Текст книги "Фея с улицы Иркутской дивизии"
Автор книги: Лариса Кондрашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Надо как следует подумать, в каком направлении вести разговор, а потом позвонить Вере, пусть еще раз придет для серьезного разговора.
Она взглянула на часы. Два часа пополудни, а дома никого нет. Валерия убежала сдавать зачет и о родной мамочке не побеспокоилась: вот так и помрешь с голодухи, лежа с костяной – то есть с гипсовой – ногой.
Сима потянулась к костылю и поковыляла на кухню. Обнаружила в холодильнике огурец, несколько подсохших редисок, пакет кефира, полпакета сметаны, пару яиц, кусок колбасы, принесенный ее подругами и, непонятно почему, не съеденный детьми. Она решила сделать окрошку. Конечно, литр кефира на ее семейку – это капля в море, но Серафима добавила к нему сметану, разбавила все это кипяченой водой, сварила яйца. Картошки побольше – благо у них своя. Нашелся в дальнем углу холодильника зеленый лук и немного петрушки.
Окрошка получилась на ура. Она так увлеклась готовкой, что и про больную ногу забыла, а когда вспомнила, то как раз пришло время возвращаться в свою комнату и ложиться. Скоро придут дети и гражданский муж. Володька почему-то обижался, когда она говорила друзьям:
– Мой гражданский муж.
– Нельзя сказать просто: муж?
– Нельзя, – говорила Сима, – потому что все знают, мы с тобой не зарегистрированы.
– Так в чем же дело?
– Все в том же!
Выходить замуж, лишь бы выйти, ей не хотелось, как и мириться с Володькиным пьянством.
Тем более что он бросать пить не собирался, а причиной своих запоев называл Серафиму. Если бы она так наплевательски к нему не относилась… В общем, это была сказка про белого бычка. Он забалтывал ее, чтобы не говорить о своем пороке.
Подумала о нем и будто сглазила. Как только поняла, что сегодня после работы его можно скоро не ждать. В обычные дни в седьмом часу он уже открывал калитку, а сегодня опаздывал больше чем на час. Не то чтобы Сима так трепетно его ждала, но ее заранее накрывала злость: опять припрется на автопилоте и будет устраивать театр, позволяя себе над ней куражиться и выливать на Серафиму все, что накопил в душе до сегодняшнего дня.
Конечно же, Володька напился. И так, спасибо, почти месяц продержался. Благодаря ее больной ноге. Все же чувствовал за нее некоторую ответственность, а как увидел, что дело пошло на поправку, ослабил вожжи.
Казалось, на этот раз он надрался особенно сильно, с дракой – въехал соседу Мите по физиономии. Дмитрий попытался защищаться, но они с Сумятиным были в слишком разных весовых категориях. Все попытки соседа оказались обречены на поражение.
Володька даже особой силы к нему не применял, а только таскал его перед собой на вытянутой руке, время от времени касаясь кулаком Митькиного лица где-то в районе подбородка легкими скользящими ударами. Не столько бил, сколько издевался.
Сима видела все это в окно, но ничего поделать не могла, а только кричала со своего второго этажа:
– Володя, перестань! Прекрати! Иди домой, гад такой!
Дело спасла жена соседа. Она выскочила на крики из дома и накинулась на Володьку. К счастью, женщин он не бил даже в самом жестоком подпитии, так что Валентина таскала его за волосы и царапала физиономию, а он продолжал говорить:
– Все равно, Валька, я твоему дармоеду п…лей навешаю! И зря ты за него заступаешься. Еще вздумал мне замечания делать…
– Ты кто такой? – кричала Валентина. – Ты жирный боров, на тебе пахать можно, а ты руки распускаешь!
Вообще-то Володька был вовсе не жирный, а просто большой. Он тоже это слово в речи соседки уловил и пытался доказать:
– Я вовсе не жирный. Это у меня мышцы. Вот, пощупай.
Валентина, увидев перед своим лицом огромный кулак, венчавший мускулистую руку, опомнилась и отступила к своей калитке.
– Только тронь Митьку, получишь еще! – крикнула она из-за забора.
Сима не знала, плакать или смеяться.
Теперь ей придется идти к соседям и кланяться, просить прощения за своего ополоумевшего гражданского мужа. Что в этой ситуации хорошо, так это ее травма. Соседка знает, что у Серафимы нога сломана, потому визит с извинениями можно отложить под благовидным предлогом.
Володьке же завтра на работу. Как он будет выглядеть с такой расцарапанной физиономией? Наверняка его коллеги подумают, что это Сима распускает руки. Доказывай всем, что у нее вовсе не имеется такой глупой привычки.
Глава 13
Говорят, первый муж от Бога, второй – от людей, а третий – от черта. Четвертый муж, надо думать, опять от Бога. Но то, что это не Володька, очевидно.
Сима еще на первом муже обожглась – еще тогда ее тошнило при виде мутных глаз супруга и его помятой физиономии.
Возможно, не будь у нее такого печального опыта, она как-то примирилась бы с Володькиными «заплывами» в алкогольное море. А так у нее срабатывала реакция – привычная захлестывающая ярость, доходящая до ненависти. Уговаривать ее не обращать внимания было бесполезно.
В минуты подпития он был двулик, как Янус: все граждане страны, кроме самых близких, казались ему сволочью, которую только бить и стоит, а к домашним у него возникала столь же неистовая любовь, доходящая до обожания. Если, конечно, в этот момент кто-то из них не слишком на Сумятина наезжал.
Первым эту любовь сегодня испытал Кирилл, попавшийся пьяному Сумятину на глаза, – его Володька одарил сотней долларов. Парень не мог поверить своему счастью, но при этом не забыл как следует рассмотреть купюру на свет – а вдруг фальшивая?
Сима не стала вмешиваться, потому что это был лишний повод для Володьки побузить. Он даже несколько замедлил выдачу Кирюхе этой самой купюры, ожидая от Серафимы возмущения. Ведь она неоднократно прежде втолковывала ему, что давать деньги мальчику не надо. Он еще слишком мал, и за удовлетворением его нужд мать сама проследит. Но Сима сделала каменное лицо, так что в конце концов Володька просто сунул деньги Кириллу со словами:
– Купи себе что-нибудь.
Не встречая ожидаемой реакции на свои выходки, он как будто на мгновение прозревал и мог оценить собственное поведение, но потом волна принятого алкоголя опять захлестывала его.
Мальчик тоже покосился на мать и, не дождавшись окрика, поскорее скрылся за дверью своей комнаты. Впрочем, подозревая, что от экспроприации в дальнейшем это его не спасет. Почти три тысячи рублей! В тяжелые времена этих денег семье Назаровых хватало на неделю.
Такой же трюк Сумятин пытался проделать с Валерией, но та гневно дернула плечиком:
– Оставьте себе на похмелье!
Этим Володьку она настолько смутила, что тот снова попытался вынырнуть в трезвый мир. Он как-то особенно трепетно относился к Валерии и очень ее уважал за самостоятельность суждений и неподкупность.
– Ты думаешь, я слишком пьян?
Валерия окинула его взглядом подчеркнуто медленным с ног до головы.
Володька терпеливо стоял перед ней как примерный ученик.
– Не слишком, – сказала девушка, – пару месяцев назад вы были куда пьянее.
– Куда? – глупо переспросил он.
– Лыка не вязали.
– Ты похожа на свою мать, – заключил он печально.
– А вы не знали, что я – ее дочь?
Он мотнул головой, опять ныряя в алкогольный туман.
– А жаль!
Чего жаль, было непонятно.
Алексей к раздаче денег не поспел, задержался в своем авиамодельном кружке. Так, бедный, и не узнал, чего он пропустил. Даже если у Кирилла сотню баксов не изымут, он ни за что не признается брату, что у него есть деньги. Знает, что за таким признанием изъятие последует еще быстрее, чем от матери.
Сима наблюдала со стороны за выступлением Володьки, и ей было грустно. От того, что она жалела себя. Ну почему ей не достался самый обычный мужик? Как у той же Дины. Она-то и требований особых к нему бы не предъявляла. Пусть бы не напивался как свинья, любил дом и детей, не обязательно много получал – она бы все равно смогла на эти деньги содержать дом, готовить и стирать, и так же любить своего мужа, как он ее. Она бы не стала заводить романов на стороне…
Господи, что это с ней?! Прямо плач Ярославны!
Почему-то именно сегодня Серафима поняла: ее терпению пришел конец. Володька, наверное, тоже это понял, потому что куражился над ней, как хотел.
– Что, не нравлюсь? – говорил он, подбоченясь и стоя на пороге, будто долгожданный гость. – Нашей Симе трудно угодить. Она ведь ищет особенного, с золотыми яйцами!
Он всегда начинал хамить, когда не встречал готовности к диалогу. Если бы она кричала, била посуду или его самого, он бы ничуть не обиделся. Так и должна вести себя женщина, чей любимый мужчина назюзюкался. Но эта равнодушная маска на лице женщины его бесила. Почему она его не любит. Чем он плох? Разве Серафима не знает, что это именно из-за ее равнодушия Сумятина тянет принять на грудь?
Так удобно было провозглашать, что во всех его бедах виновата Серафима. Как будто до встречи с ней он вообще не пил, хотя на самом деле ее брезгливость к алкоголю Сумятина сдерживала. В трезвом состоянии он порой признавался, что Сима его здорово дисциплинирует. А то, что она хочет от него невозможного…
Женщинам всегда мало. Давай, давай – что денег, что послушания. Еще бы привязала его на поводок, к своему поясу!
– Да знаешь ли ты, скольким женщинам я нравлюсь?
Как всегда в подпитии, он не мог долго удерживаться на одной теме.
– Догадываюсь. К тебе наверняка стоит большая очередь. Как в Мавзолей.
– Чего? – не сразу сообразил Володька.
– Говорю: доступ к телу ограничен, в то время как желающих – пруд пруди.
И так до бесконечности. Если бы еще он тут же отправлялся спать, а Володька как раз спать не хотел. Душа просила куражу. Еще немного, и он станет тащить ее в постель. Не для сна, понятное дело.
Серафима терпеть не могла секс по пьянке – если он не случился по каким-то особенным обстоятельствам, а повторялся с завидной регулярностью.
В общем, она, улучив минутку, вдруг взяла и позвонила… Вере. Сама не зная почему. Отчего-то вспомнила взгляды подруги на Сумятина украдкой, чтобы никто не заметил, как она им любуется.
– Говоришь, мой Володька тебе нравится? Спросила без предисловий. Но удивилась про себя неожиданному «мой». Все мы, бабы, стервы?
Вера испугалась:
– Ты чего, Сим, я же ничего такого не позволяла… Никогда!
Прямо-таки поклялась, все еще не понимая, чего вдруг Сима об этом заговорила.
– Приезжай, – сказала Серафима, – срочно!
– Зачем?
– Увидишь.
– Уже поздно, а мне завтра на работу… – Вера заныла на всякий случай, не ожидая для себя в этом приглашении ничего хорошего.
– Возьми такси, – продолжала командовать Сима, – я оплачу.
– Я и сама неплохо получаю, – как всегда, заметила Вера.
Но приехала. Когда она позвонила в калитку, Сима послала Кирилла проводить ее в дом.
Видно было, что Вера торопилась, хотя глаза подвела, прическу подправила. В общем, выглядела на тысячу баксов, чего раньше за ней не водилось. В смысле макияж, прическа… Она никогда не уделяла этому особого внимания. Все было раз и навсегда отработано: волосы, схваченные резинкой или закрученные в узел, из гардероба – длинная юбка, невзрачного цвета футболка, а зимой – разве что юбка потеплее да вместо футболки свитер. Все-таки Сима кое-чего добилась. Теперь на женщину было приятно посмотреть. Не красавица, но и не серая мышка…
Правда, мини не надела, на Вере была все та же подаренная Серафимой юбка, впрочем, достаточно подчеркивающая ноги, но без особых вольностей.
Сима усмехнулась: как меняются во времени приоритеты: то, что недавно казалось главным, в следующий момент может не удостоиться внимания.
Вера подкрасила глаза! Подумаешь, что здесь такого. Между прочим, глаза у нее при таком подкрашивании стали казаться круглыми, точно у испуганного ребенка, – подкрашивала она их неправильно. Это называется, как Бог на душу положит. Надо будет сказать, что можно было бы с помощью карандаша слегка удлинить их к вискам…
– Ты чего меня звала? – поинтересовалась та, осторожно, будто ее здесь могли побить, вступая в кухню-столовую, где на импровизированной сцене как раз царил Владимир Сумятин.
Если не принимать во внимание его лихорадочно блестевшие глаза, Володька был на диво хорош. Сима заметила, как Вера в какой-то момент им невольно залюбовалась: до чего же красивый мужик, и где подруга таких находит?!
К тому времени Володька заставил Кирилла принести коробку с караоке, которое сам недавно купил, и наказал установить.
– Концерт у нас, не видишь!
Мальчишка подчинялся ему с удовольствием, предвкушая некоторое развлечение. Если, конечно, мать не отправит его в свою комнату.
На кухне у них тоже стоял телевизор, как почти во всех комнатах дома. Отрыжка прошлых заработков Серафимы на ниве отечественного сетевого маркетинга. Это был ее единственный крупный заработок. Просто повезло. Но даже он не заставил Серафиму остаться и работать в деле, не нравившемся ей.
– Что у вас случилось? – спросила Вера шепотом, испуганно взглядывая на взъерошенного Володьку.
– Последняя гастроль артиста, – разжала возмущенные губы Сима.
– Последняя? – подивилась Вера, присаживаясь рядом с Симой на кухонный диванчик. – А потом?
– А потом – свободный полет.
Вера все еще не врубалась: чего вдруг ее позвали в гости в такую поздноту? Когда это ее приглашали участвовать в семейных разборках?
Она не знала, до чего Серафима зла. И на свою перекособоченную жизнь, и на Володьку, и на таких, как Вера, которые не устают твердить ей, какая она везучая! Радуйтесь, сглазили. По крайней мере раньше ее жизнь была спокойной. Если у нее и начинали шевелиться сомнения, то Сима тут же принималась перечислять самой себе плюсы собственной жизни вообще и в сравнении с другими женщинами. По крайней мере в ближайшем окружении.
– А, Буратина заявилась! – нарочито обрадовался Сумятин, именно так и произнося имя знаменитого героя детской книжки с окончанием на «а».
– Почему – Буратино? – обиделась Вера, жалобно глядя на Володьку.
Но в такие моменты взывать к его милосердию было напрасно.
– Как, разве не тебя мама Серафима выстругала из полена?
Вера беспомощно оглянулась на подругу: для этого ее позвали? Чтобы мужчина, который ей нравился, унижал ее в присутствии других?
– Не спеши с выводами, – остановила ее Сима – у Веры на лице все было написано, не стоило и гадать. – Слушай дальше. Тебе показывают иллюстрацию к картине «Счастливая жизнь Серафимы Назаровой».
Она говорила почти в полный голос, потому что Володька в своем пьяном упоении все равно ничего и никого не слушал.
– Обратите внимание, это наша мать Тереза, которая жалеет всех, даже приблудных котов, но не жалеет тех, кто живет рядом с ней! Она и меня подобрала, да, отмыла-отчистила. Если бы я еще не гадил по углам! Но что поделаешь, дорогая, коты – они такие. А ты меня выгони. Найди себе другого…
– И выгоню! – ровно сказала Сима. Она сидела на угловом диванчике, как в театре на первом ряду, выставив перед собой загипсованную ногу.
Володька услышал. Он вдруг пошел на нее, выставив перед собой руки и перебирая пальцами воздух, как если бы уже сжимал ими Симину шею. Вера взвизгнула и вскочила, чтобы загородить ему дорогу, но Володька оттолкнул ее от себя, как мячик.
И тут произошло непредвиденное. Лера, которая на визг выглянула из комнаты и увидела картину, способную ошеломить любого, среагировала на нее так быстро, что никто не успел ее остановить. Она схватила ведро – в нем отстаивалась вода для комнатных цветов, в изобилии росших по всему дому, – и вылила Володьке на голову.
Он замер на месте, как внезапно выключенный робот. Некоторое время постоял, покачиваясь, и рухнул на пол со словами:
– Какие же вы все суки!
Вера беспомощно оглянулась на семейство Назаровых – третий муж Симы поменял фамилии не только Серафиме, но и ее детям от первых двух браков, – из своей комнаты выскочил уже и Алексей, стал рядом с Кириллом. Но никто не сделал и шага, чтобы помочь Володьке подняться.
– Володя, вставай, что же ты сидишь в луже! – запричитала Вера, бросаясь к нему на помощь.
– Отстань! – Он пытался ее оттолкнуть, но Вера продолжала его поднимать.
– Цирк, – печально вздохнула Сима и прикрикнула на детей: – А вы что здесь забыли? Идите к себе и закройте двери с той стороны!
И потом она уже говорила Володьке, которого Вера теперь пыталась отряхнуть. От воды!
– Сумятин, я тебя предупреждала, что твою пьянку терплю в последний раз?
– Предупреждала, – нехотя подтвердил он, как-то враз протрезвевший.
– Так в чем же дело? Собирай свои манатки и проваливай!
– Куда? – спросил он и икнул.
Вера стыдливо отошла от него и присела на край дивана.
– Это твои проблемы. Поговори с Верой. Может, она пустит тебя пожить?
– Но, Сима… – испуганно пискнула та.
– А почему нет? – жестко поинтересовалась Серафима. – Ты же наверняка во всем случившемся винишь меня. Считаешь, будто я над беззащитным мужиком издеваюсь. Тебе его жалко? Жалко. А Володечка только и мечтает о том, чтобы его жалели… Собирай вещи, что стоишь!
– Ты жестокая, – сказал он с удивлением, будто только теперь ее разглядел, хотя ничего нового для себя не видел.
– Жестокая, – согласилась она. – Я из-за пьянки с первым мужем разошлась, отцом Леры. Мужа-пьяницу не стала в доме терпеть, так почему мне терпеть то же самое от чужого мужика?
– Чужой мужик. Я тебе чужой мужик? – стал заводиться Володька, но, посмотрев на замкнутое лицо Серафимы, упрямо тряхнул головой: – Едрить твою налево, Клеопатра! Думаешь, без тебя не проживу?
Он, покачиваясь, отправился в спальню, и слышно было, как там с грохотом что-то швыряет, хотя Сима точно знала, в его вещах ничего тяжелого нет.
Вышел Володька минут через пять со своей дорожной сумкой, с той, что и приходил почти год назад. Серафима, между прочим, его вещи в нее еще в прошлый раз сложила, но почему-то, как обычно, пожалела, не стала выгонять. И ведь ничего это не дало.
– Ну что ты стоишь? Пошли! – требовательно сказал Сумятин Вере.
– Куда?
Она почему-то взглянула на Симу: мол, что же мне делать, но та сидела с невозмутимым лицом.
– К тебе, куда же еще? Не думай, я заплачу. У тебя дома выпить есть?
– Не знаю. – Вера, кажется, только теперь стала осознавать, какая перемена в ее жизни грядет, и очень этого испугалась. Она даже попятилась назад, как если бы одумалась, но это уже ничего не могло изменить. Они с Володькой были в разной весовой категории. Морально.
– Ничего, зайдем в магазин и все, что надо, купим. Я не какой-нибудь там альфонс, у меня деньги имеются.
Он по-хозяйски взял Веру под руку и повлек к выходу, не глядя на Серафиму. Та знала, что утром ее бывший гражданский муж будет смотреть на все другими глазами, но ей это было уже все равно. Почти все равно.
Глава 14
Серафима вышла на работу, когда директор завода был все еще в отлучке. То есть говорили, что из Японии он уже вернулся, но задерживался в Москве.
Конечно же, первым делом она познакомилась с главным инженером. Причем в качестве знакомства схватилась с ним не на жизнь, а на смерть как раз тогда, когда в своем кабинете он подписывал заявление на увольнение оптикошлифовщика Касаткина – лучшего специалиста завода.
Касаткин был здорово навеселе даже в этот момент, что называется, с утра пораньше.
– Виктор Леонидович, – у двери остановила его Серафима, – а что это у вас в руках?
– Увольняюсь я, Серафима Евгеньевна! – ехидно осведомил ее рабочий, нисколько не испуганный решением начальства. В его глазах даже самодовольство светилось: мол, вы еще ко мне придете! Вы еще передо мной попляшете! А я еще подумаю, соглашаться на ваше предложение вернуться или нет!
Серафима вообще-то пришла в кабинет главного с самыми добрыми намерениями: познакомиться с коллегой, а вместо этого получился скандал, хотя прежде Сима никогда не позволяла себе ничего подобного по отношению к тем, с кем работала.
Понятно, скандалили они не при всех, а за закрытыми дверями кабинета главного, только от этого было не легче.
– Лучше Касаткина в городе нет специалиста, – с разбега сухо заметила она, в момент забыв имя-отчество нового работника, на которого директор – сдуру, как подумала Сима, – оставил завод. Какая, к черту, Япония, когда с самых первых ее шагов на родном производстве начинаются свои иероглифы! Как же его звать-то, самодура этого? Имя, точно, какое-то простое. Ага, Иван, а отчество… Матвеевич…
– Сейчас нет, а потом – будет.
– Я бы попросила вас, Иван Матвеевич, уточнить, когда – потом и откуда такой специалист найдется.
Ее злило, что он не понимал самых простых вещей, и она считала, что главный всего лишь устраивает спектакль, хочет показать всем, какой он принципиальный.
– Из профессионального училища.
– Ха-ха! – сказала Сима.
– А вот и не ха-ха! – поджал губы главный инженер. – И я вам докажу! Вы с вашим директором пошли по линии наименьшего сопротивления. Думаете, в советское время дураки жили? Они не жалели денег, чтобы «воспитать достойную смену», вот как это называлось. Мне отец рассказывал, он работал начальником цеха на станкостроительном заводе. Том самом, на месте которого выстроен ресторан «Паук»… Так вот, как ни странно, у нас в городе до сих пор существуют училища, где учат ребят обрабатывать металл. Только их почему-то наши частные директора не принимают всерьез. Еще бы, из этих ребят еще надо делать специалистов, на это нужны деньги, а нам хочется сразу и сейчас!
– Долой хозяина-кровососа! – подсказала Сима.
Главный споткнулся на полуслове и подозрительно взглянул на нее.
– Я смотрю, вы с нашим директором большие друзья. Вон как вы его защищаете.
Теперь настала пора Серафимы споткнуться. Она вовсе не это имела в виду. А то, что директор считает свои денежки, так и правильно делает. Копейка рубль бережет, не нами сказано.
– Ну и сколько, вы думаете, нужно времени на обучение будущих профессионалов?
– С полгодика, не меньше, – проговорил инженер, прикинув.
– А в это время кто будет выполнять заказы? Те, за которые мы уже деньги получили?
– Надо искать выход. Может, заказывать наиболее сложные детали на других заводах.
– Да, кроме нас, их никто не делает! – взорвалась Сима. Но нисколько не поколебала невозмутимость главного.
– Вы себе льстите, – отозвался он. – Вы знаете это не наверняка. Еще бы, так приятно говорить себе: я лучший, я профессионал, замену мне не найти… И пользоваться этим, и не обращать внимания даже на технику безопасности! Вы хоть представляете себе, что пьяный слесарь – это все равно что пьяный водитель за рулем? Обезьяна с гранатой! Придумали, закрывать глаза на пьянку! Так вот знайте, я в вашем марлезонском балете участвовать не намерен!
Сима разозлилась. Еще немного, и он договорится, что замдиректора Назарова вместе с директором чуть ли не борются за повышение травматизма на производстве. И надо же, выражение подобрал: марлезонский балет. Имеет в виду, что Сима с директором перед рабочими вытанцовывает?!
– Вы еще скажите, что незаменимых людей нет! – возмутилась Серафима.
– Незаменимых людей… есть, – вдруг проговорил он, нарочито коверкая язык.
– Издеваетесь! – возмутилась она. И вдруг вспомнила его фамилию: Гвоздев. Как будто нарочно для главного инженера придуманную. Гвозди бы делать из этих людей! Гвоздев бы делал на этих людей. Вот ведь какая дурь в голову лезет!
– Кто знает, – нарочно медлительно протянул он, – может, не будь в Германии Гитлера, не было бы Второй мировой войны…
– Не было бы Ганнибала, не было бы Клеопатры…
– А вы, кажется, знаете историю, – почти миролюбиво заметил он.
– Иными словами, до сего времени вы отказывали мне в элементарном образовании?!
– В умении руководить рабочими, – подсказал он. – Ведь пошли же вы у них на поводу. Черт знает что такое. В цеху устроили распивочную! А представители администрации ходили мимо и делали вид, что ничего не замечают… ставлю сто против одного: даже гордились, какая вы дипломатка, как умеете ладить с коллективом! Я еще мог бы понять Вадима Николаевича. Он – частник, ему прибыль давай, но вы-то, вы, ставшая инженером еще в советское время. Как вы могли не обращать внимания на то, что рабочие у станков стоят нетрезвые?!
Серафима выскочила из кабинета главного инженера, хлопнув дверью.
Черт знает что творилось в этот первый ее рабочий день после вынужденного месячного перерыва. Уволить двух специалистов высочайшего класса буквально за неделю! Но вот что странно: ничего, как она боялась, не рухнуло, и оказалось, что и в самом деле не все внутренние резервы на заводе были прежде задействованы.
Слесарь Синицын, которого все просто звали дядя Толя по причине возраста – тот был старше любого рабочего на заводе, – сумел заменить уволенного фрезеровщика.
– На время, – сурово проговорил он, когда Серафима подошла к нему по наводке мастера цеха. Когда-то дядя Толя прекрасно фрезеровал, а потом решил, что всех денег все равно не заработаешь и незачем ему жилы рвать…
Он это сам подтвердил:
– На время могу поработать, как говорится, на подхвате, а чтобы все время… нет, Серафима Евгеньевна, и не уговаривайте.
Симе было и этого достаточно. Она получила небольшую передышку, хотя незадолго до того думала, что ей теперь одна дорога – уволиться, чтобы избежать позора: еще ни разу не случалось, чтобы завод не мог в срок выполнить заказ. Директор старался держать марку.
– Я хочу, чтобы нас считали лучшими в своем деле, – говаривал он, – у нас все для этого есть.
Главный инженер полдня отсутствовал, к концу дня вернулся на завод с двумя молодыми парнями лет по восемнадцать.
– Вот, – сказал он, подталкивая их к Серафиме, – прошу любить и жаловать.
– Ваши новые работники хоть совершеннолетние? – спросила она.
– Мне уже девятнадцать, – смешно пробасил один из ребят. – А что, это так важно? Нам казалось, что вам нужны прежде всего специалисты.
Однако! Из молодых да ранних. Хорошо бы, у них руки были так же подвешены, как языки…
Но, поймав себя на некоем злорадстве, Серафима этому очень удивилась. Казалось бы, главный все делает для того, чтобы ей же хорошо работалось, а она встречает его усилия в штыки, словно он вредитель какой-то. Ревнует к его успехам. Даже не успехам, а к неординарности мышления. Сама она, придя на завод, поплыла по течению, не пытаясь в сложившихся условиях хоть что-то переделать, хотя рабочая вольница ее коробила своей непредсказуемостью и откровенной опасностью не только для производства, но и для здоровья их самих.
– Садитесь с нами обедать, Серафима Евгеньевна, – всегда приглашали ее рабочие, когда она в обед невзначай проходила мимо.
– Приятного аппетита, – говорила она. – Спасибо, меня ждут.
Чаще всего ее никто не ждал, но Серафима была уверена: последнее, что она сделает, так это сядет с ними обедать за стол, в который превращены станины двух неработающих станков и где посреди него бесстыдно красуется бутылка водки – символ анархии на производстве.
Водка была, кроме всего прочего, вызовом, который она не приняла. Сделала вид, что ее не замечает, и таким образом сразу проиграла поединок.
Директор его тоже проиграл, но он был, что называется, по другую сторону баррикады. А точнее, он сидел на троне вверху, а внизу шевелилось производство, которое Серафиме предлагалось возглавлять. Директор был хозяином и имел право в конце концов разозлиться и повыгонять всех к чертовой матери, пусть даже себе в ущерб. Это грозило потерей работы – они все здесь неплохо получали. А он закрывал глаза даже на то, что в рабочее время токари, слесари, фрезеровщики делали так называемые шабашки. То есть выполняли заказы, деньги от которых клали себе в карман. Причем не всегда из материала заказчика. А из металла, который привозил на завод сам директор. Он давал им заработать. Наверняка считал это естественной убылью, как былую усушку и утруску советских времен.
А что могла дать Сима? Вот именно, проходить мимо рабочих, пряча глаза. Директор не позволил бы ей уволить такого, к примеру, уникального специалиста, как Петрович. Тогда почему он позволил сделать это главному инженеру?
Потому, что Иван Матвеевич знает, чем это обернется, но все равно не боится. Это уверенный в себе человек. Он не страшится того, что рабочие как-то не так о нем подумают. Например, скажут, что он перед хозяином выслуживается. Ничего подобного. Они знают: то, что требует главный, справедливо. Так положено.
А хозяин… Что ж, он дорожит хорошими работниками. Их, не то что в прежнее время, остается все меньше. Но и с другой стороны, нельзя же в самом деле наглеть, а они, если честно сказать, и вовсе распустились! Петрович вон тоже думал, что незаменимый. Выходит, зря думал…
А на следующий день на заводе появились наладчики.
– Японцы, японцы, – переговаривались между собой рабочие, посматривая на двух небольшого роста мужчин явно азиатской внешности в аккуратных комбинезонах с яркими бэйджами, украшенными иероглифами.
Наладчики суетились возле станка, который, насколько Серафима знала, уже два года стоял в цеху без движения.
– Это такой станок! – восхищенно цокал языком Вадим Николаевич, устраивая экскурсию к станку всякому, кто поступал работать на завод. – Он все может. Если его запустить, половину рабочих можно уволить.
То ли кто-то из рабочих и в самом деле поверил в то, что может попасть под сокращение, то ли специалисты не хотели терпеть рядом конкурента, пусть и неодушевленного, но, в отличие от мастеров своего дела, совершенно непьющего, а только станок так и не запустили в работу. Видимо, думали, а вдруг освоит какой-нибудь сопляк-пэтэушник программу и начнет клепать деталь за деталью. Тут-то Петрович и иже с ним вообще больше не понадобятся!
Как посмеивалась Серафима, кто-то шибко умный нажал на пупочку, дернул за кувылдочку, и станок умер, не успев родиться.
– Полмиллиона долларов! – убивался директор. – Пятьсот с лихом тысяч баксов коту под хвост!
Были вызваны специалисты-ремонтники с одного из засекреченных заводов, но «умельцы» то ли слишком хорошо что-то нажали, то ли не слишком разбирались в японской технике, а починить станок так и не смогли.
И вот теперь Иван Матвеевич, новый главный инженер, нашел где-то японцев… Он что, не знает, сколько за их работу придется заплатить? Главное, что и ребятишки из профессионального лицея – как напророчил кто-то – тоже терлись возле японцев и даже пытались говорить с ними… на английском! Неужели так изменилась жизнь, что молодые люди со средним профессиональным образованием могут «спикать»? А Серафиме рассказывали, что выходцы из училищ все сплошь одноклеточные. В том смысле, что не о каких языках, кроме матерного, и слыхом не слышали.
– Чего это вы за станок взялись? – не могла не поинтересоваться Сима.
– Это к вопросу об изыскании внутренних резервов, – пошутил главный. – Вы же не думали, что у нас с вами их нет?
«У нас с вами»! Подсластил пилюлю.
– А откуда у вас деньги? – на всякий случай поинтересовалась Серафима у своего коллеги, когда в очереди в столовую стояла перед главным инженером. Собственно, он ее пропустил, когда заметил, что она становится в хвост.
