Текст книги "Крепостной княжич"
Автор книги: Лариса Черногорец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– Что подружка! Гостей принимаешь, прошипела женщина. Сына моего извели, а ты их чаем потчуешь!
– А ты остынь, остынь, говорю, сядь да скажи толком. Дарья Дмитриевна причем, и зачем твой Федька ей козни строил. Недаром же они его в полицию сдать хотели. Натворил делов!
– Да еще неизвестно кто кого первым изведет! – вмешался Никита, – Сбежал ваш Федька, завтра полиция лес будет прочесывать, искать и его и Седого. Вы б лучше рассказали нам все, если и виноваты, так хоть знать в чем!
– Да в чем вы там виноваты! – Надломилась разом мать Федора, охнув, опустилась на скамейку и залилась слезами, – Один он у меня кровиночка. Он ведь, барышня на год всего старше вас! Батюшка ваш, Дмитрий Алексеевич, сильно то с нами не церемонился, почитай полдеревни на его счету, а родить только мне досталось. От него Федька то! Брат он вам по отцу! – женщина зарыдала в голос. – Батюшка ваш сначала продать нас хотел, а потом вы родились, он и думать про нас забыл. Я хворала, Седой меня выходил, Федечку растил, во всем ему помогал, всему его учил, за отца ему был. Когда Федечка подрос, Дмитрий Алексеевич его на конюшни поставил, а полтора года назад, когда на неделю приезжал, так и назначил главным, и жалованье ему положил, я думала – забылось все, а оно вона как! Федьке то всего мало! Он думал отец его признает! Сначала любил его без памяти, а подрос– возненавидел его всем сердцем. И вас вместе с ним!
Женщина поднялась со скамьи и, всхлипывая, вышла из избы. Даша, оторопев, сидела, глядя на Калиниху. Никита обхватил голову руками.
– А причем тут Седой! Так значит он все это из-за Федьки, так что ли?
– Да нет! У Седого там своя история, – Калиниха придвинулась поближе к Никите, только я её не знаю, Федькина дурь вся от него идет, годами взращена, а что уж там Седой задумал…
– Кажется, я знаю, – голос Даши раздался тихо и будто издалека. Он меня тогда Машей назвал – с маменькой перепутал. Он знал мою маменьку. Мне надо найти его. Никита, слышишь, пойдем в лес, – она обернулась к Калинихе, – покажи нам, где его искать!
– Если он сам не захочет его никто не найдет. Он лес знает, как свои пять пальцев. Я бы отвела к его избушке, да ведь сами видите – нога не пускает, уж потерпите, пока заживет.
– Ну, ничего, – Даша обернулась к Никите, – Я завтра с полицейскими пойду, я узнаю, в чем дело.
Никита обнял её за плечи и улыбнулся:
– Какая храбрая девочка! Возьми меня с собой, храбрая девочка!
– А что мне за это будет? – настала очередь Даши смеяться, – я выкуп дорогой возьму! – оба вышли из избушки Калинихи и в темноте направились по тропинке к дому.
– Да у меня кроме сердца моего и крепких рук и нет ничего.
Никита довел её до особняка и подождал, пока Наталья поможет ей приготовиться ко сну и в её окне погаснет свеча. Пробравшись по темной аллейке, он бегом кинулся к лугу. Луна ярко освещала поляну, он рвал васильки и ромашки и складывал в букет. Подкравшись к подоконнику, он положил на него сорванные цветы. Затем зашел в особняк и закрыл на засов входную дверь. В маленькой каминной было тихо. Он запер дверь на ключ. Марфа оставила на столике поднос с графином вина, сыром, хлебом и яблоками. Он вспомнил, что так и не успел сегодня толком поесть. Толкнув Дашину дверь, он убедился, что она открыта. Даша заснула, ее волосы разметались по подушке. Раздевшись, он лег рядом с ней и поцеловал её спящую. Она открыла глаза:
– Никита, мой Никита! Любимый мой! – она обняла его и больше уже не отпускала, отвечая на его ласки и поцелуи, она была самой счастливой на свете. Он желал её всю, без остатка, и Даша отдавалась ему с не меньшим желанием, так, что у него не возникало сомнений, – она его действительно любит.
– Мы с тобой когда-нибудь будем просто спать? Даша сонно улыбнулась, когда Никита вновь под утро стал тормошить её и целовать.
– Только тогда, когда ты не будешь забывать меня кормить, – Никита рассмеялся и снова тихонько поцеловал её, – Спи! Спи моя любимая.
* * *
Раннее утро разбудило Никиту пением жаворонка где-то совсем рядом. Приподнявшись с кровати, он смотрел на спящую Дашу. Спокойная, немного детская улыбка была на её лице. Он встал и переложил цветы ей на подушку. Немного привядшие ромашки и васильки, казалось, пахли еще сильнее. Одевшись, он прошел в кухню, где Марфа уже готовила завтрак.
– Никита, сынок, ты знаешь, как я люблю и тебя и Дарью. Только перестань ей голову морочить. Дворня вся болтает невесть что. Не дай господь до батюшки её дойдет! Приедет ведь уж скоро! Если что прознает про вас…
– Да с чего ты взяла, что между нами что-то происходит. Мы как брат и сестра, ты же знаешь!
– Да знаю я, знаю, вон светишься весь как рубль серебряный. И она хороша. В Европах там своих совсем стыд забыла. Нешто можно так!
В кухню вошла Наталья. Марфа улыбнулась ей приветливо:
– Дарья Дмитриевна приказывала разбудить на рассвете. Полиция приедет, не ровен час.
Наталья со всех ног бросилась в Дашину спальню. Постель на диване в каминной была нетронута. Догадки дворни о том, что у хозяйки роман с Никитой, по-видимому, были правдой. Она тихонько постучалась и вошла.
– Доброе утро, барышня.
– Мне сегодня надо быстро собраться, Наташенька, – Даша приветливо улыбнулась в ответ. Принеси воды горячей, да помоги одеться.
Через полчаса Даша сидела перед зеркалом в темно-синем дорожном костюме, оттененном кружевным воротником белой тончайшей блузы. Наталья причесывала длинные вьющиеся Дашины кудри, укладывая их в замысловатую косу с выбивающимися из неё локонами.
– Как здорово у тебя получается!
– На барских куклах училась, барышня. У прежних хозяев их великое множество было, а я все за ребятней ходила, вот и научилась, а потом они немку гувернантку взяли, а меня вот к вам…
– У тебя там семья осталась?
– Бабушка, старенькая совсем, да брат с семьей.
– Ты, если соскучишься, я тебя в гости отпускать к ним буду, только не бойся, говори, ладно?
– Видит бог, я такой доброй барышни не видала. Спасибо вам!
– Полно, Наташенька, не велико одолжение. Пойдем на кухню, завтракать.
– А разве вам, барышня, в столовой не накрывают?
– Вот папенька приедет – будем в столовой, а пока – я в кухне люблю, с Марфой, Порфирием, Никитой, – все веселее!
– Надо же! Барышня, а с простыми людьми не зазорно за стол садиться. Прежние хозяева так никогда не делали!
– У меня, Наташенька, на людей совсем другие взгляды. Люди все простые. Все под одним богом ходим, просто не все так считают! Я положением своим не кичусь, и людей люблю вообще, а не за то, что они знатны или богаты. Если человек добрый, то он для меня самый лучший. Чего не терплю, так это предательства. Вот так, Наташенька.
Ароматы пирога с курятиной и Калинихиного чая пробудили аппетит у всех присутствующих за столом. Даша с Натальей вошли в кухню, когда там, уже сидели Марфа с Порфирием, Адиль и Никита. Адиль с Никитой рассматривали кинжалы, подробно разбирая и обсуждая узоры на стали и боевые качества оружия. Оба были похожи на мальчишек, взлохмаченные, возбуждённые. Увидев Дарью, оба встали, расплывшись в улыбке. Марфа посмотрела на них и, вздохнув, покачав головой, про себя пробормотала:
– Ишь, распустили хвосты, павлины хуторские.
На столе появился пирог с курятиной, чашки с ароматным чаем, кувшин молока, сыр и варенье из земляники.
– Ешьте! Ешьте, мои хорошие! – Марфа резала пирог большими кусками и клала каждому на тарелку, – Не ровен час полиция приедет. Хорошо бы поймали шельмецов. Пусть расскажут, какого нечистого они весь этот кошмар у нас тут устроили. А вы, барышня, далеко ли собрались, одежда на вас дорожная!
Даша улыбнулась:
– Так ведь штанов у меня нет, а по лесу все сподручней в дорожном костюме, чем в бальном платье!
Никита рассмеялся:
– А вы бы, Дарья Дмитриевна велели, так я бы вам одолжил, у меня как раз запасные есть.
Марфа отвесила ему подзатыльник и тут же дала по лбу ложкой:
– Ты как с барышней разговариваешь, бесстыдник!
– Брось его, Марфа, он дело говорит, вдруг посерьезнев, Даша сказала:
– И правда, Никита, а найди мне мужскую одежду. В юбке в лесу ой как неудобно будет. А ведь я оттуда не уйду, пока Седого не разыщу.
– Да бог с вами, барышня, – Марфа заголосила, взявшись за голову руками, – да что вы такое говорите, какой лес? Какая мужская одежда! Боже, вот папенька то ваш узнает!
– А он не узнает! Ты ведь ему не скажешь. Придумала! Вели, пусть сейчас из людской ко мне посноровистей швею позовут, ну хоть ту, что форму на слуг подгоняла, у меня идея есть. А вы ешьте, ешьте, день тяжелый предстоит. Собери нам, Марфа с собой перекусить, да и для полицейских тоже что-то нужно придумать. Как приедут, скажи, чтобы ждали, без меня не ехали.
Даша стремглав унеслась наверх по лестнице. Со второго этажа послышался шум и треск. Через минуту она влетела в кухню.
– Вот, папенькины штаны для верховой езды!
Она держала в руках замшевые коричневые отделанные кожей добротные мужские брюки. Марфа охнув села на стул.
– Детонька, да они ж в пять раз шире и в два раза длиннее!
– Так я и прошу, пусть швея поторопится! Дел много! Надо успеть.
Такого шума и гама давненько не помнила дворня в поместье. Бабы метались между людской и барскими покоями. Марфа гоняла их взад и вперед, то за нитками, то за ножницами, то на кухню, греть утюги, то за чистым полотном, то за водой. Швея, взяв троих помощниц и обмеряв Дашу наскоро, отдавала им распоряжения, что– то метала, резала, отпаривала утюгами. Никита, удосужившись заглянуть тайком в Дашины покои, получил в лоб туфлей сквозь приоткрытую дверь от неё самой и по затылку от Марфы, которая уже видно рассталась с мыслью образумить непутевого, и надеялась соблюсти хоть какие то меры предосторожности при дворне. Поняв, что любопытство непосредственно угрожает его жизни, Никита потихоньку убрался. Через час Даша предстала перед домашними в белой тонкой блузе с кружевным воротником, коричневых, отороченных кожей брюках для верховой езды, подогнанных идеально по её точеной фигуре, и легкой коричневой замшевой куртке, наброшенной на плечи.
– Ну как?
Никита потерял дар речи. Даша смотрела на него и улыбалась, словно поддразнивая.
– Ой, барышня, грех то какой в мужской одежде барышне появляться – это ж срам господень, если батюшка наш узнает…. – Марфа опять заголосила, – не ехали бы вы! Побереглись! Ну что молчишь, Порфирий, хоть ты ей скажи!
– Ну чего ты, мать, разошлась, с ней же Никита едет. Ты ей в глаза посмотри – нечто её отговоришь! Как бы не так!
Послышался стук копыт и во двор въехали полицейские. Даша поприветствовала старшего и, усевшись в седла, все поскакали в сторону леса.
* * *
Предрассветный лес казался хмурым и неприветливым. Изба, которая стояла в такой лесной глуши, что, казалось, здесь никогда не хаживала нога человека, была маленькой, всего с одним окном и низенькой дверью, хотя сложена была добротно. Видно было, что не один год здесь проживает кто-то, кто не хочет, чтобы его обнаружили. Рядом с избой стояла небольшая черная банька и сруб, – по-видимому, колодец, с деревянным ведром. Пожилая женщина в платке постучала в дверь. Мужчина седоволосый и седобородый, открыв, впустил её на порог.
– Бежать тебе надо, мил человек, бежать. Барышня полицию вызвала, ищут тебя, и Федьку ищут.
– Пусть ищут, Устиньюшка, ты ж знаешь, кроме тебя да Калинихи мою избу найти никто не сможет, а если и найдут – лес мой дом. Хоть зимой, хоть летом схоронюсь так, что с собаками не найдут. Хотя… может ты и права! Они меня здесь ищут, а я, пожалуй, в город пока подамся. Да и дел у меня там накопилось.
– Боюсь я за тебя! С Федором то что?
– А что с Федором? Видал его давеча, взял деньги, одежу, паспорта, да пошел зазнобу свою выручать.
Устинья охнула:
– Господи! Так ведь поймают его, насмерть забьют из-за девки этой!
– Не поймают! Не лыком шит Федор и не так прост. Буду в городе, если узнаю чего – весточку тебе передам обязательно. Ступай, милая. Ступай!
Женщина выскользнула из дома и бросилась по тропинке обратно в деревню. Через час из избы вышел сгорбленный седобородый батюшка, одетый в добротную рясу, в котором трудно было узнать того лесного жителя, что беседовал с Устиньей. Направившись через чащу, он шел по еле видной тропинке прямо к проселочной дороге. Внезапно прямо на него выехали два всадника. В дорогой господской одежде практически нельзя было узнать ни Федора, ни Ульяну.
– Куда направляетесь, господа дорогие!
Федор спрыгнул с коня и кинулся обнимать старика:
– Седой! Седой мы к тебе, – схорониться нам надо ненадолго, а потом в Москву или в Новгород, – куда посоветуешь!
– Нельзя сейчас вам в лес. Хозяйка ваша полицию вызвала, мать твоя сказывала, приехать должны вот-вот, будут в лесу искать, и про меня им известно, парнишка проболтался, шельмец!
– Что же делать, дед, Улька совсем без сил, вот-вот с коня свалится!
– Пойдем, время раннее, сейчас карета почтовая будет ехать из Новгорода, аккурат каждое утро её тут вижу. Она меня частенько до города подвозит. В город сейчас надо, в город, там затаимся! Эх ты, Федька! В господское оделся, а в душе так холопом и остался! Чуть что – в лес сразу. Эй, девка! – Он обратился к Ульяне. – Слезай с коня, да соберись, немного осталось. Давайте за мной, да рта не открывайте, молчите оба, я сам.
Спустя время все трое ехали в почтовой карете в Задольск. Федор с Ульяной охнули, когда мимо в сторону Зеленого хутора пронеслись вооруженные полицейские на лошадях.
– Бог отвел! – сказал Седой и перекрестился.
– Куда мы теперь?
– В гостиницы и в трактиры вам лучше не соваться. Выйдем на рыночной площади, пойдете в дальний квартал, где это, ты знаешь, – Седой кивнул Федору и протянул клочок бумаги, – Вот по этому адресу снимешь комнаты у хозяйки. Скажешь от отца Никодима, скажешь – тайком женились, от родителей прячетесь. Заплатишь ей, не торгуясь. Велишь, чтобы содержание со столом было. На улицу и на рынок не суйтесь. В полиции чай не дураки, а вас, холопов ряженых, только рот раскроете – сразу повяжут. И паспорта не помогут, – он подмигнул Ульяне, – Хотя… вот ей то, как раз и помогут. Она то при барышне росла, и молвить умеет, и повадки барские.
Карета остановилась на площади. Седой и Федор с Ульяной направились в разные стороны. Через два часа Седой уже стоял перед маленьким аккуратным домиком на окраине Задольска. На стук вышла кудлатая Дунька:
– Семен Ильич, тут к вам дьяк пожаловали-с.
Седой прошел в гостиную. Семен Ильич сидел с книгой в большом мягком кресле:
– С чем пожаловал, милый друг?
– Заказ принес, соизвольте принять и рассчитаться.
– Изволь, голубчик, изволь! Что ладное ли зелье, забористое? – он ехидно захихикал.
– Капля лошадь за полчаса убьет. Вели заказчику передать, чтобы в питье и еду не мешали, – слишком быстро все произойдет, чтобы на кожу не попадало, сами богу душу отдадут. Каплю в стакане воды разбавить, тряпкой или кистью на чашку намазать или на предмет, к которому потом прикасаться будут. Смерть наступит через два дня. Рассчитайтесь, батенька.
– Знатный яд. Ладно, не первый день работаем, проверять не буду, на слово верю. Следующий заказ через Фрола получишь. Несчастье у нас! Пожар в трактире случился, где обоз ночевал, Фрол чуть богу душу не отдал, девка сгорела, хорошо одна, остальные выскочить успели. Теперь уж когда вернется, – свяжется с тобой, как обычно.
Семен Ильич достал из шкафчика пачку сотенных купюр и обменял их на склянку с ядом. Седой взял деньги и, поклонившись, вышел из домика.
* * *
Подъехавшая к лесу процессия разделилась по ширине пролеска и по двое направилась в глубь леса. Даша с Никитой верхом ехали по тропинке, которая вела в самую чащу. Даша, чтобы скрыть подступающий к горлу комок страха спросила:
– Интересно, эту тропинку зверь проложил или человек?
– Может и то и другое.
– Нам обязательно нужно найти этого Седого. Откуда он матушку мою знает, что у него за причины такие…
Под ногой у коня хрустнула ветка, конь жалобно заржал и стал медленно проваливаться в яму, хорошо прикрытую лапником. Никита ухватил Дашу за руку и успел пересадить её на своё седло.
– Ловушка. Сколько их здесь еще.
– Никита, надо позвать на помощь
– Если поднимем шум – он скроется, это точно.
– Мы же не бросим лошадь здесь! В яме!
– Дашенька, когда вернемся, обязательно что-нибудь придумаем, а сейчас нужно дальше идти, причем пешком, дальше на лошади сквозь чащу не пробраться. Никита спешился и снял с лошади Дашу.
– Ты не устала? Может, отдохнем?
– Нет, пойдем дальше.
Никита привязал лошадь и сделал зарубку на дереве.
– Зачем это?
– Дальше я никогда не заходил! Чтоб не потеряться.
Тропинка закончилась, и начались непролазные заросли кустарника. Вот когда Даша поблагодарила сама себя за то, что надела мужскую одежду. Они шли, казалось, целую вечность, а лес как будто затягивал их и манил к себе. Остановились отдохнуть они, только когда Даша совсем уже падала от усталости.
– Дашенька, давай вернемся, может его уже нашли, а нет, тогда завтра продолжим, полдень уже, к темноте бы выйти надо.
Даша кивнула. Отдохнув и напившись воды из фляги, они направились в обратную дорогу. Казалось, сквозь лес они шли по Никитиным зарубкам, но дорога была неузнаваемой, а кустарник все гуще и чаще, тропинка все не появлялась. Несколько часов поисков правильного пути только ухудшили положение. Даша совсем выбилась из сил.
– Леший водит! – Никита раздосадовано покачал головой. Леший водит! Заблудились, Даша! Все! Заблудились.
– Ну, погоди, погоди, ты же знаешь, что можно по звездам идти, или по мху, даже я это знаю, пойдем на север.
– До утра не выйдем, Дашенька, а ночью по кустам здесь не продраться, и потом, про капканы и ловушки помнишь?
– Что же делать?
– Ждать утра. Давай найдем поляну почище, будем к ночлегу готовиться, костер разожжем. Утром дорогу будем искать.
Они направились через кустарник к далекой прогалине, которую заметил Никита. Лес, словно расступившись, открыл полянку, со стоявшей на ней избой.
– Смотри! Изба, – Даша радостно захлопала в ладоши.
– Тс-с! – Никита пригнулся и прошел вперед, – Это его изба, стой здесь!
Он прокрался к окну, вынув кинжал, и тихо заглянул внутрь, затем подошел к срубу и посмотрел в колодец. Обежав вокруг, Никита слегка толкнул дверь в баньку. Затем приоткрыл дверь избы и проскользнул внутрь. Даша стояла, зажмурившись и прижавшись к дереву.
– Даша! Иди сюда, тут никого нет. – Никита вышел на порог и, взяв её за руку, завел внутрь.
Изба, снаружи такая неказистая, изнутри была чистой и даже уютной. Простая обстановка, деревянная кровать, стол, скамья, печь, все это никак не вязалось с огромным количеством книг на полках. Шекспир и Мольер соседствовали с трудами по алхимии, книгами о ядах, учебниками по естествознанию и астрономии. Напротив окна стоял широкий стол, на котором были пучки трав, сушеные грибы, различные колбы и коробочки. Все было в идеальной чистоте и порядке. Никита покачал головой:
– Недаром его люди боятся. Все считают его колдуном. Ты посмотри, сколько тут всего, и какая чистота вокруг.
– Это говорит о том, что он человек тщательный и педантичный. И уж если чего-то задумал – не откажется ни за что. Поздравляю, Никита, мы имеем дело с опасным типом. Может быть даже действительно сумасшедшим!
– Думаю, сделаем засаду. Подождем его здесь, рано или поздно он вернется, да и полиция найдет это место. Мы его обязательно поймаем. – Никита посмотрел на Дашу, в лице которой читалось уже меньше решительности, – Или дождемся утра и пойдем домой? Как скажешь?
– Нет, остаёмся, я не собираюсь всю оставшуюся жизнь в страхе ожидать, что мне капканом оторвет ногу или меня отравят, Посмотри, – она подошла к полке и протянула Никите книгу, – из академии отчислили студента, у которого нашли такую. Это о приготовлении ядов, это запрещено, конечно, может только в Европе.
– Надеюсь, он скоро появится. Провизии у нас маловато, хватит только на сутки. Но ты не бойся, – он подмигнул Даше, – со мной не пропадешь!
Смеркалось, Даша свернулась клубочком на кровати, а Никита присел на скамье за дверью. Ночная тишина накрыла лес. Даша уснула под пение сверчка. Никита как мог долго смотрел в темноту, ожидая малейшего шороха за стеной, но вскоре сон сморил и его.
* * *
Четвертые сутки подряд Даша с Никитой ждали в избе Седого. Ни он, ни полиция, никто другой так и не показались на поляне все это время. Провизия давно закончилась, и Никите удавалось добыть только мелкую дичь с помощью силков. Даша сидела у окошка с книгой, пока Никита ощипывал рябчика.
– Я так хочу просто помыться! – она обернулась к Никите, – ты себе не представляешь!
– Так в чем проблема, – он хитро улыбнулся, – сейчас мы тебе затопим баньку!
– Баню! Здесь?!
Да еще какую! – он закончил с рябчиком и положил его в чугунок, залив водой. – Пока наша еда готовится, я тебе устрою настоящую черную баню, это тебе не китайские ароматы с иголками!
Никита вышел из избы и скрылся с топором в лесу. Послышался стук, через два часа он вернулся, неся связку хвороста и дров. Еще немного времени спустя Даша, раздевшись, поливала себя из ушата теплой водой. В бане было так жарко, что её кожа еле терпела горячий воздух. Внезапно вошел Никита, раздетый до пояса, и плеснул из ковша на каменку березового отвару. Горячий пар клубами обволок обоих, в следующую секунду сильные руки подняли Дашу и уложили на скамью.
– Никитка, выйди. Ну не надо!
– Уж не стесняешься ли ты меня? Я то конечно выйду, но ты знаешь, что с банником молодым девушкам наедине оставаться очень опасно! – он веселился от души, – Банник– это как домовой, только живет в бане. С молодыми девушками он частенько шалит, и даже может под видом любимого мужчины заниматься с ними любовью, а потом защекочет до смерти, – Никита смеялся, – ну так я пошел!
– Нет, нет, останься!
– Ну, хорошо, а теперь я буду тебя парить, перевернись на живот!
Даша послушно улеглась на лавку. Никита взял два распаренных веника и принялся водить им над Дашиным телом. Затем начал слегка похлопывать. Затем все сильнее и сильнее. Замечательный запах березовых листьев, горячий пар так расслабляли, что Даше захотелось спать прямо здесь, и вдруг, тело, словно кипятком обожгло. Никита вылил на неё сверху ушат ледяной воды. Даша вскочила и кинулась на него с кулаками. Он поймал её, обнял, не давая даже двигаться, стал целовать. Он снова был с ней, поначалу сопротивлявшейся, но вновь и вновь таявшей от его поцелуев. Только с наступлением темноты он отнес её, на руках в избу, где она, едва одевшись, расчесав свои густые кудри и пригубив горячего бульона, тут же уснула, словно устала от тяжелой работы. Еще одна ночь. Еще одна ночь, когда он будет сидеть на лавке за дверью с кинжалом в руке, ожидая врага.
Снова сон завладел его сознанием.
Послышался шорох. Никита очнулся. Казалось, он задремал всего на минуту, но в окно уже глядел рассвет. Даша стояла у окошка, заплетая волосы в косу. Никита потянулся, взял Дашу за руку и, притянув к себе, поцеловал.
– Я думаю, он уже не вернется сюда. Кто-то мог его предупредить, нам надо уходить. Мы не можем вечно сидеть тут.
– Никитушка, давай еще один денек, завтра, я обещаю, если он не вернется, мы обязательно пойдем домой. Еще только один день. Мне так хорошо с тобой здесь, так спокойно, мы можем быть вдвоем, не скрываясь ни от кого, я могу быть с тобой все время и никого не бояться. Я бы ушла совсем в лес с тобой, если бы знала, что не смогу рано или поздно дать тебе свободу и другую жизнь.
– Другую жизнь! Мне не нужна другая жизнь, мне нужна только ты! Только ты, слышишь, – он снова и снова целовал её, – Я тоже не хочу больше прятаться, я люблю тебя, Дашенька, люблю. Он поднялся, взял ее на руки и усадил на кровать.
– А пока я должен кормить свою королеву, – он поклонился, – я сейчас, проверю силки и вернусь. Будь по-твоему, ждем еще один день.
Даша сидела с книгой за столом у открытого окна. Сзади скрипнула половица. Она обернулась, увидела седую бороду, почувствовала удар по лицу и потеряла сознание.
Очнулась она от боли. Она лежала на земле. Тугой веревкой Седой прикручивал ей раскинутые в разные стороны руки к стоящим рядом пригнутым к земле и привязанным согнутыми молодым соснам.
– Догадываешься, как умирать будешь? – Седой оскалился, – Страшно будешь умирать!
– Никита! – Она закричала во весь голос, – Никита!
– Если не замолчишь – обрежу деревья прямо сейчас.
Даша испуганно замолчала.
– Ты явилась в гости, хотя тебя не звали, да не одна? Ты что не боишься меня?
– Я не знаю, почему я должна тебя бояться.
– Даже жалко тебя убивать, ты так похожа на свою мать! Я хотел дождаться твоего поганца отца, чтобы сначала тебя прикончить на его глазах, а потом и его самого. Но ничего, – глаза Седого злобно сверкнули, – уж я позабочусь, чтобы он по приезду нашел твои обглоданные кости висящими на верхушках этих прекрасных молодых деревьев. – Он злобно ухмыльнулся.
– Почему ты нас так ненавидишь, что плохого я тебе сделала?
– Что плохого? Что плохого? – он подлетел к Даше и вцепился ей в горло, – вы отняли у меня мою Машу! Мою, только мою Машу! Я жил ради неё, я любил её всегда! Я верил, что она вернется ко мне, я ждал её! Я все сделал, чтобы она была со мной.
Он отпустил её горло. Даша закашлялась.
– А я, как я могла тебе помешать.
– Своим рождением! Я знал твою мать с детства, я любил её, еще когда она была ребенком, я жил с ней в Любляне в одном доме, я был её учителем, я был старше всего на десять лет, я полюбил её и мечтал, что она выйдет за меня! – он сел на траву и обхватил голову руками. – отец Машеньки выдал её за твоего проклятого отца против её воли, она тоже всегда любила меня, только меня, слышишь! Я уехал за ней в вашу проклятую страну, бросив родных и близких, только чтобы быть с ней! Мы встречались здесь, в этой избушке, которую я построил сам, своими руками! Она любила меня, она мне верила! Семь лет я тайком, под видом лече6ных отваров, поил её травами, чтобы она не могла забеременеть, в надежде, что она бросит твоего отца! Она так хотела ребенка, я подкинул ей ребенка! Я украл хорошего, породистого выродка и отдал цыганам, с тем, чтобы они продали малыша ей, и её материнские потребности были удовлетворены. Твой отец изменял ей, портил деревенских девок, чтобы доказать что он самец! Устинья чуть не умерла, рожая его сына, а он даже доктора не удосужился позвать. Продать её хотел, он бы и сына своего продал, если бы она померла. Нам с Калинихой непросто было её выходить. А потом он увез Машу на воды, и она приехала уже с тобой! С тобой в животе! – он кричал, слезы текли по морщинистому лицу. – Я простил её! Я хотел только одного, чтобы она была со мной, пусть даже с его ребенком! Но она перестала приходить ко мне. Она была все время занята тобой и этим щенком!
– У кого ты украл Никиту! Скажи! У кого ты украл Никиту!
– Терпение, ты так торопишься умереть? Ты умрешь сразу, как только узнаешь правду!
– Только скажи, у кого ты украл Никиту!
– Предсмертное желание – закон для всех! Я сделал яд, хороший, верный яд! Твой поганец отец так любил выпить, я подмешал его в бутылку с настойкой. Верная Устинья поставила её на видное место. Он бы умер в мучениях. В течение месяца! Маша была бы свободна! Маша была бы со мной! Но ты, гадкая маленькая девчонка, ты нашла бутылку и, открыв, собиралась попробовать что там. Твои няньки упустили тебя из виду. Маша испугалась, она выхватила её из твоих рук, и ей стало дурно. Твой идиот отец влил ей глоток в рот, чтобы она пришла в себя, а потом, узнав, что ты чуть не выпила спиртного, приказал в сердцах бутылку выкинуть. Если бы только твой отец выпил эту настойку! – Седой выл и рвал на себе волосы! – Потом её увезли на долгие десять лет! Я ждал её каждый день, я не смыкал глаз, глядя на дорогу, я чуть не умер, когда увидел почтовую карету и знакомый профиль, я не поверил своим глазам, когда увидел её прежнюю, молодую, красивую, как ни в чем не бывало сидящую на этой опушке! Но это была ты! Ты сказала, что её больше нет! Твой отец убил её, напоив из той бутылки!
– Ты убил её. Подложив в бутылку яд! Теперь я понимаю, почему она так мучилась все эти годы! Знаешь, как она умирала! Она так кричала, что слуги, зажав уши, убегали из дома не в силах это терпеть! Теперь пришла моя очередь?! Почему же не яд, это было бы так пикантно, Отравил мать, отрави и дочь! У кого ты украл Никиту?!
– Ааааа! – Седой бросился с ножом к узлу, связывавшему сосны у земли…
* * *
Картины, которые память прокручивала неспешно вдруг стали сменяться с невыразимой быстротой. Густой, клейкий воздух стал разреженным, мгновения, которые тянулись словно часы, палящее нещадно солнце и резкая боль в запястьях. – все вдруг закончилось. Наступила темнота.
Вернул её в реальность глухой стук. Седой, отлетел в сторону, Никита, стоял с обломком ствола березы в руках. Даша вновь потеряла сознание.
Открыв глаза, Даша подумала, что ей все приснилось, Никита прикладывал к лицу мокрый, холодный платок.
– Очнулась, очнулась моя хорошая! Ну вот, теперь все будет хорошо.
– Никита, она заплакала навзрыд, обняв его за шею, Никитушка, он меня убить, представляешь, разорвать хотел.
– Не плачь, моя хорошая, он тебе больше не причинит зла.
Он взял Дашу на руки и понес через лес. Проходя по поляне, где Седой привязал её к соснам он подошел к лежащему на земле телу и ногой перевернул его. Глаза Седого были закрыты. Он не дышал, в углу рта виднелась струйка крови.
– Я таким ударом бешеных быков успокаивал, не то, что человека.
– Ты его убил?!
– За тебя я убил бы кого угодно… да я и сам бы за тебя умер.
– Это он тебя в детстве украл! Он обещал мне сказать откуда! Он почти сказал!
– Теперь он уже ничего не скажет. – Никита прижал её к себе.
– Я все равно узнаю откуда, слышишь, Никита, я узнаю…
Даша прижалась головой к его груди. Он нес её как пушинку. К сумеркам они вышли на опушку перед Зеленым хутором.
Неделя после событий в лесу прошла спокойно. Полиция так и не смогла найти ни Федора, ни избу Седого, ни его тело. За Федором объявили охоту по дорогам губернии. Первые дни Даша, после всего пережитого отлеживалась в своей мягкой, теплой постели, Марфа отпаивала её Калинихиными отварами, которые та готовила специально для барышни, и старалась во всем угодить и побаловать свою любимицу. Никита неотлучно был при Даше днем, а ночью она по прежнему спала на его плече, и уже трудно представляла себе, как это – быть без него. Сердце её по началу падало от страха, при мысли, что снова может что-то случиться, но дни проходили, а в поместье новых неприятностей не было. Все начали потихоньку успокаиваться, и Марфа с Порфирием даже стали намекать, что, дескать, пора бы и снять часового в лице Никиты, а то не ровен час, приедет хозяин и неприятностей не оберешься. Даша послушалась и Никита вернулся к себе. Теперь она просто не представляла себя отдельно от Никиты. Уже открыто она любовалась его по настоящему мужской красотой. Такой сильный, статный, широкоплечий! Она считала дни до своего совершеннолетия, когда, вступив в права наследования, она, наконец, подарит ему свободу, и, возможно не здесь, а где-то еще они смогут быть вместе и быть счастливы.
