рыдала: как же так?! Здоровые, сильные мужики подставляют головы под нож, как бараны бессловесные. Но внутренний голос справедливо замечал: а что они могут сделать?
Остановка длительная для дальнобойщика смерти подобна. У них ведь по поговорке: волка ноги кормят. Рэкетиры в мундирах это прекрасно знают. Ах, ты недоволен? Ищешь справедливости? Заруливай на штрафплощадку и жди, когда она, эта самая справедливость, восторжествует. Ах, время – деньги? Так это у тебя. У нас другой принцип: солдат спит – служба идет.
Я всегда была человеком законопослушным. Мысль сделать что-то противоправное никогда не посещала меня. Была-то была, но, кажется, теперь на глазах превращалась в потенциального нарушителя и бунтаря. Мне хотелось сделать что-нибудь этакое. Назло кому-то... Кому, я пока не знала. Чувствовала одно: дрожжи уже начали во мне бродить.
От этих новых впечатлений я даже не сразу вспомнила, зачем я вообще поехала в этот рейс. Кстати, во время своего честно заработанного отпуска, который могла бы проводить где-нибудь на побережье Черного моря.
Вспоминай, Белла, вспоминай! Ах да, поехала я в рейс, чтобы сделать для себя окончательный вывод: Артем меня разлюбил, наш брак развалился. А в рейсы он без конца ездит, потому что у него завелась какая-то баба и он берет ее с собой.
«Минутку! – не выдержал мой справедливый внутренний голос. – Если все правда, то он вряд ли взял бы в рейс вас обеих. Тогда как же ты узнаешь, так это или нет?»
Отчего-то в роковую блондинку верить не хотелось. Но тогда, выходит, причина во мне? В это не хотелось верить еще больше. Ведь я ни в чем не виновата! Словом, получался замкнутый круг. Хорошо, если истина не за пределами его.
А вскоре нас накрыла полоса дождей. Теперь окна кабины заливали мутные потоки ливня. Почему-то именно мутными казались они в темноте, мягкими настойчивыми лапами сжимавшей наш «КамАЗ». Огромная машина, точно гигантский зверь семейства кошачьих, стелилась по шоссе, освещая себе путь чуть мерцающими сквозь дождь глазами-фарами.
В те несколько минут, что я спала рядом с Артемом, мне почему-то приснился тот самый сержант, что остановил нас под Мало-Степанцом. Он стоял под дождем совершенно сухой. И на руке его виднелась огромная наколка – «Вова»...
Наверное, я спала совсем немного. Или мне не давало спать чувство вины – ведь из-за меня не спал теперь Саша, который недавно поменялся с Артемом. Друзья вполголоса говорили обо всяких пустяках. К примеру, где можно купить подешевле запчасти. И почему разбавляют бензин водители автозаправщиков. И про то, что какому-то Викторовичу надо давать на лапу, чтобы получить новую деталь, а не восстановленную...
Потом перевели разговор на свои легковые машины.
У Саши легковушка – «Жигули» четвертой модели, а мы год назад купили «шестерку». Я сдала на права и уже полгода водила машину. Артем на роль водителя никогда не претендовал, даже посмеивался:
– Рули, рули, мне и на работе этого хватает! К тому же, оказывается, это очень приятно – завести личного шофера на старости лет. Научишься водить как следует, я тебе иномарку куплю.
Это «я куплю», «я сделаю», «я решил» он стал говорить недавно. Прежде всегда было «мы». И это тоже воспринималось мной как тревожный знак треснувшего брака.
Первое время мы ехали не одни. Две фуры с консервами следовали в некий подмосковный город, на завод автозапчастей. Здесь вступал в действие столь любимый совсем недавно нашей страной бартер. Обратно в фуры загружались запчасти, и никаких тебе денежных расчетов. Эта бартерная линия оставалась одной из немногих еще действующих. Тем более что консервами с автопредприятием расплачивался некий завод по переработке овощей и фруктов.
Присутствие этих двух фур, как я поняла, дополнительный плюс. Большую часть дороги мы проедем в караване, что безопаснее, так как в последнее время, кроме гаишников, развелось немало шакалов, претендующих на какую-то свою пресловутую долю. Если данью облагались магазины, почему не облагать ею грузоперевозки?
И Саша, и Артем своим трудом зарабатывали неплохо, но все равно общая стоимость груза фантастическая для наших семейных карманов; потому если в настроении шоферов-напарников и чувствовалась некоторая нервозность, то она была вполне объяснима.
Друг перед другом они старались не высказывать сомнений в своем новом деле, но Саша, видимо, вновь и вновь мысленно возвращался к этому и потому повторялся в своих высказываниях.
– Честно говоря, эта Валерия меня беспокоит...
– Чем именно? – поинтересовался Артем.
– Как бы она нас не кинула на ржавый гвоздь.
– Ты же говорил, ей можно доверять.
– Да потому, что прежде она ни разу не дала повода в ней усомниться! С другой стороны, и суммы тогда были небольшие, не стоило пачкаться, а теперь... Вроде и цену обговорили, и товар обещала разгрузить немедленно, и деньги отдать наличкой...
– Тогда чего ты дергаешься?
– Слишком уж гладко все получается. Раньше ее на всяческие уступки уговаривать приходилось, чуть ли не кланяться, а здесь сама послабления предлагает. Боюсь, мягко стелет, да жестко спать придется. Она не из тех, кто хотя бы что-то делает просто так.
– Иными словами, ты подозреваешь, что она собралась нас кинуть?
– Свят, свят, – сплюнул Саша. – Сохрани и помилуй!
– Не плюйся в кабине, – заметил Артем и призадумался.
– А что она может вам сделать? – встряла я. – Товар не принять?
– Хуже! – буркнул Саша и больше на эту тему распространяться не пожелал.
Глава четвертая
Проснулась я оттого, что машина начала сбавлять ход. Неужели, как и мои товарищи-водители, я начинаю телом чувствовать изменение ритма движения? Даже во время сна.
И Артем, и Саша в дороге спали будто вполглаза: что бы ни случалось на шоссе, если машина начинала сбавлять ход или, наоборот, набирать скорость, спящий тут же просыпался.
Для того, чтобы поменяться местами, товарищи даже не останавливали машину. Просто тот, кто был на спальном месте, соскальзывал прямо за руль, который предусмотрительно уступал ему отодвинувшийся на место пассажира товарищ.
Артем привстал на сиденье и, коснувшись моей щеки, проговорил:
– Стоянка. Возьми теплую кофту.
Чего это вдруг он заботу проявляет? Микроклимат в нашей семье вроде не потеплел, то есть отношения между нами оставались на том же вежливо-прохладном уровне.
Может, оттого что я в рейс отправилась, и он вспомнил, как я ездила с ним в пассажирском автобусе, когда наша любовь бурлила и фонтанировала? Как говорится, ностальгия по прошлому.
Сам Артем ни в какой кофте не нуждался. Другие мужчины еще ходили в куртках – начало июня, прохладно, – а Артем в рубашке с коротким рукавом. Он вообще закаленный. Обычно после жесткой зарядки выливает на себя ведро воды... Вернее, выливал. Сейчас у него и времени-то не хватает. Придет под утро, час-другой поспит, а там и на работу пора...
Наша машина вслед за другими фурами автохозяйства съехала на асфальтированную площадку, которая и есть наша стоянка.
Никаких строений или там приспособлений, облегчающих быт водителей. Как было десять лет назад, так и осталось. Тут вам не Америка! Разве что появился небольшой киоск с марсами-сникерсами, которые съел, и порядок!
Кроме меня, в караване еще одна женщина. Когда мы выезжали, я видела ее мельком. «Чья-то жена, – подумалось мне, а услужливый внутренний голос подсказал: – Или Валька!» Та, которая в отличие от жены решила разделить с возлюбленным тяготы дальнего рейса. Или совместить приятное с полезным. Если дальнобойщик все время в рейсах, где ж ему еще с любовницей встречаться.
Особого удобства на таких вот необорудованных стоянках добиться трудно, но русский люд привык к тому, что может рассчитывать только на себя, потому всегда носит и возит с собой максимум того, что можно нести или везти.
Из машин вытаскивается брезент, всевозможные подстилки, сиденья – вкушать пищу или отдыхать мы будем лежа. Как древние греки. Помнится, они услаждали слух музыкой кифар? А у нас транзисторный магнитофон. У кого-то есть и телевизор, но общество единодушно отметает попытки «голубой ящик» подключить.
– А ну его!
Что там еще полагалось отдыхающим древним грекам? Вакханки. Это, видимо, мы с Люсей. Накрывая импровизированный лежачий стол, мы с ней успели познакомиться.
Она сразу назвала себя и протянула холодную замерзшую ладошку. Пожала мою и улыбнулась:
– Какая вы теплая!
– Будем на ты, – предложила я. – У меня есть свитер, могу одолжить.
– У меня тоже есть, – спохватилась она, – но я побоялась выглядеть в нем нелепо. Все-таки на дворе лето.
Она неловко огладила ладонями легкое белое платье.
– Всего лишь его начало, – поощрительно улыбнулась я, чувствуя себя куда увереннее, чем эта робкая дрожащая птичка. Может, оттого, что я все-таки жена одного из водителей; и, конечно, какие бы ни были между нами отношения, я уверена, что рядом с Артемом мне бояться нечего. Он то самое надежное плечо, о котором мечтает каждая женщина. «И от которого ты жаждешь избавиться!» – добавила я мысленно.
– Я тебе сразу сказал: оденься! – услышала я недовольное ворчание и оглянулась: тот водитель, с кем в рейс поехала Люся.
Теперь она вернулась, одетая в джинсы и свитер, но после слов «своего» шофера как-то скукожилась. Чувствовалось, что он держит ее в ежовых рукавицах. Отчего-то я решила, что дома он тише воды, ниже травы, а здесь – ишь, гоголем ходит, млея от покорности своей любовницы. Что ж, как писал поэт Юрий Левитанский, «каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу». Наверное, то же можно сказать и о женщинах. Чего это я взялась жалеть незнакомую мне прежде Люсю? Может, она моральная мазохистка и получает удовольствие, когда ее унижают...
На площадке, кроме наших трех, расположились еще две большегрузные машины. Эти приехали раньше, возле них полным ходом шло веселье и доносился визгливый женский смех.
– Видать, у парней удачный рейс, – кивнул в их сторону Артем.
Мы втроем – он, Люся и я – накрывали импровизированный стол. Люся резала овощи на салат, Артем вначале помогал мне разделывать мясо, а пока я его жарила, привычно шинковал лук. Когда-то мы частенько вместе готовили, и поскольку я из борьбы с луком всегда выходила побежденной, с красными, будто зареванными глазами, резку лука у нас брал на себя муж. Почему-то лук на него никак не действовал.
– Прав твой супруг, – шепнула мне на ухо Люся, – у корешей рейс такой удачный, что хватило и на плечевых.
«Проститутки дорожные!» – вспомнила я рассказ кого-то из дальнобойщиков; разумеется, рассказывал он не о себе, о ком-то из коллег-шоферов, но под яростным взглядом Артема осекся, так и не договорил до конца.
– У вас тоже бывают удачные рейсы, – сказала я скорее утвердительно, чем вопросительно.
Лицо Артема омрачилось. Вряд ли он надеялся, что в рейсе я ничего подобного не увижу, но мой намек воспринял как оскорбление.
– Я себя не на помойке нашел, – процедил он сквозь зубы и, резко поднявшись, отошел, чтобы уже больше мне не помогать.
Правда, и без него у нас помощников хватало. Я было достала из дорожной сумки примус «Шмель». С ним прежде мы выезжали на природу, на пикники. Когда-то для этих выездов у нас было все необходимое, включая резиновую надувную лодку и четырехместную польскую палатку...
– Белла, ты бы еще спиртовку достала! – раздался у меня над ухом голос Палыча, нашего старшого то есть. Командира каравана. Водители признали его таковым единогласно: он решал теперь все вопросы как со службами движения, так и снабжения машин самым необходимым, включая масло, бензин и помощь аварийки. – На твоей мошке мы будем готовить мясо до утра. Спрячь свой примус подальше и скажи мужу, что пока он спал, более передовые путешественники давно изобрели кое-что поинтереснее. Вот, обрати внимание на достижение шоферской мысли!
Он принес обычную паяльную лампу и сваренный из металлических прутьев треножник.
– Достижение! – громко фыркнул тут же появившийся Артем. Подумать только, я считала, что он куда-то ушел, а он слышал и видел все, что делалось возле меня. – Да ему сто лет в обед.
– Сто не сто, а ты такой взять не догадался!
Да, старшой попал не в бровь, а в глаз. Какое там, догадался! Если уж на то пошло, этот «критик» и в моих сборах-то не участвовал. Разве прежде допустил бы он, чтобы я укладывала вещи без него, не проверив, взяла ли я все необходимое? Для нас обоих. Прежде он всегда заботился обо мне. Наверное, даже больше, чем я сама.
Теперь же что он мог знать, придя домой под утро? Принимал на дорожку с друзьями? Или с подругами? От этих мыслей во мне опять стала закипать злость. Зачем вообще я поехала с ним? Неужели я до конца рейса так и буду буксовать на этом своем вопросе?!
– У Саньки есть такая, – пробормотал между тем мой супруг и опять отошел, чувствуя себя не в своей тарелке.
Пламя, вырвавшееся из паяльной лампы, взревело зверем, и довольный Палыч скомандовал:
– Тащите сковородку! Пять минут, и мясо будет готово.
Тут же за дело взялся кто-то из шоферов, а я с ножом в руке подошла к Люсе, чтобы помочь ей дорезать овощи. Впрочем, не только для этого. Некий вопрос вертелся у меня на языке.
– Как ты определила, что у шоферов тех машин женщины – плечевые? – спросила я у Люси.
Она взглянула на меня снисходительно:
– А разве ты не видела? Они перебегали из машины в машину голые. Думаешь, их жены стали бы так делать?
– Голые? Но зачем?
Я понимала, что выгляжу в глазах девушки наивной идиоткой, но мне уже было все равно: я хотела знать все. Все, с чем сталкиваются в рейсах шоферы-дальнобойщики.
– Чтобы времени не терять на переодевание, – однако терпеливо объяснила мне новая приятельница. – Они же, так сказать, на потоке. Шоферы домой к женам торопятся. Рейс-то обратный!
– Наверное, ты не в первый раз едешь? – спросила я.
– Третий. Столько всего нагляделась, стыдно и рассказывать... А ты, конечно, в первый. – Она посмотрела на меня в упор. – И ты – жена!
Сказала, словно припечатала.
– Жена, – кивнула я, будто признаваясь в какой-то провинности. – А ты – нет?
– А я – любовница, – сказала Люся, но без злости и без ехидства, а скорее с грустью. – Женщина для души и тела, но не для паспорта.
«Зато я – женщина для паспорта, но не для души! – подумалось мне как раз со злостью. – Так что неизвестно, кому из нас двоих хуже».
Вообще, зачем я задала Люсе свой дурацкий вопрос? Женщин – не жен – всегда видно. Они в большинстве случаев и сами ведут себя так, что еще больше подчеркивают разницу в положениях между ними и законными женами. Словно в соревновании участвуют с той, незримой, но законной. Словно хотят доказать всему свету, что уж они-то куда лучше: внимательнее, находчивее, заботливее и так далее.
Но любовницы не в силах справиться с главным – своим раздражением от кажущейся им несправедливости жизни. Ведь они такие достойные, такие явно лучшие, но их избранник все медлит, не спешит расстаться с законной женой. Все кормит их обещаниями рассказать недостойной супруге о своей высокой и чистой любви...
– Знаешь, почему они называются плечевые? – вывела меня из задумчивости Люся.
– Знаю, – кивнула я.
Каждая из проституток работает на определенном отрезке дороги – на «плече». Отсюда и название. Только вот почему Люся все возвращалась к вопросу об этих девках? Хотела меня уязвить? На что-то намекнуть?
Но напрасно, наверное, она ждала от меня дальнейших расспросов. Уж если я что-то узнаю о Темке, то не от нее. Я не имела что-то против этой симпатичной девушки, но мы с ней стояли по разные стороны баррикад. Я по крайней мере пока принадлежала к клану замужних женщин, жен шоферов-дальнобойщиков. И не им, тем, что разок-другой съездили со своими женатыми товарищами в рейс, противопоставлять себя нам!
Что я гоню? Как говорит мой собственный сыночек, мету пургу. Откуда во мне вдруг проклюнулись эти визгливые нотки?
Хорошо, что общими усилиями мы уже накрыли импровизированный стол, потому самокопание и обличение виновных временно отменялось.
Уютно скворчала сковородка с мясом. На захваченной кем-то из дома клеенке с веселыми кухонными узорами громоздились разносолы, собранные в дорогу все теми же женами. Некоторые водители, те, чья смена кончилась, позволили, как говорили сами, принять на грудь.
Мы быстро поужинали, но расходиться никто не хотел. У Люси оказался неплохой голос. Она охотно пела, а остальные ей негромко подпевали. С неба лился мягкий звездный свет, а в наших сердцах царила умиротворенность.
– Как хорошо, – мечтательно произнес один из наших водителей.
Но в это время оттуда, где возле костерка разместились водители двух чужих фур, донесся хриплый женский смех, перешедший в истерический хохот. В сочетании с окружающей темнотой он походил на аккомпанемент к американскому эротическому триллеру, этакий похотливый, зовущий.
В одно мгновение в нашей дружной компании что-то неуловимо изменилось. Мужчины, до того спокойно обсуждавшие свои шоферские проблемы, стали какими-то рассеянными и даже развязными. В анекдоты, до того вполне приличные, тут же проникла похабщина, а рассказчики их теперь явно поглядывали в ту сторону.
Шофер, чьей женщиной была Люся, нарочито медленно поднялся и потянул ее за собой.
– Мы пойдем пройдемся, – пробормотал он неуклюже, и парочка растворилась в темноте.
– Думаю, мамочка, и нам с тобой пора, – вдруг сказал Артем.
Я не поверила своим ушам: когда прежде он звал меня мамочкой, зная, что я терпеть не могу этого обращения?
Артем, насколько я знала, никогда раньше не пил в рейсе. Его напарники когда со смехом, а когда и с раздражением рассказывали, что Решетняк всегда «выделывается». Начинает «втулять», что приедем домой, тогда и выпьем, а делать это в рейсе нет никакой необходимости.
Сегодня, однако, он выпил вместе с другими. По договоренности с Сашей он должен был вести машину во вторую очередь – товарищи решили отправляться в путь с рассветом. Но и теперь я украдкой проследила, что выпил он больше для виду, по крайней мере не столько, чтобы теперь изображать примерного товарища-шофера и этакого вальяжного отца семейства. Между нами давно уже нет таких приятельских отношений, которые он перед своими знакомыми водителями пытался демонстрировать.
Мои опасения, что в последнее время он изменился далеко не в лучшую сторону, теперь получили еще одно подтверждение. Но в то время, как я об этом размышляла, Артем просто схватил меня за плечи и потащил за собой. Возле нашей фуры он остановился, открыл дверцу и скомандовал:
– Полезай!
– Я не хочу, – с нажимом произнесла я.
– А я хочу!
Что же это происходит, люди! Похоже, мой муж принимает меня за плечевую, на отказ которой никто не обращает внимания. И с каких это пор его перестали интересовать мои желания?
Когда-то, шесть-семь лет назад, бывший морпех Решетняк часто приставал ко мне с дурацкими вопросами, вроде: «Что ты будешь делать, если какой-нибудь хулиган схватит тебя за руки?» Или: «А что ты предпримешь, если серийный маньяк (это он насмотрелся боевиков) станет тебя душить?» И тут же показывал, как уходить от таких захватов, попутно обездвиживая нападавшего.
Наверное, он просто скучал по своему военному прошлому и пытался вспомнить о нем хотя бы со мной. Я пыталась от этих занятий как-нибудь отбиться. Во время показа всяческих приемов боевого самбо после железных пальцев Артема на моих руках, плечах и даже шее оставались прямо-таки черные синяки, но когда я их демонстрировала, муж не обращал на мои жалобы ни малейшего внимания. Мол, это обычные издержки обучения.
Я не верила, что его уроки мне когда-нибудь пригодятся, а Артем даже обижался на мою непонятливость: береженого Бог бережет! Знания за плечами не носить! И так далее. Наконец мой сенсэй угомонился, и я думала, что забыла его уроки. Оказывается, тело помнило.
Теперь, когда он как клещами вцепился в мои руки и продолжал тянуть меня к машине, я слегка присела и, вывернув руки, ушла от захвата.
– Неплохо! – цокнул языком муж.
И схватил меня каким-то уже другим приемом, блок против которого не захотел или забыл мне показать. Ах, какой я была дурой, когда отказывалась от его уроков! С непередаваемым удовольствием я кинула бы его через бедро, заломила руку на болячку и... надавала бы по физиономии от всей души!
Но поскольку я больше ничего из его приемов не знала, остался последний, мой и многих других женщин, выработанный в схватках с сильным полом прием. Я расслабилась, как бы не в силах больше сопротивляться, и, изловчившись, ударила его коленом в пах. Не так сильно – все же свое! – но достаточно больно, чтобы он сразу выпустил меня из своих настойчивых объятий.
– Ты что, с ума сошла?
– Народное самбо. Женское, – ядовито пояснила я. – Очень помогает против суперменов и прочих пьяных аморальных личностей.
– Какая ты стала грубая, – вдруг печально сказал он.
Я онемела: чья бы корова мычала! Но тут же оборвала свой мысленный хохот: в словах Артема звучала неприкрытая тоска.
– Ты действительно считаешь, что я огрубела? – все-таки уточнила я.
Может, не стоило бы выяснять отношения после принятия спиртного, но мы и в трезвом виде давно не говорили по душам, так, может, я узнаю от супруга что-нибудь, о чем прежде не догадывалась.
– Считаю, – кивнул он. – Ты перестала быть Белкой Решетняк, моей женой и любимой женщиной, а стала Беллой, моей однофамилицей.
Ни фига себе! Я искала причину семейного разлада в Артеме, его предположительном увлечении другой женщиной, а он, оказывается, считал, что все дело во мне. Неужели я и вправду в чем-то виновата? Но в чем?
– Помнишь, в начале нашей семейной жизни я обидел тебя, а ты взяла и написала мне стихотворение. Ну то, про душу? Теперь я то же самое мог бы сказать и тебе, – неожиданно трезвым голосом проговорил он. – Я сейчас вернусь.
Артем ушел, а я присела на ступеньку машины. Надо же, он помнил до сих пор мой неуклюжий стих:
Тогда я посчитала, что мой муж стал чересчур практичен. Мне так хотелось романтики, безумств, какой-то гусарской бесшабашности в его поступках. Но он твердил, что у нас двое детей, что нам не по семнадцать лет. Словом, наверное, думал, что не к чему завоевывать то, что ему и так принадлежит.
Артем вернулся с сиденьем и стал его пристраивать на место.
– А Саша где?
– Он там и заснул. На брезенте. Не беспокойся, я накрыл его курткой.
Итак, между нами опять перемирие. Ровные, нейтральные отношения, которые я так ненавижу. Уж лучше ссора...
Артем приподнял меня на спальное место, а сам растянулся на сиденье и больше не делал никаких попыток не то что притронуться ко мне, но даже и заговорить.
Меня его молчание обидело почему-то еще больше, чем приставание. Неужели после десяти лет семейной жизни нам нечего друг другу сказать? А еще я почему-то чувствовала себя виноватой. Но в чем именно, не могла себе и представить.
Под утро я проснулась оттого, что где-то скулил щенок. Спросонья не сразу сообразила, что сплю в машине. Но тогда откуда щенок? Приблудился или его оставила какая-нибудь машина? Замерз, наверное. Или проголодался.
Почувствовав, что заснуть мне больше не удастся, я решила на него посмотреть. Вдруг малыша чем-нибудь придавило? Я осторожно села на спальнике, прикидывая, как бы мне слезть так, чтобы не разбудить Артема. Но он все равно проснулся, легко снял меня, поставил на землю и спросил:
– Проводить?
– Не надо. Я далеко не пойду.
Я пошла на звук, но оказалось, что это вовсе не щенок, а молоденькая девушка. Даже в сереющем полумраке раннего утра было видно, какая она грязная и неопрятная. Будто кукла Барби, которую вынули из мусорного контейнера. А запах немытого тела слышался уже на расстоянии трех шагов.
На вид ей казалось не больше шестнадцати. Откуда она взялась? И тут я вспомнила про плечевых, хотя нам были видны в свете костра лишь их силуэты. Наверное, девушка – одна из них?
– Что случилось, ты плачешь?
Она подняла на меня глаза, но не человека, а обиженного животного. Красивые, между прочим, глаза, хотя для человеческих в них недоставало разума. Скорее всего девочка обучалась в классе коррекции, как это теперь называется. Классы так классифицируют по причине обучения в них детей с замедленным психическим развитием.
Так вот откуда черпает себе кадры древнейшая профессия – жрицы любви, чье место на обочинах дорог. Или такая, как она, явление нетипичное? Приблудившегося щенка я бы погладила, но прикоснуться к этой девочке почему-то не поднималась рука. Неужели Белла Решетняк еще и брезгливо-жестокая?
Я все же заставила себя коснуться ее висящих как сосульки немытых волос, и плечевая, будто щенок, ткнулась мне в руку холодным носом. И эта замерзла. В одной-то майке и старых, стоптанных кроссовках.
– Меня Эдик ударил, – доверчиво пояснила она.
– За что?
– Ни за что. Он Лизу хотел, а она с Гошей пошла.
– Как тебя звать?
– Нонка. – Плечевая вздохнула со всхлипом. – Как же я с таким фонарем работать буду!
Действительно, правый глаз у нее припух и уже наливался синевой, а я не знала, плакать или смеяться. Думала, Нонка плачет от обиды, а она горевала, что пострадает «работа».
