Текст книги "Перекрестки судеб. Леся и Рус (СИ)"
Автор книги: Лана Черная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
А я…не знаю, как устояла на ногах, потому что вдруг всей собой ощутила каждый порез и жгучую боль от впивающихся в кожу осколков. И мир…покачнулся.
– Вам плохо?
Ангелина осторожно трогает меня за локоть, отдавая едкой помесью табака и лимона.
Плохо? Ты даже не представляешь, насколько, дура длинноногая.
– Дальше, – хриплю, но тут же беру себя в руки. Не хватало ещё этой девице знать, что я действительно чувствую. Потому что у меня внутри черно и эта тьма такой разрушительной силы, что сомнет каждого.
И она говорит, на этот раз четко и выверено, хотя в какой-то момент всё-таки хватается за горло, растирает его пальцами и нервно сглатывает. Так я узнаю, что Богдана сбежала из дома, а потом появился Руслан, забрал документы, пижаму и ушел, оставив ей визитку. А сейчас Воронцов приехал сюда с полицией и намерением обвинить Руслана в похищении. И у него нет никого, кто может защитить его.
– В тюрьму хочешь?
Брюнетка усмехается, словно говоря мне, какая я дура, раз спрашиваю о таком. Кто в здравом уме захочет за решетку. Точно не холеная девица, привыкшая получать от жизни «all inclusive».
–Тогда будешь делать и говорить все, что я скажу, а пока сидишь в машине и не дёргаешься. Ясно?
Она кивает. Такая послушная, даже противно. Предаст мужа и глазом не моргнет. Я провожаю ее к машине Руслана, усаживаю на заднее сидение, запираю. Она прислоняется виском к стеклу, такая…опустошения. И я вдруг отчётливо вижу в ней себя. Я ведь тоже однажды предала самого близкого человека, всадила ему нож в сердце и прокрутила для верности. А потом снова, когда отдала его…нашу дочь. И все мои причины и оправдания – лишь пепел на так и не зажившие раны.
Вытряхиваю себя из мыслей и уверенно шагаю к зданию Центра. На ходу одергиваю водолазку, провонявшуюся сыростью камеры, машинально отметив, что видок у меня просто шикарный: несвежая одежда, и в душе я не была прорву дней. В зеркальной двери ловлю свое вымученное отражение с мешками под глазами от недосыпа и заострившимися от недоедания скулами. Пытаюсь пригладить волосы, но почти сразу бросаю эту затею. В конце концов, я не на свидание собралась, так что плевать, как я выгляжу. Главное, что скажу Воронцову.
Руслан всегда говорил, что мысли – материальны. Сейчас я поверила ему снова. Потому что едва оказалась в прохладе Центра, как столкнулась со своим прошлым лицом к лицу.
– Ты?! – Воронцов останавливается резко, словно налетает на стену, и ошарашено смотрит на меня.
А я просто пользуюсь его замешательством и толкаю к стене напротив входа, пряча нас от окошечка регистратуры, и тут же отступаю на шаг. Я не дура, чтобы не оставить себе пространства для маневра рядом с агрессивно настроенным здоровенным мужиком.
– Узнали, Дмитрий Яковлевич, это хорошо. Тогда вы наверняка знаете, кто я, – говорю о профессиональной деятельности. И по его ухмылке вижу, что знает.
– Что-то ты погано выглядишь, супер адвокат? – насмехается. – Из конторы в зечки?
Пусть, меня этим не прошибить. За годы работы в адвокатуре и не таких видела.
– Не нравится, не смотрите. А ещё лучше, заткните нос и рот, а то вдруг это заразно, – и подаюсь к нему, краем глаза уловив едва заметное передергивание плечом. Ну да, в тюрьму никому не хочется. – А теперь по существу. Статья сто семнадцатая УК РФ до семи лет лишения свободы.
Воронцов хмурится, явно припоминая статью. А мне несложно напомнить.
– Истязание, – говорю холодно и профессионально. – Можно добавить ещё сто одиннадцатую, учитывая психическое состояние ребенка.
– Зубы обломаешь, – огрызается тот. – Что, материнские инстинкты взыграли?
Инстинкты? Пожалуй. Только к материнским они сейчас точно не имеют никакого отношения. Это что-то другое, гораздо сильнее и непонятнее, но я с удовольствием следую им, ощущая странное удовольствие от того, что разливается по телу.
– Богдана моя дочь, – продолжает напирать Воронцов, – и ни ты, ни твой дружок-псих ее не получите. Так что не утруждайся угрозами, все равно ничего не докажешь.
– Да мне, собственно, и не надо. Стоит только передать снимки… – вот так, правильно Леся, выключай женщину и включай адвоката, – избитой девочки знакомому независимому журналисту и твоя карьера в политике окажется в полной…ну ты сам знаешь, где. А если ещё подкрепить это свидетелями и старым делом…
– Что ты хочешь? – парадоксально, но это всегда действует. Таким засранцам карьера всегда дороже всего. Не поэтому ли он запер Богдану в четырех стенах и не хотел показывать миру? Эгоистичный ублюдок.
– Забирай своих цепных псов и проваливай. Оставим наши игры за пределами больницы, – и подальше от Богданы, которой и так досталось из-за всех нас.
Он не колеблется, просто набирает номер, говорит несколько коротких фраз и уходит. Через минуту клинику покидает следак, бывший напарник Роднянского, и парочка амбалов-охранников. Садятся в машины, уезжают. А Воронцов даже не обеспокоился, куда его жена делась.
– Лихо ты его скрутила, – низкий простуженный голос заставляет подпрыгнуть на месте и развернуться на сто восемьдесят градусов.
Передо мной высокий блондин в офисных брюках и футболке, дорогих очках, прочесавших волосы на макушке и довольной ухмылкой на идеальных губах. Ах да, у него ещё виски выбриты и на них выбиты иероглифы. Что ж они все с татухами. Сначала Руслан, теперь вот этот плейбой. Невольно переступаю ногами и засовываю руку в карман, почесать бедро, которое снова зудит.
– Мы знакомы? – пытаюсь вспомнить его лицо, но тщетно. Нигде его не встречала совершенно точно.
– Я с тобой – да, ты со мной нет. Пока, – и протягивает мне руку, опоясанную ремешком дорогого хронометра, с узкой ладонью пианиста. – Марк Котов. Друг твоего мужа и психолог вашей дочери.
А еще я нашла шикарную визуализацию Богданы…На снимке девочке меньше 12, но другой я ее не вижу. Надеюсь, эта озорница понравится и вам )
Глава четырнадцатая: Рус.
Все как всегда не то…
Не могу больше врать…
Сергей Бабкин «Никогда никому»
Покорная Ксанка – это что-то новенькое. И меня это пугает не по-детски, но разбираться некогда совершенно, потому что есть проблемы поважнее. Я и так задержался, пока «нырял» в прошлое. Алекс, конечно, оборону держит. Даже Марка вызвонил, чтобы Богдане не так страшно было, да и вообще Котов нянька знатная, дети от него не отлипают.
Встряхиваю головой, торопливо поднимаюсь на четвертый этаж и сразу же нарываюсь на двоих амбалов, оккупировавших лифт. Хорошо, что я по лестнице – тороплюсь.
– Руслан Огнев? – худой мужик в сером пиджаке отлипает от поста медсестры и шагает мне навстречу, а в дальнем краю коридора маячит смутно-знакомая фигура. Снова мужская. И мои демоны тут же рвут ошейники, тянут меня вперед. И я впервые за долгое время поддаюсь им и иду вперед, не обращая внимания на серый пиджак, который пытается меня остановить. Но я отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи. Не до него. Ему не нравится, чувствую его злость позвоночником. Плевать. Там, впереди, опасность для моей дочери и я не могу ее игнорировать.
Кто-то окликает. Но довольный рык демонов, предвкушающих свежую кровь, рвет барабанные перепонки. Мужик впереди отвлекается от разговора с врачом, смотрит на меня, и на дне его светлых глаз я вижу страх. Мне нравится это чувство. Оно подпитывает мою ярость, расцвечивает алыми красками фантазию, в которой я буквально расчленяю этого урода. Но в память врезается запах молока и свежей выпечки, глаза цвета весенней зелени и робкая улыбка маленькой рыжей девочки. Замираю в шаге от Воронцова, невольно подавшегося назад. Выдыхаю, спиной ощущая, как застывает за ней серый пиджак.
– Руслан Андреевич, – хмурится доктор, – объясните, пожалуйста, что происходит?
– Виталий Юрьевич, – не отпуская взгляд Воронцова, напичканный эмоциями под завязку и одна из них – помесь страха и торжества. Думает, правда на его стороне. Черта с два. – Как Богдана?
– Все хорошо, – врач улыбается, – у нее там такая компания, обзавидуешься.
– Вот и отлично. А с остальным я разберусь.
– Да уж будьте любезны, а то…
– Виталий Юрьевич, – зовет от поста медсестра, – вас к телефону.
Врач уходит, а из-за спины выходит серый пиджак.
– Что же вы бегаете, Руслан Андреевич?
Я даже не удосуживаю его взглядом. Неинтересно. Мне нужно скорее разобраться с Воронцовым и избавить мою дочь от очередного травмирующего фактора. Пожалуй, самого главного.
– Где моя дочь, ты… – Воронцов делает шаг ко мне в попытке схватить за грудки, но серый пиджак вклинивается между нами.
– Дмитрий Яковлевич, не горячитесь…
– Значит, так, господа. Полагаю, вам здесь не место.
– Давайте…
– Не давайте, – перебиваю и серому пиджаку это явно не по душе. – Я прекрасно знаю, зачем вы здесь. Желаете арестовать меня за похищение собственной дочери? Только сперва давайте проясним, кто кого похитил.
– Что? – ревет Воронцов и снова делает попытку на меня наброситься. На этот раз более удачную, что приходится увернуться из-под точного удара в челюсть.
– Сазонов, твою мать! – злой голос Крушинина эхом разлетается по коридору. – Ты охренел совсем! – он оказывается рядом молниеносно. Грозовой тучей нависает над поникшим серым пиджаком, одним выверенным движением припечатывает к стене Воронцова.
– Крушинин, ты что творишь? – оживает серый пиджак. – Ты давно в отставке…
– И это дает тебе право устраивать потасовки в больнице? В детской, мать твою, больнице.
– Которая принадлежит твоей жене, – говорит серый пиджак таким тоном, словно Америку открыл, но Игнат и ухом не ведет. Но Воронцова, прекратившего сопротивляться, отпускает.
А мне порядком надоели эти разборки. К дочери хочу, соскучился. Да и Ксанка в машине ждет. При мысли о своих девочках за грудиной разливается странное тепло и демоны затыкаются, свалив в туман. А я обхожу серый пиджак с Игнатом, останавливаюсь напротив Воронцова. Лицом к лицу. И снова, как тринадцать лет назад, хочу убить человека. И что самое дрянное, это желание пьянит и пенит кровь адреналином. Да уж, Огнев, ничему тебя жизнь не учит. А ведь битва только начинается и вскрывать все карты сейчас – глупо, но мне нужно, чтобы все это решилось как можно быстрее. И если Воронцов согласится уладить дело мирно – я намного раньше увезу отсюда Богдану.
– Я хочу, чтобы ты запомнил: Богдана – моя дочь и я тебе ее не отдам. Так что не помогут тебе твои связи и серые пиджаки.
– Это просто слова, – спокойно парирует Воронцов.
– Подкрепленные анализом ДНК, а также медицинской картой пациентки Воронцовой Виктории Сергеевны…
Продолжать мне не надо, потому что Воронцов понимает все без слов, белеет лицом, на котором явно проступает только одно желание: убить меня. И я его понимаю. Сам несколько минут назад испытывал нечто схожее.
– Ты блефуешь, – говорит он так тихо, что я читаю скорее по губам.
Пожимаю плечом. Думай, как хочешь. Советуйся, с кем хочешь. Можешь даже в срочном порядке искать тех, кто мог продать мне информацию, которую ты якобы уничтожил. Вопрос в другом: накой тебе девочка, которую ты никогда не любил?
И судя по реакции Воронцова, ему есть что скрывать.
А я знаю, что он никого и ничего не найдет, потому что Глеб – профессионал и надежно спрятал все козыри.
Что смотришь? Я хорошо подготовился в отличие от тебя, и тянуть время, как жвачку, не намерен. У меня его просто нет. И от каждой прожитой впустую минуты зависит жизнь одной маленькой Вселенной. Моей солнечной Вселенной, сейчас наверняка хохочущей от мелких ураганов Костроминых. Эти озорники кого хочешь ухойдокают.
– Ты не блефуешь, – все-таки доходит до Воронцова. – Но как?
– У меня тоже есть связи, Дмитрий Яковлевич, – придвигаюсь к нему ближе, чтобы слышал только он и не сдерживаюсь от издевки, – даже на том свете.
Он готов что-то ответить, но его обрывает телефонный звонок. В трубке отчетливо слышен женский голос. Видимо, жена беспокоится. Однако Воронцову не нравится то, что она ему говорит.
– Мы еще не закончили, – бросает он мне и поспешно уходит в сторону лифта.
А я двигаю следом, только по лестнице. Там внизу Ксанка и я не хочу, чтобы они встречались. Или хочу?
Навстречу снует персонал, несколько медсестер спускаются сверху так шустро, будто готовятся к олимпиаде, как минимум.
– Что горит? – голос Кота застает меня на площадке между вторым и первым этажом. – Девушка, красавица, – поет спешащей наверх врачу, если судить по бейджику на халате. Врач притормаживает на ступеньку ниже Кота, плечом подперевшего стену и улыбающегося точно Чеширский кот из детской сказки. – Красавица, вы мне нравитесь. Давайте знакомиться. Кот.
– Алиса, – лукаво улыбается девушка с темными волосами, скрученными в гульку на затылке, хотя у нее на бейдже сто процентов написано другое имя. А я совершенно точно знаю этот голос.
– Почему Алиса? – изумляется мой друг, вечно невозмутимый и читающий людей как раскрытую книгу.
– Потому что Кот, – делает ударение на прозвище и добавляет: – Чеширский. Половине медсестер голову вскружил друг твой, – она оборачивается, и я узнаю в этой изящной женщине в белом халате Дашу Крушинину. Теперь смеюсь я. Да, подвело чутье знатного ловеласа Кота. Надо же. Оказывается, и такое случается. – Если так и дальше пойдет, одним психологом дело не обойдется, придется со всей области созывать. Как Богдана? – снова Марку.
– Спит. Умаялась от положительных эмоций.
А цепкий взгляд друга уже выхватывает из общей картинки мира обручальное кольцо на безымянном пальце Крушининой.
– От положительных – это хорошо, – кивает Даша. – Но вы сильно не усердствуйте. Для девочки сейчас любые эмоции – это стресс и…Да вы и сами все знаете.
Отвлекает звонок мобильного. Сегодня просто день звонков. Даша бросает в трубку короткое: «Уже бегу».
И убегает, только не вверх, а вниз. И мы следом.
– Так, где пожар?
Отвечать не приходится, потому что «пожар» обнаруживается сам: в холле, прижимает к стене Воронцова и…сдохните все демоны…угрожает ему нехилым тюремным сроком.
И мне это нравится, потому что впервые за чертову бездну лет эта женщина на моей стороне. Поразительно, но ведь она даже не знает, простил я ее или нет, примет ли ее дочь и примет ли сама Ксанка свою дочь, а все равно защищает. Почему?
Чувство вины или нечто другое?
– А она молодец у тебя, – шепчет Кот, довольно скалясь. – Ради такой стоит выбираться с того света.
Ради нее и убить можно, только ей это не нужно.
– Ладно, – толкает меня в плечо, – пойду, познакомлюсь.
Я не успеваю его остановить, сам же застываю на месте, хоть и понимаю, что глупо прятаться и подслушивать. Да только то, что говорит моему другу Ксанка, она никогда не расскажет мне.
– Что значит: познакомились в клинике десять лет назад? – в ее голосе не только удивление, но и…страх? Серьезно?
Чего же ты боишься, моя Земляничка?
– Да то и значит. Я только после института: молодой, зеленый, море по колено, а амбиций через край просто, – Кот усмехается, а я невольно вспоминаю, каким он был, когда мы познакомились. Живым. Для меня он был живым: ярким, неожиданным, все время меняющимся. От него всегда перла такая бешеная энергия, что хватило бы ни на одну сотню таких, как я. А он умудрился называть чудом меня. Придурок, что с него взять. – И я рванул туда, где мне казалось, легче всего достичь того, что хотел. Но все оказалось не так радужно.
– Достигли? – спрашивает несколько растерянно.
– О да. Благодаря Руслану.
Голову дам на отсечение – лыбится сейчас вовсю.
– Я все равно не понимаю. Он не мог лежать в клинике десять лет назад. Я точно знаю. И потом, он мне открытки присылал.
– Открытки?
– Да. Снимки городов…разных…по всему миру. И писал…
Ксанка говорит, а у меня внутри все в узел стягивается, такой же тугой, как гулька на голове Дашки Крушининой. Она читала…все читала…все те чертовы открытки, что я придумал специально для нее. Потому что цитирует каждую. Слово в слово. Воскрешая те одинокие вечера, где я сочинял для нас сказку. Ночи, где я мечтал просто заблудиться с ней на узких улочках Парижа или потеряться в ночных каналах Венеции, вдвоем на гондоле. Тогда у меня не было ничего, кроме этих идиотских открыток и дикого желания жить. Сейчас я мог расстелить у ее ног весь мир. А толку?
– Офигеть, – присвистывает мой друг, отвлекая от воспоминаний. – Не знал, что Пепел такой романтик.
И я не знаю как, но слышу, как Ксанка смущённо улыбается.
– Но заграницу Руслан выехал только три года назад.
И все эти три года пахал, как проклятый, чтобы вышибить из головы остатки мыслей об этой женщине. А когда достиг поставленной цели – оказалось, что нихрена не помогло.
– Этого не может быть. Мне обещали, что с него снимут судимость и…
Сжимаю кулаки. Ей обещали, но обманули. Кто? Хотя неважно. Другое цепляет сердце, сдавливает тисками. Она боролась за меня. Пусть неудачно, но она пыталась. Но что-то внутри травит горечью, мешает радоваться в полную силу.
– Его действительно реабилитировали, но гораздо позже.
– Ничего не понимаю…
Зато я, похоже, начинаю понимать, откуда такая уверенность и растерянность в каждом слове, в каждом вздохе. Откуда такая нервозность в ней и во мне. И я стою, спиной прислонившись к прохладному стеклу стены, наблюдаю за девушкой в регистратуре и небольшой очередью возле нее, и мысленно прошу своего друга задать правильный вопрос. Отыскать, наконец, то, что мешает нормально дышать.
– Саша, кто вам обещал вытащить Руслана?
Спасибо, друг. Ты всегда правильно чувствовал мои мысли.
– Воронцов, – не задумываясь, отвечает Ксанка. Так легко, словно только и ждала подобного вопроса. Облегчение в ее голосе такое явное, что я осязаю его даже через стену. Ловлю ее улыбку на грани души. А сам медленно сползаю по стене, потому что в один момент паззл складывается, сходится чертеж, и я нахожу недостающий элемент. Ксанка отдала нашу дочь Воронцовым, потому что спасала меня.
– Дура, – шепчу, кулаками упираясь в холодный пол, – какая же ты дура.
Глава пятнадцатая: Леся
Время потерялось, чтобы больше не очнуться.
Позади осталось, но уже нельзя вернуться…
Дмитрий Колдун «Облака-бродяги»
Злость. Я ощущаю ее каждым рецептором кожи. Она трещит в воздухе искрами приближающейся грозы. Бьет точечными разрядами куда-то в область сердца. И эта проклятая мышца ноет и стучит гулко, почти больно врезаясь в ребра.
Мы всю дорогу молчим, даже Ангелина притихает на заднем сидении, какая-то потерянная. Странно, но Руслан ни слова не сказал о ее присутствии в его машине. Да и Ангелина никак не отреагировала на его появление, хотя должна была. А когда я попыталась объяснить, что к чему, Рус зыркнул на меня так, что захотелось немедленно стать невидимой. И какая муха его укусила? Хотя «муху» я как раз знала, только все вроде разрешилось, нет? По крайней мере, на сегодня.
Прислоняюсь виском к стеклу и смотрю на мимо проносящиеся дома и витрины. И только когда мы вылетаем на проспект, становится страшно. Бросаю взгляд на приборную панель: стрелка спидометра перевалила за восемьдесят. Он что, самоубиться решил? Э нет, это без меня!
– Руслан! – никакой реакции, только напряженный взгляд и добела стиснувшие руль пальцы. Красивые, длинные, исписанные черными чернилами татуировки. – Руслан, остановись! – голос срывается на хрип. Но он не реагирует, словно выпал из реальности. Проклятье! – Пепел… – тихо, сжав его пальцы. По коже растекается дрожь.
Руслан бросает на меня короткий взгляд, но скорость не сбрасывает, лихо въезжая на подземную парковку стеклянной колбы, ввинтившейся в небо посреди спального района. Эта высотка появилась здесь несколько лет назад, выросла зеркальным шпилем и стоит на радость богатым толстосумам. И что здесь делаем мы? А главное, куда делась Ангелина? Неужели я тоже умудрилась выключиться из реальности?
– Руслан, где Ангелина? – спрашиваю, когда он вытаскивает меня из машины. Грубо так, будто я виновата во всех войнах на планете и в приближающемся конце света точно. Но мой вопрос игнорируют, как и руку, тотчас выпустив, будто обжегшись. Да что за ерунда?
Он разворачивается ко мне спиной и идет к серым дверям лифта. А я никуда не пойду. Сажусь на еще теплый капот.
– Иди ты к черту, Огнев. Надоело. Я, между прочим, тоже человек! – бросаю в его широкую спину. Гадать, что творится с этим мужчиной – себе дороже. – И твоя жена, – добавляю почти зло. Похоже, это заразно.
Руслан, остановившийся у лифта, вздрагивает, будто его ударили. Разворачивается на пятках, широкими шагами возвращается ко мне и одним ловким движением забрасывает на плечо. Я от неожиданности даже взвизгнуть не успеваю не то, что возмутиться. А когда дар речи возвращается, уже стою в кабинке лифта.
Руслан замирает в противоположном углу, скрестив на груди руки, и совсем на меня не смотрит. А мне до ломоты в теле, так отчаянно сильно захотелось поймать его взгляд, найти, заглянуть в эти черные омуты и все понять. Как тогда, целую жизнь назад…
…– Ты – трусиха, – шепот обжигает шею, проникает под кожу, впитывается в кровь с чем-то горячим и незнакомым. – Посмотри на меня…
Мотаю головой. Если посмотрю, то все, рухнут все мои бастионы. Все рухнет. Весь план, так тщательно выстраиваемый все эти годы, пока он служил и развлекался с разными девками, а я пыталась покорить одного «слепого» идиота. Горечь оседает на языке.
– Ксанка… – дыхание щекочет шею. – Трусиха… – растягивает слова, мягко улыбаясь. Я чувствую его улыбку кожей, и нежность растекается по венам. Тепло поднимается от кончиков пальцев на ногах, подкашивает колени и теплым клубком скручивается внизу живота.
Я хочу возразить, что вовсе не боюсь, но не могу сказать ни слова, потому что распахиваю глаза и тону… Иду ко дну, не в силах оторваться от смешинок на дне чернильной тьмы и страсти, плавящей каждую молекулу меня….
Я не трусиха, поэтому делаю то, что давно стоило: нажимаю на красную кнопку. Все, хватит бегать.
– Я устала, Рус. Бегать, играть в непонятки.
Он хмурится, но продолжает молчать. А я…
– Плохая была идея жениться на мне. Так тебе Богдану не вернуть. Они не отдадут, потому что…
Договорить мне не дает, затыкает рот поцелуем.
Он целует жадно, и в этом поцелуе все: его злость, боль, обида и надежда. Робкая, пробивающаяся нежным ростком сквозь бурю страсти и дикого желания. Надежда все исправить и просто жить. И я теряюсь в этом поцелуе, отвечая не меньшим напором. Не поддаваясь, а наступая. Не боясь, а признаваясь. В своих ошибках, в своей боли и в том, что я всегда, каждую минуту жила ним, даже если была с другим.
– Я хотела… – говорю, задыхаясь. Дыхание рвет легкие, тяжелое, как при лихорадке. – Хотела, чтобы ты исчез из моей жизни.
А он не исчез, каждой открыткой швыряя меня в мой персональный ад. И я жила в нем все тринадцать лет. Жила и…ненавидела его за то, что не давал нормально дышать, не позволял забыть ту девчонку, что когда-то была с ним счастлива.
И сейчас не позволяет, снимая нас с паузы.
Лифт с тихим жужжанием трогается в путь, чтобы через минуту впустить нас в огромный пентхаус. А еще через мгновение я оказываюсь прижата к стене, окутанная черным пленом горячего взгляда. Одно прикосновение – и на душе незаживающий ожог. Руслан просто стоит, ладонями упершись в стену над моими плечами, а я снова хочу его поцеловать. И внутри все дрожит натянутой струной от этого желания. Я дрожу и сгораю, превращаясь в горстку пепла, потому что он отталкивается от стены и отступает назад. Один шаг – и между нами вновь бездна в тринадцать необратимых лет.
Ерошит волосы и на выдохе:
– Здесь душ, – открывает стеклянную дверь. – Чистые полотенца и халат найдешь там же.
И сбегает по винтовой лестнице на второй этаж.
– Ну и кто из нас трус? – говорю, горько хмыкнув. Отлепляюсь от стены, на ходу стягиваю с себя водолазку, джинсы, белье, сваливая бесформенной кучей в углу ванной комнаты. Огромной, ослепительно белой. И тоже прячусь под тугими струями теплой воды, смывая с себя запах тюрьмы, помешанный с горьким ароматом мужчины, что стал моим наваждением.
Я не знаю, сколько торчу в душе, докрасна растирая кожу и в десятый, наверное, раз смывая с волос пену, но когда выбираюсь из укрытия, серый пентхаус окрашивает багрянец заката. Заворачиваюсь в белый халат, такой теплый и огромный, что я ощущаю себя маленькой девочкой, брошенной и одинокой. Как тогда, когда стояла на пороге дома Руслана, промокшая до нитки и вздрагивающая от каждой вспышки грозы.
…– Дура, – прорычал, втянув в дом и прижав к себе так крепко, что дышать почти невозможно. Вцепилась пальцами в его плечи и разревелась. Громко всхлипывая и слегка подвывая.
– Рус… – звонкий девичий голосок прошил током и осознанием: он не один, снова. Вернулась злость, такая острая, колющая кожу сотнями мелких иголочек. Попыталась вывернуться из его горячих рук, но это оказалось так же сложно, как танцевать с температурой сорок.
– Славка, нужна сухая одежда. Твоя подойдет. Притащишь ко мне в комнату, – холодно раздавал указания. – И не вздумай матери ляпнуть.
– Да я могила, братик, – хохотнула девушка и убежала вглубь дома, уловила ее босые шаги.
– Теперь ты, – оторвал меня от себя. Хмурится и, кажется, даже злится. На меня? Поежилась и снова сделала попытку вывернуться из его хватки. Но он ловко подхватил меня на руки. – Сиди смирно, – рыкнул и понес куда-то. А я что? Обняла его за шею и носом уткнулась в пахнущую акварелью грудь. Поднялись по ступенькам. В коридоре меня поставили на пол и подтолкнули к деревянной двери. – Там душ. Тебе нужно согреться.
А я замерла перед дверью. Стало вдруг страшно.
– Помочь? – тихий шепот за спиной.
Вздрогнула от неожиданности. Вода с волос стекала по плечам, сарафан прилип к телу. Я дрожала, но идея оказаться в душе вместе с Русланом показалась…правильной и странно надежной. И я кивнула, вызвав недоумение на красивом лице парня. Обернулась, поймав его растерянный взгляд. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но тихо выругался и затолкал в ванную комнату. Рывком стянул с меня мокрый сарафан, оставив в одном белье, впихнул в душевую кабинку, захлопнув стеклянные дверцы.
И оставил меня одну. Маленькую, брошенную, совершенно несчастную. Сползла по стеночке на холодный пол и всхлипнула. Обхватила себя руками, вспоминая совсем другие. Стало еще горше. И противно, потому что два часа назад я чуть не переспала с пьяным мужчиной, который принял меня за другую. Вот так вот, Сашка. Так тебе и надо. Ты никто, так, мелкая козявка, навязывающаяся взрослому мужчине. Так она сказала, когда я выбежала из его квартиры. Обсмеяла. Маленькой шлюхой назвала. И нырнула в его объятия.
– Вот так вот, Сашка, – повторила сама себе, притянув колени к груди. – Так тебе и надо.
– Ну и что это за приступ самобичевания? – хриплый голос прокатился по коже мурашками и растекся по венам теплом. Подняла на него уставший взгляд. – Блядь, откуда ты взялась на мою голову?
Поднял на ноги, покрутил вентиль крана и подставил меня под тугие горячие струи. Хотел отпустить, но едва убрал руки, меня качнуло в сторону. Снова тихий мат и горячие ладони прижали к сильному телу.
Тугие струи били по коже, так нежно и приятно. И дрожь выпускала из своих клешней, как и холод. И зубы перестали стучать в лихорадке. Тихо вздохнула, стараясь не шевелиться. Стою в душе с мужчиной, которому два дня назад предлагала стать моим любовником, а он выгнал меня взашей, еще и брату все рассказал. А теперь прижимает к себе так крепко и надежно как-то. И я впервые себя ощущала защищенной. Странное ощущение, расслабляющее.
– Согрелась? – дыхание обжигало кожу. Мотнула головой. Ничего не согрелась. Трясусь как осиновый лист. – Черт, – глухое. И шершавая ладонь ложится на лоб. Горячая ладонь. Прижмурилась от удовольствия и потянулась следом, когда Рус убрал ее. – Да ты горишь вся.
Горю? Нет, мне холодно. Снова. Так сильно, что я сейчас замерзну или просто умру, прямо здесь. Как сквозь туман я видела, как Руслан закрутил кран, как избавил меня от мокрого белья, а я даже смутиться не успела. Я же за этим пришла. Соблазнить. Стать его. Отомстить. Да, отомстить! Но Руслан завернул меня во что-то теплое, уложил в кровать, закутал одеялом, заставил выпить какую-то горькую гадость и…лег рядом, сграбастал в охапку и приказал спать. Спать так спать…
…Вспоминаю, как он лечил меня три дня, а потом передал с рук на руки Алексу. И так и не стал моим первым мужчиной. Тогда не стал. Сказал, что если через два года я не передумаю, то он весь мой. Я не передумала. Окидываю взглядом пентхаус. Огромный, просторный с панорамными окнами, серым диваном, такими же стенами, кухонной зоной, напичканной современной техникой и совершенно пустой. В этом пентхаусе нет жизни, все серое, безликое, совершенно не похожее на Руслана.
Подхожу к окну. За ним шикарный вид на город и набережную, омываемую темными водами залива. Переступаю ногами на мягком ковре, и чудится, будто песок под ногами. Мягкий, горячий. Слышу шелест волн и собственное сорванное дыхание.
…– Ксанка, догоню! – летит вдогонку.
Я оборачиваюсь и тут же оказываюсь в плену сильных рук и черных омутов. Его сильное тело так близко, его дыхание рвется, как мое собственное, а сердце набатом грохает в груди.
– Догнал… – шепчу, улыбаясь. А у самой колени подкашиваются от его близости. Не удерживаюсь, утыкаюсь носом ему в шею и втягиваю носом горький аромат его чуть влажной кожи. Кончиком языка слизываю соленую каплю и ощущаю, как сжимаются на талии пальцы.
– Руслан… – растягиваю по слогам его имя, вжимаясь в него, стараясь стать как можно ближе, слиться в одно целое. А он касается губами волос и подхватывает меня под попу. Обвиваю ногами его торс и смотрю в смеющиеся глаза.
– Всегда мечтал об этом… – шепчет в самые губы и делает шаг…в воду.
Не замечаю, как оказываемся по пояс в воде. Волны холодят кожу и страх подкрадывается исподтишка, но .я прогоняю его тихим смехом и касанием губ к соленой коже. Сейчас я не боюсь. И так сильно хочу этого мужчину, что внутри все дрожит от предвкушения.
– А если увидят? – спрашиваю сорванным голосом, подставляя его губам шею.
– Плевать, – рычит он, втягивая кожу, прикусывая, оставляя метку. – Но если ты не хочешь, можем уйти и…
– Я хочу…
Упираюсь лбом в холодное стекло, каждой клеткой осязая его прикосновения, жар его тела. Вспоминая, как он насаживал меня на себя, то и дело срываясь с ритма. И как я скулила и плакала от удовольствия. А потом мы лежали на песке, голые и совершенно счастливые.
– Я хочу, – ударяю ладошкой по стеклу. – Если бы ты знал, как я хочу назад.
Но время потерялось и уже невозможно ничего вернуть. Или…?
– Я знаю, – хрипло совсем рядом.
Глава шестнадцатая: Рус
Глава шестнадцатая: Рус.
