Текст книги "Фея с улицы Иркутской дивизии"

Автор книги: Лариса Кондрашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Надо полагать, ты рассказала мне анекдот? – утвердительно спросила Сима и поинтересовалась: – А тебе самой было смешно? Ну, когда ты его читала? Ты ведь выбрала, на твой взгляд, три самых смешных анекдота? Как ты считаешь, если рассказать его в какой-нибудь компании, народ будет смеяться?

Вот, кстати, чего она прежде не замечала. Оказывается, у Веры нет чувства юмора.

– У тебя какие ко мне претензии? – рассердилась между тем она. Некоторое время соображала, будет смеяться пресловутый народ или не будет, и, ничего не решив, разозлилась: – К качеству анекдота или к тому, как я его рассказываю?

– И к тому, и к другому! – отрезала Сима и задумалась. Без чувства юмора можно и прожить. Надо только объяснить Вере, чтобы она смеялась там, где остальные смеются. – Наверное, я не с того начала… Ну-ка, отойди от меня подальше.

– В каком смысле? – испугалась Вера.

– Стань на середину комнаты, я хочу на тебя со стороны взглянуть.

Несколько мгновений она молчала, разглядывая подругу, а потом спросила с некоторой заминкой:

– Вера, ты только не обижайся, но я тебя кое о чем спрошу, а ты ответь честно: у тебя кривые ноги?

Вера остолбенела. Она и в самом деле чуть было не обиделась – на ее лице промелькнула целая гамма чувств, сменившаяся натужно спокойным:

– Вроде нет, а что?

– Тогда приподними юбку. Хотя бы до колен… Ты права, ноги как ноги. А я уж было подумала… Сколько мы с тобой знакомы?

– Четыре года.

– Вот, и за все четыре года я твои ноги видела разве что в области лодыжки. У тебя вечно юбки по щиколотку. Почему?

Вера пожала плечами:

– Раньше, когда я с родителями жила, мама не разрешала носить короткие юбки, а потом я и сама привыкла.

Привыкла. Как Серафима и думала, все у Веры на самотеке. Когда-то заданная программа действовала независимо от меняющихся обстоятельств.

– Но сейчас твоей мамы нет, царство ей небесное, потому… достань-ка вон в той тумбочке портняжный мел и большие ножницы.

Вера вспыхнула и даже невольно отступила к двери, словно Сима могла спрыгнуть с кровати и начать выкручивать ей руки.

– Ты что, хочешь резать эту юбку? Не дам! Это же Крис Берг, я за нее шесть штук отвалила.

– Хорошо, оставим в покое твоего Берга. Тогда открой мой шкаф и достань мою мини-юбку, ту, которая под кожу.

Вера без возражений полезла в шкаф, отыскала юбку и нерешительно приложила к себе.

– Вот эти трусы? Ты думаешь, я могла бы такое носить?

– Сама ты трусы! – возмутилась Сима. Юбку она носила по очереди с Лерой. – Видимо, укорачивать надо постепенно, а то ты еще стресс заработаешь… Хорошо, выгляни, если Валерия еще не ушла на свой зачет, пусть зайдет ко мне.

Заглянула Валерия:

– Мама, я тороплюсь.

– Полминуты дела! Помнишь ту коричневую юбку, что я тебе купила?

– Эту длиннющую? Я носить ее не буду!

– Не кричи. Принеси ее мне и иди себе куда шла.

Валерия метнулась в свою комнату и, вернувшись, бросила матери на постель небольшой коричневый комок.

– Эту юбку моя дочь носить не стала. Слышала, говорит, длиннющая. А тебе будет в самый раз. Примерь. Да не морщись ты! Ее никто не носил. Тоже мне, чистоплюйка. Это, между прочим, вовсе не ширпотреб. Я ее в «Эльдорадо» на распродаже купила, тоже фирменную. Понятно, не за шесть тысяч, а за сколько – не скажу, чтобы тебя не травмировать…

Вера, отвернувшись, стала снимать свою юбку. Почему отвернувшись, было непонятно, словно повернуться к подруге упругой округлой попкой было лучше. Кстати, и фигура у нее вполне приличная. Только непонятно, почему никто из мужиков этого не замечает.

Вот уж действительно волшебство – смотреть, как благодаря одежде меняется облик человека. Словно вместе с юбкой Вера сняла с себя по меньшей мере пять лет возраста.

– Туфли мои надень! – почему-то крикнула ей Серафима, приподнимаясь на кровати, не веря своим глазам. Вера, качнувшись, стала на каблуки – и у нее обнаружились ноги. Да еще какие!

– Ну и куда твоя коричневая юбка к моей серой футболке?

– Открой шкаф! – теперь увереннее командовала Сима. – Возьми на средней полке мой кремовый батник…

– Я такое не ношу! – сварливо протянула Вера.

– Не носишь? – Сима, забыв о больной ноге, села на кровати. – Вон – Бог, а вон – порог! Выметайся и живи своей убогой жизнью! Но без меня!

– Сима, ну ты чего? – заныла будущая Золушка. – Мне и в самом деле непривычно.

– А кто тебе сказал, что я в угоду тебе буду лепить все тот же унылый образ? Нет, ну как у нас любят рассуждать на тему бессмертной сказки! Даже цикл фильмов выдумала под общим названием: «Золушка наших дней»! Какая фея, интересно, стала бы возиться с неблагодарной особой, которая не только ее не слушается, но и вообще уверена, что осчастливить ее невозможно?! Если хочешь знать, то даже будь у меня волшебная палочка, я бы ничего не смогла сделать… с таким запущенным случаем!.. Ты слышала про леди Годиву?

– Ту, которая голой по городу верхом проехала?

– Вот именно, чтобы защитить крестьян, которых притеснял ее тиран-муж. Женщина ради других себя на позор отдала, а ты строишь тут аристократку, которая носит только дорогие, только фирменные шмотки. И что толку? Иная в юбке за двести рублей выглядит лучше, чем ты за двадцать тысяч.

– Это запрещенный прием, – пробурчала уязвленная Вера.

– А чего ты хотела? В обычном наряде ей по улице пройти, видите ли, стремно. Тогда чего тебе от меня надо? Чего ты являешься чуть свет, не давая мне спокойно болеть?!

Видимо, до Веры дошло, что нынче не время выказывать свой дурной нрав, потому она покорно опустила голову и сказала:

– Я сделаю все, что ты скажешь.

– Вот это другое дело… Итак… – Сима помедлила, складывая указания в одну фразу, и выпалила: – Ты оставляешь свою юбку у меня и ходишь в этой коричневой… три дня. В том числе, конечно же, на работу.

– На работу? – смешалась Вера. – Да меня засмеют!

– Не перебивай. К этой юбке ты купишь топ на тонких лямках.

– Топ – тот, что открывает полгруди?

– Именно. Надевать станешь туфли на шпильках. Те, что ты купила в прошлом году и носила, кажется, всего два дня.

– Три.

– Не слышу твоей реакции, – грозно нахмурилась Сима.

– Оденусь так, как ты сказала. Что-то у тебя магическое число – три, ты не находишь?

Сима сделала вид, что не слышала.

– Сумка у тебя есть?

– Догадываюсь, о чем ты: такая холщовая типа сумы, с которой по дорогам ходили попрошайки.

– Вот видишь, ты и сама все знаешь. Через три дня придешь ко мне и расскажешь анекдот. Чтобы я смеялась.

– А вдруг у тебя не будет настроения?

– Мы позовем Володьку и детей. Если они будут смеяться, значит, ты анекдоты рассказывать научилась.

– Ну зачем ты меня мучаешь?! – с неожиданной экспрессией воскликнула Вера. – Неужели ты думаешь, что я смогу настолько перемениться, чтобы вообще не быть самой собой?

– Пусть тебя это не волнует. Что я думаю, что не думаю. Обычно Золушки видят конечный результат и не рассуждают, как у феи это получилось. Понятно?.. Ты можешь быть свободна!

– А туфли… Можно сейчас я надену свои туфли? Хотя бы до дому доехать.

– Туфли – можно, – благосклонно разрешила Серафима. – Ты и сама поймешь, что твои башмаки на плоской подошве с такой юбкой не катят, как говорит мой младший сын.

Вера удалилась, скользнув взглядом по своим словно только что открытым у нее ногам. Наверное, природа плачет, глядя на то, что делают с собой созданные ею разумные существа.

– Мама, – заглянул к ней в комнату Кирилл, – а что это с тетей Верой?

– В каком смысле?

– Она такая странная, как будто начинающая балерина. Идет и пол носками туфель щупает.

– Иди ко мне, психолог, – рассмеялась Сима и чмокнула подошедшего сына в стриженую макушку. – Тетя Вера и в самом деле как раз сейчас разучивает сольную партию в балете «Новая жизнь». А что ты еще новенького в ней заметил?

Кирилл, как человек ответственный, задумался.

– Со стороны кажется, что к ее туловищу приставили другие ноги.

– Молодец! – удовлетворенно кивнула Серафима, отпуская рвавшегося из рук сына – он, как всегда, торопился. – Возможно, я начала обновление не с той части тела.

Она послушала, как сын мчится по лестнице вниз – большинство жилых комнат было на втором этаже Симиного особняка, – и задумчиво добавила:

– Все-таки надо было начать с головы. Вернее, с лица, потому что голова у нее – самое проблемное место.

Глава 5

– Дорогая! – воскликнул Володька, заходя к ней сразу же после ушедшего Кирилла. – Что ты сделала с Верой?

– Хочешь сказать – тебе не понравилось?

Она нарочно оттягивала время, не объясняя, чтобы выговорились все ее мужчины. По крайней мере поподробнее объяснили бы ей свои впечатления от вида изменившейся Веры.

– Удивило до глубины души. Я думал, у нее и ног-то нет. Так, палочки для поддержки туловища. Такое впечатление, что ты откопала из снега нижнюю часть прекрасной статуи…

– Любишь ты красивости, Сумятин, – буркнула Сима, однако довольная собой.

– Ты меня перебила. – Володьке нравилось ее внимание, потому он не мог обойтись без театральных жестов. – Я хотел сказать, а поднимешь глаза повыше… Вах, какие ноги испортила!

– Подожди, дай срок… – загадочно произнесла Серафима и взглянула на Володьку своими серо-зелеными глазами.

Что за женщина! Каждый раз, когда он на нее смотрел, всегда желал. И ведь не скажешь, что красавица, но все в ней так живо, так женственно, такое очарование исходит от каждой черточки ее лица, плавного движения рук… Да что там говорить! Даже гипс на ее ноге выглядит донельзя эротично…

– Володька, ты хотел виноград подвязать, – напомнила Сима, уловив его жадный взгляд.

– А чем подвязывать?

Он надеялся, что она забыла приготовить, и он под шумок станет ей помогать, слово за слово, она женщина добрая, не станет его мучить. Жестоко не напоить умирающего от жажды…

– Вон, в кресле целая куча тряпочек, я приготовила.

Никогда ничего не забывает! Прокурор, а не женщина.

Но вообще-то Володька работать любил. Он только не любил, когда Сима старалась его куда-нибудь услать. С глаз долой. Ему тогда становилось тоскливо, и он понимал, что любимая женщина не слишком им дорожит, а он готов был для нее сделать все, что угодно. Или почти все. Потому что бросить пить у него не получалось. Он старался держаться, но потом наступали такие вот минуты, когда равнодушное лицо Симы наводило на мысли о том, что он, Владимир Сумятин, не нужен не только ей, вообще никому. Вот возьми он сейчас и умри – кто о нем заплачет… Разве что парочка бывших любовниц. После него на земле даже его генного набора не останется. Жизнь Сумятина в детях не продолжится, потому что у него нет детей!

Наверное, он давно бы ушел из этого дома, но стоило ему отойти даже недалеко, как неодолимая сила тянула его обратно. И уже забывался двухкомнатный рай, который сулила ему некая молодая женщина по имени Алла, работавшая с ним в одной фирме, к ней назло Симе иной раз подумывал уйти Володька.

Ей-то, может, он будет и нужен, да она ему не нужна. Разве можно сравнить Аллу и Симу? Эти две женщины – небо и земля, настолько разные. И если Алла может перед ним унижаться, заглядывать в глаза, уговаривать, то Симе достаточно пальцем поманить, и Сумятин к ней побежит…

– Она тебя не ценит, – шептала Алла змеей, когда замечала такую вот грусть в глазах Сумятина, – а я бы с тебя пылинки сдувала… Она подлая, она тебя у меня украла.

Сумятин в глубине души джентльмен, он не мог сказать женщине, что она выдает желаемое за действительное и никогда он ей не принадлежал. Разве можно украсть не твое?

Она постоянно возле него крутилась, выдумывая порой самые смешные предлоги, чтобы просто с ним заговорить.

– Пылинки сдувать!.. Хочешь сказать, я такой грязный, что даже пыльный?! – как-то рассвирепел Володька. Конечно, не от такого предположения, а от того, что она ему просто надоела.

– Нет, я же не в том смысле, – испугалась Алла, – я хотела сказать… люди так говорят, ты что, не понимаешь, что ли!

Почувствовала, что он нарочно ей грубит, и тоже рассердилась. Правда, тут же спохватилась. Нельзя было ей сердиться. По крайней мере до тех пор, пока ей не удастся приручить этого дикого, шалого мужика.

Вот так в этой жизни плохо всем, а если бы он мог оторваться от вредной Серафимы, кто знает, может, и нашел бы свое счастье. Взаимное.

Он подвязывал виноград, когда услышал, что у калитки кто-то звонит. И вышел открыть.

Все ясно, очередная подружка. Он и забыл, как ее звать. А может, и не знал. Распахнул калитку и свои объятия, вроде страшно рад.

– Проходите!

– А я думала, мы будем на ты, – проворковала та.

Все они пытаются с ним заигрывать. Видела бы Серафима… А впрочем, ей все равно. Она как будто не знает, что такое ревность. Он бы на ее месте таких подруг гнал поганой метлой. Вот сейчас заговори с этой Таней, намекни ей на то, что можно было бы неплохо провести время, и она поведется. Не вспомнит даже о такой подруге, как Сима.

– Танюша, как я рада!

Значит, ее Татьяной зовут. Володька довел ее до комнаты, где Сима лежала, и испарился. Услышал только завистливое:

– Какой у тебя мужик хозяйственный! Я и не знала, что ты замуж вышла.

– А я и не вышла, – посвятила ее в свои дела Сима. – Это мой бойфренд. Или, как теперь говорят, гражданский муж.

– Симпатичный. И где ты таких находишь? Причем сразу видно, что руки у него растут оттуда, откуда нужно.

А Сумятин как раз вышел к калитке с секатором, и из кармана полоски ткани для подвязки лозы торчат – их Сима нарвала из старой наволочки. Вот пусть и послушает, как другие бабы про ее мужа говорят. Может, задумается, начнет ценить?

С Татьяной Великановой Сима работала в сетевом маркетинге. Продавала желающим косметику «Мэри Кей».

И когда та пришла, чтобы ее проведать, очень удивилась. Они не виделись года два, с тех пор как Татьяна приносила ей косметику.

– Распродаю запасы, – призналась она тогда, – своим подругам – с самой большой скидкой.

Теперь Татьяна, как выяснилось, вернулась в школу, где она прежде работала учительницей математики.

Внешне Таня была не самой эффектной женщиной, но при этом доброй и беззлобной, и Сима ей откровенно обрадовалась.

Она считала, что Татьяна хорошо устроена и имеет способности к маркетингу, каковые у самой Серафимы начисто отсутствовали. Она проработала в этой системе меньше месяца и вовремя смоталась. По крайней мере теперешняя работа ее полностью устраивала.

Но Татьяна…

О личной ее жизни Сима знала немного. Знала, что та в одиночестве воспитывает сына, родив его вне брака. В то же время в браке она считалась бесплодной, именно из-за этого он в свое время и распался.

Вот уж действительно кому не везет, так это ей!

– Ну как, нашла себе мужа? – спросила она Татьяну. – Помнится, ты собиралась замуж.

– Наши желания с кандидатом в мужья не совпали, – призналась подруга. – Оказалось, замуж хотела я, а он не хотел жениться.

– И что, ты по-прежнему одна?

– Естественно, с такой-то фигурой.

Татьяна любить поесть. И оттого теперь, при своем выше среднего росте, она выглядела гром-бабой. Оттого и была не уверена в себе. В самом деле, такая фигура понравится далеко не каждому, но при этом она ничего не пыталась сделать. Например, поменьше есть, а думала, что хорошая фигура упадет ей с неба.

Серафима вздохнула про себя. Интересно, Татьяна тоже другим завидует? Стройным. Но при этом ее мучают комплексы, и оттого глаза выглядят тоскливыми, что, безусловно, шарма ей не придает. Но все же сказала успокаивающе:

– Хочешь сказать, что мужчины женятся только на худеньких?

– Наверное, на всяких. Но мне, кроме стройности, не хватает еще кое-чего.

– Например? – заинтересовалась Сима.

– Нахальства, уверенности в себе, умения добиваться своей цели.

Ее взгляд упал на страницу газеты, которую Серафима недавно просматривала.

– Вот видишь! – Она так резко ткнула в заинтересовавшую ее заметку газеты, что острым ногтем прорвала ее насквозь. – Бабушка Серафима. Это, случайно, не ты?

– Увы, не я! – фыркнула Сима.

– Жалко. Ведь она предлагает как раз то, чего мне не хватает. Обретения уверенности в себе уже после первого сеанса… Не говоря уже о прочих интересных вещах.

– Вот и сходи к ней.

– И схожу!

Татьяна подхватила газету, словно в откровение, впиваясь в набранные крупным шрифтом строчки. Чего это она, первый раз такое объявление видит? Ведь они печатаются везде – какую газету ни откроешь. Не говоря уже о том, что расклеены на всех столбах…

– Она еще обещает приворот, – подсказала Серафима. – У тебя нет кого-нибудь на примете?

– Есть! – сказала Татьяна, и лицо ее осветилось светом торжества, словно она уже обрела в себе пресловутую уверенность или обещанный приворот дал плоды. – Я представляю, как он громоздится на эту свою… щепку, а у него – тю-тю!

От такой неприкрытой злорадности Сима даже оцепенела. Женщина, которую она считала воплощением доброты и справедливости, вовсе таковой не была. Выходит, она Татьяну попросту не знала. Все то же верхоглядство…

Сима знала только, что такое злорадство не приходит в одночасье. Оно накапливается со временем. Когда не можешь добиться того, чего хочешь – не прикладывая особого труда! – и когда другим почему-то везет и от мужчин нет отбоя. Эти «щепки» легко выходят замуж, и даже не по одному разу!

Но по крайней мере в тот момент, когда они познакомились, Татьяна уже была такой, не слишком доброжелательной. Почему же Серафима ничего этого не видела? Казалось бы, сейчас она сломала только ногу, а будто весь мир в ее восприятии странным образом переменился.

Однажды Володька попробовал заикнуться, что ее подруги далеко не всегда такие святые, как о себе рассказывают. Сима тогда цыкнула на него, мол, не твое дело, разбирайся со своими подругами, а моих – оставь в покое. Пошутила. Но как, почему она оказалась такой незаинтересованной?

Но тут же пришла мысль: а надо ли так уж встревать в чужую жизнь, чтобы замечать в ней подобные мелочи? А, заметив, что делать? Сообщать об этом самому человеку? Расставаться с ним?

А с другой стороны, не анализируя, не пытаясь разобраться, где правда, а где ложь, можно жить себе, не особенно заморачиваясь. Может, той части общения, где ее друзья себя так или иначе проявляли, ей вполне хватало? Для дружбы.

– Ты знаешь, я прямо сейчас и пойду, – продолжала щебетать Татьяна, захваченная предстоящим действием. – Можно я позвоню с твоего телефона?

– Звони.

Некоторое время она с кем-то говорила, выясняла, каким транспортом к «бабушке» можно подъехать.

– А если прямо сейчас?

Видимо, на том конце провода ей ответили согласием, так что Татьяна подхватила сумку, направляясь к двери.

– Я пошла. Выздоравливай!

Кажется, на самом деле выздоровление Симы теперь ее не слишком волновало.

– Позвони мне, расскажешь свои впечатления, – рассеянно проговорила Серафима вслед уходящей подруге.

Подруге. Как легко у нее, оказывается, получить этот титул! У Серафимы Назаровой – полгорода подруг! Одна другой закадычней.

Нет, есть у нее и настоящие подруги. И с института, и друзья детства. У каждой свой ранг. Кто-то ближе к сердцу, кто-то подальше. Так и с Татьяной она дружила. Встретятся, посидят, выпьют, потрещат как сороки, вот и вся дружба.

Володька вернулся с садовых работ через час.

– Все подвязал или завязок не хватило?

– Даже две осталось.

Он положил полоски ткани на кровать.

– Может, отнести тебя в сад? Посидишь, свежим воздухом подышишь?

– Ну отнеси, – согласилась Сима.

Он легко подхватил ее на руки.

– Здоровый ты мужик, Сумятин! – не могла не восхититься Сима.

Он довольно улыбнулся:

– Если бы я еще зарядку делал или там бегал по утрам… Что прилично весит в тебе, так это кусок гипса на ноге, – сказал он, все-таки к концу своего продвижения запыхавшись.

Все же лестница довольно крутая, обратно будет не в пример тяжелее. Таким образом она затолкала обратно ворохнувшуюся было нежность к Володьке. Зачем обнаруживать перед ним то, чего и так совсем немного, да еще и грозит иссякнуть при первой же возможности? А он поверит в то, что Сима его любит, и куда труднее станет отдирать его от себя…

Он посадил ее на садовую скамейку, под ногу свою старую куртку положил и присел рядом.

– Какая-то сегодня ты задумчивая, тихая, непривычно мне это.

– Да вот, обвиняю саму себя в верхоглядстве. В том, Что подруг у меня тьма, а я их по-настоящему не знаю.

– Ты и меня по-настоящему не знаешь, – не удержался от упрека Володька. Но, взглянув на ее вмиг построжевшее лицо, тут же добавил: – А я тебе всегда об этом говорил. Не может быть так много настоящих подруг.

– Это почему же? – из вредности возразила Сима.

– А потому что хороших женщин не так уж много, как принято считать. И по теории вероятности они не могут все сконцентрироваться вокруг Серафимы Назаровой.

– А она – хорошая женщина?

– Хорошая, – сказал Володька с некоторой заминкой, взглянул на нее: не смеется ли?

– А как же тогда говорят: скажи, кто твой друг, я скажу, кто ты? Иными словами, если мои подруги – плохие, значит, и я сама такая?

– Запутала меня и радуешься. Я вовсе не это хотел сказать… По крайней мере эта Таня, что сегодня приходила, надеюсь, к разряду твоих подруг не относится?

Ну вот, как говорят в штате Алабама: дай негру палец – откусит всю руку. Стоило ему позволить обсуждать ее подруг, как Сумятин тут же стал их перебирать и отсеивать, не спрашивая мнения самой Симы!

– До чего же ты строга ко мне, Серафима! – усмехнулся он, почувствовав перемену в ее отношении. – Все оттого, что знаешь: я тебя люблю. Человек всегда так или иначе эксплуатирует чувства другого, если в них уверен.

– Ну и как же я эксплуатирую твои чувства?

– Держишь меня в напряжении типа: шаг влево, шаг вправо – и иди, Сумятин, куда глаза глядят.

Сима смутилась. Ей казалось, что он не догадывается, что уже стоит на пороге и один его срыв – все: она больше его подле себя не потерпит!

– Ты уж совсем меня каким-то монстром выставил, – нарочно обиделась она, отмечая про себя: недаром говорят, что любящее сердце – вещее.

Может, она не знает как следует и Володьку? Думает, что может им вертеть, как хочет, а в последний момент вдруг выяснится…

Что бы ни выяснилось, Сима и одна не пропадет. Так что не стоит забивать себе голову, что у Володьки там, глубоко внутри. Что бы ни было, ей по большому счету неинтересно.

Глава 6

После выходных дней Сима опять осталась в доме одна. То есть дети приходили из школы и уходили – редко кто, кроме Леры, торчал дома просто так. У всех дела. Особенно у младшего, Кирюшки. Этот снует туда-сюда, словно шустрый жучок. Топ-топ-топ – пробежал в свою комнату, что-то схватил и опять – топ-топ-топ – вниз по лестнице.

Сима слегка подтянулась на руках – от долгого лежания у нее заныла спина. Что-то она совсем рассобачилась. Некоторые говорят, что даже при переломах надо понемногу двигаться, так кости быстрее срастаются. А она лежит да философствует. Второй день размышляет о том, насколько она до сего времени толком не знала своих друзей и знакомых.

Одна Вера из всех – на виду. От нее сюрпризов ждать не приходится. Как чукча, что видит, о том и поет. В смысле говорит. И предсказывать можно заранее, как она на Симины действия отзовется.

Та будто почувствовала, что Сима о ней думает, позвонила:

– Ты дома?

– Конечно, нет, – ядовито отозвалась Сима.

– А где? – растерянно удивилась та.

– По саду гуляю! – И чуть ли не крикнула в образовавшуюся тишину: – Да где же мне еще быть, загипсованной?!

– А я думаю, мало ли, может, тебя Володя на руках вынес.

– Он же на работе.

– Так я еду?

– Конечно, езжай! Давно бы уже в дороге была, все с экивоками…

– Какая ты, Назарова, умная, – отчетливо вздохнула в трубку Вера.

Она и в самом деле почти тут же появилась у Симы, видно, звонила ей уже из маршрутки. Вошла в босоножках на каблуках, упруго ступая. Не привычная Вера, а будто совсем другой человек.

Алексей, услышав звонок, открыл ей калитку. Но обрадовался, что теперь мать не будет так внимательна к нему и он сможет потихоньку улизнуть из дома. Потому что она от нечего делать – мысленно он мог позволить себе покритиковать родительницу – пристает к нему с уроками, а когда он сидел над книгами сразу после школы?

Вера вошла в комнату к подруге какая-то взъерошенная, раздраженная и тем опровергающая недавние рассуждения Симы о том, что она предсказуема.

– Надеюсь, мою юбку ты никуда не задевала? Не продала, на кусочки не изрезала? – с порога сварливо поинтересовалась она и взглянула на Симу неприязненно, словно уличила подругу в каких-то кознях против нее. Как если бы намеревалась наконец с ней разобраться.

Серафима удивленно вскинула брови, но ничего не ответила, потому что вопрос был глупый. Спросила только:

– Чего это ты разгуливаешь посреди рабочего дня? Раньше, насколько я знаю, ты никогда не позволяла себе удирать с работы. К тому же Володька еще не пришел, а значит, в холодильнике – шаром покати. Чем, скажи на милость, я буду тебя кормить?

– В крайнем случае, с твоего позволения, сама пойду и в холодильнике пошарю… И не сбивай меня!

– Ах, простите, вы же небось речь заготовили! Давай, валяй!

– Куда ты меня толкаешь, а? – продолжала напирать Вера. – Кого ты из меня лепишь, Пигмалион доморощенный?

– Вообще-то Пигмалион ваял, а не лепил, – все же заметила Сима. Пока еще спокойная.

– Ты хочешь сказать, что во мне не может быть ничего интересного, кроме ног?!

Опять недоуменное молчание.

– А какая у меня душа, сколько извилин в голове, что, никому не интересно?!

– По одежке встречают, по уму провожают, – пожала плечами Сима. – Народный фольклор. Да и природа, как ты считаешь, по какому принципу устроена? Например, ты когда-нибудь задумывалась, почему так красивы бабочки?

Сима напоминала себе особу из анекдота, которая учила сына тому, что происходит между мужчиной и женщиной на примере птичек. Дались ей эти бабочки, что она все примеры берет именно из их жизни?

– Потому, что мало живут. Им побыстрее нужно спариться, а потом окуклиться, если я не забыла биологию… Что ты меня запутываешь своими бабочками. При чем здесь это?

Сима откинула голову немного назад, чтобы как следует оглядеть подругу: что же это ее так разозлило? Злость на саму себя – не могла сообразить того, что ей подсказали? И она изменилась так, что, наверное, знакомые не узнают. К таким ногам ей захотелось приставить что-нибудь соответствующее, но пока не может самой себе ладу дать. То есть она не знает, что делать дальше, и потому злится. Не получается без Симы обойтись.

– А при том, что живут они недолго и потому им некогда философствовать. Тем более что нечем. Главное – да, друг друга заметить и спариться… Теперь мимо тебя, я думаю, мужчины равнодушно не проходят, даже при том, что пока ты – всего лишь полуфабрикат.

– Прекрасно. Теперь ты еще и уверяешь, что у меня ума столько же, сколько у бабочки с ее булавочной головкой!

«Да-а, – подумала Сима. – Кажется, мое участие в судьбе Веры становится похожим на работу режиссера в драмкружке психбольницы! Куда я полезла, а? Надо было и ее к бабушке Серафиме отослать. Но теперь, наверное, уже поздно отрабатывать задний ход?» А вслух она поинтересовалась тем же тоном:

– Анекдот выучила?

– Выучила! – передразнила Вера. – Можно подумать, это стихотворение. Что там учить, одну-две фразы скажешь, и все ржут.

– Так да или нет?

– Ну, слушай! Молодой женщине говорят: «Ты такая милая, такая хорошая, только шепни, и мы исполним любое твое желание!» А она отвечает: «Вообще-то с утра мне хотелось повеситься!»

Серафима прыснула, но взяла себя в руки. Разве так рассказывают анекдоты, с такой вот постной миной?! Но с другой стороны, потому и смешно, что от такого выражения лица ничего смешного не ждешь. Пусть ее рассказывает с любым лицом, главное, что она не безнадежна, как выясняется.

– А ты раньше кому-нибудь рассказывала анекдоты?

– Нет. Я вообще считаю, что рассказывать анекдоты глупо. Значит, у тебя самой никаких интересных мыслей нет, вот ты и заимствуешь у других… И что ты вообще привязалась с этими анекдотами?

– Скоро, кажется, я и сама начну их сочинять. Хочешь, первый? Фея взмахнула волшебной палочкой, и тыква превратилась… в кусок дерьма!

– Серафима! Чего это ты вдруг?

Вера почувствовала, что подруга злится, и сразу отошла на прежние позиции просителя. В самом деле, Сима обязана, что ли, будучи на больничном, подвергать стрессам свою нервную систему?

– Адрес у тебя какой-то странный, – заговорила о другом Вера, – улица Иркутской дивизии… Вот у меня: улица Гимназическая. Просто и со вкусом.

– Улица Тридцатой Иркутской дивизии, – уточнила Сима. – А ты собралась мне письмо написать? Значит, нет? А я-то размечталась!.. Может, расскажешь, почему ты ко мне такая взъерошенная явилась?

– Да потому, что меня стали мужчины задевать!

– В смысле – их личности?

– Нет, в смысле приставания. Один даже пропел: где взяла такие ножки?

– И тебя это раздражает?

– Раздражает! Неужели они такие животные? Ноги-ноги-ноги! Можно подумать, у меня нет глаз, волос, талии, наконец, – какие там еще комплименты говорят женщинам?

Серафима фыркнула:

– Помню, в отрочестве я такую песню слышала: «Не заменит внешность губ неярких нежность, маленького сердца – большую доброту…»

– Почему ты надо мной все время смеешься, а, Назарова? Как будто я дебилка, а ты – интеллектуалка.

– Ну а если бы было наоборот, разве ты бы ко мне с такой просьбой пришла?

Некоторое время они сверлили друг друга взглядами, а потом Сима первой отвела глаза. Она чувствовала себя виноватой. И в самом деле, чего это она с ног начала? Так все дело можно испортить.

– Я думала, ты мне поможешь! – выкрикнула Вера.

– А я что делаю?

– Ты… Черт знает, что ты делаешь!

– Если ты ссылалась на пьесу Бернарда Шоу, могу напомнить: Генри Хиггинс первым делом учил Элизу Дулитл правильно говорить, я этого делать не стала, у тебя и без моего участия так хорошо подвешен язык, что ты все время с его помощью нападаешь на свою бедную учительницу.

– Бедная, как же!

– Итак, возможно, ты и сама не заметила, как сказала комплимент моему недавно разработанному методу превращения незаметных дурнушек… нет, нельзя сказать, что ты дурнушка, но то, что незаметная, однозначно. Так вот, это значит, что я пошла по верному пути, только не стала вначале промывать тебе мозги, и это было ошибкой.

– Ты говоришь так, будто я неодушевленная марионетка…

– Ладно, кончай ерунду пороть, Корецкая! У тебя было время сделать все это самой – целых тридцать пять лет, и как ты ими распорядилась?

– У меня было два романа с мужчинами, – гордо сказала Вера.

Серафима так и покатилась со смеху. Правда, смеялась недолго, заметив, как исказилось лицо подруги.

– Прости, я жестокая дура, – сказала она, касаясь плеча насупившейся Веры. – Но если ты по-прежнему будешь мне доверять, у тебя в активе будет не два романа, а целых двадцать два!