Текст книги "История Китая"

Автор книги: Л. Васильев

Соавторы: А. Писарев,З. Лапина,А. Меликсетов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 65 страниц)

УДК 93/99

ББК 63.3(5)

И89 Авторы учебника:

Л.С. Васильев – гл. I—IV; З.Г. Лапина – гл. V—VIII; А.В. Меликсетов – гл. XIII—XVIII; § 5 гл. XIX, § 3 гл. XX; А.А. Писарев – гл. IX—XII, XIX (кроме § 5), XX (кроме § 3)

Рецензенты:

кафедра востоковедения МГИМО МИД РФ; доктор исторических наук, профессор А.А. Бокщанин; доктор исторических наук, профессор A.M. Григорьев

История Китая; Учебник / Под редакцией А.В. Меликсетова. 2-e изд., испр. и доп. – М.: Изд-во МГУ, Изд-во «Высшая школа», 2002. – 736 с.

ISBN 5-211-04413-4

В учебнике излагается история Китая с древнейших времен до наших дней. Авторы книги – известные историки-китаеведы, преподаватели кафедры истории Китая ИСАА при МГУ.

Для студентов, изучающих всемирную историю, а также для всех интересующихся историей Китая. УДК 93/99

ББК 63.3(5) Учебное издание ИСТОРИЯ КИТАЯ Под редакцией А.В. Меликсетова Зав. редакцией Г.М. Степаненко. Редакторы Т.М. Ильенко, Л.В. Кутукова.

Переплет художника В.В. Гарбузова. Технический редактор Н.И. Смирнова.

Корректоры Г.А. Ярошевская, В.А. Ветров Изд. лиц. № 040414 от 18.04.97.

Подписано в печать 18.12.01. Формат 60 х 90. Бумага офсетная № 1.

Гарнитура Таймc. Офсетная печать. Усл. печ. л. 46,0. Уч.-изд. л. 47,29.

Тираж 3000 экз. Заказ № 5247. Изд. № 6993

Ордена «Знак Почета» Издательство Московского университета

103009, Москва, Б. Никитская ул., 5/7. Тел.: 229-50-91. Факс: 203-66-71.

Тел.: 939-33-23 (отдел реализации). E-mail: [email protected]

В Издательстве МГУ работает служба «КНИГА – ПОЧТОЙ»

Тел.: 229-75-41

ФГУП «Издательство "Высшая школа"»,

127994, ГСП-4, Неглинная ул., д. 29/14. Факс: 200-03-01, 200-06-87.

E-mail: [email protected] http: // www.v-shkola.ni

Отпечатано в полном сотгветствии с качеством предоставленных диапозитивов

в ОАО «Можайский полиграфический комбинат».

143200, г. Можайск ул. Мира, 93. ISBN 5—211—04413—4 © Издательство Московского университета, 2002

Предисловие

Огромный интерес российской общественности к прошлому и настоящему нашего великого соседа, его культуре и экономическим успехам, ко всем аспектам его жизни сегодня удовлетворяется публикацией значительного числа книг и статей самой разнообразной тематики. В настоящее время российское китаеведение – одна из наиболее плодотворно работающих отраслей российского востоковедения. Это в полной мере относится и к историкам-китаеведам, за последние годы опубликовавшим книги и статьи почти по всем периодам долгой и непрерывной китайской истории. Однако явно не хватает работ обобщающего характера, которые могли бы претендовать на изложение всей истории нашего великого соседа. Между тем потребность в написании таких книг очевидна. «История Китая» – попытка заполнить пустующую нишу. Авторы книги – историки-китаеведы, в течение многих лет работающие над исследованием разных исторических периодов Китая, что и позволило объединить их усилия для достижения поставленной задачи. В этом смысле написание данной книги – определенное историографическое подытоживание предшествующей исследовательской работы ее авторов.

Будучи преподавателями кафедры истории Китая Института стран Азии и Африки при МГУ, в течение десятилетий читавшими и читающими общие и специальные курсы по истории Китая и истории стран Азии и Африки, участвовавшими в написании многих учебных пособий, авторы предлагаемого вниманию читателя издания накопили немалый педагогический опыт, который послужил основательным фундаментом при работе над данной книгой, которая ставит своей целью дать сводное обобщающее изложение всей истории Китая.

Приступая к работе, авторы понимали всю сложность поставленной перед ними задачи. Речь шла о Китае – стране истории, стране непрерывной культурной традиции, в том числе и традиции историописания. Начиная с глубокой древности, профессионально умелые и старательные чиновники фиксировали на гадательных костях, бронзовых сосудах, бамбуковых планках и шелковых свитках, а затем и на бумаге все то, что они видели и слышали, что происходило вокруг них и заслуживало упоминания.

Это поддерживавшееся государством летописание всегда являлось важной составной частью духовной жизни Китая. Первое и титаническое по характеру обобщение такой повседневной историографической работы принадлежит кисти великого китайского историка Сыма Цяня (выходца из семьи потомственных историографов) на рубеже II—I вв. до н.э. Созданная им книга «Шицзи» («Исторические записки», или «Записки историка») – это огромное по объему и глубокое по мысли сочинение, которое стало своего рода образцом, дидактической моделью для исторических исследований в Китае. В последующие два тысячелетия труд Сыма Цяня послужил основой для создания так называемых династийных историй.

Обычно каждая новая династия после своего утверждения на престоле создавала комиссию профессиональных историков, в задачу которых входило написание истории предшествующей династии. Всего таких историй традиционно насчитывается 24. Они составлялись высококвалифицированными специалистами, стремившимися достаточно объективно изложить исторические события предшествующей династии и подвести читателя к выводам, которые должны были подтвердить легитимность правящей династии. Естественно, что доказательство легитимности новой династии подчас требовало новой интерпретации и событий далекого прошлого. В этом случае члены этих комиссий (они все таки были не просто историками, а чиновниками по ведомству истории!) препарировали в нужном духе исторический материал. Однако это «переписывание» истории происходило при строгом соблюдении накопленной веками конфуцианской этики и дидактики, нравоучительной заданности: история всегда должна была подтверждать, что небесную санкцию на управление Китаем (Поднебесная империя) может получить только тот, кто обладает наивысшей благодатью-добродетелью дэ. Именно обладание дэ и его потеря лежали в основе закономерности движения династийных циклов. Поэтому история, трактуемая в конфуцианском духе, косвенно доказывала, что люди (прежде всего правители) сами определяют судьбу страны и тем самым творят историю. Небо в этом смысле было лишь регулирующе-контролирующей инстанцией.

Многовековая работа историков всегда в Китае считалась очень важной и высоко ценилась. Канонические символы (в первую очередь конфуцианские) и исторические труды были главными предметами гуманитарного образования (а традиционный Китай другого образования и не знал), открывавшего дорогу к замещению чиновничьих должностей, повышению социального статуса и росту политического престижа. История при этом воспринималась как школа жизни, своего рода собрание поучительных рассказов о деяниях правителей и исторических прецедентах. Апеллирование к истории, к прецеденту, к примеру древних было одним из наиболее весомых аргументов в политических спорах имперского Китая. В XIX-XX вв. в обращении к истории, к древности искали себе идейную опору реформаторы, да и революционеры обращались к тому же источнику.

Современная китайская историография генетически восходит, что вполне естественно, к своей национальной историографической традиции. Крутой идеологический поворот, связанный с приходом к власти коммунистов и образованием КНР, не отменил важнейшей особенности китайской историографии – она продолжала оставаться официальным, государственным, партийным делом, важным идеологическим и политическим оружием в руках государственно-партийного руководства. Еще до завоевания власти в апреле 1945 г. VII расширенный пленум ЦК КПК (шестого созыва) после серьезного обсуждения принял «Решение по некоторым вопросам истории нашей партии», в котором давалась маоистская версия развития КПК и всего освободительного движения китайского народа. Этот партийный документ на многие годы определил развитие историографии нового Китая. На историческом переломе от утопического коммунизма Мао Цзэдуна к прагматической политике рыночного социализма Дэн Сяопина в июне 1981 г. VI пленум ЦК КПК (одиннадцатого созыва) принял «Решение по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР», в котором во многом по-новому были осмыслены пути развития китайской революции. Вместе с тем начавшееся с конца 70-х гг. постепенное обновление всей духовной жизни страны сказалось и на современной китайской историографии – в научный оборот вводятся новые источники, складывается критический подход к исследованию некоторых исторических сюжетов, возникают плодотворные различия в трактовке исторического процесса.

Авторы с большим уважением и вниманием относятся к достижениям китайской историографии, стремясь в полной мере использовать их при написании данной книги. Однако при всем этом мы остаемся российскими историками, стремящимися с наших современных позиций понять и истолковать китайскую историю.

Изложить в рамках одной книги многотысячелетнюю историю Китая всегда было весьма трудным и сложным делом. И все-таки, несмотря на ограниченность книжной «территории», мы стремились наполнить ее максимально возможным количеством фактического материала. Цель была в том, чтобы читатель смог найти в этой книге не схематический исторический очерк, но весомо и убедительно продемонстрировать характерные черты и особенности истории китайского общества и государства.

Не менее (а может быть, и более) трудной и важной задачей было теоретическое истолкование огромного материала с общих для авторского коллектива позиций. Отметим, что авторы книги – единомышленники в основных методологических подходах к исследованию китайской истории при всех различиях в тематике их научной и педагогической деятельности. В течение многих лет мы стремились избежать гнета официальной «пятичленной» формационной концепции, отстаивали свое право рассматривать развитие китайского общества на определенном историческом этапе как «восточное», «азиатское», развивающееся по законам, весьма отличным от тех, которые управляли становлением европейской цивилизации. Отсюда – большое внимание к описанию и анализу традиционных общественных институтов, специфике экономического строя.

Для авторов этой книги духовные условия жизни человека и нормативные традиции, коими он в этой своей жизни руководствуется, имеют первостепенное значение. Поэтому религия, идеология, общественная мысль рассматриваются как не менее существенные факторы исторического развития, чем способы обработки земли или формы землевладения и отношения собственности. В этой связи мы стремились уделить особое внимание проблемам культурного развития, без изучения которых, на наш взгляд, невозможно достаточно глубоко осветить исторический процесс. Так, изучение процессов и результатов «встречи» китайской цивилизации – после «открытия» Китая – западной культурой и проникновение в эту страну европейской «машинной цивилизации» помогают понять особенности генезиса и развития китайского капитализма. Авторы стремились избежать упрощенных подходов в анализе этого взаимодействия и дать реальную картину сложного процесса цивилизационного взаимодействия.

Как нам представляется, большую роль в истолковании развития традиционного Китая играет правильное освещение проблемы династийных циклов. В этом контексте мы пытались во многом по-новому рассмотреть также и историческую роль массовых народных восстаний и выступлений, связанных с острыми социальными проблемами Китая. При исследовании взаимоотношений революционных и реформистских тенденций общественного развития авторы стремились отказаться от априорных оценок, желая показать реальное место этих тенденций в истории Китая. Учитывая огромную роль утопической традиции, существенно повлиявшей на китайскую политическую культуру, в книге обращено внимание на проблему соотношения утопизма и прагматизма в общественной жизни страны. Крах «реального социализма» позволил более критично и более объективно показать проанализировать и оценить взаимоотношение «китаизированного марксизма» и национализма, борьба между которыми в настоящее время обретает характер экономической и социальной конкуренции между континентальным Китаем (КНР) и Тайванем (Китайская республика). В этой связи развитие Тайваня впервые в нашей историографии рассматривается как интегральная часть истории Китая во второй половине XX в.

Надеемся, что внимательный читатель легко увидит глубокое уважение авторов к нашему великому соседу, его истории и культуре, стремление объективно и доброжелательно понять и истолковать китайскую историю и максимально убедительно донести до российского читателя это прочтение китайской истории.

* * *

Авторы глубоко признательны рецензентам А.Н.. Григорьеву, А.А.. Бокщанину, В.А.. Корсуну – известным историкам-китаеведам и опытным преподавателям – за поддержку и ценные профессиональные замечания, которые мы постарались учесть.

Мы благодарны нашим коллегам К.М. Тертицкому и М.В. Карпову за помощь в подготовке данной книги к изданию, а также И.С. Спириной и Н.П. Чесноковой за внимательное отношение к рукописи нашей книги.

Глава I. Формирование основ государства и общества в Китае

1. Археология о предыстории Китая

Достижения современной антропологии и археологии – вначале преимущественно западной, затем главным образом китайской – позволили вскрыть мощные пласты предыстории Китая. Имеются в виду не те историзованные легенды, коими насыщены многие древнекитайские источники, начиная с «Книги документов» («Шуцзин»), главы первого (наиболее раннего) слоя которой написаны преимущественно в начале эпохи Чжоу (остальные чуть позже, а затем все они были отредактированы Конфуцием). Об этих легендах будет сказано несколько ниже. Подлинная предыстория начинается с так называемого синантропа, т.е. обнаруженной в районе Пекина разновидности человекообезьяны, или архантропа. Найденные на рубеже 20—30-х гг. нашего века в пещере Чжоукоудянь костные останки синантропа, и прежде всего его зубы, в частности лопаткообразные резцы, столь обычные для монголоидов, позволили выдвинуть гипотезу, что чжоукоудяньский синантроп, как и обнаруженные позже близкие к нему ланьтяньский и юаньмоуский архантропы, является прямым предком-предшественником китайцев. Гипотеза эта не беспочвенна, но сомнительна (хотя бы потому, что современная физическая антропология все больше склоняется в пользу точки зрения, что синантроп был тупиковой ветвью развития человекообразных и что, следовательно, в происхождении современных сапиентных монголоидов существенную роль должны были сыграть иные предковые линии, возможно смешавшиеся с потомками синантропа). Об этом, в частности, свидетельствуют некоторые явно западные черты и признаки нижнепалеолитической культуры Динцунь, датируемой много позже эпохи синантропа – примерно 200—150 тыс. лет назад.

Процесс сапиентации, как известно, протекал около 40 тыс. лет назад, и потому весьма трудно сказать, какую роль в нем сыграл динцуньский человек, костных останков которого не было обнаружено (нашли только культурные вещные памятники), не говоря уже о синантропе. Да и протекал этот процесс на Ближнем Востоке, а не в Китае, куда сапиентные люди пришли, судя по находкам археологов, достаточно поздно. Для обеих групп монголоидных неоантропов, т.е. людей сапиентного типа в Китае (череп из Люцзяна на юге и три черепа из Шандиндуна в Чжоукоудяне на севере), характерна морфологическая нечеткость, а именно сочетание различных расовых черт в разной пропорции – при заметном, однако, преобладании монголоидных.

Учитывая все сказанное, заметим, что даже те признанные специалисты, такие, как К. Кун, например, которые считаются сторонниками аутентичного процесса генезиса монголоидов на территории Китая, вынуждены признать, что о чистоте линий не может идти речи и что в процессе мутаций, которые способствовали трансформации досапиентного монголоида в сапиентный тип шандиндунца, был «кто-то еще», кто «вмешался» в этот процесс со стороны, т.е. из числа сапиентных людей, прибывших в Китай извне.

Верхнепалеолитические культуры, характерные для ранних сапиентов, на территории Китая представлены слабо, как и культуры развитого мезолита, пришедшего на смену верхнему палеолиту 14—12 тысячелетий назад. Мезолитический микролит северных степей можно обнаружить на крайних северных рубежах современной территории Китая, а несколько отличный от него в культурном плане юго-восточноазиатский мезолит с его каменными орудиями типа чопперов (орудия из гальки) – на крайнем юге этой территории. Трудно, однако, сказать, какую роль тот и другой сыграли в процессе генезиса китайского неолита.

Дело в том, что неолит – это не просто качественный этап в истории культур каменного века. Это великий исторический рубеж для всего человечества, ибо именно в эпоху так называемой неолитической революции (X—VI тыс. до н.э.) произошел решающий переход от свойственной палеолиту присваивающей экономики собирателей и охотников к производящему хозяйству земледельцев и скотоводов. В этом смысле земледельческий неолит является сложным комплексом взаимосвязанных нововведений и изобретений, включающим в себя окультуривание злаков и иных растений, одомашнивание различных видов животных, а также переход к оседлому образу жизни, изобретение прядения и ткачества, строительство домов и иных сооружений, изготовление сосудов из керамики для хранения и приготовления пищи и т.д. и т.п. Результатами неолитической революции были мощный демографический взрыв, приведший к быстрому распространению неолитических земледельцев по ойкумене, а также появление избыточного продукта, позволяющего в случае нужды иметь запасы или содержать часть общества, не связанную с производством пищи.

Как известно, следы неолитической революции в полном ее объеме и на протяжении ряда тысячелетий прослеживаются археологами – в пределах Старого Света – лишь в одном регионе, на Ближнем Востоке. Во всех остальных, тем более в отдаленных районах Старого Света, включая и Китай, неолит появился уже в более или менее сложившемся виде извне. Доказать это, как в случае с Китаем, подчас трудно. Но одно несомненно: неолитической революции типа ближневосточной более нигде не обнаружено, хотя в юго-восточноазиатском регионе прослеживается аналогичный процесс, но не в зерновом, а в клубнеплодном варианте, что резко меняет дело (известно, что к урбанистической, т.е. городской, цивилизации такого рода неолит не привел, оказавшись в Юго-Восточной Азии на достаточно примитивном уровне).

Если оставить в стороне проблему субнеолита, т.е. мезолитических культур, знакомых с отдельными элементами неолита, то первые неолитические культуры появились на территории Китая (комплекс вариантов Яншао в бассейне Хуанхэ и отдельные культуры типа Хэмуду на юге) в виде неолита расписной керамики, который в те времена (VI—V тыс. до н.э.) был уже хорошо известен на Ближнем Востоке. И хотя китайские варианты серии неолита расписной керамики заметно отличались от ближневосточных (основное зерно – чумиза, одомашненное животное – свинья восточно-азиатской породы, иные формы жилищ и некоторые другие важные различия), общим для всех них был неолитический комплекс как таковой, включая и едва ли не наиболее ценное в нем для исследователя – роспись на сосудах. Элементы росписи, стандартные и отражающие духовный мир и мифологические представления неолитического земледельца, в главном и основном были общими и одинаковыми для всех, что явственно свидетельствует о единстве процесса генезиса и распространения по ойкумене неолитического человека с его развитой материальной и духовной культурой. Впрочем, кроме росписи сосудов об этом же единстве свидетельствует и стандартная в главных своих чертах практика захоронения покойников.

Варианты яншаоского неолита бассейна Хуанхэ (Баньпо, Мяодигоу, Мацзяяо и др.) хорошо изучены и детально описаны китайскими археологами. Жилища представляют собой в основном квадратные или круглые полу землянки с жердево-земляным покрытием, небольшим очагом и обращенным к югу входом. Рядом с жилищами – загоны для свиней, амбары для хранения пищи. Поселок состоял из нескольких домов, здесь же были расположены мастерские для изготовления каменных орудий, обжига керамики и т.п. Одно из зданий обычно выделялось размерами и видимо, было своего рода ритуально-культовым общинным центром, а также, возможно, и местожительством старейшины-первосвященника. Орудия труда из камня (топоры, ножи, тесла, долота, молотки, зернотерки, серпы, песты и т.п.) тщательно обрабатывались и шлифовались. Такие орудия, как шилья, иглы, крючки, наконечники, вкладыши, пилы, ножи, делались из кости. Главным оружием был лук со стрелами. Из камня, кости и раковин изготовлялись и различные украшения. Разнообразной по типу, форме и назначению была керамика, лучшую часть которой составляла расписная, с орнаментальным узором и рисунками, обычно нанесенными черной краской по красно-коричневому фону. Захоронения, как правило, располагались неподалеку от поселков, чаще всего с немалым погребальным инвентарем, преимущественно с ориентацией головы покойника на запад.

Культура расписной керамики в форме чаще всего недолговечных (два-три века) поселений просуществовала в бассейне Хуанхэ до рубежа III—II тыс. до н.э., когда она была достаточно резко замещена неолитической культурой черно-серой керамики типа Луншань. Луншаньско-луншаноидный слой позднего неолита с изготовленной на гончарном круге керамикой – уже безо всякой росписи, хотя порой и очень хорошей, иногда с тончайшими стенками, – возник на базе Яншао, но явно под влиянием извне. Влияние это видно в появлении гончарного круга (круг, как и колесо, не изобретались везде и случайно – это разовое кардинального характера изобретение, распространявшееся, как и металлургия, затем по ойкумене), ближневосточных по происхождению новых сортов зерна (пшеница и др.) и пород скота (коза, овца, корова). Кое-что в этом варианте китайского неолита было весьма специфическим (скапулимантия, т.е. практика гадания на костях; сосуды типа ли с тремя ножками в виде вымени), возможно, указывающим на развитый скотоводческий комплекс; впоследствии так и не прижившийся в земледельческом Китае. Хэнаньский и шэньсийский Луншань, Цицзя и Цинляньган, Давэнькоу и Цюйцзялин – все это различные луншаноидные варианты, каждый со своей спецификой, со своими связями. Но все они свидетельствуют о наступлении эпохи позднего неолита, а некоторые, как западная Цицзя (пров. Ганьсу), – и в знакомстве с изделиями из металла. Все новое в луншаноидном комплексе было, скорее всего, результатом культурной диффузии, спорадических импульсов извне, проявлявшихся в виде проникновения в бассейн Хуанхэ различного рода мигрантов.

Нововведения луншаноидного комплекса при всей их значимости не слишком сказались на образе жизни неолитических земледельцев Китая. Как и прежде, жили они главным образом на высоких берегах речных долин в небольших поселках с жилищами яншаоского типа. Занимались в основном мотыжным земледелием, уделяя некоторое внимание скотоводству, охоте, рыбной ловле и собирательству. Необходимые в хозяйстве изделия ремесла изготовлялись обычно самими крестьянами, хотя уже и возникало специализированное производство, прежде всего изготовление керамики на гончарном круге. Одежда, питание и образ жизни людей были предельно простыми, а законы мотыжного переложного земледелия вынуждали крестьян время от времени (раз в несколько десятилетий) менять местожительство, осваивая новые земли и соответственно основывая новые поселки. Ситуация стала существенно иной лишь с переходом неолитических земледельцев к веку металла.

Появление бронзы в древности обычно шло рука об руку с возникновением урбанистической цивилизации, т.е. со строительством городских центров с их храмами и дворцами. В развитии передовых древних обществ это был принципиальный качественный рубеж, знаменовавший формирование надобщинных (протогосударственных) политических образований. Как известно, очень важная для понимания процесса социальной эволюции проблема политогенеза до сих пор, во всяком случае в отечественной историографии, прояснена недостаточно. Однако совершенно очевидно, что для возникновения протогосударственных структур нужны были какие-то существенные предпосылки, важные условия, оптимальное сочетание которых рождалось далеко не везде. Не случайно наука насчитывает лишь очень немного так называемых первичных очагов урбанистической цивилизации, причем и они, эти первичные очаги, обычно были как-то связаны между собой. Одним из таких очагов и был бассейн Хуанхэ.

Заметим, что нормативные принципы организации, свойственные ранним восточным обществам, находившимся на уровне первобытности, но уже знакомым с комплексом развитого неолита, хорошо изучены современной антропологией. Специалистами доказано, что к числу этих принципов относится обязательность эквивалентного (реципрокного) обмена-дара, включая обмен материальных ценностей на престиж, т.е. на подчеркнутое уважение коллектива по отношению к тем, кто способней других и чаще приносит им свою богатую добычу или щедро делится со всеми тем, что имеет. На этой основе эквивалентного взаимообмена складывалась традиционная система патронажно-клиентных связей, в рамках которой получатели даров и потребители дарованной всем продукции оказывались в зависимости от тех, кто щедрой рукой дарил и давал остальным то, чем обладал.

Другим важным нормативным принципом, с особой силой проявившим себя именно в поселениях неолитических земледельцев, где каждое домохозяйство обычно принадлежало большой семейно-клановой группе (отец-патриарх с его женами, младшими братьями и взрослыми сыновьями; жены и дети братьев и сыновей; иногда также прибивавшиеся к группе одинокие аутсайдеры), стала практика централизованной редистрибуции (перераспределения). Ее суть сводилась к тому, что глава группы имел право от имени коллектива распоряжаться всем его совокупным имуществом. Право редистрибуции помогало главе семейно-клановой группы с помощью щедрых раздач имущества группы повышать свой престиж, обзаводиться клиентами и благодаря этому претендовать на выборные должности старейшины общины или его помощников. Именно эти два института обязательный реципрокный взаимообмен и право редистрибуции – создали условия для возникновения усложненной структуры общества в виде земледельческой общины с ее выборным руководством.

Земледельческая община стала фундаментом первичных протогосударств, появление которых было первым шагом в процессе политогенеза. Первичные протогосударственные образования, формирование которых шло бок о бок со сложением урбанистической цивилизации, возникали отнюдь не везде и лишь при условии сочетания ряда благоприятствовавших этому обстоятельств. Обстоятельства, о которых идет речь, включают в себя климатическо-экологический оптимум для земледелия, необходимую демографическую насыщенность данного региона, прежде всего плодородной долины реки, а также высокий уровень производственного потенциала, достигнутый лишь в позднем неолите и в эпоху бронзы. Все эти условия, объективно достаточные для регулярного производства такого количества продуктов, прежде всего пищи, которое позволяет коллективу содержать необходимые для функционирования аппарата администрации и освобожденные от обязательного физического труда по ведению земледельческого хозяйства слои (имеются в виду правитель с его родственниками, чиновники, жрецы, воины, обслуживающие их нужды ремесленники, слуги и рабы), уже существовали в бассейне Хуанхэ в середине II тыс. до н.э. Дворцовые комплексы, представленные, в частности, находками в Эрлитоу и Эрлигане, наглядно свидетельствуют именно об этом.

Эрлитоу-эрлиганский комплекс культурных нововведений не ограничивается строениями дворцового типа. Более важной его характеристикой является бронза, причем не ранняя, но весьма развитая – хорошо выделанные изделия, включая оружие и сосуды с богатым орнаментом. Заметных и явных следов ранней бронзы китайского происхождения пока не обнаружено. Условно именно эрлитоу-эрлиганскую бронзу считают ранней, но она может считаться таковой лишь по сравнению с пришедшей ей на смену аньянской бронзой, т.е. зрелой, высококачественной, разнообразной и даже вычурной. Если же ставить вопрос о технологии и об искусстве бронзолитейного дела, то уже в Эрлитоу то и другое соответствует весьма продвинутому уровню. И несмотря на очевидные особенности бронзолитейного дела, присущие именно китайской бронзе и отличающие ее от западных аналогов, проблема происхождения металлургии бронзы в Китае остается загадкой. Во всяком случае на базе примитивных и, скорее всего, импортных металлических изделий западной луншаноидной культуры Цицзя за несколько веков, отделяющих Цицзя от Эрлитоу, столь развитая металлургия появиться просто не могла. Нужны были все те же ускоряющие развитие импульсы извне. О существовании такого рода импульсов убедительно свидетельствует аньянский этап развитого бронзового века в Китае, т.е. урбанистическая цивилизации Шан-Инь.

В районе Аньяна, расположенного в средней части бассейна Хуанхэ, чуть к северу от реки (северный край совр. пров. Хэнань), археологи в конце 20-х гг. нашего века открыли городище и могильники эпохи развитой бронзы. Раскопки позволили обнаружить огромный архив надписей на гадательных костях, расшифровка которых дала специалистам материал необычайной ценности и, в частности, позволила отождествить обнаруженное городище близ Аньяна (район дер. Сяотунь) с хорошо известным по древним письменным памятникам государством Шан-Инь.

Тексты надписей, содержавшие имена шанских правителей, позволили заключить, что аньянский очаг урбанистической цивилизации просуществовал около двух-трех веков (XIII—XI вв. до н.э.) и являл собой заключительную фазу шанской истории, которая по данным письменных памятников, прежде всего многотомного сочинения Сыма Цяня, незадолго до начала нашей эры написавшего свой огромный труд «Шицзи», просуществовала значительно дольше. Не вполне ясно, можно ли считать эрлитоу-эрлиганский этап ранней фазой Шан; на этот счет существуют разные точки зрения. Но, фиксируя многие черты сходства сложившегося на луншаноидной неолитической основе эрлитоу-эрлиганского комплекса развитой бронзы с аньянским, отметим принципиальное различие между обеими фазами. Оно сводится

прежде всего к двум основным элементам – письменности (гадательные надписи) и царским гробницам.

Письмо в аньянском архиве предстает в виде гадательных надписей со многими сотнями идеограмм-иероглифов и хорошо продуманным календарем с циклическими знаками. Раскопки же свыше десятка царских гробниц поразили специалистов неожиданными находками: рядом с царственным покойником и многими сотнями сопровождавших его на тот свет сподвижников, жен и слуг были обнаружены великолепные изделия из бронзы, камня, кости и дерева (оружие, украшения, сосуды с высокохудожественным орнаментом и горельефными изображениями) и, что самое важное, – великолепные боевые колесницы с тонкими и прочными колесами со множеством спиц, а также запряженные в эти колесницы боевые лошади. Ни колесниц, ни повозок, ни просто колес, за исключением гончарного круга, китайский неолит не знал. Не было в неолитическом Китае и одомашненной лошади, не говоря уже о том, что пригодные для колесниц породы лошадей вообще не водились и поныне не водятся в степях Сибири – они были выведены на Ближнем Востоке митаннийцами и хеттами, которые, к слову, изобрели и боевые колесницы, куда запрягались прирученные ими лошади. Обнаруженные археологами в царских гробницах Аньяна колесницы по своему типу являются копией хетто-митаннийских и вообще индоевропейских.